Текст книги "На сопках Маньчжурии"
Автор книги: Михаил Толкач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
– За глупость! – Васин принялся читать бумаги, выложенные капитаном из планшетки. Запрет на вырубку сосен вокруг стройки. Опахать территорию. Закончить глухую ограду. Два пропускных пункта – наружный и внутренний…
– Документацию нужно оформлять как на строительство гарнизонного овощехранилища. – Васин поморщился, осторожно потирая вздувшуюся щёку. – Токает, зараза, хоть волком вой!
– Значит Голощёков правду сказал? – Фёдоров, увидя размах стройки, поколебался в истинности сведений уполномоченного отдела «Смерш». Его сомнение увеличилось после запроса из Читы о мерах секретности по Распадковой.
– Вам доверено оградить стройку фронтовой базы! Вам ясно? А остальное – для отвода глаз. Пара пустяков, капитан! – Васин продолжил чтение плана обережения Распадковой от постороннего интереса. Увольнение в город личного состава свести до минимума. Выход за пределы палаточного городка – под роспись. Офицерам батальона увольнение сократить. В охрану объекта ввести патрули с собаками…
– Нелишне мобилизнуть сотрудников местного органа НКГБ в наших интересах. – Васин говорил медленно, едва разжимая губы. Лысая голова его блестела под лучами солнца. – Вероятные места появления агента, как считаете, капитан?
– Где скопление людей? Болгарка, колхозный рынок, вокзалы, кинотеатры…
– Возможный приезд по воде: Селенга и Уда. Или проложит тропу из тайги.
– Сколько глаз-то нужно, палки-каталки? – Фёдоров вновь почесал затылок.
– Вот и говорю, местных сотрудников мобилизнуть. А вам стажёра пошлём. Придётся привлечь коммунистов и комсомольцев на Распадковой. – Васин, наклонив голову, подставлял щёку тёплым лучам. Его глаза в упор рассматривали Фёдорова: гимнастёрка выглажена, подворотничок чистый, погон чуток вздыблен. Выбрит старательно…
Фёдоров ещё с Распадковой впал в раздумья: «Нужна противнику эта база, как козе гармонь!». Батальон налаживал взлётные площадки, сооружал укрепления по Чикою и в Даурии – ни одного намёка на шпионаж!
– Японцу тут всё известно со времён Гражданской войны, товарищ майор. Белой эмиграции – подавно! Не думаю, что разведка противника не засекла до сих пор авиазавод под Улан-Эрхериком.
– Допускать всё возможно. И проворонить агента!
– Да явись на Распадковую хоть ангел бесплотный, любой схватит за шкирку!
Васин был потрясён рассуждениями капитана и вновь подумал о докладной по поводу неполного соответствия Фёдорова службе.
– Ещё какие мысли, товарищ капитан? – гася свои эмоции, спросил Васин.
– С помощью местных коллег проверить новых поселенцев в окружающих пунктах – Сотникове, Вахмистрове, Иволге, Берёзовке, Мостовом. Я уже договорился в НКГБ Бурятии. Не мешало бы и милицию включить, как вы считаете?
– Не помешает. Из госбезопасности что-то выудили? – Васин подвинул к себе схему местности, красиво начерченную на кальку рукой землемера. Восемь вышек. Три секрета в тайге. Плотная ограда и въездные ворота с контролем. Двойной шлагбаум – на подходе и внутри на территории.
– Работают ребята! Надеюсь выудить!
– Не многовато ли всего для овощебазы? – Васин поднял воспалённые в болезни глаза на Фёдорова. – Не привлечём ли излишнее внимание постороннего глаза?
– Каша всегда от масла вкуснее, товарищ майор!
– В нашем деле две стороны. Внешняя – тут, как мне показалось, у вас есть размах. Внутренняя – не особенно! Следует ещё раз просеять личный состав, в первую голову – пополнение.
– Сей или не сей, гуще не станет!
– Поинтересуйтесь, капитан, перепиской рядовых и командиров. Возможны любопытные данные открыться! – В душе Васин по-прежнему негодовал: секретные документы Фёдоров осмелился везти при себе, как обыкновенную бумажку!
– Личной перепиской?! – Фёдоров вздёрнул голову.
– У военного цензора выборочно. Вы, ей-Богу, как новорождённый пацан. Голощёков имеет опыт – поделится. Для него просмотр писем служит определённым ориентиром для разработки отдельных неблагонадёжных из гарнизона.
– Вроде, как в замочную скважину подглядывать?
– Нечего рассусоливать! Это – обычная практика, потрудитесь исполнять! Что у вас ещё?
Васин и Фёдоров в длительном обмене мнениями, замечаниями касались наблюдения за теми жителями Распадковой, кто ранее был замечен в социальной неблагонадёжности, кто подвержен пораженческим настроениям, за кем «хвост» тянется в годы семёновщины.
– Прикинем, капитан, кого могут забросить? – вслух раздумывал Васин. – Не японец. Не кореец. Не китаец. Такого у нас тотчас раскусят. Разве под бурята попытается работать?..
– Такой вариант не исключаю, товарищ майор.
По подсказке Васина генерал Чугунов распорядился ознакомить Фёдорова с архивными материалами по белой эмиграции.
– Может, не стоит? – Фёдорову не хотелось погрязать в бумажных дебрях.
– Приказ генерала!
Фёдоров смотрел на Васина с состраданием: зубы сводят мужика с ума! Отсюда и раздражение майора.
– Климент Захарович, моя бабушка делала так: отрезала кусочек свиного сала и закладывала за щёку, где больной зуб.
Майор, занятый мыслями о предполагаемых кознях противника, округлил глаза:
– Какое сало? Какая бабушка?!
– Подержать сало за щекой полсуток – боль утихнет. Просто и здорово! – Фёдоров искренне удивлялся, что майор не берёт в ум такое верное средство лечения. – Испробовано десятки раз!
– Ну-у-у, капита-ан, – Васин, безнадёжно махнув рукой, приложил ладонь к больной щеке, – я ему – про Фому, он мне – про Ерёму! Вы сроду такой или кто испортил?
Фёдоров понимал: майор не верит в его возможности как контрразведчика. Тому свидетельство – начало встречи. И вот теперь слова без выбора. И он рассердился донельзя.
– Поле у нас, товарищ майор, вроде одно, а мерим его разными саженями. Так замечаю. И это мне не по сердцу, если честно сказать, товарищ Васин!
Климент Захарович вздыбил густые брови.
– Вы о чём, капитан?
– Ну-у, во-от… Не прикидывайтесь, будто не понимаете! Терпите меня, как неизбежное зло. Бесполезное барахло, а выбросить нельзя – начальство велело держать. Не так ли?
Майор, застигнутый врасплох, не готов был к открытому разговору о взаимоотношениях.
– Мне дано право, капитан, поставить вас по стойке «Смирно!» – Васин пощурился на солнце, поглаживал щеку. Так и не найдя пути к смене разговора, спросил: – Вам понятно?
– Разрешите идти? – Фёдоров поднялся – выше начальства на голову. Защёлкнул кнопки планшетки.
– Не разрешаю! Между нами, капитан, должно быть всё выяснено. – Васин обошёл стол, опёрся на спинку стула. – Да, вы не предназначены к нашей службе. Вы не станете отрицать?
– Руки опускаются в неверии. Отпустите на фронт!
– Зря тешите себя, капитан! Служить нам пока вместе. Надеюсь, не сбежите?
– Фёдорову не личит показывать спину противнику! Не водилось у нас такое!
– Похвально! – Васин, измученный болью, ругательски ругал себя: «Зачем дал втянуть себя в этот разговор?!» – Делайте дело, как положено контрразведчику «Смерша», никто и слова упрёка не бросит вам, капитан! Врага разобьём, тогда видно будет, кому и чем заниматься. Война нас свела, победа – разведёт!
– Вот на этом и порешим, товарищ майор. Обещаю не давать повода для вашего недовольства.
– Обещания дают пионеры, Семён Макарович.
– А я и есть пионер в «Смерше»! – И Фёдоров широко заулыбался, обезоруживая раздосадованного Васина.
Перекинув планшетку через плечо, Фёдоров покинул комнату.
Климент Захарович ещё и ещё раз взвешивал мысли о будущем капитана. Разве Фёдоров отлынивает от поручений? Возможно, он видит в военной службе что-то такое, чего не дано ему, майору Васину, с его опытом контрразведчика? Васин допускал, что новый человек свежим взглядом уловит какую-то деталь, какую-то возможность, решающую в данной ситуации. Но этого Климент Захарович не заметил в действиях и намерениях Фёдорова. И это не нерадение! Это – служба без огонька: как получится, так и ладно. Вспомнив совет насчёт сала, Климент Захарович мысленно улыбнулся: «Нужно попробовать!».
Климент Захарович глубоко прятал чувства раздвоенности в отношениях с Фёдоровым. Беспокоился, чтобы оно не прорвалось наружу и не повлияло на общую службу. С такими людьми, как Фёдоров, нужно вести себя в лобовую. И Васин не осудил себя за только что состоявшийся разговор. Чувство опасения осталось: капитан своей некомпетентностью в какой-то момент нанесёт вред службе, которой Васин верен, как семье, без которой не мыслит себя в мире…
* * *
Фёдоров, перекусив в буфете штаба, спустился в подвальное помещение. Пахло бумажной пылью, клеем, застоялым табачным дымом. Сотрудник хранилища выдал ему указанные генералом папки. Расположившись за столом под лампой и досадуя на Васина за этот «ликбез», Семён Макарович принялся читать пожелтевшие от времени секретные материалы.
«Обзорная справка составлена на основании анализа эмигрантской печати, агентурных донесений, документов, захваченных в ходе боевых операций 1918—1922 гг.
Семёнов Г. М., есаул Забайкальского казачьего войска. Звание генерал-майора присвоил ему адмирал А. В. Колчак. Он был фактическим командующим белоказачьими частями на Дальнем Востоке и в Забайкалье.
Окружив себя отпетыми монархистами, насильниками, палачами, выходцами из буржуазно-помещичьей среды России, атаман Семёнов, люто ненавидя Советскую рабоче-крестьянскую республику, жестоко расправлялся с мирными жителями Бурят-Монголии, Читинской и Амурской областей, с аратами братской МНР. В расстрелах, грабежах, экзекуциях отличались офицеры и солдаты, казаки барона Унгерна, генерала Тирбаха. Исполнителями карательных акций являлись мобильные отряды войсковых старшин Казакова и Фильшина, сотника Чистохина. От их рук погибли тысячи невинных жертв. Они сожгли сотни сёл и деревень.
Атаман Семёнов Г. М. виноват в расхищении золотых запасов России, доставшихся ему от адмирала Колчака А. В. Атаман в 1920 году владел 44 миллионами золотых рублей. Отступая от Читы, семёновцы на станции «Маньчжурия» сдали под расписку японскому полковнику Иссоме на хранение 22 миллиона золотых рублей. Передачу исполнял начальник личной канцелярии атамана полковник Миронов. Позднее он застрелился в Харбине.
При захвате Читы и установлении в городе диктаторской власти городскому казначейству были переданы 11 миллионов рублей. В 1920 году эта часть золота, принадлежащая народу, на бронепоезде была эвакуирована на станцию Маньчжурия и там вручена полковнику Иссоме. В марте 1920 года атаман Семёнов попал в Харбин. При нем находились 20 пудов золота. По распоряжению китайского генерал-губернатора золото конфисковали. Ещё раньше, при пересечении атаманским поездом маньчжурской границы, генерал-губернатор Цицикарской провинции отобрал у Семёнова Г. М. 326 тысяч золотых рублей.
В последующие годы атаман Семёнов Г. М. и его подручные генералы Власьевский, Бакшеев и ближайшая свита находились на содержании японцев. Для этой цели японцы отпускали ежемесячно до 15 тысяч золотых иен. На все атаманские воинские формирования выделялось из казны Японии по 300 тысяч золотых иен. Японцы оговорили с атаманом своё право на неограниченное владение богатствами Дальнего Востока и Забайкалья. Взамен они поставляли Семёнову военное снаряжение, обмундирование, оружие и боезапас.
С 1931 года, с момента оккупации Квантунской армией Маньчжурии, штаб атамана Семёнова Г. М. регулярно снабжал разведывательными данными спецслужбы Японии. Военные сформировали организацию «Кио-Ва-Кай» (Содружество наций), которая широко пропагандировала вражду к СССР, Англии, США, Китаю. В неё вступили до 4 тысяч белогвардейцев. К 1939 году казаки Семёнова собрали сведения о строящихся железных дорогах Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока. Штаб атамана передал информацию японским разведчикам.
В Харбине атаманцы с помощью японцев открыли спецшколу по подготовке шпионов, диверсантов, террористов, радистов, нацеленных против Советского Союза.
Белогвардейцы из харбинской эмиграции в 1943 году учинили провокацию на Березовских и Константиновских островах по реке Амуру».
Фёдоров прочитал на полях справки пометку генерала Чугунова: «Жаль, не добыто доказательств причастности к сему японцев. А дело-то их рук!».
«Родзаевский Константин Владимирович.
Источники: агентурные донесения, документы из Благовещенского архива и архива Управления НКВД по Амурском области, эмигрантская, китайская, маньчжурская, парижская печать.
Родзаевский К. В. (кличка «Коська Факелов») родился в 1907 году в семье нотариуса города Благовещенска. С малых лет причастен к уголовному миру: воровал, мошенничал. С установлением в городе Советской власти тайно пересёк реку Амур и обосновался в Харбине. Учился в местном университете.
Белая эмиграция выпускала газету «Русское слово». В её редакции однажды объявился беженец с «красной стороны». Худой, оборванный, вечно голодный. Ему как очевидцу предложили написать о кознях большевиков и советском разбое в Благовещенске. Перо новичка оказалось бойким. В газете замелькали хлёсткие заметки и статьи за подписью «Костя Факелов».
У «Русского слова» был конкурент в лице еврея Евгения Кауфмана, который выпускал газету «Грош» с приложением «Новости жизни» на русском языке. Издание бульварного толка, но «уводило» читателя. Однажды в редакции взорвалась бомба. Здание на углу Китайской и Мостовой разрушилось. Покалечены сотрудники и два прохожих. На заметку маньчжурской полиции попал студент юридического факультета «Костя Факелов». Тогда не удалось доказать причастность Родзаевского К. В. к взрыву. Защитительная бумага руководителей «Русского слова» гласила: «много читает, увлекается музыкой, сам сочиняет и играет на рояле, широко образован, поведения примерного».
И вновь пометка генерала Чугунова: «Сведения неполные. Требуется уточнить».
«В 1932 году Родзаевский К. В. зарегистрировал в Харбине «Российский союз». Члены новой фашистской организации называли себя «соратниками». Выпускали свою газету «Наш путь». Между этими словами заголовка печаталась маленькая свастика, а над ней – орел и девиз «Бог, нация, труд». Русские фашисты по-прежнему приветствуют друг друга поднятием правой руки вперёд и паролем «Слава России!». Имеют свой клуб на Китайской улице, рядом с гостиницей «Модерн», лучшим отелем Харбина. На втором этаже содержат игорный зал. Над крышей клуба – флаг с фашистской символикой. У русских фашистов была своя униформа: чёрная, ремнём подпоясанная рубаха, галифе, высокие сапоги, нарукавная повязка со свастикой.
В Харбине русских, способных носить оружие, фашисты привлекали к военному обучению. Читались лекции и доклады на тему «Большевики лишили нас Родины. Мы должны вернуть её себе!».
Изучалось советское оружие. Пели советские песни, читали советские газеты. Осваивали «Боевой Устав пехоты РККА», советские наставления по оружию. В школе выдавались особые значки слушателям: для русских – гербовая доска с трёхцветным царским флагом, для поляков – жёлтый значок, для литовцев – розовой знак. За один поток здесь готовили до тысячи человек. Здесь же было отделение «Кокурю-кай» – «Общества чёрного дракона» – шпионско-террористической организации японских спецслужб из Квантунской армии.
В 1933 году в Харбине разразился скандал: у владельца гостиницы «Модерн» Каспе выкрали сына Семёна, способного пианиста. Злоумышленники требовали выкуп в 300000 долларов! Маньчжурская полиция занялась активным поиском и быстро выявила шантажистов. Ими оказались члены «Российского фашистского союза» Мартынов, Кириченко, Шандер, Глушко. Снова тень пала на Родзаевского К. В. Вмешались штабисты атамана Семёнова и негласно – японские офицеры. Дело замяли…»
Примечание, написанное рукой Чугунова: «Нет точности. Запросить фактические данные. Не впадать в сочинительство!».
«В 1937 году «Союз» преобразован в «Русскую фашистскую партию». Официально она учитывалась до 1943 года. Доныне функционирует под руководством пятёрки, в которой главным остаётся Родзаевский К. В.».
В красной папке находилось обвинительное заключение и приговор по уголовному делу барона Романа Унгерна фон Штернберга, осуждённого 15 сентября 1921 года в Ново-Николаевске (ныне Новосибирск) Чрезвычайным Сибирским Революционным трибуналом к расстрелу.
Фёдорова поразило заявление атамана на суде. На вопрос прокурора: «Что заставило вас идти войной против Советской России?» – барон Унгерн ответил: «Кормиться надо. Жидовский скот перерезали, а орда требует «чингисхановский паёк» – три барана в месяц на каждого, кроме того всего остального, а офицеришки требуют золото».
Семён Макарович с брезгливостью захлопнул красную папку с грифом «Совершенно секретно», туго затянул завязку. Сотрудник архива, пожилой лейтенант с будённовскими усами, видя небрежение капитана к секретным документам, счёл полезным сделать замечание:
– Знать необходимо! Семёнов жив и прислуживает японцам – это раз. Второе. С ним генеральская свита. И третье: выкормыши атаманов Анненкова и Унгерна, палачей Каппеля и Пепеляева обретаются в Харбине, Шанхае, Чаньчуни, Мукдене, Дайрене – шесть тысяч отпетых висельников! Ну-к, двинут через границу? А? Есть над чем подумать, товарищ капитан? – Лейтенант взбил свои усищи. – А гляньте на наш розыскной перечень. Ой-ё-ёй, сколько швали!
Лейтенант убрал красную папку в сейф, дал Фёдорову расписаться в ведомости о возвращении закрытых материалов, проводил до обитой железом, с зарешеченным оконцем двери.
В просторном садике, отгораживающем особняк от улицы, Семён Макарович, словно вернувшись из темницы, с восторгом обозревал мир. Солнце над Титовыми сопками. Голубое небо. Летящие голуби. Стучали каблуки чьих-то сапог по деревянному тротуару. Кто-то курил махорку и едкий дым тянулся между деревцами…
* * *
Васин, обдумав происшедшую беседу с Фёдоровым и согрев ладонью щёку, попросил генерала принять его. Тот согласился. Сжато рассказав о мерах, направленных на прикрытие от посторонних стройки в Распадковой, сообщил о своём впечатлении от встречи с капитаном.
– Для Фёдорова, как для всякого дилетанта, много знать, много говорить, много видеть – своего рода удовольствие. Пока удовольствие! Он ещё не осознал, что практика нашей службы создаётся из сознательных недомолвок в словах и разумной ясности в действиях для достижения цели…
Чугунов слушал сосредоточенно. Полное лицо его выглядело так, будто бы его опахнуло жёлто-серой пылью.
– Фёдоров мучается, как я полагаю, от непознанного, неизведанного в тонкостях своего дела. Он и мы обречены на страдания, добывая истину из фактов. Каждый день для нас сплошь загадка! Это следует учитывать, Климент Захарович!
Васину было приятно, что генерал разделял его точку зрения на суть офицеров, призванных из запаса, как Фёдоров. Давно зная Чугунова, он полагал, что у Тараса Григорьевича какие-то неприятности, и желал скорее завершить визит.
– Климент Захарович, помню, меня призвали в ВЧК, а я – ни в зуб ногой! – Чугунов тяжело опустился в кресло и долго молчал. – Седло да шашка, шенкеля да подкова – весь груз знаний. Два коридора да один класс ЦПШ при нашей сельской церкви…
Тарас Григорьевич повертел шеей, словно освобождаясь от тугого воротника кителя. Вздохнул, потирая крутой подбородок.
– Вы, кажется, перед войной вернулись из строевой части в особый отдел?..
– Если тюрьму считать строевой частью!
– Извини старика! Ну и повозились тогда со мною в ЧК. Самому тошно сие. Старик-рубака из конной армии снова и опять за своё. Да-а, все мы в деле набираемся сноровки, товарищ майор!
Васин ждал, когда Чугунов выскажет сегодняшнюю боль. А генерал перемежал слова молчанием, перебирал листки настольного календаря, ровно пересчитывая их с начала года. Потом рывком выдернул один.
– Вот он, роковой! – Тарас Григорьевич показал Васину листок за понедельник 17 июля. – На улицах Злочева…
– Юрий? – догадался Васин.
– Смертью храбрых…
Климент Захарович потянулся через стол, сжал руку Чугунова.
– Ваше горе – моё горе, Тарас Григорьевич.
Климент Захарович потерял жену во время конфликта на Халхин-Голе. Ушла в агентурную разведку за Керулен – не вернулась. Его родители остались под Ярцево. Деревенский холуй донёс немцам: у стариков сын энкеведист! За околицей на дубу повесили. Не сказал Васин обо всём этом генералу. И про брата своего не сказал: пропал без вести в августе сорок первого западнее Вязьмы. Не сказал! У всех своё, и у всех общее – война!
– Тамара Тихоновна пишет?
– Реденько. По моим соображениям, уже в Польше, с полевым госпиталем. Ума не приложу, как уведомить. Юрий у нас единственный. Да вы же знаете!
Генерал вынул из канцелярского шкафа початую бутылку и два гранёных стакана. Васин сторонился водки, но стакан принял. Постояли без слов. Выпили молча. Чугунов вернул бутылку и стаканы на полку. Листок календаря спрятал в карман кителя.
– В лазарете был? – Тарас Григорьевич указал на припухшую щёку Васина.
– У меня теперь свой рецепт! – Климент Захарович рассказал о совете Фёдорова насчёт свиного сала за щёку.
– Землемер-знахарь! – Чугунов трудно усмехнулся. – Приживётся у нас? Что дала твоя проверка?
– Замечаний по профилю нашей службы не поступило. Куйбышевские коллеги не имеют претензий ни к нему, ни к его родителям, ни к его тестю. Правда, из части, где служит жена Фёдорова, пока ответа нет.
– Похоже, вы компромат готовите? Просвечиваете до седьмого колена?
– Бдительность, в моём представлении, это не слова!
Чугунов тяжело вздохнул, потёр ладонями щёки, словно избавляясь от серости и налёта желтизны на лице.
– Уважая вашу, Климент Захарович, исполнительность, должен признаться, что меня не покидает предощущение бесполезной траты времени на сие занятие. Так как, по-вашему, товарищ майор, годится или не годится Фёдоров для несения секретной службы?
– Оботрётся! – Ломая в себе желание дать ход докладной о служебном несоответствии капитана, Васин покривил душой. Ломал себя и Чугунов. Известие о гибели сына подкосило его силы и он не мог сосредоточиться. Беспричинно вспомнил об информации, полученной из Главного Управления военной контрразведки «Смерш».
– Не забыли Гияса Исхаки, татарского литератора, Панисламский конгресс в Харбине?
– Который ратовал за создание Идель-Урал штатов?
– Он самый. Знаете, где объявился? При министре по восточным территориям Розенберга. В Берлине издаёт журнал «Идель-Урал».
– Взял бы винтовку в руки да против фашистов!
– Не тот человек! Носит же земля выродков! Власов, Семёнов, Исхаки – паразиты, как на подбор. Вот после Люшкова хлебаем дерьмо… А мальчишки гибнут.
Васин оставил генерала в печальных переживаниях. Разговор с Чугуновым вернул Климента Захаровича в недавнее прошлое.
В 1937 году капитана Васина, оперативного уполномоченного особого отдела в 5-м авиадесантном полку, арестовали и бросили в каменный мешок.
– Почему допустил измену в полку? Почему не разоблачил?
Командира и комиссара полка объявили «пособниками врагов народа». Васин знал их хорошо. Комиссар – участник штурма Зимнего. Командир за отличие в боевой и политической подготовке личного состава был отмечен маршалом Блюхером, награждён орденом «Знак Почёта» в 1936 году. Мастер парашютного спорта…
В одиночку к Васину поместили лейтенанта госбезопасности Константина Николаевича Стрелкова. Знал Васин его как сотрудника разведотдела краевого Управления НКВД. Он сопровождал Люшкова на границу. Измена Люшкова вулканическим извержением прокатилась по высшим эшелонам руководства НКВД страны. И нашли «стрелочника» – Стрелкова: «Почему способствовал предательству? Почему не задержал на границе?».
После полугодовой изоляции Васина вернули в органы военной контрразведки «Смерш». Облысевший. Со шрамом на лбу.
Оставшись в одиночестве за столом, Тарас Григорьевич перебирал в уме разговор с Васиным. На памяти держалось свежее донесение гарнизонного уполномоченного по Распадковой. В нём немало суждений о жизни офицеров и солдат воинских подразделений. Есть строки и о Фёдорове. Не очень лестные. Дескать, не противится вводу эшелонов днём к месту выгрузки. В личное пользование берёт газогенератор. В землянке создаёт излишние удобства…
Острее всего воспринял генерал строки о личных симпатиях, личных расположениях, дружеских отношениях – в писанине Голощёкова всё приобретало оттенок криминала. А ведь это естественные свойства человеческого общежития. Людские сердца так же не одинаковы, как и лица. И это – отменно! Вот он, генерал Чугунов, поверил Фёдорову с первой встречи. Честность, открытость в плоти и крови этого волгаря. Они сильнее его самого. Вера в человека прибавляет твёрдости и самому. Разве такие качества характера лишние для сотрудника госбезопасности? Человеческие слабости и пристрастия, здоровое начало в быту, увлечённость и ошибки – вся гамма реалий жизни красит как индивидуума любого чекиста. Иначе он – автомат без души и чувств, и допускать его до службы в органах «Смерш» рискованно…
Мысли Чугунова постепенно переключились на вседневность отдела «Смерш». Появление тайного гонца в Наушках – первый звонок всплеска усилий противника на этом участке границы. Из имеющихся в отделе данных, полученных от закордонных источников, собранной информации пограничников, некоторых материалов, присланных Главным Управлением военной контрразведки «Смерш» циркулярно, следовало, что японская разведка занята гвоздевым сегодня вопросом: начнёт ли советская сторона войну с Японией? Сведения по Распадковой могли в какой-то мере поднять занавес неизвестности…
Итогом размышлений генерала явилась его уверенность: вражеских агентов нужно опасаться именно в Распадковой!
Тарас Григорьевич допил бутылку. Долго измерял шагами свой кабинет. Сел за стол и принялся за письмо жене.
– Разрешите, товарищ генерал? – В кабинет вступил офицер секретно-шифровального отделения, приземистый мужчина с овальным лицом.
Чугунов молча отложил ручку, кивнул головой, разрешая докладывать.
– Криптограмма! – Офицер подал генералу папку. Чугунов поставил в журнале время приёма донесения, расписался и отпустил сотрудника.
«Совершенно секретно.
Штабе Квантунской армии встревожены передислокацией частей Забайкалье. Эмиграции Харбина поручено активизировать агентурную слежку железных дорогах. Возможен прорыв агента границу. Уточняем кандидатуру. Источник надёжный.
Тайга»
– Вот и продолжение наушкинского эпизода! – вслух подумал Тарас Григорьевич.
Вошёл порученец, подтянутый малый, чуб – копной.
– К вам капитан Фёдоров!
– Пусть заходит. – Чугунов вложил в папку шифрограмму, вернул очки в футляр. Генералу представлялось, что майор Васин своей проверкой бросает тень не только на Фёдорова. В тех подразделениях, куда шли запросы из Читы, наверняка сложится мнение о засоренности и неблагополучии в отделе. А если об этой канцелярской возне узнает капитан? Какой из него работник после такого?.. Голощёков шлёт цидули о всяких слабостях Фёдорова. Васин, исполняя инструкции, затеял вселенский сыск. А что капитан?..
– Изучили справки об эмиграции, Семён Макарович? – спросил Чугунов, когда Фёдоров сел за стол.
– Как приказано, товарищ генерал! Изуверившиеся там люди. Зверствовали в злобе на свою судьбу. Тешили себя зыбкой надеждой вернуть прошлое.
– Все мы вылеплены прошлым, Семён Макарович. Оно даёт о себе знать, хотим мы этого или нет.
– Если в открытую, жаль мне всю тамошнюю шатию-братию, товарищ генерал!
– Такой вывод?!
– А что выводить? Найдётся десяток отъявленных мерзавцев, способных поднять руку на свою мать. Что ж теперь, поставите против них все войска округа?..
– Признаться, Семён Макарович, ошарашили вы меня. Мы хлопочем об усилении бдительности, напрягаем силы для скрытия стройки в Распадковой – выходит, зря?..
– Так я ж, товарищ генерал, вообще оцениваю, исходя из материалов архива. – Фёдоров, заметив досаду Чугунова, встал. – По Распадковой мы с товарищем майором отстолбили самое нужное на первый случай. Или дали маху?..
– Извините, Семён Макарович, вы, как жена фокусника: всё знаете, но ничего пока не умеете. Не обиду хочу вызвать, нет! Что вы хорошо умеете, так загадывать загадки. Поступают сигналы, что вы не ладите с Голощёковым, не во всём находите общий язык с Васиным.
– И на старуху бывает проруха, товарищ генерал. Ну, судите сами, начну я копаться в открытках, письмах, собирать сплетни из области ГОБ – говорила одна баба…
– Стоп! Военная цензура зудит: «Фёдоров в письмах несдержан». Пишете жене о багульнике и омуле. Это куда ни шло. И то не рекомендую. Или вы считаете, что во всём правы? – слушая ответ капитана, Тарас Григорьевич вспоминал, как его самого дрючили на первых порах в ЧК за излишнюю открытость в переписке.
– Вот и с вами трещина, товарищ генерал! – Фёдоров развёл руками. – Не приживусь в «Смерше». Один выход – на фронт! Из вороньего гнезда не дождётесь куриного яйца!
Чугунов признался мысленно: а ведь Фёдоров-то как раз и годен в контрразведку. Не обременён грузом уложений и инструкций, не оглядывается на начальство, не всегда поступает по канонам тайной службы, но разумно. Он не играет в поддавки – в том его самость! Сильные волевые люди нередко бывают непонятными окружающим, порой даже загадочными…
– Вы, капитан, шагаете как-то широковато. Штаны не порвёте?
– Я поберегу казённое имущество, товарищ генерал! – Фёдоров лукаво глянул на Чугунова. – А если штаны узковаты – фабрика такие сшила. Разрешите, товарищ генерал, отбыть в расположение части?
– Советую, капитан, не посчитать, что генерал простит вам подобные вольности в будущем. Просто у меня сегодня такой день. – Чугунов тяжело вздохнул.
– Да уважаю я вас, Тарас Григорьевич! Ей-ей, не вру! – Фёдоров осмыкнул гимнастёрку, чётко повернулся через левое плечо и строевым шагом пересёк кабинет до двери.
