Текст книги "Тайна «Libri di Luca»"

Автор книги: Миккель Биркегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Разумеется, – согласился Иверсен, – ты прав. Однако не совсем. На самом деле все гораздо сложнее. Мы в состоянии воздействовать на людей незаметно для них самих. Мы можем повлиять на их восприятие текста, на понимание ими его смысла или даже на нечто совсем иное.

Йон окинул собеседника внимательным взглядом. Старик либо сошел с ума, либо это какая-то шутка. Но ведь Иверсен был вовсе не из тех, кто мог позволить себе шутить, коль скоро речь зашла о литературе.

– Если захотим, мы можем кардинально менять отношение слушателей к содержанию прочитанного текста. Предположим, в качестве самого яркого примера, что мы можем заставить католического священника стать горячим сторонником абортов. – Иверсен хитро улыбнулся, однако по-прежнему непохоже было, чтобы он был несерьезен.

– И каким же образом? – поинтересовался Йон.

– Боюсь, я не тот, кто мог бы наилучшим образом объяснить тебе все нюансы. Ну да ладно, о главном здесь я рассказать могу, а в детали тебя пусть посвящают прочие. – Он покашлял и продолжал: – Я понимаю это следующим образом. Когда мы – и это касается всех – начинаем получать какую-то информацию, к примеру, читаем, слушаем чье-то чтение, смотрим фильмы, передачи по телевизору – что угодно, в этот самый момент в нашем сознании открывается некий канал, который обрабатывает, классифицирует и распределяет полученные сведения. Здесь же происходит расстановка акцентов, соотнесение полученной информации со способом ее подачи, со всем твоим предыдущим жизненным опытом, точкой зрения на предмет, убеждениями. Фактически, в результате этого процесса мы понимаем, нравится ли нам музыка, которую мы слушаем, согласны мы или нет с теми аргументами, которые приводит оратор.

– И что же, эту расстановку акцентов вы в состоянии контролировать? – перебил его Йон.

– Вот именно, – подтвердил Иверсен. – Мы, те, кто владеют этим искусством, называем себя Чтецами. Воспроизводя вслух любой текст, мы можем расставлять в нем акценты в зависимости от собственного желания и тем самым воздействовать на восприятие и понимание прочитанного нами слушателем.

Йон чувствовал, что понемногу это начинает его раздражать. Он не привык иметь дело с разного рода чувствами, эмоциями, утверждениями, не имеющими под собой никакой документальной основы. В том мире, к которому он принадлежал, не принято было браться за дело, не имея достоверных свидетельских показаний, неоспоримых фактов или очевидных улик. Здесь же, похоже, речь шла о вере на слово, что совершенно его не устраивало.

– И ты можешь привести этому какие-нибудь доказательства? – решительно и даже, быть может, излишне резко спросил он.

– Все это лежит за пределами области точных наук, и многого мы еще до конца и сами не понимаем. Например, выяснилось, что некоторые типы текстов оказывают большее влияние, нежели другие. Так эффект от чтения художественной литературы куда сильнее, чем от текстов специального содержания. Даже качество произведения имеет немаловажное значение. Еще более странным представляется тот факт, что раскрытие потенциала влияния, заключенного в тексте, может зависеть и от того источника, с которого его считывают. Чтение с экрана, с дешевой фотокопии или же с оригинала первого издания книги влияет на людей абсолютно по-разному, причем наибольший эффект наблюдается в последнем случае. Кроме того, похоже, некоторые книги при их прочтении заряжаются, так что при следующем чтении тот же текст воздействует на слушателей гораздо более эффективно как в информативном, так и в эмоциональном плане. Таким образом, старые, зачитанные книги оказывают более мощное влияние на слушателей, нежели совсем новые издания. – Иверсен перевел взгляд с Йона на окружающие их полки с книгами.

Йон поднялся и подошел к ближайшему стеллажу.

– Так что, все эти книги заряжены? – скептически спросил он, доставая наугад один из томов.

– Многие из них, – ответил Иверсен. – Это даже можно ощутить, если подержать в руках экземпляр, обладающий наиболее мощной энергетикой.

Йон приложил ладонь к обложке взятой им книги. Постояв так пару секунд, он покачал головой, поставил книгу на место и проделал то же самое с другим томом.

– Я ничего не чувствую, – сказал он наконец с сомнением в голосе.

– Для этого, как минимум, требуется обладать соответствующим даром, – поспешил пояснить Иверсен. – Кроме того, необходима подготовка определенного рода.

Вернув книгу обратно на полку, Йон повернулся к Иверсену:

– И как же развить в себе такие способности? Каким образом можно стать Чтецом?

– Это врожденный дар, – лаконично ответил Иверсен. – Этому нельзя научиться. Иными словами, выбора тут не существует. Отец твой унаследовал это качество от своего родителя, Армана, которому, в свою очередь, оно также перешло от отца, и так далее. Поэтому вполне вероятно, что Лука и тебя наградил подобным даром.

Перед тем как сделать окончательный вывод, он немного помолчал. После чего более веско прозвучали его следующие слова:

– Скорее всего, Йон, ты тоже Чтец.

Йон с недоверием посмотрел на Иверсена. От улыбки, всегда игравшей на лице старика, не осталось и следа. Сейчас он был чрезвычайно серьезен, что совсем не вязалось с его обычной веселостью и добродушием. Йон развел руки в стороны, словно обнимая стеллажи с книгами вокруг себя.

– Но ведь я же говорю тебе, что ничего не чувствую.

– У большинства этот дар латентный – присутствует в скрытом виде, – сказал Иверсен. – Некоторые так никогда о нем и не узнают, другие, наоборот, пользуются им чуть ли ни с рождения, а многие активируют свои способности случайно. Тем не менее у большинства в той или иной степени проявлением этого таланта является сам факт выбора профессии, либо талант проявляется в процессе исполнения своих служебных обязанностей. – Он испытующе посмотрел на собеседника: – Припомни-ка, Йон, разве у тебя не бывало ситуаций, когда твое чтение оказывало сильнейшее воздействие на людей, захватывало внимание всей аудитории?

Хотя по мере произнесения заключительных речей у Йона часто возникало ощущение, что он целиком и полностью завладевал вниманием находившейся в зале публики, он никогда не усматривал в этом ничего необычного. Никаких там особых «каналов», «зарядов», никакой «энергетики» – просто-напросто техника чтения и ничего более.

– Возможно, я просто умею читать вслух лучше, чем многие другие, – предположил Йон. – Но ведь это же еще ничего не значит.

Иверсен покачал головой, соглашаясь:

– Разумеется. Можно обладать талантом декламации, не будучи при этом Чтецом.

Йон скрестил руки на груди:

– Лука был Чтецом?

Иверсен кивнул:

– Лучшим в своем роде.

– А друзья «Libri di Luca»… они тоже Чтецы?

– Да, большинство, – подтвердил Иверсен.

Йон припомнил людей, собравшихся в часовне, и попытался представить себе их как группу молчаливых заговорщиков, а не как пеструю толпу, кем они, на его взгляд, были на самом деле. Он даже тряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения.

– Хорошо, пусть так, однако все равно здесь есть одна вещь, которой я абсолютно не могу понять, – сказал наконец он. – Раз уж речь прежде всего идет о чтении… При чем же тут тогда дислектик?

– Ты имеешь в виду Катерину? – с усмешкой произнес Иверсен. – Ну с ней особая история.

5

Катерина устроилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей на галерею, поджав ноги и уперев подбородок в колени. Отсюда ей было видно все помещение магазина и, что самое важное, вход. Хотя со смерти Луки прошла уже целая неделя, Катерине по-прежнему казалось, что вот сейчас дверь распахнется и маленький итальянец вступит в свои владения с таким довольным выражением лица, будто не явился на свое обычное рабочее место, а пришел домой после утомительного трудового дня. На протяжении двух последних лет, толкая дверь и слыша приветливую трель колокольчика, она и сама ощущала нечто похожее. Звон дверного колокольчика полностью изменял ее душевное состояние, приносил покой и умиротворение; она нисколько не сомневалась, что и Лука испытывал такие же чувства.

Теперь, однако, все изменится.

Взгляд ее упал на недавно замененную секцию перил. Плотник, знакомец Иверсена, добросовестно пытался подобрать такое дерево, которое по своему тону и фактуре не особо отличалось бы от старых балясин, но, несмотря на все его старания, видно было, что перила недавно ремонтировали. Должно пройти еще несколько лет, прежде чем разница сотрется окончательно.

Голоса Иверсена и сына Луки, доносившиеся из подвала, стихли, и Катерина подумала, что они, по-видимому, прошли в библиотеку. О том, что у Луки есть сын, она впервые узнала только после смерти букиниста, и новость эта явилась для нее полной неожиданностью. После десяти лет работы в магазине и, как ей самой казалось, тесной дружбы с Иверсеном и Лукой она не могла отделаться от ощущения, что с ней поступили несправедливо. Иверсен утверждал, что у Луки были веские причины скрывать этот факт, некоторые из них даже ему не были известны – скорее всего, что-то связанное с гибелью матери Йона.

На похоронах Луки Катерине представился наконец случай рассмотреть его сына. Он походил на отца, однако был гораздо выше ростом. Те же самые черты лица, темные глаза, густые брови, почти угольно-черные волосы. Внешность Йона вполне подтверждала ее давнее предположение, что в юности Лука был весьма привлекателен.

Катерина была не единственной, для кого сообщение о том, что у Луки имеется сын, стало новостью. Когда Иверсен вкратце излагал членам Общества библиофилов сложившуюся после смерти хозяина магазина ситуацию, оказалось, что у многих это вызывает не меньшее удивление. Собранное вслед за этим заседание правления оказалось необычно долгим. По поводу Йона ей удалось узнать у Иверсена лишь одно: его решено принять в их ряды. Заметно было, что самому Иверсену такое решение было явно не по вкусу, но о подробностях Катерина не стала его расспрашивать.

Вероятно, там, внизу, в подвале он уже начал свой рассказ. Это была нелегкая задача – растолковать все человеку непосвященному, однако лучше Иверсена с ней никто не смог бы справиться. Интересно, каким объяснением он воспользуется на этот раз? Скорее всего, тем самым, с каналом. На ее вкус, оно было слишком уж сложным, каким-то технократическим, что ли. Сама Катерина давно уже придумала собственное толкование, которым не раз пользовалась, если сталкивалась с кем-то, у кого был тот же порок – или дар. Тут все зависело от того, как на это посмотреть – или даже вернее, в какой именно момент ее попросят определить данное качество.

У Иверсена был иной взгляд на вещи, ибо сам он являлся вещающим, тогда как Катерина была улавливающей. Он-то наверняка объясняет Йону, что все это лишь две стороны одной медали. Но для самой Катерины разница эта сводилась не просто к механической замене одного знака на противоположный или же перевертыванию монеты с лицевой стороны на оборотную. В соответствии с теорией Иверсена, Чтецы делятся на два типа, и вещающие, как он сам, это те, кто в процессе чтения вслух могут воздействовать на слушателей, изменяя восприятие и понимание ими текста.

Катерина принадлежал к другому типу. Она была улавливающей.

Впервые обнаружив у себя дар, она едва не лишилась чувств. Случилось это в больнице, куда она попала вместе с родителями с тяжелейшими травмами после жуткой автомобильной аварии. Долгие дни ее тщедушное тельце, расколовшееся на кусочки и вновь скрепленное штифтами и гипсом, лежало на широкой больничной кровати, а сознание витало где-то рядом, то возвращаясь, то снова ее покидая. И вот как-то раз, находясь в таком забытьи, она обнаружила, что кто-то читает ей вслух. Сквозь пелену вызванного лекарствами дурмана она слышала ясный голос, который рассказывал ей историю о неком необычайно бездеятельном молодом человеке, который жил, не замечая проходящую мимо жизнь, не принимая в ней никакого участия и нисколько не заботясь о том, что происходит вокруг. Несмотря на затуманенное сознание, Катерина все же ощутила немалое удивление. Отчасти ее поразил услышанный ею спокойный голос, отчасти – поведанная им странная история, смысл которой был ей абсолютно непонятен. Рассказ сам по себе не был ни смешным, ни жалостным, ни каким-то особо увлекательным, однако голос, который его озвучивал, обладал такой притягательной силой, что целиком и полностью завладел вниманием девочки, не позволяя ей отвлечься буквально ни на секунду.

Когда сознание в конце концов прояснилось, у нее и так было о чем подумать, кроме этого удивительного случая. Родители пострадали еще сильнее, чем она, и потому не могли ее навещать. Да и собственные раны Катерины под толстым слоем бинтов заживали очень медленно. Для многочисленных родственников с глазами на мокром месте и дрожащими руками, сменявших друг друга у ее постели, тема эта была под строжайшим запретом.

Одновременно с тем, как сознание ее прояснилось, она вдруг стала слышать звуки голосов. Не того голоса, что читал ей, когда она пребывала в забытьи. Нет, это была какая-то какофония из множества сливающихся звуков, неотступно преследовавшая Катерину в течение дня и мешавшая ей спать по ночам. Иногда по мере их звучания в сознании ее на мгновение вспыхивали и тут же гасли какие-то неясные картины, которые, несмотря на свою мимолетность, полностью поглощали все ее внимание. Однажды, чувствуя почти физическую потребность услышать спокойный голос, сопровождавший ее в том самом полубессознательном бреду, она попросила медсестру дочитать ей историю. Медсестра с изумлением посмотрела на пациентку. Оказалось, что Катерине никто ничего не читал. Когда девочка была в забытьи, она делила палату с другим тяжелобольным – пожилым мужчиной, который также не мог ничего читать, а тем более вслух, так как страдал раком горла и у него были удалены голосовые связки.

У родственников ее рассказ особой озабоченности не вызвал. Вполне понятно, считали они, что девочка тяжело переживает разлуку с родителями. Те же голоса, которые, как она утверждала, не дают ей покоя, они объясняли посттравматическим шоком – последствием постигшего ее жуткого потрясения. Матери ее стало лучше – она даже стала в состоянии навещать дочь. Отец же по-прежнему был подключен к аппарату искусственного дыхания, и все еще не было известно, выживет он или нет. С Катериной все вели себя весьма тактично, проявляя максимум понимания, однако, когда через некоторое время ее с мамой выписали из больницы, все родные пришли к твердому заключению, что рассудок девочки полностью так и не восстановился.

Что касается физических ран, у Катерины остались несколько шрамов на руках и ногах и небольшой рубец на подбородке, который делил его точно пополам. У мужчин такие отметины часто встречаются, но на ее девичьем лице ямочка эта выглядела немного странно. Для Катерины шрам на подбородке был постоянным напоминанием о случившемся с ней несчастье. Часто можно было видеть, как она проводит по этому месту пальцем и при этом в глазах ее появляется отстраненное выражение.

Подобного рода приступы рассеянности всерьез беспокоили родных девочки, и ее направили к детскому психологу, помощь которого ограничилась тем, что он прописал ей таблетки. Следует признать, что под действием лекарств голоса действительно немного отступали, однако вместе с этим у Катерины притуплялись и все внешние реакции.

По этой причине она практически не заметила того момента, когда отец ее наконец-то тоже вернулся из больницы. Он был теперь навечно прикован к инвалидному креслу, озлоблен на весь мир и большую часть времени проводил в одиночестве, ни с кем не общаясь, за запертой дверью своего кабинета.

Убегая от отголосков вспышек гнева отца, долетавших из-за закрытых дверей, и прежде всего от продолжавших тревожить ее голосов, Катерина принялась бродить по улицам города. Кое-где голоса и вправду оставляли ее в покое.

Лучшим местом были пустыри на Амагере,<sup>[15]15
  Амагер – один из двух островов, на которых расположен Копенгаген.


[Закрыть]</sup> и она пользовалась любой возможностью, чтобы прикатить туда на своем велосипеде и часами сидеть, наслаждаясь блаженной тишиной. Сильнее всего голоса одолевали ее в школе, и вскоре Катерина начала прогуливать занятия, отправляясь вместо них на Амагер.

Разумеется, с течением времени эти ее отлучки не могли не привлечь внимания родных. Катерине стало понятно, что ее состояние не только угнетает ее саму, но и доставляет хлопоты всем близким. Тогда-то она и решила смириться с существованием голосов. Внешне она вела себя так, словно они исчезли, как будто бы она чудесным образом выздоровела. Втайне же она стала к ним прислушиваться. Ей хотелось выяснить, что голосам от нее нужно, почему они приходят именно к ней, целенаправленно – если, конечно, это в действительности так, – сделав ее своей жертвой. До тех пор она не вслушивалась в то, что они говорили. Ей даже казалось, что все это вовсе не обращено непосредственно к ней. Скорее у нее создавалось впечатление, что они звучат как голоса из радиоприемника, настроенного одновременно на несколько станций. Быть может, она и вправду приобрела способность улавливать некие радиосигналы?

Как для всякого дислектика мир букв был для Катерины тайной за семью печатями. Поэтому долгое время она не могла усмотреть никакой связи между этими непонятными символами и звучавшими в ее сознании голосами. Но вот однажды, когда она ехала в обычном автобусе, взаимосвязь эта стала ей очевидна. Рассеяно глядя в окно, она сидела и слушала ясный женский голос, который рассказывал ей историю о девочке с рыжими косичками и веснушками, обладающей такой силой, что она могла легко поднять лошадь. История была забавной, и во время одной особенно смешной сцены Катерина не сдержалась и громко прыснула – к изумлению окружавших ее пассажиров. Всех, кроме одного. На заднем сиденье автобуса сидел паренек с книжкой в руках, который хохотал так же искренне, как и она. Даже с места прямо за спиной водителя Катерине хорошо была видна рыжеволосая девчонка, изображенная на обложке его книги.

Трель колокольчика над входом в «Libri di Luca» отвлекла Катерину от ее мыслей. Удерживая дверь за ручку, на пороге стоял мужчина лет тридцати, в очках в роговой оправе и вельветовом пиджаке, с потертой кожаной сумкой на плече. Сразу было заметно, что раньше ему здесь бывать не приходилось, ибо повел он себя как все те, кто посещал магазин впервые. Он изумленно осматривался по сторонам, причем вид галереи вызвал у него особое удивление, как будто никогда прежде ему не доводилось оказываться в двухэтажных магазинах. Честно говоря, десять лет назад, впервые переступив порог «Libri di Luca», Катерина и сама вела себя точно так же. Тем не менее ее всегда слегка раздражало замешательство, в котором пребывали в момент знакомства с магазином новые покупатели. Да, это букинистическая лавка. Да, здесь есть галерея, на которой в застекленных витринах выставлены редкие экземпляры. Да, это – замечательное, фантастическое место. Так покупайте же скорее, что вам нужно, и уходите! Если бы это зависело от нее, покупателей в «Libri di Luca» не пускали бы вообще.

Встретившись взглядом с Катериной, сидящей на верхней ступеньке лестницы, мужчина в очках сразу же отвел глаза и поспешил прикрыть за собой дверь. Войдя внутрь, он направился к столу с новыми поступлениями.

Катерина встала и начала медленно спускаться по лестнице.

Мужчина тем временем просматривал обложки разложенных на столе книг.

«МирСваннаРадостиИДниДжеймсДжойс

АвесаломАвесаломЙоханнесВиЙенсен

БудденброкиЯкобСтегельманнГотический

РенессансЭксЛибрисХорхеЛуисБорхесИзгой

БеллетристикаКлубДюмаФранцКафкаРобертМузиль…»

Голова Катерины раскалывалась от гула сливающихся голосов, наперебой твердивших имена писателей и названия книг, как будто кто-то включил в магазине магнитофон, по ошибке поставив слишком большую скорость. Крепко стиснув зубы, она продолжала идти, направляясь к стоявшему за прилавком зеленому кожаному креслу. Посетитель на мгновение оторвался от книг и приветливо ей кивнул. Поток голосов разом смолк. Кивнув в ответ, Катерина уселась в кресло.

«СледыНаНебеИскусствоХоровогоПлачаПерХойхольт

КаталогЛятурНиколайФробениусСвенОгеМадсен

ЗамокКьерстадВАмерикеДеревянныйКоньКарл

ШмитБенКуХольмПоэтикаИКритикаФранкФёнс

СерьезныйРазговорДжеффМэтьюз

ПоследнееВоскресеньеВОктябре».

Голоса вновь завели свою абракадабру; девушка устало откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Заставить голоса полностью умолкнуть она не могла, однако Лука с Иверсеном в свое время научили ее тому, как их можно слегка заглушить.

Когда однажды десять лет назад Катерина проходила мимо «Libri di Luca», ее внезапно остановил некий голос. Время приближалось к вечеру, шел дождь, и потому она не поехала как обычно в парк на Амагере, а принялась бродить в районе Вестербро, пытаясь отыскать спокойное местечко, где бы никто ее не потревожил. Помня свое открытие относительно того, что появление голосов напрямую связано с чтением, она теперь старалась обходить те улицы, где читающих людей было особенно много. Так она и оказалась возле «Libri di Luca».

Катерина сразу же узнала остановивший ее голос. Он был тот же самый, что и тогда, в больнице, когда она еще лежала в забытьи. Она огляделась по сторонам, однако поблизости никого не было. По мере ее приближения к магазину голос становился все отчетливее, а когда Катерина поравнялась с букинистической лавкой и заглянула сквозь окно внутрь, она увидела, что в передней части торгового зала на складных стульях сидят около полусотни человек. За торговым прилавком – как если бы тот был университетской кафедрой – стоял маленький плотный человечек чуть старше пятидесяти лет, с проседью в угольно-черных волосах и с южными чертами лица; он читал собравшимся что-то из книги, которую держал в руках. Делал он это с необыкновенным энтузиазмом, так что казалось, будто все его тело участвует в процессе чтения.

Катерина приоткрыла дверь; хотя она старалась действовать как можно аккуратнее, колокольчик все же звякнул, привлекая к ней внимание присутствующих. Странное дело, но читавший не стал прерываться – он лишь вполне дружелюбно взглянул в сторону девушки. Она устроилась на одном из задних стульев и прикрыла глаза. Хоть человек за прилавком и был незаурядным Чтецом, но Катерина понимала, что пришла сюда вовсе не за тем, чтобы слушать его. Она зажала уши и попыталась сосредоточиться, чтобы снова уловить тот голос, который звучал в ее сознании тогда, в больнице. Стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, она сидела в заднем ряду, уперев локти в колени, ничего не видя и не слыша. И действительно, голос вновь возник, наполнив собой все ее существо. Внутренним зрением она видела перед собой яркие картины того, о чем он читал: пейзажи города, в котором происходило действие, бедные убогие квартирки, птиц над городскими крышами, пыльные и грязные улицы. Несмотря на то что это была довольно грустная история, Катерина чувствовала себя удивительно спокойной и умиротворенной, и если бы лицо ее не было опущено, видно было бы, что по щекам девушки текут слезы умиления.

Внезапно все разом окончилось. История подошла к концу, сидевшие вокруг люди принялись аплодировать. Убрав от ушей закрывавшие их ладони, Катерина успела расслышать, что рассказ назывался «Чужой». Все кругом оживленно обсуждали услышанное, она же по-прежнему сидела с закрытыми глазами, низко склонившись. Люди начали подниматься со своих мест и расхаживать по залу, осматривая выставленные в витринах и на стеллажах книги. По мере этого в сознание девушки снова сплошным потоком потекли вереницы заглавий книг, имен их авторов и даже целые отрывки из текстов. Поток голосов и картин нарастал с каждой секундой, превращаясь в настоящую лавину, и Катерине пришлось напрячь все свои силы, чтобы встать со стула и неверным шагом двинуться к дверям. Однако стоило ей подняться, как яркость захвативших ее видений еще более возросла; девушка будто бы двигалась навстречу ураганному ветру, ощущая, что с каждым мгновением ей все труднее понять, в какой стороне находится выход. Сделав всего несколько шагов, она как подкошенная рухнула на пол.

Придя в себя, она увидела, что магазин пуст. Все слушатели разошлись, остался лишь один человек – тот, который читал. Он представился ей, назвавшись Лукой, сообщил, что является владельцем магазина, и озабоченно спросил, как она себя чувствует. Катерина заметила, что полулежит в мягком кожаном кресле возле прилавка, Лука же сидел перед ней на маленьком раскладном стульчике. Голоса, послужившие причиной столь сильного потрясения, исчезли вместе с публикой, однако Катерина чувствовала себя такой измученной, что даже не пыталась подняться на ноги.

Лука успокоил ее, сказав, что она может оставаться здесь столько времени, сколько понадобится, чтобы собраться с силами, и принялся болтать о всяких пустяках, стремясь отвлечь девушку от пережитого ею потрясения. Он рассказывал ей о своей букинистической лавке, о проводящихся здесь читательских вечерах, о разных книгах и даже обсудил с Катериной погоду. И вдруг, совершенно неожиданно, он спросил ее, как давно она слышит голоса.

Вопрос застал Катерину врасплох; она даже совсем забыла данное себе некогда обещание никому не открывать свою тайну, и рассказала букинисту обо всем. Удивительно, но оказалось, что Лука прекрасно ее понимает и разбирается во всех этих странных ощущениях. Он расспрашивал Катерину о том, насколько сильны слышимые ею голоса, может ли она усилием воли заставить их умолкнуть, когда они в первый раз посетили ее и знает ли она кого-либо еще, кто испытывал бы то же самое. Она старательно отвечала, чувствуя, что впервые встретила человека, который действительно ее понимает и всерьез воспринимает ее слова. Лука беседовал с ней в своей обычной манере, которую затем, с течением времени, Катерина столь полюбила, – спокойно, позволяя собеседнику чувствовать себя полностью расслабленным и раскрепощенным. Он объяснил девушке, что она вовсе не одна такая – не меньше половины всех присутствовавших на недавнем чтении обладали теми же способностями.

Сама Катерина никогда не воспринимала то, что она слышит голоса, как какие-то особые способности. Посещавшие ее голоса полностью подчиняли себе все ее внимание, не она управляла ими, а они владели ею. Однако, если верить объяснению Луки, выходило, что, если вблизи нее люди что-то читают – вслух или про себя, – она может самостоятельно выбирать канал, к которому ей захочется подключиться.

Всего за четверть часа Лука обучил ее нескольким приемам, с помощью которых она теперь могла настолько приглушать в своем сознании голоса, что они ее больше не отвлекали и не раздражали. Разумеется, приемы эти нуждались в совершенствовании, однако уже при первой попытке эффект получился столь заметным, что от испытанного облегчения Катерина даже расплакалась. Лука утешил ее и сказал, что она может заглядывать к нему в лавку, когда захочет, чтобы тренировать эти навыки. По его словам, она вполне могла и самостоятельно, без всякого его присмотра, упражняться, приглушая голоса. Однако пусть никогда – он настойчиво повторил это несколько раз – не пытается сама их усилить или же оказать на них какое-либо иное влияние до тех пор, пока основательно этому не обучится. Позже она сама поймет, почему это так важно.

Посетитель, находившийся сейчас в «Libri di Luca», был явно рассеян. Помимо мимолетных вспышек картин, возникающих в сознании Катерины по мере чтения им отрывков из просматриваемых книг, она видела и иные картины, не имеющие никакого отношения к текстам. Это было своего рода побочным эффектом ее особых способностей. Помимо того, что Катерина слышала читаемый кем-то про себя текст, зачастую она могла еще и видеть те зрительные образы, которые возникали в мозгу читающего мужчины или читающей женщины. И если его или ее в это же самое время посещали какие-либо иные мысли, они возникали в сознании девушки как отдельные бессвязные эпизоды, подобно врезкам в киноленту. Такие дополнительные способности нужно было в себе развивать, и за годы знакомства с Лукой она с его помощью овладела ими, так что была в состоянии понять, о чем думает не особо внимательный читатель, такой как мужчина в очках в роговой оправе.

По-видимому, чуть позже он должен был встречаться с какой-то девушкой, поскольку среди его мыслей постоянно возникал ее образ, равно как и картины места, где была назначена встреча (Ратушная площадь), ресторана, где они хотели поужинать («Мюльхаузен»), а также визуальное воплощение тех эротических надежд, осуществления которых он предвкушал ближайшим вечером. Катерина почувствовала, что кровь прилила к ее лицу.

Тем не менее подобным образом Катерина не могла читать мысли у всех подряд. Иверсен утверждал, что это связано с тем, насколько развита у человека фантазия, насколько ярки картины, вызываемые текстом и рисуемые подсознанием, а также от самого стиля чтения. У тех, кто бегло просматривал текст, мысленные ассоциации порождали наслаивающиеся друг на друга образы, которые в отдельных, наиболее показательных случаях становились похожими на мелькающий у нее перед глазами комикс или мультфильм. Другие же читали не торопясь, обстоятельно, и картины, рождавшиеся в их сознании, были точными и подробными, так что Катерина при желании могла рассмотреть мельчайшую деталь в них, увеличив ее как на фотоснимке, сделанном спутником-шпионом.

– Возьму, пожалуй, вот эти две, – раздался чей-то сдержанный голос. Открыв глаза, Катерина увидела прямо перед собой человека в очках в роговой оправе, который, смущенно пожав плечами, протянул ей через прилавок две книжки.

– Восемьдесят крон, – сказала Катерина, даже не взглянув на обложки дешевых изданий. Она уже и так знала, что мужчина выбрал: «Большой сон» и «Отель „Луна“»<sup>[16]16
  «Большой сон» (1939) – детективный роман Р. Чандлера; «Отель „Луна“» (1989) – детективный роман П. Остера.


[Закрыть]</sup> за тридцать и пятьдесят крон соответственно. Пока посетитель рылся в карманах в поисках денег, она упаковывала его покупки. Расплатившись, мужчина вышел из магазина, помахивая черным пакетом с надписью золотыми буквами «Libri di Luca».

В некоторых случаях дар Катерины отчасти компенсировал то обстоятельство, что она страдала дислексией, иногда ей даже удавалось полностью скрывать от окружающих свой недостаток. Так, на некоторых уроках чтения в народной школе, которую она посещала, у нее иногда отмечали «значительные успехи», однако, когда преподаватель или же иные ученики отвлекались от текста, для ее разумения оказывалось недоступно, как буквы складываются в слова. Это не замедлило сказаться и на результате выпускных экзаменов.