Текст книги "Догма кровоточащих душ"

Автор книги: Михаил Савеличев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

АГАТАМИ

1

Мир был пуст и мертв. Все пространство от горизонта до горизонта заполняли человеческие тела – иссохшие, светящиеся бледным отраженным светом, похожие на старые, уродливые, надоевшие куклы, брошенные капризным ребенком на пол. Миллиарды тел, пустых оболочек, использованных вместилищ душ, машин, отработавших свой срок и оставленных здесь навсегда. Высеченный из мертвой плоти конец всех времен. Ведь именно так люди представляют себе Судный день?

Итиро парил в пустоте и разглядывал бесконечность. Искаженные смертью лица, изломанные агонией руки и ноги, торчащие ребра и лысые, обтянутые пергаментом кожи черепа. Кто из живущих не ужаснется, попав сюда? Даже ему, одному из Творцов, было бы неприятно коснуться ногами беспредельной пустыни смерти. Лучше уж вот так – находиться между оболочками и сфиротами, между телами и душами, между землей и небом.

Если посмотреть вверх, то можно узреть другую бесконечность, где, словно звездное небо, простерлись сфироты – необозримое пространство, усыпанное разноцветными блестками. Стоит протянуть к ним руку, и каждая искорка взрывается, распухает, вырастает в колоссальную обжигающую звезду, по поверхности которой пробегают волны, вспыхивают и гаснут протуберанцы, водят хороводы плотные вихри.

А затем раскидывает черные крылья жуткая тварь, протискивается между двумя бесконечности незваным гостем, окатывает леденящим ветром, опускается на колени и с чрезмерным подобострастием пригибается к пустыне тел, как будто хочет вцепиться клыками в окаменелую мертвечину. Итиро помогает Никки-химэ спрыгнуть с плеч твари и укоризненно говорит:

– Вы опять не воспользовались лифтом, милая сестра.

– Мне некогда разъезжать на лифтах, Итиро. У меня, в отличие от вас, слишком мало времени.

– Я чувствую укоризну...

Никки-химэ притрагивается пальцами к его губам, пытаясь уловить усмешку, но он серьезен.

– Даже нам нужно подчиняться тем законам, которые мы установили, брат.

– Что-то я не помню ангелов среди тех существ, которые были сотворены, – усмехнулся Итиро. Черная тварь изогнулась, распустила крылья и оскалилась. – Но выглядит впечатляюще.

Никки-химэ кивнула, и ангел исчез.

– Вас не должны беспокоить мои маленькие шалости, брат.

– Простите, сестра. Я излишне желчен.

– У нас у всех испортился характер, брат. Мы стали невыдержанны, самоуверенны, жестоки. Наверное, даже из нас постепенно уходит жизнь.

– Мы изначально лишены жизни, сестра. Не льстите ни себе, ни мне. Вы прекрасно знаете, что нам пришлось сделать...

– Вы раскаиваетесь?

– Раскаяние более пристало бы вам, – заметил Итиро.

Никки-химэ распростерла руки, как будто намереваясь обнять Итиро:

– Жаль, что я не могу видеть вас, брат.

– У каждого из нас свои недостатки. Кто-то не видит добра и зла, кто-то не чувствует между ними никакой разницы.

– Сколько сфирот вам уже удалось вернуть, брат?

– Почти все. Благо, что мы ограничились волшебным числом.

– Все шестьсот тысяч? – воскликнула Никки-химэ.

– Я сказал – почти все, сестра. И тогда можно будет начать все сначала. Отворить путь аниме, излить ее на техиру...

– Нельзя Творить дважды, брат, – покачала головой Никки-химэ. – Вы хотите совершить еще более ужасную ошибку, чем та, которую мы сделали...

– То была не ошибка, а... маленький недочет.

– То, что все умирает, вы считаете следствием маленького недочета? Я чувствую неотвратимую гибель. Надо не возрождать, брат мой, а приближать конец. Это гораздо милосерднее для тех, за кого мы в ответе.

– Я не отвечаю за людей, – резко сказал Итиро. – Я не бог. Я всего лишь творец.

Никки-химэ сплела пальцы, склонила голову. Длинные волосы, заплетенные в косу и перевязанные вокруг талии, сияли чистым золотым светом, как будто в вечности внезапно возникло новое солнце и набросило на бесконечность мертвых тел вуаль изменчивых теней. Словно крохотный намек на жизнь появился там, где она никогда не могла и не должна была существовать.

– Я слышала ужасные вещи, брат. Вокруг вас плетут сети заговора. Коварного заговора!

Итиро рассмеялся.

– Мне странно слышать подобные предупреждения из ваших уст, сестра! Разве что-то может твориться против меня без вашего любезного ведома?!

– Со мной все просто, брат. Мы когда-то объединились с вами, чтобы уничтожить Третью Ипостась. Мы были вместе, когда творили то, что теперь умирает. С концом мира наш союз завершен. Дальше каждый волен идти своим путем... Разве не таков был Договор?

Итиро раскинул руки и стал расти. Он возвышался над крохотной теперь Никки-химэ грозным колоссом. Его рука протянулась к Слепой Принцессе, и она опустилась, села на раскрытую ладонь почти незаметной пылинкой.

– Разве я не велик?! – загрохотал Итиро. – Разве я не всемогущ, сестра? Моя власть над сотворенным простирается столь далеко, что я могу вернуть себе сердце, которое будет столь же надежно, что и утерянное!!!

Громадная рука распахнула плащ колосса, и в разверстой груди, в мешанине ужасных ран, в сплетении рванных мышц, аорт, в обрамлении желтых вкраплений искрошенных ребер помещалось сердце, сделанное, собранное из грубо заклепанных стальных листов, с множеством проводов, расходящихся по телу Итиро. Каждый глухой удар рождал вспышку молнии, и синяя река электричества растекалась вдоль проводников, гальванизируя изуродованное тело.

– Ужасно, – прошептала Никки-химэ, проводя кончиками пальцев по стальному сердцу. – Ужасно...

– Механическая и электрическая вселенная не так плоха, как мы до сих пор думали, – сказал принц. – Мир без конца и предела, без формы и охвата...

– Ужасно...

– Мир, нигде не кончающийся и пребывающий в абсолютной тьме межзвездных пространств...

– Ужасно...

– Мир, в котором пребывает вечно неизменная температура абсолютного нуля...

– Ужасно...

– Мир состоящий из мельчайших атомов, различных между собою лишь в количественном отношении и вечно двигающихся по точнейшим и абсолютнейшим законам, создавая нерушимую и железную скованность вечного и неумолимого механизма. Разве это не то, что мы хотели? Это ли не разумная альтернатива тому, над чем даже мы не властны?

Никки-химэ закрыла лицо и зарыдала. Плечи ее тряслись, и Принц нежно прижал Принцессу к себе.

– Мы – враги, сестра. Непримиримые враги, как может быть непримиримо то, что составляет единое целое. Сделаем то, что мы должны сделать...

– Я люблю вас, брат, – сказала сквозь слезы Никки-химэ.

Итиро покачал головой:

– В нашем мире, воздвигнутом на крови, нет никакой любви, сестра. Никакой.

2

Сквозь открытую занавесь свет фонаря падает на лицо, выделяя, высвечивая только половинку его, нечеткий карандашный набросок широко раскрытых глаз, вздернутого носика, коротко остриженной челки. Рука с длинными пальцами прижимает к уху крохотную коробочку телефона, полные губы слегка шевелятся.

– Да, папа.

– Все хорошо, папа.

– У меня появились друзья, папа.

– Не беспокойся за меня, папа.

Каждый ответ – новая слезинка, набухающая, набирающая вес в уголке глаза, сползающая по мосту длинных ресниц на гладкую кожу щеки, чтобы затем скатиться на подушку, превратиться в крохотное влажное пятнышко.

Свободная рука комкает одеяло, сжимает его так, что белеют костяшки пальцев.

– Нет, ты меня не разбудил...

– Все равно, уже надо вставать...

– Меня еще не вызывали отвечать...

– Спасибо, папа.

А на другом конце эфемерной нити горит свет. Человек сидит в ярко освещенной комнате, перед экраном "нави", смотрит на полки, где расселись многочисленные мягкие игрушки с даже не отрезанными ценниками. Они словно зверята, помеченные егерской штриховой кодировкой.

Рядом с безвольно лежащей рукой, из под пергаментной кожи которой проступают толстые жилы вен, дымится чашка с кофе, еще дальше стоит блюдце с тлеющей ароматической палочкой.

То, что человек говорит в телефон, не совпадает с тем, что он думает. Как будто кто-то возвел дом с тайным вторым этажом и загадочными созданиями, которые тихо, незаметно, осторожно вкрадываются в жизнь обычных людей с первого этажа.

– Я тебя не разбудил, дочка?

Ты должен был сделать контрольный звонок! Именно в это время, строго по расписанию.

– Нет, я позвонил слишком рано, но я беспокоюсь за тебя.

Твоя обязанность – беспокоиться за нее. Ведь именно ты определен ей в отцы. Ближе у нее никого нет. Пока.

– Как твои успехи в школе? Получила какие-нибудь оценки?

Она должны чувствовать себя обычной девочкой. Обычным подростком. Школа, подружки, мальчики, книги. Все как у людей.

– Удачи тебе, дочка.

Не слишком ли ты заботлив? У тебя роль странноватого, забывчивого, ужасно занятого отца, который волей судьбы оказался единственным опекуном девочки-подростка. Вас соединяют какие-то ниточки взаимной симпатии, но в целом ваши миры очень редко пересекаются.

Человек повертел в руках ароматическую палочку и загасил ее в чашке с кофе. Проклятая работа. Проклятые испытания.

Девочка тем временем смотрит на ярко-голубой экранчик телефона. "До свидания! До свидания!" – бежит темная надпись, собранная из крохотных квадратиков. Она прижимает телефон к груди и поворачивает голову.

Ее подруга не спит. Она подложила под щеку ладонь и разглядывает на девочку. Ее мысли живут в трехэтажном доме. Открытый этаж, этаж для всех, этаж для друзей, для врагов, для учителей, для случайных знакомых. Второй этаж имеет отношение к ее скрытой жизни, полной неприятных, жутких тайн. Третий этаж – этаж молчания и тьмы. Истинное предназначение его неизвестно даже ей самой, но она порой чувствует, что когда-то и он озарится ярким светом сознания, и тогда... И тогда она перестанет существовать.

– Отец? – спрашивает она у беззвучно плачущей девочки.

Девочка молчит, но все ясно и так.

– Первые дни – самые трудные.

– Каждый день для меня – первый, – улыбается девочка. Откидывает одеяло и отодвигается, прижимается к стене, освобождая место. – Иди ко мне.

Подруга выскальзывает из под своего одеяла и перебирается к ней.

– Так лучше? – спрашивает она. Ей самой не совсем удобно. Она ощущает какую-то неловкость от того, что делает нечто запретное.

– Лучше, – говорит девочка и прижимается к ее предплечью горячим лбом. – Мне приснился страшный сон.

– Сны на новом месте – вещие, – улыбается подруга. – Тебе должен был присниться суженный. Жених.

– Нет. Там не было живых людей. Мне приснилось, что я оказалась на поле страшной битвы, сплошь покрытом мертвыми телами... Словно битва закончилась очень и очень давно, но никто так и не похоронил всех этих людей. Я стояла там и... и не могла сделать и шага...

– Почему?

– Потому что тогда пришлось бы наступить на чье-то мертвое лицо, мертвое тело, руку, ладонь... Там все так перемешалось... Но мне надо куда-то идти, очень надо... Я чувствую приближение чего-то жуткого, страшного, непонятного... Я должна шагнуть и... и не могу... Меня зовут, а я стою. Просто стою среди мертвецов, единственная живая...

– Мрачный сон, – говорит подруга только для того, чтобы что-то сказать. – Знаешь, мне тоже иногда снится странный сон. Обычно я их не запоминаю, но этот... он приходит тогда, когда я почти забыла о нем, как будто напоминает, как будто не хочет, чтобы я его забыла.

– И о чем он? – шепчет девочка. Она не уверена, что хочет узнать еще одну страшную историю, но ведь подруга выслушала ее. Ей самой немного полегчала, когда она рассказала сон. Точнее, попыталась рассказать, потому что сны невозможно рассказать. Они всегда ускользают в чем-то главном, что-то теряется в них при переложении на слова, бледнеет, становится смешным и скучным.

– Мне снится, что я должна убить человека, – говорит подруга.

Девочка ждет продолжения, но подруга молчит.

– И... и... все?

– Ты считаешь, что это недостаточно страшно?

– Не знаю... Но, наверное, в нем нет ничего особенного... Мало ли кого хочешь убить от злости!

– Нет, не от злости. Это – по другому. Во сне я знаю, что весь смысл моей жизни, вся цель моего существования заключается только в этом. Я создана, рождена лишь для того, чтобы убить этого и только этого человека. Я не знаю причин, почему я должна сделать такое, но... Но это сильнее меня. Гораздо сильнее. Я чувствую себя куклой, роботом, запрограммированным на преступление. Но... но не это самое жуткое... Есть гораздо более жуткая вещь в моем сне...

– Какая?

– Я задаю себе вопрос: "А что я буду делать после того, как исполню свое предназначение?"

3

Учитель расхаживал перед доской, на которой была закреплена карта мира, и рассказывал, изредка останавливаясь для того, чтобы ткнуть указкой в часть схемы и осмотреть класс поверх очков с маленькими прямоугольными стеклами. Учитель был молод. Длинные волосы его собраны на затылке в хвост и перетянуты кожаным шнурком, что несколько необычно для школы "Кламп", но белая рубашка и широкие клетчатые брюки не отличались от предписанной уставом учебного заведения формы преподавателей.

– После падения Луны география мира изменилась. В катаклизме погибла большая часть населения планеты, а те, кто выжил, оказались перед лицом новой, не менее страшной угрозы – техиру. Кто может сказать, что представляет собой техиру?

Молчание и лихорадочное листание учебников.

– Может быть вы, Сэцуке, объясните всем присутствующим, что такое техиру? – кончик указки заставляет встать.

– Да, учитель, – Сэцуке встает. – Техиру – мир... точнее, зона смерти. Там не может существовать ничего живого... – Сэцуке замолкает. Учитель терпеливо ждет, затем говорит, качая головой:

– Сэцуке, это весьма упрощенное определение. Оно, возможно, подходит для начальной школы, но для вашего уровня совершенно не годится. Вы можете нам четко сформулировать научное определение данного феномена?

Сэцуке пожимает плечами. Учитель недоволен.

– Садись, Сэцуке. Я ожидал от вас большего, – Сэцуке склоняет голову, уши и щеки начинают гореть. От нее ожидали большего! Почему? – Ну, хорошо. С научной точки зрения, техиру представляет собой мир чистой возможности, пустоту, ничто. Возьмем такой пример. Допустим, что у нас есть бутылка с соком. Сок из нее мы выпили. Что тогда останется?

– Бутылка!

– А если убрать еще и оболочку бутылки? – спросил учитель.

– Ничего не останется!

– Изжога будет!

– В туалет захочется!

Учитель постучал по столу, прекращая общий смех.

– В чем смысл бутылки? Кто ответит?

– Чтобы в нее наливать!

– Да, чтобы наливать. Смысл бутылки в том, чтобы придать форму пустоте. Собственно, ради пустоты бутылка и делается.

– И не только!

– Да, Чихиро, и не только. Мы строим дом ради той пустоты, в которой расставим мебель и будем жить. Мы делаем чистый лист бумаги, чтобы заполнить его пустоту. Даже мысли легче приходят в пустую голову, не так ли?

– Да, господин учитель!

– Техиру – это такая же пустота, которая потеряла форму. В ней уже ничего невозможно, ни жизнь, ни смерть. Понятно?

Класс загудел.

– Отлично, никому ничего не понятно. Тогда я спрошу, а кто знает, что такое анима?

– Бутылка, – сказал Тэнри. – И даже с соком.

Все засмеялись.

Учитель снова постучал указкой, водворяя тишину.

– Зря смеетесь. Тэнри сказал, в общем-то, правильно. Анима и представляет собой ту форму, которой не хватает техиру. Анима является формообразующей субстанцией, благодаря которой все мы существуем. Итак, после открытия залежей анимы, а точнее – ее полиаллоидной формы, стало возможным создать устойчивые зоны, где человек может существовать, продолжать жить, строить новую цивилизацию. В настоящее время существует шесть мир-городов, где проживает практически все население. Если точнее, то – девяносто восемь и семь десятых процента человечества. Делаются попытки создания небольших городов, но пока это только эксперименты.

Учитель остановился и посмотрел на притихших учеников.

– Не самый радостный мир тот, в котором мы живем. Как вы считаете?

– Да...

– Нормальный!

– Ну и что?

– А как было раньше?

– Никто не знает!

Сэцуке смотрела на учителя. Почему-то ей казалось, что его вопрос вновь задан ей, только ей, словно именно от ее ответа будет зависеть – достоин ли мир существования или уже пришла пора прекратить его медленную агонию. Как ты считаешь, Сэцуке? Ведь так просто – сказать "да" или "нет"!

– Итак, вернемся к географии. Кто может назвать все мир-города? Кто блеснет своей эрудицией? Фусо? Пожалуйста, слушаем вас.

4

Дом, где жила Банана, находился в районе Ецира, почти на самой границе с Асией, откуда доносился непрерывный индустриальный гул безостановочно работающих заводов, фабрик, электростанций, перемежающийся гудками поездов, лязгом движущихся составов и сиренами, отмечающими начало и конец очередной рабочей смены.

По пустым улицам гулял ветер, насыщенный запахами пыли, цемента, расплавленной смолы, как будто где-то поблизости шло строительство. Обветшалые, полуразрушенные приземистые дома соседствовали с унылыми многоэтажками, украшенными лишь сохнущим на воздухе серым бельем. Дети бледными куклами возились в земле, пытаясь совками поддеть окаменелый слой мертвой почвы.

Ерикку остановил машину около трехэтажного и на вид абсолютно заброшенного строения, исполосованного безобразными ржавыми отметинами. Несколько остовов машин преграждало дорогу к подъезду, так что свой автомобиль Ерикку пришлось оставить на дороге.

По бокам дом подпирали длинные бараки, огороженные искореженными заборами с рваной металлической сеткой. На одном из ободранных столбов сидел такой же ободранный кот и одним глазом смотрел на человека.

Место, которое Банана выбрала для проживания, было странным, если не сказать жутковатым. Почему именно здесь? Ведь у нее имелась постоянная работа, и она могла позволить снимать себе квартиру подальше от Асии.

Дверь в дом не запиралась, а почтовый ящик оказался полностью забит рекламными проспектами, журналами в прозрачных упаковках, газетами, конвертами, квитанциями. Банана не утруждала себя разбором корреспонденции. Ерикку вытащил весь скопившийся хлам, чтобы позже в нем разобраться, и вошел внутрь.

Лестницу захламляли битый кирпич, осколки стекла, обломки штукатурки. Приходилось тщательно выбирать место, чтобы поставить ногу и не пропороть ботинки. Скудный свет проникал сквозь запыленные окна. По стенам шли неприличные надписи и рисунки. Ощутимо пахло кошками и сыростью.

На площадке первого этажа находилось три пустые квартиры. Двери отсутствовали, прихожие и коридоры так же грязны и замусорены, и Ерикку не стал проходить в комнаты, дабы осмотреть их тщательнее.

Квартира Бананы располагалась на втором этаже. Она единственная имела стальную дверь, но при этом не была заперта, так что ключ, который Ерикку взял из личного ящика бывшей напарницы, ему не понадобился. Дверь оказалась очень тяжелой, но петли были хорошо смазаны, и она распахнулась почти беззвучно.

Маленькая прихожая, кухня, зал, туалет. Чистота и почти полное отсутствие мебели. Застеленный матрас на полу в зале, большая картонная коробка из под телевизора, в которой лежали вещи, на кухне – табурет и газовая плита с автономным баллоном, в туалете – унитаз и крошечный душ. Все.

Ерикку растерянно осмотрелся в поисках какого-нибудь столика, кресла, и в конце концов свалил бумаги на подоконник. Стекла в окнах были целыми, но настолько грязными, что свет почти не проникал в квартиру. Электричество в доме отсутствовало.

– И как ты здесь жила, Банана? – спросил растерянно Ерикку. Голос в пустой квартире приобретал особую гулкость. – И почему ты жила именно здесь?

Образ молодой девушки не вязался с аскетичной обстановкой, больше подходящей ему, Ерикку. Да и то, пожалуй, даже он, Ерикку, не смог бы обходиться без некоторых благ цивилизации. Света, например. Или соседей. Все таки это опасно – жить в таком месте совершенно одной.

Ерикку попытался вспомнить – упоминала ли Банана что-то о том, как и где она жила, приглашала ли его в гости, или он пытался напроситься к ней, но ничего подобного в памяти не сохранилось. Обычная работа, бесконечные дежурства, в общем – пребывание в непрерывно отупляющем состоянии, когда не разбираешь – день сейчас или уже ночь, когда нет никакого желания не то что лезть кому-то в душу, но и вообще разговаривать, когда возвращаешься домой лишь для того, чтобы упасть лицом в подушку, провалиться в темноту, а затем под настойчивый вой будильника из этой темноты вынырнуть...

"И только не говорите мне, Ерикку, что такова жизнь, – сказала Банана. – Разве то, что происходит с нами, не есть следствие того, что мы есть сами по себе?"

Ерикку стал выкладывать вещи из коробки, тщательно их осматривая. Там оказались перемешаны белье, чулки, юбки, кофточки, по углам коробки были всунуты несколько пар легких ботинок на плоской подошве, свечи, фонарик и упаковка батареек. Ничего необычного, если не считать то, что как правило девушки хранят вещи в шкафах, комодах, чемоданах, вешают их на плечики, на спинки стульев и все такое прочее, но только не сваливают беспорядочной грудой в картонную коробку!

"Какое твое дело, Ерикку, – прошептала Банана. – И что ты можешь знать о девушках, старый холостяк?"

– Твоя правда, Банана, – процедил сквозь зубы Ерикку. – Я ни черта не понимаю в девушках, но только потому, что они ведут себя как девушки, а не как нищие и брошенные старухи. Если бы кто-то другой привел меня сюда и сказал, что здесь и жила Банана, то я бы счел это дурной шуткой.

Так-то лучше. Лучше разговаривать вслух. Заклясть липкую тишину своим сиплым бормотанием.

Разбор корреспонденции тоже ничего не дал. Обычные рекламные проспекты с обещанием скидок, сообщения об умопомрачительных выигрышах на толстых конвертах с надписями "Строго конфиденциально!", каталоги мебели и одежды. Хлам. Ненужный хлам, который Банана не удосуживалась вытаскивать из ящика. И правильно делала.

Ерикку поискал в карманах ароматические палочки, выбрал одну наугад из пачки и зажег ее. Дым от тлеющего кончика поднимался вертикально вверх, как будто оранжевая река струилась по беспредельной равнине, освещенной заходящим солнцем. Ерикку сел на подоконник и достал завернутый в бумагу куб.

Вот еще одна проблема, вот еще одна загадка – что это такое? Он развернул бумагу и подставил странный предмет под пробивающиеся сквозь слой пыли на окне солнечные лучи. Закругленные грани, множество хаотично проделанных отверстий, а если расположить куб под определенным углом к свету, то можно заметить пересечение тонких линий, словно у дешевой пластмассовой головоломки, какие продают в любом магазине игрушек, и нужно только отыскать особую точку, от нажатия на которую штуковина развалиться на множество крохотных деталей, собрать которые воедино еще труднее, чем разобрать.

Зажав ароматическую палочку в зубах, Ерикку вертел и ощупывал куб. Почему-то у него была совершенно идиотская уверенность, что только здесь, в квартире Бананы, он сможет разгадать головоломку, и что она действительно связана с его бывшей напарницей, которая выглядела, как самая обычная молодая девушка, пришедшая после училища служить в полицию, но на самом деле...

"Что – на самом деле, Ерикку?" – засмеялась Банана.

Но на самом деле вряд ли была той, за которую себя выдавала. Слишком уж не вязались, не совпадали два образа – Банана-на-работе и Банана-в-домашней-обстановке.

"Ты еще не знаешь всех моих тайн, Ерикку!" – сказала Банана.

Узнаю, пообещал Ерикку, обязательно узнаю. Потому что я из тех старых ищеек, которые идут по следу до самого конца, и в своей охоте не боятся зайти слишком далеко, ведь истина – еще дальше.

5

– Привет, Сэцуке! Привет, Агатами! – перед ними стояли все так же сладко улыбающаяся Фумико, смущенная Дора-Листик и презрительно выпятившая нижнюю губу Иту – вся сто пятая комната в полном комплекте.

– Привет, – сказала Сэцуке и покосилась на Агатами. Та продолжала мрачно разглядывать книгу и на приветствие девочек никак не отреагировала.

– А ты очень миленькая, Сэцуке, – сказала Фумико. – Мы хотели предложить, что если тебе не с кем будет провести свободное время, то ты всегда можешь заглянуть к нам. Правда, Дора? Правда, Иту?

Дора виновата улыбнулась. Ее косички продолжали торчали в разные стороны, а мятая длинная юбка перекосилась на один бок. Листик прижимала к груди книги, а очки с толстыми стеклами сползли на самый кончик носа.

Иту меланхолично жевала резинку и пыталась ее надуть, так что между влажных губ показывался розовый язычок, выдавливающий тонкую пленку жвачки. Как у змеи, подумала Сэцуке.

Несмотря на откровенное неприятие этой компании со стороны Агатами, сама Сэцуке не видела в девочках ничего отталкивающего. Обычные девчонки, каких сейчас много гуляло по парку школы, благо что денек выдался солнечный и теплый. То, что Фумико верховодила и откровенно понукала слабой Дорой, тоже ничего плохого не значило. В любой компании всегда так. Вот разве Агатами не верховодит в их компании?

– Я обязательно зайду к вам, – сказала Сэцуке. – Я еще мало кого знаю в школе.

Фумико наклонилась к Сэцуке, приложила ко рту ладонь и демонстративным шепотом сказала:

– С такой соседкой, как у тебя, Сэцуке, ты еще не скоро со всеми познакомишься.

Иту наконец-то выдула большой зеленоватый пузырь. Пузырь лопнул и прилип к ее губам и подбородку противной липкой пленкой.

– Точно, – сказала Иту. – Большей зануды, чем Агатами, в "Клампе" не найти.

Листик вздохнула и перехватила поудобнее сползающие вниз книжки.

Сэцуке несколько опасливо оглянулась на Агатами. Но та мрачно-невозмутимо листала учебник.

– Она хорошая подруга, уверяю вас, – заступилась за Агатами Сэцуке. – Всем надо дружить. Зачем ссориться?

Иту отодрала резинку от подбородка, скатала из нее шарик и бросила в урну.

– А мы никогда и не ссоримся, Сэцуке. Мы просто придерживаемся правил нашего клуба, – сказала Иту.

– Какого клуба? – спросила Сэцуке.

– Нашего, – развела руками Фумико. – Мы все члены клуба "Веселые девчонки". Мы всегда держимся вместе, защищаем друг дружку, меняемся интересными вещичками. Ходим на танцы, и все такое прочее. Хочешь к нам присоединиться?

Сэцуке растерялась.

– Ну... я не знаю. Я никогда не была членом клуба. Для этого что-то надо сделать?

Фумико взяла Сэцуке под руку.

– Прогуляемся, и я тебе все подробно расскажу.

Сэцуке оглянулась на Агатами, словно ожидая с ее стороны каких-то возражений, укоров, что, вот, тоже мне подруга, оставляешь меня одну, а сама... Но Агатами продолжала сосредоточенно листать книгу и водить по строчкам пальцем. Что она там нашла, слегка раздраженно подумала Сэцуке. Хоть бы знак какой-то подала. Или прямо сказала: "Отвали, Фумико, не трогай мою подругу", или, например: "Я очень занята, Сэцуке, делай что хочешь".

А с другой стороны, разве она сама не может решать – погулять ей с Фумико, Итой и Дорой, или нет? Она свободный человек! Конечно, мнение Агатами об этих личностях ей, вроде бы, известно, хотя та и не высказывалась прямо, но по выражению лица, мелким замечаниям и прочим таким вещам не трудно догадаться, что Агатами от компании Фумико, мягко говоря, не в восторге. Но ведь и у Сэцуке есть право на то, чтобы составить собственное мнение! Тем более, что ничего плохого Фумико, Иту и Дора ей не сделали. А даже наоборот, подошли поболтать, пригласили прогуляться.

– А почему вы не дружите с Агатами? – спросила Сэцуке.

Они шли по дорожке, выложенной бордовыми плитками. Желтые и красные листья шуршали под ногами. Теплый ветерок раскачивал ветви деревьев.

– Это она с нами не водится, – сказала Иту. Иту пристроилась с другого бока и тоже держала Сэцуке под руку. Дора семенила сзади. – Она считает нас когяру.

– Когяру? А что это такое? – удивилась Сэцуке. Это словечко в адрес Фумико она действительно слышала от Агатами.

Иту захихикала, зажав ладошкой рот. Фумико сладко улыбнулась:

– Это такие девочки, Сэцуке, которые встречаются с взрослыми, очень взрослыми мужчинами.

– Зачем?

Иту рассмеялась, но Фумико серьезно сказала:

– Какая ты глупая, Сэцуке. Это же очевидно... Затем, чтобы поразвлечься.

– А почему со взрослыми? Неужели со сверстниками нельзя развлекаться?

– Ну, это надо спросить у взрослых мужчин, – Фумико крепко сжала локоть Сэцуке. – Почему-то им больше нравится проводить время с девочками нашего возраста. И за это они готовы делать этим девочкам... ну... дорогие подарки. Платья, косметику и все такое... Это, конечно, ужасно неприлично и даже незаконно, но...

Сэцуке, наконец, поняла и покраснела.

– Ужасно, – прошептала она. – И вы... этим...

– Нет, Сэцуке, – спокойно сказала Фумико, – мы этим не занимаемся. Мы ведь не подкидыши, как Агатами. У нас есть родители, которые дают нам деньги на карманные расходы.

Иту прыснула.

– Да, на карманные расходы. Нам вполне хватает. Зачем искать другие приключения? – Фумико остановилась, нагнулась и подняла кленовый лист. – Посмотрите, девочки, какой он красивый! Я его вклею в альбом.

– Прелесть, – согласилась Иту.

– Очень красиво, – сказала Сэцуке. Ей вдруг стало стыдно за Агатами, назвавшей Фумико столь неприличным словом. Но что-то в сказанном Фумико ее насторожило. Если они не подкидыши, не сироты и им незачем этим заниматься... ну, встречаться со взрослыми и получать от них подарки, то Агатами, которая родителей не имеет... И, кстати, откуда у Агатами целый чемодан денег?!

Сэцуке расстроилась. Неужели Агатами ведет себя настолько непристойно? Или Сэцуке все же ошибается? Ведь Агатами сказала, что у нее есть какая-то работа. А какая работа может быть у девочки ее возраста?

– Так вот, Сэцуке, давай я тебе расскажу про наш клуб, – Фумико потянула Сэцуке за собой, и они снова пошли по дорожке. Тут же прогуливались другие школьники, сидели на лавочках, болтали, некоторые что-то рисовали в альбомах, щурясь от яркого света.

– Смотри, смотри! – внезапно затормошила Иту Сэцуке. – Смотри какой красавчик! Правда, красавчик?

Давешний учитель географии с собранными на затылке в длинный хвост волосами задумчиво шел им навстречу.

– Здравствуйте, господин Авель, – уже не сладко, а даже приторно промяукала Фумико.

Господин Авель остановился.

– Здравствуйте, девочки.

– Вы сегодня особенно хорошо выглядите, господин учитель, – защебетала Иту. – Белая рубашка вам очень идет. Ваша жена так внимательно следит за вашей опрятностью!

Господин Авель усмехнулся.

– Я, к сожалению, еще не женат Иту.

– Значит, это все вы сами! – всплеснула Иту руками и заморгала глазами, словно глупая кукла. – Какой вы молодец, господин учитель!

– Спасибо, – поклонился Авель. – Кстати, Фумико, тебя искала госпожа Окава. Зайди, пожалуйста, к ней в кабинет. Она хочет с тобой поговорить.

– А вы сейчас не туда идете, господин Авель? – хитро спросила Фумико. – Тогда можно я с вами?

Фумико отпустила руку Сэцуке и вцепилась в локоть учителя: