Текст книги "Догма кровоточащих душ"

Автор книги: Михаил Савеличев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Агатами забросила сумку на подоконник и забралась туда же с ногами.

– Располагайся, – предложила она Сэцуке.

– А у тебя есть кто-нибудь из родных? – набралась смелости спросить Сэцуке. Ей показалось, что они с Агатами уже достаточно знакомы для подобных расспросов.

– Нет, я – одинокая крыса, – беззаботно сказала Агатами и провела пальчиком по стеклу. – Всю жизнь по приютам. Личная собственность фонда "Стереома".

– Как это? – удивилась Сэцуке.

– Да так, – пожала плечами Агатами, – я уже столько им задолжала за содержание, что всей жизни не хватит расплатиться. Меня терпят из-за индекса.

– Какого индекса? – не поняла Сэцуке.

Агатами с удивлением посмотрела на Сэцуке.

– Анима-индекс. У меня высокий анима-индекс. То есть, был высокий, пока... А, ладно, какое это имеет значение.

Какое это имеет значение... Агатами вздохнула и прислонилась к холодному стеклу лбом. Что ж, и ее существование не менее загадочно, чем существование Сэцуке и многих других в этом паршивом приюте. Для чего-то они все нужны, для чего-то их готовят, но только не говорите мне, что нас готовят к обычной взрослой жизни! Мы приходим сюда ниоткуда и уходим в никуда. Как будто наступает время, и кто-то включает лампочки – раз – появилась Агатами, два – появилась Сэцуке. Затем этот кто-то так же их и выключит.

– А у тебя здесь есть друзья? – снова спросила Сэцуке.

– Есть, – сказала Агатами. Два озабоченных извращенца. Пойти, надавать им еще, что ли? В воспитательных целях. На уроках вон как тихо сидели. Даже не подошли. Гордые. Или трусливые. Спор у них возник, видите ли.

Сэцуке набрала поглубже воздуха и выпалила:

– А... мы будем с тобой дружить?

Агатами протянула руку:

– Меня зовут Агатами.

Сэцуке показалось, что девочка над ней издевается. Она непонимающе смотрела на ее ладонь.

– Ты хочешь подружиться? – спросила Агатами.

– Да...

– Тогда представься, и пожмем друг другу руки. Таков обычай.

– А-а-а... Меня зовут Сэцуке, – Сэцуке и Агатами пожали друг другу руки. – И это все?

– Ну, можно еще поцеловаться, но я не люблю подобных нежностей, – весело сказала Агатами.

11

Императорское Око стоял перед резервуаром и смотрел как в золотых струях анимы парит Божественное Дитя. Большая голова, крохотные ручки и ножки омывались плотными, вязкими потоками. Если приглядеться, то можно было заметить, что анима впитывается в его бледную кожу. За пределами ярко освещенного круга в густой полутьме скрывались нагромождения аппаратуры, и оттуда доносились гудение трансформаторов, писк систем жизнеобеспечения, нагнетающих по многочисленным проводам и трубкам кровь, питательные растворы, кислород, слышались неразборчивые переговоры дежурной смены.

– Как идут наши дела? – прошипел динамик. Божественное Дитя открыло глаза, и Императорское Око поежился от этого пристального взгляда.

– Все идет согласно графику, Император, – сказал Императорское Око. – Мы потеряли первую модель, но вторая модель уже хорошо себя зарекомендовала.

– Первая модель утеряна, – повторило Божественное Дитя. Равнодушный, синтезированный голос. – Где она?

Императорское Око прокашлялся.

– Вне досягаемости, Император. О ней надо забыть. Я предупреждал...

– Предупреждал! – Божественное Дитя медленно закрутилось в потоке. Многочисленные провода, пронизывающие уродливое тельце, окутались сиянием недовольства. Божественное Дитя недовольно. Уже хоть что-то. – Твои предупреждения всегда бессмысленны!

– Мои предупреждения всегда обоснованы, Император, – твердо сказал Императорское Око. – Транспортировка развитой формы алкаэста по анима-коридору было изначально безнадежным предприятием. Я предлагал ограничиться зародышем, что, в конечном счете, и пришлось сделать.

Свечение, исходящее из резервуара, увеличивалось, и колоссальный зал постепенно проявлялся из мрака. Казалось, что ледяная тьма подтаивала под воздействием теплого света, растекалась грязными ручьями, оставляя вокруг проложенных русел холмики нечистого снега – массивные ящики вычислителей, баллоны с кислородом и очищенной водой, решетки аккумуляторов, омываемых голубоватыми парами углекислого газа.

– Ладно, ладно, – просипело Божественное Дитя. – Полевые испытания тоже кое-что значат.

– Да, Император, получены любопытные данные. Модель продемонстрировала высочайший уровень поглощения. Тридцать семь процентов от мощности анима-потока. При этом возник весьма устойчивый клиппот. Его последствиями сейчас занимается господин канцлер лично.

– Он уже встречался с Итиро?

– Да, Император, встречался. Принц не отказывается от своих обещаний и надеется на продолжение сотрудничество по проекту.

Божественное Дитя теперь переворачивалось вниз головой, вяло шевеля рудиментарными ножками.

– Отвратительное зрелище, – просипел динамик. – Ты согласен?

Императорское Око кивнул. Отвратительное. Рождение всегда отвратительное зрелище. Гораздо более отвратительное, чем смерть. Уж он-то знает, что в смерти нет ничего ужасного.

Сколько раз умирал и возрождался Император, и Императорское Око всегда был рядом с ним. Он держал его за руку, когда жизнь протекала сквозь ветхую кожу, когда ввалившиеся, безумно-старые глаза смотрели в потолок, а костлявое тело становилось настолько легким, что казалось – дунь шальной сквозняк, и он подхватит Императора, как сухой лист или пушинку, поднимет в воздух и унесет вместе с собой за линию жизни и смерти, в багровые язвы растущей техиру. Он же держал Божественное Дитя, когда полиаллой и анима прекращали формировать жизнеспособную особь, когда Император был лишь безмозглой рыбкой, свернувшейся в густом золоте эмбрионального сейфа, а душа его парила среди созвездия сфирот, готовясь к вечному возвращению.

Он умирал и возрождался, умирал и возрождался, и вместе с ним возрождалась и умирала вселенная, мир смерти сжимал мир жизни, по каплям выдавливая из него свет творения, но затем мир жизни расправлялся, вдыхал аниму, простирал свои крылья над техиру, и лишь предустановленная гармония равновесия спасала небытие от исчезновения.

Все имеет свой конец и свое начало. Даже Император. И только Императорское Око лишен этого дара ущербных богов. Он рожден, чтобы не умирать – вечный соглядатай Адама Кадмона, его клеврет, сенешаль, надежное хранилище всех тайн мира.

Божественное Дитя купалось в потоках анимы, набирало тяжесть существования после путешествия к первоокеану, возвращало себе тело, а с телом – могущество.

– Нет ничего на свете, чего бы я не возжелал за свою вечную жизнь, – сказал наконец Император, – и нет ничего на свете, что могло бы удовлетворить мои желания.

– Да, Император, – согласно склонил голову Императорское Око.

– Однажды Принц Итиро изволил сказать, что они, боги, уже не могут создать человеческое существо, которое бы их ненавидело, – динамик засипел, безнадежно пытаясь воспроизвести смех Божественного Дитя. – Что ж, зато человек все еще может создать таких богов, которых он ненавидит!

– Да, Император.

Божественное Дитя сделало лапкой нетерпеливое движение и подплыло к стеклу аквариума:

– Я очень надеюсь на нее, мой друг! Я устал вечно возвращаться в эти миры, но... но я все еще люблю тех, кто воссоздал меня. Но наша девочка должна их возненавидеть! Ее нужно провести такими лабиринтами, так смешать жизнь и смерть, чтобы она не смогла заметить, как ее любовь к Создателям превратилась в ненависть к ним! Ты это сможешь устроить, мой друг.

Императорское Око снова кивнул.

12

– А почему в нем дырки? – спросила Агатами, разглядывая медведя Эдварда.

Уродские школьные платья были сняты, и девочки переоделись в домашнюю одежду. Агатами выделила Сэцуке свои брюки, которые были ей уже малы, и футболку, а сама натянула шорты и накинула просторную мужскую рубашку.

Розовая ткань из плотного хлопка приятно касалась кожи ног. Словно внутри брюк имелся какой-то источник тепла и согревал замерзшие колени. Рисунок черного ангела на футболке слегка побледнел от многочисленных стирок, но в целом Сэцуке себе понравилась – из зеркала на нее большими серыми глазами смотрела обычная домашняя девочка.

– Какие дырки? – не поняла Сэцуке. Агатами бросила ей игрушку, и только сейчас Сэцуке увидела, что в груди и животе медведя имеются два неряшливых отверстия, откуда торчат клочки ваты. – Не знаю... Раньше все было нормально... кажется... А вдруг сюда кто-то заходил без нас и специально испортил Эдварда? – мысль была сколь объясняющей, столь и ужасной. Значит у нее появились такие недоброжелатели, которым ничего не стоило пробраться в запертую комнату и испортить единственную вещь Сэцуке, которая у нее осталась.

Глаза наполнились слезами, губы задрожали. Сэцуке бессильно опустилась на кровать и прижала игрушку к себе. Единственное, что у нее осталось не только от дома, но и вообще от той прошлой и теперь очень далекой Сэцуке, которая жила в каком-то волшебно беззаботном мире.

– Не будь дурой, – грубовато сказала Агатами. – Сюда никто не мог войти. Разве что воспитатели. Но твой медведь им ни к чему. К тому же... Дай-ка своего Эдварда сюда.

Сэцуке с некоторым беспокойством смотрела, как Агатами ощупывала дыры своими длинными пальцами с аккуратно ухоженными ногтями. Агатами поймала взгляд девочки и усмехнулась:

– Терпеть не могу длинных ногтей. Лучше всего – вот так. И в работе не мешают.

– В работе? – удивилась Сэцуке.

– Да, в работе, – сказала Агатами. – Так, посмотрим, что у него внутри... – ее палец погрузился в дыру на животе медведя.

– Осторожнее!

Агатами погладила медведя и положила рядом с собой.

– Набит ватой, как обычный плюшевый медведь. Имеется две дыры, очень похожие на входные пулевые отверстия, но при более тщательном осмотре самих пуль обнаружено не было.

Сэцуке, разинув рот, слушала деловитый комментарий Агатами.

– Ты похожа на детектива, расследующего преступление!

Агатами рассмеялась:

– Насмотрелась сериалов по ящику. Там есть одна тетка-судмедэкспорт, которая трупы осматривает. У нее такой же занудливый голос. А медведя надо зашить, если он тебе так дорог...

– Дорог, – подтвердила Сэцуке. – Иногда мне кажется, только ты не смейся... Не будешь смеяться?

– Не буду, – серьезно сказала Агатами.

– Честно-честно?

– Честно-честно.

– Так вот, иногда мне кажется, что Эдвард со мной разговаривает!

Агатами открыла рот и внимательно посмотрела на медведя, как будто ожидая, что прямо сейчас к нему вернется дар речи.

– И что он говорит?

Сэцуке пожала плечами:

– Мне ведь это только кажется. Я ничего не слышу на самом деле, но иногда в воспоминаниях проскакивает... словно мы разговаривали... даже не разговаривали, а так... болтали.

Агатами помолчала, а потом как-то странно поинтересовалась, будто через силу произнося каждое слово:

– Хочешь получить очень хороший совет, Сэцуке?

– Да.

Агатами похлопала медведя по лапе:

– Избавься от игрушки. Чем меньше у тебя будет собственных вещей, вещей, которые тебе дороги, с которыми ты не можешь легко расстаться в любой момент, тем... тем лучше для тебя.

Сэцуке всплеснула руками:

– О чем ты говоришь, Агатами?! Почему? Почему ты так советуешь?

Агатами подошла к столу, подвигала манипулятором, активируя терминал "Нави". Сэцуке смотрела на ее коротко остриженные фиолетовые волосы, сквозь которые просвечивала розовая кожа затылка, и ей казалось, что Агатами ничего не ответит. Она почему-то знала, что подруга права, что это лучший совет, который только может дать один близкий друг другому близкому другу, потому что это был жестокий совет, а лишь настоящие друзья могут не боясь говорить жестокую правду. Но...

Сэцуке взяла Эдварда на руки и прижала к себе. Он пах домом. Далекий, полузабытый запах тепла, уюта, защищенности, будоражащий, пробуждающий смутные тени воспоминаний о той жизни, которой уже нет, которой, может быть, и не было.

– Иди сюда, – позвала Агатами. – Смотри. Это тебе должно понравиться.

На экране "Нави" развернулась сложенная из разных квадратиков картинка, где в каждой ячейке двигались люди, снимали что-то с вешалок, рассматривали в витринах, выходили из широких дверей с большими пакетами.

– Что это? – спросила Сэцуке.

– Терапия, – объяснила Агатами. – Тебе, а заодно и мне, требуется небольшой курс покупко-терапии. А это то место, где мы ее можем получить!

– Магазин, – догадалась Сэцуке.

– Не просто магазин, – подняла указательный палец Агатами, – а "Рапунцель" – крупнейший торговый центр Брии, если не всего Хэйсэя! Многочисленные этажи, многокилометровые пространства, где можно выбрать все, что понадобиться школьнице – от нижнего белья до красивых шмоток! Идем?

Сэцуке смутилась.

– А нам можно? Можно выходить из школы?

Агатами рассмеялась.

– Ты думала, что мы здесь как в тюрьме? Ходим стройными рядами на прогулки и в туалет? На этот счет не беспокойся! И выпустят, и впустят, никто слова не скажет. Только держись рядом со мной.

– Но... Агатами, там, наверное, все очень дорого? Я боюсь, что мне не хватит денег на карточке...

Агатами встала, подошла к шкафу и вытащила из под него большую сумку. Стряхнула с нее пыль и водрузила на стол. Открыла замок. Сэцуке с опаской заглянула внутрь и увидела, что сумка набита пачками денег, небрежно перетянутыми разноцветными резинками.

– Этого будет достаточно? – иронично спросила Агатами.

13

Рюсин сверялся со своим наладонникам и командовал, когда надо было переходить с дорожки на дорожку. Уже начинало смеркаться, под куполом, накрывающим улицу, постепенно разгорались огни. Гроздья фонарей отбрасывали острые разноцветные лучи, которые, словно иглами, пронизывали рекламные голограммы. Если перегнуться через перила, то можно было увидеть, как по многочисленным нижним ярусам идут потоки машин, проносятся скоростные поезда метро, и все это движение, многоцветие, огни отражаются на зеркальных боках многоэтажников, соединенных друг с другом ажурными мостами, по которым так же идут и едут люди.

Указатели как-то терялись среди хаоса города, а желтые электронные схемы, мимо которых иногда проезжал эскалатор, казались столь запутаны, что походили скорее на младенческие каракули, и где было невозможно разобраться в многоцветном переплетении разноуровневых улиц с крупными точками, отмечающими месторасположение магазинов, ресторанов, кафе, клубов и прочих заведений, рассчитанных на то, чтобы принять в свое чрево усталого, голодного, скучающего посетителя и через какое-то время отрыгнуть того же посетителя еще более усталым, но сытым и довольным.

Агатами и Тэнри ехали немного впереди. Тэнри держал сумку с деньгами и, кажется, пытался взять Агатами за руку, но та нежностей не позволяла и гордо смотрела вверх. Рюсин прохаживался стилом по яркому экранчику, крутил головой во все стороны и громко сообщал:

– Переходим на путь "С"! Сходим с дорожки и идем вон по тому мосту! Ориентир – книжный магазин! Наша дорожка – синяя!

Город пугал Сэцуке. Ей самой хотелось ухватиться за руку Рюсина, вцепиться в него покрепче и не отпускать. Она бы так и сделала, если бы не стеснялась. А то еще возомнит о себе что-нибудь... или о ней... Не успели познакомиться, а она уже на шею готова повеситься. Не на шею, поправила Испуганная Сэцуке, а за руку. Ты бы и на шею повесилась, возразила Рассудительная Сэцуке, тебе только дай волю! Стой, где стоишь и не моргай!

Агатами надоели раскаянные фразы Тэнри о том, что на самом деле он ничего этого не хотел, что он никакой не извращенец, а сделал это исключительно в воспитательных целях, и если Рюсин вполне справедливо получил от Агатами по ушам, то он, Тэнри, почти ни в чем не виноват, а если и виноват, то только в том, что ему небезразлична озабоченность друга, которая в один прекрасный момент может завести его не на ту дорожку, по которой ходят приличные люди...

Последние слова о дорожке, которые Тэнри наверняка вычитал из какого-то учебника по этике, окончательно разозлили Агатами. Она уже слегка жалела, что не избавилась от этих "прилипал" еще в пансионате, когда они виноватыми собачонками увязались за ней и Сэцуке.

– Вас, мальчишек, одно только в девчонках интересует! – толкнула Агатами Тэнри. – Как вам вообще такое в голову пришло! Ладно, что вы еще на меня нарвались, а не пошли сразу спрашивать у Сэцуке!

– Агатами, – Тэнри перехватил сумку поудобнее. Камни они что ли туда наложили? – Хватит... Я же извинился. Хочешь, я и у Сэцуке извинение попрошу?

– Только попробуй, – показала кулак Агатами. – Знаю я вашу подлую хитрость. "Извини меня, Сэцуке!", – передразнила девочка. – "За что?" – "За то, что хотели узнать твой любимый цвет!". Тьфу!

Тэнри оглянулся. Рюсин с потерянным видом осматривался по сторонам, а Сэцуке в нелепых обносках Агатами прислонилась задом к перилам, скрестила руки на груди и смотрела куда-то вверх. Вращающиеся прожекторы высвечивали в сумраке множество блесток, которые теплыми снежинками усеивали людей и эскалаторы.

– Сходим, – наконец сказал Рюсин и соскочил на неподвижную зеленую дорожку.

– Как ты только здесь во всем разбираешься, – сказала Сэцуке. – Я бы сразу потерялась.

– Я – тоже, – буркнул Рюсин. Ему до сих пор было неловко разговаривать с Сэцуке, словно девочка знала об утреннем происшествии и могла составилть о Рюсине самое плохое мнение. – Мы и потерялись.

– Что случилось? – спросил Тэнри. – Опять не туда свернули?

– У меня нет этого места на карте, – пожаловался Рюсин.

– Ну-ка, – Агатами забрала наладонник у Рюсина. – Тормоз, ты куда нас вообще завел?!

Сэцуке место, где они сейчас находились, понравилось. Эскалаторы двумя узкими реками втекали под купол из разноцветного стекла, к высокому потолку взметались резные колонны, посредине зала, или площади на постаменте возвышалась скульптура ангела. Широко раскрытые крылья отбрасывали глубокие тени на мраморный пол, и казалось, что если вглядеться во тьму, то там можно разглядеть сияние крошечных огоньков.

– Это, к твоему сведению, Площадь Ангела! Усек? Ан-ге-ла, – Агатами показала Рюсина на постамент. – А нам нужна – Площадь Звезды! Зве-зды!

Рюсин разозлился:

– Ты сама ничего не соображаешь! Зачем тебе Площадь Звезды?! Площадь Звезды и рядом с "Рапунцелем" не стояла!

– Ага, зато Площадь Ангела – стояла! Что ж ты квакаешь, что потерялся?!

– Я не квакаю!

– Хорошо, – внезапно успокоилась Агатами. – Тогда покажи мне маршрут, которым ты нас вел.

Тэнри подошел к Сэцуке и с облегчением поставил сумку на скамейку.

– Красивая скульптура, – сказал он.

– Красивая, – вздохнула Сэцуке. – Только никто этого не замечает...

Тэнри огляделся. Люди ехали по дорожкам, смотрели себе под ноги, читали газеты. Иногда среди замерших и каких-то неживых фигур возникало движение – маленьким детям надоедало держаться за руки мам и пап, и они принимались носиться по эскалатору, спрыгивая на неподвижные участки и затем вновь запрыгивая на убегающую дорожку.

– Все заняты своими делами. Если бы мы не заблудились, то тоже не обратили бы на нее внимание.

– Я бы обратила, – сказала Сэцуке.

Подошли растерянный Рюсин и кипящая от ярости Агатами.

– Ну что? – поинтересовался Тэнри. – Разобрались?

– Разобрались, – кивнул Рюсин. – Если бы она еще не орала, то я бы быстрее разобрался!

Агатами схватила Сэцуке за руку и потащила за скульптуру ангела, где оказался длинный коридор, выведший их на верхние галереи "Рапунцеля". Отсюда торговый центр представал пугающим по своему размаху и запутанности городом в городе, лабиринтом, мешаниной прозрачных коридоров-"макаронин", по которым неторопливо разгуливали люди и рассматривали блистающие витрины, переполненные разноцветными конфетти платьев, курток, брюк, обуви, телевизоров, вычислителей, велосипедов, машин, шоколада, напитков, в общем всего того, и еще больше – сверх того, что должно сделать жизнь каждого посетителя торгового центра не только удобной, но и счастливой.

В сверкающие многоугольники магазинов вклинивались островки развлекательных центров, откуда доносилась музыка, вспыхивали салатовые, карминные, пурпурные лучи лазерного представления, выводящие по воздуху виртуальными кисточками почти мгновенно выцветающие пастельные пейзажи.

– Ура! – заорал Рюсин.

– Ура! – подхватили Сэцуке, Агатами и Тэнри. – Ура!

14

Эксперты в белых халатах, масках и прорезиненных перчатках возились за стойкой, собирая глиняные осколки в пакеты. Манга так и осталась лежать около кассы, и с ее страниц таращились кровожадные демоны. Патрульные машины освещали место происшествия прожекторами, а вспышки проблесковых маячков изрядно действовали на нервы.

Ерикку сидел за столиком и смотрел на пакет с тем, что Банана купила перед самой своей смертью. Ему казалось, что стоит притронуться пальцами к бумажной упаковке, и он почувствует тепло стаканчиков с кофе, которое оказалось долговечнее человеческой жизни. Ружье валялось тут же на столе, и от него кисло пахло порохом.

– Соболезную, – сказал Бензабуро, опускаясь на противоположную лавку.

Ерикку ничего не ответил. Да и что тут ответишь? Ну, соболезнует. Ну, высказывает слова искреннего сочувствия. Разве этим теперь поможешь Банане?

Бензабуро потрогал пальцем ствол ружья:

– Иногда такое случается. Очень сожалею.

Да, случается. Стоит допустить малейшую оплошность, и такое незамедлительно случается. Мы чересчур много думаем о том, что необходимо сделать, и совсем не думаем о том, чего делать не следует. Почему же это случилось? Рутинное дежурство...

– У них здесь должно быть целое гнездовье. – сказал Бензабуро. – Кровососы проклятые.

Ерикку покачал головой.

– Нет, не гнездовье. Бармен был големом, нахватавшемся анимы, а та тварь... Тварь к нему не имела отношения.

– Почему ты так думаешь?

Думаешь...

"Я предупреждал вашу девочку, господин".

Так и сказал – "вашу девочку". Ерикку сжал кулаки и заскрипел зубами. Хотелось кричать, орать, разбрызгивая слюной, стучать по столу, хотелось даже врезать в участливо-безразличное лицо Бензабуро, как будто тот действительно виноват в том, что Ерикку облажался. Облажался. Точно. Вот как это называется.

"Я предупредил вашу девочку, господин. Но она все-таки решила посмотреть сама. Такова жизнь, господин, и она ничем не отличается от сна".

"Заткнись, глина!"

Ружье упирается в подбородок голема, но тот не выглядит испуганным. Он спокоен и невозмутим.

"Вы ошибаетесь, господин, я – обычный человек".

Очень убедительно. До невозможности убедительно. И такие честные глаза умудренного жизнью старика. Ерикку бы поверил ему, если бы не чувствовал, как в его позвоночнике прорастает, распускается огненный цветок. Отсос энергии, истечение анимы. Голен готовится высосать его до донышка, потому что с Бананой у него ничего не получилось. Банана оказалась слишком молода для него. Но только для него...

"Вот мы и посмотрим, вот мы и посмотрим", – шепчет Ерикку и нажимает на спусковой крючок. Тяжелая отдача в руки, он отшатывается, а в голове бармена возникает уродливая дыра, по его телу змеятся трещины, руки скребут по столу, пытаясь дотянуться до Ерикку. Затем ослепительная вспышка, и свист разлетающихся глиняных осколков.

Ты считал себя человеком, урод? Теперь ты просто куча обломков.

– Что было на помойке? – спросил Бензабуро. – Он-и? Бакэмоно? Гаки? Кицунэ?

– Нет, нет... – Ерикку вспомнил ощущение распростертой над ним тьмы и ужасающее присутствие смерти.

– Каппа?

– Я... я не знаю. Что-то совсем другое, – Ерикку пододвинул пакет к себе поближе, пошарил внутри и достал стаканчик.

Бензабуро казалось, что руки у Ерикку должны трястись, что ему не удастся справиться с тугой пластиковой крышкой, но полицейский спокойно снял ее и отхлебнул кофе. Вот это выдержка! Бензабуро поежился. Случись такое с его напарницей, он бы не то что кофе открыть, он бы неделю в раковину блевал. От страха.

– Можно и мне? – попросил Бензабуро, протягивая руку к пакету.

– Там больше ничего нет, – сказал Ерикку и пододвинул пакет к себе.

– Но...

– Проваливай. И скажи капитану, что рапорт будет готов к утру. Завтрашнему утру. Я постараюсь.

Бензабуро встал.

– Постарайся, Ерикку, постарайся. И главное – не раскисай.

– Хорошо.

Кофе был паршивым и нисколько не бодрил. Безвкусная коричневая жижа стекала теплым ручьем по гортани и собиралась в пустом желудке заболоченным озерцом. Ерикку смотрел в окно, где Бензабуро разговаривал с патрульными, а тем временем пальцы ощупывали ту штуку, которая находилась в пакете.

"Можно и мне?"

"Там ничего нет... кроме странной штуковины, похожей на вырезанный из голубого пластика куб с отверстиями".

Что за черт! Почему эта штуковина была в пакете? Откуда Банана ее взяла? Или это не Банана? Тогда кто? Голем? А ему это зачем?

Башка раскалывается, пожаловался самому себе Ерикку. Уж себе-то он в праве пожаловаться... Кажется, что не голему всадил заряд, а себе, и теперь его очередь трескаться и рассыпаться на мелкие кусочки.

Ерикку отставил стаканчик, взял пакет, сунул под мышку ружье и вышел на улицу.

15

– Вы, мальчики, стойте здесь, – приказала Агатами, – а мы походим вон в том магазинчике.

Они стояли на развилке, где от небольшого фонтана в разные стороны разбегались лучи коридоров – одни уходили наверх, другие спускались в нижние ярусы, третьи оставались на том же уровне и змеились вдоль витрин со всяческой женской дребеденью – косметикой, бельем, чулками, платьями, брюками, блузками, бижутерией и обувью.

– Вы надолго? – хмуро спросил Рюсин.

– Навсегда, – гордо сказала Агатами, взяла Сэцуке под руку, и они скрылись за стройными рядами уродливых манекенов все в тех же трусиках, лифчиках и колготках.

– Садись, – похлопал Тэнри по лавке.

– Есть хочется, – признался Рюсин. – Прогулки с девочками на меня действуют изматывающе.

– Зато ты имеешь небольшой, но реальный шанс получить ответ на свой вопрос, – философски заметил Тэнри.

– Какой вопрос? – не понял Рюсин. – А-а-а... Нет, спасибо. Подглядывать я не собираюсь.

Рядом в галерее притулился обшарпанный автомат, продающий всякую съедобную и несъедобную мелочь, в том числе шоколадные батончики и банки с соком, – за мелочевку или за удар ногой по отмеченному краской каким-то благодетелем месту с надписью – "Бей сюда".

– Тебе что взять? – спросил Тэнри.

– То же, что и тебе, но в два раза больше, – Рюсин закинул руки за голову, вытянул ноги и засвистел модный мотивчик.

– Следи за сумкой, – предупредил Тэнри.

– Ага.

Как оказалось, мелочи хватило только на порцию самому Тэнри – большой батончик с изображением пингвинов и банку фруктовой смеси. Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, Тэнри пнул автомат в отмеченное место. Глупый механизм загудел и отплюнул пачку ароматических палочек. На второй удар он выдал коробочку с изображением большеглазых девочек, затем – спортивную газету, пастилки от головной боли, пушистую игрушку-белочку, лотерейный билет и каучуковый шарик.

Благо, что галерея оставалось пустой, и никто не видел, как Тэнри методично пинает металлический ящик, тщетно пытаясь получить за просто так еще что-нибудь съедобное для Рюсина. Когда всяческий хлам перестал помещаться в карманах, Тэнри решил остановиться.

– Не хочешь? – поинтересовался мальчик у торгового автомата.

Не хочу, подмигнул ящик экраном, по которому полз бесконечный список предлагаемых к продаже мелочей.

– Развлекаешься? – уже грозно спросил Тэнри.

Развлекаюсь, согласился ящик.

– Ну, тогда держись, – честно предупредил Тэнри.

Ладони уперлись в металлическую обшарпанную шкуру автомата, Тэнри напрягся, словно пытаясь продавить твердую поверхность, из под пальцев выступила густая чернильная жидкость, и ящик вывернулся. То есть, конечно, с ящиком, как таковым, ничего не произошло, и любой случайный прохожий не обратил бы внимания на подростка, который стоит около торгового автомата, опираясь на него руками. Но на самом деле Тэнри находился уже там – в механических и электрических внутренностях, он ощущал слабое покалывание в руках, которые все глубже погружались в темноту, в сплетение линий подачи заказов, в пластиковые соты, где хранились батончики, соки, ароматические палочки, брелки, газеты.

Он закрыл глаза, потому что они теперь ему мешали. Необходимо сосредоточиться на кончиках пальцев, на странном ощущении видения не глазами, а чем-то совершенно иным.

Мир устроен гораздо сложнее, чем кажется. Нет более обманчивого органа чувств, чем глаз. Там, где обычный человек видит каменную, непроницаемую стену, Тэнри видит сложный узор, паутину, тонкую, со множеством пустот, сквозь которые так легко пройти. А уж просунуть руки и достать то, что тебе надо, и вообще пара пустяков.

Вот то, что ему нужно. Твердое, сладкое, съедобное. Аккуратно берем, еще аккуратнее вытаскиваем. Батончики. Снова возвращаемся. Должно быть что-то прохладное. Нет, от этого пахнет спиртным. Наверное, пиво. Рюсину пиво пить не следует. Рюсину следует пить сок. На худой конец – минеральную воду.

– Держи, – Тэнри кинул добычу Рюсину на колени.

– Батончики, – скривился Рюсин. – Надоели батончики. Почему считается, что продавать шоколадки через автомат -хорошая идея?

– А что в ней плохого? – Тэнри отхлебнул из банки сок. Сок оказался таким же приторным, как и батончик.

– Лучше бы продавали бутерброды с сыром. Или с колбасой.

– Ты еще вспомни, что у нас должно было быть на ужин, – хладнокровно предложил Тэнри.

– А что у нас должно было быть на ужин? Кстати, – всполошился Рюсин, – на ужин мы опоздали! С этими девчонками – никакого режима питания!

Тэнри прожевал батончик, скатал из обертки шарик и ловко закинул его в зев утилизатора. Благодарная машина одобрительно загудела, переваривая бумажку.

– Как тебе Сэцуке? – поинтересовался Тэнри.

– Нормальная девчонка, – немного подумав ответил Рюсин. – Только... чересчур какая-то...

– Какая?

– Ну, домашняя что ли. И глаза у нее, по-моему, на мокром месте. И вообще, она шепелявит!

– Что-то я не заметил, – покачал головой Тэнри. – Говорит вполне нормально.

– Шепелявит, шепелявит, – сказал Рюсин. – Это, конечно, не порок – шепелявить, но уж если ты что-то не выговариваешь, то нужно избегать таких слов. Контролировать себя.

– А если заикаешься? – спросил Тэнри.

– Тем более надо молчать!

– Жаль, что ты не заика.

– Ни и что? Разве я много болтаю? Я и так всегда молчу. Почти всегда, – поправился Рюсин.

– Вот-вот. Но когда открываешь рот, то сразу попадаешь в какую-нибудь историю!

– И в какую же я историю попал? – Рюсин залез на лавку с ногами и в волнении бросил пустую банку в фонтан.

Тэнри пожалел, что затеял разговор. Хотя, почему затеял? Так, болтали ни о чем, но теперь от Рюсина не отделаешься. Рюсин относится к той разновидности спокойных людей, которые, перейдя некую грань, превращаются в раздражительных зануд. Стоит лишь затронуть какую-то спусковую пружину, и Рюсин готов целый день гундеть, жужжать, бормотать о том, что Тэнри не прав, что он многое в Рюсине не понимает, что погода слишком плохая, а дождь вообще надоел. Но вот что конкретно активизировало Рюсина-Зануду Тэнри так пока и не разобрался.