Текст книги "На сопках Маньчжурии"

Автор книги: Михаил Толкач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Завлекательно, капитан! – Асадо поправил очки в роговой оправе. – Заманчивая цель для камикадзе!

– И для диверсии пригодна. Можно оценить варианты, господин полковник. Акция с земли имеет определенные преимущества.

– Доводы!

– Взрыв вызовет детонацию. Взлетит на воздух не один арсенал. Вероятно разрушение соседнего стекольного завода, посёлков Шишковка и Механлит. Ударная волна может достичь паровозоремонтного завода. Есть признаки, что на нём ремонтируются танки и бронетехника…

– Завлекательно! – Полковник оживлённо рассматривал топокарту Бурятии. Водил пальцем по изгибу Селенги возле Улан-Удэ. – С земли – риск большой. Кого полагаете на исполнителя?

– Казаки! Они исполняли деликатные поручения на той стороне. Диверсия – дело рук мстителей атамана Семёнова!

Асадо понял подтекст ответа и согласно кивнул головой.

– Эти русские неутолимы во мщении! – Полковник поднялся и приветливо спросил: – Не выпить ли нам сакэ?

Тачибана проследовал за Асадо в заднюю комнату кабинета. На столике он увидел графин и две маленькие рюмки. На тарелочке – кукурузные палочки, осыпанные солью. Полковник налил сакэ.

– Угощайтесь, капитан. Я оставлю вас ненадолго.

Минут через тридцать беседа продолжилась. Тачибана заметил, что полковник ведёт разговор более заинтересованно, чем до выпивки.

– Самурай не может не радоваться возможности навредить своему противнику. Мы не должны останавливаться ни перед какими жертвами для достижения цели. Операция, предложенная нами, капитан, понравилась командованию отдела. Не следует жалеть средств и сил в выборе верного решения и обеспечения безусловного успеха.

Тачибана вслушивался в слова Асадо с внутренним напряжением: к чему клонит полковник? Понял главное: акция одобрена в принципе!

– Командование смущает выбор исполнителей.

– Вы, господин полковник, бывали в дельфинариях? Дельфинов там муштруют с помощью приманки. Прыгнул – получай рыбку! Позволю себе аллегорию. Русские эмигранты подобны дельфинам в морском садке. От нас они получают рыбу. Будут прыгать, как мы прикажем. Рыба в нашей сумке.

– Следы не должны вывести на нас, капитан!

– Зритель видит выпрыгивающего дельфина. Он никогда не увидит хозяина сумки с рыбой!

– Возвращайтесь в Харбин и вместе с полковником Киото займитесь детализацией операции. Саёнара, капитан!

* * *

Мысль, подкинутая вовремя, может в последующем показаться собеседнику собственной. Так случилось с предложением сотника Ягупкина.

Полковник Асадо пересказал идею минирования объекта в Распадковой начальнику штаба войск Квантунской армии. Тот принял её с лёгкостью и поощрением. В свою очередь, начштаба упомянул о ней при докладе у главнокомандующего – опять благожелательное понимание.

Капитана Тачибану снова вызвали в Дайрен. Полковник Асадо, покручивая золотой аксельбант на правом плече – примета причастности хозяина к генеральному штабу Ниппон, – заинтересованно выслушал пояснения разведчика.

– Командование приняло решение предпринять операцию по Распадковой! – с торжественностью в голосе заговорил полковник и многозначительно посмотрел на капитана. – Цель её: взорвать заполненные арсеналы противника! Отмечается ваша инициатива.

– Благодарю, господин полковник! – Тачибана встал и наклонил голову.

– Мне выпала честь сообщить вам, капитан Тачибана, что именно вам поручается подготовка и реализация секретной операции под кодовым названием «Гнев Аматэрасу».Так в наших документах. Для русских, которым будет позволено знать об акции, она именуется «Медведь». Так посоветовал господин Муратов. Об этом вам разрешается известить в Харбине полковника Шепунова. Кто те люди, которые намечены вами для участия в операции? Что о них думает господин Наголян?..

– Предложение пока не вышло за стены моего кабинета в Харбине, господин полковник. Стоит ли преждевременно до окончательной проработки и утверждения плана беспокоить занятых людей? – Тачибана поручил доверенному человеку следить за армянином и не счёл нужным осведомлять об этом Асадо.

– И всё же, капитан?

– Считаем возможным вынести на ваше рассмотрение трёх русских…

– Это – детали! – отмахнулся Асадо. – Вы посылаете, вам отвечать! Можно ли на них положиться?

– Я назвал бы их людьми безысходности. Особого доверия они не заслуживают. Жадны, вороваты. Мечтают скорее вернуться на свою бывшую родину, выпустить кишки из большевиков. Спят и видят себя хозяевами России!

– Хозяевами в Сибири будут нихондзины! Они догадываются?

– Чем позднее они поймут, тем лучше для нас. Пусть прокладывают дорогу для будущего Ниппон!

– Вы правильно уловили суть ситуации, капитан! Более достойного для руководства операции офицера командование не могло и желать. Фитиль от бомбы будет в надёжных руках. В нужный момент вы подожжёте его.

Тачибана понял, что Асадо, как и полковник Киото, отмежёвывается от успеха и неудачи будущей акции в Распадковой. Это и огорчало, и радовало. Техническое обеспечение всегда встречает рогатки да ежи – полковники помогут. В случае неуспеха камни падут на голову его, Корэхито Тачибана. И всё же самостоятельность нравилась капитану.

План Тачибана – тайная операция «Гнев Аматэрасу» – согласованный с Киото и Асадо, обрастал грифами, подписями, подробностями, дополнениями, уточнениями, передавался из кабинета в кабинет и наконец лёг на стол командующего Квантунской армии. Тот мельком глянул на резолюции, поднял глаза на адъютанта. Встретив покорный наклон головы, генерал кисточкой нарисовал иероглиф, утверждающий документ. С того момента на проект выписывались официально секретные средства, обеспечивалось вещевое довольство, техническое оснащение агентов. За него отчитывались. За ним следили в штабах.

На очередной встрече сотника Ягупкина с полковником Шепуновым возник разговор о перспективе в действиях разведки. Борис Николаевич недвусмысленно дал понять, что японцы готовят акцию в тылу Красной Армии. Нужно, дескать, содействовать им через Тачибана. Сотник легко догадался: диверсия в Распадковой! Но счёл за безопасное не напоминать о своём авторстве. Он радовался, что Тачибана отказался от намерения включить его в состав диверсионной группы. Никита Поликарпович припомнил поучение, данное ему одним генералом в Омске: «Если ты хочешь поделиться чем-то с приятелем, подумай тихонько: «Я скажу это через пять минут». По происшествии срока ты поймёшь, что у тебя пропало желание откровенничать». Если сорвётся по Распадковой, тогда каждому, причастному к ней, захочется свалить с себя ответственность, может настать такой момент, когда все взгляды упрутся в тебя: вот виновник!

На одном из совещаний в кабинете полковника Киото поинтересовались мнением сотника о разрабатываемой акции «Медведь». Он отозвался сдержанно, как малоосведомлённый исполнитель:

– На своих людей надеюсь. Остальное – за главным зачинщиком. Моё дело телячье: оправился и – в стайку!

Тачибана с подозрением глядел на сотника: уходишь от ответа, русская собака! Никита Поликарпович выдержал его взгляд, помаргивая, по своему обыкновению.

Гимназистка с портфельчиком в руке перебежала Офицерскую и скрылась за воротами. Дом был на замке и это огорчило девочку. Отец должен был вернуться из своей конторы. Она была в душевном волнении: по истории Руси получила высшую оценку! Вот обрадуется папа!

Труфановы занимали полдома в одноэтажном особняке за железной кованой оградой. Хозяин выехал в Дайрен – служебная длительная командировка, а жильё сдал в аренду нотариусу.

Гимназистка присела на лавочку под вязом. Разгорячённое лицо подставила ветру. Русые волосы собраны в косу. Мать покинула семью, когда Нине было десять лет – девочка очутилась сиротой при живой родительнице.

Открыв дом своим ключом, Нина принялась наводить порядок на кухне. Спеша утром в гимназию, она не сделала этого до ухода. Её удивило, что отец не оставил записку. У них было заведено так: кто полагал задержаться позднее условленного времени, тот или звонил по телефону, или уведомлял запиской. Завершив уборку, девушка позвонила в контору – никто не ответил. Она знала, что Леонид Иванович уволил своего клерка-японца. Забравшись с ногами на диван, она попыталась прикорнуть, но волнение от удачного урока не отпускало её. Она поставила на диск патефона любимую пластинку: в комнате зазвучал голос Александра Вертинского…

И прежде бывало, отец по делам клиентов отлучался из Харбина. Она ещё раз позвонила – контора молчала. Достала толстый альбом, собранный из цветных копий картин Репина, Шишкина, Маковского, Федотова. Отец привёз его от дедушки, который увлекался живописью и коллекционированием художественных открыток и репродукций русских передвижников.

Она растворила окно во двор. Тишина. Шелест листьев вяза. Негромкая музыка из соседнего дома. Редкие гудки паровозов на станции…

Утром Нина собралась в гимназию. Оставила записку:

«Папа, тревожилась всю ночь. Целую! Твоя дочурка».

На улице она огляделась: почему-то ожидая обнаружить отца, спешащего домой.

– Лай-лай! – Из-за угла показался китаец. Две корзины на коромысле гнули его к земле. На голове соломенная шляпа шалашиком. Плетёнки на босую ногу. Он семенил к воротам Труфановых. Вместо обычного «нинь хао» – «здравствуй» – китаец сказал:

– Финчань ла?

– Чифан ла! – отозвалась Нина, как принято у китайцев: «Сыта вполне. Того и тебе желаю!».

– Тавала нада? – Китаец, словно напуганный, оглядывался. – Тавала нада, куна?

– У меня нет денег. Чэна нет!

– Чэна нету – это ничево. Чэна потом еси. Чэна будет – плати еси. В одной корзине была зелень: пучки редиски, морковка, чеснок, репа. Нина отвернула тряпку на второй и выбрала жёлтый перстенёк.

– До-шао чэнь? Сколько стоит?

– Русские люди чэна юдоши-ю! Русски денег еси… Китаец мало еси… Ваша, куна, не кушать не могу! – Китаец подал Нине слоеную булочку. – Твоя баклава кушай!

– Сё-сё! – Нина приняла угощение. – Спасибо.

– Твоя зови ян-че?! Рикша ходи полиция.

– Зачем полиция? – недоумевала Нина, пряча булочку в портфельчик.

– Капитана мей-ю лань! – переминался китаец под тяжестью корзин. – Потерял лицо капитана. Его ходи полиция. Мей-ю фазца. Не повезло капитана. Таможня ходи. Солдат ходи. Капитана ходи.

Китаец надвинул шляпу на лоб, переваливаясь с ноги на ногу, двигался в сторону Офицерской, протяжно зазывал:

– Мадама, тавала нада! Редиза… лука…

Встревоженная сообщением разносчика, Нина вернулась в дом и ещё раз позвонила в контору отца. Никто не ответил. Оставив портфель с учебниками и тетрадями дома, Нина побежала на остановку трамвая. Контора отца оказалась на замке. Увидев девушку, хозяин соседней лавочки на Диагональной крикнул:

– Леонида Ивановича увели вчера стражники. Показалось, на Таможню…

По бокам входа в полицейский участок висели полотнища с одинаковым текстом на китайском, японском, русском языках: «Добро пожаловать!». Дежурный полицейский в светло-жёлтом мундире подвигал пальцами по строчкам в журнале.

– Нету, мадама… Труфан нета…

Нина в слезах вернулась домой: отец арестован! В полицейском участке с ней не захотели объясняться. Она вспомнила, что отец ездил на рыбалку и охоту со служащим Военной миссии Наголяном. Она позвонила ему по телефону.

– Дядя Гурген, вы отца не видели? Не ночевал дома. Не знаю, что и думать…

Наголян попробовал успокоить девушку, пообещал разузнать, если удастся.

– Буду благодарна… Жду вашего звонка… – сквозь слёзы лепетала Нина.

Наголян был встревожен арестом Труфанова. Узнал он об этом от разносчика зелени. А до этого нотариус не явился в кафе универсального магазина японца Мацуури на обусловленную встречу. На телефонные звонки ни контора, ни квартира не отзывались. Как было принято между ними, рандеву должно состояться на следующий день в то же время в кинотеатре «Модерн», что в центре Китайской улицы. Оно не случилось…

Вмешиваться в поиск Труфанова Гурген Христианович не имел права: чего это ответственный сотрудник Военной миссии Японии в Харбине вдруг печётся о каком-то содержателе нотариальной конторы, русском юристе?.. Привлекать лишний раз к своей персоне внимание карательных служб Харбина Наголян считал непозволительным грехом.

– Девочка, умница ты наша, сходи в «Великий Харбин». В третьем отделе есть капитан Оцука. Объяснись, но ни в коем случае не ссылайся на меня. Хорошо, дарагая?

– А зачем? – не поняла Нина.

– Так нада, дорогая Нино! – Гурген Христианович с тяжелым грузом на сердце положил трубку.

«Великий Харбин» – полицейское и сыскное управление города – пользовалось дурной славой. Обыватель обходил стороной его и без острой нужды в нём туда не обращался. Располагалось Управление на Новогородней улице в двухэтажном доме с подвалом. Недалеко от конторы Труфанова.

Капитан Тачибана получил информацию о задержании русского нотариуса из ежесуточной жандармской справки. По донесениям негласного агента ему было известно, что Труфанов и Наголян часто встречаются, удят рыбу на Сунгари, иногда выезжают пригородным поездом на станцию «Барим». Там блеснят хариуса на горной речке Ял, собирают грибы в прибрежных лесах, стреляют фазанов. Тачибана решил поприсутствовать незаметно на допросе нотариуса. Офицер-следователь оставил его в соседней комнате с полуоткрытыми дверьми. В ответах Труфанова капитан не уловил даже намека на преступные связи с армянином. Вопросы следователя о каких-то записках протоиерея сперва заинтересовали Тачибану, но в ответах нотариуса он не обнаружил криминала. Пусть русские сами разбираются в своей переписке! К тому же, есть тут капитан Оцука, ведающий эмиграцией…

Нину принял вежливый красивый японец. Расспросил о случившемся. Проверил по журналу записи о лицах, задержанных по подозрению. Говорил он чисто по-русски. Нина поняла, что он осведомлён о её приходе.

– Посидите, уважаемая! – И кому-то позвонил.

Вскоре в кабинет вошёл с поклоном другой японец. Нина была изумлена до крайности, узнав в вошедшем уволенного отцом клерка Никагомицу. Тот был в военном мундире. Как у многих представителей Страны Восходящего Солнца, у него были выпячены передние зубы и на жёлтом лице – заученная улыбка.

Оцука, заметив удивление на разрумянившемся от волнения лице Нины, спросил:

– Вы знакомы?

– Имел несчастье служить у её отца! – объяснился Никагомицу. Выслушав распоряжение старшего, пригласительным жестом указал Нине на выход:

– О-каэринасай, мадама!

Нина поклонилась Оцука:

– Саёнара, господин!

Длинным коридором прошли в конец здания, по крутой лестнице спустились в подвал. Тишину рванул дикий вопль человека. Нина отпрянула к стенке, ускорила шаги, а Никагомицу расширил рот в усмешке. В одну из дверей он постучался. Она тотчас распахнулась. Офицер в форме жандарма засиял улыбкой:

– О-каэринасай! Добро пожаровать! Сюда, сюда, мадама!

В квадратной комнате с зарешеченным под потолком окном были два стола и две табуретки светло-небесного цвета. Подле стены – тумбочка с прибором. Ближе к углу на столе укреплён ящик, подобный электронагревателю.

Никагомицу покинул комнату, а офицер, потирая маленькие ладошки, словно экскурсовод, мурлыкающим голосом на довольно сносном русском повёл рассказ о великих достижениях Ниппон в области развития техники. Он подвёл Нину к столику в углу. Она увидела в ящике отверстия будто бы гнезда для стержней к плойке волос. Японец пояснил:

– Сюда вставляются пальцы вредного человека. – Потом быстро отошёл к окну. – Здесь я нажимаю кнопку. А в ящике выдвигаются иголки. Немного больно вредному человеку. Его спрашивают. Если он морчит, я нажимаю другую кнопку. Немножко иголки под ногти. Немного ещё больнее пальцы…

Офицер улыбался, посматривал на руки Нины, словно примеряя, в меру ли для них отверстия, и спрашивал тихим голосом: всю ли тонкость техники она поняла? Готова ли она испытать себя на машинке? Или расскажет про всё без испытания?..

Нина была в обморочном состоянии от одной мысли, что её отец уже побывал в этой пыточной.

– Я от Оцука! Я по поводу Леонида Труфанова.

Экскурсовод, посчитавший, что девушка прислана к нему на допрос, теперь воскликнул:

– Хай! Хай… срышу, мадама!

– Оцука ждёт меня с отцом!

– Са-а-а! – Офицер покрутил ручку телефона и с возгласом «Доккой сю!» снял трубку, что-то быстро протараторил.

Нина безвольно опустилась на табуретку, вытерла платочком слёзы.

В комнату втолкнули Леонида Ивановича. Вид его потряс Нину: скулы в струпьях, глаза полны страдания, щёки запали на бледном лице, как после сыпного тифа. Она помнила отца таким, когда он валялся в заразном отделении больницы.

– Па-а-па-а! – Девушка бросилась к отцу. Тот обессиленно обвис на ней. Разбитыми губами шептал:

– До-оченька… до-оченька…

– За что они так?!

– Его паспорт не пролонгировал, – сказал «экскурсовод» и прибавил тоном учителя: – Плохой пример! Вредный человек! Его зиндан. Штраф три тысячи. Зиндан три лета и три зим…

– Нина, нужны три тысячи иен выкупа. Просрочен, оказывается, китайский паспорт. Или продержат тут три года! – говорил Леонид Иванович, держась за плечо дочери. – Никагомицу обнаружил мою провинность!

– Саёнара, мадам! – Офицер бесцеремонно оторвал девушку от заключённого и силой выпроводил её из комнаты. Там её дожидался бывший клерк, сопроводил до выхода из «Великого Харбина».

Ягупкин прибыл в японскую миссию несколько раньше, чем приказал капитан Тачибана. Солдат в салатного цвета одежде полупоклонился, указал на кресло.

– Прошу, господин!

Никита Поликарпович увидел себя в большом трюмо, водворённом в угол. Помаргивающие глаза горели, как у чахоточного. Прежде скрываемые полнотой скулы выпирали, делая его похожим на длиннолицего маньчжура. Узенький лоб прорезала ещё одна морщина.

Операция «Медведь», как догадывался сотник, полным ходом двигалась к назначенному сроку. Черновая работа отводила ему короткие часы для сна. Тайный груз в Хайлар, отбор одежды, обуви, оружия. Доставка к месту сбора. Ягупкин готов был разбиться в лепёшку на этой стороне границы, лишь бы не оказаться по велению Тачибана в Забайкалье!

В кабинете Тачибаны, куда вскоре пригласили Ягупкина, кроме хозяина, был полковник, ранее не знакомый сотнику. Поджав тонкие губы под щетинистыми усиками, он сквозь роговые очки изучающе встретил Никиту Поликарповича. Жёлтое с красным пятном на щеке лицо офицера оставалось непроницаемым. Золотые аксельбанты через плечо указывали на причастность его к генеральному штабу Японии. Повели разговор о прорыве диверсионной группы через советскую границу.

Ягупкин проявлял заметную запальчивость, желая показать, что подготовка идёт успешно потому, что активное участие в ней принимают русские эмигранты.

– Хорошо… Хоросо. – Тачибана покачивался за столом. – Значит идут двое? Состав не изменился?.. Хоросо! Вы оцениваете такой факт? Скопцева могли заметить. Три раза один кувшин лить воду?

Ягупкин настаивал на кандидатуре Скопцева. От напряжения у него чаще смежались веки. Ему было известно, что японцы уже вызывали Аркатова и Скопцева почему-то в обход, его, Ягупкина. Очевидно, у японцев появились новые каналы поступления разведданных из Советского Союза. Или попросту не доверяют? Может, отказ его от «ходки» сыграл роль?

– Командование спрашивает, сотник, о допустимости участия казака в операции «Медведь», – промолвил полковник Асадо.

– Скопцев выбрал безопасную тропу. В тайге он как дома. Он знает место укрытия… Хотя отрицать определённый риск не могу. В нашем деле без этого не обойтись!

Полковник положил холёные руки на эфес сабли и луч солнца блеснул на его тяжёлых очках.

– Как замысел с волками? – спросил он.

От своего агента Ягупкин получил данные: Тачибана лично побывал в Хайларе, встречался с казаками, подобранными Скопцевым на роль подвывал. Вопрос японца оскорбил его: «Перепроверяют, косоглазые!».

– Вабельщики ладные. – Никита Поликарпович, увидя недоумение японского полковника, пояснил: – Тот, кто воет по-волчьи, и есть вабельщик. Три казака, как велено. Есть и живой волк, в хлеве содержится связанным.

– Не исдохнет? – уточнил Тачибана.

– Кормят мясом. – Ягупкин замялся, погладил колени. – Выйдет ли у нас фокус? Волки не нападают на табуны. Лошади становятся, как правило, в круг и задними ногами отбиваются. Видел лично!

– Как правило, сотник? – Полковник кольнул взглядом Ягупкина. – Забайкальские волки не нападают. Здешние волки нападут!

– Забайкальские казаки знают повадки хищников, – упорствовал Ягупкин. – С детства знакомы с травлей волков. Азартная забава для них…

Тачибана перебил его:

– В деле смотрели волковои?

– Проверял лично! Вой такой – душу наизнанку!

– Беседа была полезной! – Полковник Асадо отвернулся к окну.

– Саёнара! – Ягупкин отпятился к двери и скрылся за тяжёлой створкой.

– Русские идут против русских! – Полковник потер чистым платочком стекла роговых очков, водрузил на переносицу. – Их родина испытывает напряжение, а они – нож ей в бок!

– Дикари! – фыркнул Тачибана. – Ценность эмигранта в ежеминутной готовности идти туда, куда пошлём.

– Вы пошли б, капитан, взрывать склад в Ниппон?

– Я не могу поставить себя на их место, господин полковник! Я – самурай! А это – нелюди! Если они начнут задумываться над своей судьбой – умрут с голоду!

– Ваша верность Ниппон в ваших поступках! – Полковник поощрительно улыбнулся. – Но, капитан, если они идут на акцию от нужды, а не по убеждённости, есть ли уверенность в исходе дела?

– Дела наши в руках всевышнего!

– Этот сотник с претензией на руководящую роль вам известен?

– Работаем в контакте свыше десяти лет! – Тачибана чувствовал, как кровь прилила к лицу: полковник проверяет! Он нервно достал из папки два листка. – Сведения советника жандармерии Накамура.

«Сотник Никита Поликарпович Ягупкин родился в Усолье Иркутской губернии 17 апреля 1895 года. Единственный сын мелкого фабриканта. В 1915 году был призван как доброволец в казачий полк. Отправлен на Западный фронт. Под Ровно был ранен в бою с немецкими гренадёрами. Награждён Георгиевским крестом и отмечен чином вахмистра. Под командованием полковника Анненкова участвовал в партизанских набегах на германские тылы. Там получил ранение в шею и контузию. Лечился в Киеве. Вторично награждён и представлен к очередному чину. После переворота в Петербурге вместе с фронтовиками попал сперва в Омск, а позднее был прикомандирован к штабу атамана Семёнова. В Забайкалье выделялся изощрённым нетерпением к большевикам. Расстреливал красных партизан. Замечен в грабежах. В Маньчжурии был в свите атамана Семёнова. Лично знаком с генералом. Из его рук получил звание сотника».

Особое примечание:

«Состоит в «Русской фашистской партии» с момента образования. Входил в руководящую пятёрку. Связан с китайской полицией. Имеет счёт в банке Шанхая. С женщинами постоянной связи не имеет. Скрытен. Время проводит в одиночестве. Изредка посещает клуб русских фашистов. В пьянках не замешан. Оружием владеет отменно. Как солдат отличается в рукопашном бою, как всадник – в скачках и вольтижировке. Стойкая примета: в результате контузии постоянное помаргивание»…

Полковник Киото до полудня распекал своих подчинённых: сотрудники «Великого Харбина» переходят, дескать, всякую грань дозволенного, применяют пытки без особой нужды на то! Примешивают личные мотивы в общественно опасные моменты. Это – пища для газетчиков.

Наголян догадывался, что буря вызвана его докладом о судьбе Леонида Труфанова.

Полковник предупредил, что будет беспощаден к виновникам малейшего превышения полномочий:

– Наносить какой-либо урон престижу Ниппон как священной империи не позволю! – Киото пристукнул кулаком по столу. И разрешил всем покинуть кабинет.

В коридоре знакомый офицер из Военной миссии предупредил по-дружески Тачибану:

– Корэхито, не суйся! Раскалился: плюнь – засверчит!

– Приказ, как не пойдёшь?!

В кабинете Киото было сумеречно. Драпри свисали до полу. Сквозь узкую щель в складчатой материи солнечный свет проникал до половины комнаты. За столом, кроме хозяина, находился полковник Асадо.

– Мы посчитали необходимым, капитан, ещё раз рассмотреть варианты операции «Гнев Аматэрасу». – Полковник Киото раскуривал сигарету. Он был долгое время военным атташе в Берлине и привёз оттуда эту вредную привычку. – Вы настаиваете на подрыве объекта?

– Предпочитаю такой вариант, господин полковник!

– Рассчитываете на детонацию?

– Как усиливающий фактор.

– Всё это проблематично, капитан, как мне представляется, – заговорил Асадо. – Не вернее ли послать камикадзе?

– От нашего приграничного аэродрома до объекта без малого восемьсот вёрст. Могут быть самые непредсказуемые случайности.

– Случайность мы должны исключить! – раздражённо заметил Киото, придавливая окурок в пепельнице. – Акция в Распадковой, очевидно, не повлияет на общий ход войны, но станет утешением самураям, проливающим кровь за страну Ямато!

«При удаче полковники первыми будут отмечены наградами и обласканы в Генштабе, – думал Тачибана, примостившись на стуле У стены. – Если же промах – капитана на поджарку!»

– Возможно, остановиться на поджоге? – предположил Асадо. – Такой вариант до конца отработан?

– Обсуждали с полковником Шепуновым. Он резонно возразил: «Деревянную постройку сжечь – стоило ли затевать возню?». Конечно, термит мы не исключаем. Но это как запасной ход.

– Согласимся? – Киото посмотрел на Асадо. Тот утвердительно мотнул головой.

– Определён руководитель группы? – спросил Асадо.

– Решение не окончательное. Полковник Шепунов склонен к уряднику Аркатову. Я своё слово не сказал!

– Не промахнитесь, капитан! – В голосе Асадо зазвучала угроза. – Операция взята на контроль военным министерством!

– Будем стараться! – Тачибана приложил руку к груди.

* * *

После рассказа Нины о посещении и ужасах «Великого Харбина» Гурген Христианович решал сложную задачу: где добыть три тысячи иен? Личных денег у него не было. Вмешивать Лю-пу-и? А с каких-таких щей заводчик расщедрится? Кто нотариус ему? Сват? Брат? Отец родной?..

Мысленно упрекал он Труфанова за расчёт Никагомицу, за хранение отцовской тайны, за небрежность с паспортом. Да что толку казнить себя задним числом?!

Вскоре в закутке конторки завода «Вэгэдэка» объявился зеленщик. Он обычно снабжал по утрам хозяина свежей морковкой. У Лю-пу-и слабело зрение и он, завтракая, потреблял красные овощи. Рассчитываясь за очередную покупку, заводчик поспешно положил на дно корзины зеленщика толстую пачку, завёрнутую в тряпку.

– Мой подарок за сочную морковь! – сказал он, провожая китайца за ворота.

К вечеру Нина внесла в «Великий Харбин» залог за отца.

* * *

В фанзе царила серая мгла – лунный свет лежал на полу комнаты. Хлипал огонёк лампадки под образом в углу.

Они отдыхали в постели, жаркие от любовной утехи. Он знал, что покидает Харбин надолго. Подумалось о беседе с Ягупкиным, с японским капитаном.

– Помнишь, Варьча, мою первую долгую отлучку? – Платон Артамонович высвободил свою руку из-под её головы.

– Ещё бы! – Она хрипловато рассмеялась. – Это, когда ты первый раз заночевал у меня? Как такое забыть!

В трепетном голосе её прорвалась грусть. Он помрачнел. По-разному прошли их встречи. Душевные разговоры. Дружеские перебранки. Но главное – близость, доверие, общность быта. Он много почерпнул от неё. Надеялся, что и она что-то от него получила. Как женщина, она была мудрее и сильнее в крутых обстоятельствах. Он не всегда был благодарен ей. У неё была тьма недостатков: она часто кисла и раздражалась, но он порой любовался и её недостатками. Помня обещания Ягупкина и Тачибаны, он лелеял надежду провести конец жизни в достатке с Варей. Он подумал, что не исключено, что это их последняя ночка и отверг опасную мысль, не желая подчиниться ей.

– Чего ты завёл об отлучке?

Он прижался к её теплому боку.

– Предстоит поездка…

– Надолго?

– Кто ж его знает.

– Не очень-то доверяй Ягупкину! За так продаст чёрту!

– Много денег обещает.

– Новую голову не купишь. И чести не купишь. Полковник Луговской любил повторять: «Душу – Богу. Сердце – даме. Жизнь – государю. А честь – никому!». А ты у меня разве бесчестен?..

– Не хорони, Варьча, ране срока!

Она смахнула просторным рукавом слёзы со своих глаз.

– Не ходил бы, а?

– Служба, Варьча. Присяга!

– Какая присяга? – Варвара Акимовна села на кровати. – Косоглазым японцам? Жадному сотнику? О нас с тобой некому думать.

– Последний раз. Даю зарок!

– Постылая жизнь. – Она уткнулась лицом в его широкую грудь.

– Хватит, хватит, лапушка!

– Не для того, Платоша, человек рождён, чтобы другим плохо делать.

– А для чего?

– Я так думаю: помочь соседу, если ему в жизни не везёт… Сердобольно если… – Она шмыгала носом.

– Откуда, Варьча, знаешь про Ягупкина? – с ноткой ревности спросил Скопцев.

– Мой полковник, у которого прислуживала, рассказывал ещё тогда, в России. Мол, подлой масти человек. И в Харбине вахмистровые дружки стороной обходили сотника. «Продажная шкура!» – называл его Егор Усов. – Варвара Акимовна вдруг разрыдалась во весь голос. – Меня приневоливал… не по женскому делу. Нет! Доносить про всех. Про казаков знать.

– И про меня?

– Ага. – Она сжалась, ожидая удара. – Прости, Платоша!

Во рту Скопцева враз скопилась густая горькая слюна.

– Эх-х… сте-ервы-и… – Он с омерзением плюнул на циновку. Торопливо оделся. Чертыхался, не находя сапог.

Время шло к третьим петухам. Запинаясь о табуретку, Платон Артамонович прошёл на кухню. Варвара Акимовна, голося заунывно, поплелась за ним. Включила электричество. Он сидел за столиком, утопив пальцы в рыжую шевелюру.

– Платошка… Ну, что же теперь… О тебе не молвила, ей-ей…

– Не врёшь?

Варвара Акимовна пала на колени перед образами.

– Вот тебе крест!

– Ладно. Налей лафитник! – Платон Артамонович до боли в сердце жалковал, что обмолвка хозяйки испоганила так хорошо начавшуюся ночь.

Женщина по-быстрому наладила стол. Нашёлся шкалик «смирновской». Выпили молча. Она обняла Скопцева, распущенные волосы накрыли его плечи.

– За что Бог наказывает меня? Как мечталось любить до гроба! Не спать ночами, дожидаючись желанного. Замирать от счастья. Не сподобилась…

Платон Артамонович тёр кулаками глаза. Чтобы скрыть свою слабость, гнул голову к столу.

– Как началось в Марьяновке, так и катится досе. – Она говорила, как исповедовалась. – Ни просвета, ни утешенья…

Само собой полилось признание в том, что она долго не открывала Скопцеву.

Варя Игнатова после налёта колчаковцев на Марьяновку уехала в Омск. Там случайно нанялась в семью штабного офицера Павла Ивановича Луговского. Домик, где размещалась на постое семья, мостился над обрывом к речке Оми. Жена полковника Ольга Гавриловна была привлекательной – стать, небесные глаза, светские манеры. Павел Иванович ревновал её к другим офицерам. В Омске в то смутное время их кишмя кишело: штабисты, добровольцы, чехи, казаки, иностранцы…