Текст книги "На сопках Маньчжурии"
Автор книги: Михаил Толкач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)
– Клянусь богиней солнца, что с настоящей минуты посвящаю себя службе микадо и моей стране Ямато на небесах!
Он шёл, как во сне, по весенним улицам Харбина, наполненным ароматами цветущей черемухи и ранней вишни. Сабля его в никелированных ножнах постукивала по дорожке. Он представлял себе, как в храме Якусуни монах будет так же стучать зубильцем, высекая на мраморной доске его фамилию. Там тысячи имён самураев, погибших в поединках с врагами трёхтысячелетней страны Ямато.
Корэхито Тачибана привычно свернул в переулок, скрылся за калиткой. Отдельный домик стоял в глубине усадьбы, цвели деревья. Было тихо. Слуга открыл перед ним дверь.
В своей тайной квартире, где прежде Корэхито отдыхал, принимал самых засекреченных агентов, держал чемодан с самурайской амуницией. Он сменил одежды. Обрядился в просторное белое кимоно. На столике в углу теплился жертвенник. В его тусклом свете выделялся обнажённый кинжал с обломанным наискось и острым, как бритва, концом. Окна он зашторил. Звуки улицы не проникали в особняк.
Сильный побеждает слабого – таков естественный закон в обществе. Как и во всей природе. Но разве он, сын людей солнца, слабее русских дикарей?..
Древние мудрецы учили: «Кто умеет разбивать чужие армии, не сражаясь, кто умеет брать чужую крепость, не осаждая её, тот сохранит в целости и добьётся власти в Поднебесной!».Тачибана хотел именно без осады взять крепость большевиков, уменьшить риск нападения на Страну Восходящего Солнца. За что же немилость Аматэрасу?..
Небо незаметно руководит людьми, помогает им устраивать свою жизнь. Тачибана, очевидно, ошибся в оценке силы неба. И оно преподало урок. Он вознамерился бороться с врагами Ниппон тайным образом. Это, вероятно, была ошибка. Он нарушил естественный ход событий. Владыка неба, светлейшая Аматэрасу, наказала его. Стороны горы – теневая и солнечная: Сиката-га най! Тут ничего не поделаешь! А он решил создать для нихондзин всюду свет. Крайность – несчастье. Он опозорил честь самурая, оказавшись нестойким.
Мама выбрала ему примету на всю жизнь – журавль, символ долголетия. Он же в свои сорок четыре года уходит из мира. Демон Хадзюн – злой дух – мешает ему исполнить завет предков, толкает на путь греха – уклониться от обряда хара-кири. Кто положит в гроб шесть грошей, чтобы заплатить демону при переправе через адскую реку Сандзу-Когава?..
С детства его увлёк демон Асюра – дух войны. Это достойно потомка самураев. Он размышлял о том, кто встретился ему на жизненном пути. Поучение древних китайцев утверждает: у каждого человека есть три полезных и три вредных друга. Полезные друзья – друг прямой, друг искренний, друг много слышавший. Вредные друзья – друг-лицемер, друг льстивый и друг-краснобай. Тачибана не всегда был справедлив с полезными друзьями и не отвергал вредных. Аматэрасу покарала его: самурая перехитрили варвары! Он поверил подсказке дикаря Ягупкина. А что умного может придумать человек низшего клана? Он доверил диверсию уряднику Аркатову – нечистоплотному варвару! Наверное, в Ниппон многие прислушивались к иноземцам, что Аматэрасу позволила иностранцам бомбить острова, города нихондзин.
Нет, он отгонит демона-искусителя, злого духа Хадзюн! Он уйдёт из жизни, как подобает самураю!
Тачибана снял с себя все одежды, накинул хаори – саван самурая. Вызвал по телефону своего слугу. Тот явился спустя полчаса. Корэхито за это время написал на белом кашне прощальные слова матери-Ниппон.
Молчаливый солдат с повязкой на правом глазу угадал по приготовлению капитана о предстоящем хара-кири. Тачибана не позволял себе даже в уме так называть операцию по-вульгарному. Он готовился к сэппуку, как принято в благородных кругах нихондзинов.
Благоговейно приложился к чашечке сакэ помертвевшими губами. Взял в руки обломанный кинжал.
– Оповести, что я умер мужественно! – обратился он к солдату.
Подержав лезвие кинжала над жертвенником, Корэхито перехватил его в правую руку, распахнул хаори, жалом ножа отрубил кусок кожи в пяти сантиметрах ниже пупка. Боль пронзила тело Тачибана. Он зашатался. Резким движением вонзил кинжал в левый бок, сдвинул его вправо, распоров живот горизонтально. Вырвав кинжал, он снова пырнул себя под диафрагму и из последних сил прорезал живот к низу.
Воля покинула Корэхито. Он вновь зашатался. Секундант заботливо поддерживал капитана под локти. Кровь лилась на циновку.
– Могу ли я приступить к обязанностям секунданта? – с ужасом в голосе спросил солдат. По условиям обряда хара-кири он обязан был отсечь голову самоубийцы.
– Нет! – Корэхито, ничего не видя, нашарил артерию на шее и, находясь в смертной агонии, полоснул кинжалом по правой стороне горла.
Одноглазый секундант, дрожа от страха, опустил бездыханного капитана на пол.
* * *
Отгремели громкими колоколами дни Победы. Москва отсалютовала триумфаторам. Приняла их парад.
На восток России потоком катили армейские эшелоны. В одном из них – мать Григри Сидорина. Она не спала от самого Байкала: увидеть сына!
На Распадковой ВСП – военно-санитарный поезд – задержался на несколько минут: спустили на перрон безногого солдата.
Сияющий, начищенный, набритый, в парадных погонах старшего лейтенанта, Сидорин бежал рядом с вагоном:
– Ма-ама-а!
Его подхватили за руку, втащили в тамбур. Затих в её объятьях. Ощущал, как по шее стекают её слезы, как сильно бьётся сердце. Минутки стоянки – два воробьиных скока! И ушли они на бестолковое: а помнишь? а ты как? когда свидимся?
– По ва-аго-онам!
И сохранились на губах старшего лейтенанта тёплые поцелуи матери, невысохшие слёзы на его тонкой шее и неразлучный с военно-санитарным поездом запах карболовки…
Скрылся за поворотом по-над срезом сопки поезд. На перроне остался беспомощный фронтовик да медицинская сестра, сопровождающая его до родного порога. Возле них суетилась старушка. Заплаканная. Растерянная. На коленях обняла сына.
Ребятишки с острым любопытством и жалостью притихли в отдалении. За ними – в чёрном платке, с потухшими главами нестарая женщина.
– Петьча, чего зенки лупишь? Помогни людям!
– Сейчас, мамка! – Паренёк подбежал к солдату-обрубку. Подставил своё неокрепшее плечо под его руку, обнял за спину. Медсестра – с другой стороны.
– Помоги тебе, Бог! Спасибо, Агриппина Петровна! – Мать низко поклонилась Заиграевой. Догнала сына.
Агриппина Петровна осталась на перроне. Она дожидалась следующего эшелона. Вернувшись из Курумкана, она с исступлением верила: муж приедет с войны!
* * *
В ночь на 17 августа 1945 года вместе с оперативной группой отдела военной контрразведки «Смерш» 1-й Краснознаменной армии майор Фёдоров был выброшен на парашюте в окрестности Харбина с целью захвата штабных архивов Квантунской армии.
Ранним солнечным утром Семён Макарович с пятью десантниками приблизился к небольшому особняку, где по данным закордонной группы разведчиков «Тайга» были спрятаны в подвале документы карательных органов японцев. Через улицу возвышался многоэтажный дом. Из его окон раздались винтовочные выстрелы.
– Братва, дышать поочерёдно, смотреть и слушать всем сразу! По-пластунски вперёд! – Майор Фёдоров передёрнул затвор автомата. Прижимаясь к стенке дома, достигли угла переулка. Согнувшись коромыслом, Семён Макарович увильнул в мёртвую зону.
– Славяне, за мной!
Под вечер оперативная группа «Смерша» сошлась на Китайской улице. К десантникам приближался офицер, обмахивающий платком загорелую лысину.
– Архив противника взят под охрану, товарищ подполковник! Кое-что японцы успели сжечь, – Фёдоров стоял с рукой под козырёк. Десантный комбинезон ладно вправлен в кирзовые сапоги.
– Потери?
– Никаких потерь! Два на два – восемь!
– Выходит, делов-то – на пару пустяков? – засмеялся Васин.
– Батько Тарас будет доволен!
Советских офицеров обтекала шумная толпа осмелевших харбинцев.
* * *
Из окна первого этажа особняка, укрытого за железной оградой на Соборной улице в центре Харбина, генерал Чугунов смотрел на чисто прибранный дворик. Здесь был временный кров фронтовых контрразведчиков «Смерш». Ореховое дерево роняло прижелтевшие листья.
Тарас Григорьевич вдруг подумал: «Предвестье осени эти листья. И моей осени!». Ещё в Чите он принял решение, что по окончании войны с Японией он уйдёт в отставку.
– Разрешите, товарищ генерал? – Дверь открыл Сидорин. Пилотка набекрень. Светлые глаза в ожидании.
– Входите, старший лейтенант! – Чугунов вернулся за стол. Раскрыл папку, пролистал бумажки. Отчёты, донесения, рапорты – Труды оперативных групп, искавших в Маньчжурии предателя из НКВД, перебежчика к врагу Г. С. Люшкова.
– Садитесь, докладывайте!
Старший лейтенант сел на приставной стул, вынул из планшетки блокнот. По памяти начал с биографии изменника.
– Сие нам известно, Григорий Григорьевич, – перебил Чугунов Сидорина. – Что вы привезли из Дайрена?
– Люшков Григорий-Генрих Самойлович после побега из СССР служил при штабе Квантунской армии. Потом его отозвали в Токио и определили в «Бюро по изучению Восточной Азии». У него была подложная фамилия Муратов. Им руководили офицеры из генштаба японской армии. Предатель обрабатывал материалы из советской прессы и агентурные донесения. Одновременно как советник второго отдела штаба Квантунской армии участвовал в разработке планов разведопераций и провокаций против Советского Союза.
– Источники? – Генерал делал пометки в своей рабочей тетради.
– Показания начальника Дайренской военной миссии Такеока. Люшкова из Токио перебросили в Маньчжурию и поручили помогать терпящей поражение Квантунской армии. – Сидорин заглянул в свой блокнот. – Опасаясь советской контрразведки, изменник попросил усилить его охрану. Его переселили в гостиницу «Ямато». Люшков попросил Такеока устроить ему побег в Китай. Японский разведчик запросил Токио, мол, Ямоучи Хасимото намерен скрыться в Китае. Последовал приказ: «Убрать!». 19 августа текущего года Такеока вызвал к себе Люшкова и жёстко потребовал кончить жизнь самоубийством. Изменник резко запротестовал. Вот дословно, товарищ генерал, показания японского сотрудника: «Я имел намерение отравить Люшкова в своем кабинете. У меня были кристаллы цианистого калия. Я предложил ему чашку чая. Полагал незаметно опустить туда яд. Люшков не стал пить. Продолжал настаивать на побеге. Я сделал вид, что согласился. Позвал его в порт, чтобы присмотреть судно, на котором он мог бы уплыть. Люшков обрадовался. На пороге я выстрелил ему в левую сторону груди. Он упал». – Сидорин вновь пролистал блокнот. – Вот фрагменты из показаний пленного чиновника миссии Аримица Кадзуо: «…Такеока приказал мне отнести труп в заднюю часть двора, но человек застонал. «Задуши его!» – потребовал офицер. Я отказался. «Застрели его!» – последовал новый приказ. Я выстрелил из пистолета в висок человека. Труп мы завернули в одеяло и бросили на кучу угля…».
Чугунов нацепил очки, взял блокнот старшего лейтенанта, бегло просмотрел листки.
– Логична кончина предателя! – Тарас Григорьевич устало вздохнул. – Напишите обстоятельный рапорт о своём расследовании.
* * *
По Китайской улице шёл русский офицер. Погоны капитана посверкивали в солнечных лучах. Возле небольшого здания с выгоревшей вывеской «Нотариальная контора Л. И. Труфанова» задержался. Из соседней лавочки выглянул торговец.
– Вы к Леониду Ивановичу?
– Хотел бы увидеться. – Капитан надвинул фуражку с красной звёздочкой ниже на лоб.
– Леонид Иванович перевёлся в Дайрен, к своему отцу. Месяца три назад. Дочка Нина пока тут. Адрес знаете?
– Спасибо, дарагой!
Нина Труфанова встретила капитана с недоумением:
– Вам кого, господин офицер?
– Нино! Нехорошо, понимаешь, забывать старых знакомых.
– Гурген Христианович! – Девушка недоверчиво смотрела на Наголяна.
– Ну, слава Богу, признала!
А потом была встреча с юрким хозяином завода «Вэгэдэка». Очень жалели, что не застали капитана японской армии Оцука.
– Центральный комитет отозвал его на острова. Коммунисты там нужнее, чем в Харбине, – сказал владелец завода.
– А где шофёр Фан? – поинтересовалась Нина.
– Ему дел хватает! Переведён в другой город, – неопределённо ответил Наголян. Обратился к Лю-пу-и: – Ты всё в доме Мацуури живёшь?
– Мы – люди без запроса, товарищ командир!
Попив чаю, друзья попрощались с молодой хозяйкой. Над Харбином занималась вечерняя заря. В свете уличных фонарей были видны столы на тротуарах. Фрукты. Кувшины с молоком. Китайцы зазывали прохожих:
– Кушать нада! Совсем без чэна. Русский люди шанго… Хин-хао!
– Старики твои живы и здоровы, Аскар. Отец как аксакал по-прежнему в почёте. Недавно грамоту получил за труд.
– Рахмат, капитан! – Лю-пу-и приложил ладонь к груди. Он понимал, что время возвращения его в Киргизию ещё не наступило.
Улан-Удэ – Самара. 1977—1992 гг.
