Текст книги "Догма кровоточащих душ"

Автор книги: Михаил Савеличев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

День выдался на редкость безоблачным. Дождя не было, а в воздухе уже ощущалось льдистая близость зимы. Выходя из теплого нутра станции, люди кутались в плащи, надвигали поглубже шляпы и вставали на эскалаторы, становясь похожими на нахохлившихся ворон.

От их вида Тэнри самому стало зябко. Он наклонился вперед и подставил руки потокам горячего воздуха, вырывающимся из щелей обогрева. Ему предстояло ждать Сэцуке два часа, но идти куда-то убивать время не хотелось. Лучше посидеть здесь. Тэнри откинулся на спинку кресла, протянул к теплу ноги, засунул горячие ладони под мышки и закрыл глаза.

Сэцуке вскочила с кровати и запрыгала на одной ноге по комнате, распевая:

– Свидание! Свидание! Свидание!

Медведь Эдвард одобрительно поглядывал на нее глазами-пуговками.

Сэцуке допрыгала до стола, ткнула в клавишу и набрала запрос: "Монорельс станция Мост". Синий экран расчертился запутанной схемой, по которой ползли разноцветные точки. Нужная Сэцуке станция была помечена ярко-красным треугольником. Так, а как называется ее станция? Очень просто, набираем номер района, номер улицы, номер дома... раз, два, три, "Нави" загори! Почему – загори? Нет, лучше – пять, шесть, "Нави" ответь! Вот и нужный маршрут. И совсем недалеко от дома!

Сэцуке поколдовала с наладонником, и аналогичная схема высветилась на его экране. Вот и все. Теперь – в ванну!

До станции предстояло проехать пару кварталов. Сэцуке поднялась на эскалатор и поплыла мимо домов в редкой толпе озабоченных взрослых.

От платья пришлось отказаться и надеть черный брючный костюм, чему Сэцуке сейчас была очень рада. Ледяной ветер задувал внутрь стеклянной трубы и норовил посильнее укусить за щеки и нос.

На ярусе монорельсовой дороги стало еще холоднее. У автоматов с горячим чаем и кофе выстроились очереди, а синева неба окатывала людей леденящим дыханием нетерпеливой зимы. Казалось, еще чуть-чуть и воздухе прямо из ничего кристаллизуются крохотные снежинки и укроют мир-город кипенной поволокой.

Сэцуке посмотрела на табло. До прибытия ее монорельса оставалось десять минут, и она встала в очередь за чаем. Кинув монетку и получив приятно обжигающий пластиковый стаканчик, девочка подошла к барьеру и посмотрела вниз. Дома отсюда видно не было, но открывался замечательный вид на весь район, точно детская площадка уставленный разноцветными кубиками, среди которых ехали игрушечные машины.

Переплетения эскалаторов связывали уровень с уровнем, поднимая и опуская людей на монорельс или в метро. Сквозь прозрачную крышу были видны самые верхние ярусы, где туманными тенями проскальзывали поезда-синкансены. А в синеве неба деловито двигались тяжелые жуки-вертолеты, порхали крылатые птерокары и величественно проплывали дирижабли.

Звякнул колокольчик, и из тоннеля выползла длинная гусеница монорельса. Сэцуке бросила недопитый чай в урну и шагнула в разгоряченное нутро вагона. Двери чавкнули, и поезд тронулся, быстро набирая скорость. Свободных мест имелось много. Сэцуке села слева по ходу движения у окна и прижалась щекой к прохладному стеклу.

Монорельс то нырял в тоннели, и вокруг смыкалась тьма, в унисон с которой разгорались лампы, освещая салон вагона, а люди недовольно трясли газетами, стараясь приспособиться к перемене освещения, то выскакивал на простор, и тогда у девочки дух захватывало от величественной панорамы мир-города.

Не верилось, что город предназначен для человека. Казалось, что люди здесь лишь случайные и надоедливые гости, крошечные муравьи, поселившиеся внутри сложнейшей машины и пользующиеся ее теплом, ее переходами, ее пищей, предназначенными для какой-то иной, неведомой самим муравьям цели.

Больше всего Сэцуке Хэйсэй напоминал наглядную модель архитектуры высокопроизводительного процессора, которую она видела в одном из папиных журналов. Непонятная, запутанная структура, пересечение, переплетение уровней, ярусов, дорог, линий, в которых, тем не менее, имелась вполне определенная регулярность, высший смысл, уловить который однако человеческий глаз не мог.

Странно, но Киото не производил на Сэцуке такого впечатления. Обычный человеческий город, также бестолково выстроенный, хаотичный, запутанный, холодный и отчужденный, но он был только лишь городом, мир-городом, и все. Здесь же чудилось, что в Хэйсэе таилось загадочное существо, для которого стальные пещеры являлись укрытием, ограждавшим его до момента полного вызревания и пробуждения.

– О чем ты только думаешь, Сэцуке? Ты едешь на свидание, а думаешь о всякой ерунде! – сказала Беззаботная Сэцуке.

– Никакое это не свидание, и не задирай нос, – хмуро возразила Рассудительная Сэцуке.

– А вот и свидание! – показала язык Беззаботная Сэцуке. – Тебе просто завидно! Ты вообще любишь вешать нос. Тебе нравится быть несчастненькой!

– Я трезво смотрю на жизнь, – хладнокровно сказала Рассудительная Сэцуке. – Такие, как ты, в современных условиях имеют мало шансов обрести настоящее счастье.

– Ой-ой-ой! Ну что за слова! – Беззаботная Сэцуке состроила серьезную гримаску, пытаясь скопировать кислую физиономию Рассудительной Сэцуке. – От таких слов молоко в холодильнике киснет! Современные условия... шансы... настоящее счастье... Вот возьму и замуж выйду!

– Тебе четырнадцать лет, – хмуро напомнила Рассудительная Сэцуке. – Вступление в брак официально разрешено с восемнадцати лет. Так что у тебя в распоряжении еще четыре года, чтобы успеть обдумать столь важный шаг.

– За Тэнри!

– Ты не в его вкусе, – сказала Рассудительная Сэцуке. – И вообще, ему больше нравится Агатами.

– Это твое любимое словечко – вообще? – язвительно поинтересовалась Беззаботная Сэцуке.

– Вообще – да. Оно позволяет делать максимально обобщенные выводы на основе частных случаев.

– Умереть – не встать! В частности – ты хороший человек, Сэцуке, но вообще тебя противно слушать. Вообще. При чем тут Агатами?

– При том.

– При чем?

– Тэнри больше нравится Агатами. А она твоя лучшая и вообще единственная подруга.

– Хороша подруга. Исчезла и не попрощалась, – погрустнела Беззаботная Сэцуке.

– Может быть, у нее что-то случилось. Может быть, она серьезно заболела, – сказала Рассудительная Сэцуке. – А ты и пальцем не пошевелила, чтобы хоть что-то разузнать о своей лучшей подруге. Зато сразу же побежала на свидание с Тэнри!

– Потому и побежала, как ты выражаешься, что очень хочу узнать обо всех – Агатами, Рюсине, о самом Тэнри!

Рассудительная Сэцуке презрительно замолчала, а Беззаботная Сэцуке покраснела. Была в этом частичка правды, но только частичка, и обе Сэцуке это прекрасно понимали.

13

– Монорельс прибывает на станцию "Мост", монорельс прибывает на станцию "Мост", – сказал динамик. Сэцуке встала с кресла и подошла к двери.

Ход поезда замедлялся, он нырнул в трубу станции, и мимо окон потянулся длинный перрон. Остановка. Двери зашипели, раздвинулись, и Сэцуке шагнула из вагона.

– Сэцуке! – помахал ей Тэнри. – Я здесь!

– Привет! – сказала Сэцуке и пожала протянутую руку. Почему-то ей казалось, что Тэнри поцелует ее в щеку (разве не так делают на свидании?), но он ограничился мужским, по мнению девочки, рукопожатием. Свидание обещало быть не столько романтичным, сколько деловым. Сэцуке вздохнула.

– Очень рад тебя видеть, Сэцуке, – сказал Тэнри, отпуская ее руку.

– И я рада тебя видеть, Тэнри.

– Пойдем?

– А куда?

– Здесь полно всяких мест, где можно посидеть. Я, честно говоря, немного продрог. Зима в этом сезоне ранняя.

Они встали на пустой эскалатор, который неторопливо понес их вниз, мимо запутанных ажурных ферм моста, перекинутого над Провалом. Из глубины поднимался теплый воздух, и казалось, что в таинственной бездне мир-города тлеет гигантский костер.

Отсюда было видно, что Провал представляет собой многочисленные уровни, издали похожие на геологические напластования различных пород, внутри которых тянутся переходы, коридоры, освещенные разноцветными фонарями. Тонкие паутинки эскалаторов, лифтов поднимали и опускали людей в однообразных коричневых одеяниях со светящимися в рассеянном свете номерами.

– А что это там? – спросила Сэцуке.

– Фабрика, – ответил Тэнри. – Место, где добывают аниму. Видишь в глубине большие трубы? Они перекачивают полиаллой по специальной системе фильтров.

– Интересно. Никогда здесь не была. То есть, я вообще мало где была в Хэйсэе.

– Видишь, вдоль Провала тянутся галереи? – показал Тэнри. – Там много кафе, ресторанов, танцев. Бойкое местечко по вечерам. Когда становится темно, Провал светится золотистым светом. Видимо, мельчайшие частички анимы выносятся вентиляцией на поверхность. Получается очень красиво.

Они впрыгнули с эскалатора и пошли вдоль ограждения, за которым начиналась бездонная пропасть. К высоким прозрачным щитам крепились эбонитовые перила. Кое-где на стояках имелись бинокли, опустив в которые монетки можно было в подробностях рассмотреть Провал.

– Хочешь? – предложил Тэнри.

– Нет, пока нет. Давай лучше где-нибудь погреемся. Я тоже замерзла.

– Тогда можно зайти в "Луну в матроске". Мы там часто бывали, – сказал Тэнри и помрачнел.

– С Агатами? – спросила Сэцуке и прикусила язык. Вот и выдала себя!

– И с Агатами, и с Рюсином, – ответил Тэнри. – Мы в свое время все здесь облазили.

– Жаль, что меня с вами не было, – сказала Сэцуке.

Почему кафе называлось "Луна в матроске" Сэцуке так и не поняла. На цветастой вывеске крутился видеоклип, где пела девчонка, обладающая сказочными длинными волосами, собранными в две косы. Девчонка размахивала волшебной палочкой, которая превращала ее обычный костюм школьницы в нечто короткое, открытое и вызывающее, однако никакой Луны в кадре не появлялось.

Тэнри помог Сэцуке снять куртку, разделся сам и повесил их вещи на разлапистую вешалку. На круглом столике одиноко стояла сахарница.

– Что будете, молодые люди? – поинтересовалась немедленно возникшая рядом молоденькая официантка в том самом коротком и вызывающем, что и у девочки на вывеске.

– Ты что хочешь, Сэцуке?

– Я не знаю, Тэнри. Попить что-нибудь. Горячее.

– Тогда два безалкогольных глинтвейна и мороженое, – сказал Тэнри.

– Мороженое? – удивилась Сэцуке. – В такую погоду?

– Ну и что? – сказал Тэнри. – Здесь же тепло. Или у тебя горло болит?

– Горло у меня не болит, – призналась девочка, – но есть мороженое, когда на улице собачий холод, как-то странно и непривычно.

– Какой холод? – не понял Тэнри.

– Собачий.

– Так что вы будете брать, молодые люди? – постучала по столику карандашом официантка. – Мороженое?

– Да, мороженое тоже, пожалуйста, – подтвердил Тэнри.

Официантка ушла, и Сэцуке осмотрелась более внимательно. Несколько столиков занимали такие же парочки, но в целом кафе пустовало – еще слишком рано для романтических встреч. Каждый столик был огорожен рядом горшков с какими-то растениями, похожими на папоротник, так что создавалось ощущение легкой уединенности. Над барной стойкой на консолях висели телевизоры, где все та же девчонка распевала очередную песенку. Звук, к счастью, бармен приглушил, и было забавно наблюдать за ее стараниями разевать пошире рот.

– А здесь уютно, – сказала Сэцуке. – Наверное, вечером становится очень весело.

– Да, наверное, – сказал Тэнри. – Песни хором и танцы до упаду.

– Тэнри, – сказала Сэцуке и заколебалась – спрашивать или не спрашивать, но все-таки решилась, – Тэнри, почему ты захотел со мной встретиться?

– Как почему? – удивился Тэнри. – Ведь мы же друзья! Почему один человек не может пригласить другого человека посидеть в кафе за кружкой глинтвейна?

– Но ведь... ведь это... все равно что... свидание? – Сэцуке покраснела. – Это свидание? Или деловая встреча?

Тэнри стал пунцовым.

– А какая разница? – пробормотал он.

– На свидании молодой человек платит за девушку, на деловой встрече каждый платит сам за себя, – весело сказала быстро вернувшаяся официантка и поставила перед каждым по высокому стакану с трубочкой и по вазочке с разноцветными шариками мороженого, укрытыми высоким завитком взбитых сливок. – Извините, что невольно подслушала, – официантка залихватски подмигнула Сэцуке, – но не могла не подсказать.

– Платить буду я, – сказал Тэнри.

– Вот тебе и ответ, – кивнула официантка Сэцуке.

– Спасибо... спасибо, госпожа Цукино, – прочитала девочка имя официантки на прикрепленной к блузке табличке.

– Не за что, подруга. Будут еще вопросы, обращайся, – официантка наклонилась к самому уху Сэцуке и громко прошептала, – А он – хорошенький! Смотри, не упусти!

– Спасибо, госпожа Цукино, – еще пуще смутилась Сэцуке. – Постараюсь...

Некоторое время они молча пили глинтвейн. Вкус напитка показался Сэцуке чересчур необычным – смесь различных специй и чего-то кисло-сладкого. Но с каждым глотком внутри тела сильнее разгорался огонь, отчего озноб исчез окончательно, и наступило приятное состояние расслабления, когда ничего не хочется, а хочется лишь вот так сидеть, поглядывать друг на друга и тянуть из трубочки горячее питье.

– Здорово, – сказала Сэцуке.

Тэнри вытащил изо рта случайно попавшую через трубку палочку гвоздики, положил ее на салфетку и откинулся на спинку диванчика.

– Расслабуха, – согласился он.

– Тэнри, а где Агатами? Где Рюсин? – спросила Сэцуке. – Вы тогда все куда-то исчезли, что... мы даже не попрощались. Что-то случилось?

Тэнри задумчиво перемешал глинтвейн.

– Я сам многого не знаю, Сэцуке. Агатами нужно было... нужно было уехать по срочным делам. Мы с Рюсином проводили ее, но... С тех пор от нее нет никаких вестей.

– А вдруг что-то случилось? Может быть, ее надо спасать?! И ты так спокойно об этом говоришь?! – глаза Сэцуке готовы были наполниться слезами. Тэнри хорош, но и сама Сэцуке тоже хороша – лучшая и вообще единственная подруга исчезла, а она тут всякие глупости любовные себе воображает и глинтвейн попивает!

Слезы все-таки не удержались и поползли по горячим щекам.

– Подожди, подожди, Сэцуке! Ты что?! – такие внезапные переходы от кокетства до рева пугали Тэнри. Девчонки они, конечно, девчонки и есть, никогда нельзя предугадать, как они себя поведут в следующую секунду, но Сэцуке определенно претендовала на рекорд по скорости перемены настроения.

– Это я во всем виновата, – всхлипывала девочка. – Я всегда во всем виновата...

– В чем виновата?! – Тэнри сунул ей в руки салфетки, и Сэцуке прижила их к глазам. – Ты ни в чем не виновата, Сэцуке. Это мы перед тобой виноваты! Я не знаю, почему так тогда получилось, но...

Приступ отчаяния оказался на этот раз скоротечным. Сэцуке вытерла слезы, кинула мокрые салфетки в пепельницу и глотнула глинтвейна. Напиток уже остыл.

– Так бывало, – сказал Тэнри успокаивающе. – У Агатами есть свои дела. Она вернется.

– Какие могут быть дела у девочки четырнадцати лет? – осторожно спросила Сэцуке.

– Да мало ли, – уклончиво ответил Тэнри и пододвинул к себе мороженое. – Сэцуке, а ты... ты ничего не помнишь?

Сэцуке посмотрела на Тэнри. Мальчик был бледен и кусал губы.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну... ну, например, как ты... как ты летела в Хэйсэй, например?

– Обычно летела. Как все. На дирижабле. А что?

– Спокойно долетели? А то я слышал, что иногда погода бывает плохая, то, се... – Тэнри определенно пытался что-то выведать, нечто для него важное, но прямой вопрос задать не решался.

– Ничего особенного я не помню, – сказала несколько раздраженно Сэцуке. – Мы летели с папой, и весь рейс я проспала. Как только сели на дирижабль, я сразу уснула. Проснулась уже в Хэйсэе. Так что...

– Вот и хорошо, – обрадовано сказал Тэнри.

– Ничего хорошего, – буркнула Сэцуке. – Мне до сих пор обидно, что я ничего не видела. Когда еще удастся полетать на дирижабле?

14

– Все свободны, – сказал Марихито, вытирая вспотевший затылок мятым платком, – а вас, Бензабуро, я попрошу остаться.

Задвигались, заскрипели стулья, зал для оперативных совещаний заполнился голосами, кто-то смеялся, кто-то угрюмо бурчал, но так, чтобы руководство, восседавшее под картой района, испещренной тревожными красными кружками, ничего не услышало.

– Готовься к получению фитиля, – похлопал по плечу Бензабуро Икки. – В чем ты опять провинился, несчастный?

Бензабуро захлопнул папку:

– Руководству виднее. Сегодня моя очередь, завтра будет твоя.

Икки хохотнул.

– Ну уж нет, дружок, после разговора с тобой начальство обычно выпускает столько желчи, что три последующих дня будет объявлять только благодарности.

Что верно, то верно. Почему-то он, Бензабуро, вызывал у господина Марихито столь искреннее чувство раздражение, что после каждого разговора с подчиненным шеф полицейского участка пребывал в исключительно благостном настроении, довольно мягко обходясь даже с самыми злостными нарушителями внутреннего распорядка службы.

Икки уже давно предлагал всем сослуживцам на каждую встречу Марихито с Бензабуро сбрасываться последнему на дармовую выпивку. Как громоотводу начальственного гнева.

Господин Марихито изволил изучать рапорт Бензабуро. Бумага была испещрена раздраженными красными пометками.

– Господин Марихито, – начал было Бензабуро, но шеф что-то нечленораздельно прорычал, и Бензабуро пришлось замереть в чрезвычайно неудобном полупоклоне. Красный карандаш продолжал победное шествие сквозь вертикальные поросли иероглифов.

Каждое отчеркивание заставляло Бензабуро болезненно морщиться.

– Я могу объяснить, господин Марихито, – но очередная попытка была также прервана раздраженным рычанием. Близилась не гроза, а шторм – с молниями, ветром, вполне вероятно, что даже с комканьем тщательно написанного рапорта и швырянием его в мусорную корзину. В лучшем случае.

Но вот экзекуция рапорта подошла к концу. Теперь он напоминал жертву маньяка, изрешеченную множеством ножевых ранений.

Господин Марихито брезгливо взял бумагу двумя пальцами и покачал ею перед носом склонившегося в еще более глубоком поклоне Бензабуро.

– Это что такое? – осведомился шеф.

– Мой рапорт, господин Марихито, – смиренно признался Бензабуро.

– Это – не рапорт, – веско сказал шеф. – Это – сочинение безграмотного школьника на тему "Как я провел каникулы у дедушки".

– Да, господин Марихито. Как вам будет угодно, господин Марихито.

Пот обильно заструился по бульдожьим щекам шефа. Как бы его удар не хватил, с раскаянием подумал Бензабуро. Главное – не перечить и не возражать. Хранить спокойствие и смирение.

– К вашему сведению, Бензабуро, – прохрипел шеф, – подобные рапорты следовало бы публиковать в юмористической газете, прославляющей наш труд. Те пасквили, которые они там сочиняют, не идут ни в какое сравнение с вашими опусами!

– Да, господин Марихито.

А что такое опус? Надо будет спросить у Икки. Опять какое-нибудь неприличное словечко, как и этот... как его... "пасквиль".

Шеф чуть ли не любовно разгладил мятый листок, расправил уголки и ловко сложил из него журавлика. Черно-красная птичка получилась пугающей.

– Когда вы последний раз видели Ерикку? – прорычал господин Марихито.

Бензабуро сказал.

– Значит, вы последний, кто с ним встречался?

– Да, господин Марихито, думаю, что я был последним, – сказал Бензабуро, все еще не понимая, куда клонит шеф.

Шеф потер двумя пальцами глаза, помассировал щеки, пошевелил челюстью, затем грохнул по столу кулаком и заорал:

– Тогда почему в вашей писульке нигде не сказано об этом?!!

– Я не думал, что это важно, господин Марихито, – тихо сказал Бензабуро. – Это произошло в нерабочее время... мы случайно столкнулись в баре... в баре... хм... "Крученые..." хм...

– В каком баре? – просипел шеф и достал из кармана ингалятор.

– "Крученые... гм... э-э-э... титьки", – пробормотал Бензабуро. Мощная ингаляторная струя ворвалась в астматические дыхательные пути Марихито. – Ужасно неприличное название, шеф, но... Настоящий притон... Жуткое место!

– И что вы изволили делать в этом, как вы выразились, жутком месте? – голос шефа теперь явственно окрашивался свежими ментоловыми нотками.

– Ну... поступил сигнал, господин Марихито. Просигналили, что, мол, собираются там големы, вампиры, подпольные торговцы анимой... Вот, собственно...

Вот, собственно, и все, хотел сказать Бензабуро, потому что дальнейшее тонуло в странном, путаном кошмаре.

15

Притон, как и описывал его осведомитель, оказался настоящим притоном. Притоном из притонов. От него за имперский шаг несло подпольной торговлей жидкими, горючими и газообразными наркотиками, отчего самые подозрительные личности слетались на это пиршество порока со всего Хэйсэя.

Сам Бензабуро заявился туда ближе к ночи, справедливо решив, что всяческие представления с превращениями, кровопитием и кровососанием тамошние упыри, привидения и прочие каппа наверняка начинают после полуночи, когда Черная Луна окончательно вступает в свои права.

К притону было не подобраться из-за стоящих вокруг машин, поэтому пришлось припарковаться почти за квартал от веселого заведения, откуда явственно гремела музыка, и добираться до него, ориентируясь на вспышки света. Дома вокруг злачного места являлись большей частью заброшенными и служили убежищем многочисленным псам и кошкам, чьи глаза страшно поблескивали из темноты провалов выбитых окон.

– Вот я вам, – погрозил Бензабуро глазам, но зеленые и красные точки пристально разглядывали потенциальную жертву. Не раз и не два Бензабуро споткнулся обо что-то, напоминающее завернутые в лохмотья кости, но рассматривать внимательнее, что это, он не решился.

Сам притон походил на верхушку закопанной глубоко в землю пирамиды, от которой на поверхности осталось три последних яруса, превращенных в ночное заведение. У широких дверей башней возвышался могучий голем-вышибала. Некоторых он впускал беспрепятственно, другим преграждал путь широкой, как лопата, пятерней. Те, кому путь оказывался закрыт, без споров поворачивали обратно и скрывались в темноте.

Над некоторыми машинами вились сверкающие золотистые облачка, но Бензабуро решил заняться подпольными торговцами анимой чуть попозже. Он проверил пистолет, попытался придать собственному лицу как можно более внеслужебный вид, поднялся по ступенькам к двери, куда уже нырнула какая-то парочка, и даже не удивился, увидев преграждающую ему путь ладонь.

Голем был потасканный и побитый. Последняя стадия истечения анимы у него благополучно закончилась несколько сезонов назад, и теперь он представлял устрашающее зрелище – треснувшая шкура, рыхлые куски глины, многочисленные швы на лице, еще как-то сдерживающие распад оболочки. Один глаз голема вывалился из орбиты, и теперь висел на тонкой ниточке, раскачиваясь из стороны в стороны, тщась что-либо разглядеть. Второй глаз тоже готов был покинуть глазницу, если бы не широкая полоска прозрачного скотча, неряшливо обернутая вокруг головы.

– Что? – вежливо поинтересовался Бензабуро.

– Назад, тварь, – прохрипело жуткое создание.

– Анимы обпился, глина? – предположил все так же вежливо Бензабуро. Пистолет теперь опирался на рыхлый лоб вышибалы.

– Назад, тварь, – продолжал хрипеть голем.

Стрелять очень не хотелось. Это сразу же привлекло бы ненужное внимание. Но и стоять здесь, на ступеньках, а пуще того – возвращаться, не солоно хлебавши, было еще более невозможным. Бензабуро уже готовился совершить акт милосердия и отправить заслуженного ветерана Фабрики назад в первичный полиаллой, но тут на его плечо опустилась чья-то рука, и голос из темноты произнес:

– Этот – со мной.

Веско произнес, уверенно, настолько уверенно, что голем без дальнейших расспросов опустил руку-шлагбаум, Бензабуро подтолкнули в спину, и он вошел под своды вертепа.

Внутри царил полумрак. Электрическое освещение почти отсутствовало, если не считать свечения зеленоватых экранчиков игровых автоматов. Из стен торчали чадящие факела, дым от которых уходил в предусмотрительно прорезанные в потолке отверстия.

На грубо сколоченных столах не имелось даже самых замызганных скатертей, что, впрочем, было к лучшему – разнообразные напитки щедро разливались не только в рюмки, кружки, стаканы и чашки, но, в том числе, на столешницы и на колени посетителей.

В воздухе или, точнее, в том, что от него осталось, висел густой туман из смеси дыма ароматических палочек, алкогольных испарений, зловонного дыхания, в клубах которых посверкивали блестящие звездочки анима-концентрата. Все посетители притона тянули как минимум на статью, предусматривающую насильственную утилизацию, а сам притон – на немедленную ликвидацию службой обеззараживания. Тем не менее, заведение существовало явно не один сезон и обзавелось множеством завсегдатаев.

– Бензабуро, дружище, ты какими судьбами здесь?

Бензабуро оторвался от созерцания живой картинки, достойной занять почетное место в пособии "Что такое нарушения анима-контроля и как с ними бороться", и обернулся к своему рекомендателю. Перед ним стоял Ерикку.

– Шел мимо, – осторожно сказал Бензабуро. Присутствие Ерикку в столь злачном месте его почти не удивило (сам же он сюда попал!), но вид сослуживца, по крайней мере, настороживал. В первые минуты Бензабуро никак не мог четко для себя сформулировать, что же именно в Ерикку было не так.

– Тогда выпьем? – предложил Ерикку.

Они сели за свободный столик почти у самого входа. С одной стороны, не совсем удобно – через них шли все новые посетители, иногда толкая в спины и при этом даже не извиняясь, но с другой, периодически распахиваемая дверь впускала скудные порции свежего воздуха, которого хватало как раз на то, чтобы Бензабуро мог относительно свободно сделать вдох полной грудью.

– Пива, – сказал Бензабуро. – Безалкогольного. Если здесь есть.

– Бензабуро, – наставительно сказал Ерикку, – в здешнем притоне для самых разнообразных форм порока наверняка есть местечко и для порока трезвости. Держи место, я сейчас.

Действительно, Ерикку вскоре вернулся с банкой безалкогольного пива для Бензабуро и бутылкой виски для себя.

– Кампай! – они чокнулись и сделали по глотку. Пиво оказалось холодным и отвратительным на вкус. Но Бензабуро предпочел оставаться сегодня трезвым.

– Как дела в участке? – спросил Ерикку.

– Нормально, – пожал плечами Бензабуро. – Работы, как обычно, невпроворот. Начальство зверствует. Платят мало. А как у тебя? Когда собираешься возвращаться?

Ерикку налил себе еще виски и выпил залпом. На иссиня-бледном лице его появились красные точки – зародыши будущего румянца.

– Тебя не было на церемонии официального прощания с Бананой, – сказал осуждающе Бензабуро.

– Скелет палочками разбирать, – хохотнул Ерикку. – Нет уж, увольте!

Да, палочками. Весь их отдел в церемониальной одежде стоял вокруг лотка со скелетом в траурном зале муниципального крематория и деревянными палочками разбирал, а точнее – ломал кости Бананы, укладывая останки в каменную вазу. Были все, кроме Ерикку. Почему-то Бензабуро казалось, что Ерикку должен обязательно прийти, что он лишь опаздывает и изо всех сил торопится успеть, поэтому сам Бензабуро действовал медленно, старательно отламывая самые маленькие кусочки от ослепительно белого скелета. Он тянул время, но Ерикку так и не пришел. Не пришел.

– Она была твоей напарницей, – хмуро сказал Бензабуро и отхлебнул пиво. Сморщился. Какая же гадость!

– А тебе не жалко их? – внезапно спросил Ерикку.

– Кого? – не понял Бензабуро.

– Их, – Ерикку обвел руками зал. Все столики были заняты. Зал наполнился не только дымом и музыкой, но и неразборчивым гулом голосов, визгливыми вскриками официанток, звоном бутылок и стаканов. – Ведь когда-то они являлись добропорядочными гражданами, работали, платили налоги.

– Они уже не добропорядочные граждане, – угрюмо сказал Бензабуро. – Они – големы, пустые оболочки, которые мешают добропорядочным гражданам работать и платить налоги. Не понимаю я тебя, Ерикку! Ты же лучший охотник, я учился у тебя!

– Все равно, есть в этом какая-то обидная несправедливость, – Ерикку налил себе еще виски. – Может, все-таки выпьешь со мной по-настоящему? Ну, смотри.

– И в чем же несправедливость, Ерикку?

– Здесь нет выбора. Любой самый дрянной преступник – убийца, вор, насильник, есть продукт своего собственного выбора. Он волен выбирать – убивать ему или нет, воровать ему или нет...

– Когда подыхаешь с голоду, такого выбора уже нет, – заметил Бензабуро.

Ерикку посмотрел сквозь наполненный стакан на чадящий факел.

– Выбор есть всегда, Бензабуро. На то мы и люди. Но когда мы перестаем быть людьми, такого выбора у нас уже действительно нет. Голем, в котором иссяк внутренний источник анимы, наверняка не замечает, что перестал быть человеком. Но мы-то знаем, что он больше не человек, а так, ходячая болванка.

– Все равно не понимаю тебя, – сказал Бензабуро. – Они крадут аниму? Крадут. Они убивают людей? Убивают. Ты сам знаешь, что большинство преступлений связано именно с големами и теми, в кого они превращаются, наглотавшись анимы.

– Ладно, – махнул Ерикку рукой. – Это все ерунда. Бессмысленное сотрясание воздуха.

Ерикку помолчал, разглядывая зал, затем загадочно сказал:

– Все давно решено и без нас. Мы лишь должны занять предназначенное для нас место.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – мрачно отрезал Ерикку. Красные пятна на его лице так и не слились в румянец, а стали лишь еще ярче. Казалось, что кожа Ерикку покрылась гнойниками, головки которых сейчас созреют, вскроются, источая потоки гноя. Картина эта явилась перед мысленным взором Бензабуро настолько явственно, что он стал смотреть на сцену, лишь бы отвлечься от созерцания Ерикку.

– Сейчас будет интересно, – сказал Ерикку. – Тебе должно понравиться.

– Что именно? – осведомился Бензабуро.

– Представление.

На сцену вышел облаченный в парчовый костюм карлик, раскланялся и произнес в микрофон:

– А сейчас, дамы и господа, наступает торжественный момент, которого мы все так долго и с нетерпением ждали! – по мановению руки зал взорвался аплодисментами. – Встречайте! Встречайте! Встречайте! Танец Царицы Тьмы!!!

Чадящие факела внезапно ярко вспыхнули, под потолком загорелись софиты, и разноцветные лучи сошлись на темной колышущейся занавеси. Новый взрыв аплодисментов. Бензабуро с некоторым удивлением поймал себя на том, что и сам с удовольствием колотит ладонью о ладонь. Ерикку улыбнулся и поднял стакан:

– За Царицу Тьмы, Бензабуро!

Бензабуро допил пиво и смял банку.

Занавеси на сцене разошлись, музыка стихла, огни пригасли, и во мраке возникла расплывчатая фигура. Шаг, еще шаг, еще шаг. Линии тела становились все отчетливее, тонкие лучи лазера скользили по обнаженной коже, вырисовывая разноцветные тату. Затем фигура вступила в круг света, и у Бензабуро отвисла челюсть.

– Это невозможно, – сказал он. – Это невозможно!

Ерикку зажег ароматическую палочку. Запахло ладаном.

– Почему невозможно, мой дорогой Бензабуро? Теперь возможно все. Вот главный вывод, который необходимо сделать!