Текст книги "На сопках Маньчжурии"
Автор книги: Михаил Толкач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
«Приметливый этот пластун!» – удовлетворённо думал Ягупкин. О мосте через Селенгу можно умолчать. Потом продать сведения подороже!
Отчитываясь за «ходку» на ту сторону границы, Кузовчиков не смел открывать всю правду. Оборачивалось там не очень по-складному. Едва отвертелся от железнодорожного контролера. Раненый сержант заступился. И борода лопатой вызывала излишнее удивление – там их не носят. В Иволге старик-бурят намеревался отвести путника в сельский Совет на отметку – пришлось вострить ноги…
С запинками рассказал Иван Спиридонович о вынужденном посещении Сотникова: через него тянут шоссейку. Калякает народ, от самой Москвы, мол, до Пекина налаживают. Большие силы собрали в селе – машины, краны, бетонные трубы.
На самом же деле отклонение от маршрута было вызвано жгучим желанием Кузовчикова побывать на родной усадьбе. Искушение было столь велико, что казак пренебрёг опасностью.
Село Сотниково находилось на берегу Селенги, среди невысоких сопок. Окружено оврагами, поросшими хвойными лесами. Спускаясь к селу, встретил пастуха, старого-престарого челдона, спросил о Кузовчиковых. Глухой скотовод отнекнулся. Подслеповато разглядывая казака из-под шапки с оторванным ухом, прошамкал: «Померли, как есть… Инда забылись…».
До поздней ночи таился он в закустаренном овраге, чтобы в темноте проникнуть в своё подворье. Задами усадьбы прокрался в собственный двор. Запустенье, дом заколочен. Дышало нежилым. «Где же Груня?» Теряя осторожность, Иван Спиридонович посидел на подгнившем крыльце, утихомиривая сердце и набираясь духу покинуть родной очаг…
– Народ в России повеселел, – докладывал Кузовчиков. – Красная Армия для них, что родня. Хвалят без удержа. Люди валят в тайгу – кто на лесоповал, кто по ягоды да грибы. Жратва туго даётся. Всё по пределу. Карточки да талоны – ордера. Наши тут, в Харбине, толком не знают. Всучили карточки без прикрепления. А там изволь отовариваться лишь в своём магазине. Было напоролся, язви его! Потом уж не совался в казённые лавки. На базаре втридорога, но без риску, если не жадничать…
Кузовчиков, не приученный к штатской одежде, чувствовал себя не в своей тарелке. Переминался, почёсывался, поводил широкими плечами и всячески уходил от назойливой мысли: «Не спросил бы сотник про аванс – ухнули денежки у «Деда-винодела»! Он ёрзал на кожаном диване – виной были узкие брюки.
– С женой встретился? – Острые глаза под узким лбом покалывали казака. Пальцы замерли на чётках. Редко возвращались агенты из Советской России. А тут сразу двое целёхонькие! Не продались ли? Не двойники ли? Подсунут ежа из НКВД – завертишься ужом!
– Никак нет, господин сотник! – Кузовчиков скоренько перевёл разговор на строительство в Распадковой. Затеяли недавно. Охраняют жестоко. С умом да смекалкой попасть за колючку вполне…
– Каков характер стройки?
– Чё? Не понял, извиняйте…
– Что там будет? Завод? Склад? Жильё? – Ягупкин намеренно напирал именно на эту часть отчёта Кузовчикова. Он хотел удостовериться в подлинности сведений, доставленных Скопцевым.
– По всем разговорам, склады. Для всего войска, как думается.
– Источник?
– Чё? – Кузовчиков взмокрел. Рукавом вытер лицо, поскрёб пальцами бороду.
– Откуда узнал, болван!
– Люди болтают, ваше благородие.
– Точно или слухи?
– Болтают. В посёлке вострил уши. Одни байки: склады! А кто другое: засыпать картошку!
– Точнее нужно докладывать, казак! Тот и тот говорил, из такой-то деревни, в такое-то время…
– Виноват, ваше благородие, не обучен. За двадцать с лишком лет переменилось всё: и люди, и местность, и разговоры…
– Значит стройка большая? Военные строят? – Сотник возвращал беседу в нужную ему сторону.
– Два дня таился на горе. В бинокль разглядывал котлованы. В память складывал увиденное, – Кузовчиков умолк, припоминая тропки, дороги, сторожевые вышки, обрывы над буераками, скальные выступы – всё, что осталось там, в Забайкалье.
– Сколько складов? Сколько рядов? Расстояние между рядами? Высота зданий? – сыпал вопросы Ягупкин.
– Насчитал четыре ряда по пять котлованов в ряд. В крестьянстве занимался плотницким рукомеслом. Считаю, если из дерева арсеналы, то месяца через три-четыре выведут под крыши.
– Двадцать блокгаузов… Сильны большевички! – Ягупкин сделал карандашом наброски хранилищ. – Похоже, Иван Спиридонович?
– Есть схожесть. Вчерне…
– В строители примут, если со стороны, как считаете?
– Начальство жмёт на сроки. Берут кого попадя. Одеться подходяще, можно примелькаться. – Кузовчиков догадался, что угодил сотнику.
– Значит Распадковая… Ну, спасибо, голубчик!
– Рад стараться, ваше благородие! – Кузовчиков подхватился, но сотник остановил:
– Посидите!
Ягупкин замолчал надолго: изучал карту Забайкальской области, перекидывая взор за Иркутск – там его спичечная фабрика! И вновь на изгиб Селенги, ближе к Верхнеудинску: что там затеяли большевики?..
В раскрытое окно наносило перегорелым соевым маслом, шумы близкой улицы. Вдруг кто-то запел по-русски:
Ай-и да вспомним, братцы, да вы, амурцы,
Двадцать перво сентября…
Как дралися мы с японцем
Ай-и да с полуночи до утра…
Сотник поспешно прихлопнул створки.
– Китайцы говорят: «Горе выходит изо рта!» – И снова обратился к карте.
Кузовчиков же пропускал мысленно, как в кино, картинки своего скитания по запретным дорогам Бурятии. Замирало сердце, когда доходил до бегства на товарном поезде, – на волоске был от провала!
– Передвижение войск замечал? – вернул Кузовчикова на землю вопрос Ягупкина.
– На запад, как есть. В обрат только с ранеными…
– Крупные склады горючего? Радиостанции?
– Не говорили же… Заслоны сильные, господин сотник…
Ягупкин отворил дверцы шкафа и вернулся к столику с бутылкой. Разлил по стаканчикам красное вино.
– Спасибо, казак!
– Рад стараться, ваше благородие!
Вино показалось Кузовчикову кислым, но почмокал обветренными губами. Окропил бороду красными каплями. Сообразив, что отчёт исчерпан, Иван Спиридонович осмелился попросить вознаграждение.
– Тебе, голубчик, через банк или наличными? – Сотник был расположен к своему давнему спасителю: «ходка» удалась! Информация Скопцева подтвердилась. Тачибана и Шепунов вынуждены будут раскошелиться!
– Смею просить: из в рук в руки!
– Надеюсь, отзовётесь, если позову?
– Всенепременно! Как есть, завсегда. – Кузовчиков кланялся поясно, приняв от Ягупкина толстую пачку гоби.
…Ветры времени хлестали не только по маньчжурским землям. Хлестали они по Кузовчикову нещадно. Скудные шли годы на тощих семёновских харчах. Зряшная жизнь изматывала казака. Без обещанного скорого похода на большевиков. Без чаемых перемен к лучшему. Затягивало болото безысходности – судьба изгнанника! Минутами он уступал страху – не жить бы! Годы и годы скитания от казармы, где была ночлежка, до бездолья в поисках применения рук, выглядывая кусок. Быть вторым сортом для китайцев, никем – для японцев. Даже для своих, русских, что работали на КВЖД ещё со времён царя. И слышать, как выстрел в спину: «Саранча семёновская!».
Выйдя от Ягупкина, казак думал, что предпринять. Он давно не держал в руках сразу столько гоби. Сел на лавочку под вязом.
Солнце пекло по-летнему. В затишке зеленела трава. Мимо текла чужая жизнь. На маленьких ножках семенили в длинных одеждах китаянки. Бежали рикши. Ослики с вьюками на спинах. Погонщики в ватных безрукавках…
Найти б девушку поприличнее. Завалиться в путную харчевню. Отказался от мысли – это он уже пробовал. Оставался без гроша в кармане. Вечер тихий. Тёплый. Жёлтые деревья ловили последние лучи солнца. Его ждала клетушка у сердобольной старушки, единственного близкого человека. Да ещё бездомная собака, всегда караулящая у входа – он подкармливал её.
Широким шагом пересёк сквер, завернул в лавку. Купил кашемировый платок в цветах роз: пусть покрасуется хозяйка! Живётся ей трудно – пособие от КВЖД ничтожное. Скрюченные подагрой пальцы. Одиночество беспросветной нужды!
Хоть один день в пиршестве! Два круга чесночной колбасы. Жареную курицу. Кулёк с белыми пампушками. Пакетик с китайскими липучками. Бутылку вина с красивой наклейкой.
У крыльца его дожидалась собака. Репейники на шерсти. Уши покусанные. Для неё – колбаса с ливером. Две мозговые кости. Собака с лёту проглотила колбасу. Кости грызла с хрустом. Иван Спиридонович смотрел на неё с жалостью: что делает голод?!
Старуха встретила его ворчанием: зачем тратишься на тварь? Одни блохи от неё. Зачем повожаешь? Он жалостливо поглаживал свою бороду. Вынул из кармана платок, накинул на тощие плечи хозяйки. От злоупотребления денатуратом гноились её глаза.
– Это мне?! – Старуха изумлённо мяла в кулаке нежную ткань. Лицо её, изборождённое морщинами, с волосиками на бороде кривилось в плаче.
– Это не всё! – с хвастливой ноткой в голосе приговаривал Иван Спиридонович, выкладывая на стол покупки. Он размещал яства, разворачивая бумагу. Протяжно напевал:
…Налетели ветры злые
Со восточной стороны…
Сорвали-то чёрну шапку
С моей буйной головы…
Старуха плакала навзрыд, помогая постояльцу налаживать стол. Пировали до поздней ночи. Сверчали цикады. Шумел тёплый ветер в карагаче. На Сунгари гудели пароходы. Или то пели паровозы на железной дороге. Иван Спиридонович горевал: нужно было прихватить бутылку ханьшина! От вина лишь на время веселело в голове. Старуха вызывалась сбегать за шкаликом. Он запретил.
– Горемышный ты, Ваня. Ну, что тебе сидеть со старухой? – Она облизывала блёклые губы, отпивая сладкое вино. – Нашёл бы себе бабу, народили детишек. Сколько тебе?
– Без двух пять десятков. На что я годный, хозяюшка? Об меня, как о половую тряпку, ноги обтирают. Что этот сотник? Так себе, прыщик! А я?.. Всё на подтирке! Ни угла, ни земли, ни работы…
– Ехай к себе, в Сотниково.
– Ладно, засиделись, хозяюшка! – Иван Спиридонович ушёл в свою клетушку, рухнул подкошенно на жёсткий топчан. От вина разболелась голова. Он тёр кулаками виски, ругал свою жизнь последними словами…
Наголян, сославшись на головную боль, отпросился со службы на час раньше официального окончания занятий в миссии. Полковник Киото посоветовал обратиться в поликлинику железнодорожников, где лечились японские сотрудники. Гурген Христианович поблагодарил покровителя и на машине Военной миссии доехал до пересечения Стрелковой и Почтовой. Он снимал двухкомнатную квартиру в доходном доме Ягунова. Платил и за пансион. Жил в соседстве с другими сотрудниками Военной миссии и японскими чиновниками.
Запершись в дальней комнате, Гурген Христианович лежал на диване и обдумывал случившееся. В обеденный перерыв он, как было условлено, поехал на трамвае в район Пристани. Сошёл за квартал от нотариальной конторы Труфанова. Неспешно двигался по Китайской улице в сторону харбинской барахолки. Его обтекала крикливая, суматошная река прохожих. Издали ошарил взглядом фасад конторы. И пошёл ещё медленнее. Шторки на среднем окне были задвинуты: «Опасность!». Наголян свернул на Биржевую и пересёк Городской сад. Очутился на остановке автобуса «Чурин – Модягоувка». Доехал до Соборной площади.
Здесь он направился в аптеку Самуила Топаза. Купил порошки от головной боли и попросил разрешить воспользоваться телефоном. Соединился с хозяином завода «Вэгэдэка».
– Господин Лю-пу-и?.. У аппарата Наголян.
– Ваньсуй, Гурген Христианович! Чем заслужил ваше драгоценное внимание?
– Консервы срочно требуются! Отгрузите на станцию «Сунгари-два».
– Понял вас, господин! Очередная партия готова.
И вот, прикрыв глаза, Наголян ломал голову: что случилось с Труфановым?.. Место встречи с заводчиком определено. Из разговора он догадался об опасности…
Лишившись заработка в артели грузчиков на Сунгари, Платон Артамонович снова выполнял негласное поручение сотника: бродил по китайской стороне Харбина – Фу-Дзя-Дяню. Навыки разговорной китайской речи, приобретённые в войсковой русско-монгольской школе в Кяхте, подкреплённые в общении со здешними аборигенами, позволяли ему запоминать происходящее в среде коренного населения и русской эмиграции. Ягупкин продавал его информацию маньчжурским и японским властям.
Нужда подгоняла казака бывать на грязных шумных улицах предместья. Тянулись грубые крестьянские повозки. В верёвочной упряжи – мулы или волы, а то и шустрые ослики. Не спеша шагали погонщики в тёмно-синих халатах. Бродили средь улицы чёрные свиньи. Учёного вида люди зачем-то на ходу держали в руках веера. Воняло от жаровен, расположенных на тротуарах, – пеклись пампушки на хлопковом масле. Над головами прохожих висели огромные фонари из промасленной бумаги, разрисованные драконами и фигурками людей, украшенные длинными шёлковыми кистями – следы празднеств в честь Шэн Нуна, первого китайского землевладельца, обожествляемого народом. Раздавались мелодичные звоны – сигналы рикш, требующих дорогу. Следовали ряды лавчонок с полотнищами по вертикали, изукрашенными иероглифами…
Здесь же уличные библиотеки. За один фень без ограничения времени можно читать книги. Предприимчивый владелец соорудил из бамбуковых палок полки с томиками о похищении Чжана Фэя и кровавых тайнах династии Цин. Мальчишки с утра на табуретках смотрели книжки под открытым небом. В соседстве – лавка с прессованными угольными шариками и древесным углём – того же хозяина. За свою сообразительность он приторговывал дополнительно несколько феней в день.
Пёстрый, колготной и чужой мир. Скопцев не прилагал усилий для его познания. Ум его был занят странным заданием Ягупкина: «Найти двух-трёх опытных волчатников, умеющих хорошо подвывать по-звериному». Ему удалось выискать таких волковоев.
Доклад о них сотнику Скопцев отложил на завтра. После «ходки» в Советский Союз, Платон Артамонович почувствовал себя увереннее, пробовал иногда возражать Ягупкину и замечал с удовлетворением, что сотник выслушивает его замечания. Рассеялся страх, вызванный намёками об измене в пользу большевиков, больше не мерещилось преследование со стороны красных. И деньги, в которых Скопцев постоянно нуждался, стали вдруг появляться: то наградные за усердную службу, то воспомоществование ко дню ангела, то перерасчёт за командировку в Хайлар (Платон Артамонович искал там охотников также на волков!)…
Почувствовав свою некую значительность, казак подумывал: «Не предложить ли свои услуги напрямую капитану Тачибана?». Он полагал: служба японцам несомненно прибыльнее! Содержание идёт ведь не из кармана Ягупкина! Слыхивал Скопцев и о том, что кое-кто из резервистов подрабатывает у американцев. Тогда он не взял в ум молву…
Хождение по крикливым звонким улочкам Фу-Дзя-Дяня вымотало Платона Артамоновича. В домике Варвары Акимовны он наскоро перекусил и завалился в постель. Про себя решил: «Попасть на глаза капитану Тачибана! От злобы, узнав о поступке казака, сотник Ягупкин завяжется в три узла!».
Разбудил стук в дворовое окно. Лаяла Занда. Заворочалась хозяйка.
– Какого беса об таку пору принесло?
Скопцев спросонья прошлёпал к окну, став обочь его по армейской предусмотрительности.
– Стучит кто? Чего надо?
– Сотник зовёт! – донёсся голос со двора.
Платон Артамонович собрался быстро, как по команде в воинской казарме. Он ведь резервист!
Варвара Акимовна, позёвывая и приохивая, ворчала:
– Ночь-полночь… Прутся! Ни совести, ни стыда…
Темнота слепая. Занда злобно рычала. Над городом стояли багровые отблески. Звёзды жёлтыми слитками манили ввысь.
Возле калитки на Скопцева навалились трое. Горло перехватили удавкой. Мешок – на голову! Он задыхался, в глазах завертелись жёлтые круги. Ему связали ноги. По низу мешка вместе с руками обкрутили верёвкой. Поволокли через огород к обрыву. Занда заходилась в остервенелом рыке. Хозяйка утихомиривала суку.
Скопцев слышал тяжёлое сопение мужиков. Одно желание – дышать. Он широко открывал рот, кахикал, как загнанная лошадь. Внутри мешка было пыльно.
– Ну и боров! – Голос приглушён, с сипом. Сильные пальцы подавливали его шею. Ткнули носком сапога в бок.
– Катите, товарищи, как бревно!
«Товарищи!» – похолодел Платон Артамонович. Не тополь тогда видел, запоздало ахнул он, – большевистского агента!
Его сбросили под откос – покатился вниз. Ощутил воду. Забулькало вокруг. Слёзы потекли по щекам, солёными каплями попадали в рот. Мешок стянули. Полная чернота. Силуэты мужиков. На камешках плескалась вода.
– С каким заданием ходил в Советский Союз? – Тенорок с писком. – В твоей правде – твоя жизнь!
Тишина давила на уши. Замирало дыхание. Казак соображал: как выкрутиться? О признании и не думалось.
– Зачем ходил в Россию? – не унимался тенорок.
Скопцев не проронил ни слова. Мысленно крестился, молил Бога спасти.
– Вяжи камень к ногам! – Басистый голос как приказ.
К его ноге приметнули угловатый камень. До боли стянули лодыжку.
– Сапоги новые! – спохватился тенорок.
Камень отвязали, сняли сапоги. Потянули брюки, порвав ошкур. И снова груз к ноге!
– Признаешься, что был на русской стороне? Последний шанс даём! – Хрустел песок и галька под ногами.
Молчал Скопцев.
– Именем трудового народа… за казни невинных… за шпионство на японцев…
– Убейте, братцы, но не топите! – Скопцев издал всхлип.
– Глади на него! Холодной воды забоялся. – Из сырого мрака раздался смех. Ногами затолкали в воду.
– Твоё последнее слово, иуда!
– О-о-у-у-у!!! – завыл казак, взбулгачивая омут.
Кто-то прихлопнул протабаченной ладонью его рот. Он извернулся, укусил руку.
– Помоги-ите-е!!!
Наверху послышались шаги, китайский говор.
– Полиция! – Мужики, оставив полузатопленного Скопцева, побежали прочь.
Задохнувшись в страхе, казак волочил за собой камень. С крутояра спускались люди с фонарем. Не красные ли опять?! Скопцев лихорадочно рвал узлы верёвки на ногах. Нашарил мокрые брюки. Освободившись от пут, бежал изо всех сил по берегу.
– Цу! Цу! – неслось позади.
Выскочив на шаткий мосток, напялил брюки. Босиком шпарил по тропинке.
…Недалеко от мостика, возле ограды спиртоводочного завода Спритенко, стояли двое.
– Как он? – спросил тщедушный мужчина.
– Воды холодной забоялся!
– Не признался?
– Никак нет, господин сотник!
– Ты вот что, Изот Дорофеевич, – Сотник снизил голос до шёпота. – Этих двоих… Ну, понимаешь… без шуму в расчёт…
– Сделаем!
Утром среди деревьев на берегу вспучившейся после ливней Модягоувки китайский сторож Питомника обнаружил два окоченевших трупа. Документов не было. У одного на ладони кусаная рана. Возле другого валялись заляпанные глиной сапоги.
Девятая глава. В Харбине
К осени 1944 года события на мировых фронтах развивались не в пользу союзников по блоку Рим – Берлин – Токио. Альянс профашистских государств – Финляндии, Румынии, Болгарии – распался окончательно. Англо-американские войска наращивают удары по Германии. Красная Армия – у порога рейха…
В секретных обзорах, с которыми Тачибану ознакомили в штабе войск Квантунской армии, отмечались оглушительные потери германской армии в ходе войны. Разбиты или понесли невосполнимые утраты двести двенадцать дивизий и двадцать две бригады. Выведено из строя 6700 танков, 28 тысяч орудий и минометов, 12 тысяч самолётов. Больше полутора миллионов человек значатся в графе убитых! Немецкое командование уповает на фергельтунгсмиттель – средство мщения – реактивные снаряды «фау». Практика не подтвердила надежды – разрушения хаотичны, случайные, нерациональные…
– Слабое утешение! – заключил свои размышления Тачибана. Он сидел за столом угрюмый, серый. Простуда цепко держала его в своих изнуряющих объятьях. Не отпускали и мрачные мысли: «Что будет с Японией?». На Тихом океане для неё создалась критическая обстановка: пали Марианские острова, дивизии императора на филиппинских архипелагах попали под уничтожающие удары американцев. Удача явно отвернулась от Страны Восходящего Солнца!
Тачибана теперь сожалел о своём раздражении, выказанном в дни ожидания сообщений Ягупкина. Сотник может возомнить, что без русских армия микадо бессильна! Тем более что Шепунов доложил о блестящем результате поиска Скопцева. Ведут обобщение данных. С минуты на минуту должен прибыть Ягупкин… Возможно, информация сотника скрасит скорбное настроение?..
В приёмной Тачибана томился Ягупкин с папкой под мышкой. В углу помещалось высокое трюмо, как в женской туалетной, и, прежде, чем показаться шефу, сотник оглядел себя в зеркало. Прилизаны поредевшие волосы на узкой голове, впалые щёки. Уши – топориком. Плечи опали, словно у немощного старика. Веки подёргиваются. Никита Поликарпович приободрился, развернул грудь – офицер казачьего войска! Делая вид, что не замечает хмурости и квёлости Тачибана, легко пересёк кабинет, стараясь держаться по-военному стройно.
– Здравия желаю!
– Нинь-хао! – вяло отозвался по-китайски Корэхито.
– Разрешите доложить?
– Хорошо… хоросо. Садитесь, господин сотник. Почему поздно докрад? – скрипуче заговорил Тачибана. – Агент вернулся не вчера и не после вчера!
– Подытоживали материалы, господин капитан! – жизнерадостно продолжил Ягупкин. Он чувствовал себя победителем. Как передал Шепунов, результат «ходки» уже на столе у атамана Семёнова. Но царапнуло сердце замечание японца о позднем докладе: «Каналья, следит за каждым шагом!».
– За добытые сведения нас засыпать иенами следует!
– Спешить надо, когда ловил блох, господин сотник! – отрезал Тачибана, гася победительный звон Ягупкина. Японец заученно улыбался. Лицо его было похоже на жёлтую маску с оттенками серого налёта. Липа под окном кабинета покачивалась от ветра и тень её от уличного электрического света двигалась на полу чёрным пятном.
– Почему рацию унесли тайгу? – размежил веки круглых, чуть навыкате глаз Тачибана. – Почему дареко от железной дороги?
– Другого места без риска не подобрали.
– Риск есть наш ремесло! – Тачибана выплюнул в корзину горькую пилюлю, пополоскал рот водой из стакана. Придвинул к себе потёртую карту Забайкалья, которую принёс Ягупкин. Сделал пометки в своём блокноте. Он молча осмысливал оброненное в докладе сотника предложение о минировании стройки в Распадковой.
– Глупый казак! – промолвил японец. – Отсыреет техника. Без рации нет быстрой связи!
– Как могли подумать?! В бересте машинка. Не сомневайтесь, шеф! – Ягупкина озадачило поведение Тачибана: упоминание о диверсии пропустил мимо ушей!
Тачибана же вспомнил неудачную попытку разгрома артиллерийских складов в районе Соловьёвской. Диверсантов выследили и перестреляли. Лейтенанту Корэхито Тачибана влетело от начальства по первое число!
– Скопцев хорошо справился с заданием! – напомнил о себе Ягупкин.
– Заработал – хорошо платим! Оставьте, сотник, карту и письменный отчёт.
Ягупкин увял. Отвечал на вопросы с усилием, выстраивая в уме официальный рапорт на имя полковника Киото. «Этот желтомордик, доходяга при погонах, не принимает в расчёт диверсию!» Сотник рассеянно слушал скрипучий голос японца. От густых чёрных волос капитана наносило застарелым потом. Тачибана монотонно рассуждал вслух. Глупо портить дело мелочью. Пустить под откос поезд? Укол булавки! Подготовить крупную диверсию в тылу большевиков…
– По моему мнению, господин Тачибана, стоит подождать завершения строительства. Вы верно подметили: мелкие уколы лишь насторожат русских контрразведчиков.
– Для начала нужно перебросить в тайгу ровкого радиста. Он наблюдает. Даёт нам сигнал. – Тачибана рассматривал черновой набросок Распадковой, составленный со слов Кузовчикова. Но о нём сотник даже не упомянул.
– Операция предстоит нелёгкая. Не стоит торопиться. Сами понимаете, господин Ягупкин, нужны средства, грамотная подготовка…
– Верно полагаете, уважаемый господин! – возликовал сотник: оценил-таки идею, желтомордик!
– Есть кандидаты на исполнителей?
– На примете двое. Если вы, конечно, позволите, назвал бы Скопцева и урядника Аркатова.
– Справятся?
– Они же казаки! – с ноткой хвастливости заявил Ягупкин. – И проверены. Аркатова вы знаете…
– Когда, кем проверены?
– Обижаете, господин капитан! – Ягупкин рассказал об испытании Скопцева страхом на берегу Модягоувки.
– Не есть хорошо топить! – Тачибана смотрел на сотника с замороженной улыбкой. – Его бойся. Его ходи за границу со страхом. Боязливый агент – не хоросо!
– Верный способ, конешно, грубоватый. Без осечки! Как есть надёжный!
Тачибана заговорил о том, что агентов нужно отбирать среди тех, победа большевиков для которых означала бы гибель. Такая селекция избавляет от провалов. Некоторые, безусловно, погибнут…
Ягупкин знал всё это и без японского подсказа, и думал об ином: «Какая выгода ему, сотнику?». Запросить три миллиона иен в золоте! Услышав его условия, Корэхито Тачибана словно приклеил улыбку на своём болезного вида лице. Он не имел полномочий на столь крупные расходы.
– Хорошо, господин Ягупкин. Вы получите на диверсию миллионы. Группу поведёте лично! Рично, вам ясно?
– Доложу атаману ваше драгоценное мнение! – пролепетал Ягупкин. Веки задергались в тике.
– Докрадывайте! – От мёрзлой улыбки шефа Ягупкина передёрнуло. – Материалы оставьте! Мы обобщим и суммируем, как вы позволили сказать в начале нашей полезной беседы. Не задерживаю вас, уважаемый господин! На будущее запомните: искать вас пошлю японский патруль с наручниками!
– Саёнара!
– До свидания, господин офицер! – Ягупкин отступил спиной вперёд.
Тачибана, придерживая подстёженную шинель на узких покатых плечах, кивнул чёрной головой и привычно улыбался: «Тёмная лошадка этот сотник!». И вспомнил поговорку: «И тонкая веточка может выколоть глаз!». Предстояла встреча с полковником Киото – он уже зазвонился по поводу информации с Забайкалья. Если верить Ягупкину, в Распадковой военное ведомство русских что-то строит. Внимание интересов штаба Квантунской армии было приковано к Благовещенску и Хабаровску, Чите и Владивостоку… А тут не известная ранее станция! Если верить сотнику Ягупкину, стройка заслуживает того, чтобы её изучить. Будто бы арсенал для фронта. Если верить…
Японская разведка располагала малой возможностью в Забайкалье. В 1937—38 годах число соглядатаев заметно сократилось. «Глаза и уши», оставленные в начале двадцатых годов, ОГПУ срезало под корень. Часть информаторов покинули земную жизнь. Другие по возрасту вышли в тираж, лишены доступа к важным сведениям. Перебежчик Люшков в своих объяснениях раскрыл множество секретов НКВД. Из его откровений Тачибана, нацеленный в своей деятельности на территорию Забайкалья, выделил место, где описаны «ворошиловские замки» на границе. Сплошное выселение в Среднюю Азию корейцев и китайцев в 1938 году практически исключило появление в приграничной зоне желтого косоглазого человека… Тачибана вынужден возиться с русской эмиграцией. Атамана Семёнова приручили деньгами. Его штабисты находятся на содержании японской казны. Они приказывают своим подчинённым быть послушными исполнителями замыслов императорских специальных служб. Агенты они не первого класса, годные для простых поручений, но их много, фактически резерв неисчерпаем…
– Точная, безошибочная картина. Это – первое, – рассуждал после доклада Тачибана полковник Киото. – Оценить варианты уничтожения объекта. Это – второе. И третье, пожалуй – главное. Намечаемая диверсия не наша! У советской стороны не должно явиться повода для дипломатической переписки. Существует состояние нейтралитета. Наши европейские союзники находятся в тяжёлой боевой обстановке. Открылся второй фронт! Не лучшие времена и для нашей благословенной Ниппон. Тут, капитан, мы должны проявить максимум предусмотрительности и аккуратности. Акция не должна вызвать демарш России! Что вы думаете, господин капитан?
– Вы, как всегда, мудры! Казаки не чают часа похода на Россию. Пусть и диверсию примут как составную похода. Советская сторона поймёт: происк атамана Семёнова!..
– Так и действуйте, капитан. Прорабатывайте варианты. Конечно, мы попросим согласия штаба. Не посоветоваться ли вам с господином Муратовым?
– Как прикажете, господин полковник! – Тачибана, пересиливая озноб, поднялся и наклонил голову в знак повиновения.
Наглотавшись таблеток и выпив изрядно сакэ, Корэхито Тачибана специальным самолётом перелетел из Харбина в Дайрен, во второе русское отделение разведотдела генштаба. Полковник Асадо устроил встречу с господином Муратовым – Люшковым. Капитана-разведчика интересовали вопросы охраны русскими крупных военных строек. Система постов. Подчинённость караулов. Обеспечение техникой связи и сигнализации. Возможности проникновения на объект. Варианты такого проникновения…
Обрюзгший Люшков с бегающими, запуганными глазами, сперва опасливо переспрашивал: кто да зачем? Ему во всех виделись тайные агенты НКВД. Полковник со второго отделения успокоил перебежчика и господин Муратов разговорился. Он вёл анализ оперативных донесений и сообщении с фронтов на Западном театре войны, дипломатических предсказаний из материалов военных атташатов Москвы, Берлина, Рима в тех пределах, которые определялись командирами генштаба Японии.
– Советские радуются победам. Стали более откровенными. Менее подозрительными. Ликуют под орудийные залпы. – Бывший комиссар госбезопасности часто отпивал из чашечки остывший чай. Тёмные глаза Люшкова пробегали по листкам справок, лежавшим перед ним на столе. – Обстоятельства объективно способствуют переброске агентуры. Проникновение в тыл Советского Союза обойдётся меньшей ценой. Чувство успеха на фронтах притупляет чувство самосохранения…
– А на границе? – Тачибана почтительно наклонил голову.
– Важно приучить охрану повторяющимся появлением, скажем, одного и того же человека в определённое время и в определенном месте. Постоянная фиксация однотипности усыпляет зоркость и снимает остроту настороженности. Наблюдатель теряет бдительность. Мы не раз наказывали пограничников именно за такие упущения. Привычность обстановки не провоцирует тревогу. Приучает к мысли: обыденность, ничего особенного!
Капитан-разведчик ещё раз утвердился в мысли, что, изменив однажды, предают вторично. Уважение к Люшкову у него не прибавилось. Да и поучения не очень глубокие.
После разговора с Муратовым капитана принял полковник Асадо, ведающий сбором сведений по Забайкалью и отслеживающий положение военных сил на границах Монголии и Забайкальского военного округа. Предложение Тачибана занимательно с точки зрения тайного удара по противнику.
– Откуда, капитан, ваша уверенность, что русские готовят крупные хранилища артснаряжения? – Полковник Асадо не стирал с лица улыбку, передние зубы оттопыривали верхнюю губу широкого рта.
– Разговоры жителей Распадковой. Планировка котлованов. Оценка завозимых стройматериалов. По докладу русского агента, вернувшегося недавно из Забайкалья, местность у нового объекта лесистая. Русские вырубили деревья на площадке. С горы просматривается территория.
