Текст книги "Варяги"

Автор книги: Михаил Альшевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

   – Говори, Блашко. Слушаем тебя.

   – Ведомо ли вам, дружина, что по совету старейшин новеградских ходил я за море приглашать старого нашего доброхота Рюрика с дружиной, чтобы помогли они нам против кривичей?

   – Ведомо. Без совета с новеградцами то делалось.

   – Но и не одной головой решалось, – возразил Блашко. – Меня старейшины посылали, их воля выполнена. С воеводой Рюриком ряд учинён. Он гость наш...

   – Скажи воеводе: гостям мы всегда рады. Но гость должен ждать, когда его позовут, а не лезть самовольством. Он в Ладоге сел – не препятствовали, гость всё же, хотя мы его и не приглашали. Зачем к Новеграду походом пошёл?

   – У нас ряд заключён с воеводой, – вновь закричал Блашко. – Позор нам, новеградцы... – И вдруг умолк, почувствовав за спиной оживление в стане бодричей.

К середине разделявшего дружины поля шёл Рюрик. Ещё издали Вадим признал ею и направился навстречу воеводе. Неожиданно всплыла мысль: «Второй раз иду, а как розно. Совсем недавно к Стемиду просителем шёл. Теперь Рюрик ко мне так же идёт».

Они сошлись на середине и. как равный равному, глянули в глаза друг другу. В глазах Рюрика холод и настороженность.

   – Не знаю твоего имени, воевода, первым заговорил Рюрик, – но я понял, говоришь ты от всех словен. Имеешь на то право?

   – Имею, воевода. Новеградцы дали мне такое право.

   – Человек силён словом, род – тем же. Я не знаю, что произошло в вашем граде. Судя по твоим словам, вы сменили старейшин. Хотя мне это кажется удивительным, но речь о другом. Ваши старейшины от имени словен позвали меня на княжение. Мы пришли. Почему ты преградил мне путь в Новеград, воевода? И что будем делать дальше?

   – На княжение тебя, воевода Рюрик, никто не приглашал, – твёрдо ответил Вадим. – О том забудь. Тебя позвали помочь наказать непослушных кривичей. Ты опоздал. Мы сами, без тебя, управились с соседями. Ныне новеградцы говорят тебе: вернись в Ладогу сиди там. Ты пришёл с родом своим. Если пожелаешь, мы позволим тебе жить в Ладоге, служить словенам.

   – Ты забыл, воевода, о договоре, – возразил Рюрик. – Нужна вам моя помощь или не нужна, но я пришёл. Не самовольством, а по призванию. Моя дружина и я выполнили договор, выполняйте и вы. Надо платить. Я не дани требую.

   – Новеград платить не будет, воевода Рюрик. Наша плата по ряду – разрешение поселиться в Ладоге. Как видишь, мы держим слово.

   – Пустое слово – как ветер. Ты видишь его? Можешь поймать и сунуть в мешок? Мои воины ещё не научились грызть камни. И я не пастух, чтобы разводить скот.

   – О том, воевода, не со мной говорить надобно Ты вернёшься в Ладогу, забудешь об этой сече, не сделаешь зла ни одному человеку из словен. Потом посаженный старейшина позовёт тебя в Новеград. Если ты сам и твои воины забудете, что пришли сюда княжить, тогда новеградцы учинят с вами новый ряд. Добрая дружина нам нужна. В походы ходить, Новеград оберегать, но по слову посаженного, приговору веча.

   – Ты хочешь, чтобы я стал наёмником? – в первый раз повысил голос Рюрик.

   – Зазорного, воевода, в том нет, – подчёркнуто спокойно ответил Вадим. – Служить не одному человеку, а всему словенскому племени не зазорно. Повторяю, об этом не со мной разговор вести будешь. Решай, воевода. Согласен – разойдёмся, не согласен – продолжим сечу.

   – Мы будем думать над твоими предложениями...

   – Не моими – новеградцев, – быстро поправил Вадим.

   – Я думал, ты умнее, – презрительно прищурился Рюрик. – Мы возвращаемся в Ладогу, там обдумаем.

   – Думай, воевода, – резко повторил Вадим. – Только помни: хоть одному ладожанину зло причините – берегись.

   – Не пугай. Это недостойно воина. Дело воина – мечом пугать, а не словами.

   – Посмотри на поле. Мечами мы тоже нехудо владеем...

Рюрик круто повернулся и неторопливо пошёл к своим.

   – Старейшину Блашко отпусти, воевода Рюрик! – в спину уходившему крикнул Вадим. – Он вам без надобности.

Не останавливаясь, Рюрик махнул рукой в знак согласия.

ЛАДОГА: СЕРЕДИНА IX ВЕКА

День Рюрика начинался с рассветом. Чужая земля, чужие обычаи. Силой взять не удалось, придётся брать хитростью.

«Повременим спорить, зачем словене пригласили нас: наёмниками или княжить и володеть ими, – решил воевода, возвращаясь с поля неудачной битвы с Вадимом. – Повременим. Надо присмотреться, разобраться, кто друг, а кто недруг новеградцам. Выбрать момент и ударить. Ударить так, чтобы уже не встали».

В Ладоге под жильё воеводе отвели самую большую хоромину: в две клети, наверху с женской и мужской половинами, внизу с просторной горницей для бесед, столовой палатой и помещениями для челяди. Только первую ночь после возвращения провёл Рюрик вне града – в поле, в шатре, хотя ворота твердыни не запирались и за ними оставалась семья Трувора, семьи немногих воинов и его собственная семья. О ней, отходя ко сну, Рюрик забыл. Помнил другое: введи он дружину в град – возгорится новая брань. Воины злы. Неудачу похода на новеградцев выместят на ладожанах.

Взять твердыню налётом при незапертых воротах, когда и свои дружинники, пусть малым числом, сидят внутри её, не представляло большого труда. Но разумно ли? Новеградцы будут здесь через несколько дней. С ними пока что ему тягаться трудно. Потому и приказал дружине шатры в поле ставить...

К полудню пришёл к Рюрику в шатёр Щука и сообщил, что для него, воеводы, его братьев и старших военачальников хоромы приготовлены. Просил, чтобы Рюрик повелел воинам избы рубить за стенами. В граде, мол, тесно; обещал своих плотников в помощь прислать. Сокрушаясь, развёл руками:

– Не посетуй, воевода, скоро студень прибежит, запуржит. Поторапливаться надо да запасы припасать: рыбы в кормилице нашем – Волхове – черпать не вычерпать, да и зверь лесной отъелся за лето красное.

Добрый совет дал Щука. Рюрик не замедлил воспользоваться им. И вот уже который день живёт в хоромах. А послов новеградских всё нет и нет. Дом устроил по своему желанию. Наверху, рядом с горницей, велел поселиться Милославе с тремя прислужницами, вывезенными с Рюгена.

Неладное творилось между ним и женой. Замкнулась Милослава в себе. Покорно, но без былой радости исполняла волю мужа. Дом, хозяйство вела по-прежнему, но Рюрик видел: отшатнулась в испуге и недоумении душой от него жена после новеградского похода. Аркона трещину наметила, Новеград остуду принёс. В радость семейную двое лепту вносят, а коли один уклоняется, другой его не восполнит. Рюрик перестал ходить на половину Милославы.

Нынче он проснулся с ощущением какой-то важной, но ускользнувшей мысли. Покуда спал, была она отчётливая, прямо-таки зримая, а открыл глаза – исчезла. Он лежал неподвижно, вспоминал сон и не мог вспомнить. Что надобно решить первоочерёдно? Корабли на берег вытащить? Не то. Отправить Трувора в Новеград договариваться о закупке припасов? Не то.

Вдруг вспомнил. Не утром во сне пришла мысль, а вечером, когда Щука рассказывал смешной случай, приключившийся с ним у соседей-веси. Сегодня же отправить Илмаруса в Белоозеро. Молодец Щука, натолкнул его, Рюрика, на важное решение...

Сквозь малое окошко, затянутое мутноватой слюдой, просачивался рассвет. Глухо звякнула на улице колодезная бадейка. Ладога просыпалась. Рюрик поднялся с ложа.

В горнице для бесед сидели братья – Трувор с Синеусом. Илмарус стоял почтительно, слушал внимательно. Давая понять, что уяснил наставления воеводы, наклонял голову. Эта молчаливая учтивость раздражала Рюрика. Илмарус не свой человек. Был в дружине Торира, несколько лет прожил среди словен, служил старейшине Блашко. Домовым челядином был. Разве такой человек может быть верным проведчиком? Но никто из своих для такого дела не годился.

   – ...В Новеграде скажешь: не хочу больше кровь проливать, ни свою, ни вашу. Я у вас, как брат, жил, обид не видел. Так, мол, и воеводе сказал, просил отпустить и уговаривал его не воевать новеградцев. Он, Рюрик, вначале, мол, рассердился, хотел мечом меня зарубить, да братья удержали. Они вашу сторону держат. Рассказывай так, чтобы не усомнились. В Новеграде товар возьмёшь, с кем-нибудь из купцов сговоришься и отправишься с ними торговать в Белоозеро...

   – Прости, воевода, на что товар куплю? – несмело спросил Илмарус.

   – У Блашко служил? Гривны должны быть, он старейшина щедрый, – с усмешкой ответил Рюрик. – Ладно, часть товаров с кораблей возьмёшь, часть в Новеграде купишь – серебра дам.

   – Благодарю, воевода.

Рюрик поморщился.

   – Думаешь, ты мне как купец нужен? Можешь совсем не торговать, но, если назад возвернёшься без сведений о численности дружины тамошней, о том, как вооружена, каковы укрепления града, своим мечом голову снесу. Понял?

Илмарус молча кивнул головой.

   – Отправишься сегодня. Вместе с Трувором. – Брат с недоумением уставился на Рюрика. Тот объяснил: – Поможешь ему договориться с купцами о кормах для дружины. Всё. Иди, Илмарус, готовься.

Едва за проведчиком закрылась дверь, вскочил Трувор:

   – Зачем я поеду в Новеград? О каких кормах с купцами договариваться? Град надо было давно взять, купцы сами бы принесли все товары, чтоб сохранить головы.

   – Всё сказал?! – с угрозой спросил Рюрик. – Если ты такой умный и храбрый, почему сам не взял града? Молчишь? Хватит пустой болтовни. Дело делать надо. Скоро зима. Чем кормить дружину будем? Думали? Или рассчитываете, что Ладога прокормит?

   – Послать десятка три воинов по окрестным селениям, – ответил Синеус. – Урожай собран, пусть дань платят.

   – Какую дань, Синеус? – вскинулся Рюрик. – Что ты плетёшь? Уже целую луну мы находимся здесь, а вы ничего не поняли. Чем вы занимаетесь? Дань! Да, они платят дань Новеграду. Но дань ли, если я правильно понял Щуку? Скорее идёт торг. Посельские везут в Новеград хлеб, рыбу, мясо, мёд – всё, что имеют. Везут обменять на то, чего у них нет. Пойди сегодня походом на самое захудалое селище – и завтра же новеградский воевода Вадим будет здесь. И не сомневайся, Щука тоже пойдёт на нас.

   – Так зачем мы пришли сюда и так ли уговаривались поступить? – по-прежнему зло спросил Трувор.

   – В Арконе с Блашко легко было уговариваться, – остывая, уже спокойно ответил Рюрик. – О чём там решили, будем держать в тайне. Не отказываюсь от нашего плана. Но надо ждать и хитрить.

   – Зачем ты отправляешь этого Илмаруса в Бело-озеро? – спросил Синеус. – Я не верю ему. Он не принесёт нужных сведений.

   – Я тоже не верю, но у меня нет людей, пригодных для такого дела. У тебя они есть? Или у тебя, Трувор? Может быть, в дружине найдётся хотя бы один воин, способный договориться с новеградскими торговыми гостями и сейчас же отправиться к веси? И узнать нужное нам.

   – Что толку от проведчика, которому не доверяешь? – возразил Синеус. – Он может предать, предупредить врага.

   – О чём? Илмарус не знает наших планов.

   – Пусть так, но сведениям его доверять нельзя, – поддержал Синеуса Трувор.

   – Сведения, – равнодушно сказал Рюрик. – Принесёт – хорошо, не принесёт – обойдёмся. Мне всего и надо знать, появилась ли у веси постоянная дружина. Тогда её не было, а сейчас? Вспомните: когда мы уходили, Ладога всего лишь селищем малым была, а ныне твердыней стала. Не случилось ли того и с Белоозером?

   – А вдруг он заведёт в ловушку? – всё ещё сомневался Синеус. – Не лучше ли отправиться к кривичам?

   – Черед кривичей впереди. Не забывай, новеградцы с ними договор заключили. Какой? Мы не знаем. А ловушки... Вряд ли. Илмарус сам напросился в дружину. Ты, Трувор, готовься к торгу с купцами новеградскими. Серебра не жалей. Дружина должна быть всегда готова к походу, а для того хлеб и мясо нужны. Ты, Синеус, осмотри припас воинский. Не только в своей дружине, во всех. Да не броско. Осторожность необходима...

Не первый раз Рюрик поднимался на стену и по ровной, засыпанной галькой и речным промытым песком дорожке неторопливо шёл от башни к башне. С шестисаженной высоты открывался широкий простор. За стенами вырастало воинское городище. Рубились избы, место обносилось частоколом.

Сверху, из башни, особенно заметно было, каким беззащитным вырастало городище. Неширокий ров для опытных воинов не помеха, а о частоколе и говорить нечего.

Рюрик прикидывал: западную стену придвинуть к реке, другие стены опояшут старую твердыню и воинское городище. Поднимутся они – старые стены разрушить. Тогда крепость надёжно защитит дружину. Но это на будущее. Сейчас же нет времени, надо утвердиться в словенских землях. Дни идут, а новеградцы с приглашением не торопятся. Всё может случиться.

Отсюда, с башни, Рюрик заметил, как вышел из своих хором воевода Щука. Попридержал шаг, поравнявшись с горожанином, и торопливо направился к крепостной стене.

«Наверное, ко мне идёт, – подумал Рюрик. – Что-то случилось».

Вскоре послышались тяжёлые шаги воеводы, а потом и сам он предстал перед Рюриком. Поклонился, слегка нагнув голову.

   – Не с доброй вестью я к тебе, воевода Рюрик. – В глазах Щуки сумрачность, в голосе раздражение. – Малая беда в граде приключилась, но пройти мимо не могу. За малой и большая прийти может...

   – Что за беда? – внутренне подобравшись, спросил Рюрик.

   – Вчера вечером дружинник твой у бабки Доможиловой двух ярок отобрал. И ничего за них не заплатил. Она, Доможилиха, ещё вечером ко мне прибегала, шумела. Ну, я на неё цыкнул, она и убралась. А поутру мужики пришли: сегодня, мол, бабку Доможилову обидели ни за что, а завтрева у нас не то что животину, так и лопоть отберут. Как быть? Ладожане да новеградцы не любят, когда их зазря обижают. Как бы худа не вышло...

Насупился Рюрик.

   – Ты прав, воевода, то не мелкая беда. Пойдём... – В глазах зажглись злые огоньки. – Не знаешь, воевода, из чьей дружины был воин?

   – Того не ведаю. Доможилиха знай талдычит: все они тати, и все одинакие. Что с глупой старухи возьмёшь.

Молча шагали они по улочке, молча вошли в хоромы Рюрика. Хоромы эти ещё совсем недавно принадлежали Щуке, но новеградский старейшина Олелька просил поселить в них бодричского воеводу. Щука уступил просьбе, хотя и жалко было насиженного угла – пять лет, с тех пор как направил его сюда воеводствовать Гостомысл, служили они ему. Здесь Радка, жена, принесла ему двух сыновей.

Челядинцу Рюрик приказал, чтобы немедленно разыскали воина, забравшего у старухи овец, и привели к нему. В палате повисло тяжёлое молчание. Наконец в сопровождении пятидесятника Переясвета привели воина. Был он при мече, но без доспеха. От него остро пахнуло сосновой смолой.

Рюрик поднялся с лавки, не спуская с воина тяжёлого взгляда, подошёл к нему вплотную. Щука видел, как непроизвольно дёрнулись губы воина. «А воевода крут», – мелькнула мысль.

   – Ты вчера у старухи забрал овец? – тихо, совсем спокойно и как бы безразлично спросил Рюрик.

Воин какой-то миг продолжал напряжённо смотреть на воеводу, но тут же расслабился и даже ухмыльнулся.

   – Побратимы хвалили, сказали, хорошо повечеряли... – с улыбкой ответил он, но вдруг пригнул голову, словно в ожидании удара, – такой яростью исказилось лицо Рюрика. Но удара не последовало. Воевода, с бешенством глядя на воина, нашарил у себя на груди серебряную цепочку, сорвал её и бросил Переясвету.

   – Немедленно собери свой отряд и веди его к избе старухи. Сам, перед воинским строем, отдай это серебро за её овец. С этим, – махнул рукой на побелевшего воина, – поступай как хочешь. Ты всё понял, Переясвет? Ещё раз повторится...

Снегом укрывалась земля. Поначалу он таял на ней, оставляя лужицы, потом начал задерживаться у былинок, оседать на кустах, голых деревьях. Лапы елей, пропитанные сыростью, клонились к земле. Однажды утром Рюрик, привыкший просыпаться в кромешной тьме, открыв глаза, смутно почувствовал: что-то изменилось. Темнота не была такой непроглядной. Вскочил с ложа, выглянул в маленькое окошко: земля лежала под белым холодным покрывалом. И его охватило беспокойство и тревога.

Вот-вот замёрзнут реки и речки, заметёт дороги и тропы, а из Новеграда приглашения всё ещё не было. Щука пожимал плечами. Лишь однажды Рюрик услышал, как он с беспокойством сказал Милославе:

   – Не знаю, княгиня, раньше, бывало, седмицы не проходило, чтобы из Новеграда посылки не было. А тут и осень на исходе, а ни за рукодельем, ни за рыбой никто не едет...

Во время ранней трапезы прибежал Трувор и с порога сообщил, что вернулся Илмарус. Рюрику в первый момент хотелось приказать немедленно доставить к нему проведчика, но он сдержался. Махнул приглашающе брату рукой: садись, выпей кубок медовухи. Тот поспешно подсел к столу – успел полюбить словенский напиток. Но едва опрокинул в рот кубок, старший брат повелел позвать Синеуса и пятидесятников.

Синеус и пятидесятники пришли быстро. Расселись по лавкам вдоль стен, выжидательно молчали. Воевода приказал впустить Илмаруса. Проведчик нерешительно остановился у самого порога – не ждал увидеть всех предводителей дружины, невольно оробел.

   – Подойди ближе, – велел Рюрик. Илмарус поспешно сделал несколько шагов на середину палаты. – Рассказывай, как выполнил наше поручение.

   – Воевода и вы, военачальники, пусть хранит вас великий Тор, – скороговоркой начал проведчик. – Я побывал в главном селище веси – Белоозере. Тяжёл туда путь осенью. Почти две луны добирались мы с новеградскими купцами. Сперва шли по Нево-озеру. Страшное оно, воевода, страшнее во много раз, чем летом. Не один раз просил Тора, чтобы оставил меня в живых, чтобы удалось выполнить твоё поручение. Хвала кормщику, опытным оказался...

   – Благодарность кормщику скажешь потом, – недовольно прервал его Синеус. – Сейчас дело говори. Рассказывай о пути. – Он повернулся к Рюрику. – Я успел подзабыть те места, а из пятидесятников там один Переясвет был.

Рюрик согласно кивнул.

   – С Нево-озера вошли мы в реку великую и дикую – именем Свирь. Не так широка она, но своенравна. Тяжело подниматься по ней в ладьях, все руки отбили, – и для наглядности выставил вперёд огрубелые ладони. – Пороги ту реку перегораживают. Пришлось на канатах поднимать ладьи. Тянули не только гребцы, но и мы, купцы.

   – Надеюсь, ты не забыл, купец, спросить, – Рюрик насмешливо сделал ударение на звании, самовольно присвоенном Илмарусом, – замерзает ли река в морозы?

   – Узнал, воевода, первым делом спросил об этом, – поклонившись, ответил проведчик. – Новеградские купцы не любят ходить этим путём зимой, но утверждают, что река замерзает вся.

   – Не любят? – подозрительно спросил Синеус. – Значит, есть другой путь? Почему молчишь о нём? Если надумал скрыть от нас...

   – Подожди, Синеус, – повелительно прервал его Рюрик. – Пусть рассказывает по порядку. Если есть другой путь, он поведает нам и о нём.

   – Клянусь Тором, воеводы, верьте мне, – побледнел Илмарус. – Никакого другого пути нет. Я не знаю о нём. Никто из новеградцев ни раньше, ни в этот раз даже не упоминал о другом пути.

   – Ладно. Рассказывай о реке Свири. Сколько дней вы поднимались по ней?

   – По Свири мы поднимались пять дней. И привела она нас в другое озеро, такое же великое, как и Нево. Новеградцы называют его Онего. Берега у него каменные, приставать опасно, ветер свиреп, того и гляди, ладьи на берег выбросит. По Онего-озеру вдоль берега мы плыли три дня, пока не увидели справа устье реки. Река тоже немалая, но потише Свири. Течёт она в Онего из другого озера, называется оно Белое. Озеро велико, но много меньше Нево и Онего. На другом берегу его и расположено селище Белоозеро. Селище большое. Три Ладоги вместятся в нём. Но меньше Новеграда. Избы с виду бедные. Поселили нас всех вместе в одной избе, разрешили торг вести на площади, что перед домом старейшины ихнего. Весь на торг вынесла шкурки добрые. Мало кто на хлеб менял, всё больше железа требуют да соли. За хороший топор не скупятся, по десять и больше шкурок дают...

   – Ты и в самом деле купцом стал, – с насмешкой прервал Рюрик. – А науку воинскую не забыл? Как укреплено селище? Сколько дружины имеет старейшина? Чем и как вооружены?

   – Сейчас расскажу, воевода. Я думал, тебе интересно и это...

   – И не ошибся, но вначале рассказывай главное.

   – Селище никак не укреплено. Когда-то рвом было окопано, да за старостью ров тот совсем зарос. Избы уже и за ним построены. Узнал я: весь после конунга Торира ни с кем не воевала. Добираться к ним трудно – лес непроходимый со всех сторон, потому и не берегутся. Дружины у старейшины постоянной нет. Охотятся они с луками. Луки лёгкие. Боевых не видел. Не видел и мечей с доспехами. Прости, воевода, в избы не звали...

   – Много людей в селище живёт? – спросил Трувор.

   – Трудно сосчитать, но прикидывал я – человек с тысячу наберётся.

   – Мужчин? Охотников?

   – Нет, я считал всех. Так и новеградцы счёт ведут.

Скупо улыбнулся Рюрик, заулыбались и другие. Что такое селище с тысячью стариков, женщин с детьми? Сколько там наберётся охотников? Две сотни? Три? Какая разница. Это же охотники, не воины.

   – А меха, говоришь, у них добрые? – благодушно уже спросил Трувор.

   – Если пожелаете, я принесу сюда. Сами посмотрите. За такие меха даже в Новеграде можно выменять всё, что захочешь. А если их отвезти в Византию, к грекам...

   – Ты что, был там? – с любопытством спросил Синеус.

   – Нет. Собирался после гибели Торира, но не дошёл, – вздохнул Илмарус. – О Византии новеградцы толковали. Звали по весне и меня...

   – Переясвет, оставь этому «купцу» десятую часть привезённых товаров. Заслужил. Остальное заберёшь, – жёстко сказал Рюрик в наступившей тишине. – Чтобы не забывал впредь, на чьё серебро торг вёл. А теперь иди, «купец». Понадобишься, позову.

Дождавшись, пока закрылась дверь за низко кланяющимся Илмарусом, Рюрик повернулся к предводителям дружины:

   – Будем совет держать. Ждать ли весны или теперь в поход выступать? Пока готовимся – реки встанут, путь прямой...

Привольно жилось в Новеграде. Многие уже и забывать стали, что по соседству, в трёх днях пути, расположились бодричи. После суматошного лета с плесковским походом, схваткой с Рюриковой дружи ной каждый стремился наверстать упущенное. Осенний день на весь год припасы создаёт.

Никто не успел и понять, что к чему, как опять оказались старейшинами уличанскими Домнин и Пушко. Старики носов кверху не задирали, памятуя пережитое, но по граду ходили уверенно, по-хозяйски. Возмутился было Вадим, но отец прикрикнул на него. Махнул тот рукой и ушёл на половину молодой жены Людмилы развеять злость. А Олелька отправился в градскую избу, куда заблаговременно пригласил старейшин. Предстояло ещё раз обсудить будущий разговор с воеводой Рюриком. Седмица прошла, как с общего согласия старейшин отправил Олелька посланца в Ладогу – звать Рюрика на беседу.

Зима в том году выдалась ранняя и крутая. Навалились морозы, сковало льдом Волхов. Ильмень-озеро ещё ворочалось недовольно, но и оно от берегов затягивалось серым покровом льда. Ребятня целыми днями пропадала на реке, отлучаясь по домам лишь кусок хлеба съесть да оглушённого налима бросить перед довольной матерью. А там уже и мужик, который порисковее, ведя лошадь за узду и пробуя ногой прочность льда, отправлялся на дальнюю поляну за сеном.

Становился санный путь – самый лёгкий и приятный из всех путей словенских: сиди в санях, завернувшись в тулуп овчинный, изредка покрикивай на коня, чтобы чувствовал тот хозяина рядом и бежал резвее, а замёрз – пробегись за санями, разгони кровушку по жилочкам. Не трясёт тебя, как летом на телеге, и руки не болят, как от вёсел к вечеру. Заройся в пахнущее летним разнотравьем сено, подрёмывай себе на здоровье. Хорош санный путь торный!

Рюрика ждали со дня на день. Велел Олелька стороже воротной тотчас же, как только покажется обоз его, упредить старейшин и его, посаженного, но шуму и переполоху большого не делать. А то новеградцы ещё и на вече сбегутся. То ни к чему. С воеводой старцы пусть говорят. При многолюдстве да хае серьёзное дело не делается.

На девятый день близ полудня прибежал один из воротников и, не отдышавшись даже, прямо с порога выпалил:

   – Едут, Олелька. Обоз саней в двадцать. Пущать ли? И пущать, дак куды направить?

   – Отворяйте вороты. Пусть к дворищу Гостомысла едут, – распорядился Олелька. – А старейшины в градскую избу пущай собираются...

...В градской избе многолюдно. Бодричи – Рюрик, Трувор, Синеус, Переясвет – уселись особо. Напротив них градские старцы: Олелька, Домнин, Блашко, недавно выбранный вместо утопшего Олексы, Никодим, Пушко. Сбоку примостился Вадим. С любопытством оглядывал гостей. Суровые воины, ничего не скажешь, даже на беседу явились, как на брань, – оружны и в доспехах. Свои же вырядились во всё праздничное, от зелёного да синего аж круги в глазах плывут. Украдкой оглядел Вадим и себя – кажись, не хуже других: и рукоятка меча, начищенная, блестит, и ножны сафьяновые камешками играют.

Первым речь повёл Рюрик.

   – Вы, старейшины новеградские, поступили не по ряду. Когда приплыл к нам Блашко, все условия с ним обговорили. Мы должны были помочь вам покарать кривских, вы обязались заплатить за то. О том, чтобы жить нам в Новеграде, даже и речи не поднималось. Мы считали это само собой разумеющимся. Такова была воля вашего князя Гостомысла. Разве не он повелел вам пригласить меня на княжение? Или то придумал старейшина Блашко?

В просторной горнице наступила тишина. Рюрик ждал ответа, но Олелька не торопился. Ещё не всё сказал бодрич, пусть выговорится.

   – Вы встретили нас, как врагов, словно никакого договора между нами и не было, – не дождавшись ответа, продолжал Рюрик. – Вы отказываетесь платить, не пускаете в Новеград, не даёте припасов. Разве так поступают родственники? – намекнул Рюрик на родство с Гостомыслом.

И опять вопрос остался без ответа. Олелька словно воды в рот набрал.

   – Назад мы не вернёмся. Не для того поднимались всем родом, чтобы бегать из земли в землю. Мы будем жить здесь. Так хотел ваш князь и мой тесть Гостомысл, так хочу я, так пожелала дружина. Лучше вам выполнить условия договора и жить с нами мирно. Завтра вы опять поссоритесь с кривичами или с другими соседями и прибежите ко мне за помощью. Если вы откажетесь от договора, мы подумаем, стоит ли оказывать вам помощь. Я всё сказал, старейшины.

Рюрик выжидательно смотрел на Олельку. Тот сидел в центре старейшин и, пока говорил воевода, накручивал на палец прядь седой бороды. На бодричей не смотрел. Теперь же остро глянул в глаза Рюрику.

   – Мы выслушали тебя, воевода, – начал Олелька, и голос его, по сравнению с Рюриковым, показался Вадиму дребезжаще-старческим. – От приглашения и договора мы не отказываемся. Только условия того договора менять надобно. С кривскими мы сами управились, твоей дружины не дожидаясь. Так что платить не за что, и давай договоримся сразу: новеградцы за ваш приход платить не будут. О том забудьте. Мы позволили вам жить в Ладоге, хотя сами знаете, могли бы и прогнать с нашей земли...

   – Это ещё как сказать! – пылко воскликнул Синеус.

Олелька насмешливо улыбнулся.

   – Ты об этом вот ему скажи, – и ткнул пальцем в сторону сына. – Не от его ли меча бежала ваша дружина от Новеграда?

Рюрик круто повернулся к Синеусу, бросил короткий, жёсткий взгляд. Лицо Синеуса вспыхнуло.

Олелька помолчал – бодричи сидели как каменные, – повёл речь дальше, словно и не заметил детской выходки брата воеводы.

   – Размыслив, новеградцы порешили: ряд надо новый чинить. Ты, воевода, сам сказал, что уходить с нашей земли не собираешься. Добро. Живите. Дружина ваша не слишком велика, большинство воев бессемейные. Мы прокормим вас. Но вы будете служить граду. Только в таком случае мы не токмо кормить вас станем, но и жён дадим, и гривны платить будем.

Ты хочешь быть князем словенским, володеть нами. И сам ты, и воины твои кричат, будто старейшина Блашко именем новеградцев позвал вас на княжение. Того не было. Господином над Новеградом ещё никто не бывал. И князь наш Гостомысл лишь одним из старейшин был. Земля уважала его и слушалась. Даже в дружине он не воеводствовал – то ты сам знаешь. Честь от новеградцев Гостомысл трудами своими получил. Но господином не был. Ныне у нас есть и воевода свой, но мы не отказываемся от слова. Коли пожелаешь стать князем-воеводой Новеграда, согласимся. Но во внутренние дела наши тебе не вступать, суда не чинить, тяжб не разбирать. То дела посаженного и старейшин. Твоё же дело дружину крепить, соседей, ежели потребуется, в страхе держать, но походов без приговора словен не учинять...

   – Об этом мне уже однажды сказал ваш молодой воевода, – не выдержал Рюрик. – Наёмником я не буду. Незачем говорить об этом. Призвали вы меня княжить, и княжить я буду по своей воле, не по вашей...

   – А и не было того, воевода, – прервал его Блашко. – Вспомни, не я ли тебе говорил: одолеешь кривичей, и волен в дальнейшем: назад ли в Аркону возвращаться или у нас на службе оставаться. О каком княжении разговор ведёшь?

   – Пожди, Блашко, не кипятись, – остановил его Олелька и повернулся к Рюрику. – Значит, отказываешься от чести быть князем-воеводой новеградским? Просить дважды не станем. Проживём и без князя. Только пошто тогда мы терпеть тебя будем на земле нашей? Ответствуй, воевода.

Рюрик опустил голову.

   – Молчишь? – спросил Олелька. – А и то учти, воевода, с соседями мы мирно живём. Твой человек недавно в Белоозеро с нашими гостями ходил, видел, чай, что вражды меж нами никакой нет. Так что к тебе за помощью мы обращаться не будем. Не хочешь Новеграду служить, хлебного припасу лишим. Серебра у тебя надолго ли хватит?

   – В чужом сундуке богатства считать – дело купцов, я не купец, – резко ответил Рюрик. – Зря посаженный хвалится миром с весью. С весью не дружить надо, её подчинить следует и заставить тащить сюда меха.

   – Для кого? – спросил старейшина Никодим.

   – Для того, кто подчинит весь, – ответил вместо Рюрика Трувор.

Олелька понимающе переглянулся с Никодимом: воевода Рюрик сам лезет туда, куда они хотели затащить его хитростью.

   – Воевода задумал поход на весь? – прямо спросил Олелька.

   – Или вы не разрешите? Так я у вас на службе не состою, – гордо ответил Рюрик.

   – То так, ты не служишь Новеграду, раз не хочешь заключать с нами ряд. Поэтому мы не можем запрещать тебе... Но не кажется ли воеводе, что мехами сыт не будешь? Хлеба своего весь имеет мало. И куда дружина ваша понесёт те меха?

   – То не твоя забота, посаженный. Меха ещё добыть надо. Они крови стоят. А покупатели найдутся. Хочешь, тебе продадим? – дерзко усмехнулся Трувор.

   – Что ж, новеградцы не откажутся, – улыбнулся Олелька. – По сходной цене. Готовы даже помощь оказать. В чём нуждаешься, воевода?