Текст книги "Суета вокруг барана"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Как же вы его купили, Иван Васильевич, если чабан наотрез отказывался продавать? – задала интересующий всех вопрос Верочка.

– Не хотел, это верно. Попался, видите ли, на редкость принципиальный чабан. "Я, – говорит, – для такой важной экспедиции своего барана с удовольствием продал бы. Но колхозного не могу".

– А вы все-таки купили, – сказал Петя таким тоном, будто уличил профессора в чем-то нехорошем.

– У него, конечно, высшего образования нет, – шеф не обратил внимания на осуждающий тон Пети, – но значение археологической науки он понимает. С большим уважением к нашей работе отнесся.

Профессор по-отечески строго оглядел практикантов. Ему все время казалось, что они недостаточно хорошо представляют себе значение археологии, как науки.

– Так баран ведь колхозный, как он его мог продать? – не отставал Петя Маркин.

– Такая петрушка получилась, что пришлось написать заявление в правление колхоза, по всей форме, от экспедиции Академии Наук. И еще расписку выдать, что получил для нужд экспедиции барана и выплатил за него тридцать целковых чистоганом. Он все это в правление колхоза передаст. Ответственность на себя взял.

– Ему самому сколько заплатили? – уж если Маркин за что-нибудь цеплялся, то основательно, как репей.

– Ему лично давал три рубля, – откровенно признался шеф. – Но не взял. " Нельзя, – говорит. – Баран казенный. Зачем деньги себе брать буду!" – попытался изобразить принципиального чабана профессор. – Кристально чистый человек.

– Значит он совершенно бескорыстно? – уточнила Верочка.

– Совершенно.

Баран утвердительно бебекнул.

– Слышите, баран подтверждает, – отметил неожиданную поддержку профессор. – Чабан ведь и торговался не для себя, а для колхозной выгоды.

– Да, – согласилась Верочка, – действительно подтверждает, а баран лучше всех знает чабана, они все время вместе.

Вот теперь обстановка на кургане разрядилась полностью. Теперь все были довольны: профессор тем, что купил за тридцать целковых для экспедиции барана, все остальные – что не ошиблись в таком симпатичном чабане и что есть еще люди в калмыцких степях. Кроме того, в воздухе опять запахло шашлыком и это вдохновляло.

Баран тоже был доволен, он чувствовал, что впереди его ждет много нового и интересного. Из-за некоторых пробелов в воспитании он и представления не имел о том, из чего делают шашлык.

10

"Теперь мы с мясом!" – сказал профессор, не представляя себе, в какую историю они вляпался. Остальные тоже не представляли. Ведь в конечном итоге оказалось, что экспедиция вовсе не с мясом, а с бараном. А это совсем другое дело. До мяса было еще далеко, ох как далеко...

Для того, чтобы баран превратился в мясо, его надо было, грубо говоря, зарезать. А как его резать? И кто его станет резать? На истфаке этого не проходили, на истфаке этому не обучали. Профессор, разумеется, знал все, на то он и был профессором. Знал он и о том, как надо резать барана. Сам никогда не делал этого, но знал. Теоретически. Свои познания в барановедении, а точнее – в баранорезании он обстоятельно изложил Володе Лисенко и доверил тому персонально заняться этим несложным делом.

– Н-е-е, – сказал Володя Лисенко, нарушая так хорошо продуманный профессорский план. – Такой козел не ко двору. Вы меня извините, Иван Васильевич, но зарезать барана я не смогу. Он же живой, а я крови боюсь. Вы не смотрите что я такой здоровый, я от одного вида крови в обморок падаю.

Никто не поверил, что Лисенко может упасть в обморок, тем более – от одного вида бараньей крови. Но что поделаешь, если не хочет человек. В этом случае ни на сознательность, ни даже на партийную дисциплину не надавишь. Профессор понимал, что здесь его власть кончалась: если не хочет человек резать барана, то заставить его сделать это совершенно невозможно. Он только укоризненно покачал головой и перевел взгляд на Петю Маркина.

– Можно, конечно, попробовать, – вроде бы согласился Петя, – но надо сначала литературу по данному вопросу изучить, и еще непременно надо посмотреть, как это специалисты делают. Чтобы по всем правилам. "Теория без практики мертва, а практика без теории слепа" – подтвердил он свое решение имевшей в свое время широкое хождение веской цитатой. – Не следует самодеятельность в таком серьезном деле разводить.

– Коля сделал бы, – не удержалась Александра Федоровна. – Коля все умеет. Знаете, он у нас дома все старые книги переплел. Честное слово. И пылесос сам починил.

– А что? Хорошая идея, – подхватил Петя. – Уж если Коля пылесос починил, то с бараном он управиться в два счета. Давайте пошлем Коле срочную телеграмму, пусть прилетает. Зарежет барана, и отправим обратно за казенный счет. За одно и с женой повидается и свежей баранины поест.

Профессор и обсуждать такое не стал, а Александра Федоровна всполошилась.

– Да что вы! Он же не может! Ему же за Коленькой смотреть надо. Мама одна не сумеет...

– Не беспокойтесь, Александра Федоровна, – остановил ее кудахтанье профессор, – не тронем мы вашего Колю. Пусть чинит пылесосы.

Так что вопрос, со все умеющим Колей тут же отпал, а больше резать барана было некому. И прибавилось в экспедиции не мяса, а забот.

Во-первых, надо было постоянно проявлять высокую бдительность и следить за тем, чтобы приобретенный с таким трудом баран не сбежал. Веревку, к которой он был привязан, другим концом закрепили на колышке, а колышек крепко вбили в землю. Нехитрая конструкция из веревки и колышка должна была, по мнению профессора, погасить все вольнолюбивые порывы барана.

Во-вторых, необходимо было следить за тем, чтобы баран не запутался в веревке и не погиб досрочно, без всякой пользы для общества. Дежурный по лагерю, что бы он ни делал и где бы он ни находился, должен был постоянно поглядывать на барана, визуально определять, как тот себя чувствует и при необходимости выпутывать барана из веревки.

В третьих – баран должен был есть. Его, как и всех других баранов, надо было пасти. Так что дежурному вменили в обязанность три раза в день менять барану пастбище. Для этого надо было выдернуть крепко вбитый в землю колышек, и снова вбить его в другом месте, где трава погуще. Опытным путем дежурные убедились, что чем крепче колышек вбит, тем труднее его вытаскивать. И они подошли к стоявшей перед ними задаче с максимальной рациональностью: стали вбивать колышек неглубоко, чтобы он легче вынимался. Тем более, что баран вел себя спокойно, мирно и никаких попыток завоевать свободу не предпринимал.

И, наконец, барана три раза в день надо было поить. Это тоже вошло в обязанность дежурного. Естественно, что дежурным все эти дополнительные заботы не особенно нравились.

А баран был вполне доволен своей жизнью в новом коллективе. Днем он пасся, наблюдал за тем, что делалось в степи или просто стоял и думал о том, что время бесконечно, а степь меняется, и старался понять, к чему бы все это. А вечерами ложился у своего колышка и внимательно прислушивался к разговорам, которые вели у костра археологи. У него было все, что нужно барану для счастья: обильная еда, покой, интересные новости и время для размышлений.

11

Для Пети дежурство на кухне было чем-то вроде кары небесной: явлением таким же неприятным и столь же неотвратимым. Остальные относились к петиному дежурству точно так же. Если у Гали был природный талант готовить вкусно, то у Пети был такой же природный антиталант.

– Это его кто-то из злых волшебников заколдовал, – попыталась однажды объяснить столь неприятное явление Серафима. – Как царя Мидаса. У того все, до чего он дотрагивался, превращалось в золото, а у Пети, всякая пища, которую он готовит, превращается в отраву.

И то, что в степи было полно сусликов, а возле лагеря нельзя было встретить ни одного, Лисенко тоже связывал с петиной кулинарной деятельностью. Несчастные грызуны, по его мнению, попробовали остатки приготовленной Петей пищи отравились и тут же вымерли. А те, которые уцелели, ушли подальше от опасного места и предупредили своих сородичей, что близко к лагерю подходить опасно.

Обладающий многочисленными способностями Петя Маркин в области кулинарии достиг успеха только в одном – он мастерски открывал консервные банки. В этом деле он был вне конкуренции. Все остальное ему, мягко говоря, не удавалось. Петя очень переживал, свои кулинарные неудачи и постоянно консультировался с Галей. В процессе этих консультаций ему удалось освоить приготовление салата "Степной". Он крошил в эмалированное ведро помидоры, отваренный картофель, сваренные вкрутую яйца, лук, и чеснок. Добавлял соль, перец и заливал все это подсолнечным маслом так, чтобы хлюпало. Затем перемешивал и получался не только вполне съедобный, но и довольно вкусный салат. К сожалению, салат "Степной" был единственным достижением Пети на кулинарном фронте. Все же остальное, что Петя варил или жарил, несмотря на его усердие и добрые советы Гали, принимало подозрительный внешний вид и приобретало странные вкусовые качества.

В это утро, уводя студентов на работу, профессор грустно посмотрел на Петю и посоветовал:

– Вы, Петр Васильевич, пожалуйста, не мудрствуйте. Не надо нас баловать разносолами. Просто бросьте в кипящую воду нарезанный картофель, а затем вермишель. Когда они сварятся – получится суп. Потом добавите в него тушенки. Опустите пару луковиц, – профессор глянул в ясные петины очи и на всякий случай посоветовал: – только предварительно очистите их. И солью не особенно увлекайтесь. Досаливать каждый будет по вкусу. В прошлый раз вы несколько пересолили.

– Так и сделаю, – обещал Петя, искренне надеясь, что на этот раз у него все получится, как надо.

Так он и сделал. Он вскипятил воду, бросил в нее мелко нарезанную картошку, а потом сыпанул в кастрюлю несколько горстей вермишели. Хотел было насыпать туда же, как советовал Иван Васильевич, немного соли, но тут о чем-то бебекнул баран.

– Чего тебе нужно? – спросил Петя.

– Бе-е-е, – повторил баран.

– Понимаю, хочешь пить, – решил Петя. – Ладно, сейчас мы тебя напоим.

Он сходил к бочке, налил почти полное ведро воды и поставил его возле бараньей морды.

Баран пить не хотел. Он с недоумением смотрел на ведро и пытался сообразить, зачем Петя принес его.

– Давай, давай, – поторопил Петя. – Пошевеливайся. Чего застыл, как мумия египетская! Просил пить – пей. Все ведро можешь выпить. А у меня и без тебя дел много. Мне надо суп варить.

Баран внимательно выслушал Петю, сочувственно повертел мордочкой, но пить, все-таки не стал. Какой же баран станет пить, если ему пить не хочется.

– Я что тебе, Фигаро: принеси-унеси! – рассердился Петя. – Просил – теперь пей! Нечего саботаж разводить! Тоже мне – рогатое сокровище!

Он взял барана за рога и попытался напоить его принудительно – опустил мордой в воду.

Баран вообще-то к насилию относился терпимо, с пониманием: признавал, что в определенных случаях оно вполне допустимо, но к насилию над своей личностью относился крайне отрицательно. Он сильно тряхнул головой и ведро от этого его резкого движения опрокинулось.

– Вредитель малахольный! – обозвал его Петя. – Ты что, совсем чокнулся, целое ведро воды вылил. Ну, хоть немножко надо соображать.

– Бе-е– е, бе-е-е... – не задержался с ответом баран.

Петя подозрительно посмотрел на четвероногое. В этом "Бе-е-е" ему послышалось что-то оскорбительное, но он решил не опускаться до спора с бараном, поднял пустое ведро и пошел к костру. Потом все-таки не удержался, обернулся и бросил в сторону противной рогатой морды презрительное:

– Шашлык недожаренный!

– Бе-е-е-е!.. – оставил за собой последнее слово баран.

Петя даже не обернулся, чтобы ответить, на этот нахальный выпад, выдержал все-таки характер.

Суп, вроде бы, уже был готов, но почему-то получился слишком жидким. В бурлящей воде плавали отдельные вермишелины, то весело гоняясь друг за другом, то торопливо друг от друга убегая. Петя вполне резонно решил, что кормить таким жидким супом проголодавшихся на работе людей нельзя и он сыпанул еще горсть. Суетящихся в кастрюле вермишелин стало больше, но все еще недостаточно. Петя добавил еще раз. А пока суп варился, он задумался. Имелась у него такая привычка: в свободное от дел время он думал.

На этот раз Петя думал о том, что у роксолан были очень уж крупные пережитки матриархата. Судя по погребениям, женщины занимали у них главенствующую роль в племени и принимали самое активное участие в военных походах, даже, наверно, руководили отдельными отрядами. А может быть и всеми военными действиями. Ну, чем не амазонки? Но тут возникало много вопросов. Прежде всего – почему пережитки матриархата были так сильны именно у роксолан? Чем это было вызвано? Чем они отличались от других? Ведь рядом кочевали многочисленные сарматске племена с очень схожей культурой, те же аланы или аорсы. Но у них, судя по всему, был устойчивый патриархат. Во всем этом следовало разобраться...

Размышляя о роксоланах Петя потерял бдительность, а так же чувство ответственности за порученное ему дело и вспомнил о них только тогда, когда в воздухе запахло горелым.

Надо помешать суп, – сообразил он и заглянул в кастрюлю. Вермишелины, ранее старательно избегавшие друг друга, за то время, что он размышлял о роксоланах, нашли общий язык, пришли к согласию и сплотились в единую, дружную семью. Пытаясь разрушить это единство, Петя ткнул в них ложкой, но ложка в суп не входила. Петя нажал сильней. Теперь ложка вошла, но повернуть ее Петя не сумел.

– С этой вермишелью никогда нельзя рассчитать, – с грустью сообщил он барану. – Что же мне с ней теперь делать?

Баран тоже не был злопамятен, он с сочувствием махнул хвостиком, но промолчал. У него не было опыта приготовления вермишелевого супа, и ничего толкового он посоветовать не мог.

– То-то, – сказал ему Петя. – Это тебе не травку щипать. И не отвлекай меня больше, тут и без тебя тошно.

На мордочке барана появилось что-то вроде сочувствия.

Поскольку запах горелого становился все сильней, Петя снял кастрюлю с огня и поставил ее на землю. Затем он отколупнул кусочек серой массы и взял его в рот. Каша была горячей и достаточно мягкой. Ее уже вполне можно было есть. Вот только по вкусу она почему-то напоминала замазку для окон.

То, что вместо супа получилась каша, Петю не особенно смутило. Он просто отметил, что каша гораздо сытней и сварил он много – на этот раз хватит всем. А чтобы она стала вкусной, следовало положить в кашу говяжью тушенку.

Петя вскрыл две банки консервов, но прежде чем вывалить мясо в кастрюлю, еще раз попытался помешать вермишель. И снова у него ничего не получилось.

Ничего страшного, – решил он. – Тушенку каждый сможет положить себе в тарелку отдельно.

Приняв такое конструктивное решение, Петя быстро настругал полведра салата, попробовал его и остался доволен – салат был вкусным. Оставалось вскипятить чай, и можно было считать, что обед готов. Петя поставил на огонь знаменитый ведерный чайник экспедиции и снова стал думать о своих роксоланах. Изголодавшихся археологов, которые пришли обедать, он даже не заметил.

– Чем сегодня нас кормить будешь? – таким вот банальным вопросом вернула его Галя из далеких веков, в которых скакали на полудиких лошадях полудикие амазонки, и не было ни вермишели, ни говяжьей тушенки.

– Так это вы! – вздрогнул Петя.

– Мы, Петенька, мы, твои товарищи и верные подруги, обедать пришли, – проинформировала его Серафима. – А кого же ты ждал, если не нас?

Петя промолчал, но Верочка промолчать не смогла.

– Амазонок он ожидал, – неожиданно для самой себя выпалила Верочка. Два дня она терпела, и кто знает, сколько готова была еще продержалась. А оно само выскочило без всякого Верочкиного участия.

Петя еще раз убедился в том, что легкомыслие женщин не имеет предела и никакие секреты им доверять нельзя Даже если они клянутся, что никому не расскажут. Он укоризненно посмотрел на Верочку. Та ойкнула, прикрыла рот ладошкой и укрылась от его сурового взгляда за спиной Гали.

– Амазонок... – удивилась Серафима. – Петя, зачем тебе, при твоем высоком культурном уровне, эти дикие амазонки? О чем ты с ними станешь говорить вечером, после работы? Тебе надо общаться с образованными девушками. Неужели мы тебе не нравимся. Мы ведь все очень хорошие: умные, красивые, работящие, высшее образование получаем. Александра Федоровна, правда, уже замужем, но влюбиться в нее все равно можно. Это не запрещено. Даже наоборот, это будет очень пикантно. Ты кого, Петя, больше любишь, блондинок иди брюнеток? А, может быть, тебе шатенки нравятся? Скажи, Петенька, откровенно, не стесняйся.

Петя покраснел и смутился. Не было у Пети опыта ухаживания за девушками, и подобных разговоров он тоже вести не умел...

– Чего пристала к человеку, – выручила Петю добрая Александра Федоровна. – Он про твоих блондинок-брюнеток еще и не думает. Он наукой занимается, и ты его не трогай. Что у нас на обед сегодня?

– Салат степной! – обрадовался Петя – Изготовлен по лучшим рецептам лучшего повара-инструктора, – намекнул он на вклад Гали в его, петино, кулинарное образование.

– А ты, Петя, оказывается, еще и подхалим, – безжалостно осудила его Серафима.

Но тут Петю смутить было трудно.

– Просто я отдаю должное достоинствам человека, который в области кулинарии стоит выше нас всех на голову, а может быть даже на две головы,– твердо заявил он.

– А что это у нас сегодня подгорело? – поинтересовалась Александра Федоровна.

– Чай подгореть не мог, салат тоже подгореть не мог. Но Петя варил суп. Значит, он и подгорел, – вычислила Верочка.

– Суп тоже подгореть не может, – попыталась опровергнуть ее Александра Федоровна. – Он жидкий.

Подошла Галя, заглянула в кастрюлю.

– Горе ты мое... – вздохнула она. – Как же ты умудрился сотворить такое?

– А мне баран помешал, – стал оправдываться Петя. – Отвлекал все время: то ему пить подай, то ему трава не нравиться, на другое место хочет... Очень капризное животное.

Баран с укоризной посмотрел на Петю. Вот уж не ожидал он такой беспардонной клеветы. Но что он мог сказать – бессловесное существо.

– Не делай из барана козла отпущения, – взяла под защиту бессловесное животное Галя. – Не клевещи.

– Так он же у меня целое ведро воды вылил, – не сдавался Петя. – Должен же я ему был объяснить, что так делать нельзя...

– Поняли? Пока он с бараном дискуссию вел, суп и подгорел, – объяснила Галя. – Почему вы решили, что у Пети суп не может подгореть? Петя может все, он у нас такой.

– Получилась каша, – признался Петя. – Вермишелевая каша. Но зато много.

Всем очень хотелось есть, так что Петю оставили в покое и пошли умываться.

Пока археологи умывались, Петя положил каждому по полной миске салата. Полведра салата умяли в считанные минуты. Осталось только немного самому Пете, которому предстояло обедать тогда, когда все закончат.

– Ну-ка, что у нас сегодня за каша? – подал Пете свою тарелку Лисенко... – Только ты положи немного. Я попробую, если захочется, я еще попрошу, – знал он петины таланты в области кулинарии.

Петя как следует нажал на ложку, и ему как-то удалось просунуть ее в щель между отдельными вермишелинами. Потом он попытался извлечь этой ложкой из кастрюли немного еды. И тут удача покинула его. Вермишелины сцепились между собой с такой силой, что повернуть ложку он не сумел. Петя нажал сильней, но алюминиевая ложка не была рассчитана на грубую силу, она не выдержала и согнулась.

– Вы посмотрите только, что физический труд делает с человеком, Петя у нас теперь запросто ложки гнет, это он же теперь в цирке выступать может. Смертельный номер, – не смогла промолчать Серафима.

Петя вынул ложку и стал рассматривать ее.

– Вот уж не думал, что они у нас такие хлипкие, – попытался он оправдаться.

Он выпрямил ложку и снова ринулся на вермишелевую кашу, пытаясь помешать ее. Монолит даже не дрогнул, а ложка опять согнулась.

У Пети от нервного напряжения очки вспотели и все, что окружало его, оказалось в каком-то сером, как вермишель, тумане. Петя снял очки, протер их подолом рубашки, снова водрузил на место и с растерянностью уставился на свою вермишелевую кашу. Потом вытащил ложку и снова стал распрямлять ее.

– Сломаешь орудие производства, – предостерегла его Верочка. – Запасных у нас нет, останешься без ложки, чем есть будешь?

– Петя! По-моему ты раскрыл секрет старинной кирпичной кладки, – осенило Лисенко. – Считали, что наши предки замешивали цемент на яичном желтке. Ерунда, теперь ясно, что его замешивали на вермишели. Вот так, совершено случайно и делают великие открытия.

– Вы попробуйте ее ножом, Петр Васильевич, острый нож должен взять, – посоветовал опытный Иван Васильевич.

Петя послушно начал резать свою вермишелевую кашу ножом. Вот теперь все получилось, и он положил в тарелку каждому по большому куску.

– А у нас, в столовой Академии Наук, в меню всегда бывали котлеты по– пожарски. Отменно их повар готовил... – неожиданно и уж совершенно не вовремя ударился в гастрономические воспоминания Александр Александрович.

Ну нельзя же было так, при таком-то вермишелевом монолите напоминать голодным людям о котлетах по-пожарски. Так что все, включая шефа, с укоризной посмотрели на шофера.

– А почему это у нас некоторые члены коллектива не дежурят? – спросила Верочка. – В кулинарии, судя по ряду признаков, разбираются, а не дежурят.

– Действительно, – поддержала Верочку Серафима. – Почему? У нас даже Петя дежурит, хотя ему варить что-нибудь категорически противопоказано. А некоторые, не указывая конкретно на личности, не дежурят.

Это вопрос интересовал всех, и студенты уставились на профессора.

– Ладно, ладно, – ушел от принципиального разговора шеф. – Давайте будем обедать. И помолчим, разговаривать во время еды вредно.

С профессором студенты спорить не стали. А Александр Александрович понял допущенную ошибку, заткнулся и больше не вякал о своей Академии Наук в которой кормят котлетами по-пожарски...

Подавая пример другим, профессор отколупнул от вермишелевой массы небольшой кусочек и отправил его в рот. Немного пожевал и задумался...

– А вы, Петр Васильевич, случайно не забыли эту штуку, я хотел сказать вермишелевую кашу, посолить? – очень деликатно поинтересовался он.

– Посолить? И верно, – спохватился Петя. – Совсем забыл! Прошу пардону. Вот соль, каждый может солить себе по вкусу, как в ресторане, кто сколько хочет. Соли у нас много, – успокоил он едоков. – И тушенку каждый может себе положить.

Профессор оказался наиболее смелым. Он отколупнул ложкой ломтик петиной каши, посолил его, посыпал перцем, отправил в рот и стал мрачно жевать.

Галя тоже отколупнула себе кусочек. Должна же она была знать, что сотворил ее подшефный. Попыталась есть петину кашу и Александра Федоровна. Остальные молча ждали, как отреагируют дегустаторы.

Глядя на мрачные и сосредоточенные лица едоков, Петя понял, что каша не пойдет. – Если бы их дня два не кормить, тогда пошла бы, – решил он. – А так не пойдет.

Первой отреагировала Галя.

– Надо отдать это барану, – решила она.

– Ни в коем случае, – возразил Лисенко. – За жестокое обращение с животным судить могут. Есть такая статья.

– А за жестокое обращение с людьми судить не могут? – спросила безжалостная Серафима.

– Тебя никто не заставляет есть эту вермишель. Действительно, сегодня у меня не получилось то, что нужно, – мрачно признался Петя. – Я сейчас вам всем яиц сварю.

– С яйцами он что-нибудь учудить не может? – забеспокоилась Серафима. – Может быть ты сама сваришь, – попросила она Галю. – Все-таки есть хочется.

– Нет, с яйцами он ничего сделать не сумеет, – успокоила Галя подругу и всех остальных.

Галя оказалась права. Хоть Петя и прилагал немалые старания, чтобы сварить яйца как следует, они все равно получились совершенно съедобными.

Закончив с яйцами, взялись за послеобеденный чай.

– А кашу надо все-таки отдать барану, – предложил профессор, поднимаясь из-за обеденного брезента. – Только посолите ее перед этим, Петр Васильевич. Бараны соленое любят.

В обед он пил, как правило, всего одну кружку и уходил в свою палатку немного отдохнуть.

– Кстати о баране, – вспомнила Александра Федоровна, тоже допивая чай. – Срочно надо дать ему имя. А то все баран да баран, как-то неудобно даже. Он ведь уже стал членом нашего коллектива.

– Баран стал членом нашего коллектива? – удивился Лисенко.

– А как же, вы что, не заметили этого?

– Действительно, как-то не заметил, – признался Лисенко. – Я вообще-то рассчитывал на совершенно другое, я шашлык люблю, но раз такое дело, давайте дадим ему имя.

– Борька, – сразу предложила заранее припасенное барану имя Александра Федоровна.

– Не пойдет, – заявила Галя. – Борьками поросят называют, а у нас баран.

– Точно, – поддержал ее Лисенко. – Уж если баран стал членом нашего коллектива, то надо ему дать историческое имя, чтобы чувствовалось.

– Тогда Калигула, – злорадно предложил Петя. – Историческое, и очень ему подходит.

– Ни в коем случае, – возмутилась Верочка. – Это самая отвратительная личность во все Римской истории. Такое имя обидно даже для барана.

– Наш баран не знает истории Римской империи, так что ему это безразлично, – стоял на своем Петя.

– Почему ты думаешь, что он не знает истории Римской империи?! – не могла успокоиться Верочка.

Пока Петя придумывал остроумный ответ, Серафима предложила Париса или Агамемнона, на выбор. Общество отвергло и того и другого. Затем откуда-то выплыл Пифагор. Против Пифагора выступил Лисенко.

– Этот человек испортил жизнь многим поколениям школьников, – заявил он. – Забыли, сколько мук принял каждый из нас, когда мы изучали его теоремы?! Нельзя нашего барана называть таким нехорошим именем. А если кто-нибудь со мной не согласен, пусть прямо сейчас докажет теорему Пифагора, о том что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов.

– Пифагоровы штаны, – припомнила Верочка.

– Совершенно верно, – поддержал ее Петя.– Я это тоже помню: "Пифагоровы штаны во все стороны равны".

– Про штаны это каждый знает, – отсудил его пыл Лисенко. – Тут большого ума не надо. А вот эту самую теорему ты сейчас доказать сможешь?

– Теорему доказать не смогу, – признался Петя.

Теорему доказать не смог никто, даже Верочка, которая закончила школу с золотой медалью. Так что Пифагора дружно отвергли за издевательства над школьниками всех стран и народов.

Потом предлагали Тутанхамона, Цезаря, Брута. Но ни один из них не прошел. Александр Александрович также принял участие в поиске имени для барана и предложил Спартака. Спартака, как и остальных, отвергли. Отвергали по разным причинам: одних по этическим соображениям, других по политическим, третьих из-за того, что их имена трудно выговаривались. Ну не назовешь же барана Апипурахиддин, Порнефдинейт, Тигратпаласар первый или Нангишзида. А назовешь, так потом сам не рад будешь.

Потом кто-то предложил Геродота. И все сразу дружно согласились, потому что это был близкий им человек: свой брат – историк, с незапятнанной репутацией. Так что единогласно было решено присвоить барану имя Геродот, ласково – Гера. И сообщить об этом решении профессору.

12

Прошло три дня, наступил четвертый (отсчет времени в экспедиции теперь пошел не от рождения Христова, а со дня приобретения барана). По лагерю дежурила Александра Федоровна, Геродот вел себя примерно, и никаких претензий друг к другу они не имели. Приготовив обед, археологиня спокойно подремывала, а баран так же спокойно пощипывал травку. Произошедший в дальнейшем некорректный поступок барана трудно объяснить. То ли его душа все-таки взалкала свободы. Прекрасной свободы, когда неторопливо ходишь в своей отаре бок о бок с другими баранами и чувствуешь себя полностью независимым: каждый баран может думать что хочет и даже блеять, что хочет и когда хочет, и никто его за это не упрекнет, не осудит, не укусит.

А возможно у барана и в мыслях не было ничего об этой пресловутой свободе. Возможно, он вообще по своим убеждениям не был республиканцем, считал свободу вредным излишеством и предпочитал диктатуру с человеческим лицом, которую успешно осуществлял в его родной отаре черный волкодав. Не исключено также, что он просто увидел невдалеке большой аппетитный клок травы и потянулся к нему – ведь вполне естественно, что барану захотелось съесть клок, который лучше других. Он был чистокровным потомственным бараном, и ничто баранье не было ему чуждо.

Впоследствии в экспедиции немало спорили, но так и не пришли к единому мнению: к свободе рвался баран, или к вкусной еде. И что для барана важней? Сам же баран по поводу своего поведения никаких пояснений не дал, что, в конечном итоге, послужило основанием для многочисленных рассуждений о загадочном бараньем менталитете.

13

Время близилось к обеду когда профессор, наблюдавший на кургане за работой студентов, вдруг, неожиданно для всех, закричал:

– Ой-ой-ой! Ой-ой-ой-ой!

Может быть, кому-нибудь и приходилось когда-то слышать кричащего изо всех сил профессора, доктора исторических наук и декана, но этим студентам подобного и в кошмарном сне не могло присниться. Они твердо знали, что их профессор такого себе позволить не может.

А профессор кричал самым невообразимым образом и крик этот совершенно не подходил ни к его внешнему виду, ни к внутреннему содержанию. Так что все впали в некоторую оторопь. Оторопеешь тут: стоит на вершине полураскопаного кургана пожилой человек с хорошо заметным брюшком и солидной ученой степенью, машет руками и хорошо поставленным профессорским баритоном вопит что-то совершенно непонятное. Причем никакого гениального открытия он перед этим не совершил. А если бы и совершил, то должен был, как Архимед кричать: "Эврика!" "Эврика!" – уж это-то все хорошо знали.

– Тридцать целковых убежали! – перешел, наконец, профессор от невнятных эмоций на великий и могучий русский язык. – Тридцать целковых!

И все сразу поняли, что дело касается Геродота. Правда, профессор вроде бы несколько преувеличивал масштабы трагедии постигшей человечество: принадлежащие коллективу тридцать целковых никуда не убегали и вели себя вполне пристойно. Они мирно паслись, ничем не показывая, что задумали что-то коварное. Хотя паслись они уже не в черте лагеря, а несколько далее.

Но профессор барану не верил. Благодаря своему крестьянскому происхождению, он хорошо знал коварную баранью натуру и ожидал худшего. И Лисенко поведение Геродота тоже не понравилось.

– Очень своенравное и упрямое животное, и совершенно невозможно предвидеть, что он сделает в следующую минуту, – выдал он барану довольно нелестную, но, возможно, вполне заслуженную характеристику. У Лисенко предки тоже были коренными крестьянами, имели дело с баранами и при помощи ген подсказывали своему потомку, что доверять мирному виду барана ни в коем случае нельзя.