Текст книги "Тайна «Libri di Luca»"

Автор книги: Миккель Биркегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

За стеклом между тем ставшая угольно-черной сфера втягивала в себя свет наподобие черной дыры. Вокруг сферы огненным узором вихрились молнии и искрящие дуги, некоторые из них отрывались и отлетали в комнату, попадая в предметы и приборы, окружающие Йона. Искры отплясывали в воздухе какой-то бешеный танец до тех пор, пока света в помещении не стало – казалось, что черная сфера вобрала его в себя одним мощным глотком.

Катерина оттолкнулась от пола ногами, и кресло, к которому она была примотана скотчем, отъехало в противоположный от стекла конец кабинета. При этом она постаралась повернуться спиной к окну и, насколько позволяла стягивавшая ее тело липкая лента, наклонилась вперед. Позади нее послышались крики и шум.

Затем раздался взрыв.

Катерину швырнуло вбок; она так сильно ударилась о стену, что в легких ее совсем не осталось воздуха. Затем Катерину накрыла волна жара, и девушка чуть не обожгла полость рта, пытаясь сделать вдох. За грохотом взрыва последовал звук падающих на пол осколков разбившегося стекла и треск потоком хлынувших в кабинет искр. Она услышала стон, донесшийся из другого конца кабинета, но не смогла рассмотреть, кто стонет, так как все лампы потухли или лопнули, и единственным источником света были теперь языки пламени, лизавшие разбросанные по столу и полу бумаги.

Катерина почувствовала боль от жара, опалившего незащищенные одеждой кисти рук. Обмотанный вокруг ее запястий скотч размягчился, и ей без особого труда удалось от него освободиться. Сорвав кусок ленты, заклеивавший ей рот, девушка на ощупь добралась до двери и рывком ее распахнула. Прежде чем покинуть кабинет, она бросила взгляд в сторону стола. На полу перед столом угадывались очертания тел Ремера и По, однако в темноте невозможно было рассмотреть, живы они или нет.

В коридоре неровно мигала одинокая люминесцентная лампа, придававшая обстановке вид сцены из фильма ужасов. Железная дверь комнаты, в которой находился Йон, была выгнута наружу, глазок из нее вылетел, и из образовавшегося отверстия, как из трубы, шел густой дым. На полу перед дверью лежал шофер Кортманна. На месте одного его глаза темнела глубокая рана; сочащаяся из раны кровь стекала по лицу мужчины на пол, образуя постепенно растущую лужицу.

Для того чтобы открыть железную дверь, Катерине пришлось отодвинуть бесчувственное тело водителя в сторону. Дым клубами повалил ей навстречу; отчаянно кашляя, она зажмурилась и бросилась внутрь, выставив перед собой руки. Одно из двух кресел было искорежено и напоминало абстрактную скульптуру из металла; остававшаяся кое-где обивка горела. В другом кресле сидел Йон.

Несмотря на поникшую голову, совершенно очевидно было, что бушевавшие в помещении силы его не коснулись. Даже книга по-прежнему находилась у него в руке. Катерина медленно приблизилась к креслу и положила руку Йону на плечо. Он поднял голову и натужно улыбнулся:

– Как дела?

Катерина прижалась к нему и всхлипнула.

– Как же я устал, – сказал он, с трудом удерживая голову прямо.

Катерина чуть отстранилась и погладила ладонью его лоб.

– Нам нужно выбираться отсюда, – сказала она. – Ты сможешь?

– Устал, – повторил Йон.

Катерина попыталась поднять Йона, чтобы он стал на ноги, но оказалось, что он все еще связан. Взрыв не коснулся кресла, в котором он сидел, и стягивающая тело Йона липкая лента была цела.

– Кампелли! – внезапно прогремел голос Ремера. Сквозь отверстие, образовавшееся на месте стекла, они увидели мужскую фигуру в разодранной одежде. – Добро пожаловать! Теперь ты мой!

– Беги! – шепнул Йон Катерине.

Она попыталась разорвать его липкие путы, однако они не поддавались.

Йон напрягся и выпрямился в кресле.

– Тебе необходимо бежать, – в полном изнеможении прошептал он. – Они не должны тебя поймать!

Последние его слова почти заглушил громкий треск. Катерина вздрогнула всем телом. До сих пор ей еще никогда не приходилось слышать настоящего выстрела, однако девушка не сомневалась, что это был именно он, да и поза Ремера не оставляла на этот счет никаких сомнений.

Ремер стоял, сжимая в руке направленный прямо на нее пистолет.

30

Йон с усилием повернул голову в сторону Ремера. В руке его он увидел пистолет. Главарь Теневой организации скалил зубы, из-за чего его залитое кровью лицо напоминало гротескную красно-белую маску клоуна. Переключив свое внимание на Катерину, Йон увидел светящийся в ее глазах страх.

Йон по-прежнему сжимал правой рукой книгу; собрав последние силы, он сосредоточился на очередной странице и начал громко, как только мог, читать. Он уже был не в состоянии зарядить текст, но Ремер резко отшатнулся и заслонился одной рукой.

– Сейчас! – крикнул Катерине Йон. Девушка отскочила от него к двери, где Ремер уже не мог ее видеть. Там она остановилась и снова повернулась к Йону. Несмотря на то что он настойчиво кивал ей, Катерина не двигалась с места.

– Беги! – крикнул Йон, вкладывая в голос всю злость, на какую был способен.

На лице Катерины появилось испуганное выражение, однако она взяла себя в руки и стремительно исчезла.

Йон с облегчением выпустил из рук книгу, с громким шлепком упавшую на пол. Полностью обессиленный, он закрыл глаза и с улыбкой на губах поник в своем кресле. Некоторое время спустя вокруг него послышался шум, забегали какие-то люди, что-то возбужденно обсуждая. Кто-то – похоже, По – стонал, и Йон надеялся, что это действительно был По.

Стоявший в комнате запах напомнил Йону о сеансе активации в «Libri di Luca». Воздух был насыщен электричеством, резко пахло горелым деревом и пластмассой, во рту чувствовался металлический привкус. Такой же глубокой, как и тогда, была и ощущаемая им усталость: невозможно было пошевелиться без концентрации на каждом движении всех еще оставшихся сил.

По-другому протекало лишь само чтение. Во время активации он полностью отключился. Это было похоже на кратковременную потерю памяти. Он не воспринимал абсолютно ничего из того, что происходило вокруг.

Недавнее же измерение его силы складывалось совершенно иначе.

Поначалу он не замечал ничего необычного. Поскольку книга была у него в вытянутой руке, расстояние от нее до глаз оказалось немного большим, чем то, к какому он привык, и, читая, ему приходилось слегка щуриться. Боль от удара по голове также давала о себе знать, так что первые страницы он читал, слегка запинаясь. Но постепенно чтение становилось все более беглым и плавным, и в конце концов у Йона возникло уже знакомое ощущение контроля над текстом.

Читая первые пять страниц «Франкенштейна», Йон намеренно не допускал никаких отклонений, старательно искал нужный ритм, что позволило ему в результате в полной мере распоряжаться пространством, текстом и собственной энергией. Он экономил свои силы, как бегун перед спуртом, сдерживал свои способности, как спортсмен, готовый в любой момент совершить решающий рывок.

Когда Йон дошел до того места, где описывалось начало охоты крестьян на монстра и его отчаяние, он позволил себе полностью погрузиться в текст, и возникающие картины прояснились, стали красочными и приобрели четкие очертания. На этот раз реальная обстановка, в которой находился Йон, не исчезла в один момент, словно после нажатия на клавишу выключателя. Теперь все происходило гораздо ровнее, как будто кто-то медленно поворачивал ручку настройки телевизионного приемника. Окружающие Йона предметы постепенно становились частями материального мира описываемой в тексте истории: кресло перед ним обратилось в помост, на котором доктор Франкенштейн создавал своего монстра; фигуры тех, кто наблюдал за Йоном через стекло, превратились в силуэты деревьев, раскачивающихся за окном замка.

Йон немного добавил чувств, и картины наполнились светом, стали контрастнее, как будто увеличилась выдержка, накал эмоций в рассказе возрос настолько, что они казались уже материальными участниками событий, наподобие второстепенных героев повествования. По мере усиления отчаяния монстра и жажды крови со стороны народа нарастало ощущение ужаса, пронизывающего каждую сцену. Теперь картины существовали уже как бы самостоятельно, независимо от пространства и реального места. Их наполняли эмоции, отраженные на лицах, сменяющихся все быстрее и быстрее по мере учащающейся пульсации, с которой картины возникали. Йон еще увеличил темп, и они закружились в вихре: лица и образы теряли свои очертания, наплывали друг на друга, превращались в бесконечную, извивающуюся спиралью ленту. Цвета вышли из-под контроля, и картины стали выглядеть как негатив. На искаженных гримасами лицах обнажались угольно-черные оскалы зубов, походившие на прожженные в изображении дыры. Зрачки героев сияли белизной, и казалось, что, вращаясь, они оставляют светящийся след на черной сетчатке глаза. Йон в последний раз напрягся и погрузился в водоворот картин.

К его изумлению, внутри водоворота царила полная темнота и было очень тихо.

– Поздравляю, Кампелли!

Голос Ремера вернул Йона к реальности. Он медленно открыл глаза и взглянул на Ремера, стоявшего в нескольких метрах от него с опущенными руками. Из небольших ранок на его лице сочилась кровь, одна щека была черна от сажи.

– Ты установил рекорд, – продолжал он, оглядываясь по сторонам. – Разумеется, не стану отрицать, что кое-каких жертв избежать не удалось, но в общем и целом, должен признаться, все выглядело весьма убедительно.

– Что с Катериной? – хрипло произнес Йон.

– Не волнуйся, далеко ей не уйти, – сказал Ремер.

Йон улыбнулся. Это означало, что из здания ей, по крайней мере, выбраться удалось. Собственное положение Йона не особо волновало – он чувствовал, что не побежден.

– Ну, и сколько же я набрал?

Ремер усмехнулся:

– Точные цифры нам неизвестны. Шкалы тебе оказалось недостаточно, а такого прежде никогда не случалось.

– Рад был доставить вам удовольствие, – саркастически заметил Йон. – Могу я теперь идти?

Ремер снова усмехнулся:

– Да ты ведь только пришел. – Улыбка исчезла с его лица, в настороженном взгляде серых глаз отразилось некое ожидание. – Мы давно уже искали такого человека, как ты, Кампелли. Именно тебе предстоит вывести нас на новый уровень.

Йон покачал головой:

– Ты, видно, сумасшедший. Я никогда не стану вам помогать.

– Не торопись с выводами, – сказал Ремер. – Я убежден: когда ты узнаешь, что именно мы можем тебе предложить, мнение твое изменится.

Йон презрительно фыркнул.

– Кроме того, существуют иные методы, – продолжал Ремер, – без участия твоей подруги. И если ей все же удастся сбежать, мы их применим. – Он вздохнул. – Однако было бы лучше, если бы ты не вынуждал нас к этому. Для тебя будет лучше, если ты по собственной воле перейдешь на нашу сторону.

В том, как Ремер высказал свою угрозу, было нечто настораживающее. Он не намекал на физическое давление, не был даже агрессивен – скорее создавалось впечатление, что это его удручает.

У Йона непроизвольно сжались кулаки. Что бы там Ремер ни прятал в рукаве, он, Йон Кампелли, ни за что не примкнет к тем, кто непосредственно повинен в убийстве его родителей!

– Должен тебя разочаровать, – сквозь стиснутые зубы процедил Йон. – Этого не будет никогда.

Ремер позвал кого-то через открытую дверь, а сам сделал шаг по направлению к Йону.

– Сейчас ты устал, Кампелли, – снисходительным тоном произнес он. – Подожди, вот немного выспишься и совсем по-другому на это взглянешь.

В камеру вошел высокий черноволосый мужчина с выделяющимися на лице непропорционально развитыми челюстями. Он протянул какой-то предмет Ремеру; тот кивнул на свободную руку Йона. Мужчина шагнул к креслу и, прежде чем Йон успел пошевелиться, железной хваткой прижал его руку к подлокотнику. Предмет в руках Ремера оказался шприцем. Ремер подошел к Йону и сделал укол ему в руку, по-прежнему остававшуюся стянутой скотчем.

– Просто ты еще не сумел отдохнуть, – повторил Ремер и улыбнулся.

Йон попытался было сопротивляться действию препарата, однако и вправду был уже настолько измотан, что почти моментально провалился в сонное забытье.

С самых детских лет Йону никогда не снилась его мать, Марианна. Тогда это были сны об утрате. Либо она уезжала на поезде, в который он так и не успевал сесть, либо срывалась в глубокую пропасть, чему он никак не мог воспрепятствовать. В этих кошмарах он и мать всегда бывали только вдвоем, и в итоге она каждый раз его покидала, чаще всего – погибала. Некоторые такие сны он видел еще до ее гибели; они были словно некими предвестниками трагедии. Долгое время Йон даже считал эти сны причиной смерти Марианны – просто из-за того, что они ему снились. Хотя, как правило, после них он просыпался в отчаянии, позже у него возникло ощущение, что в конечном итоге ночные кошмары даже отчасти помогли ему смириться с потерей. Они как будто бы стачивали наиболее острые грани его скорби. В конце концов кошмары прекратились, и с тех пор он никогда не видел во сне мать.

И вот теперь Йон снова увидел ее – вместе с Лукой. Похоже, это был его, Йона, день рождения. Стол был накрыт бумажной скатертью и украшен флажками и воздушными шариками, как во время детского праздника. Вот только в торт было воткнуто слишком много свечей – ни сосчитать, ни тем более задуть их все он не мог. Наконец после того, как некоторое время он безрезультатно пытался сделать это, счастливые родители сжалились над ним и отдали ему свой большой подарок. Тот был упакован в синюю бумагу и перевязан серебряной лентой. Не мешкая, Йон разорвал бумагу. Под верхним слоем оказался второй, красный, а под красным – желтый. Так продолжалось довольно долго. Йон злился, все с большим раздражением срывая каждый последующий слой, а Марианна и Лука между тем с энтузиазмом приветствовали его продвижение к цели. В тот момент, когда он уже готов был сдаться, показался последний слой. Вокруг Йона высились вороха рваной бумаги, из-за которых родителей уже совсем не было видно. Правда, прислушавшись, он все еще мог услышать их ободряющие возгласы, однако они звучали приглушенно, как будто из-под толстого покрывала. Подарок был туго завернут, и когда Йон сорвал наконец бумагу, оказалось, что в руках у него книга.

Это был «Дон Кихот».

Снились ему и другие сны, однако они были бессвязными и какими-то размытыми. Несколько раз он видел самого себя, лежащего на больничной койке, в окружении разных людей. Иногда среди них он видел Катерину, иногда – Иверсена и Ремера, или же возле его кровати стояли совсем незнакомые ему люди. В одном из снов он нырял под воду без специального снаряжения. По мере погружения вода все сильнее стискивала его голову, и ему казалось, что еще немного, и череп его треснет. В конце концов он потерял сознание и камнем пошел ко дну.

Очнувшись, Йон обнаружил, что действительно лежит на больничной кровати. Он чувствовал нестерпимую жажду, язык был шероховатым и казался гораздо крупнее, чем обычно. Повернув голову, Йон увидел небольшой стол, на котором стоял стакан с водой. Йон хотел было протянуть к нему руку, но не смог: оказалось, что он крепко связан. Оба запястья были туго притянуты ремнями к металлической раме кровати.

Йон в отчаянии посмотрел на свои путы, как будто надеялся усилием воли освободиться от них, но ремни были надежно застегнуты, и, сколько бы он ни дергался, ослабить их он не смог. Взгляд его скользнул вверх по правой руке и остановился на локтевой впадине. В ней отчетливо видны были пять следов от инъекций. Посмотрев на левую руку, Йон насчитал еще семь таких следов.

Сколько же времени он был без сознания?

Он ощущал себя одновременно отдохнувшим и разбитым; опустив подбородок и коснувшись им груди, он почувствовал, что чисто выбрит.

Помещение, в котором он находился, не наводило ни на какие мысли, поскольку в нем ничего не было, кроме кровати и столика. В комнате могли бы поместиться по крайней мере еще три кровати, однако вокруг себя Йон видел лишь белые стены, которые в сочетании с красноватым мраморным полом лишь подчеркивали ощущение пустоты. Дальнее от кровати окно прикрывала белая занавеска, сквозь которую пробивались лучи яркого солнца. Несмотря на то что окно было распахнуто настежь, а Йона прикрывала лишь тонкая белая простыня, ему было на удивление тепло, даже жарко.

В помещении была одна дверь, кровать стояла перпендикулярно ей. Дверной глазок строго взирал на Йона; ручка с внутренней стороны отсутствовала, а сама дверь, судя по заклепкам, была металлической.

В какой-то момент Йону показалось, что он помещен в психиатрическую клинику, и все события последних недель – не более чем галлюцинации. Это было бы, по крайней мере, правдоподобнее того, что ему пришлось испытать наяву. Однако все эти мысли сразу исчезли, как только дверь открылась и в комнату вошел Ремер.

– Кампелли! – с улыбкой сказал он. – Рад, что ты наконец-то пришел в себя!

Во рту у Йона так пересохло, что он не смог произнести ни звука. Видя это, Ремер подошел к кровати, взял со столика стакан и дал Йону напиться. Хотя вода оказалась тепловатой, Йон с жадностью осушил стакан. После этого он снова опустил голову на подушку и принялся разглядывать Ремера. Кое-что в его облике изменилось. Ранки на лице пропали, а кожа имела совсем не такой оттенок, как при их предыдущей встрече. На нем был светлый легкий костюм – по всей видимости, летний.

– Сколько дней я был без сознания? – спросил наконец Йон.

Ремер пожал плечами.

– Дня три-четыре, – ответил он.

Йон покрутил головой. Почему-то ему казалось, что это не так. Солнце, тепло, костюм, который был на Ремере. Двенадцать отметин на внутренней поверхности рук лишь запутывали ситуацию. Он не знал, чем его напичкали, и не имел ни малейшего представления о времени действия каждого укола.

Видя его замешательство, Ремер усмехнулся, подошел к открытой двери и крикнул что-то в проем на незнакомом Йону языке – не то по-турецки, не то по-арабски.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился Ремер, вернувшись к кровати. – Ничего не беспокоит? Голова не болит?

Йон сделал отрицательный жест. У него затекла спина, и он по-прежнему ощущал некоторую сонливость, однако после нескольких дней, проведенных в постели, ничего странного в этом не было. Демонстрировать свою слабость перед Ремером ему не хотелось.

– Неужели было необходимо так меня накачивать? – спросил он, кивая на свою левую руку.

– К сожалению, да, – ответил Ремер. – Мы посчитали, что так будет надежней во время перевозки…

Он умолк при появлении смуглой женщины в белом халате, которая тихо вошла в дверь со стаканом воды в руках. Даже не взглянув на Йона, она поставила стакан на столик, повернулась и вышла. Когда женщина проходила мимо Ремера, тот что-то сказал ей; Йон вновь не сумел разобрать ни слова.

– Итак, как я уже говорил, – продолжил Ремер, – лучше было, чтобы во время путешествия ты был без сознания. Нам совсем не хотелось, чтобы ты устроил какую-нибудь сцену по дороге. – Он усмехнулся. – Взгляни на это с другой стороны: тебе ведь удалось избежать всех этих очередей, ожидания, проблем с багажом.

Йон внимательно посмотрел на него. Несмотря на то что Ремер явно куражился, видно было, что он говорит правду.

– И где же я теперь? – спросил Йон.

31

Катерина сама толком не понимала, как ей удалось выбраться из здания школы. Она двигалась в полной темноте, глаза застилали слезы, и тем не менее по какому-то наитию она все же сумела найти верный путь из подвала и вскоре уже с наслаждением вдыхала прохладный ночной воздух. Девушка на мгновение остановилась на пороге, пытаясь сориентироваться, однако, услышав звук торопливых шагов за спиной в коридоре, побежала вокруг здания, пересекла школьный двор и выскочила за ворота. Ключей от машины у нее не было, так что ей оставалось надеяться только на свои силы. Не замедляя шаг, она помчалась по улице и свернула в первый попавшийся переулок. Лишь там Катерина позволила себе остановиться; укрывшись в тени большого куста, она, жадно хватая ртом воздух, напряженно вслушивалась.

Вскоре до Катерины донесся скрежет открывшейся калитки, и вслед за этим девушка услышала крики и шаги. Насколько она могла судить по голосам, преследователей было, как минимум, трое. Услыхав, что они приближаются, Катерина снова побежала. Сзади ей что-то крикнули, но она лишь ускорила бег. Скупое освещение в квартале, а также то, что она поминутно сворачивала все в новые и новые переулки, позволяло ей оставаться вне поля зрения преследовавших ее людей. После нескольких минут такой гонки Катерина немного снизила темп и впервые позволила себе оглянуться. Выбрав темное место посередине между двумя фонарями, она остановилась. Внезапно в конце улочки возник силуэт; остановившись, человек начал оглядываться по сторонам.

Внезапно прямо за спиной Катерины раздался лай, и она вскрикнула от испуга. Черная собака, злобно рыча, бросалась на разделявшую ее и девушку изгородь с такой неистовой яростью, как будто что-то угрожало ее собственной жизни. Человек на перекрестке немедленно обернулся на шум, и Катерина вновь сорвалась с места и побежала. Сердце ее отчаянно колотилось, едва не выскакивая из груди, и она напрягала все силы, чтобы не снижать темп. Тем не менее шаги преследователя звучали все ближе и ближе, девушка уже явственно различала у себя за спиной тяжелое дыхание. Добежав до угла, она в очередной раз повернула, преодолела еще двадцать метров и увидела перед собой стоянку для велосипедов, устроенную прямо посредине переулка. Лавируя в узких проходах между велосипедными штативами, Катерина услышала за спиной громкую ругань. Преследовавший ее мужчина, по-видимому, упал, однако она не стала тратить время и оборачиваться.

После велосипедной стоянки улица расширялась; особняки здесь сменили многоэтажные дома. Катерина почувствовала, что больше не может бежать, ноги ее заплетались, она то и дело спотыкалась и с трудом удерживалась на ногах.

Внезапно из дверей ближайшего дома вышел мужчина и, широко расставив руки, встал у нее на пути. Не успев остановиться, девушка налетела на него, едва не сбила с ног и сама чуть не упала. Подхваченная мужчиной, Катерина почувствовала, что его одежда пахнет табачным дымом, пивом и потом.

– А ну-ка давай войдем внутрь, – произнес он, и сильные руки увлекли ее в дверь.

Катерина не сопротивлялась – не потому, что хотела войти, просто силы уже полностью ее оставили. Она услышала, как за спиной у них захлопнулась входная дверь.

– Какого черта, Оле?! – тут же раздался хриплый женский голос. – Разве я не сказала, чтобы ты убирался домой? Мы закрыты.

Державший Катерину мужчина увлек ее к стулу и усадил.

– Черт побери, Герли, ты что, не видишь, что ей нужна помощь? – сказал он таким голосом, что сразу стало понятно: пьет он уже далеко не первый день. – А кроме того… кроме того, эту юную даму я знаю.

Катерина так изнемогла, что даже не могла сосредоточиться, чтобы подтвердить это или опровергнуть. Не говоря ни слова, она тяжело навалилась на стол, уронив голову на руки.

– Ладно уж, Оле, – смягчившимся тоном произнесла женщина. – Но учти, выпивки больше не получишь.

Звук открывшейся двери заставил Катерину вздрогнуть всем телом.

– Вон отсюда! – крикнула женщина у нее за спиной. – Мы закрыты.

Запыхавшийся мужчина попытался было что-то возразить, однако женщина не позволила ему сделать это, снова крикнув:

– Я сказала: закрыты! Приходите после двенадцати.

После чего захлопнула дверь и с шумом заперла.

Не в силах дольше сдерживать слезы, Катерина расплакалась. Она и подумать не могла, что все окажется настолько опасным. Вспоминая, какой сильной и непобедимой она ощущала себя рядом с Йоном, она даже представить себе не могла, что когда-нибудь ей придется бросить его и самой спасаться бегством. Все, что произошло, казалось Катерине совершенно невероятным. Она почувствовала, как мужчина осторожно погладил ее по плечу, по-видимому стремясь успокоить. Однако Катерина заплакала навзрыд.

– Что ж, чашечка кофе тут наверняка не повредит, – философски заметила женщина.

Вскоре послышался звон чашек и шум кофеварки, подействовавшие на Катерину, к ее удивлению, как ласковые объятия родного человека.

Рыдания ее постепенно превратились в отдельные всхлипывания; наконец она подняла голову и сконфуженно осмотрелась по сторонам.

Оказалось, что она сидит в небольшом невзрачном баре, уставленном тяжелыми деревянными столами и стульями с красной кожаной обивкой. За массивной стойкой, занимавшей всю стену напротив входа, стояла та, кого мужчина назвал Герли, – небольшого роста, крепкая женщина с красным лицом и жестким взглядом, способным заставить прийти в себя даже самых пьяных клиентов. Подойдя к столу, за которым сидела Катерина, она осторожно поставила на него две чашки с горячим кофе.

Рядом с Катериной сидел ее спаситель – худой человечек с впалыми щеками, одетый в помятый костюм, из-под которого выглядывала рубашка, некогда, вероятно, белая, а теперь желтоватая, как будто подкопченная.

Оказалось, что она действительно с ним знакома.

Оле, ее спаситель, был улавливающим. Судя по рассказу Йона, именно его он повстречал в баре «Чистая рюмка» после похорон Луки. Правда, видеть Оле Катерине случалось не часто, так как обычно он предпочитал решать все свои проблемы в местах, подобных этому. Тем не менее она была уверена, что не ошиблась.

Увидев по глазам Катерины, что она его узнала, Оле заговорщицки подмигнул девушке и широко улыбнулся; при этом обнажился ряд желтых зубов.

– Ничего, Герли, кофе тоже сойдет, – громко сказал он, отхлебывая из чашки.

– Что ж, пей ты его почаще, глядишь, с тобой и впрямь было бы приятно общаться. – Герли повернулась к Катерине: – Ну как ты, золотко?

Катерина благодарно кивнула и обеими руками взяла чашку. Тепло подействовало на нее успокаивающе; зажмурившись, она осторожно сделала глоток.

– Все мужики – свиньи! – продолжала Герли. – Просто какая-то шайка насильников. Я считаю, их нужно кастрировать – всех до одного!

– Да ведь ты бы сама тогда не родилась! – Оле расхохотался.

– Ладно, остряк, успокойся. Чем умничать, лучше бы проводил девушку до полицейского участка.

Катерина покачала головой.

– Не стоит, – торопливо сказала она. – Я вполне справлюсь сама.

Герли посмотрела на нее внимательно:

– Ты уверена? От этих говнюков не так-то просто бывает избавиться.

– Со мной все в порядке, – судорожно сглотнув, заверила ее Катерина. – Ничего страшного не произошло.

Пробормотав что-то неразборчивое, Герли вернулась за стойку бара и стала ее протирать.

– Но я и вправду могу проводить тебя туда, – сказал Оле, хотя взгляд его говорил, что в данный момент он не горит желанием это делать.

– В полицию мне нельзя, – шепнула ему Катерина. – Мне необходимо как можно скорее связаться с Кларой.

Оле решительно кивнул и расправил плечи:

– Сейчас такси вызову.

Он поднялся и, шаркая, направился к стойке, где сразу же о чем-то заспорил с Герли.

Катерина не знала, что ей делать. Может, прибегнуть к помощи полиции и было сейчас единственным разумным решением, но она решительно не представляла себе, каким образом станет посвящать их во все. К тому же Йон был так близко и срочно нуждался в помощи. Нет, Клара наверняка придумает, как им его вызволить.

Дискуссия у стойки окончилась тем, что Герли сдалась и даже сама вызвала такси. Оле вернулся к столику Катерины и допил свой кофе.

– Мы выйдем через заднюю дверь, – сказал он, бросив взгляд на окна. – Пошли.

– Будь осторожней, девочка, – напутствовала Катерину Герли, кивая ей на прощание.

Девушка поднялась и пошла вслед за Оле к двери в глубине бара. Судя по выцветшей табличке, за ней находились туалеты; когда Оле распахнул дверь, последние сомнения в этом исчезли. Отвратительный едкий запах заставил Катерину задержать дыхание. Оле провел ее дальше к узкой дверце в самом углу. Ему пришлось какое-то время повозиться, прежде чем дверца наконец отворилась, издав при этом сильный скрип.

Задний двор оказался довольно большим, это Катерина заметила даже в темноте. Проходя по нему, она разглядывала немногочисленные освещенные окна дома, удивляясь, что люди могут спокойно вставать и собираться на работу, как будто ничего не случилось. Неужели они не замечают, что происходит у них под боком, в их собственном дворе, неужели не понимают, что именно поставлено на карту?!

Нетвердой походкой Оле дошел до ведущих на улицу ворот. Не сразу найдя ручку, спаситель Катерины выругался. Его неловкие движения казались девушке слишком медленными; мягко отстранив его, она сама нажала на ручку и распахнула ворота.

В отличие от двора, улица казалась ярко освещенной. Стоило Катерине выйти на свет, как она тут же в страхе отскочила назад и прижалась к стене. Оле, чтобы не наткнуться на нее, остановился и некоторое время стоял на месте, угрожающе покачиваясь.

– Где же машина? – проговорила Катерина негромко, но так, чтобы Оле ее услышал.

– Должна быть прямо здесь, – ответил Оле и повернулся вокруг собственной оси, едва при этом не упав. – Вот – Нордре Фрихавнсгаде.<sup>[39]39
  Нордре Фрихавнсгаде – улица в Копенгагене.


[Закрыть]</sup>

Мимо них довольно быстро проехала черная машина, и Катерина инстинктивно попыталась вжаться в стену.

– Эй! – завопил Оле, шагнув к краю тротуара и размахивая над головой руками. – Мы здесь!

Такси затормозило, развернулось и остановилось напротив них.

Выскочив на тротуар, Катерина успела поддержать Оле, иначе бы он упал. Водитель открыл окно и высунул наружу голову.

– Тебе помочь? – спросил он Катерину на ломаном датском.

– Нет, просто открой дверь, – ответила она, поддерживая своего спасителя.

Шофер быстро вышел из машины и распахнул заднюю дверь. Катерина усадила Оле внутрь, и тот улегся на заднем сиденье, что-то довольно бормоча. Сама девушка обогнула автомобиль и уселась на пассажирское сиденье.

– Повезло ему, что он не один, – заметил водитель, трогаясь с места. – Обычно мы в это время с такими не связываемся.

В любой другой день Катерина, не задумываясь, настояла бы на том, чтобы таксист немедленно остановил машину и высадил их, однако сегодня она ограничилась тем, что продиктовала шоферу адрес Клары в Вальбю.

Когда Катерина проснулась, уже ярко светило солнце. Свет его тонкими лучами проникал на веранду сквозь белые жалюзи. Одетая все в те же джинсы и футболку, она лежала на мягком удобном диване с расшитыми цветами подушками, заботливо укрытая кремовым одеялом.

Пять месяцев в году Клара проводила в основном на этой веранде, используя все прочие помещения лишь для хранения продуктов и для сна. Даже еду себе она готовила на лужайке перед домом на гриле или на костре. Стены веранды были обшиты белыми фасонными досками, с поперечных балок потолка свисали многочисленные горшки с цветами, подоконники также занимали различные растения.