Текст книги "Варяги"

Автор книги: Михаил Альшевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Михолап только крякал густо в ответ.

   – Размыслите, дружина, – говорил Михолап, – того делать нам никак нельзя. Не за князем стоим. Клич без посаженного со старейшинами не получится. Вече созвать – Рюрик прознает. То уже не сеча, а резня выйдет. Нешто думаете нашим малым «копьём» воеводу одолеть? Потай людей повестить надо, а главное – вооружить их, голыми руками Рюрика не свалишь.

   – А думали вы с Вадимом, пошто воевода торопко так градец рубил? Невтерпёж ему. Как бы не припоздниться нам...

   – О том и толкую. Неча впусте кажинный день в дружинной избе сидеть. Пущай каждый по десяти человек повестит да мечом либо секирой рубить научит. С сигналом мы не припозднимся...

Против воеводства Вадима не возражали. Его задумка поднять новеградцев на Рюрика – ему и верховодить.

   – Добре, – соглашались старшие с Михолапом, – быть по сему. И в граде люди найдутся, и поселья проведаем. Вадиму, может, и невдомёк, а ты-то знать должен: такое дело затягивать нельзя, снегу-то, почитай, не осталось, скоро люди за пахоту примутся, тогда уж не до сечи станет, мужика с поля только мечом и выгнать можно будет. Торопи с приступом.

Поодаль шумели молодые дружинники:

   – Доколе стены караулить? На то воротники есть да сторожа...

   – Рехнулся посаженный, дружину за слуг градских почитать начал...

   – С варягами дружбу повёл, к граду пустил, не без прибытку, чать...

   – Не худо бы его за то в Волхов метнуть...

Дружина к выступлению была готова. Ждали сигнала.

Аскольд отправился в Ладогу с радостью. Надоело торчать в воинском стане, с утра до ночи гонять дружину, уча и показывая, как биться в граде. Ещё больше наскучил воевода. Рюрик, забыв развлечения и отдых, во всё влезал сам. Наставлял: град – не поле, общего строя нет, на локоть соседа не надейся, приказов начальника на каждую стычку не жди, сам ищи врага, решай, как его быстрее на землю уложить, и спеши далее. Войдя в град, пока не упрёшься в стену, – ты в бою, помни об этом. Забудешь – голову отсекут. Падёшь – не укор, но твоя смерть дружину ослабит. Град велик, нас мало, помни. Пусть новеградцы умирают – чем больше падёт их от твоей руки, тем лучше.

И ещё: не бросаться до времени на пожитье, не искать гривен золотых и мехов, не отягощаться добычей, не кидаться на жёнок. Возьмём град – новеградцы сами приволокут добро, и девицы на коленях приползут. Ослушание – смерть. Струсит кто, назад повернёт – смерть. Спасаться нам негде, за море не улететь – не птицы небесные.

Поучения надоели. Воевода стал многословен. Там, где раньше обходился кратким приказом, ныне слов бросал без счёту.

Неприязнь к конунгу после стычки в возке, приутихшая было, вновь зашевелилась в душе Аскольда. Он одобрял предложения Рюрика по захвату города – они были разумны, но горечь незаслуженной обиды не исчезала. К ней примешивалось и другое: обострившимся обиженным зрением Аскольд замечал, как всё больше и больше привечал воевода ярла Снеульва. Конунг ему верит, к его советам прислушивается.

– Мы ему Новеград захватим, он в городе сядет и всю землю словенскую подчинит себе, – убеждал Аскольд Переясвета. – Он себя великим конунгом считать станет. Ты думаешь, мы тогда ему понадобимся? Мы – ярлы, а ему слуги безответные потребуются. Ты хочешь быть таким слугой? Я не хочу. Если не пойдёшь со мной, один с дружиной уйду...

Переясвет отмалчивался. Не рискнуть ли одному? Дружина верная, мала, но испытана. Земля вокруг необъятная. Рюрик с большой дружиной два лета вгрызается в неё, а покорил всего ничего – весь да кривичей. По рассказам, племён таких вокруг без числа, и сами рассказчики путались, называя. А где кто сидит да с кем соседствует – о том и не спрашивай: такого наговорят... Вятичи, родимичи, дреговичи, поляне... Выходило, что землям конца-краю нет. Где-то далеко на юге тёплое море, за ним греческая земля. На полночь люди живут одноглазые, ещё дальше – однорукие, всех приходящих убивают. «Кто их видел?» – допытывался Аскольд. Рассказчики пожимали плечами. Где обитают племена? В ответ неопределённо показывали рукой на север и с искренней убеждённостью говорили о богатствах тех земель: золото в горе – бери сколь хочешь, скоры красного зверя – возами не вывезти. Вот только стерегут они своё добро неусыпно.

Располагая такими сведениями, отправляться за золотом было бессмысленно. Сам погибнешь в дебрях и дружину положишь без проку. А уйти от конунга Рюрика всё же хотелось...

Санный путь ложится под полозья розвальней. Солнце пригревает совсем по-летнему. Аскольд поторапливает возницу.

Конунг Рюрик поручил ему важное. Отправляя в Ладогу, сказал:

   – Ярл Аскольд, тебе нужно выяснить, пойдёт ли воевода Щука с дружиной на помощь Новеграду. Что повелел ему посаженный Блашко на случай нашего нападения? Я думаю, никакого повеления он не отдавал, но слепыми нам нельзя быть. Надо предусмотреть всё. Ты узнаешь у воеводы Щуки, что сможешь узнать. Но не это главное. Ты помешаешь ладожанам отправиться на помощь Блашко. Это будет трудно. Я не могу отпустить с тобой даже всю твою дружину. Твои воины понадобятся здесь. С тобой отправятся всего три десятка. Этого мало, чтобы уничтожить Щуку и захватить Ладогу, но должно хватить, чтобы не допустить Щуку к Новеграду. Я верю тебе, ты справишься с этим...

«Справишься, – мысленно усмехнулся Аскольд. – Конечно, справлюсь. Не так уж сложно сжечь или изрубить ладьи ладожан, а без них они к Новеграду не попадут. Если до этого дойдёт, немало воинов отправится к праотцам. С кем тогда в другие земли идти? Нет, поручение конунга надо без сечи выполнить. Скажу воеводе Щуке, что по Ладоге соскучился, в гости к нему приехал. Щука гостеприимен. Узнать у него надо многое. И совсем не то, что поручил конунг».

Обрадовался поездке в Ладогу Аскольд не потому, что конунг доверил ему столь важное дело. Причина была другая. Совсем неожиданно для Аскольда Переясвет вдруг попросил его узнать о землях и племенах, находящихся южнее кривичей.

   – Это не для меня, – сказал он. – Для тебя. После захвата Новеграда...

   – Я понял, Переясвет, и всё сделаю. Жаль, что ты не хочешь... Я уйду и... благодарю тебя за совет.

Посаженный Блашко совсем ополоумел, Ладожскую твердыню за кабальное селище почитать стал, а его, воеводу Щуку, в своего тиуна-захребетника превратить хочет. Что ни гонец из Новеграда, то новый разговор о гривнах, хлебе, другом припасе. И все – дай, дай, дай. Можно подумать, на погорелье требует. А того не поймёт, что не Ладога Новеграду, а Новеград Ладоге помогать должен. Не будь твердыни – град без защиты останется. Да что о том толковать. Князь-старейшина Гостомысл Ладогу пуще глаза берег, знал, что соседи северные лихие, зазевайся – вмиг вцепятся. После Гостомысла Олелька первым силу посадницкую заимел, на старейшин узду надел, но тот поумнее Блашко был: хотя воеводу ладожского к себе не приблизил, но и за холопа не считал. А этот...

Теперь вот варяги ярла Аскольда в Ладогу воротились. Неспроста воротились, мыслит воевода. О том и посланец Михолапа толковал недавно: просил рубить бодричей-варягов до единого, коли побегут от Новеграда. Гнать их, видно, собираются. Пусть гонят, Щука противиться не станет, на кой леший ему на своей земле те варяги сдались. Непонятно другое: кто гнать собирается? Посланец не от посаженного, а от Михолапа. Пошто так? Для скрытности? Не похоже. Скрытно и Блашко мог бы прислать. Без воли старейшин и веча? Толку не будет – Рюрик не младенец, и вои у него добрые.

Ярл Аскольд и ледолома не испугался – пришёл в твердыню. Знать, дело приспело. Ухо востро держать надо.

На малом пиру в честь гостя ждал Щука хитрого, осторожного разговора. Потому и выпил до дна лишь первую чару, а потом больше усы мочил. Аскольд же пил чару за чарой, и ничто, кроме застолья, его, кажется, не интересовало.

Улучив момент, подмигнул Щука своему верному дружиннику Пекше, прислуживающему за столом. Тот незаметно шмыгнул за дверь, и через малое время в трапезной появилась ладожская молодица. У самого стола словно споткнулась, низко поклонилась гостю, вспыхнула лицом, обожгла его лукавым глазом и – хозяину:

   – Прости, воевода. По делу шла, не знала, что у тебя гость дорогой. Дело-то пустое, завтрева забегу.

Вскочил Аскольд, схватил кубок, медовуха плеснулась через край.

   – Воевода, хочу пить здоровье моей бывшей домоуправительницы. Заслуживает того...

   – Званка – хозяйка добрая и жёнка славная, – отмолвил Щука. – Выпьем за её здоровье, пусть боги даруют ей много лет жизни. Садись, Званка, – предложил он, показывая глазами на свободный стулец.

Женщина приняла кубок, поднесла к полным губам. Глаза лукаво смотрели на Аскольда. Тот осушил свою чару.

   – Рад тебя видеть, Званка, по-прежнему. Горница моя не занята ли? Коли свободна – приготовь, к ночи приду. Теперь же у нас с воеводой мужской разговор... – И развёл руками.

Поклонившись и поблагодарив за хлеб-соль, Званка вышла. Щука насторожился.

   – А скажи, воевода: далеко ли ходили вы с князем Гостомыслом? – спросил Аскольд.

   – Дак земля наша обширна, ярл...

   – Это я знаю. На юг ходили? Знаешь ли путь туда?

   – На юг, к грекам, попасть просто. Любой гость торговый тебя проводит. Путь безопасный, хотя и трудов немалых требует. Как из реки нашей выйдешь, в Ильмень-озеро попадёшь. Ты ж бывал на нём, когда на Плесков ходили, так? – И сам себе ответил: – Так. Только вы правым берегом шли и скоро на тропу свернули, что к кривичам ведёт. А вот ежели серёдкой озера плыть до другого берега, как раз в Ловать попадёшь. Запоминай, ярл, река Ловатью прозывается. По могутности она нашему Волхову не уступает...

По Ловати вверх подниматься станешь. Тут уж рук не жалей, течение-то насупротив будет. По левую руку другая речка попадёт именем Кунья, вёрст за сто с гаком от Ильменя. Куниц там в лесах обилие.

оттого и речку так прозвали. Речка так себе, но и она трудов потребует – на вёслах да шестах идти надобно...

   – То меня не волнует, силы у дружинников достанет – заметил Аскольд и незвначай выдал Щуке сокровенное.

Воевода сразу же смекнул: Михолап упреждает – бить варягов, коли на север побегут, Аскольд на юг навострился, Блашко молчит, а о чём Рюрик думает – только богам известно. Замятия в Новеграде предстоит – без сумленья, только кто затевает её? Знать надобно, иначе впросак попадёшь.

Тревога охватила воеводу, но ничем он не выдал её Аскольду.

   – Да, воины у воеводы Рюрика добрые, силы им не занимать стать, – спокойно ответил ярлу. – Слушай дальше да запоминай. По речке Куньей до истока поднимешься, дальше водного пути нет.

   – Как нет? – спросил Аскольд. – Что ж, пешим идти?

   – Зачем пешим? – в свою очередь удивился Щука. – И дальше в ладьях поплывёте. Это по Куньей пути нет. У самого, почитай, истока волок начинается. Ладьи до Жижецкого озера тащить придётся. Путь труден, да невелик. По озеру через протоку в Двину-реку попадёте, по ней чуток спуститесь. Тут отдохнёте. Двина сама ладьи понесёт. Только учти, отдых тот недолгим будет. В речку Касплю, что в Двину впадает, повернуть надобно. Речка совсем плёвая, неприметная вовсе, так что не проворонь, ярл. Впрочем, без проводчиков вам всё равно не обойтись, а они путь знают...

   – Ты, воевода, проводчикам доверяешь? – с улыбкой спросил Аскольд и, не дожидаясь ответа, наставительно сказал: – Ярл должен путь лучше проводчиков знать, тогда его никто не обманет... Речкой той, Касплей, куда я попаду?

   – Дальше-то совсем просто. Из Каспли ещё один волок – и к Днепру выйдешь. Днепр – река могутная. Греки её Борисфеном прозывают. Ежели к грекам думаешь добраться, то надобно нынче в путь поспешать. По осени море бурливо, на ладье в него не сунешься – потопит...

Щука наполнил чары. Но выпить не торопился.

   – Ярл Аскольд, говорю-то всё я да я. У меня уж и язык устал. Поведай, что нового в Новеграде?

   – Как у вас говорят? Потехе время, работе день? Засиделся я у тебя, совсем хозяина притомил. А Званка-то ждёт, – подмигнул он. – Не сердись. Завтра расскажу.

Обескураженный, Щука вышел вслед за гостем. Уходят бодричи-варяги со словенской земли или не уходят? А гонец Михолапа? Совсем с панталыку сбил Аскольд, будь он неладен. Рюрик дружину в Ладогу прислал, а посаженному и заботы нет. Всё на него, воеводу, свалилось. Ну, Блашко, не печалуйся, коли ладожане тебе кукиш покажут...

После смерти Ждана совсем закручинился закуп Ратько. Манило в родное Залесье, к жене, детям. Старейшина забыл обещание – на просьбы отпустить домой отмалчивается да глядит исподлобья. По льду ещё отправил Блашко вдове Ждана в Залесье хлеба, в просьбе сопровождать его залесчанам отказал. Нарядил своих челядинов. Те съездили благополучно. Из их рассказов поняли закупы, что в поселье худо. Бабы их с детишками зиму кое-как пережили и скотину сохранили, хотя от скотины той одно прозванье осталось – кожа да кости. Ждут мужей – глаза выплакали.

– Завтрева надо в ноги хозяину пасть, пусть домой отпущает, – подал голос Вавила. – Иначе наши там перемрут...

   – Отпустит он, жди, – зло откликнулся Ратько. – А и отпустит, так по льду не проберёшься, а открытой воды ещё сколь ждать?

   – Нет, мужики, полой воды ждать нам никак невмочь. Берегом пойдём, авось не утонем в зажорах, – твёрдо ответил Вавила. – Идти нам надо не мешкая. Я к тому, что надобно нам, мужики, из Залесья уходить. Блашко теперь нас в покое не оставит...

   – Правду молвишь, Вавила, втайне надо уходить, чтобы за лето от новеградских спрятаться...

Утром мужики дождались выхода хозяина. Вавила опустился на колени. Остальные стояли за его спиной понурые, сгорбившиеся. Выслушав слёзную просьбу, Блашко с шумом втянул ноздрями тёплый, пропитанный влагой воздух и неожиданно легко согласился:

   – А идите. К вечеру, должно быть, река тронется, садитесь на льдину и плывите. – Повернул голову к почтительно стоявшему в стороне дворскому: – Робить не хотят – не кормить. Припаса на дорогу никакого не давать. Ежели проведаю, что ладью взяли, с тебя шкуру спущу. – И – примолкшим мужикам: – Так-то, мужички, хотел я с вами по-хорошему, а вы-то ишь как заговорили. Не держу, идите со двора. Осенью все долги взыщу, не обессудьте...

Река устрашила мужиков: по заберегам рвалась полая вода.

   – Злыдень Блашко, кажись, прав, – сказал Вавила. – Должно быть, седни ледолом начнётся...

   – Ладью добрую добыть надо, – решил Ратько. – А сейчас по дворам пойдём, кому что по хозяйству подсобим, с голоду помереть не дадут. Может, и на дорогу хлебцем разживёмся...

Мужики ходили от двора к двору. Новеградцы любопытствовали: что, как да почему? Утолив любопытство, разводили руками – сами живём небогато, а вас звон какая орава – шестеро.

К вечеру тронулся Волхов. На берег народу высыпало – словно отродясь новеградцы ледохода не видели. Тут ватажку мужиков и окликнул один из тех, кто пустого любопытства ради слушал их печали:

   – Эй вы, люди добрые! Вона гость тороватый Онцифер идёт, к нему ступайте. У него дел в век не переробить, а гривнам он и счёту не знает. – И захохотал, руки в бока уперев.

Ратько приметил человека, на которого охальник пальцем указывал, протискался к нему.

Онцифер посочувствовал, повёл ватажку к себе на двор. У него и ночь провели, он и посоветовал, узнав, что Ратько зверолов бывалый, идти за град, наготовить дичины впрок. Уток, гусей сейчас – голыми руками бери, палкой бей. Он и лучок лёгкий одолжил с двумя десятками стрел. Указал, где птицу перелётную найти можно.

Птицы на берега Волхова налетело видимо-невидимо. Ратько только успевал из лука постреливать. Дичину тут же щипали, потрошили, сожалея, что она за долгий перелёт отощала. Ночевали в лесу – развели костёр, коптили добычу.

На другой день охотники добрались до какого-то ручья. Разлившийся, он уже и на ручей не походил – речка настоящая. Остроглазый Вавила первым приметил на другом его берегу перевёрнутые ладьи. Подозвал мужиков.

   – Новые, ещё на воде не были, – определил Ратько.

Вавила, проворно шагавший встречь ручью, издали замахал руками. Мужики поспешили к нему.

   – Гляньте, куда мы забрались! – воскликнул один из мужиков, указывая рукой на ряды белевших в отдалении изб.

   – Так то ж варяжский градец, – догадался Ратько и даже присел, словно его могли увидеть оттуда. – Вот что, мужики, – решительно сказал он, – дождёмся вечера, возьмём ладью. Они у нас Ждана забрали, мыслю, не дюже большая плата за смерть нашего друга...

Началу великих событий не всегда серьёзный повод предшествует. Люди знали об этом испокон веков, утверждая, что даже малый камень способен опрокинуть повозку.

Воевода Рюрик, пожалуй, впервые в жизни пребывал в нерешительности: начинать или подождать? Брать Новеград приступом или изыскивать хитрость, чтобы Святовит подарил ему упрямых словен без большой крови? Новеград он возьмёт, в том сомненья не было. Посаженный Блашко дружину градскую держит в небрежении. Старейшину Пушка наглядывать за ней приставил – нашёл воеводу. Сторожа градских стен – не помеха. Даже воротная обязанности свои забывать стала – доступ в град чуть ли не круглые сутки для всех открыт. Ворваться с двух сторон, согнать жителей вместе, для острастки перебить десятка два-три – остальные покорней пальцев станут. Объявить волю свою – никто слова поперёк не посмеет сказать.

И всё же что-то тревожило. Уж слишком без опаски жил град. Словно не было его, воеводы с дружиной, словно забыли градские, что Рюрик не один раз громко заявлял о своём желании и праве владеть словенской землёй. Это настораживало. Немало походов и набегов совершил воевода. И противники его всегда готовились к битве...

Терялся Рюрик, не находил объяснений. Да окажись он сам на месте старейшины, принудил бы жителей день и ночь стены крепить, рать создавать, к битве готовиться. А эти... На что надеются? Может, повеление не носить в граде оружия лишь для виду? Может, и дружина имеется? Не та, гостомысловская, она на виду, а другая, тайная? Вряд ли. Лучшие проведчики Рюрика, сменив наряд воина на платье горожанина, что ни день рыщут среди новеградцев. Приносят вести: град спокоен, к сече не готовится.

Снеульв требует действия, а я что, к бездействию призываю? Снеульв – ярл, дальше добычи смотреть не хочет. Но мне не поход нужен, мне власть нужна. Захватим, силой принудим повиноваться. А признают ли власть? Силой доказывать и удерживать? Достанет ли силы? Сегодня – да, а завтра?

Без желания и усилия всплыла в памяти фигура хмельного, самозабвенно и лихо пляшущего Щуки. Такому и князь не власть, топнет ногой и скажет: мне князь не указ, сам ведаю, что на пользу, а что во вред.

Замкнулся круг мыслей, и подсознательно возникло оправдание нерешительности: их множество. Он, Рюрик, стоит на этот раз не перед охотниками старейшины Михолова, а перед хорошо организованным и многочисленным племенем. Его и племенем трудно назвать. С ними нельзя торопиться. Дождусь, когда градские уйдут на поля. В граде мало кто останется. Удар надо наносить наверняка. А там посмотрим. Не родился ещё такой человек, который силы не убоялся бы. Сломлю, заставлю подчиниться...

Снеульв пришёл к воеводе в самый неподходящий момент – тот отчитывал Олега, самовольно сбежавшего в градец от Милославы. Племянник стоял перед Рюриком побледневший, со склонённой головой, только беспокойные руки выдавали его непокорность.

   – Ну-ка, Снеульв, скажи ему, какого наказания заслуживает воин, не выполнивший распоряжения начальника, а тем более воеводы?

   – Наказания два, – ответил, не задумываясь, Снеульв. – Ежели воин допустил непослушание своему начальнику или воеводе в стане или поселении – он изгоняется из дружины. Второе: ежели воин проявил непослушание в походе или битве, его должно казнить...

   – Слышал, неразумный сын моего брата?

   – Наказанию подлежат воины, – срывающимся голосом ответил Олег. – Ты, воевода, отправил меня в Новеград и забыл обо мне. Там я не воин и никогда им не стану...

   – Молодец, воевода Олег, – подбодрил Снеульв, назвав его воеводой. – Под рукой женщины воином не станешь. Иди ко мне в дружину, научу и мечом владеть, и врагов не щадить. – И обернулся к Рюрику: – Оставь его, воевода. Благородное стремление искупает непослушание.

Улыбнулся и Рюрик, но в голосе по-прежнему слышались раздражение и недовольство.

   – И всё же он заслуживает наказания, чтобы впредь неповадно было нарушать приказы. Несколько дней проживёшь в стане, а потом отправишься в Новеград. Ещё раз оставишь княгиню без защиты – не жди помилования. А сейчас послушаем, с какой вестью пришёл Снеульв.

   – Мои воины захватили нескольких нищих смердов. Они хотели угнать ладью. Что делать? Отпустить, наказав за воровство, или для работ оставить?

   – Что за люди, откуда? – нахмурился Рюрик.

   – Новеградские.

   – Случай сам идёт к нам в руки. Завтра я отправлюсь к Блашко требовать суда. Суд ему придётся собрать, никуда не денется. Но суд будет не здесь, а в Новеграде. Погоди, Снеульв, – махнул нетерпеливо рукой Рюрик, заметив, что ярл хочет возразить. – Мы отведём смердов на суд под сильной сторожей. Сколько их?

   – Шесть человек.

   – Думаю, пяти десятков наших воинов хватит для сопровождения.

   – Пяти десятков?! – возмутился Снеульв. – Для этого сброда достаточно одного моего дружинника.

   – Не надо возражать, ярл Снеульв, – жёстко сказал Рюрик. – Сопровождать их будут пять десятков воинов. Во время суда они займут ворота. Сторожа? Пусть её кровь прольётся первой. Как только я пришлю гонца с точным известием о начале суда, ты поднимешь дружину и спешно подойдёшь к граду. Ворота будут в наших руках. Вы должны ворваться в град стремительно и окружить судилище. Ни один из градских не должен вырваться из кольца. Понял? Не Блашко будет объявлять нам свою волю, а мы – ему и Новеграду.

   – Всех уничтожать? – спросил Снеульв, и Рюрик уловил в его голосе сомнение.

   – Нет, нам не нужно столько трупов. Только окружить и держать до тех пор, пока не признают нашей власти.

   – А если они всё же не признают? – упрямо наклонил голову Снеульв.

   – Тогда всех сопротивляющихся убивать, но по моей команде. – Рюрик поднял глаза и встретил восхищенный взгляд Олега.

Когда в градскую избу в сопровождении десятка оружных воинов властно вошёл Рюрик, Блашко растерялся. Поспешно встал, одёрнул складки кафтана, пригладил бороду и всё не знал, куда девать руки. Поднялись и старейшины, с изумлением глядя на заталкиваемых в избу смердов.

   – Посаженный Блашко, требую суда незамедлительного над смердами твоими, – резко сказал Рюрик. – Ваши люди пойманы мной в воровстве. Воры – перед тобой. Тому есть свидетели, – и указал рукой на своих дружинников.

   – Быть по сему, – опомнился Блашко. – Ты требуешь суда, воевода, будет суд. Я извещу тебя, когда соберутся люди. Может, ноне, а может, завтрева утром...

   – Ежели к полудню не соберёте людей, – неожиданно тихо, но с угрозой сказал Рюрик, – эти смерды отправятся к праотцам без вашего суда, и тогда я по-другому спрошу, почему вы нарушили закон и не захотели дать нам суда. – Он повернулся к дружинникам и распорядился: – Увести воров в княжеские хоромы. Они будут под моей сторожей.

   – Княжна, – приоткрыл дверь в трапезную Завид, – князь пожаловал...

Милослава подбежала к высокому оконцу. Двор был полон воинами. Все оружны, как в походе.

Отыскала глазами Рюрика. В шлеме и коротком плаще, он торопливо отдавал приказания воинам. Она успела заметить, как старший сторожи княжеских хором поспешил к заднему двору и вскоре погнал оттуда намётом жеребца – видать, торопился выполнить повеление воеводы.

Не в силах оторваться от окна, Милослава с бьющимся сердцем следила за поднявшейся суматохой. И отошла от него только тогда, когда увидела, как Рюрик энергично махнул рукой вслед последнему дружиннику и направился к крыльцу.

Она встретила его у дверей и непривычно для себя смело спросила:

   – Что ты задумал, Рюрик?

   – Пришла пора напомнить словенам, что они призвали меня володеть ими, а не сидеть под стенами града. Сегодня кончится власть старейшин в Новеграде и установится новая – княжеская. Всё готово, и к вечеру ты станешь полноправной княгиней. Или тебе не нравится это?

   – Я и так княгиня в моём граде. А ты, кажется, поверил тому, что... – она хотела сказать «сам придумал», но замешкалась и нерешительно закончила: – что придумали твои воеводы о приглашении словен...

   – Разве не твой отец был здесь князем? Разве я не имею права наследовать ему?

   – Имеешь, и я буду рада, коли град примет тебя князем, – тихо и растерянно ответила Милослава и вдруг страстно заговорила: – Только обещай, что не будешь лить крови новеградцев. Ты ведь замыслил чёрное дело. Я знаю словен. Угрозой их не покоришь. Если прольётся кровь, они полезут в драку все как один. Ты не станешь князем, а мы погибнем. Хочешь, я пойду на вече и буду молить градских, чтобы они признали тебя князем? Они послушают меня. Только не проливай крови...

   – Хорошо, – хрипло ответил Рюрик. – Я изменю приказ. Воины не будут убивать, но новеградцы должны признать меня князем. Иначе...

   – Они признают, но помни: ты обещал...

   – Люди новеградские! – раздался громкий и властный голос Блашко, и торжище утихло. – Воевода Рюрик винит смердов наших в воровстве и просит суд ему с ними чинить на всей воле градской. Пойманы те смерды воеводой на худом деле: пытались своровать у дружины ладью. При расспросе повинились. Мы со старейшинами размыслили: пусть ответ держат по закону нашему. Так ли, новеградцы?

   – Так! – закричали в разных концах торжища.

   – А пущай скажут, что за люди и пошто им ладья чужая надобна стала...

   – Смердов давай, посаженный. Поглядеть надо, кто честь словенскую рушит...

Блашко поднял руку, призывая к тишине.

   – Смерды те за сторожей воеводы Рюрика. Расспрос мы им чинили, вину свою они признали. След ли, новеградцы, ещё раз их пытать? Дело ясное, наказание за воровство нашим законом определено. – И Блашко, чуть растягивая слова, напомнил: – А ежели ладью украдёт, то за неё платити тридесять резан, а продажа шестьдесят резан...

   – Не мути воды, посаженный, – разнёсся над торжищем низкий голос Михолапа. – Законы мы знаем.

Пусть смерды сами скажут, пошто им ладья чужая понадобилась...

   – Верно! Не прячь смердов, посаженный!

   – Что за суд, коли мы виноватых не видим!

Недовольство нарастало. Блашко несколько раз оглянулся на Рюрика, стоявшего в полукольце охраны, и повторил уже слышанное:

   – Смерды за воеводской сторожей...

Заволновалось торжище. Со всех сторон в посаженного и старейшин полетели насмешливые выкрики:

   – Мы сами суд править будем...

   – Пусть убираются бодричи с варягами вместях...

   – Продажу им уплатим и за бесчестье накинем, а распоряжаться не позволим...

   – Привести смердов из-за сторожи...

На край помоста, легонько отстранив посаженного, шагнул воевода Рюрик. Следом, в двух шагах, остановились его воины. Рюрик стоял с высоко поднятой головой, рукой опирался на рукоять меча – ждал, когда утихнет шум. Заговорил спокойно, не напрягая голоса:

   – Люди Новеграда! Мы пришли к вам требовать суда над вашими смердами. Посаженный хочет их судить по вашему закону. Я не согласен с этим, поэтому смерды и находятся за моей сторожей. Они хотели завладеть нашим добром. Человеку, пойманному в воровстве, должно рубить руку. Если он попадётся второй раз – рубить другую...

Крики в задних рядах заглушили голос Рюрика. Оказалось, выходящие на торжище улицы стремительно заняли воины. С обнажёнными мечами, они тесными рядами наступали на толпу, и не успели новеградцы прийти в себя, как оказались в кольце. Словно по команде, всколыхнулась толпа, повернувшись к помосту. Вокруг старейшин сомкнулось другое кольцо дружинников, из воеводовой сторожи.

Торжище загомонило сотнями голосов. Крайние сделали попытку прорваться через заслон. Сверкнули обнажённые клинки. Градские попятились. От помоста пошло встречное движение – сильнейшие пытались пробиться к кольцу.

Среди поднявшегося шума резко запел воинский рожок на помосте. Дружинники ощетинились тяжёлыми копьями. Солнце вспыхнуло на стальных жалах. Одновременно, плечом к плечу, бодричи-варяги медленно двинулись вперёд, сужая огромный круг. Уже и сильному не повернуться, не поднять руки. То в одном, то в другом месте раздаются вопли задавленных женщин и подростков. А вои идут…

   – Продолжим суд, новеградцы! Думаю, посаженный со старейшинами сговорчивее теперь будут. Да и вы тоже.

   – Князь Рюрик! – неожиданно зазвенел пронзительный голос Милославы. – Прекрати издеваться. Или ты не видишь, как гибнут люди?! Ты обещал!..

Рюрик взмахнул рукой. Подчиняясь команде, дружина, всё так же с копьями наперевес, начала медленно отходить. Вослед ей раздавалась толпа...

   – Я позвал вас сюда, новеградцы, чтобы объявить свою волю! Отныне будет так: князем вашим по праву родства с Гостомыслом и по вашему призванию становлюсь я. Я беру словенскую землю, а вы обещаетесь чтить меня князем и подчиняться во всём...

   – Мы тебя не призывали! – разнёсся над торжищем одинокий голос.

   – Я освежу вашу память! – Рюрик повернулся к томящимся под стражей старейшинам. – Посаженный Блашко! Ты приезжал к нам в Аркону?! – громко, чтобы все слышали, спросил он.

Сторожа разорвала круг и вытолкнула вперёд старейшину.

   – Да, – послышалось в ответ.

   – Может, мы звали тебя? Или ты в гости жаловал?

   – Нет.

   – Ты приглашал нас в землю словенскую? Отвечай!

   – Приглашал, – прохрипел Блашко.

   – Слышали?! Ваш старейшина подтвердил, что мы пришли к вам по призванию. Я не хочу лить вашу кровь, но, если добровольно не согласитесь признать меня князем, головы несогласных сегодня же будут таскать собаки. По праву призванного вами князя спрашиваю: согласны?

Торжище безмолвствовало.

   – Здесь, со мной, находится дочь вашего князя Гостомысла. Она моя жена. Я имею право быть вашим князем по родству. Меня признали кривичи и весь. Они платят мне дань. Не хотите признавать, тоже будете платить дань. Согласны?

Торжище ответило молчанием.

   – Дружина! – воззвал Рюрик, и воины поняли – пришло их время.

   – Стойте! – вскричала Милослава. – Новеградцы! Не надо крови! В словенской земле всегда был князь-старейшина. Так велели наши боги. Разве не сильна была наша земля при моём отце? А что сталось после него? Не вы ли без князя-старейшины учинили нестроение с соседями? При отце моём старейшины суд правили и порядок в Новеграде держали. Так и ныне будет...

   – Пусть поклянётся в том князь!

Милослава обернулась к Рюрику:

   – Не спорь! Клянись. Так велит обычай земли.