Текст книги "Тайна «Libri di Luca»"

Автор книги: Миккель Биркегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

– Смотри, как бы тебе размеры годового запаса не урезали, – пошутил Йон. – Тем не менее спасибо за предложение. Вот только, видишь ли, подружки у меня сейчас нет.

– Не понимаю. – Мухаммед покачал головой. – Мне казалось, что с твоей внешностью любовничка-латинянина на этом фронте никаких проблем у тебя быть не должно.

Йон пожал плечами. Цвет его кожи, разумеется, был не таким темным, как у Мухаммеда, однако заметно отличался от оттенка лица большинства датчан; к этому следовало прибавить еще и иссиня-черные волосы. Однако, являясь итальянцем лишь наполовину, ростом он был где-то около метра восьмидесяти, то есть немного выше соотечественников отца, и все же не таким смуглым, как они. Вероятно, поэтому ему никогда не приходилось испытывать на себе никаких проявлений расистских настроений, в том числе и со стороны противоположного пола.

Мухаммед щелкнул пальцами и поспешно шагнул к своему рабочему месту; сев в кресло и глядя на экран одного из мониторов, он правой рукой взялся за мышку, а пальцы левой руки резво забегали по клавиатуре.

– Слушай, шеф, а ведь женщину-то я тебе тоже могу раздобыть. Тут вот один копенгагенский ночной клуб объявил конкурс, в котором можно выиграть ночь с… как бишь там ее?..

– Эй, стоп, хватит! – прикрикнул Йон. – Положение вовсе не такое отчаянное, я еще до этого не дошел.

Пожав плечами, Мухаммед откинулся на спинку кресла, которое сразу же с готовностью приняло его в свои объятия.

– Ты только скажи. У меня там на их сайте свой «агент».

Мухаммед был дипломированным специалистом по информационным технологиям, однако, как и многие другие иммигранты во втором поколении, так и не смог найти работу по специальности в этой области, которая, вообще-то, задыхалась от нехватки кадров. Будучи весьма талантливым программистом, он все же в конце концов вынужден был смириться с тем, что имя подчас значит гораздо больше, чем любая квалификация, и счел за благо для себя открыть собственное дело. Заняться торговлей пиццей, с точки зрения не выносившего стереотипов Мухаммеда, было как-то слишком уж банально, и потому он решил стать «чемпионом-конкурсантом». С одной стороны, это гарантировало ему известную свободу, а с другой, давало возможность использовать свои знания и способности для создания целой сети «агентов». «Агентами» он называл маленькие компьютерные программы, предназначенные для заполнения различных форм и регистрационных карточек конкурсов, которые он отыскивал в Интернете. Стоило Мухаммеду заполнить одну из форм, как «агент» сразу же повторял процедуру, забивая в последующие формуляры имена и адреса из картотеки хозяина, что, разумеется, значительно повышало его шансы на выигрыш. В картотеку входили родственники Мухаммеда, его друзья, знакомые, соседи и вообще все те, кого ему удавалось уговорить, в том числе и Йон. Так однажды Йону позвонили из одной крупной сети магазинов игрушек, и восторженная девушка сообщила, что он выиграл детскую коляску с колесами повышенной проходимости и съемным складным верхом.

В качестве компенсации за то, что их данные фигурируют в картотеке Мухаммеда, все, кто значились там, время от времени получали от него какие-либо призы, которые он был не в состоянии продать или использовать, либо предложение приобрести с приличной скидкой кое-что из товаров, хранившихся у него на складе.

Наконец Мухаммед рывком освободился из объятий своего замечательного кресла и кивнул на дверь со словами:

– Что ж, ладно, давай покончим с этим.

Покинув квартиру и оказавшись под дождем, который и не думал утихать, они побежали к машине Йона.

– А что случилось с твоим «пежо»? – поинтересовался Йон по дороге к зданию суда.

– Наконец удалось от него избавиться. Правда, цену пришлось сбавить до ста тонн, хотя на самом деле можно было взять и все двести. – Мухаммед пожал плечами. – Думаешь, много желающих покупать тачку у чурки?

– Что ж, по-моему, все равно неплохой навар за час работы.

– Ну да, круто. Зато мне пришлось выкинуть два поддона с упаковками кукурузных хлопьев – кончился срок годности. Так что, можно сказать, практически в ноль вышел.

– И чем же ты теперь, несчастный, питаешься? – с усмешкой спросил Йон.

– Ну уж продуктов-то у меня завались. Две недели назад я выиграл пятьдесят готовых блюд от «Тулипа»,<sup>[8]8
  «Тулип» – известная датская фирма по производству колбасных изделий и фастфуда.


[Закрыть]</sup> так что на ужин у меня теперь вовсе не то, что нормальные люди привыкли лопать на завтрак.

Как и ожидалось, зал суда был переполнен. Публика состояла частью из друзей Мухаммеда, частью из коллег Йона и его прежних однокурсников, вместе с которыми он изучал юриспруденцию. На этой стадии рассмотрения дела все были в предвкушении заключительной процедуры – кульминации последних слушаний. Сами слушания протекали обыденно, без какого-либо особого энтузиазма с обеих сторон. Да и присяжные откровенно скучали. Решение по делу предстояло вынести усеченному составу жюри в количестве пяти человек, что вызывало у Йона легкое недовольство. Он чувствовал себя гораздо лучше, выступая перед полным составом жюри присяжных – непредвзятых и не знакомых ни лично с Йоном, ни с его прежними делами.

Прокурор был тощим, лысым человечком. Поминутно запинаясь, он прочел свою обвинительную речь, в общем-то довольно складно составленную, однако после нее уже ни у кого не осталось ни малейших сомнений в исходе дела. Никаких прямых доказательств он попросту не мог привести, а все его рассуждения и предположения по поводу якобы незаконной деятельности Мухаммеда звучали в лучшем случае достаточно сомнительно.

Когда настала наконец очередь Йона выступить со своим резюме, в зале воцарилась полная тишина. Он медленно поднялся с места и встал перед скамьей присяжных. Многие из коллег-адвокатов во время заключительной судебной процедуры предпочитали импровизировать, однако Йон был не из их числа. Его выступление было тщательно и разборчиво записано на листках, которые он держал в руках, и отклонялся он от заготовленного заранее текста крайне редко.

Йон начал читать, однако слушатели воспринимали то, что он произносил, вовсе не как чтение вслух записанного текста, а многие даже не замечали, что он постоянно обращается к своим бумагам. Данной иллюзии ему удавалось добиться с помощью сочетания различных изобретенных им самим технических приемов, которыми он со временем овладел в совершенстве. К примеру, текст был поделен таким образом, чтобы Йон мог использовать естественные речевые паузы для перевертывания страниц, а структура абзацев позволяла быстро отыскать нужное место, если в какой-либо момент ему требовалось оторвать глаза от записей. Он даже, на манер фокусника, изобрел особый метод поглядывать в листки тайком от публики, либо незаметно скосив взгляд, либо маскируя это специальными жестами.

Целью такой тщательной подготовки и постоянных обращений к тексту было то, что Йон, по мере чтения, имел возможность полностью сконцентрировать свое внимание на способе подачи материала. Хотя содержание и оставалось неизменным, он мог за счет варьирования интонации расцвечивать речь в зависимости от реакции публики: подчеркивать одни места и затушевывать другие, расставлять акценты так, как ему казалось нужным.

В тот первый и последний раз, когда он попытался объяснить одному из коллег принципы используемой им техники, он сравнил ее с работой дирижера. При этом музыкальным инструментом был он сам, а приемы и способы исполнения могли выбираться им в зависимости от надобности и ситуации точно так же, как дирижер может при желании изменить звучание музыкальной фразы. Коллега смотрел на него как на полоумного, и с тех пор Йон никогда даже не пытался рассказать кому-нибудь о своей методике или тем более обучить ей кого-то, хотя самого его она еще никогда не подводила.

Сработала она и на этот раз. Спустя совсем немного времени после начала речи адвоката всеобщее внимание оказалось накрепко приковано к нему. О настроении публики говорили довольное выражение лица друзей Мухаммеда и чуть заметные одобрительные кивки коллег Йона. Даже стоя спиной к залу, Йон ощущал их поддержку, как если бы был футболистом, игравшим на своем поле. Присяжные напряженно замерли, наклонившись вперед на стульях, от прежней их индифферентности не осталось и следа, глаза внимательно ловили каждый жест Йона. Зато прокурор все больше и больше съеживался в своем кресле, нервно перебирая лежащие перед ним бумаги. Поражение ясно читалось на его лице. Йон даже отважился с нескрываемой иронией отозваться о действиях полиции в этом деле, чем вызвал веселое оживление в зале.

Все окончилось как-то внезапно. Дочитав последнее предложение из своих записей, Йон несколько мгновений постоял молча, затем сложил бумаги и вернулся на адвокатское место, сопровождаемый дружными аплодисментами зала и голосом судьи, призывающего к порядку.

Клиент с восторгом похлопал его по плечу.

– Ну прямо вылитый Перри Мейсон,<sup>[9]9
  Мейсон, Перри – блестящий адвокат, главный герой детективных романов Эрла С. Гарднера.


[Закрыть]</sup> – с улыбкой шепнул Мухаммед. Йон подмигнул ему в ответ, изо всех сил стараясь сохранять бесстрастный вид.

Присяжные удалились на совещание; публика понемногу начала покидать зал – медленно и нехотя, как школьники после интересной экскурсии. Обвинитель подошел к сопернику и с одобрительным кивком молча пожал ему руку. Мухаммед присоединился к своим ликующим друзьям, а Йон тем временем разобрал свои материалы и разложил их на две аккуратные стопки.

– Поздравляю, Кампелли, – раздался у него за спиной хриплый голос, и Йон почувствовал, как кто-то хлопнул его по плечу. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с Франком Хальбеком – одним из владельцев адвокатской конторы, где он служил.

Как и его служащий, владелец фирмы был одет в строгий черный костюм – по оценке Йона, от Валентино, – однако его маникюр красноречиво говорил о том, что, в отличие от своих работников, он не привык особо утруждаться. Совладельцем фирмы он стал пятью годами ранее в возрасте 45 лет и теперь, судя по внешнему виду, тратил все свое время на посещение парикмахерских салонов, соляриев и фитнес-центров.

– Дело-то элементарное, но заключительная речь была на высоте, – сказал Хальбек, крепко пожимая Йону руку. Затем, так и не разрывая рукопожатия, он склонился к адвокату и, кивая в сторону прокурора, доверительно шепнул: – Похоже, беднягу Стайнера она совсем доконала.

Йон кивнул.

– Это дело вообще не следовало доводить до суда, – прошептал он в ответ.

Хальбек выпрямился, выпустил наконец руку Йона и отступил на шаг, словно желая еще раз хорошо его рассмотреть. Серо-голубые глаза Хальбека пристально и испытующе вглядывались в адвоката, в то время как на губах играла легкая улыбка.

– А как насчет того, чтобы немного попотеть, Кампелли? Возьмешься за дело, которое тебя и вправду достойно?

– Разумеется, – ни секунды не медля, ответил Йон.

Хальбек удовлетворенно кивнул:

– Именно на это я и рассчитывал. Ты производишь впечатление человека, на которого в нужный момент всегда можно положиться. – Он поднял руку, жестом имитируя, будто прицелился в Йона из пистолета. – Дело Ремера – отныне оно твое. – Он широко улыбнулся. – Загляни ко мне завтра, обсудим детали.

Не дожидаясь реакции Йона, Хальбек повернулся на каблуках и решительно зашагал к выходу. Йон растеряно провожал его взглядом вплоть до того момента, как перед ним возник, закрывая обзор, низенький плотный человечек в светло-сером костюме.

– Ого, да это никак был сам Хальбек? – спросил он, вертя головой и глядя поочередно то на Йона, то на удаляющегося Хальбека. Человечек этот был коллега Йона, Аннерс Хелльстрём, специалист по делам, связанным с ДТП, пиву «Гиннес» и ирландским пабам.

– Собственной персоной, – рассеянно ответил Йон.

– Невероятно. Я уже даже не помню, когда последний раз видел его в зале суда. – Хелльстрём был явно заинтригован. – И что же ему было нужно?

– Правда, я не совсем уверен, – задумчиво проговорил Йон, – но, похоже, мне достается дело Ремера.

Хелльстрём с недоверием посмотрел на молодого коллегу:

– Дело Ремера? – Он тихо присвистнул, и во взгляде его появился оттенок сочувствия. – Одно из двух: тебя это либо озолотит, либо угробит.

– Весьма признателен за поддержку, – сухо произнес Йон, криво усмехаясь.

– Погоди, то ли еще будет, когда все остальные узнают, – сказал Хелльстрём, в предвкушении потирая руки, и принялся крутить головой в поисках знакомых. – Как бы там ни было, Йон, но заключительная речь и впрямь была чертовски хороша, – добавил он напоследок, развернулся и поспешил в противоположную часть зала, где заметил группу коллег.

Йон ощутил настоятельную потребность выйти на воздух. Ему казалось, что взгляды всех присутствующих по-прежнему обращены на него, несмотря на то, что выступление уже давно окончилось. Он решительно двинулся к выходу, проталкиваясь сквозь публику, при этом поминутно ощущая одобрительные похлопывания по плечу и слыша несущиеся ему вслед поздравления. Мгновение спустя он вышел из дверей и остановился на длинной лестнице здания суда. Дождь прекратился, и в просветах среди светло-серых облаков видны были маленькие участки голубого неба. Йон засунул руки глубоко в карманы и полной грудью вдохнул свежий воздух.

В деле Ремера речь шла о мошенничестве высшей пробы – массовом банкротстве фирм. Главное действующее лицо, Отто Ремера, обвиняли в том, что на протяжении ряда лет он обанкротил не менее ста пятидесяти компаний. Разумеется, с точки зрения морали такие действия были более чем предосудительны; что же касается вопроса об их противозаконности, здесь возникали большие сомнения. Рассмотрение дела продолжалось уже три года, и среди тех, кто был вовлечен в эту работу, в ходу была шутка, что количество информации и сложностей достигло такой критической массы, что дело превратилось в самостоятельный разумный организм, живущий своей собственной жизнью.

Материалы процесса составляли уже целый самостоятельный архив, а для постоянно меняющихся адвокатов был даже выделен специальный кабинет, где во время работы их никто не мог потревожить. Дело это было из категории «пан или пропал», и до сих пор все занимавшиеся им юристы терпели поражение за поражением. Зато при удачном исходе можно было почти с полной уверенностью предсказать, что победитель станет одним из совладельцев адвокатской конторы. По крайней мере, таковы были слухи, ходившие среди товарищей Йона по сословию.

Трудность работы над делом вовсе не исчерпывалась огромным количеством информации и сложностей. Говорили, что сам клиент, Отто Ремер, был сущим наказанием. Многие юристы были сами вынуждены отказаться от продолжения сотрудничества с ним, поскольку Ремер на дух не переносил адвокатов и наотрез отказывался предоставлять им какую-либо документацию по своим сделкам. Он держался так, будто его абсолютно не волнует серьезность собственного положения, и не отказывал себе в удовольствии отправиться куда-нибудь в горы кататься на лыжах или же предпринимал деловые поездки в самые ответственные моменты процесса.

Воздух после недавнего дождя был все еще прохладным и напитанным влагой, и Йон в своем тонком пиджаке зябко поежился. Из здания суда вышли покурить двое мужчин в рубашках с короткими рукавами. Поднеся язычки пламени к сигаретам, они принялись жадно затягиваться, беспрестанно топчась на месте, чтобы не замерзнуть.

Внезапно раздался звонок мобильного телефона, и Йон машинально сунул руку во внутренний карман. Оказалось, впрочем, что звонил не его телефон, тем не менее Йон обнаружил, что в течение первой половины дня кто-то трижды пытался дозвониться до него с одного и того же номера. Не глядя на клавиши, он привычно набрал комбинацию цифр, чтобы включить автоответчик.

С все возрастающим удивлением он прослушал оставленное сообщение. Это был служащий уголовной полиции по фамилии Ольсен, который деловитым тоном сообщал, что звонит по поводу отца Йона, Луки Кампелли. Йон нахмурился. Он, разумеется, привык к тому, что ему звонят из полиции, но даже подумать не мог, что один из звонков будет связан с его отцом.

В тот самый момент, когда он уже собирался перезвонить, из дверей зала судебных заседаний вышел служащий суда и пригласил его внутрь. Голосование присяжных окончилось, и вердикт был готов.

Решение суда, прозвучавшее в наполовину опустевшем зале, было, в общем-то, вполне ожидаемым: дело против Мухаммеда прекращалось за отсутствием состава преступления и все обвинения автоматически снимались. Те из друзей Мухаммеда, кто еще оставались в зале, встретили решение присяжных ликующими возгласами, а сам подзащитный принялся энергично пожимать руку Йона.

– Отличная работа, законник! – с видимым удовольствием произнес он.

Йон улыбнулся в ответ и едва заметным кивком поблагодарил восторженную публику.

– Обратно тебя подвезти или будешь праздновать со своими болельщиками?

– Раз уж ты решил не оставаться, то и я, пожалуй, поеду, – ответил Мухаммед. – Мы ведь рабочие лошадки, и никто за нас трудиться не будет.

В то время как Йон убирал в портфель разложенные бумаги, к его столу подходили с поздравлениями многочисленные коллеги и знакомые, и ему пришлось отклонить несколько приглашений на обед. Как правило, после выигранного процесса он сам приглашал друзей на обед, однако сегодня он не чувствовал обычного в таких случаях прилива энергии. Беседа с совладельцем фирмы произвела на него довольно странное впечатление, и его нынешнее состояние меньше всего располагало к празднованию.

Мухаммед, по-видимому, понял это, когда, уже сидя в машине, шутливо толкнул Йона в плечо со словами:

– Ну что, с победой?!

– Да-да, извини, – пробормотал в ответ Йон и слабо улыбнулся. – Я что-то немного устал.

Вероятно, удовлетворившись таким объяснением, Мухаммед начал рассуждать по поводу предстоящей подачи иска о возмещении ущерба. Он прикидывал, какие суммы потребовать за испорченную входную дверь и разбитую бровь, а также подлежит ли денежной компенсации урон, нанесенный этим случаем его доселе незапятнанной репутации в квартале.

Сосредоточившись на том, чтобы как можно скорее добраться до Нёрребро, Йон отделывался короткими замечаниями. Когда они были уже почти на месте, неожиданно ожил мобильный телефон Йона, и он, надев гарнитуру, ответил на звонок. Это был все тот же следователь Ольсен, который, наскоро представившись, сразу же перешел к сути того, почему он связался с господином Кампелли. Слушая его монотонный голос, Йон время от времени вставлял скупые междометия, по большей части для того, чтобы звонивший не подумал, будто связь прервалась.

Когда разговор окончился, Йон снял наушники, и с губ его сорвался тяжкий вздох.

– Очередной поклонник таланта? – с иронией поинтересовался Мухаммед, скосив глаза на водителя.

Йон покачал головой:

– Я бы так не сказал. Мой отец умер.

3

Луку хоронили на Новом кладбище.<sup>[10]10
  Новое кладбище (Assistens Kirkegaard) – крупнейшее и одно из самых старых кладбищ Копенгагена (основано в 1760 г.), где похоронены многие видные деятели науки и культуры Дании.


[Закрыть]</sup> Всю свою жизнь этот человек провел среди книг величайших датских писателей, и вот теперь место его последнего упокоения оказалось в окружении их могил.

У дверей часовни на площадке, усыпанной мелким серым гравием, прибывший в последний момент Йон увидел заметно нервничавшего, переминавшегося с ноги на ногу человека, который, по всей видимости, его поджидал. Йон сразу же его узнал. Это был Иверсен – многолетний помощник отца в «Libri di Luca». Несколько дней назад они беседовали по телефону. Именно Иверсен обнаружил умершего от остановки сердца Луку в магазине тем самым утром, и именно он взял на себя улаживание всех практических вопросов, связанных с организацией похорон. Он привык решать все проблемы самостоятельно, и делал это даже, если можно так выразиться, охотно.

Бывая в букинистической лавке отца в детстве, Йону всегда удавалось уговорить Иверсена почитать ему что-нибудь интересное, – у Луки вечно не хватало на это времени или же он бывал в отъезде. За последние пятнадцать лет волосы Иверсена стали еще белее, щеки – полнее, а стекла очков – толще, однако, когда Йон торопливым шагом с папкой под мышкой приблизился к поджидавшему его пожилому человеку, его встретила все та же знакомая ласковая улыбка.

– Хорошо, что ты пришел, Йон. – Иверсен с искренней теплотой пожал ему руку.

– Привет, Иверсен. Давно не виделись, – сказал Йон.

Иверсен кивнул.

– Да ты, парень, здорово вымахал, – заметил он, усмехаясь. – Когда я тебя видел последний раз, ты был ростом с гюльдендалевский словарь<sup>[11]11
  Имеется в виду датский энциклопедический словарь издательства «Гюльдендаль» – книги весьма крупного формата.


[Закрыть]</sup> – ну, знаешь, то четырехтомное издание. – Выпустив руку Йона, он коснулся раскрытой ладонью его плеча, словно желал наглядно продемонстрировать, какого роста был тогда Йон. – Однако уже пора начинать, – сказал он и виновато улыбнулся. – Мы сможем переговорить после. – Взгляд его стал серьезным. – А поговорить нам обязательно нужно – это очень важно.

– Разумеется, – сказал Йон и в сопровождении старика направился в часовню.

К его удивлению, внутри оказалось очень много народу. Почти все скамьи были заняты людьми самых разных возрастов – от грудных младенцев, пищащих на руках у своих родительниц, до иссушенных годами старцев, настолько древних, что нынешняя скорбная церемония вполне могла бы проводиться в честь кого-нибудь из них. Насколько Йону было известно, общался Лука только с представителями местной итальянской диаспоры – помимо, естественно, тех, с кем он сталкивался в силу своей профессиональной деятельности. Тем не менее, судя по внешнему виду, вовсе не у всех собравшихся в часовне прослеживались ярко выраженные итальянские черты.

Идя с Иверсеном по проходу между скамьями к переднему ряду, где специально для них было оставлено два свободных места, Йон ощущал провожающие их взгляды и слышал постепенно нарастающий шепот. На полу перед алтарем, окруженный траурными венками и букетами, стоял белый лакированный гроб. Цветов было так много, что образуемый ими разноцветный поток тянулся вдоль всего центрального прохода. На крышке гроба лежал венок, купленный по поручению Йона его секретаршей. Надпись на ленте была очень короткой: «От Йона».

Усевшись, Йон наклонился к Иверсену и, стараясь говорить как можно тише, спросил:

– Кто все эти люди?

– Друзья «Libri di Luca», – чуть помедлив, прошептал в ответ Иверсен.

Глаза Йона округлились от удивления.

– Вероятно, бизнес отца процветал, – по-прежнему негромко констатировал он, окидывая взглядом полный зал часовни. Йон решил, что пришли не меньше сотни людей.

С детства он помнил, что в букинистический магазин действительно часто заглядывали постоянные покупатели, однако он и подумать не мог, что их, оказывается, такое количество и что к тому же все они сочтут своим долгом присутствовать на похоронах. Те из завсегдатаев, которые запомнились ему лучше всего, были по большей части странными существами – жалкого вида чудаки, предпочитавшие тратить свои скудные гроши не на необходимые им еду и одежду, а на книги и каталоги. Они могли часами бродить по магазину, так в итоге ничего и не купив, и часто являлись снова на следующий день или через день и придирчиво осматривали те же самые стеллажи и полки, что и в предыдущий раз. Создавалось впечатление, что они внимательно контролируют степень зрелости плодов-книг и ждут того момента, когда те окончательно будут готовы и их наконец можно будет снимать.

В часовне появился священник в украшенном узорным шитьем одеянии; он занял свое место на кафедре по другую сторону гроба. Шепот в зале прекратился, и церемония началась. Священник несколько раз взмахнул дымящимся кадилом, и все собравшиеся почувствовали легкий аромат курящихся благовоний. Затем послышался неторопливый голос падре, эхом отдававшийся под сводами часовни; зазвучали такие слова, как «приют», «отдушина», фразы о сопричастности, о щедрости, с которой покойный даровал ближним сопереживания, о вечных жизненных ценностях, коими являются искусство и литература.

– Лука всегда являлся гарантом этих ценностей, – говорил священник. – Он сполна дарил всем окружавшим его свое тепло, знания, гостеприимство.

Йон смотрел прямо перед собой; за спиной у него кто-то сочувственно кивал, слышны были сдавленные всхлипывания, – чувствовалось, что большинство собравшихся едва сдерживают слезы. Его собственные глаза, однако, оставались сухими. Ему внезапно вспомнились иные похороны, где все было по-другому. Тогда его, плачущего десятилетнего мальчика, вывели из церкви, и какая-то дальняя родственница пыталась утешить его снаружи на пронзительном зимнем ветру. То были похороны его матери. Она умерла в совсем молодом возрасте, слишком рано, как говорили тогда все, и на вопрос, почему она умерла, он получил ответ лишь годы спустя. При этом ему даже не объяснили причину смерти, а просто констатировали грубый сухой факт: мать Йона, Марианна, покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна шестого этажа. Неизвестно, была ли виной тому испытываемая им горечь утраты или же уличный холод, однако как бы там ни было, но тогда от горьких, душераздирающих рыданий у него с такой силой перехватило дыхание, что сердце едва не остановилось. Йон так и не сумел забыть, как пытался вздохнуть и не мог сделать ни глотка воздуха. С тех пор он не был ни на одних похоронах.

После того как вслед за священником присутствующие пропели несколько подходящих к случаю псалмов, слово было предоставлено Иверсену. Верный друг и многолетний сотрудник Луки достал из-под своего стула стопку книг и поднялся. Ступая прямо по устилавшим пол венкам, он прошел к кафедре, на которую и водрузил свои книги с громким стуком, ибо чуть ли не уронил их с высоты в несколько сантиметров. Кое у кого это вызвало улыбки и немного разрядило напряжение, царившее в зале после исполнения торжественных псалмов.

Речь Иверсена была прощальным приветом человеку, в обществе которого прошли последние сорок лет его жизни. Он пытался бодриться, вспоминал различного рода забавные случаи, происходившие с ними за долгие годы дружбы, зачитывал целые абзацы из книг, которые захватил с собой. Точь-в-точь так же, как когда-то в далеком детстве Йона, Иверсен для начала проникновенно прочел отрывок из любимого произведения Луки, «Божественной комедии», что сразу же позволило ему безраздельно завладеть вниманием всех присутствующих в зале. Затем он стал читать выдержки из произведений других классиков мировой литературы, которые, похоже, все здесь знали чуть ли не наизусть. Йон, хоть и не был знаком с большинством из этих шедевров, был настолько увлечен вдохновенной манерой чтения Иверсена, что перед его внутренним взором внезапно стали разворачиваться живые красочные полотна – совсем как тогда, когда он, сидя на коленях у Иверсена, устроившегося в кожаном кресле в углу «Libri di Luca», слушал, как тот читает ему истории о ковбоях, рыцарях и космических пилотах. Стоило ему прикрыть глаза, он как будто ощущал запах пыли множества старых книг, слышал ту особую тишину, которую не услышишь нигде, кроме как в тесном пространстве между полками и стеллажами, уставленными древними фолиантами.

Когда Иверсен окончил, послышались редкие аплодисменты, которые, впрочем, сразу же стихли, стоило хлопавшим вспомнить, где именно они находятся в настоящий момент. На кафедру вновь поднялся священник и призвал всех собравшихся исполнить на прощание еще один псалом. Йон отыскал текст псалма в сборнике, однако сам петь не стал – в отличие от Иверсена, который рядом с ним подпевал общему хору сиплым голосом. В какой-то момент Йон ощутил укол совести: быть может, ему стоило, следуя общему примеру, принимать большее участие в траурной процедуре. Но он тут же прогнал эту мысль и поднял глаза к своду часовни. Несомненно, многим его поведение могло показаться странным, вполне возможно, они сочли его высокомерным и заносчивым, однако все это было только их проблемами. Ведь они же ничего не знали. Самому же ему хотелось сейчас лишь одного: чтобы все это поскорее закончилось и можно было бы снова выйти из часовни на свежий воздух.

Стоило псалму стихнуть, как Йон одним из первых в зале поднялся со своего места.

Выходя на улицу, люди стали собираться небольшими группами. Йон старался держаться возле Иверсена – единственного, кого он знал из присутствующих. Вскоре к ним присоединились еще несколько человек; все благодарили Иверсена за проникновенную речь и выражали Йону свои соболезнования. Йону показалось, что многие из тех, кто пришли на траурную церемонию, хорошо его знали, однако по мере того, как он здоровался с новыми людьми, все подходившими и подходившими к нему и Иверсену, у него сложилось впечатление, что они несколько удивлены, как будто появление Йона здесь явилось для большинства полной неожиданностью.

– Ого, да вы с ним похожи как две капли воды, – достаточно бесцеремонно заявил средних лет человек, подъехавший к ним в инвалидном кресле и представившийся Вильямом Кортманном. Йон отметил про себя, что все его кресло было окрашено в черный цвет, даже спицы – и те были черные. – Жаль, что он так ничего тебе не рассказал, – продолжал Кортманн, однако тут же умолк, встретившись глазами с изумленным взглядом Йона. – Впрочем, нам пора ехать дальше, – поспешил сказать он, обращаясь к одетому в черное человеку, стоявшему в одиночестве рядом. Тот моментально встрепенулся и направился к ним.

– Однако вскоре мы снова увидимся, – сказал человек в инвалидном кресле. – Весьма рад буду опять работать с Кампелли.

Йон не успел ничего ответить; кресло резко развернулось, и Кортманн в сопровождении своего спутника отъехал от часовни.

– О чем это он? – спросил Йон у Иверсена.

– Ну-у… это один из нашей читательской группы, – отвечал тот, слегка помедлив.

– А что это за работа, о которой он говорил?

– Давай-ка пройдемся, – поспешно сказал Иверсен, увлекая Йона за собой.

Сойдя с усыпанной гравием площадки, они пошли по тропинке, ведущей вглубь кладбища. Острые, как лезвия ножей, лучи низкого осеннего солнца, проникая сквозь листья деревьев, рисовали на дорожке перед ними яркий причудливый узор. Некоторое время Йон и Иверсен шагали в молчании, пока не дошли до старой части кладбища. Кустарник там был таким густым, что, несмотря даже на то, что уже начала опадать листва, сквозь него практически ничего не было видно.

– Твой отец любил гулять здесь, – сказал Иверсен, с видимым удовольствием принюхиваясь к воздуху.

Йон кивнул:

– Знаю. Однажды я приходил сюда вместе с ним. Мне тогда было лет девять – во всяком случае, еще до того, как… – Йон умолк и, нагнувшись, поднял с земли желудь. Рассеянно вертя его в пальцах, он продолжал: – Помню, я изображал тайного агента, потихоньку крался за отцом, следил, представляя себе, что он шпион, который должен встретиться с сообщниками и передать им секретную информацию. – Йон покашлял и отшвырнул желудь. – Кажется, я был слегка разочарован. Он просто бродил между могилами, и больше ничего. Временами, правда, он останавливался, присаживался и начинал зачитывать что-то вслух из принесенной с собой книги, как будто читал мертвым.