Текст книги "Варяги"

Автор книги: Михаил Альшевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

«Возвернёмся в Новеград, велю такие же построить», – не раз в ночной тиши шептала она Рюрику.

Не прикипало сердце Милославы к Рюгену-Руяну.

   – Хильдигунка, – так на свой лад переиначила Милослава имя снохи, – сейчас молвила: Трувор с Синеусом к тебе собираются, с утра меж собой все чегой-то спорили... Вам трапезу готовить али жбан пива прислать?

Рюрик залюбовался женой. Три лета с обряда минуло, а она как была резвушкой-девчонкой, так ею и осталась. Тоненькая в поясе, чуть скруглялись бёдра, волосы непокорные из-под шапочки кольцами выбиваются.

   – Милославушка, ты хотела бы в Новеград возвернуться? – И понял, что ответ жены лишним будет, так радостно вспыхнули её глаза. И совсем неожиданно для себя спросил: – А ежели я над старейшинами встану?

   – Да над кем хошь становись, только бы в Новеград, – обхватила за шею руками, прижалась упругой грудью к спине. На один миг. Потом отстранилась и всё так же сзади попыталась заглянуть в глаза.

   – Как над старейшинами?

   – Не ведаю, Милославушка. Добром на то старейшины не согласятся. Да и новеградцы могут воспротивиться. Я служил воеводой у князя, а под старейшинами ходить не хочется.

   – Своими бы ногами в Новеград пошла, – не вдумываясь в его слова, ответила жена.

   – Вели подать пива, Милослава, – братья идут.

Слухи, принесённые Синеусом из дружинного дома, порождали много вопросов. Почему Рюрик не посоветовался с братьями? Коли дружинники всерьёз говорят о том, что теперь воевода Боремир будет уряжать их на охрану побережья острова, значит, Рюрик дал на то согласие ранам. Они будут подчиняться Боремиру. Дружинники всегда подчиняются воеводе. Но как же Рюрик? И как они, Трувор и Синеус, будут при Боремире? Служить ранам незазорно, но какой ряд-договор заключил Рюрик с ними? Могут ли они выйти в море в свободный поход или должны спрашивать разрешения у Боремира?

Рюрика новость поразила не меньше братьев.

   – Ты не ошибся? – дважды переспросил он Синеуса. – Вои так и говорят, что дружиной будет командовать Боремир?

   – Да, Рюрик. Это меня и удивило. Мы с Трувором, кажется, не мешали тебе принимать решения, но ты всегда советовался с нами. А тут... Дружинники называют даже участки побережья, куда собирается отправить нас Боремир на наших же кораблях.

   – Я немедленно пойду к Боремиру и всё выясню, – поднялся Рюрик.

   – Не торопись, – остановил его Трувор. – Боремира посетить успеешь. «Ты же не юноша, сам понимаешь» никуда не исчезнет. С чем ты пойдёшь к нему? Он откажется от слухов, и тем дело завершится. Но ты же знаешь, слухи на пустом месте не вырастают. Разве Боремир не спрашивал тебя, будем ли мы охранять остров?

   – Но я никогда не обещал ему, что мы поставим свою дружину под его начало.

   – Мы играем словами, Рюрик. Главным делом дружины становится охрана острова. Значит, мы переходим на службу ранам? Вот что основное. И это основное мы должны решить вместе, сейчас, до того, как ты пойдёшь к Боремиру. Не знаю твоих мыслей, но мы с Синеусом предпочли бы независимость.

   – Ты прав, Трувор, нам надо определиться в главном, – он сел и решительно отодвинул на край столешницы жбан с пивом. – Мои мысли в разброде. Признаюсь, начинаю думать, что мы ошиблись с возвращением на Рюген.

   – Хочешь сказать, что мы должны были напасть на Славомира? – удивился Синеус.

   – Нет, остаться у словен, – неуверенно выговорил Рюрик.

   – Я готов хоть сегодня, – загорелся Синеус. – Там интересно. По землям веси идёшь, идёшь, а им конца нет. Помнишь, Трувор, как нас встречали там после варягов?

   – Помню, – без улыбки ответил Трувор. – Только если ты помнишь их женщин и тех соболей, что тебе дарила весь, то я помню и об их стрелах. Но мы торопимся. Значит, и ты, Рюрик, не хочешь идти слугой к ранам?

Рюрик тяжело посмотрел на брата. Трувор не виноват, он всего лишь назвал вещи своими именами. Служилый воевода – тот же слуга. Он был слугою отца, что справедливо. Но и после смерти старейшины Годослава не приобрёл самостоятельности. Хотя имел право на избрание князем.

Он служил ранам, потому что не было силы подчинить их себе. Служил Гостомыслу, ибо... не мыслил себя никем другим, кроме походного воеводы. Он служит ранам и теперь. Почему? Допустим, он рискнул бы примучить их. Нынче сил у него хватит. Но... вмешается Славомир, не останутся в стороне лютичи. Аркона – святилище Святовита. Так что же, он так и будет всю жизнь в услужении у кого-нибудь?

   – Ты сказал: слугой... – Рюрик повернулся к Трувору. Руки, лежащие на столешнице, сжаты в кулаки. – Да, ты прав. Если останемся на Рюгене, рано или поздно станем слугами ранов. Славомир не позволит иного. Кроме того, у ранов нет князя, а верховным жрецом, передающим волю Святовита, я не хочу быть, – мрачно усмехнулся он. – Может, рискнём схватиться со Славомиром? Вернёмся к бодричам?

   – Что ты, Рюрик? У него тысячная дружина! – удивлённо посмотрел на него Синеус.

   – Что скажешь ты, Трувор?

   – Нет, – после недолгого молчания ответил Тревор. – Это потеря дружины и наша гибель. Воины, больше половины, из бодричей... И Славомир избран по обычаю. У тебя нет оснований оспаривать выбор старейшин.

   – Значит, выход один – дать согласие на службу ранам.

   – Почему? Разве мы не можем, как и прежде, быть свободной дружиной? – вопросительно посмотрел на братьев Синеус.

   – Ты не понимаешь, что ли? Слух, пущенный среди наших дружинников, скорее всего умышленный, – ответил ему Трувор. – Не приложил ли к этому руку передающий волю Святовита? Вполне возможно...

   – Мы начинаем, как говорят новеградцы, толочь воду в ступе, – прервал его Рюрик. – Я вижу лишь одну землю, где мы не будем слугами...

   – Словене, – задумчиво согласился-подсказал Трувор. – У них сейчас раздоры с соседями...

   – Да, ты понимаешь. Но надо стать над старейшинами. Заставить их избрать князя. Без крови не обойтись.

   – Нужно попытаться без неё. Мы знаем силу дружины Гостомысла. У неё нет нынче достойного воеводы. Но и без него я не хотел бы иметь в поле противниками словен. Будем помнить, ты ближайший родич Гостомысла...

   – Помнить можно, – насмешливо улыбнулся Рюрик. – Но тогда давайте вспомним, что мы сыновья Годослава. Где ты видел, чтобы князем избирали человека только за то, что он сын князя?

Теперь насмешливо улыбнулся Трувор.

   – Видеть не приходилось, а слышал об этом много. Ты забыл франгов? А Гостомысл? В девятом колене князь из рода какого-то Славена. Как видишь, власть всё же передаётся от отца к сыну или... к брату.

Рюрик с интересом глянул на Трувора.

   – Об этом я не думал...

   – Будем думать о малейшей возможности, – сказал Трувор с мрачной решимостью. – Я не откажусь ещё раз сходить к веси или в Плесков к кривичам. Но чтобы у них и... остаться.

Взгляд Рюрика был пристальным и долгим. Кажется, Трувор, как и сам он, созрел для больших дел. Ну что ж...

   – Готовь ладью, – твёрдо сказал он Трувору. – Пойдёшь к словенам. Нам надо заключить с ними ряд. Мы предложим им нашу дружину для усмирения соседей. От такого не отказываются. Мы усмирим весь, чудь и кривичей.

Рюрик отложил встречу с Боремиром. Главное сейчас – отправить Трувора к словенам.

Плыть Трувору в Новеград не пришлось. Через день в палаты Рюрика спешно постучался начальник ладьи порубежной сторожи ранов.

   – Воевода Рюрик, к тебе прибыл старейшина из Новеграда. Зачем – не знаю, не говорит. С ним малая дружина.

   – Где он? – удивился Рюрик.

   – Я упредил его. Скоро они будут у пристани.

   – Благодарю тебя. – Рюрик нащупал в кошеле мелкую золотую монету-чешуйку, подал начальнику сторожи. – Прошу тебя, укажи им путь к моему замку.

Братьям сказал:

   – Для посланцев новеградцев устроим пир. Но ни единого слова о том, что порешили. Мы здесь всем довольны и ни к кому на службу не собираемся...

Блашко пробудился с тяжёлым сердцем. Торопился, воев за вёсла сажал, сам нередко махал ими до седьмого пота, а тут – пир. Пропал день. Даже с женой воеводы не удалось словом перемолвиться. Только и видел, что сидела она на пиру, такая же тоненькая девчушка, какой запомнил её почти три лета назад. Пышно отдавал тогда Гостомысл дочь свою Рюрику...

Бражничали до глубокой ночи, и как ни пытался Блашко затеять с воеводой серьёзный разговор, тот уклонялся. В гостях воля не своя.

Пригласили его к Рюрику в полдень – истомился бездельным ожиданием. Однако виду не подавал. Дождался своего времени, оправил опашень, тронул рукой меч в узорчатых ножнах, расправил на груди бороду, махнул четверым дружинникам, чтобы шли с ним, и твёрдым достойным шагом вступил в палату.

Воевода сидел на скамье неприступно замкнутый, даже мрачный, смотрел исподлобья, властно. Сзади него, полукругом – начальные люди дружины, по левую и правую руки – братья. Смотрели немилостиво, сурово. Как на постылого просителя. Загорелось сердце, вскинул голову, расправил плечи. Но тут же и одумался. А кто ты есть, Блашко? Ты и есть проситель. Терпи. Гордость в таком деле показывать не след.

Перевёл взор на группу женщин, что сидели поодаль. Встретился глазами с Милославой. В центре сидит. Старшая в дому, али ради посланника честь оказали? Не время пустые загадки загадывать, надо дело править.

Поклонился малым поклоном – большим только родителя да ещё князя-старейшину Гостомысла привечал, – набрал воздуху в грудь и, как равный с равными, заговорил:

– Будь здрав, воевода Рюрик, и род твой, и домочадцы твои на многие лета. Прими дары, которыми чтят тебя словене новеградские...

По его знаку четверо дружинников внесли дары на вытянутых руках и положили их на пол у ног Рюрика: поверх соболей – круглый щит, шлем и меч, блеснувший драгоценными каменьями. Подчиняясь торжественности события, Рюрик поднялся.

   – Дары принимаю. Передай словенам – мы рады их дружбе. Пусть знают: мой род был и всегда другом им будет. А теперь говори, с чем прислали тебя старейшины? По-прежнему ли благополучно у словен? Не грозят ли враги?

Подозрительно глянул Блашко на воеводу. Нетто Рюрик уже прознал о нестроении? Ежели так, может отказать новеградцам в помощи. Или потребует за неё такое, что и договор-ряд негоже будет заключать. Старейшины всё оговорили заранее и не потерпят несообразного. А новеградцы, ежели прознают, кинут Блашко в Мутную. Своевольными стали после изгнания варягов.

   – Воевода, – издалека приступил он к главному делу. – Ты знаешь, Гостомысл был добрым князем, мужем храбрым, правителем мудрым. Соседи его чтили, а свои люди любили за правосудие. Кривские, весь, чудь, водь, ижора дары приносили. Не в обиду, воевода, напомню: ты и сам служил ему и новеградцам...

Кое-кто из начальствующих вскинул голову, с неприязнью глянул на стерейшину. Рюрик и братья слушали невозмутимо.

   – Ведомо тебе, воевода, и то, что Гостомысл имел четырёх сыновей. Кто в походах на брани изгиб, кто в избе его почил. Ни одного в живых не осталось. Дочь его Милославу ты за себя взял. Оставался Гостомысл до самой смерти один...

Ровно и печально звучал голос Блашко. Слушали в молчании, не прерывая.

   – Однажды о полудни привиделся князю-старейшине Гостомыслу сон, что из чрева жены твоей выросло древо великое и плодовитое. От плодов же его насытились люди всей земли нашей. Призвал он ведунов, они же решили: от сынов твоих будут наследники ему...

Рюрик взглянул на Трувора. «Неужто ты был прав, а я недооценил родственные связи?»

   – Вскоре князь-старейшина скончался. Без него началось в земле нашей нестроение. Кривичи и весь сговариваются пойти походом на нас, словен. К ним склоняется и чудь. Потому и отправили меня к тебе старейшины словенские. Помоги оборонить землю нашу...

Кончил Блашко, как гору с плеч сбросил, вновь поклонился Рюрику и застыл в ожидании ответа.

   – Пришёл ты к нам с просьбой немалой, – после недолгого раздумья ответил воевода. – Один раз мы ходили к вам на помощь. И вы и мы довольными остались. Я помню приязнь и ласку Гостомысла и новеградцев. Но теперь многое изменилось. Прежде чем ответить, я хочу знать, на каких условиях вы зовёте нас?

   – Мы заключим с тобой и братьями твоими ряд, воевода. Нам нужна от вас воинская помощь, чтобы усмирить соседей. Но... сколько вы попросите серебра и рухляди за вашу службу?

Службу? Старейшины, значит, надеются купить его? Служилым воеводой, и только, видят его. Если бы не трёхдневной давности разговор с братьями, он, возможно, выгнал бы сейчас Блашко. Но всё обмыслено, решение принято, и потому пусть старейшина говорит. Я выставлю ему свои условия. Посмотрим, сколь далеко готовы пойти новеградцы.

   – Прежде всего вы должны дать нам и всей нашей дружине жилища и позаботиться, чтобы у нас не было недостатка в припасах, – ответил Рюрик. – Тогда вы будете иметь право на нашу дружину и требовать, чтобы она была впереди в вашем войске. За это вы должны будете платить каждому нашему дружиннику три раза в год по большой монете серебра, что в ходу нынче у торговых гостей, а каждому из них, – он обвёл рукой начальных людей, – кроме того, ещё по монете...

Блашко протестующе замотал головой, но воевода поднял руку.

   – Мы будем брать бобрами и соболями и другими вещами, которые легко выменять у веси и чуди... Согласен?

   – Я думаю, словене согласятся с твоими требованиями, воевода. Ведомо тебе: земля наша обильна. Поможешь усмирить кривичей, весь и чудь – каждый дружинник получит требуемое тобой, а тебе и им, – глазами показал на сидящих сзади, – наособицу. Дань походная с соседей – ваша. После того вы вольны вернуться сюда, на Руян; захотите у нас остаться – то по вашей воле...

   – Хорошо, старейшина, мы обсудим и это.

Дружинник Михолап, друг незабвенного Мстивоя, неторопливо брёл узкой улочкой града. Торопиться некуда. Старейшина Блашко к воеводе Рюрику Михолапа не взял: оглядел в который раз его невысокую, с лесным хозяином схожую фигуру, крякнул неодобрительно. Михолап только ухмыльнулся независимо в кустистую, не понять какого цвета, бороду и отошёл прочь. Знал: место его не в горницах – в дружинном доме да в поле. Страшен он был в битве. Ярился, себя забывал. С мечом на стену ворогов пёр, рубился молча, никогда не бодрил себя криком. Но и вне битвы, на улице градской подчас внушал он страх вставшему на пути незнакомцу – кривоногий, бочкообразный, с руками до колен, узкими, глубоко посаженными глазами.

Брёл Михолап наугад. Града не знал, дела не было. Да и быть не могло. Продавать нечего, покупать не на что. К тому же купля-мена – не для воина. Так разве, потолкаться, на людей поглядеть, себя показать. Но и потолкаться, вишь, негде. Шёл дружинник с надеждой попасть на торжище, а торжища не видно. Куда оно запропало? В Новеграде все концы к торжищу ведут, а тут...

Странным казался глазу Михолапа град Аркона. В воротах никто не остановил, да и сторожи воротной дружинник не приметил.

«Вольготно, без опаски живут, – отметил он. – Видать, на береговую сторожу крепко надеются, – и укоризненно покачал головой. – Град, по слухам, богатый. Мало ли кто воспользоваться захочет. Эка беспечность, как у нас в Новеграде до Торира».

Градская стена из камня-известняка не высока, скорее по обычаю жителями выложена, а не для обороны от противника. Правда, с западной стороны её подкреплял вал, по прикидке Михолапа, высотой сажени в четыре, местами и более. С северной и восточной стороны Аркона и такой укрепы не имела. Да и не нужна она была, понял дружинник, как только свернул в эту часть града, привлечённый ещё издали необычным видом большого, отдельно стоящего строения. Тут было тихо, только откуда-то снизу глухо доносились удары волн о камень.

«На скале град стоит, а та обрывом в море уходит, – мимоходом отметил Михолап. – Потому и стены здесь нет».

Любопытство толкало его к строению – слишком уж необычным оно было. Нигде до того подобных не встречал. Четыре могучих деревянных столба подпирали кровлю. Между ними натянуты занавеси даже на глаз непомерно тяжёлого полотна, изузоренного яркими красками. Михолап не удержался, пощупал полотно корявыми пальцами. Было оно толстым, с одной стороны жёстким, с другой мягким. «Ковёр, – вспомнил название. – Такие изредка в Новеграде торговые гости привозят, что бродят на юг, к тёплому морю».

Долго стоял, задрав голову, не отводя изумлённых глаз от крыши. Под стать коврам она отливала пурпуром. Из чего сделана, так и не понял. Была бы лесенка поблизости, обязательно поднялся бы.

Осторожно отогнул край тяжёлого ковра, заглянул внутрь. Пахнуло благовониями. В центре затенённого помещения на ровно тёсанном камне возвышалось изваяние...

Его дёрнули за рукав кафтана. Михолап стремительно обернулся. Что за чудеса, ведь только что никого рядом не было. Перед ним стоял старик, одетый в широкий и длинный плащ белого цвета. Седая борода, глубоко запавшие умные глаза много повидавшего человека, высокий лоб изрезан морщинами. В свою очередь и незнакомец внимательно и неторопливо оглядел дружинника.

   – Ты – чужеземец, – глубоким чистым голосом сказал он. – Не из бодричей и лютичей. Наверное, из той далёкой восточной земли, чьи посланцы прибыли к воеводе Рюрику.

   – Да, я из Новеграда, – подтвердил Михолап.

   – Потому ты и не знаешь святилища нашего Святовита. Не надо заглядывать в щёлку. Святовит открыт для всех. Вход вон с той стороны. Иди, поклонись Святовиту...

Старик ввёл Михолапа в полутёмное помещение, поклонился изваянию и неслышно удалился в тёмный угол, оставив дружинника одного.

Много выше человеческого роста было изваяние. Мощь и сила исходили от Святовита. В спокойной и вместе с тем настороженной позе воина стоял бог. Могучие ноги, тяжёлые на вид жгуты брюшных мышц, на поясе семь мечей, в левой руке кубок, в правой – лук. У Святовита четыре головы. Нет, не головы – четыре лица смотрели незрячими глазами в четыре стороны.

«Так вот перед каким Святовитом клялся воевода Рюрик отомстить Ториру за гибель отца, – припомнил Михолап скупые слова дружинников Рюрика там, в Новеграде. – Да, клятва перед ним – это... – Он не нашёл подходящего определения для такой клятвы, но одобрил стремление воеводы встретиться со своим противником. – Это бог воинов. Хотя наш Перун не хуже будет», – и с опаской оглянулся: не подслушивает ли кто тайное.

После святилища потянуло к людям. Их жилища тесно лепились одно к другому, прижимались к валу, и он заторопился туда, забыв о желании поглядеть на торжище. В этом граде, рядом со Святовитом, его могло и не быть. Хотя Михолап не сомневался: коли в граде живут люди, то они заняты не только делами бога, есть у них и свои людские заботы. Жизнь без забот да радостей обойтись не может.

За подтверждением далеко брести не пришлось. В одном месте наткнулся он на весёлое заведение – кружало. По запаху признал да по шуму. Заглянул. За столами сидели люди, видом не горожане, скорее на дружинников смахивали. Стучали оловянными кружками, горланили что-то. Увидев чужого, примолкли. Один было начал подниматься, но, встретив взгляд Михолапа, сел – оценил по достоинству. В углу примостился хозяин. Не глядя на бражничающих, Михолап подошёл к нему. Кинул мелкую серебрушку, тот поймал на лету, сунул за щёку, с опаской оглянулся. Подал братину. Михолап принял, не стал искать кружку, осушил одним духом, поморщился. Не понравилось. Молча пошёл к выходу. На пороге обернулся. Смотрели на него расширенными глазами: экую братину враз выдул.

Странный град. «Мор тут был, что ли? – думал он. – Где люди-то? Вон мелькнул кто-то, и как ветром сдуло его. Чудеса».

В другом месте услышал постукивание молотка по железу. Гарью угольной пахнуло.

«Кузня, – обрадовался Михолап. – Ин зайду. Глянуть надо, какие тут ковали...»

Он толкнул низкую дверь, с удовольствием прислушался к её скрипу, втянул широкими ноздрями знакомые запахи – хорошо, совсем как в Новеграде.

На наковальне пламенел кусок железа. Трое с недоумением глядели на дружинника. Средний, коваль видно, держал железо длинными клещами, помоложе – выученик, решил Михолап, – с испугу опустил молот себе на ногу, третий, почище одетый, заказчик, стало быть, пятился потихоньку к горну.

   – Не бойтесь, – громко сказал Михолап. – Робьте, – и махнул рукой. – Я просто так, погляжу – и всё, – и заулыбался, чтобы приободрить их. Кузнец в ответ тоже несмело улыбнулся. Глядя на него, оживился и помощник. Заказчик же, пятясь, оказался за спиной Михолапа и юркнул за дверь. Дружинник с недоумением посмотрел ему вслед, ещё шире улыбнулся кузнецам.

   – Робьте, – предложил им, – железо стынет, – и ткнул пальцем в наковальню. Кузнец кинул мимолётный взгляд туда же, но остался стоять перед странным посетителем.

   – Может, почтенному воину надо что-нибудь починить? – наконец робко спросил он.

   – Ничего не надо чинить, – осклабился Михолап. – Всё у меня ладно – и меч, и нож. Вот разве меня подковать, чтобы быстрее бегал, – и захохотал, довольный своей шуткой. – Эх вы, робкие да боязливые, – в сердцах молвил он. Подошёл к парню, решительно забрал молот, вскинул, как пёрышко, хмыкнул неодобрительно и слегка, даже не вполсилы, стукнул по начинающему остывать железу.

   – О-о!.. – воскликнул кузнец и маленьким молотком застучал по заготовке, показывая, куда бить. Михолап махал молотом играючи. Мешал меч, но отстёгивать его было некогда – железо остывало.

Махнул кузнец молотком, давая знак прекратить работу, бросил поковку в горн, смахнул пот со лба, протянул руку Михолапу. Была она не маленькая, но утонула в лапище дружинника.

   – А что выйдет-то? – спросил Михолап.

Кузнец наклонился, откуда-то снизу достал топор, подал гостю.

– Добрая секира, – тщательно осмотрев поковку, определил Михолап. Глянул в горн – железо доспевало. Неторопливо отстегнул меч, поставил в сторону, взял молот и приглашающе махнул рукой: «Давай». Кузнец не заставил себя ждать...

Хорошо размял кости дружинник. Хотя и казался молот лёгкой игрушкой, да вскоре прошиб пот и Михолапа. Работал истово, как бывало когда-то у себя в Новеграде, в кузне Радомысла.

Молодой помощник кузнеца, раздувая мех, украдкой поглядывал на солнечный луч, пробивающийся через щель в крыше навеса и медленно ползущий по земляному полу кузницы. Утомился и кузнец. Он уже несколько раз предлагал Михолапу отдохнуть, но тот не выпускал молота из рук. Весёлый перезвон железа далеко разносился вокруг.

Этот перезвон и привлёк незваных гостей. Михолап не слышал скрипа дверей. Поглощённый работой, он стоял к ним спиной, и только по тому, как дёрнулась непроизвольно рука кузнеца, едва не сбросив с наковальни раскалённую полосу металла, почувствовал, что на него смотрят. Круто повернулся. На пороге стояли пятеро. Те самые, из кружала. Лицо кузнеца, даже под слоем копоти и сажи, побелело. Помощник бросился в угол.

А гости, не обращая внимания на хозяев, потянулись к полкам. Ослеплённые сумраком кузницы, не сразу разобрались, где что лежит. Но вот один наткнулся на меч Михолапа. Михолап одним прыжком достиг татя. Не успел тот и дотянуться до чужого меча, как от мощного удара вылетел за двери. Сверкнул холодным блеском харалужный клинок. Попятились наглецы, признали в страшном кузнеце дружинника, что приплыл от словен со своим старейшиной к воеводе Рюрику. И протрезвели сразу, вспомнив строгий наказ: ссор и драк с гостями не заводить.

Озираясь на меч дружинника, воины покинули кузницу.

   – И как вы тут, бедолаги, живете? – мрачно спросил дружинник и, не дожидаясь ответа, в недоумении передёрнул плечами. – Где это видано – врываться в кузню, без спроса хватать, что узрел. У нас ушкуи и то так не делают. Да очнись ты, – коснулся он плеча кузнеца. – Ушли, чать, и рукоделье побросали...

Кузнец заговорил – быстро, взволнованно:

   – Ты добрый человек. Наверное, тебя послал к нам Святовит. Спрашиваешь, как живём? Вот так и живём. Передающему волю бога не до нас. Как только поселился рядом с Арконой бодрич Рюрик, наш воевода Боремир наполнил град своими дружинниками. Воин есть воин, он не ценит труда ремесленника. Может забрать всё, что подвернётся под руку. Особенно когда во хмелю, как эти. – В уголках печальных голубых глаз мастера – давно ли они озорно, с хитринкой смотрели на неведомо откуда свалившегося молотобойца – застыли слёзы. – Мы принесли жертву Святовиту и жалобу передающему его волю, он даже не дослушал нас, ушёл в святилище. Конечно, Святовит – бог воинов. Но разве могут воины обойтись без нас? – спросили мы воеводу Боремира. Он согласился: да, не могут, и обещал унять чересчур наглых. Но ты видел сам. Правда, я не знаю, чьи это воины – Боремира или Рюрика. Не вижу разницы. Придётся уходить из Арконы.

   – Буде, буде, горю слезами не поможешь, – похлопал Михолап по плечу кузнеца. – В горле что-то запершило. Попить бы чего...

Поманил пальцем помощника, достал из поясного кошеля несколько серебрушек и махнул рукой в сторону кружала. Парень схватил стоявший в углу жбан, вылил из него воду и опрометью выскочил за дверь.

Грустно смотрел Михолап на худое, заросшее рыжим волосом лицо кузнеца. Негоже жить под ежедневным страхом. Жалко человека, да чем поможешь ему? Чужая беда – полбеды, когда и своей сверх головы.

Рюрик собрал на совет средних и младших начальников дружины. Воины должны знать задуманное воеводой. Тогда они не будут слепо выполнять его указания. Большой совет нужен и потому, что о замысленном с братьями знают только они трое. Приглашение же старейшины Блашко уже разошлось по всей дружине и начинает обрастать слухами. Весть о нём очень скоро дойдёт до Боремира, если уже не дошла. Неизвестно, что предпримет воевода ранов, но все знают о его намерении, если не подчинить Рюрика, то превратить его в покорного союзника. Много ли найдётся таких, кто молча снесёт крушение своих надежд? Боремир слишком силён для этого. Потому нужно готовиться и к возможному нападению.

Десятники и начальники выжидательно молчали. Они уже обговорили между собой выгоды приглашения словен и пришли к мнению: просьбу словен можно и нужно удовлетворить. Служба новеградским старейшинам выгоднее, чем ранам.

   – Дружина моя славная и надёжная, – привычно обратился к ним воевода. – Вы слышали вчера приглашение новеградских словен, переданное нам старейшиной Блашко. Хочу знать ваше мнение.

Все они добровольно в разное время пришли к нему. Верили в его силу и удачливость. Не было оснований и у Рюрика сомневаться в их преданности. Знал: прикажет – и без слова пойдут выполнять его волю. Но пусть выскажутся. Десятники на Гудоя посматривают. Хорошо, начнём с него.

   – Храбрец Гудой, должны ли мы принять приглашение словен?

   – Должны, воевода, – вскочил мускулистый, до краёв налитой молодой силой и отвагой воин. – Мы знаем словен и их соседей. Думаю, усмирить весь и чудь будет нетрудно. Дольше повозиться придётся с кривичами, но с помощью новеградцев справимся и с ними.

   – Хорошо, справимся. И всё же я хочу знать, – настаивал Рюрик. – После того, как мы установим мир у словен, кому бы пожелал служить десятник Гудой: новеградским старейшинам или ранам с их воеводой Боремиром?

   – Мы сообща рассудили, – преданно смотрел Гудой на Рюрика, – что лучше служить словенам.

   – А что скажешь ты, Переясвет? – повернулся Рюрик к пятидесятникам.

   – Я бы хотел служить дружине и больше никому, – ответил Переясвет, старший возрастом из всех присутствующих, один из любимцев покойного старейшины Годослава. – Но сегодня это невозможно. И мы, – он обвёл глазами более молодых соратников, – советуем тебе, воевода, идти к словенам. Заключай с ними ряд на их условиях. Придём в Новеград, там будет видно...

   – Говори яснее, Переясвет, – попросил Рюрик.

   – По-моему, и так всё ясно. В третий раз раны нас не примут. Выходит, к словенам не в гости идём, навсегда. И к этому надо подготовиться как следует. Я думаю, что ты, воевода, не захочешь быть простым слугой новеградцев. Не хотим этого и мы. Поселиться в их землях и не быть слугами... Об этом будем думать там.

   – Переясвет, ты разве забыл, о чём говорил старейшина Блашко? – спросил Синеус. – Он сказал, что словене зовут нас наказать весь и кривичей, а потом нам или возвращаться сюда, или оставаться у них на службе. Но как же мы можем поселиться в их земле или на землях их соседей, отказавшись от службы? А если они объединятся? Что станет с нами, ты подумал об этом, Переясвет?

Пятидесятник хмуро посмотрел на брата воеводы и нехотя ответил:

   – Думал. Они не объединятся. Куда будем смотреть мы, если допустим это? Мой меч не боится врагов, но здесь оставаться нельзя.

   – Согласен с Переясветом, – вмешался в разговор Трувор. – Здесь оставаться нельзя. Боремир не потерпит больше нашей независимости. Мы усмирим чудь и весь, возьмём богатую добычу. Заплатят и словене по договору. Синеус боится, что они объединятся. Но разве только эти племена живут там? В той земле племён бессчётно. При Гостомысле мы очень далеко не ходили. Теперь можем пойти на юг, захватим земли и заставим платить нам дань. Они постоянно враждуют между собой. Сломить их будет нетрудно...

   – Слушайте, моя дружина, – поднялся Рюрик. – Зов словен для нас весьма кстати. Мы примем приглашение. Но пусть не думает старейшина Блашко, что ему удастся перехитрить нас. Он сам сказал, вы слышали, что от моей жены Милославы пойдут наследники правителя земли словен. Был бы жив князь Гостомысл, я бы поблагодарил его за этот сон. Даже если он приснился не Гостомыслу, а новеградским старейшинам, и они заслуживают благодарности.

Если хитрый старейшина Блашко думает, что, выполнив нужное для словен дело, мы уйдём восвояси – пусть думает. Это его дело. Я пойду туда не наёмником, не за серебро. Пока у моей жены нет наследника для словен, я буду сам наследником Гостомысла. Разве по всем установлениям муж не может наследовать то, что принадлежит его жене?

   – Может и должен, – откликнулись начальствующие.

   – Так вот, мы придём в Новеград мирно, как и положено хозяевам. И по праву хозяев накажем весь, чудь и кривичей. Договор мы заключим. – Губы его покривились усмешкой. – Не надо пугать их преждевременно. Старейшина Блашко пойдёт вместе с нами, чтобы не сеять смуты в Новеграде, если ему что-то не понравится здесь. Мало ли может случиться. Может, нам придётся нарушить мир с ранами, или старейшина услышит что-нибудь от наших дружинников. Он приглашает нас, пусть и идёт вместе с нами... И ещё одно, дружина моя. Когда будете пересказывать воинам вещий сон Гостомысла, добавьте следующее. Старейшины словенские отправили к нам Блашко, и сказал он нам: «Земля наша велика и обильна, а нарядника в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».