Текст книги "На сопках Маньчжурии"

Автор книги: Михаил Толкач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– А маузер? – Васин положил на стол оружие.

– Бес попутал! Возвращался из «Механлита» – вижу на снегу. Надо б сразу в милицию…

– Допустим. А где паспорт? – вновь спросил Фёдоров.

– На Дальнем Востоке остался. Работа дрековая. Вот и стреканул сюда. В бегах не до паспорта!

– Почему отёки? Вы больны? – Васина удивило спокойствие Зверева: сила воли или на что-то надеется?

– Здоровье подорвано на том производстве, в «почтовом ящике».

– Вы настаиваете, что ваша фамилия Зверев?

– А какая же ещё?

– Проверка предстоит, Зверев, – Васин в детстве увлекался собаками. В обличье задержанного чудился ему мопс. Кривые ноги. Круглая голова с выпяченным подбородком. Чёрные брови над маленькими жгучими глазами.

Фёдоров отправил с Сидориным задержанного в камеру подследственных.

Доложили Чугунову. Тот предупредил:

– У него могут быть сообщники. Возможны не выявленные нами связи. Прикажите от моего имени не пускать на стройку, на базу ни одной машины без тщательной проверки сапёрами! – После долгой паузы добавил: – Этапируйте Зверева к нам. И не повторите фокус-покус с побегом! И ещё. Пустые ящики не завозите больше на склады!.. И последнее. Лейтенанту Сидорину и старшему лейтенанту Голощёкову до конца оформить документы. Привезёте лично.

– Слушаюсь, товарищ генерал! Разрешите спросить?..

– Что у вас, Климент Захарович? – Выслушав майора, Чугунов согласился на отзыв Сидорина из Распадковой.

Задержанный вошёл в кабинет Васина без тени смущения, уверенный в себе. В камере он мысленно проследил свой путь от границы до Распадковой и не обнаружил ничего такого, что могло бы стать уликой против него. Перемолол в уме действия в посёлке, поступки с Агриппиной Кузовчиковой, шофёром Ступой, казалось, особых «проколов» не допустил. Маузер нашёл – на том стоять!

Его остригли, и Сидорин, сидевший в углу за маленьким столиком, изумился при виде Зверева. Голова будто поделена на две половины: верхняя – белая до ушей, нижняя – рыже-коричневая, как разноцветный детский мяч.

– Садитесь, Зверев. – Васин указал на стул. – С вами говорит майор Васин Климент Захарович, начальник отделения военной контрразведки «Смерш». Протокол допроса ведёт лейтенант Сидорин Григорий Григорьевич, уполномоченный того же отделения. Предупреждаю: за дачу ложных показаний положена статья УК РСФСР. Вот прочтите и распишитесь.

– Я – неграмотный! – дурачился Зверев.

– А вы приложите большой палец и крестик поставьте! – Васин возмущался: наглец!

Кирей ухмыльнулся и расписался.

– Вы по-прежнему утверждаете, что фамилия Зверев – ваша?

– Документы у вас.

– Маузер нашли?

– Ага, нашёл.

– Почему не призваны в Красную Армию?

– В «почтовом ящике» был на брони. И язва желудка.

– Почему пытались бежать из дома Заиграевой?

– Испугался – маузер при себе.

– Вы давно знакомы с Заиграевой?

– Какой Заиграевой? Никакой Заиграевой не знаю!

– Хозяйка дома, где вас задержали.

– Дак бельишко отдавал стирать. Откуда знать, что она Заиграева? Груша да Груша…

– Фамилия Скопцев ни о чём вам не говорит?

– Он – мобилизованный в трудармию? – Зверев внутренне усмехнулся: «На пушку берёт майор!». В Распадковой похоронили «Рыжика». Как вышли на Скопцева? Заметили ли его связи?..

– Опухли отчего?

– Не от пьянки ж!

– Направим вас, урядник, в лазарет! – Васин следил за поведением задержанного. Не подействовала и обмолвка насчет урядника. Климент Захарович решил прервать беседу. Зверева увели.

Генерал Чугунов выслушал Васина. Прочитал протоколы.

– Говорите, не торопился отлежаться в лазарете?.. Возможно, стойкая примета на теле. Пусть врачи проявят наблюдательность.

В это время в кабинете майора зазвонил телефон. Трубку поднял Сидорин, назвал себя. Выслушав собеседника, пропел:

– О-о-о, ля-ля! – и поспешил к генералу. Миновал в приёмной дежурного офицера с независимым видом.

– Разрешите, товарищ генерал?

– Докладывайте, лейтенант.

– Врачи обнаружили на правом плече Зверева татуировку: череп с перекрещенными человеческими костями и слова «С нами Бог и атаман Анненков!».

Чугунов крякнул, сдернул с переносицы очки. Васин встал из-за стола.

– В школе нам говорили, что татуировки подобного толка накалывали самые отпетые головорезы атамана Анненкова, – продолжал Сидорин.

– Хорошая у вас память, товарищ лейтенант! – Генерал поднялся, прихлопнул папку с материалами по Распадковой. – И школу вы окончили хорошую. Есть что от Фёдорова?

– Работают с Голощёковым.

Около полуночи Васин вновь был у Чугунова. Ознакомились с заключением врачебной комиссии. У Зверева наличествует язва желудка в выраженной форме. Нуждается в обследовании в стационарных условиях.

– Что же, поелику возможно, пусть лечат. – А мы тем временем идентифицируем личность задержанного, так считаю, товарищ генерал.

– Возражений нет, Климент Захарович.

К обеду следующих суток в Читу прибыл капитан Фёдоров. На вокзале его встретил Сидорин с машиной.

– Как рука, Григри? – Фёдоров обнял Григория Григорьевича.

– И рука, и это – в норме! – Лейтенант погладил пальцами свой припудренный подбородок, куда угодил кулак Зверева при задержании. – Петька успокоился?

– Гоголем шагает. Майор Васин окрестил его защитником России. Думаю, правильно окрестил. Да, чуть не забыл! Дондок Цыдендамбаев шлёт тебе привет. Всё судит Скопцева: унёс связку шкурок!

– Мне старик показался самоуверенным сперва. Но следопыт будь спок! – Сидорин вдруг улыбнулся. – Письмо получил от мамы. Лежала в госпитале по ранению, а мне слала письма, как здоровая. Вот ведь женщины!

Промолчал Семён Макарович – Людмила! Перевёл разговор на Распадковую. Они с Голощёковым обыскали всю усадьбу Заиграевых. В поленнице дров обнаружили магнитную мину. В углу хлева под навозом лежала в брезентовом чехле рация…

Тарас Григорьевич ночью поднял по ВЧ своих коллег в Казахстане. Обещали помочь, но для ускорения следствия советовали командировать в Алма-Ату своего сотрудника.

– Капитана Фёдорова рекомендовал бы, – сказал Васин.

– Он из запасников! – Тарас Григорьевич отхлебнул чаю и настрожил глаза. – Помните? Да и рапорт его…

– Ошибался, – Климент Захарович позволил себе улыбнуться. Желтизна нездоровая на лице сгустилась. Поворот разговора был ему неприятен.

– Не зловредный и злопамятный старик брюзжит, товарищ майор. Нет. Учтите ещё один урок нашей службы. Не торопись с заключением! Между прочим, Климент Захарович, ваше недоверие, имею в виду первые дни отражения удара противника, мешало делу, привело к «проколу» по Распадковой. Казак Скопцев наследил и ушёл, помахав нам ручкой.

– Понял вас, товарищ генерал! – Лысина майора покрылась капельками пота.

– Приготовьте все необходимое для Фёдорова!

Васин пристыженно вышел.

Фёдоров по-прежнему не робел перед начальством.

– Капитан Фёдоров прибыл по вашему приказанию!

– Сидайте поближе, Семён Макарович. – Чугунов жестом указал на стул. – Что из дому пишут?

– Живут…

– Сами не болеете? – Тарас Григорьевич был обеспокоен видом Фёдорова. – Измотались в розыске?

– Не жалуюсь. – Семён Макарович помнил, как сержант Дубаев учил солдат: «Сопи в обе норки, когда начальство расспрашивает!». Мог бы открыться в душевной боли, да сдержался.

– Семён Макарович, перед судьбой непозволительно падать на колени. Ни в коем разе! Она, как тяжёлый танк, сомнёт и смешает с землёй. Самое трудное, хлопец – переломить себя.

– Не в моей натуре хныкать, товарищ генерал!

– Сие гарно сказано! Не имеем права киснуть, товарищ капитан. Значит так называемый Зверев организовал базу в усадьбе Заиграевой?

– Мина магнитная. Рация не советского производства.

– Следы не стёрли? Местные товарищи помогли снять отпечатки?

– Хорошо помогали. И Голощёков расторопно вёл себя…

– Работнули неплохо. – Генерал встал. – У вас есть уверенность, что раскрыты все агенты? Что никто не вертится вокруг новой базы?

– Первый заход отбит, я так думаю…

– Думаете диалектично, Семён Макарович. Сегодня же отбывайте в Алма-Ату! Проведёте опознание по фотографии личности Зверева. Подробности узнаете у майора Васина. Он ждёт вас!

– Разрешите обратиться по личному вопросу?

– Слушаю.

– Можно вернуть мой рапорт?

– Рапорт? – Тарас Григорьевич сделал удивлённые глаза. – А-а, просьба отправить на фронт. Правильно, товарищ Фёдоров, как дважды два – восемь!

Оба облегчённо рассмеялись.

* * *

«Начальнику отдела военной контрразведки «Смерш», генерал-майору Чугунову Т. Г.

Рапорт

После неудавшейся идентификации личности Зверева Кирея Сергеевича, задержанного в посёлке Распадковая с оружием, подозреваемого как агента-диверсанта иностранной державы и Аркатова Изота Дорофеевича, засланного через границу белой эмиграцией в тыл Забайкальского фронта, подследственный был направлен на врачебно-экспертную комиссию по поводу язвы желудка. При обследовании была обнаружена татуировка на правом плече с текстом: «С нами Бог и атаман Анненков!». Пониже – череп с перекрещенными костями.

По имеющимися данными, такая отметка была наколота ярым сторонникам атамана Б. В. Анненкова, зверствовавшего в годы Гражданской войны в Семиречье. Возникло предположение о причастности Зверева к палачам указанной банды. По Вашему приказанию уполномоченный отдела военной контрразведки «Смерш» капитан Фёдоров С. М. отбыл в Алма-Ату. С помощью сотрудников НКГБ Казахской ССР он побывал в Семипалатинске, Славгороде, Усть-Каменогорске, Урджарском районе Семипалатинской области, в селе Черкасском Талды-Курганской области, на озере Ала-Куль и урочище Ак-Тума, в трёх километрах от него. Встречался со свидетелями и очевидцами зверств анненковцев, бывшими участниками белого движения в Сибири, отбывшими сроки наказания, сотрудниками пограничной охраны…

Майор Васин К. З.

Приложение:

1) Отчет о командировке капитана Фёдорова С. М.

2) Изъятия из обвинительного заключения по уголовному делу бывшего атамана Анненкова Б. В. и протокола выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР от 25 июля – 12 августа 1927 года в г. Семипалатинске.

3) Показания свидетелей тт. Блохина, Голубева, Довбни, Турчинова, Яркова, опознавших Зверева».

Генерал Чугунов взвесил на ладони папку с бумагами, открывающуюся рапортом Васина.

– Ай да землемер! Не зря казахские товарищи с похвалой пеняли: «Одержимого капитана прислал, аксакал! Ни днём, ни ночью покоя не знает».

– Не оставить ли Фёдорова в отделе? – Васин потёр свою лысину. – Акция по Распадковой может продолжиться.

– А стройка?

– Туда – Сидорина.

– Отложим решение! Ознакомившись со всеми материалами по Распадковой, считаю, дальнейшее дознание поведёт следователь. Ваше мнение, товарищ майор?

– Оперативные действия исчерпаны! – заключил Васин.

Фёдорова озадачил разговор у генерала. Упрёки за просчёты по Распадковой. Общие рассуждения о предположительных акциях противника. И вдруг поворот:

– За Казахстан – спасибо, товарищ капитан!

Фёдоров ляпнул первое, пришедшее на ум:

– Вам спасибо за науку! В Семиречье просто работал. А как иначе – война!

* * *

Зверев отоспался, отъелся. Отеки сошли. Исчезли красные пятна на руках. Его побрили. Сводили в баню. Волосы на голове заметно отрасли. Красно-бурый загар побледнел.

Он первый раз видел вблизи советского генерала. В меру седой. В меру полный. Голос с суровинкой, без угроз. Глаза неотступные, с грустью, как у человека, много перевидевшего и ещё больше пережившего. Вызывал доверие, расположение.

Он догадывался, что контрразведчики обратили внимание на его клеймо. В Харбине собирался вытравить – всё откладывал. В японской школе отстоял своё право носить татуировку как символ верности белому движению. Дорого обойдётся символ, дурья башка!

Он полагал, что затянувшееся лечение отнюдь не дань милосердию, а вынужденная пауза, вызванная поиском-розыском его следов в прошлом и настоящем. Возвращаться в далёкие годы он страшился даже мысленно. «Оберегающий язык да сбережет голову!» – считают дунгане, среди которых он провёл не один месяц.

– Мне доложили, что вы, Зверев, отказываетесь отвечать на допросах. Так ли это?

– Говорить не о чем, – коротко отозвался Зверев.

– Жизнь у вас такая разнообразная и вдруг – нечего! Не всерьез, Зверев. Я вашего Тачибану… А, впрочем, начнём издалека. Как вы докатились до предательства?

Зверев из обмолвок сперва майора Васина, а теперь генерала о чине урядника, о японском капитане делал вывод: контрразведчики знают его биографию. Нервы истратишь, отнекиваясь. Один среди красных – разве не запутаешься?..

– Ну, помолчите, если вам нравится. – Чугунов, подперев голову кулаком, не спускал глаз с арестованного. – Крупный агент по мелочам не растекается, Зверев.

– Мелочь?! – обиделся Кирей. – База к небу – мелочь?

– Не хвались, идучи на рать, хвались, возвращаясь с рати! Так судили наши предки. Крупный агент – фигура! Он освещает не только прифронтовую территорию. Оценивает состояние промышленности, хлебного дела противной стороны. Такого агента уважать не грех. А вы своим молчанием не набивайте себе цену, урядник. Зря ломаетесь! Из вас японцы готовили мелкого шпионишку. Шавку, извините за сравнение!

– Не обижайте шавку, товарищ генерал! – подал голос Фёдоров, записывающий беседу. – Как насчёт чёрного полушубка, господин урядник?

Зверев сперва не понял вопроса. Внезапно память отбросила его в 1920 год. Чёрный мягкий полушубок отличной дубки, из романовской овцы. Атаман Анненков набросил его на плечи урядника Синегузкина! Носили полушубки такого цвета чёрные гусары Семиреченской армии – офицеры, наматывавшие кишки живых врагов своими руками. Он гордился отличием: его, урядника, не офицера, не человека «голубой» крови, а кубанского пластуна, сына мирошника, заметил сам генерал Анненков!

Впервые с момента задержания Зверев вспотел от страха. Как мог узнать о полушубке эта жердина, капитан Фёдоров?..

– Вы, Зверев, будем пока так вас называть, – опавший лист. – Генерал раскрыл папку уголовного дела. – Листопад миновал, а дерево растёт. Вы для России отпали. Она – живёт и борется! Это-то вы хоть понимаете? Понимаете, мнимый Зверев-Аркатов?

Зверев понимал одно: пришёл конец! Красные расплели его плетёнки. На Кубани его призвали в царскую армию, в пластуны попал сын станичного мельника Пантелея Синегузкина. На фронте с германцем зачислили в отряд полковника Бориса Анненкова. Партизанил в немецком тылу. Анненков приблизил его к себе за удаль и твёрдую руку. После Октябрьской революции Советская власть распорядилась: «Казачий отряд Анненкова разоружить и направить в Омск на переформировку». Полковник не разрешил сдавать оружие. В Омске местный Совет казачьих депутатов вновь предложил разоружиться. Анненков вывел отряд за Иртыш и перешёл на «партизанское» положение, обслуживая контрреволюцию. В его сподвижниках ходил и урядник Харитон Синегузкин…

– Поправляйте, урядник, если допущу ненароком ошибку. – Чугунов листал бумаги в папке. – Красочная ваша биография!

– Давность времени, господин генерал! – выдохнул Зверев.

– Как смотреть, урядник. Одиннадцатого сентября 1918 года атаман Анненков привёл вас в Славгород и приказал изрубить шашками 87 делегатов крестьянского съезда. Вы, Синегузкин, были в личном конвое атамана. Командовал вами Фёдор Черкашин. На площади против Народного дома вы лично секли невинных людей. Вырывали глаза, отрубали языки. Последнего обречённого, крестьянина из селения Чёрный Дол, живым закопали в землю. Вы лично танцевали на могиле. Земля под вами шевелилась, потому что жертва, задыхаясь, пыталась выкарабкаться на свет.

Синегузкин охватил покалеченной рукой колени, другой – поглаживал бок. Его пробирала дрожь.

– В селе Черкасском вы рубили крестьян. Сперва руку, ногу, разрезали животы. Заскочили в дом батрачки. Насадили на штык выхваченного вами из колыбели младенца, а со штыка бросили в горящую печь!

– Всё это задокументировано, Синегузкин, – вновь вмешался Фёдоров. – По фотографии вас опознали десятки человек как исполнителя зверских расправ…

– Нашлись снимки: вас фотографировали в Омске, Семипалатинске, в Сергиополе, ныне называется город Аягуз. Узнаёте себя, Синегузкин? – Тарас Григорьевич с папкой подошёл к Харитону Пантелеевичу, показал старые фотографии. Тот мельком глянул на снимки и отчуждённо отвернулся.

– Откуда у вас жестокость, Синегузкин? – спросил Фёдоров.

– Я выполнял приказ! – выкрикнул урядник. Короткая шея его покрылась красными пятнами.

– Напомню вам переход китайской границы. – Генерал вернулся за стол, разгладил листки в папке. – Атаман Анненков, сидя на кауром жеребце, обратился к братам. Так обращались друг к другу, Синегузкин?

– Так приказал атаман.

– Вот его слова. – Чугунов читал признания рядового, который дал показания, сдавшись красноармейцам. – Со мною пойдут только сильные, здоровые браты-борцы. Тех, кто устал, кто хочет назад, в Советскую Россию, я не держу и зла на них не попомню. Кто со мною – налево. Кто возвращается – вправо. Многие откололись вправо.

– Слушайте, Синегузкин! – сердито прикрикнул Фёдоров, заметив отсутствующий взгляд арестованного. – Слушайте! Вы позвали людей, сбивая партии по двести человек. Было такое?.. Некоторые перед уходом целовали стремя седла атамана. В партиях были китайцы, сербы, афганцы, дунгане, русские…

– Вы повели их в урочище Ак-Тума, Синегузкин. Правильно освещаю? – спросил Чугунов.

– Так приказал атаман Анненков! – Урядник выбивал дробь ногами, как в ознобе.

Тысячи бывших сподвижников-братов атамана втянулись в ущелье. Тогда за пулемёт легли вы, Синегузкин. Ударили в упор. Так было?

– Приказал атаман!

Советский консул в Чугучаке 5 августа 1927 года вскрыл пять могил в местности Ак-Тума, в трёх верстах от озера Ала-Куль. Судмедэксперты установили: убиты свыше трёх тысяч восьмисот солдат, казаков, офицеров.

– Сколько на вашей совести, Синегузкин? – пристукнул кулаком Фёдоров. – Сами, небось, ускакали с киргизом через границу. Помните?..

Как не помнить?! Он тогда кричал по-киргизски: «Чап-кыпа! Чап-кыпа!». Гони скорее! И стегал своего жеребца камчой. Спутник вторил: «Чап-кыпа!». Заночевали в какой-то роще. Гнойные выпоты в углах лошадиных глаз и ввалившиеся бока свидетельствовали, что путь был очень тяжёлым и что всадники скакали без остановки. Синегузкину было так же ясно, что дальше запалённые лошади потеряют прыть. Костёр не разводили, опасаясь стражи. Ночью он заколол ножом своего спутника, снял с него увесистый пояс с золотом. Имея запасного коня, Синегузкин без помехи удалился от опасной границы…

– Потом вы попали в банду другого атамана, – донёсся до Синегузкина голос генерала Чугунова. – Омывали свои руки рабоче-крестьянской кровью. Вы участвовали в расправе над троицкосавскими большевиками. Позади вас оставались пустыня и море крови. Теперь вы в услужении японцев! Они послали вас на диверсию против своего народа. Я правильно, Синегузкин, изложил ваше прошлое?

– Меня расстреляют? – выдавил из себя урядник. – Это всё Ягупкин да Тачибана. Пошлите под пули… искупить кровью…

Тарас Григорьевич захлопнул папку.

– Меру наказания определит военный трибунал. Если по-человечески, будь моя воля, я не оставил бы вам ни единого шанса ходить по белу свету!

* * *

Вернувшись в Распадковую, Фёдоров первым делом отправился на стройку. Помещения хранилищ были накрыты, ворота утеплены. Часть складов была заполнена. На территории сновали автомашины, встречались незнакомые интенданты…

По первым сумеркам Семён Макарович пришёл на квартиру. Хозяйку нашёл зарёванной.

– Что случилось, Маргарита Павловна?

– Увезли Грушу! Как варначку каку!

– Кто увёз?

– Подкатила машина. Два милиционера – собирайся! Петька только со школы. Груня успела крикнуть: «Пригляди за избой!». Умчали куда-то с узлом…

Семён Макарович накинул на себя шинель, нацепил портупею с кобурой. Шапку – на себя!

– Ну-у, Голощёков!

Утром следующего дня очутился в приёмной генерала.

– По чьему приказанию прибыли? – Перед Чугуновым лежало представление майора Васина о переводе капитана Фёдорова в отдел.

– По велению своей совести! – отчеканил Фёдоров.

– А мы, выходит, без совести? Мы – палачи! Один Фёдоров имеет сердце! – гремел голос генерала. – Есть военная необходимость, товарищ капитан! Мы, люди в серых шинелях, отдали себя службе до последней капельки нашей крови. Это вы понимаете?

– Нет, товарищ Чугунов! Не понимаю! Я жил одним правилом: не навреди соседу! Тебе, Семён, не может быть хорошо, если рядом человек плачет от горя! Так считал и считаю! Ни в какое ярмо свою шею не подставлял! Никакой пакости от Голощёкова и ему подобных не потерплю!

Чугунов трудно дышал, справляясь с волнением. Наклонился к окну. У входа в штаб стоял часовой в тулупе. Притопывал ногами в валенках. Катила легковушка, оставляя сизый дымок позади. Утреннее солнце посверкивало на кончике штыка часового у входа…

– Пришёл запрос из Главного управления военной контрразведки «Смерш» на одного оперативника для использования в действующей армии. Не возражаете, Семён Макарович?

– Есть отбыть на фронт! – Длинный, нескладный, в помятой гимнастёрке с полевыми погонами, Фёдоров принял стойку «смирно». Заветренное лицо полыхало румянцем.

Генерал резко обернулся, обнял капитана, притянул его на мгновение к себе, похлопал ладонью по спине.

– Удачи тебе, сердечный мужик! А с Заиграевой разберусь. Слово старого кавалериста!

Семён Макарович ткнулся пылающим лицом в жёсткий воротник кителя Чугунова.

– Спасибо… Тарас Григорьевич. – Голос сорвался на хрип.

…Вечером, отчитавшись перед командующим войсками фронта, Чугунов вышел на берег Ингоды. Пихты уже сбросили иглы. Лишь отдельные ветки желтели хвоинками. Соседки их – сосны – красовались в тёмно-зелёном убранстве. Генерал подставил лицо тугому ветру. Тарас Григорьевич припоминал неласкающие слова командующего. Чем закончится анализ отражения забайкальцами атак противника по Распадковой, там, в Москве, загадывать трудно. Могут шарахнуть коротко: «Неполное служебное соответствие». И поделом: многое можно было предотвратить! И в действиях группы «Тайга» в Харбине случился сбой. Могут и отстранить. Но останутся оперативники Васин и Сидорин, Фёдоров и Голощёков… Страшно, когда позади никого. Страшно, если вслед идёт пустыня. А почему он посчитал, что уже всё предопределено? Противник знает объект. Он следит за ним. Кто исключил возможность нахождения в Распадковой вражеского агента? Ведь каждая акция по-своему запутана. Каждый лазутчик – загадка. Он – человек. В мире же нет и одного человека, похожего на другого. Он сам по себе. Он – самость. Нет, исключить вероятность того, что выловлены пескари, а щука затаилась, – никак нельзя! Мысли генерала обрели новое направление: что ещё не учтено в охранной зоне Распадковой?..