Текст книги "На исходе каменного века"
Автор книги: Михаил Маношкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Annotation
«В темноте рычал медведь, ржали лошади, мяукал леопард. На болотах кричала выпь, птица мрака, насылающая на людей злых духов. Она предупреждала человека: «Ты слаб и беспомощен, сиди у костра и не смей ступать в темноту! В ней твоя смерть!» Мало кто видел ее. Странная эта птица давно интересовала Гала. Когда-нибудь он попытается охотиться на нее. Ведь выпь таинственна только ночью, а днем она – просто птица.
Перекрывая все голоса ночи, заревел пещерный лев, вышедший на охоту…»
Михаил Маношкин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЭПИЛОГ
Михаил Маношкин
НА ИСХОДЕ КАМЕННОГО ВЕКА
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ланны
Леопард неподвижно лежал в своей каменной нише. Его желтые глаза упорно смотрели в проем входа, но, кроме серых камней, не видели ничего: все скрылось за ливневой завесой дождя.
Вода угнетала зверя. Он тоскливо ждал солнца, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, покинуть логово, вдохнуть запахи посвежевшей земли. Но стихии продолжали буйствовать, и он оставался в полумраке логова, устремив перед собой невидящий взгляд. В своей неподвижности зверь напоминал камень. Лишь когда сверкали молнии и гремел гром, веки у него вздрагивали, а в глазах вспыхивал огонек.
Леопард был терпелив, но ждать становилось все труднее. Ручеек, который всегда тихо журчал рядом и в котором зверь утолял жажду, начал вспухать, заливать камень за камнем.
Леопард сменил место, лег повыше, но вода упорно подбиралась к нему, дыша на него холодом и сыростью.
Охваченный тревогой, зверь встал, тоскливо и злобно огляделся. Кроме воды, в логове не было никакого врага, с водой же он ничего не мог поделать. Она завладела его убежищем, она не оставила ему сухого места, она гнала его вон.
Он шагнул к выходу и в нерешительности остановился: шум ливня, вспышки молний и раскаты грома пугали его. Едва почувствовав на себе дождевой поток, он отпрянул назад, в глубь логова, но и здесь была вода.
Убедившись, что она сильнее его, леопард покинул логово – ливень тут же окутал его с головы до ног. Отфыркиваясь, рыча от бессилия, он зашагал прочь.
Привычные запахи стерлись, все стало незнакомым, будто он попал в чужие края. Он задерживался под каменными карнизами, но они не спасали его от воды, и он шел дальше.
Он наткнулся на куропаток, миновал логово рыжих собак, вспугнул стайку коз. Он никого не преследовал, вода отняла у него аппетит, Леопард искал сухой уголок, где можно было бы стряхнуть с себя воду, растянуться на земле и уснуть.
Вдруг зверь замер, будто прикованный к месту, и забыл о воде, о молниях, о раскатах грома: он уловил запах человека.
Глаза у него желтовато блеснули, он припал к земле и пополз на этот запах.
Вот оно, жилище человека, самого любопытного из всех существ, с которыми когда-либо сталкивался леопард! Притаившись среди камней, он увидел темную дыру пещеры, всем своим телом почувствовал: там сухо и тепло, а человек у входа вряд ли окажет ему сопротивление. Этот не был похож на тех крупных и сильных двуногих, которые смело ходили по земле. Тех леопард не считал своей добычей, а этого сомнет, как травинку…
Зверь больше не чувствовал дождя, не обращал внимания на мутные ручьи, бежавшие мимо. Зверь ступил на охотничью тропу.
* * *
Старая Луху сидела под навесом у входа в пещеру и растирала в деревянной ступке корни гро. Эта работа требовала терпения и внимания. Дымный полумрак пещеры мешал Луху, зрение у нее утратило остроту, силы иссякли, и она уже с трудом готовила лекарства для больных ланнов. А когда-то она была сильна и вынослива, как воин. Великая анга ланнов, она хранила в себе мудрость предков, и ее слова значили не меньше, чем слова вождя. Но с тех пор, как силы начали изменять ей и Урбу сорвал с нее амулет, дающий анга власть и мудрость предков, ланны стали смеяться над ее старостью, хотя по-прежнему не отказывались от ее лекарств.
У Луху были умелые руки, они помогали ее ослабевшим глазам, которые теперь лучше видели вдали, чем вблизи.
Сейчас она истолчет в ступке ядовито-горький корень гро, добавит к нему листьев лавы и цветов лии, чтобы смягчить горечь. Эту смесь она затем пересыплет в рог быка, зальет водой и подвесит сбоку костра. Когда настой будет готов, Луху снимет рог, остудит на холодных камнях и потом даст больным отпить из него по нескольку глотков. Последним выпьет Тощий Лок. Он лежал в стороне от остальных, потому что в праздник самой короткой ночи ланны отвергли его…
Леопард подползал все ближе. Дым не пугал его, сгорбившийся у входа человек был не сильнее ягненка: один удар лапой – и путь свободен. Он ворвется в пещеру, и тогда наступит Праздник Крови…
Луху сосредоточенно растирала корни, но запах зверя насторожил ее: поблизости был леопард!
Она подняла голову – сквозь завесу дождя проглядывали камни, окаймленные ручьями мутной воды. Вода висела в воздухе, вода была везде. Луху пережила много ливней и гроз, но таких вот гроз и таких потоков воды она не видела давно. Пенистые ручьи проносились мимо пещеры и скатывались в Дуа, на которую сейчас страшно было смотреть: в ней текла мертвая вода, мутная и свирепая. Она несла вдаль кусты и деревья, она пожирала травы, землю и камни, она затопила противоположный низкий берег до темной полосы далеких лесов. А ливни продолжались, вода ширилась и буйствовала. В такую погоду все живое прячется, охваченное страхом перед водой, огненными стрелами и раскатами грома.
Еще несколько шагов, и леопард упруго вскинет свое каменно-мускулистое тело, ударом лапы сокрушит человека у входа, ринется внутрь пещеры и начнет сладкий танец Крови… Но вода выдала зверя – не будь ее, он не встал бы на неверный камень…
Луху заметила зверя и предостерегающе вскрикнула. Леопард не ожидал, что это слабое существо способно так громко кричать. Он на мгновение задержался перед прыжком, и тут же из пещеры один за другим выбежали два человека, встали перед ним, закрыли собой старую женщину.
Тело леопарда взвилось вверх и упало почти на то же место. Поразительное совершенство мышц: зверь прервал свой прыжок на лету!
Не страх, а удивление остановило его: люди не убегали прочь, они приготовились к битве с ним, их руки были удлинены острыми предметами, способными причинять жгучую боль.
Удивление – сестра осторожности. Леопард с любопытством разглядывал своих противников. Они были высоки и прямы, стояли свободно, глядя ему в глаза и не испытывая перед ним страха. Один был светловолос, другой потемнее…
Гал и Рун закрыли собой Луху. Еще мгновение – и их копья вонзились бы в тело зверя, но тот не спешил напасть, и они не торопились нанести ответный удар.
Оскалив пасть, злобно рыча, леопард яростно бил хвостом. Он надеялся устрашить людей, но они не дрогнули, не отступили ни на шаг. Их хладнокровие действовало ему на нервы, он отпрянул от пещеры. Сила уважает силу, сильный уходит от сильного своей тропой. Все предки леопарда чтили этот древний закон. Пещера, где было сухо и тепло, принадлежала людям, готовым отстоять свою территорию, и леопард, недовольно рыча, побрел прочь. Но он уходил непобежденным, потому что не нарушил закон.
Тогда из пещеры выбежал кривозубый Баок и взмахнул рукой с дротиком. Гал успел помешать ему – от толчка Гала Баок упал в дождевую лужу, а дротик пролетел мимо зверя и вонзился в землю.
Что Баок хотел ранить леопарда, видели и женщины, высыпавшие на площадку перед пещерой.
Леопард задержался у дротика, обнюхал древко, пахнущее человеком, сбил лапой в грязь и, зарычав, скрылся за завесой дождя.
Люди знали: назад леопард не вернется и больше не нападет на них, потому что они заключили с ним мир.
– Ланны не враждуют с пятнистым зверем! – крикнул Гал под одобрительные голоса женщин.
Баок встал, потер ушибленное при падении плечо, ухмыльнулся:
– Гал боится пятнистого зверя!
– Баок поступил недостойно ланна! – ответил Гал.
Они стояли лицом к лицу – стройный Гал и сутуловатый Баок, младший брат Урбу. Тут же стоял Рун, брат Рего. Женщины и дети смотрели на них с беспокойством: стычка между Галом и Баоком была пострашнее леопарда…
* * *
Ланны умели переносить беды, не боялись вступать в битву с врагами, но были беспомощны против внутренних раздоров, где действовали запутанные, как колючий кустарник, законы. В повседневном быту племя распадалось на группы, каждая из которых во всем считала себя правой.
Гал и Рун не вступили в схватку с леопардом, потому что он предложил им мир. Зверь ушел от них без боя и без страха, подобно воину, не желающему проливать кровь.
Ланны не враждовали с хищниками, если те уважали их права. Сам Рего, лучший охотник племени, опускал копье вниз острием, если встретившийся ему на пути зверь уходил от него своей тропой, и никто не смел смеяться над Рего, даже Урбу.
Обвинив Гала в трусости, Баок произнес пустые слова. Он вел себя недостойно ланна. От страха он забился в дальний угол пещеры, когда Гал и Рун встали перед леопардом, но он метнул в леопарда дротик, когда зверь предложил ланнам мир и опасность уже никому не грозила. Гал изменил полет дротика, не дал Баоку ранить зверя. Любой охотник знал: раненый леопард опаснее тигра, он не прощает людям причиненную ему боль. Он объявляет им войну и начинает охотиться на женщин и детей.
Древний закон гласил: если ланн поднимает копье на леопарда, медведя, тигра и льва, он не имеет права ранить их – он обязан их победить. Тот, кто ранит хищного зверя, приносит племени беду.
Баок поднял дротик на леопарда, нарушил старый закон ланнов. Баока ждал суд племени, но за Баоком стоял Урбу, а Урбу больше чтил палицу, чем Закон.
Только три человека не страшились Урбу – Рего, Сухой Лу и Луху. Рего, как и Урбу, был вождем ланнов, Сухой Лу мог быть вождем, а Луху от старости давно забыла, что такое страх.
* * *
Ланны переживали беспокойные дни: мужчины не возвращались с охоты, ливням не было конца, огненные стрелы били не переставая, и так страшно грохотало, что подрагивали камни пещеры.
Племя без мужчин – беззащитно, а духи зла только того и ждут, чтобы ланны ослабели и можно было бы наслать на них болезни, отчаяние и страх. Зло пугается обильной пищи и танцев у веселых костров, а сейчас ланнам было не до веселья: дрова давали больше дыма, чем огня, пищи не хватало, на травяных матах, застланных шкурами, плакали больные дети.
С первым отрядом охотников ушел Рего. Он ступил в след куланов. Небо было еще высокое, голубое. На повороте тропы Рего оглянулся, поднял руку. Его жест означал: «Скоро вернусь!»
Но и опытным охотникам нелегко добывать куланов – Рего не вернулся, как обещал, и тогда Урбу увел в степь остальных мужчин.
Потом небо потемнело и хлынул ливень.
Уходя, Урбу оставил вместо себя Баока, хотя среди юношей, готовящихся исполнить брачный танец, силой и сноровкой выделялись Гал и Рун. Но Урбу хлопнул по плечу Баока, и никто, кроме Луху, не мог возразить ему. Луху сказала:
– Урбу оставляет власть над племенем недостойному!
Урбу поиграл палицей. Забавно: старая развалина осмеливалась возражать ему, хотя он мог смять ее, как пучок травы!
Ланны знали страшную силу Урбу. Ударом палицы он повергал наземь лошадь, перебивал хребет оленю, оглушал быка. Неукротимый в гневе, он не признавал ничьих советов. Повлиять на него мог лишь Рего: он был не только силен, но и мудр. В трудные для ланнов дни слова и палица Рего значили больше, чем одна только палица Урбу.
Так было, когда Урбу сорвал с Луху амулет анга и повесил себе на грудь. Согласно обычаю, этот амулет должен быть или у анга, который общается с духами предков и избавляет ланнов от болезней, или – если сам анга ушел в черные туманы – у мальчика, пока племя не признает нового анга. Урбу нарушил обычай, присвоил амулет себе. Вызывающе ухмыляясь, он стоял среди ланнов, положив руки на палицу. Рего спокойно снял с него амулет и надел на маленького Улу, двоюродного брата Риа, самой красивой девушки племени. Урбу впал было в ярость, но вскоре присмирел: он все-таки побаивался гнева предков, да и с Рего шутки плохи. Рего умел без лишнего шума охладить гнев Урбу, а за Рего неизменно стоял Сухой Лу. Но теперь никто не сдерживал Урбу. Он взглянул на Гала и Руна, усмехнулся:
– Кто поднимет руку на Баока – тот против Урбу!..
Баок не скрывал своего торжества над сверстниками. Урбу давал ему власть, а власть пьянила, как сок ковы, который ланны пьют у праздничных костров.
Оставшись за вождя, Баок задирал сверстников, раздавал шлепки подросткам, покрикивал на женщин, хотя ими распоряжалась Нга, жена Урбу. Втайне Баок желал, чтобы мужчины подольше не возвращались домой, – тогда он вдоволь насладился бы властью.
Мужчин и в самом деле долго не было. Вода отсекла их от пещеры, задержала в пути, а может быть, и еще какая беда задержала.
Не счесть зол, подстерегающих ланнов на земле. Только в краю черных туманов, куда ланны уходят после смерти, не бывает ливней, хищников и огненных стрел.
Но торжество Баока вскоре погасло, как костер под дождем: ланны начали голодать. В короткие перерывы между ливнями женщины торопливо собирали в степи съедобные корни, однако утолить голод одними только корнями и травами ланны не могли. Надо было позаботиться о мясной пище, а Баок бездействовал. Он боялся покидать пещеру. Он вздрагивал, когда сверкали молнии и по темно-багровому небу перекатывался грохот. Баоку теперь хотелось, чтобы охотники поскорее возвращались домой. Власть хороша, когда вдоволь мяса и никаких забот.
Бездействие Баока никого не удивило – иного ланны и не ждали от него. Урбу дал ему власть, но в трудные дни ланны ценили не того, в чьих руках власть, а того, кто достойнее. Самыми же достойными из юношей были Гал и Рун.
* * *
Гал давно мог быть вожаком среди сверстников, если бы не его пристрастие к уединению, не его странные слова, не дружба со старой Луху. У него была своя особая жизнь, не похожая на жизнь многих молодых ланнов. Возможно, так стало потому, что он с детства вынужден был сам заботиться о своем пропитании.
Ланны пришли к Дуа из светлых лесов, из края малых рек и озер. С Дуа они по-настоящему не подружились: бурная, неукротимая, она была не очень гостеприимна. Рыбной ловле ланны издавна предпочитали охоту, хотя умели делать лодки и плоты. Рыбалка для них скорее была развлечением, чем промыслом. Лишь весной, когда рыба метала икру, они прекращали охоту и шли на берега ручьев бить острогой тучных рыбин. Рыбачили они и в Дуа, выбирая для этого неглубокие затоны, однако охотнее ловили не в ней, а в ее притоках.
В отличие от соплеменников, Гал крепко подружился с Дуа. Ему полюбились ее просторы, он плавал в ней, как рыба, бил копьем и острогой щук, судаков, сазанов и осетров, ловил на удочку лещей, окуней, плотву, стерлядь, собирал на мелководье устриц и раков, нырял с прибрежных камней до дна. Ему никогда не было скучно с Дуа. Среди береговых скал всегда можно было что-нибудь найти – гнезда птиц, куски кремня и яшмы, камни-цветы и даже знаки неведомых людей, выбитые на больших плоских камнях. Однажды, спустившись в расселину, он обнаружил глыбу каменной соли. Ланны перенесли ценную находку в пещеру. В нескольких тысячах шагов от становища Гал открыл на берегу грот, достаточный для того, чтобы в нем можно было развести костер и укрыться от дождя. В этой маленькой пещере он бывал не только днем – он провел в ней немало ночей. В одну из них за ним упорно следил леопард. Гал не испугался его, и зверь ушел. Позже они не раз видели друг друга, но пятнистый зверь больше не ступал в его след. Во время ливней этот леопард едва не напал на Луху. Гал узнал его – может быть, зверь тоже узнал Гала…
Гал любил, поднявшись на высокую скалу, оглядывать окрестности. Земля тогда раздавалась вширь, дали тонули в молочно-синей дымке и волновали своей таинственностью. Эту земную громаду Дуа делила пополам. Одну половину занимала неровная степь, на другой загадочно темнели далекие леса. Дуа тоненькой змейкой выползала из небесной дымки, полнела, ширилась, становилась огромной, а потом опять сужалась вдали и исчезала в голубых туманах.
Она текла оттуда, где летними вечерами заходило солнце, и уползала туда, где по утрам небо охватывал пожар.
– Чьи это костры? – спросил однажды у Луху Гал, показав на оранжевое предрассветное небо. Но Луху тоже не знала чьи.
– Зачем тебе небесные костры? – проговорила, повернув к утренней заре морщинистое, как кора старого дерева, лицо. – Духи предков привели ланнов сюда, а там, за краем земли, не наш мир. Там отдыхает солнце, там живут чужие духи, там чужие края охоты.
Гал любил слушать Луху – никто из ланнов не знал и не помнил столько, сколько знала и помнила она. Опираясь на мудрость предков и на собственный опыт, она умела объяснить многое.
– Голубая дымка, – говорила она, – это граница охотничьих земель ланнов. То, что скрыто от наших глаз, принадлежит другим людям. Они жгут костры и прикрываются дымкой, чтобы сохранить свои охотничьи края…
Слова Луху волновали его, как таинственная загадка, а загадок у Гала было больше, чем у всех молодых ланнов. Его интересовало, почему небо голубое, а трава и листья зеленые, почему солнце восходит и заходит в одних и тех же местах и почему из одних облаков выпадает дождь, а из других – нет. Он подолгу смотрел, как трудятся муравьи, как паук ткет паутину, он недоумевал, почему птицы умолкают, когда на небе горят огромные костры. Он многое хотел знать.
Сверстники посмеивались над его любопытством.
– Зачем ломать голову над тем, что есть? – шумно возражали ему. – Существует, и этого достаточно. Ты произносишь пустые слова, оттого что дружишь с Луху!
Выведенный из себя, Гал пускал в ход свои крепкие кулаки. Рун неизменно становился на его сторону, и насмешники быстро умолкали перед напористой силой двух пар мускулистых рук.
Ланны посмеивались над Луху, потому что не уважали старых и слабых и не заботились о них. Луху питалась кореньями, орехами, болотными ягодами, предварительно растерев их в своей ступке, а когда их не было, подолгу обходилась без пищи, словно у нее вообще угасла потребность есть. Она равнодушно смотрела на пиршества соплеменников и ничего не требовала для себя. Она прощала ланнам их неразумие и продолжала лечить их. Особенно старательно она ухаживала за больными детьми, что не мешало им, когда они подрастали, бессознательно усваивать ту племенную жестокость, которая позволяла им смеяться над слабостью Луху и равнодушно воспринимать ее обездоленную старость. Ланны не желали замечать, что у Луху был светлый и добрый ум.
Иногда Луху говорила загадками, доставшимися ей от предков.
– Откуда появились камни-цветы? – неторопливо объясняла она Галу. – Они родились из огня, который выбрасывают из себя горы…
Гал не видел ни гор, ни горного огня, но он верил Луху, потому что камни-цветы действительно находят в скалах.
Ланны издавна ценили эти камни за красоту и твердость: камни-цветы давали им власть над другими камнями и костью. Хранили их обычно такими, какими находили, потому что обработать камни-цветы мог не каждый: для этого требовалось слишком большое терпение. Камни-цветы дарили в брачную ночь невесте; в обмен на них мужчина мог приобрести благосклонность самой неприступной женщины. Иногда мужчины жестоко ссорились между собой из-за камней-цветов. Правым в споре обычно признавался сильнейший. При случае Урбу присваивал себе чужие находки. Так же поступали другие сильные воины, поэтому многие ланны до поры до времени старались держать свои камни в секрете от соплеменников.
Были свои камни и у Гала. О тайниках, где они хранились, знала только Риа. Камни-цветы всегда были волнующей загадкой для Гала. Он подолгу рассматривал их, держа в лучах солнца, испытывал на твердость. Уних, как у ланнов, слабый подчинялся сильному. Самым сильным был Бесцветный камень. Его можно было расколоть, но никакой другой камень не мог оставить на нем свой след.
Лучшие камни Гал показывал Луху.
– Мои глаза слабы, – вздыхала старуха, – но они еще видят камень-цветок. Он красив, как утренняя заря. Береги его – он делает женщину счастливой. Ты подари его в брачную ночь Риа…
Луху открыла Галу и Риа великую истину: все вокруг – живое, а люди, если они хотят достойно жить, должны чтить законы жизни. Гал помнил уроки Луху, он никогда не разорял птичьих гнезд, не трогал крошечных зайчат, если натыкался на них, и не преследовал новорожденного олененка, если находил его среди кустарников и трав.
Гал рос и убеждался, что Луху говорила правду: живыми были и камни, и степь, и небо, и Дуа. Береговые скалы разговаривали с водой и ветром, дружили с козами и леопардами, давали пристанища птицам; ветер мог спать и бодрствовать; степь то зеленела, то желтела, а то накрывалась снежным одеялом; у неба, у Дуа, у луны и у солнца было множество лиц; у земли было тело, глаза-озера, кровь-реки, одежда-травы. Все в мире оказывалось необходимым. Сухие дрова были пищей для огня, огненные стрелы открывали дорогу ливням, в скалах обитало эхо, а на самой высокой вершине жил белый сокол, от которого произошел род Гала. Со скалы сокол взмывал вверх, выше и выше, пока не становился крохотной белой точкой в голубом небе, и оттуда камнем падал на свою добычу. Он никогда не промахивался, он бил насмерть. Опустившись с добычей на скалу, он гордо озирал вокруг себя, и от его клекота тревожно замолкали другие птицы.
Из рода Сокола уцелели лишь Гал и Луху. Остальные сородичи скрылись под пологом черной ночи. Они перенеслись туда во время кровавых битв с дамами. Воины Сокола и их жены не уступили дорогу дамам и вместе переселились в черные туманы.
Гал рос без матери и отца – их заменила ему Луху, а великий охотник Рего, возглавляющий род Леопарда, покровительствовал ему. Когда-то род Сокола был сильным и могущественным, а теперь у костра Совета он был нем. Только в юном Гале текла смелая кровь рода, и с ним одним теперь было связано как возрождение, так и гибель Сокола.
* * *
Уходя на охоту, Рего и Урбу брали с собой юношей и подростков, приучая их к многотрудной мужской жизни. Но в этот раз молодых ланнов оставили дома с наказом позаботиться о безопасности становища.
Самые смелые из юношей – Гал и Рун – не ограничивались дозорной службой. Когда в пещеру заглянул голод, они, не страшась ливней и гроз, вдвоем уходили на охоту. Они добывали кабанов, коз и больших птиц. Домой они возвращались промокшие, но гордые тем, что отвращали от соплеменников голод. У костра опять запахло жареным мясом. Ланны повеселели, больные понемногу выздоравливали – черные туманы поглотили только двоих. Умерших похоронили в одной могиле, засыпали землей, асверху прикрыли тяжелым камнем, чтобы они не вздумали вернуться в пещеру и не натворили какого-нибудь зла. Двое мертвых – это немного. Случалось, болезни уносили в черные туманы гораздо больше ланнов.
Когда приходят дожди и солнце надолго прячется за тучи, в пещере становится холодно и сыро. Тогда злые духи напускают на ланнов болезни, выпивают у них силы, как у Тощего Лока, а для ланна нет беды хуже, чем слабость. В праздник самой короткой ночи, когда юноши становятся мужчинами, а девушки – женщинами, племя отвергло Лока, потому что его иссушила болезнь. С той поры Лока гнали от общего костра, ему доставались объедки, он спал в самом неуютном углу пещеры, он обязан был чистить отхожие места. О нем никто не заботился, кроме старой Луху. Обычай запрещал ланнам помогать отверженному, но на Луху никто не обращал внимания, она будто стояла вне законов. Ее собственная участь вряд ли была бы лучше участи Лока, если бы не Гал. Он заботился о том, чтобы у нее была теплая одежда и теплая постель; он сопровождал ее в степь, где она собирала лекарственные травы; он добывал для нее барсучье сало, которым она лечила детей. Он приносил ей печеную рыбу – жесткую пищу Луху давно уже не могла есть. Но и рыбу она не съедала одна – она делилась с Локом. Сначала она заставляла его глотать барсучье сало, а потом давала ему рыбы. Ланны посмеивались над чудачествами Луху и не придавали значения тому, что она подолгу занималась с Тощим Локом.
* * *
Наконец ливни начали иссякать, перерывы между ними удлинились, небо посветлело. Ланны совсем повеселели: скоро появится солнце, недолго теперь и до возвращения охотников!
Полные радостных ожиданий, ланны понемногу забывали о недостойном поведении Баока, но Баок не забыл своего бесчестья и не простил его им. Он затаился, выжидая подходящий случай, чтобы укрепить свою пошатнувшуюся власть. Он незаметно наблюдал за Галом и Руном, которых побаивался и которым остро завидовал. Он давно мечтал восторжествовать над ними, поэтому и метнул в леопарда дротик. Он хотел наказать их за смелость – для этого надо было лишь ранить зверя. Леопард мгновенно бросился бы на них. Они, возможно, и победили бы зверя, но кто знает, что могло бы случиться. Раненый леопард страшен…
Гал понял и сорвал замысел Баока. Своим поступком Баок добился лишь того, что ланны осудили его.
Время от времени Гал один покидал пещеру. Где он бывал, он не говорил даже Руну, но Рун догадывался где: на скале Сокола. Руну путь туда был закрыт. Скала принадлежала предкам Гала, а предки не любят, когда к ним приближается человек из другого рода.
Одна Риа была посвящена в тайну Гала и могла вместе с ним подняться наверх. Предки Гала ничего не имели против нее.
Сокол жил недалеко от вершины. Издали Гал с тревогой наблюдал, как в скалу били молнии. Он боялся за сокола. Огненная стрела сжигала целое дерево, без труда убивала мамонта – что для нее поразить птицу! А если это случится, погибнет и род Сокола…
Скала возвышалась над другими прибрежными скалами – подняться на нее во время ливня было нелегко даже для ловкого Гала. Но в дождь и не имело смысла подниматься: когда небо хмуро, радость спит, а звери и птицы одинаково неприветливы. Зато как только небо прояснилось, Гал поспешил наверх: сокол был жив и здоров! Радуясь Галу, он расправил крылья, стряхнул с себя неподвижность последних часов, взмыл под облака и вскоре уже с добычей опустился к гнезду.
Гал тоже отправился домой. По пути ему удалось добыть двух дроф.
Риа и Рун встретили его на площадке. Тут же, у костра, собрались остальные ланны. Все тотчас обступили Гала, разглядывая добычу. Многие с похвалой отозвались о его ловкости: обе птицы были пронзены одним дротиком.
Женщины испекли дроф в золе костра. По праву охотника Гал первым взял себе мяса, остальным мясом распорядилась Нга. Ланны начали есть. Полагая, что им сейчас не до него, Гал отошел от костра, отделил от своего куска половину, дал Риа и Улу и прошел в пещеру. Но Баок следил за каждым его шагом. Он давно обратил внимание на то, что Гала и Риа связывала необычная для ланнов дружба. Это вызвало у него зависть: он сам надеялся исполнить брачный танец с Риа. Баок последовал за Галом – тот повернул в закуток к Тощему Локу, где была Луху. Она поила Лока настоем гро. Гал дал ей мяса, потом дал Локу, остальное оставил себе.
Баок ликовал: Гал дважды нарушил обычаи ланнов! Он поделился мясом с девушкой, не принадлежащей к его роду. Право на это он имел бы лишь в случае, если бы женился на ней, но жениться на Риа он мог лишь в брачную ночь, и то если ланны дадут согласие на этот брак. А еще Гал заботился о Тощем Локе. Теперь-то Баок не промахнется, отплатит ему и за толчок в грязную лужу, и за Риа! Он устроит так, что сами ланны расправятся с Галом – надо только набраться терпения, выбрать подходящий момент.
Повинуясь осторожности, которая не покидает охотника, почуявшего дичь, Баок не торопился нанести Галу удар, хотя отсрочка мести стоила ему невероятных усилий: он ненавидел Гала, он, не колеблясь, убил бы его, если бы ему представилась такая возможность. Впрочем, к тому все и шло. Пусть пока Гал делится с Риа мясом – Баок не упустит час своего торжества, а Урбу не даст Баока в обиду! Ланны снисходительны к тем, кто, добиваясь женщины, поднимает палицу на соперника. Баоку бояться нечего.
* * *
Гала опять долго не было, и Риа беспокойно ждала его на площадке. В степи грызлись волки и собаки, из прибрежных зарослей донесся рык тигра, стороной прошли мамонты. Их мокрые спины блестели, будто натертые жиром, длинная шерсть волочилась по траве. Они двигались один за другим – строго, неторопливо и грозно. Что-то побудило зверей-великанов покинуть края предков. Возможно, соперничество других мамонтов, но скорее всего– какие-то люди. Пасущиеся мамонты добродушны, к ним можно приблизиться вплотную, их можно даже коснуться рукой и перегнать с места на место. Охотники всегда пользовались их доверчивостью и без труда загоняли мамонтов в заранее приготовленные ловушки. Гиганты-животные до удивления легко подчинялись человеческой воле. Они необъяснимо доверяли людям, и лишь когда те чересчур злоупотребляли их доверием, мамонты уходили туда, где не было людей.
Местные мамонты тоже ушли вдаль. Ланны были несправедливы к ним. Охотникам доставляло удовольствие убивать доверчивых животных. Взяв себе часть туши убитого мамонта, они шли домой. Остальное мясо становилось добычей коршунов и хищников, даже Рего не мог удержать ланнов от чрезмерной жестокости по отношению к мамонтам, и звери, вытянувшись в цепочку, покинули берега Дуа.
Когда мамонты переселялись в новые края, никто не смел становиться у них на пути. Стоило в такой момент человеку или какому-нибудь потерявшему рассудок животному ранить мамонта, все стадо приходило в ярость. А впавший в неистовство мамонт легко настигает бегущего быка, тигра, человека.
Ни один охотник не смел также приблизиться к мамонтам, если они в жаркий день спешили к воде или если радом с ними были новорожденные мамонтята. Удивительные звери – мамонты, то добродушные и беззащитные, то злобные и всесокрушающие…
Мамонты скрылись вдали. Беспокойство Риа перерастало в тревогу: Гала не было слишком долго. Но наконец он появился. Он свободно, легко шел к пещере, неся на плечах козу. И тут случилось то, чего ждал Баок: Риа бросилась навстречу Галу. Это видели многие ланны. Еще немного – и Гал и Риа коснулись бы друг друга. Беду предотвратил Рун. Он обогнал Риа и поднял руку, предостерегая их об опасности. Баок не успел крикнуть властное слово закона: Риа остановилась, Гал бросил перед собой добычу, Рун и Риа подхватили ее и понесли к пещере. Обычай был соблюден! Баок опять потерпел поражение.
* * *
Наступил день, когда небо совсем очистилось от туч, стало бездонно-голубым, и вся земля повеселела, залитая теплым солнцем. Ланны высыпали из пещеры, где было сыро, холодно и темно. Дети природы, они радовались и оживали вместе с землей.
