Текст книги "Вергилий"
Автор книги: Михаил Бондаренко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Несмотря на все вышеупомянутые версии, ясно одно – наступление «золотого века» Вергилий связывал с надеждой на мир и спокойствие в Италии после заключения Брундизийского мирного договора осенью 40 года. Договор, с ликованием воспринятый очень многими римлянами, вполне мог рассматриваться поэтом как рубеж, после которого в Италии должны были прекратиться гражданские войны и воцариться мир, а также наступить эра общего благоденствия, когда земля сама будет обеспечивать людей всем необходимым. Похожие чаяния изложил поэт Гораций в своём шестнадцатом эподе, созданном в том же 40 году и описывающем рай на земле, Острова Блаженных:
Где урожаи даёт ежегодно земля без распашки,
Где без ухода вечно виноград цветёт,
Завязь приносят всегда без отказа все ветви маслины
И сизым плодом убрана смоковница;
Мёд где обильно течёт из дубов дуплистых, где с горных
Сбегают высей вод струи гремучие.
Без понуждения там к дойникам устремляются козы,
Спешат коровы к дому с полным выменем;
С рёвом не бродит медведь там вечерней порой у овчарни,
Земля весной там не кишит гадюками[343]343
Гораций. Эподы. XVI. 43-52.
[Закрыть].
Пятая эклога под названием «Дафнис» появилась на свет после второй и третьей эклог, на что указывает сам Вергилий в её заключительных стихах[344]344
Вергилий. Буколики. V. 86-87.
[Закрыть]. Основывается она на первой, седьмой и восьмой идиллиях Феокрита. Поэт вновь рисует перед читателем забавную картину состязания в пении. Пастух Меналк встречает юного пастуха Мопса и предлагает ему устроить соревнование, на что последний с радостью соглашается, и они располагаются в тени пещеры, увитой диким виноградом. Первым начинает Мопс. В своей песне он оплакивает трагическую смерть юного покровителя пастухов Дафниса, под именем которого, по мнению Светония[345]345
Светоний. Вергилий. 14.
[Закрыть], скрывается преждевременно умерший родной брат поэта Флакк:
Плакали нимфы лесов над погибшим жестокою смертью
Дафнисом, – реки и ты, орешник, свидетели нимфам, —
В час, как, тело обняв злополучное сына родного,
Мать призывала богов, упрекала в жестокости звёзды.
С пастбищ никто в эти дни к водопою студёному,
Дафнис, Стада не вёл, в эти дни ни коровы, ни овцы, ни кони
Не прикасались к струе, муравы не топтали зелёной.
Даже пунийские львы о твоей кончине стенали,
Дафнис, – так говорят и леса, и дикие горы.
Дафнис армянских впрягать в ярмо колесничное тигров
Установил и вести хороводы, чествуя Вакха;
Мягкой листвой обвивать научил он гибкие копья.
Как для деревьев лоза, а гроздья для лоз украшенье
Или для стада быки, а для пашни богатой посевы, —
Нашею был ты красой. Когда унесли тебя судьбы,
Палее и сам Аполлон поля покинули наши.
И в бороздах, которым ячмень доверяли мы крупный,
Дикий овёс лишь один да куколь родится злосчастный.
Милых фиалок уж нет, и ярких не видно нарциссов,
Чертополох лишь торчит да репей прозябает колючий.
Землю осыпьте листвой, осените источники тенью,
Так вам Дафнис велит, пастухи, почитать его память.
Холм насыпьте, на нём такие стихи начертайте:
«Дафнис я – селянин, чья слава до звёзд достигала,
Стада прекрасного страж, но сам прекраснее стада»[346]346
Вергилий. Буколики. V. 20-44.
[Закрыть].
Меналк восторгается пением Мопса и, в свою очередь, начинает воспевать воскрешение обожествлённого Дафниса, уподобившегося самым могущественным богам Олимпа, так что даже горы, овраги, леса и скалы славят его:
Светлый, дивится теперь вратам незнакомым Олимпа,
Ныне у ног своих зрит облака и созвездия Дафнис.
Вот почему и леса ликованьем весёлым, и села
Полны, и мы, пастухи, и Пан, и девы дриады.
Волк скотине засад, никакие тенёта оленям
Зла не помыслят чинить – спокойствие Дафнису любо.
Сами ликуя, теперь голоса возносят к светилам
Горы, овраги, леса, поют восхваления скалы,
Даже кустарник гласит: он – бессмертный, Меналк, он бессмертный!
Будь благосклонен и добр к своим: алтаря вот четыре,
Дафнис, – два для тебя, а два престола для Феба.
С пенным парным молоком две чаши тебе ежегодно
Ставить я буду и два с наилучшим елеем кратера[347]347
Там же. V. 56-68.
[Закрыть].
Под обожествлением Дафниса, изображённым в этой эклоге, ещё в древности понимали аллегорическое обожествление Гая Юлия Цезаря[348]348
Сервий. Комментарии к Буколикам. V. 20.
[Закрыть], объявленного богом в 42 году по решению римского сената, после битвы при Филиппах. Предполагают, что эклога, не афишируя самого имени диктатора, была призвана склонить общественное мнение к принятию самой идеи обожествления смертного человека. Не вполне понятно, кто надоумил Вергилия написать данное произведение. Возможно, что это был сам Азиний Поллион.
В конце эклоги Меналк дарит Мопсу в награду за прекрасную песню свою изящную свирель, а Мопс, преклоняясь перед его талантом, преподносит ему свой украшенный медью посох. Таким образом, пастухи признают друг перед другом своё равенство в таланте.
Шестая эклога под названием «Вар» (или «Силен») посвящена одному из друзей Вергилия – Публию Альфену Вару, в то время наместнику Цизальпинской Галлии. Впервые поэт обращается к Вару в девятой эклоге, написанной раньше шестой, и просит посодействовать в возвращении родового имения, вторично конфискованного в 40 году. В качестве благодарности Вергилий обещает прославить Вара в стихах, что и делает, посвящая своему покровителю шестую эклогу. Судя по всему, Вар надеялся на грандиозную эпическую поэму, восхваляющую его подвиги, и поэтому Вергилий-Титир в начале эклоги приносит ему своеобразное извинение:
Стал воспевать я царей и бои, но щипнул меня Кинфий
За ухо, проговорив: «Пастуху полагается, Титир,
Тучных овец пасти и петь негромкие песни!»
Стало быть (ибо всегда найдётся, кто пожелает,
Вар, тебя восхвалять и петь о войнах прискорбных),
Сельский стану напев сочинять на тонкой тростинке.
Не без приказа пою. Но, Вар, кто моё сочиненье
Будет с любовью читать, увидит: все наши рощи,
Верески все воспевают тебя! Нет Фебу приятней
В мире страницы, чем та, где есть посвящение Вару[349]349
Вергилий. Буколики. VI. 3-12.
[Закрыть].
Итак, Кинфий, то есть сам Аполлон, запрещает Вергилию писать в эпическом жанре – это должны делать другие поэты. Мотив поэтического отказа, присутствующий в этой эклоге, был весьма распространён среди римских поэтов того времени. Достаточно упомянуть Проперция, отказавшегося сочинять героический эпос в честь Октавиана[350]350
Проперций. II. 1. 17-42.
[Закрыть]. Поэтический отказ Вергилия был, вероятно, связан с тем, что Вару так и не удалось вернуть ему отцовское имение, но портить отношения со своим высокопоставленным другом поэт не хотел.
От восхвалений Альфена Вара поэт переходит к весёлому рассказу о том, как два мальчугана и наяда Эгла связали уснувшего в пещере пьяного сатира Силена. Проснувшись, Силен добродушно смеётся шутке детей и, исполняя своё давнее обещание, поёт им песню о зарождении мира, появлении растений, животных и первых людей, о царстве Сатурна, о подвиге Прометея, о Пасифае, согрешившей с быком, о сёстрах Фаэтона, о Сцилле и многом другом. По мнению комментатора Сервия, под именем Силена здесь скрывается знаменитый учитель Вергилия философ-эпикуреец Сирон[351]351
Сервий. Комментарии к Буколикам. VI. 13.
[Закрыть], поскольку в уста этого лесного божества поэт вкладывает основы эпикурейской космогонии:
Петь же он начал о том, как в пустом безбрежном пространстве
Собраны были земли семена, и ветров, и моря,
Жидкого также огня; как зачатки эти, сплотившись,
Создали все; как мир молодой из них появился.
Почва стала твердеть, отграничивать в море Иерея,
Разные формы вещей принимать начала понемногу.
Земли дивятся лучам дотоль неизвестного солнца,
И воспарению туч, с высоты низвергающих ливни,
И поражает их лес, впервые возросший, и звери
Редкие, что по горам, дотоле неведомым, бродят[352]352
Вергилий. Буколики. VI. 31-40.
[Закрыть].
Под конец Силен упоминает в своей песне поэта Галла (Гая Корнелия Галла), бывшего в то время помощником Альфена Вара в Цизальпинской Галлии, и поёт о том, как божественный пастух Лин вводит Галла в круг муз и дарит ему свирель в знак признания его поэтического таланта. Силен заканчивает петь, когда «уже вечер велит овец загонять по овчарням».
Седьмая эклога под названием «Коридон» (или «Мелибей») относится к самым ранним, наряду со второй и третьей эклогами, и основывается на шестой и восьмой идиллиях Феокрита. Вергилий рассказывает о том, как пастух Мелибей в поисках заблудившихся коз встречает близ реки Минций Дафниса, и тот приглашает его понаблюдать за песенным поединком двух юных пастухов – Коридона и Тирсиса, под которыми подразумеваются, соответственно, Вергилий и один из его противников – поэт Бавий или Мевий[353]353
Сервий. Комментарии к Буколикам. VII. 21.
[Закрыть]. Состязание начинает Коридон, который поочерёдно обращается в своих песнях к нимфам-музам с просьбой дать ему вдохновенье; к богине Диане, обещая преподнести ей мраморную статую за успешную охоту; к своей возлюбленной Галатее – дочери морского бога Нерея, что «гиблейского мёда слаще, белей лебедей, плюща бледнолистного краше»; к траве, родникам и деревьям – с просьбой, чтобы они защитили скот от летнего зноя, и к природе в целом. Тирсис, выступая его антагонистом, напротив, обращается к пастухам, заносчиво требуя, чтобы они увенчали его плющом как талантливого певца; к богу плодородия Приапу, обещая за хороший приплод в стаде покрыть его статую золотом; к своим коровам, требуя, чтобы они возвращались домой; жалуется на сельский быт, зимний холод и летнюю жару.
Считается, что в этой эклоге изложена своего рода поэтическая программа, поэтический манифест Вергилия. Основными темами песен Коридона являются поэзия, природа и любовь, то есть основные темы всей буколической поэзии Вергилия, а Тирсис, напротив, поёт о враждебной природе, о зловредных животных, о несносном сельском быте. Излишне говорить, что победу в состязании одержал Коридон.
Восьмая эклога под названием «Колдунья» основывается на второй и третьей, а также отчасти на первой и одиннадцатой идиллиях Феокрита. Посвящена она Азинию Поллиону, с триумфом возвратившемуся в 39 году из военного похода против иллирийского племени парфинов. Вергилий вновь изображает состязание в пении, но уже между пастухами Дамоном и Алфесибеем. На заре, «в час, когда на траве роса всего слаще скотине», первым в состязание вступает пастух Дамон. Он поёт о своей давней любви к вероломной девушке Нисе, которая обманула его и вышла замуж за другого. Дамон приносит жалобы богам и грозится покончить с собой:
Ныне пусть волк бежит от овцы, золотые приносит
Яблоки кряжистый дуб и ольха расцветает нарциссом!
Пусть тамарисков кора источает янтарные смолы…
В море пускай обратится весь мир! О рощи, прощайте!
В бурные волны стремглав с утёса высокого брошусь![354]354
Вергилий. Буколики. VIII. 51-53, 57-58.
[Закрыть]
Затем в ответ начинает петь пастух Алфесибей. В своей песне он рассказывает о юной пастушке, с помощью магии возвратившей домой неверного пастуха Дафниса. Она совершает колдовской обряд, чтобы приворожить любимого, произносит заклятия, лепит из воска и глины его фигурки, производит с ними магические манипуляции, возжигает колдовские травы и, наконец, слышит, как возвращается Дафнис. Поскольку судья состязания в эклоге отсутствует, произведение на этом заканчивается.
Девятая эклога под названием «Мерис» посвящена Публию Альфену Вару. Основывается она частично на седьмой, третьей и одиннадцатой идиллиях Феокрита. В 40 году родовое имение Вергилия вновь захватили ветераны, и он был вынужден обратиться за помощью к Вару, заменившему Азиния Поллиона на посту наместника Цизальпинской Галлии[355]355
Сервий. Комментарии к Буколикам. IX. 10.
[Закрыть]. В этой эклоге поэт впервые упоминает имя Вара и намекает, что прославит друга в будущем (см. шестую эклогу) за его попытки избавить мантуанцев от конфискаций:
Содержание произведения достаточно прозаично и сходно с первой эклогой. Поэт описывает встречу пастухов Ликида и Мериса на дороге в Мантую. Мерис жалуется Ликиду на бесчинства солдата-ветерана, почти полностью захватившего землю его хозяина Меналка и требующего, чтобы прежние собственники убирались прочь. Под именем Меналка здесь скрывается сам Вергилий[357]357
Сервий. Комментарии к Буколикам. IX. 1, 16.
[Закрыть]. Ликид в ответ уточняет:
Мерис с грустью отвечает Ликиду, что это правда, но теперь настали другие времена и их с хозяином положение весьма неопределённо. Ныне, говорит он, песни «при звоне оружья… не сильней голубей, когда… почуют орла приближенье». Ликид в ответ возмущается: «Кто же надумал, увы, такое злодейство?»[359]359
Там же. IX. 11-13, 17.
[Закрыть].
Затем оба пастуха с ностальгией вспоминают песни Меналка-Вергилия и поочерёдно цитируют их[360]360
Там же. IX. 23-25, 27-29, 39-43, 46-50.
[Закрыть]. Интересно, что в одной из песен упоминается взошедшее «светило Цезаря», то есть комета, появившаяся в ночном небе 20 июля 44 года и сиявшая семь ночей подряд[361]361
Светоний. Божественный Юлий. 88; Плиний Старший. II. 23. 93-94.
[Закрыть]. Римляне поверили, что комета является душой убитого диктатора, вознёсшейся на небо, и тем самым указывает на божественное происхождение Цезаря. Под конец Ликид предлагает Мерису спеть ещё, но тот удаляется, ссылаясь на неотложные дела.
Десятая эклога под названием «Галл» посвящена близкому другу Вергилия поэту Гаю Корнелию Галлу («Кто Галлу в песнях откажет?»). Частично основывается на первой идиллии Феокрита. Вергилий в этой эклоге воспевает несчастную любовь и страдания Корнелия Галла. Дело в том, что когда Галл находился в Испании, защищая берега от пиратских нападений флота Секста Помпея, его возлюбленная Ликорида бросила его и сбежала с другим офицером туда, где «Альп снега и морозы на Рейне»[362]362
Вергилий. Буколики. X. 47.
[Закрыть], то есть в Галлию. Для Галла Ликорида была идеалом женщины, и он воспевал её в своих многочисленных элегиях.
В начале эклоги Вергилий упрекает наяд за то, что они не поддержали Галла в его горе. Ведь, восклицает поэт, Галлу сочувствуют не только деревья, горы, звери и пастухи, но и боги! Все пытаются утешить Галла, который просит, чтобы они спели о его несчастной любви. Затем Галл говорит, что мечтал бы жить в Аркадии и наслаждаться обществом пастухов и пастушек, холодными родниками и зелёными рощами, но только вместе с Ликоридой. Без неё ему жизнь не мила! Он собирается уйти в леса, чтобы там страдать, бродить вместе с нимфами и охотиться на диких зверей, но затем восклицает:
Ничто не может утолить любовную тоску Галла, который уподобляется здесь пастуху Дафнису, погибшему от любви.
Десятая эклога названа Вергилием «последней моей работой»[364]364
Там же. X. 1.
[Закрыть] в буколическом жанре. Поэт отвергает мир Аркадии и одновременно с грустью прощается с ним, поскольку этот сказочный мир больше не приносит ему радости и успокоения:
О Пиериды, пропел ваш поэт достаточно песен,
Сидя в тени и плетя из проскурников гибких кошёлку…
…
Встанем: для тех, кто поёт, неполезен сумрак вечерний,
Где можжевельник – вдвойне; плодам он не менее вреден.
Козоньки, к дому теперь, встал Геспер, – козоньки, к дому![365]365
Там же. Х. 70-71,75-77.
[Закрыть]
«Буколики» имели огромный успех в широких слоях римского общества. Получили они признание и у прославленных литераторов[366]366
Гораций. Сатиры. I. 10. 44-45.
[Закрыть], что выдвинуло Вергилия в первые ряды известных римских поэтов. Отдельные эклоги «Буколик» почти сразу же вошли в репертуар многих певцов и актёров, стали исполняться на сценических подмостках многих италийских городов[367]367
Светоний. Вергилий. 26; Сервий. Комментарии к Буколикам. VI. 11.
[Закрыть]. Более того, у историка Тацита сохранилось следующее свидетельство: «…римский народ, …прослушав в театре стихи Вергилия, поднялся как один и воздал случайно присутствовавшему между зрителями Вергилию такие почести, как если б то был сам Август»[368]368
Тацит. Диалог об ораторах. 13.
[Закрыть]. Восхищенный «Буколиками» молодой поэт Проперций написал, обращаясь к Вергилию:
Любо тебе на стволах свирели своей у Галеза,
В гуще сосновых лесов Тирсиса с Дафнисом петь.
Учишь, как дев соблазнять десятком каким-нибудь яблок
Или козлёнком, что взят от материнских сосцов.
Счастлив, кто за любовь дешёвыми платит плодами!
Ну, а бесчувственной пусть Титир сам песни поёт[369]369
Проперций. II. 34. 67-72.
[Закрыть].
Считается, что в «Буколиках» Вергилий отразил настроения мелких свободных крестьян-землевладельцев, к котором относился и он сам, пострадавших от невзгод гражданской войны, в особенности от земельных конфискаций, и мечтавших о мирной, тихой и самодостаточной сельской жизни. Вергилий также сформировал в эклогах образ идеального свободного крестьянина, который владеет небольшим куском земли, имеет скот и продаёт продукты своего труда в ближайшем городке. Однако уже в то время этот образ являлся наследием прошлого и рассматривался как сказочная утопия, имеющая мало общего с реальностью.
Несмотря на то что «Буколики» Вергилия наполнены многочисленными идиллическими описаниями весёлой и беззаботной жизни пастухов на лоне природы, они одновременно пронизаны грустью, печалью и меланхолией, что свидетельствует о душевной ранимости и крайней чувствительности поэта. В эклогах Вергилий, бесспорно, показал себя настоящим мастером слова, благодаря чему «Буколики» отличаются изяществом языка, мягкостью и задушевностью. Ближайшими последователями Вергилия в области буколического жанра стали римские поэты Кальпурний (I век н. э.) и Немезиан (III век н. э.).
Тем не менее у Вергилия появились не только поклонники и подражатели, но и завистники и недоброжелатели. В конце третьей эклоги Вергилий вкладывает в уста пастуха Меналка единственный во всём своём творчестве выпад против Бавия и Мевия – поэтов, которым не давал покоя его талант:
Что же известно об этих противниках Вергилия? Сведений сохранилось очень мало. Марк Бавий был прокуратором в Каппадокии, где и умер около 35 года[371]371
Филаргирий. Комментарии к Буколикам. III. 90; Иероним. Хроника. 186‑я Олимпиада. 2.
[Закрыть], а Квинт Мевий служил под началом Азиния Поллиона и в 34 году был послан на Восток. Эти два ничтожных «поэта» не ограничивались сочинением бездарных стихов. Снедаемые чёрной завистью, они занимались составлением литературных пасквилей, в основном на талантливых поэтов из литературного кружка Мецената. Досталось от них не только безобиднейшему Вергилию, но и его другу Горацию, который до того разозлился на Мевия, что даже специально посвятил ему десятый эпод:
Идёт корабль, с дурным отчалив знаменьем,
Неся вонючку-Мевия.
Так в оба борта бей ему без устали,
О Австр, волнами грозными!
Пусть, море вздыбив, чёрный Эвр проносится,
Дробя все снасти с вёслами,
И Аквилон пусть дует, что нагорные
Крошит дубы дрожащие,
Пускай с заходом Ориона мрачного
Звёзд не сияет благостных.
По столь же бурным пусть волнам он носится,
Как греки-победители,
Когда сгорела Троя и Паллады гнев
На судно пал Аяксово.
О, сколько пота предстоит гребцам твоим,
Тебе же – бледность смертная,
Позорный мужу вопль, мольбы и жалобы
Юпитеру враждебному,
Когда дождливый Нот в заливе Адрия,
Взревевши, разобьёт корму.
Когда ж добычей жирной будешь тешить ты
Гагар на берегу морском,
Тогда козёл блудливый вместе с овцами
Да будет Бурям жертвою![372]372
Гораций. Эподы. 10. К Мевию.
[Закрыть]
Это замечательное стихотворение Горация походит скорее на проклятие! Поэт Домиций Марс, состоявший в кружке Мецената, также не остался в долгу и уже против Бавия сочинил следующую эпиграмму:
Бавий с братом родным сообща всем именьем владели,
Так, как бывает всегда в семьях, где братья дружны —
Домом, деньгами, землёй; даже сны у них общие были,
Ты бы сказал, что одна в них обитала душа.
Брат один был женат; но жене одного не хватило —
Хочет обоих в мужья; тут-то и ладу конец,
Ненависть, злоба и гнев сменили минувшую дружбу.
Царство отныне пришлось двум поделить господам[373]373
Перевод М. Е. Грабарь-Пассек.
[Закрыть].
Впрочем, Вергилию досаждали не только Бавий и Мевий. Историк Светоний сообщает, что «когда появились «Буколики», некий Нумиторий сочинил в ответ «Антибуколики», представлявшие собой безвкуснейшие пародии только на две эклоги: первая из них начиналась:
Титир, ты в тогу одет: зачем же покров тебе бука?
А вторая:
Литературный кружок Мецената
Знакомство Вергилия с Гаем Цильнием Меценатом (около 65—8) состоялось, вероятно, в конце 40‑го – начале 39 года. К сожалению, ничего не известно о том, где и как конкретно встретились и познакомились эти великие люди. Став другом и клиентом Мецената, Вергилий получил весьма могущественного покровителя, который щедро осыпал его своими благодеяниями. Например, Меценат подарил поэту сельскую виллу близ Нолы в Кампании[375]375
Авл Геллий. VI. 20. 1.
[Закрыть], возместив ему потерянное отцовское имение. Кроме того, чтобы Вергилию удобно было останавливаться в Риме, Меценат предоставил в его распоряжение дом на Эсквилинском холме, неподалёку от своих садов[376]376
Светоний. Вергилий. 13.
[Закрыть].
Новый покровитель Вергилия родился в этрусском городе Арретий (современный Ареццо) в очень богатой и знатной семье Цильниев (по материнской линии), восходившей к этрусским царям (лукумонам) и некогда управлявшей этим городом[377]377
Тит Ливий. X. 3. 2; Гораций. Оды. I. 1. 1; III. 29. 1; Сатиры. I. 6. 1-2; Проперций. III. 9. 1.
[Закрыть]. Дедом Мецената по отцовской линии был всадник Гай Меценат, который в 91 году выступал в Риме против народного трибуна Марка Друза[378]378
Цицерон. Речь в защиту Авла Клуенция Табита. 153.
[Закрыть]. Отец же Мецената – Луций Меценат – известен лишь тем, что в начальный период гражданской войны перешёл на сторону Октавиана[379]379
Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа и о его воспитании. 117. XXXI. 133.
[Закрыть]. По своему социальному положению родители Мецената принадлежали к всадническому сословию[380]380
Гораций. Оды. III. 16. 20; Проперций. II. 1.73; III. 9. 1.
[Закрыть].
После убийства Юлия Цезаря молодой Меценат принял сторону Октавиана и довольно быстро стал его ближайшим другом и советником. Часто именно ему поручались самые деликатные дипломатические миссии. Например, Меценат представлял Октавиана на важнейших переговорах с Марком Антонием в Брундизии в октябре 40 года, а в 36—31 годах в отсутствие Октавиана даже управлял Римом и всей Италией[381]381
Аппиан. Гражданские войны. V. 64, 112; Дион Кассий. XLIX. 16. 2; LV. 7. 1; Веллей Патеркул. II. 88. 2.
[Закрыть]. При этом он никогда не занимал никаких официальных постов, оставаясь частным лицом, и до конца жизни довольствовался положением всадника[382]382
Проперций. III. 9. 1-2, 23-30; Веллей Патеркул. II. 88. 2; Дион Кассий. LV. 7. 4.
[Закрыть]. Впрочем, это не мешало Меценату обладать огромной властью при дворе и весьма активно участвовать в государственных делах.
Он сохранил своё положение даже после раскрытия в 22 году заговора против Августа, среди организаторов которого был ординарный консул 23 года Мурена, брат Теренции, жены Мецената[383]383
Дион Кассий. LIV. 3. 4-6; Светоний. Божественный Август. 66.3.
[Закрыть]. Но позднее именно из-за Теренции и произошла серьёзная размолвка между Августом и Меценатом. Теренция первоначально являлась любовницей Августа[384]384
Светоний. Божественный Август. 69. 2.
[Закрыть], но затем была выдана замуж за Мецената. При этом она продолжала сохранять интимные отношения с императором[385]385
Дион Кассий. LIV. 19. 3.
[Закрыть], что, естественно, очень не нравилось Меценату, который, наравне с изменами жены, столкнулся с её холодностью и постоянными отказами выполнять супружеский долг[386]386
Сенека. О провидении. 111. 10-11; Дион Кассий. LV. 7. 5.
[Закрыть]. Меценат пытался бунтовать,, заводил любовниц на стороне и даже несколько раз разводился с женой, но лишь для того, чтобы вновь вступить с ней в повторный брак[387]387
Юстиниан. Дигесты. XXIV. 1. 64; Сенека. Письма. CXIV. 6; Плутарх. Моралии. Об Эроте. 16.
[Закрыть].
В итоге любовь и ревность к жене сломили Мецената. Его нервная система из-за капризов и истерик Теренции пришла в негодность: началась постоянная бессонница, с которой он безуспешно боролся, пытаясь засыпать под тихое журчание фонтанов в своих садах, а также приглашая музыкантов, чтобы «усыпить себя с помощью мелодичных звуков музыки, тихо доносящихся издалека»[388]388
Сенека. О провидении. III. 10-11.
[Закрыть]. Теренция не унималась, из-за чего болезнь Мецената только прогрессировала. Со временем его состояние настолько ухудшилось, что «ему в последние три года жизни не удалось уснуть даже на час»[389]389
Плиний Старший. VII. 51. 172.
[Закрыть]. Умер он в 8 году в одиночестве, завещав всё своё огромное состояние Августу[390]390
Дион Кассий. LV. 7. 5.
[Закрыть], так как брак с Теренцией не принёс ему детей. Раскаявшийся Август оплакивал смерть Мецената до конца своей жизни, и часто, оказываясь в ужасных ситуациях, восклицал: «Ничего этого не приключилось бы со мною, если бы живы были Агриппа или Меценат!»[391]391
Сенека. О благодеяниях. VI. 32. 2.
[Закрыть]
Меценат был искусным политиком и дипломатом, весьма мужественным и бесстрашным, но оставался при этом мягким и добросердечным человеком, мудрым и немногословным[392]392
Сенека. Письма. CXIV. 6-7; Гораций. Сатиры. I. 6. 56-61; Дион Кассий. LV. 7. 4.
[Закрыть]. Он был единственным, кому удавалось обуздывать гнев Августа. Например, историк Дион Кассий описывает такой случай: «Меценат, представ перед императором, когда тот вершил суд, и видя, что Август уже готов многих приговорить к смертной казни, попытался пробиться сквозь обступившую императора толпу и подойти поближе, но не сумел и тогда написал на писчей табличке: «Встань же ты, наконец, палач!» И словно какую-то безделушку, он бросил её Августу в складки его тоги, а тот в свою очередь не стал выносить смертный приговор кому бы то ни было, встал и ушёл»[393]393
Дион Кассий. LV. 7. 2.
[Закрыть]. Однако положительные черты характера Мецената несколько блёкли из-за его эксцентричности и изнеженности, тяги к яствам и роскоши, а также из-за навязчивого желания эпатировать публику своими выходками и одеждой[394]394
Сенека. Письма. CXIV. 4, 6-8.
[Закрыть].
В Риме Меценат жил на Эсквилинском холме, в роскошном дворце, окружённом великолепным садом. Самым высоким сооружением этого холма была каменная башня[395]395
Гораций. Оды. III. 29. 9-10; Эподы. 9. 5.
[Закрыть], с вершины которой открывался чудесный вид на Рим и Альбанские горы. В садах Мецената, вероятно, росли различные породы деревьев и кустарников, характерные для средиземноморского климата, были установлены великолепные статуи, разбиты прекрасные цветочные клумбы, построены мраморные беседки и изящные тенистые портики. Из садовых построек уцелела лишь так называемая «аудитория Мецената» – небольшое прямоугольное каменное здание для «рецитаций» (устных чтений), заканчивающееся в западной части полукруглой абсидой, где размещаются скамьи в семь рядов. Очевидно, в этой аудитории Меценат слушал новые произведения молодых писателей, искавших его расположения, а также своих друзей-поэтов.
Дворец Мецената был настолько роскошен и огромен, что даже сам Август, когда заболевал, предпочитал отлёживаться у своего друга[396]396
Светоний. Божественный Август. 72. 2.
[Закрыть]. К сожалению, неизвестно, как выглядело это здание, поскольку от него ничего не осталось. Скорее всего, его планировка была традиционной для I века до н. э. Дворцы римской знати по сути представляли собой сильно разросшиеся традиционные римские дома того времени. Центром такого дома считался атрий (atrium) – зала с неглубоким бассейном для дождевой воды под проёмом в крыше, которая соединяла все остальные части жилища. В атрии было принято принимать клиентов, гостей и родственников, обсуждать финансовые дела и политические новости. Не менее важным помещением, напрямую соединявшимся с атрием, был таблин (tablinum), который служил кабинетом хозяину дома. По сторонам от таблина симметрично располагались две парадные комнаты – «крылья» (alae), где обычно устраивали родственников или гостей. Здесь же находились в специальных шкафчиках восковые маски предков. Другие комнаты, соединявшиеся с атрием, служили столовыми или кладовыми. Особое помещение отводилось для кухни. Дома часто были двух– или трёхэтажные, но на верхних этажах обычно помещали рабов. Таблин соединялся с перистилем (peristylium) – внутренним двором, окружённым по периметру крытой колоннадой, центр которого занимал небольшой садик с бассейном, фонтанами и статуями. Вокруг колоннады располагались многочисленные комнаты: столовые (triclinium), спальни, ванные, библиотеки, гостиные, залы для бесед (exedra). Дворцы римской знати обильно украшались мраморными плитами и колоннами, бронзовыми и мраморными статуями, фресками и картинами[397]397
Гиро П. Указ. соч. С. 146-155; Сергеенко М. Е. Жизнь Древнего Рима. С. 60-63.
[Закрыть].
Для обслуживания огромного дворца был необходим значительный штат рабов-слуг (familia urbana). Возглавлял их обычно домоправитель, которого хозяин выбирал из наиболее преданных ему и послушных рабов. Специальные рабы следили за мебелью, постелью, одеждой, посудой, свитками в библиотеке, ванными комнатами и пр. Обязательно имелся раб-сторож и раб, встречавший гостей и докладывавший о них хозяину. Невозможно было обойтись во дворце без собственных поваров, хлебопёков, кондитеров, а также цирюльников, педагогов и врачей. Специальные рабы прислуживали за обеденным столом, следили за чистотой в доме, сопровождали хозяев на улице, несли носилки, служили посыльными и т. д. Собственный штат рабов имелся и у хозяйки: рабыни, которые причёсывали и укладывали ей волосы, смотрели за её украшениями и нарядами, сопровождали её на прогулках, стирали её бельё; рабыни-няньки, которые заботились о её детях.
Жизнь городских рабов, в отличие от их собратьев, занимавшихся сельским хозяйством в поте лица с раннего утра до позднего вечера, была достаточно привольна. Работа по дому не представляла большой сложности, и порой, выполнив все приказания хозяев, рабы основную часть дня бездельничали, слонялись по дому или даже просто спали. Античный писатель Колумелла так отзывался о городских рабах: «Эта беспечная и сонливая порода, привыкшая к безделью, Марсову полю, цирку, театрам, к азартной игре, харчевням и публичным домам, только и мечтает, что об этих пустяках»[398]398
Колумелла. I. 8. 2.
[Закрыть].
Тем не менее нерадивых городских рабов хозяева подвергали телесным наказаниям, заковывали в колодки или отсылали в сельские имения. За серьёзное преступление хозяин мог отправить такого раба на мельницу, в каменоломню или на рудники, или же вообще продать в гладиаторскую школу. Особо жестокие хозяева иногда убивали рабов, проявляя при этом недюжинное воображение. Например, по сообщению философа Сенеки, богатейший всадник Ведий Поллион отличался крайней бессердечностью по отношению к своим рабам. Как-то за обедом, на котором присутствовал сам Август, когда «один из рабов разбил хрустальную чашу; Ведий приказал схватить его, предназначая для отнюдь не обычной казни: он повелел бросить его муренам, которых содержал у себя в огромном бассейне. Кто усомнится, что это было сделано ради удовлетворения прихоти изнеженного роскошью человека? Это была лютая жестокость. Мальчик вырвался из рук державших его и, бросившись к ногам Цезаря, молил лишь об одном: чтобы ему дозволили умереть любой другой смертью, только не быть съеденным. Взволнованный неслыханной доселе жестокостью, Цезарь приказал мальчика отпустить, а все хрустальные чаши перебить перед своими глазами, наполнив осколками бассейн»[399]399
Сенека. О гневе. III. 40.
[Закрыть].
Меценат получил известность не только как ближайший соратник Августа, блестящий политик и дипломат, но и как прозаик и стихотворец, близкий к «поэтам-неотерикам», а также как покровитель самых талантливых поэтов своего времени, которых он собрал в рамках своего литературного кружка.
Меценат создал значительное количество произведений самых разных жанров – пьесы, стихотворения, научные трактаты, диалоги, от которых, к сожалению, сохранились жалкие отрывки[400]400
См.: Harder Fr. Uber die fragmente des Maecenas. Berlin, 1889.
[Закрыть]. Все его сочинения отличал своеобразный «кудрявый» стиль, выражавшийся в крайней вычурности[401]401
Сенека. Письма. CXIV. 8; Тацит. Диалог об ораторах. 26.
[Закрыть]. В качестве примера можно привести несколько отрывков из сочинения Мецената «О моём образе жизни» (De cultu suo): «По реке вдоль берегов, что лесами курчавятся, взгляни, как челны взбороздили русло, как, вспенивши мели, сад заставляют назад отбегать». Или: «Завитки кудрявой женщины голубит губами, – начинает, вздыхая, – так закинув усталую голову, безумствуют леса владыки»; «Неисправимая шайка: на пирах они роются жадно, за бутылкой обыскивают домы, и надежда их требует смерти»; «Гений, который свой праздник едва ли заметит, нити тонкого воска, и гремучая мельница, – а очаг украшают жена или мать»[402]402
Сенека. Письма. CXIV. 5.
[Закрыть]. По свидетельству Светония, Август частенько «вышучивал своего друга Мецената за его, как он выражался, «напомаженные завитушки», и даже писал на него пародии»[403]403
Светоний. Божественный Август. 86. 2.
[Закрыть].
