Текст книги "Тайна «Libri di Luca»"

Автор книги: Миккель Биркегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

15

Если бы время в тот день не играло на стороне Катерины, они бы прибыли в больницу слишком поздно для того, чтобы спасти Иверсена.

Не так уж часто Катерине случалось сталкиваться с тем, что время как-то особо ей благоволило. Она часто задумывалась, как бы сложился ее жизненный путь, если бы какие-то случайности задержали ее настолько, что определенных событий в ее жизни либо вовсе не было, либо они выглядели бы совершенно по-иному. Как знать, ведь если в тот день, когда она вместе с родителями отправилась в роковую поездку, она одевалась бы быстрее или же, наоборот, настояла на своем и примерила еще одно платье, никакой аварии могло бы и не быть. Тот грузовик вполне мог миновать их или до, или после злополучного холма, на котором ее отец решил обогнать трактор. Родители сейчас были бы живы и невредимы и даже не задумывались о другом порядке вещей.

Когда же стечение обстоятельств и время, напротив, ей благоприятствовали, она далеко не всегда бывала в состоянии это заметить. Тем не менее она не раз задумывалась, что было бы с ней, если бы она не проходила мимо «Libri di Luca» в тот самый момент, когда Лука читал вслух отрывок из «Постороннего».<sup>[28]28
  «Посторонний» – роман А. Камю.


[Закрыть]</sup> Катерина была убеждена, что, окажись она возле магазина чуть раньше или чуть позже, она бы никогда не встретилась ни с Лукой, ни с Иверсеном – вообще не встретилась с вещающими – и в итоге вполне могла бы, как прочие одиночки, лишиться рассудка или даже покончить с собой.

Так же радовалась она и впоследствии, когда задумывалась, как им повезло, что Йон заехал за ней именно в то самое время, а не десятью минутами позже.

Они встретились в букинистической лавке, где стекольщик как раз закончил вставлять новые стекла. Озаренный лучами послеобеденного солнца, проникающими сквозь новые витрины, торговый зал выглядел совсем не так, как при успевшем уже надоесть искусственном освещении. В преломленных стеклом лучах света было видно, как к потолку поднимались массивные столбы пыли, а тени букв, образующих название магазина, четко выделялись на фоне обнаженных досок пола.

Миновал полдень. Йон рассказал, что взял пару отгулов, хотя у них это совсем не приветствовалось. Несмотря на то что адвокаты имели право брать свободные дни в качестве компенсации за переработку, владельцам фирмы не нравилось, когда их сотрудники этим правом пользовались. Дополнительные рабочие часы воспринимались не как возможность подкопить лишний денек-другой к отпуску, а в виде некоего дополнительного показателя статуса в адвокатском бюро соответствующего работника, коим он мог, на выбор, либо гордиться, либо просто утешаться.

Всю дорогу до больницы Катерина молча слушала рассказ Йона об адвокатской среде. Пока они не прибыли на место, он не умолкал ни на минуту, однако в тот момент, когда выключил мотор и закончил жаловаться, заметно сник. Сейчас он производил впечатление только что очнувшегося от наваждения человека, которому, прежде чем продолжать говорить, требуется определенное время, чтобы понять, где именно он находится. Несколько минут они сидели, глядя сквозь ветровое стекло на серые больничные корпуса, затем Катерина решительно вышла из машины, и Йон последовал за ней.

– Его перевели в отдельную палату, – сказала сидящая за стойкой у входа медсестра.

– Так что, ему уже лучше? – с тревогой спросила Катерина.

– Да-да, – поспешила успокоить ее медсестра, – гораздо лучше. Мы посчитали, что в его состоянии ему будет удобнее в отдельной палате. У него был шок, но сейчас он постепенно проходит. Особенно после того, как молодой человек принес ему книги.

Она улыбнулась.

– По? – удивилась Катерина.

– Имени его я не спрашивала. Он был здесь вчера – коротко стриженный юноша в этих ужасных мешковатых штанах, которые, очевидно, сейчас в моде.

Катерина кивнула.

– Итак, Свенн Иверсен, палата пять-двенадцать, – сказала медсестра и указала на длинный коридор слева от себя. – Сейчас у него никого нет.

Поблагодарив, Катерина и Йон пошли по коридору в указанном медсестрой направлении.

– Какая забота с его стороны, – с иронией проговорил Йон.

– Да уж, на По это совсем непохоже, – в тон ему заметила Катерина.

У двери с табличкой «5-12» они остановились, и Йон постучал. Не дождавшись ответа, он постучал снова, на этот раз сильнее. Катерине показалось, что из палаты доносится какой-то ритмичный звук, похожий на размеренные удары неким металлическим предметом по железу.

– Иверсен! – громко сказал Йон, решительно толкая дверь. – Это мы, Катерина и…

С порога была прекрасно видна вся маленькая палата, в которой едва хватало места для больничной кровати и пары стульев для посетителей. Занавески были раскрыты, и проникавшие снаружи лучи света падали на простыни ослепительной белизны.

На постели, неестественно выпрямившись, сидел Иверсен. Правой рукой он вцепился в поручень кровати, которая с металлическим лязгом ходила ходуном от сотрясавшей все тело старика сильной дрожи. Вокруг рта его застыла пена, какие-то нечленораздельные, всхлипывающие звуки срывались с губ, в углах которых по мере тяжелых и прерывистых вздохов надувались и лопались большие пузыри. Еще более неприятное впечатление производили неестественно широко раскрытые глаза старика: он, не отрываясь, смотрел остекленевшим, невидящим взором в какую-то одну точку на одеяле прямо перед ним.

– Иверсен! – вскричала Катерина, бросаясь к кровати; Йон поспешил за ней.

Оказавшись рядом со стариком, они увидели, что на коленях у него лежит раскрытая книга. Левой рукой Иверсен держал ее, не выпуская ни на мгновение, несмотря даже на сотрясавшие его тело судороги. Йон хотел было взять томик, но хватка у Иверсена была железной, так что отнять книгу оказалось совсем не просто. Кроме того, тело старика задрожало еще сильнее, и Йон вынужден был отказаться от своего намерения. Решительно вытащив подушку из-под спины Иверсена, Йон положил ее поверх книги, закрывая ее от безумного взгляда старика.

Моментально, как будто по мановению волшебной палочки, судорожная дрожь прекратилась, веки старика медленно прикрылись, а тело обмякло. Дыхание оставалось по-прежнему частым и неровным, однако судорожных всхлипов больше не было слышно.

– Приведи сестру, – сказал Йон, вынимая книгу из ослабевших пальцев Иверсена и возвращая на место подушку.

Катерина выскочила за дверь и побежала по внезапно оказавшемуся очень длинным коридору к посту медсестры.

– Помогите! – изо всех сил крикнула она на бегу. Дыхание у нее сбилось, однако она не остановилась даже тогда, когда показался пост. Вместо этого Катерина снова громко повторила свой призыв о помощи и на бегу замахала рукой, стараясь привлечь внимание медсестры.

– Иверсен… – совсем запыхавшись, с трудом выговорила она. – Он… у него приступ!

Медсестра помчалась в сторону палаты, а Катерина остановилась и, придерживаясь рукой за стену, согнулась, пытаясь восстановить дыхание. В ушах у нее шумело, девушка жадно хватала воздух ртом, пальцы ее часто подрагивали. Медленно выпрямившись, она поочередно взглянула в оба конца коридора. Из дверей выглядывали любопытные пациенты; некоторые из них были в инвалидных креслах, другие – ходячие, в больничных халатах или пижамах. Мимо Катерины с висящим на шее стетоскопом пробежал какой-то врач.

По пути обратно к палате Катерина придерживалась за тянущиеся вдоль стен коридора перила. Едва ли не на каждом шагу она оглядывалась по сторонам, всматриваясь в людей, которые понемногу начали заполнять коридор. На всех лицах явно читались беспокойство и недоумение. Некоторые люди, когда она проходила мимо них, шепотом о чем-то ее спрашивали, однако ни один человек не вел себя подозрительно и не пытался скрыться.

Иверсена уже успели подключить к кардиографу, и резкий звук его сердечного ритма словно ножом рассекал царящую в палате тишину. Врач склонился к старику, а медсестра крутила ручки аппарата. Йон стоял в двух шагах от кровати, с тревогой наблюдая за тем, что происходит. В руках он по-прежнему держал книгу, которую взял с колен Иверсена.

Постепенно сердечный ритм Иверсена начал замедляться, врач выпрямился, и Катерине удалось рассмотреть лежащего на кровати старика. Лицо его было белым, глаза закрыты. Правая рука все еще сжимала поручень, однако хватка понемногу слабела, и в конце концов рука упала на постель.

– Ну вот, все в порядке, – с облегчением сказал врач.

Катерина подошла ближе и остановилась рядом с Йоном, прижав ладони к щекам. Йон обнял ее одной рукой за плечи и слегка к себе прижал. Это было приятно, и девушка с благодарностью прильнула к его плечу.

– Я сделал ему обезболивающий укол, – сообщил врач, взглянул на них и снова повернулся к Иверсену. – Следующие пять часов он проспит, но, похоже, состояние его уже стабилизировалось.

– Что это было? – спросил Йон.

– По всей видимости, приступ страха, – ответил врач; в голосе его чувствовалась уверенность. – Иной раз такое случается с теми, кто пережил травматический шок. Вспоминая, что с ними произошло, они могут спровоцировать у себя подобный приступ. Это очень опасно для человека его возраста. – Врач кивнул им с одобрением: – К счастью, вы вовремя оказались здесь, и мы успели принять необходимые меры. В противном случае все могло окончиться сердечным приступом.

– А не могло это быть спровоцировано чем-то другим?

Врач покачал головой:

– Маловероятно. В физическом отношении от пожара пациент почти не пострадал. Видимых ран нет, как и признаков сотрясения мозга, так что иные причины вполне можно исключить.

Йон и Катерина переглянулись. Йон криво усмехнулся.

– Можно нам остаться с ним? – спросила Катерина.

Медсестра пожала плечами:

– Если желаете. Но ведь врач сказал, что он проспит еще не менее пяти часов.

– Нам бы очень этого хотелось.

Пока Йон ходил за покупками, Катерина оставалась у постели Иверсена. Она прислушивалась к дыханию старика. Оно было спокойным и ровным. На лице Иверсена было теперь умиротворенное выражение, совершенно непохожее на дикую гримасу, которая совсем недавно так испугала Катерину. Похоже, из них двоих Иверсен чувствовал себя здесь гораздо лучше. Катерина не выносила больницы, особенно такие, где ничто не исключало возможность атаки со стороны улавливающего. Поскольку никаких других объяснений происшедшего с Иверсеном Катерина подобрать не смогла, она решила, что к этому был причастен кто-то из улавливающих; по глазам Йона девушка поняла, что он пришел к тому же заключению.

Да уж, что и говорить, не самый приятный способ уйти из жизни.

Раз за разом в ее сознании всплывало лицо Иверсена, искаженное болью и страхом. Внезапно она пожалела, что отослала Йона и осталась в больничной палате одна.

В душе Катерины снова проснулось чувство вины. Она считала, что смогла уже навсегда от него избавиться. Однако смерть Луки и то, что произошло теперь с Иверсеном, пробудили прежние неприятные воспоминания. Все ведь случилось так давно, и она уже столько лет об этом не думала; между тем оказалось, что это равносильно тому, чтобы пытаться закрасить ржавчину: рано или поздно она все равно проступит. Катерина обнаружила, что сидит и машинально щиплет себя за подбородок в том месте, где у нее был небольшой шрам.

Дверь приоткрылась, и в палату с пластиковым пакетом в руках боком вошел Йон.

– Ну как дела? – шепотом поинтересовался он.

– Без изменений, – ответила Катерина обычным голосом. – По-прежнему не приходит в себя.

Йон положил пакет на прикроватный столик.

– Газеты, сладости, зубные щетки, – перечислил он. – На ночь нам даже выделят одну кровать. – Он снял пиджак, повесил его на крючок за дверью и сел на стул с противоположной стороны постели Иверсена.

Некоторое время оба молчали, но Катерина была очень довольна, что теперь была уже не одна.

– Ты кого-нибудь видела? – наконец нарушил молчание Йон. – Я имею в виду тогда, в коридоре, после того, как все случилось?

Катерина покачала головой:

– Никого из тех, кого бы я знала. А по внешнему виду человека невозможно определить, использовал ли он в ближайшее время какие-то свои исключительные способности. Это ведь не то же самое, что разгуливать с дымящимся пистолетом.

– На каком расстоянии действует ваш дар?

– По-разному, в зависимости от того, насколько сильны способности. Обычному, если можно так выразиться, улавливающему необходимо быть в соседнем помещении или этажом выше либо ниже.

– А тому, чей дар столь же силен, как у тебя?

– Немного дальше – может, на один или два этажа.

– Получается, вовсе не обязательно иметь визуальный контакт?

– Нет, но стены уменьшают расстояние и снижают эффективность воздействия.

Йон задумчиво кивнул несколько раз, полностью погруженный в какие-то свои мысли.

– Значит, убийца моего отца мог находиться вне «Libri di Luca»? – сказал он наконец.

– В принципе, да, – подтвердила Катерина. – Однако с твоим отцом легко бы никто не справился, поэтому я думаю, что тот, кто на него воздействовал, должен был проникнуть в магазин, чтобы достичь максимально сильного эффекта. – Она вздохнула. – По сравнению с Лукой бедняга Иверсен вовсе не так силен.

– Тем не менее он определенно представлял для кого-то угрозу, – констатировал Йон.

– Или же кто-то просто не хотел рисковать, – медленно сказала Катерина. – Когда Лука читал, он всегда был чрезвычайно сосредоточен, и от него невозможно было уловить никакой иной информации, кроме той, что непосредственно связана с текстом. Как только Лука приступал к чтению, он как будто бы закрывался для всего прочего. Иверсен же не такой. Он, как и многие другие Чтецы, часто теряет концентрацию, что может позволить нам уловить кое-что из того, что он держит в подсознании.

– Следовательно, он не в состоянии хранить тайну?

– Это происходит помимо его воли, – пояснила Катерина. – Находясь в обществе улавливающего, он может раскрыть какой-либо секрет, сам совершенно того не желая.

– И кто-то испугался, что Иверсен обладает информацией, знать которую мы не должны?

– По крайней мере, этим объяснялось бы то, что, несмотря даже на его состояние, они продолжают преследовать его по пятам. – Катерина внимательно посмотрела на человека, лежащего между ними на больничной кровати. На лицо его вернулись прежние краски, и только кусочки пластыря, которыми были заклеены мелкие порезы, говорили о том, что он не совсем здоров. – Вопрос лишь в том, знает ли он сам то, о чем не должно стать известно нам.

Минуло почти семь часов, прежде чем им удалось получить ответ на этот вопрос. Катерина и Йон попеременно дежурили у кровати; пока один из них спал в соседней палате, другой оставался со стариком. Иверсен очнулся во время дежурства Катерины, и, пока медсестра его осматривала, девушка бесшумно выскользнула из палаты и разбудила Йона.

Пациент был на удивление бодр и в хорошем расположении духа, и это окончательно убедило медсестру, что присутствие посетителей пошло ему на пользу. У Иверсена даже проснулся аппетит, и он с удовольствием принялся за пару сэндвичей, принесенных ему медсестрой.

– У меня такое чувство, будто я только что пробежал марафон, – сказал он перед тем, как откусить очередной кусок. – Какая-то пустота во всем теле.

– Ты что-нибудь помнишь? – спросила Катерина.

Рот Иверсена был занят, поэтому он лишь молча покачал головой и, только когда прожевал и проглотил пищу, заговорил снова:

– Последнее, что я помню, это как я начал читать Манна. – Он кивнул на ту книгу, что отнял у него Йон, которая лежала теперь на ночном столике. – Думаю, немало времени пройдет, прежде чем я снова решусь взять ее в руки, – добавил он и подмигнул Катерине.

– Это тебе По принес? – поинтересовался Йон.

– Да, я позвонил ему и попросил принести что-нибудь почитать. – Иверсен рассмеялся. – Ну разве это не смешно? Собираешь книги, собираешь, все ждешь, когда у тебя будет время их почитать, и вот, когда такая возможность наконец-то появляется, с тобой приключается такое.

Он опять покачал головой, кусая сэндвич.

– Как же я соскучился по пицце, – сказал Иверсен, когда на подносе у него на коленях остались лишь смятые салфетки и обертки от сэндвичей. – Старый добрый пеперони и побольше шампиньонов. – Он вздохнул. – Ну да ладно, теперь вы мне поведайте, что у вас происходит.

Йон и Катерина стали, дополняя друг друга, рассказывать старику обо всем, что случилось после пожара: об их визите к Кортманну, о собрании в библиотеке на Эстербро, о самоубийстве Ли и собрании улавливающих. В течение всего их рассказа Иверсен внимательно слушал, сидя на постели, с серьезным выражением лица. Дослушав до конца, он некоторое время сокрушенно качал головой.

– Когда приходил По, он сказал мне о Ли. Это просто ужасно.

– Так как ты думаешь, – спросил Йон, – он действительно покончил с собой?

– Ты имеешь в виду, сам ли он устроил себе передозировку? Думаю, да. Но сейчас гораздо важнее узнать, что этому предшествовало. – Несколько мгновений Иверсен переводил взгляд с Йона на Катерину и обратно. – Почему у него наступило такое помутнение рассудка, что он решил покончить с собой?

– Полиция считает, что он идеально подходил на роль самоубийцы, – заметил Йон. – Одинокий, замкнутый, отчасти параноидальный тип.

– Ну да, конечно, – согласился Иверсен. – Может, у него и была некоторая предрасположенность, но для того, чтобы он покончил жизнь самоубийством, его нужно было изрядно подтолкнуть. Что он читал?

– Кафку, – с удивлением ответил Йон. – Странно, Кортманн спрашивал о том же.

Иверсен кивнул:

– Кафку можно читать разными способами. Некоторые видят в нем сатиру, другие – описание кошмаров современного общества. От всех его книг за версту веет безнадежностью и беспомощностью, и если умело усилить нужные места, то вполне можно вызвать у читателя угнетенное состояние.

– Усилить, как это делают улавливающие?

– В принципе, то же самое может сделать и читающий вслух вещающий, – ответил Иверсен. – Но для этого требовалось бы, чтобы Ли был не один. Улавливающему сделать это было бы гораздо легче. Для этого ему не нужно было бы находиться в том же помещении, и если все было проделано тонко, то Ли даже не заметил бы, что кто-то им управляет. Он просто почувствовал бы себя настолько подавленным, что в конечном итоге мог и сам решиться на самоубийство.

– И все это – из-за Кафки?

– На самом деле вполне пригодно великое множество текстов, но в книгах Кафки заложен столь мощный меланхолический подтекст, что воздействие можно было сделать максимально незаметным, в отличие от того, что было бы, реши кто-нибудь заменить его «Винни-Пухом».

В продолжение беседы мужчин Катерина хранила молчание. Она сразу поняла, к чему все идет, и несмотря даже на то, что сама бы она ни в чем подобном не призналась, это подтверждало ее самые худшие опасения. Уже в тот момент, когда она увидела сидящего на кровати Иверсена, который полностью утратил контроль над своими физическими реакциями, ей стало предельно ясно: во всех этих происшествиях замешан улавливающий. Теперь же, когда Иверсен предложил свою трактовку самоубийства Ли, она вынуждена была признать, что все опять указывает в том же направлении. Кроме того, в этом случае – по крайней мере, для нее – прояснялась и странная ситуация со смертью Луки. Мысленно она представила одного за другим всех известных ей улавливающих, оценивая их с точки зрения наличия соответствующего мотива и силы их способностей, однако так и не пришла ни к какому однозначному выводу.

– Между прочим, что касается одиночек, тут Клара ошибается, – сказал Иверсен. – Мне, например, известен по крайней мере один улавливающий, которого исключили из Общества.

16

По реакции Катерины Йон понял, что сказанное Иверсеном и для нее оказалось новостью. Она напряглась и слегка наклонилась вперед, чтобы лучше слышать.

– Кто это? – почти одновременно спросили Йон и Катерина.

– Странно, что я не подумал об этом прежде, – тряхнув головой, продолжал Иверсен. – Правда, все случилось довольно давно. – Он устало закрыл глаза и несколько секунд помолчал. – Том! – воскликнул он наконец, снова поднимая веки. – Его звали Том. Нёррегор или Нёрребо – что-то в этом роде. Том был улавливающим, причем одним из лучших. Правда, насколько я помню, он всегда держался особняком… – Иверсен кивнул Катерине: – Все это случилось еще до тебя. Практически в одно время с… – Старик внимательно посмотрел на Йона. – Полагаю, с тех пор прошло уже лет двадцать. Я точно помню, что это было еще при жизни твоей матери.

– И что же произошло тогда? – спросил Йон. – За что его исключили?

– Какая-то история с женщиной, – ответил Иверсен и покачал головой. – Простите, но память у меня уже не та, что раньше, да и лет с тех пор минуло немало. Помнится, он воспользовался своим даром улавливающего для того, чтобы сблизиться с женщиной. Ходили даже слухи, что не с одной. Как бы там ни было, все это вскрылось, и его исключили из Общества. Он был близким другом Луки, который, впрочем, его и разоблачил. Он же, Лука, взял на себя тяжкую обязанность изгнать его из наших рядов.

– Изгнать? Не слишком ли суровое наказание? – с удивлением произнесла Катерина.

Иверсен пожал плечами:

– Но он постоянно нарушал установленные правила. Подумай, если бы мы не были уверены друг в друге, к чему бы это могло нас привести?

– А разве не опасно было оставлять его одного, без присмотра со стороны Общества? – спросил Йон. – Ведь он же вполне мог выдать себя, обнаружить свои способности, что в конечном итоге ставило под угрозу само существование Общества библиофилов.

– Лука считал это оптимальным выходом из создавшегося положения, – ответил Иверсен. – А в те времена слова его никем не ставились под сомнение. Лука был тогда признанным лидером всего нашего Общества. Помимо всего прочего, ему удалось заставить Тома признать все свои ошибки, однако о возвращении его к нам и речи не могло быть. Отчасти из-за того, что, за исключением твоего отца, в раскаяние его никто не верил. Кроме того, по словам Луки, самому Тому было так стыдно за свои поступки, что он не решался смотреть нам в глаза. В любом случае, больше мы его не видели.

– Тем не менее все это вовсе не свидетельствует о том, что он горел желанием кому-то отомстить, – заметила Катерина.

– Мне тоже так казалось, – согласился Иверсен. – Да и Лука, последний из нас, кто общался с ним, никогда не говорил, чтобы Том затаил на кого-то злобу или был особенно оскорблен. Однако по времени все наилучшим образом сходится.

– Но что ему нужно сегодня? – удивился Йон. – Пусть даже тогда он и обиделся, но теперь-то что? Почему он внезапно прекратил свои нападения на Общество двадцать лет назад и возобновил их только сейчас?

Все трое обменялись взглядами, однако никто, очевидно, не мог подобрать более или менее убедительного объяснения.

– Нёрресков! – внезапно громко произнес Иверсен. Это было так неожиданно, что Катерина даже вздрогнула. – Его звали Том Нёрресков.

– Попытаемся его отыскать, – заметил Йон. – Вероятно, в Дании немногие носят такое имя.

– Может быть, ты его даже узнаешь, если увидишь, – сказал Иверсен. – Он часто бывал у вас в «Libri di Luca», когда ты еще жил с родителями. – Он перевел взгляд на Катерину: – Да, но все это было еще до тебя – Том исчез с нашего горизонта задолго до твоего появления. Однако мне кажется странным, почему Клара не сказала о нем ни единого слова. Она должна прекрасно все помнить.

– По крайней мере, при мне никогда не упоминали ни о каких исключенных, – подала голос Катерина. – Хотя вполне вероятно, что подобных тем принято избегать, как разговоров о паршивой овце в семействе.

Иверсен кивнул. Он сидел в кровати со сложенными на животе руками, откинувшись на подушки, и выглядел очень усталым. Йон выпрямился на своем стуле:

– Может, нам стоит дать тебе немного поспать, Иверсен?

Старик начал было протестовать, однако Катерина поддержала Йона. Они оба встали.

– Мы будем тут недалеко. – Йон показал на стену палаты.

– Даже не думайте, – сказал Иверсен. – Убирайтесь отсюда. Вам предстоит заняться гораздо более важными вещами, чем возня с усталым стариком. – Подняв руку, он шутливо произнес: – Торжественно обещаю не раскрывать ни одной книги до вашего возвращения.

Йон надеялся, что, несмотря на поздний час, Мухаммед еще не ложился. От больницы «Ригсхоспиталет» до Стенгаде было рукой подать. Кроме того, трехчасовой сон и новые откровения Иверсена настолько взбудоражили Йона, что он решил нанести визит Мухаммеду незамедлительно.

Тот действительно и не думал спать. С неизменными наушниками на голове, Мухаммед в полной темноте, освещенный лишь тусклым свечением мониторов, почти неподвижно сидел за столом, работая на своем любимом компьютере. Им пришлось долго стучаться в стекло балконной двери, прежде чем Мухаммед наконец отреагировал и обернулся в их сторону – медленно и неохотно, так что глаза его оторвались от одного из мониторов, казалось, лишь повинуясь повороту головы. Увидев за стеклом Йона, Мухаммед тут же широко улыбнулся и вскочил с кресла, на ходу срывая с головы гарнитуру.

– Привет, шеф! – поздоровался Мухаммед, открывая дверь, и только тут разглядел в темноте Катерину, стоящую за спиной Йона. – А ты, должно быть…

– Катерина, – поспешно представил девушку Йон. – Моя знакомая.

Внимательно оглядев Катерину, Мухаммед перевел взгляд на Йона, а затем довольно красноречиво посмотрел на часы.

– Понятно, – слегка усмехнувшись, сказал он и посторонился. – Что ж, проходите.

– Работаешь допоздна, – заметил Йон, входя в комнату. Мухаммед включил свет, чтобы им легче было пробираться в лабиринте между стопками всевозможных конкурсных призов.

– Зато никакого тебе рабского труда в офисе с девяти до пяти, – парировал Мухаммед, снимая с дивана пару ящиков, чтобы усадить гостей. – В мой домен входит весь мир и все часовые пояса, так что и работать приходится соответственно.

– То есть рабский труд все двадцать четыре часа, да?

– Нечто в этом роде, – признался Мухаммед с коротким смешком. – А ты, Катерина, чем занимаешься?

– Книгами, – лаконично ответила девушка и, подумав, добавила: – Я работаю в книжном магазине.

– Вот как? – Мухаммед обрадовался. Взгляд его забегал между стопками ящиков и коробок. – У меня тут совершенно случайно…

– Мы не за покупками к тебе пришли, – твердо сказал Йон, охладив пыл хозяина. – Катерина работает в том самом букинистическом магазине, который достался мне в наследство от отца.

– О'кей, о'кей, – примирительно произнес Мухаммед и внимательно посмотрел на Йона. – Я и сам, признаться, не думал, что в три часа ночи ты станешь покупать у меня книги. Вы ведь здесь по поводу компьютера того фаната.

Йон кивнул.

Мухаммед несколько секунд переводил взгляд с Йона на его спутницу и обратно.

– Он приходился близким другом кому-то из вас?

– Нет, – одновременно ответили Йон и Катерина.

– Я и видел его всего один раз, – продолжал Йон. – Так, просто знакомый.

– О'кей, – с видимым облегчением сказал Мухаммед. – На самом деле фанатом его называть не совсем правильно. Фанаты – вполне нормальные люди. Просто у каждого из них есть один какой-то серьезный сдвиг: марки, самолеты, компьютеры – все равно что. А этот ваш… знакомый, Ли, был даже не фанатом, а скорее фанатом-wannabe.<sup>[29]29
  Искаженное want to be – выскочка, дилетант (англ.).


[Закрыть]</sup> То есть фанател от компьютеров, не имея для этого ни врожденных качеств, ни приобретенных навыков. А на настоящих компьютерных фанов только старался быть похожим за счет использования разных специальных жаргонных словечек и ссылок. – Он кашлянул. – Многие считают фанатов лузерами, однако настоящие лузеры именно wannabe – дилетанты и обманщики, считающие, что они в состоянии провести кого-то своими штучками.

– Да, но, по словам Ли, его работа была связана с информационными технологиями, – сказал Йон. – Так что он не мог совсем уж ничего в этом не смыслить.

– Чтобы заниматься информационными технологиями, сейчас совсем не обязательно быть компьютерным фанатом, – пояснил Мухаммед. – Для этого вполне достаточно быть добросовестным wannabe. Фанатов-компьютерщиков гораздо труднее контролировать, все они себе на уме и никогда не соблюдают никаких инструкций и не слушают ничьих советов по поводу того, как им лучше всего исполнять свою работу.

Долгое время Йон считал фанатов-компьютерщиков этакими неопрятными личностями, которые все время торчат за компьютерами, питаются исключительно пиццей и кока-колой и, кроме того, имеют определенного рода проблемы во взаимоотношениях с противоположным полом. Об уровне их квалификации он мог сказать лишь то, что они умеют немного больше, нежели просто работать в текстовом редакторе. Лишь в последние несколько лет их стало принято называть не просто чудаками или даже маньяками, а компьютерными фанатами, что свидетельствовало как об их специализации, так и о степени увлеченности, сродни той, какой бывают заражены фанаты-филателисты. Так и Луку с завсегдатаями его букинистического магазина вполне можно было окрестить книжными фанатами, хотя сами они, разумеется, предпочли бы именоваться библиофилами.

Встреча с Мухаммедом расширила границы представлений Йона о компьютерных фанах. Мухаммед был вполне положительным и здравомыслящим членом общества. Он обладал широким крутом знакомств и разнообразными интересами, выходившими за рамки общения с компьютером. Кроме того, благодаря своему турецкому происхождению, он имел гораздо более здоровый внешний вид, нежели большинство фанатов-компьютерщиков – как правило, бледных и прыщавых очкариков-подростков.

– Себя лично я компьютерным фаном не считаю, – сказал Мухаммед, как будто подслушав мысли Йона. – Да и веду я себя совсем не так, как они. – Вернувшись к своему рабочему месту, он взял со стола несколько листков с выписками. – В отличие, кстати, от Ли. Он шарился в Сети по различным фанатским чатам и форумам и, по всему видно, изо всех сил старался казаться там своим. Ответы и сообщения, которые он там размещал, это обычная чепуха, свидетельствующая, кстати, что он ничего не смыслил в тех понятиях и терминах, которыми пытался оперировать.

– А что это за чаты и форумы, где он бывал? – поинтересовался Йон.

– В основном имеющие отношение к компьютерным делам, – сказал Мухаммед, просматривая очередной листок. – Его интересовали всякие базы данных, локальные сети, ООП и прочие отрасли программирования. А также те форумы, где размещают разного рода фиговины и чудачества по поводу исследований мозга, современной литературы и древних изданий… – Он взглянул на Катерину: – Вам это чем-то может помочь?

– Может быть, – сказала Катерина, пожимая плечами.

– Правда, что касается последнего, то тут он особой активностью не отличался. Похоже, ограничивался тем, что просматривал размещенные там чужие сообщения, при этом сам в обсуждениях участия не принимал. – Мухаммед помахал листками. – Я подготовлю для вас список, а вы уж сами решайте, что со всем этим делать.