Текст книги "Суета вокруг барана"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

С профессором Лисенко работает четвертый сезон, и постиг многие премудрости полевых работ. Так что он теперь Правая рука начальника экспедиции. Он же и Левая, потому что другого такого опытного человека в экспедиции нет. Копает Лисенко, как бульдозер, а при расчистке скелета, которая, как известно, работа ювелирная, точен и аккуратен как опытная маникюрша.

Пятеро студентов-практикантов только в первый раз вкушают прелести полевой жизни с довольно широким ассортиментом романтики: кострами, комарами, знойными ветрами, жаждой, тарантулами, десятичасовым рабочим днем, мозолями и удивительно красивыми закатами, которые в летней степи только и можно увидеть. Наверно восходы солнца здесь так же хороши, но подтвердить это никто в экспедиции не может. Потому что во время восходов все еще спят. Нет здесь ни одного ненормального, который вскочил бы в четыре часа утра ради того, чтобы полюбоваться восходом солнца.

Среди студентов, что проходят археологическую практику, один парень и четверо девчат. Это не потому что женский пол увлекается археологией больше, чем мужской. Просто это отражает пропорцию лиц мужского и женского пола у студентов исторического факультета.

Парня зовут Петя Маркин. Он кудрявый, круглолицый и носит большие солидные очки в роговой оправе. Глянешь на эти очки и сразу становиться понятно, что перед тобою цельный, солидный и очень серьезный человек. Но Петю нельзя считать солидным даже наполовину, даже на четверть. Он человек увлекающийся, на что эти обстоятельные очки даже и не намекают. Петя всегда чем-то увлечен, причем увлечен самым серьезным образом, с полной отдачей, до самозабвения. Он записывал анекдоты и намеревался издать несколько томов этих шедевров устного народного творчества, собирал открытки с репродукциями картин великих художников, расшифровывал письменность аборигенов острова Пасхи, занимался боксом. Трудно перечислить все, чем увлекался и занимался Петя Маркин. Каждому из этих увлечений он отдавал все свое время и все свои силы до тех пор, пока на него не накатывало другое увлечение, перед которым Петя устоять не мог. Так что он не составил собрания сочинений анекдотов и не одержал серьезных побед на ринге. Что уж говорить о письменности аборигенов острова Пасхи. Из-за петиной разбросанности наука пострадала довольно крупно – письменность эта так и осталась неразгаданной. Сейчас Петя увлечен археологией.

Одеты Лисенко и Маркин очень даже обыденно: в ковбойки и синие спортивные брюки. Ковбойка в те времена были самой обиходной в определенных кругах рубашкой, считалось, что она придает парням спортивный и мужественный вид, а уж в экспедиции носить ковбойку – святое дело. Шорты же тогда на Руси мужчины не носили совершенно. Вид человека мужского рода в шортах сразу напоминал окружающим о чем-то настолько аморальном, что можно было тут же, не раздумывая, заводить на него персональное дело. Так что носили ребята синие хлопчатобумажные брюки, была в те времена такая стандартная псевдо спортивная одежда.

Верочка Лебедева – брюнетка со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами: коротко подстриженные черные волосы, большие черные глаза и смуглое продолговатое личико, а бровки тоненькие, ниточкой. Она небольшого росточка, стройненькая, гибкая, как тростинка. Синяя футболочка и узкие черные по щиколотку брючки сидят на ней как на игрушечном манекенчике. Верочка вся из себя рассудительная и умненькая. В школе она все годы была круглой отличницей. На истфаке у нее тоже одни пятерки. Она усвоила многие премудрости из прослушанных на первом курсе лекций и у нее аналитический склад ума. По характеру, по своей серьезности, солидные очки в роговой оправе надо бы носить ей, а не Пете Маркину. Будь она в таких очках, все сказанное ею, производило бы гораздо большее впечатление. Люди ловили бы каждое ее слово, внимательнейшим образом прислушивались бы к ее мнению. Но очки она не носила и все высказывания этой пигалицы никто, кроме самых близких знакомых, всерьез не принимал.

Галя Емельянова. Полненькая, всегда улыбающаяся, всегда оптимистически настроенная девица. И кофточки она носила самые оптимистические, непременно в ярких цветочках: в голубеньких незабудках, в алых розочках, в рыжих подсолнушках, в ромашках и еще каких то цветах, явно заморских, названия которых никто не знал. Неизвестно где она их добывала, эти жизнерадостные кофточки, при довольно скудном и тусклом ассортименте изделий местной швейной промышленности.

Галя преуспевала во всем: хоть траншею копать, хоть дрова колоть, хоть обед сварить, хоть утешить кого. И все делала не просто с удовольствием, а как-то даже заразительно. Посмотришь, как она стирает и самому хочется за мылом бежать. Такой вот у нее был удивительный талант. А когда она дежурила на кухне, то еда в экспедиции была по-настоящему вкусной, что больше никому не удавалось. Так что в свое время, при молчаливом согласии шефа, была предпринята попытка, сделать Галю вечной дежурной. Причем она должна была только варить. Все остальное брались делать за нее другие: и воду носить, и костер разжигать рано утром, когда так хочется спать, и даже мыть посуду. Все бы для нее делали, а она бы только варила. Но Галя не согласилась. И не потому, что ей не нравилось все время готовить. Просто она была девицей со странным характером. Ей, видите ли, нравилось делать все.

Александра Федоровна: так ее и называли в неполные двадцать лет. Она принимала это как само собой разумеющееся и считала себя на много старше однокурсниц. По сути она и была старше их. Два года назад Александра Федоровна безумно влюбилась, выскочила замуж, и у нее был годовалый ребенок. Как же ее за этот медовый год измотали пеленки-распашонки, ежедневные стирки, кухня и плачущее по ночам дите. Муж, такой же студент, как и она, конечно, помогал, но основной груз счастливой семейной жизни лег на ее плечи. А надо было еще хоть изредка на лекции ходить, и к семинарам готовиться, и рефераты писать... Представьте себе, что значит не высыпаться ежедневно, или точнее еженощно, в течение года. От такого озвереть можно. А Александра Федоровна ничего, держалась. Но в экспедицию уехала с удовольствием. Оставила годовалого ребенка матери и мужу и поехала, как другие едут отдыхать на черноморское побережье Кавказа. Она и отдыхала здесь. В экспедиции ведь только и нужно было, что копать землю и не более десяти часов в день. Да раз в неделю дежурить по лагерю. А все остальное время можно было спать или просто ничего не делать. По сравнению с ее семейными заботами – курорт, всесоюзная здравница.

Вот только, она очень скучала по мужу и сыну. И постоянно вспоминала своего Колю, рассказывая подругам о его самых разнообразных высоких качествах – это про мужа, и, конечно же, Коленьку – это про сына, которого она наделяла достоинствами еще более высокими.

А еще была Серафима: длинноногая блондинка с голубыми глазами. Работала она в синих шортах и белой плотно облегающей футболке и довольно умело давала окружающим возможность любоваться своими достоинствами. Очень даже умело для второкурсницы. Хотя, как глубокомысленно однажды заметил Лисенко: "Уровень образования здесь значения не имеет".

Серафима, конечно же, считала себя совершенно неотразимой. И в какой-то степени это соответствовало истине. Вот только, как у большинства блондинок, реснички у нее были белесые, как у поросеночка, а бровки такие беленькие, что их и разглядеть было трудно. Серафима тщательно скрывала свой ужасный недостаток даже от подруг, хотя они-то прекрасно о нем знали и получали от этого серафиминого несчастья определенное удовольствие. Серафима же каждое утро вставала на полчаса раньше других, чернила специальной тушью ресницы и огрызком иностранного карандаша заново рисовала брови взамен стершихся ночью. Самоистязание, если учесть, как хочется спать в половине шестого утра. Тем более, что мужской состав подобрался в экспедиции, как сама Серафима выразилась: "не совсем кондиционный", и никто не уделял серафиминым прелестям должного внимания.

А еще, чтобы букет был полным, надо представить шофера. Он был из Москвы, из гаража Академии Наук. Его экспедиции выдали в качестве приложения к "Открытому листу". "Открытый лист", шофер с машиной да немалая сумма денег прочно связывали экспедицию с Академией Наук. От Академии работать хорошо. Обычной экспедиции ни денег таких никто не дает, ни машины в постоянное пользование.

Шофера звали Александр Александрович Онучин. При первой же встрече с участниками экспедиции, которая произошла, когда археологи собирались грузить в машину снаряжение, он сразу же, нисколько не стесняясь этого, намекнул на свое исключительно благородное происхождение.

– Из графьев изволите быть или как? – обрадовался Лисенко.

– Мой пращур был постельничем, у государя всея Великой Руси Ивана Васильевича Грозного, – гордо заявил Александр Александрович. – От него, Ермилы Онучина, и род свой ведем.

– Не может того быть, – не поверил Лисенко. – Наш славный орел Иван Васильевич, как широко известно, народным массам, всем своим приближенным головы поотрубал. Было у него такое нездоровое увлечение. Так что вести свой род от пращура с начисто отрубленной головой совершенно невозможно.

– Честное благородное! – поклялся шофер. – Голову нашему пращуру, и верно, всенародно отрубили, и не где-нибудь, а прямо на самом лобном месте, в центре Красной площади, только потомство к тому времени от него уже произросло.

– Ой, как интересно, – обрадовалась Серафима. – Он что же, постель царю стелил? Расскажите, Сан Саныч! А какая у царя кровать была?

– И постель стелил, и обувал самодержца – такое исключительно высокое доверие имел. Отсюда и прозвище получил – Онучин. С тех самых пор мы все, его потомки, Онучины.

А о том, какая у царя кровать была, рассказывать не стал. Видно и сам не знал.

– Хорошая профессия была у твоего пращура, – признал Лисенко. – Обул самодержца, застелил постель – вот тебе и весь рабочий день. А платили, наверно, неплохо. И мзду, конечно, брал. Состоять при таком жирном деле и взяток не брать – не могло такого быть.

– Почему же это сразу взятки, – встал на защиту морального облика своего пращура Александр Александрович. – Не таким он был человеком, чтобы взятки брать, ему и так всего хватало. – Подумал немного и добавил, – подношения, конечно, принимал. Так люди же ему просто так подносили, из уважения. Принято у нас на Руси такое, от Рюрика еще идет и от князя Игоря.

– Это понятно, раз человек при высокой должности, подносить ему – святое дело, – ни тени сомнения не отразилось на лице Лисенко. – Интересно, а как в те времена люди на такую хитрую работу попадали? Он какие-нибудь специальные курсы кончал, или просто по блату?

– Какие курсы... – презрительно поморщился Александр Александрович. – Это теперь везде курсы, всех учат. А тогда никаких курсов не было. Тогда только за личные достоинства в высокое звание производили.

– Какими это личными достоинствами твой пращур обладал, что в такие чины угодил?

– Голос у него был очень хороший, песни пел громко и задушевно. За этот самый благородный талант и был самим самодержцем, Иваном Васильевичем Грозным, на такую ответственную должность назначен.

– Ясно. Значит, без блата не обошлось. Кому-то в лапу сунул, это точно. Уж очень место теплое. А за что же это... За что твой предок своей буйной головушки лишился?

– Согласно семейному преданию – не досмотрел. Обул царя, а в сапог камешек попал, или горошина: что-то твердое. Царь ногу и натер.

– За это голову отрубили? – удивилась Александра Федоровна. – За то, что царь ногу натер?

– Кто же за это голову рубить станет, – Александр Александрович снисходительно посмотрел на своих собеседников. – Народ бы такое не понял, так что отправили на дыбу. Пращур на дыбе и признался, что с князем Курбским переписывался и был ливонским шпионом. И казанским тоже. И еще каким то хазарским. За шпионаж голову и отрубили.

– Раз такое дело, тогда понятно, – покладисто согласился Лисенко, потому что надо было загружать машину и время поджимало. А для общения с Александром Александровичем впереди еще было три веселых месяца в экспедиции. – Если вас не затруднит, ваша светлость, сигайте в кузов, будем снаряжение укладывать.

– Не по моей профессии эта работа, – выпятил нижнюю челюсть шофер, – но поскольку кроме нас с вами все остальные дамы (Петя, естественно, опоздал к погрузке), считаю возможным заняться этим делом, – и вслед за Лисенко забрался в кузов. А дамы похихикали и стали подтаскивать к машине снаряжение экспедиции.

Надо сказать, что заявление шофера о своем благородном происхождении на студентов должного впечатления не произвело. Они, как историки, хорошо знали, что рабоче-крестьянское происхождение гораздо ценней дворянского, ибо именно трудовые массы являются двигателем исторического процесса и локомотивом истории.

Потомку постельничего Ивана Грозного было едва за тридцать. Но держался он солидно, говорил неторопливо, ходил степенно. А что касается гардероба, то он был у шофера фантастически обширным. Сюда, в экспедицию, он привез кроме обычных рабочих брюк еще и совершенно новые суконные, полдюжины сорочек самой неожиданной расцветки, две пары тапочек и заграничный галстук. Новые суконные брюки шофер надевал только по торжественным выездам, а галстуком своим хвастался постоянно, при каждом удобном случае. Это был очень модный и очень дорогой галстук: сам розовый, а по светлому розовому полю в поэтическом беспорядке торчали небольшие зеленые пальмочки. На каждой пальмочке усердно занимались своими текущими делами маленькие симпатичные мартышки. Одни из них ели бананы, другие прыгали с ветки на ветку, третьи – искали в густой шерсти насекомых. А в самом низу, где галстук кончался, лежал оскаля в плотоядной улыбке зубы большой зеленый крокодил. Глянешь на такой галстук и готов – больше ни о чем думать уже не можешь.

Наверно самой характерной чертой шофера была его чудовищная лень. Если пращур его был таким же ленивым, то надо думать, что горошина в сапоге была для царя только предлогом. А избавиться от своего постельничего он решил из-за несусветной лени верного слуги. Потомок же славного рода Онучиных, Александр Александрович, был наверно самым ленивым шофером Европейской части СССР: от Полесья до Урала. Когда ему сообщали, что надо куда-нибудь ехать, он принимал это как покушение на свою свободу, честь, достоинство и все остальное, на что только можно покуситься. Каждая поездка была для него мукой. Он до отвращения не любил водить машину. Почему он пошел в шоферы? Это была тайна, которую Александр Александрович никому не открывал. А, может быть, он ее и сам не знал. Но времена были довольно благодатными, лень не считалась большим пороком, и существовал он вполне благополучно.

Следует отметить и то, что Александр Александрович чрезвычайно бережно относился к своему драгоценному здоровью и железно придерживался специального режима, который должен был компенсировать урон и излечить моральные травмы, которые претерпевал он во время суетных поездок. После завтрака, он расстилал в тени от машины брезент, клал на брезент мягкое одеяло, небольшую подушечку и ложился принимать воздушные ванны. А рядом стояли тапочки, потому что иногда ему приходилось пройти кое-куда по сухой степной траве, а босым он этого сделать не мог. У него были очень нежная кожа на ногах.

Неизвестно был ли Онучин действительно потомком российских аристократов. Но даже если и был, то маленькие глазки, уши развесистыми лопухами и отчаянно выступающая нижняя челюсть говорили о том, что порода несколько выродилась.

Вот такая была в экспедиции команда. Такой вот букет собрался в калмыцких степях.

8

– Как там наш шашлык? – спросил Лисенко, когда Галя поднялась на курган.

Ход переговоров шефа с чабаном интересовал всех, и вместо того, чтобы с энтузиазмом рыть землю, выкапывая древние скелеты, обнаруживая предметы материальной культуры и делая научные открытия, студенты прекратили работу и ждали что скажет Галя.

– Пасется наш шашлык, – для наглядности Галя показала в сторону отары. – И не исключено, что будет пастись до глубокой старости. Бывают, знаете ли, среди баранов долгожители.

– Преимущественно среди них долгожители и бывают, – внес свою лепту в освещение законов геронтологии Петя, который к этому времени закончил работу со своим персональным погребением и присоединился к коллективу.

– А что делает шеф? Почему он увел от нас этого симпатичного чабана? – возмутилась Серафима. – Мы бы его уговорили, как миленького.

– Шеф угощает чабана чаем. Цейлонским, высшего сорта. И ведет интеллектуальную беседу, активно применяя при этом передовые приемы пропаганды и агитации. Я предлагала яичницу с лучком и помидорами, так чабан отказался.

– Где она, твоя яичница, – оживился Петя. – Она же остынет. Хотя холодная яичница это тоже неплохо. Знаешь, я очень люблю холодную яичницу с лучком и помидорами. Сходить что ли в лагерь, что-то пить захотелось. И сюда ведерко воды принесу.

– Не ходи, – остановила его Галя. – Чабан отказался, так я яичницу готовить не стала.

– А вот это ты напрасно, – осудил ее Петя. – Вполне могла бы поджарить. Отказался чабан, ну и что. Не пропала бы твоя яичница.

– Он бы ее унюхал и не отказался, – в этом вопросе Александра Федоровна считала себя знатоком. – У мужиков удивительный нюх на жратву, еще на лестничной площадке чувствуют, когда есть что-нибудь вкусненькое. После твоей вкусной яичницы он сразу продал бы нам барана. Мужиков надо как следует прикармливать, тогда они становятся послушными. А чаем его сколько хочешь пои, все равно барана не продаст.

– Может быть, чабан, как и наш шеф, любит попить чайку, – предположила Галя, – вот шеф его чаем и уговаривает.

– О чем они там говорят? – спросил Петя.

– Обо всем.

– Нет, ты, действительно, расскажи нам подробно, – предложила Верочка. – Мы проанализируем разговор и поймем, как там идут дела и что нам надо предпринять.

– Подробности так подробности, – согласилась Галя. – Начали они, как положено у джентльменов, с разговора о погоде. Обсудили прошлое, настоящее и будущее климата в этом регионе. Очень интересный был разговор и содержательный, возможно даже с некоторыми научными открытиями. Потом шеф, следуя национальным горским обычаям, стал выяснять, как здоровье у семьи чабана, и у близких родственников чабана, и у скота чабана. Вам наверно тоже интересно будет знать, что у чабана все здоровы, и семья, и скот. И все близкие родственники тоже здоровы. Только два Хамида пострадали о несчастных случаев: один из них – дядя, а другой – двоюродный брат... Исчерпав эту тему, они перешли к анализу экономики Дагестана. Есть такая, знаете ли, небольшая республика на Кавказе. Автономная и солнечная...

– Галя, ты бы не умничала, тебя о деле спрашивают, – прервала ее Серафима.

– Точно, – поддержал Петя. – Не умничай, давай о баране.

– С бараном дело обстоит не особенно. Хило обстоит дело с бараном. Чабан объяснил шефу, что отара колхозная и барана он продать не может.

– Почему не может? – не поняла Серафима.

– Потому что бараны колхозные.

– Наш шеф такого и предположить не мог, – не упустил возможность съехидничать Петя.

– Он что, не может продать барана, потому что тот колхозный? – продолжала допытываться Серафима.

– Получается, что не может.

– Странный нынче чабан пошел, – не выдержал Лисенко. – Сколько знаю, только колхозных баранов и продают. Воруют и продают. Сказал бы своему любимому бригадиру, что баран сдох, и дело с концом.

– Шеф предложил ему такой оригинальный вариант, но не прошло. Чабан совершено наивно ответил: "Так не издох же".

– Получается, что мы остаемся без барана, – подвела итог Верочка.

– Да, он говорит, что колхозное имущество продавать нельзя.

– Неужели баран так и сказал, – продолжал изгаляться Петя. – Какой политически выдержанный и экономически грамотный баран.

– Петя, не прикидывайся полным идиотом, – попросила Галя. – Тебе это идет, но все равно не надо.

– Это он так шутит, – высказала предположение Александра Федоровна.

– Да, это я так шучу, – охотно согласился Петя. – Всем известно, что в наше время бараны тоже ни в политике, ни в экономике не разбираются.

– Колхозного барана он продать не может, – по тону нельзя было понять, осуждает Лисенко чабана или, наоборот, одобряет. – Встретили мы честного чабана.

– Не может такого быть, – привычно не согласился Петя. – Все дело в цене. Шеф скуповат и настоящую цену за барана не дает. Хочет купить подешевле.

– Нет, нет, вы все не правы, – объявила Верочка. – Я думаю что, здесь, в степи, далеко от больших городов вполне можно встретить совершенно честного чабана. Все правильно: ведь если есть нечестные люди, то должны где-то быть и честные. Ему, наверно, совершенно чужда мысль, что можно украсть.

– Редкий экземпляр. Если это так, то его надо срочно занести в Красную книгу, – предложил Петя. – А то отстреливать станут. И вообще – необходимо создать здесь заповедник.

– Мой Коля говорит, что воровство для социалистического общества явление не типичное, – заявила вдруг Александра Федоровна. – И что со временем все люди у нас станут совершенно честными.

– Боюсь что не очень скоро, – усомнился Петя.

– Так ведь к восьмидесятому году построят коммунизм, – напомнила Верочка, которая чистосердечно верила всем лозунгам и постановлениям Партии и Правительства. – Как раз к этому времени все у нас и станут честными. Во всяком случае – большинство.

– Через двадцать пять лет, – вздохнула Серафима. – Я к этому времени уже буду старухой.

– Обращаюсь к вам как историк к историкам, – Петя был серьезен, как никогда. – В связи с законами развития общества, коммунизм от нас никуда не уйдет. Так что нам сейчас надо думать не о коммунизме, а не о баране.

В высказанном Петей соображении был резон. Студенты оставили в покое коммунизм и вернулись к барану.

– Шеф его, наверно, уговорит, – попытался вселить надежду в сердца коллектива Лисенко. – Он чабана в гости для этого и пригласил. Делает ставку на чай, значит, на что-то рассчитывает. Может быть на обычай какой-нибудь.

– Да, угощает чаем, – подтвердила Галя, – сладким, в накладку. И обещал подарить пачку цейлонского. Совершено бескорыстно.

– Кажется, на Кавказе есть такой обычай, – вспомнила Александра Федоровна, – что если у гостя что-нибудь попросишь, он непременно должен отдать.

– Перепутала ты все, – поправила ее Верочка. – Это хозяин должен отдать гостю, то что тому понравилось: кинжал или коня – должен подарить.

– А про барана в этом кавказском обычае ничего не сказано? – поинтересовался Петя.

– Про барана ничего не сказано. Но главное не в этом: гость чабан и это мы ему подарок должны сделать, а не он нам.

– Вот шеф ему пачку чая и подарит, – напомнила Верочка.

– Помогите мне заполучить этого чабана на пять минут, и будет у нас баран, – предложила Серафима.

– Ты уже два раза улыбалась ему, – напомнил Лисенко, – а толку столько же. Он мужик прочный. На него твои улыбочки не действуют.

– Ничего ты в этом не понимаешь, – Серафима посмотрела на Лисенко так, как будто сказала: "А пора бы и понимать!" – Я его поцелую, и баран будет наш.

– Поцелуешь без любви! – очень натурально ужаснулся Петя. – Ты что, не знаешь, что без любви целовать нельзя? Еще какой-то очень древний и очень умный мудрец сказал: "Умри, но не отдавай поцелуя без любви!"

– Почему без любви? – на Серафиму почему-то совершенно не действовали изречения древних мудрецов. Может быть потому, что они все было очень старыми. – Я баранину люблю, так что получается – с любовью. И вообще, разве ты еще не понял, что я жертвую собой ради общества, как это принято среди женщин на Руси.

Тут Петя приумолк. Остальные тоже не стали спорить, не им целовать чабана. А баранина, если у Серафимы получится, достанется всем. Так что пусть Серафима немного пострадает за общество, как это принято среди женщин на Руси. Хотя, судя по настроению Серафимы, особых страданий с ее стороны не предвиделось.

Стали соображать, как отвлечь профессора и напустить на чабана Серафиму. Но сколько ни соображали, ничего путевого придумать не смогли. Оставалось ждать, чем закончится чаепитие, а там уже соображать по ходу событий.

Пока ждали – пришлось взяться за лопаты. Закончили рыть траншею, проверили ее и отдохнули немного. Потом разметили еще одну траншею на этом же кургане и сняли первый штык. Опять сели отдыхать. А Профессор и чабан все гоняли чаи и гоняли.

9

– Кажется, переговоры закончились, – Лисенко первым увидел идущих от лагеря профессора и чабана. – Интересно, уговорил или не уговорил?

– Очень долго они там сидели, наверно весь чайник выпили, – высказала предположение Галя. – А он ведь ведерный. Теперь чабана вполне можно брать. После такого марафонского чаепития любого человека брать можно, далеко не уйдет. Действуй, Серафима.

– Как его возьмешь, если они друг от друга не отходят. Я при шефе целовать его не стану. Шеф подумает, что я морально разлагаюсь.

– Может быть, рванешь в степь, поцелуешь своего чабана где-нибудь там, за горизонтом, чтобы шеф не видел, – посоветовал Петя.

– Он вовсе не мой, – обиделась Серафима. – Поцеловать его ради барана я, конечно, могу, но чтобы я еще и бегала – это уж слишком. Почему бы тебе, Петя, если ты такой умный, самому не сбегать и поцеловать его за горизонтом?

Петя засопел но подходящего остроумного ответа не нашел и промолчал.

– Погодите, посмотрим. как дело пойдет, – предложил Лисенко. – Может, и уговорил.

– А никак не пойдет, – высказался Петя. – Не видать нам ни барана, ни баранины. – Была у Пети такая вредная привычка – высказывать свое мнение.

Профессор и чабан тем временем добрались до отары, постояли, поговорили о чем-то, потом чабан погнал отару прочь, а профессор остался. И вместе с ним остался один из баранов.

Всеобщего дружного, народного ликования по этому поводу на кургане почему-то не произошло. Наоборот, коллектив даже несколько раскололся.

– Встретился нам честный человек, и пробыл честным, пока ему хорошо не заплатили, – осудила чабана принципиальная Верочка.

– Тебе всегда больше всех надо, – возмутился Петя Маркин. – Тебе баран был нужен или кристально чистый чабан!? Баран! Вот ты его и получила. И должна радоваться, что шеф купил барана. Чихать я хотел на репутацию чабана, которого я совершенно, между прочим, не знаю. Может быть этот баран доброволец, сам записался в шашлыки.

– Петя, ты не прав, – поддержала Верочку Галя. – Существуют же какие-то моральные категории. Понимаешь, было что-то такое светлое и чистое а потом исчезло. Меня теперь даже баран не радует.

– Если бы он поступился своими принципами ради поцелуя, я бы его могла понять. Но ради денег... Нет, это просто неприлично, – осудила чабана и Серафима.

– Не понимаю, чего вы спорите, чего сердитесь. Профессор купил барана, а мы как раз этого и хотели, – так и не поняла ничего Александра Федоровна. – Или вы так шутите?

– Да нет, Александра Федоровна, – очень серьезно ответил Лисенко. – Какие уж там шутки. Чабан продал колхозного барана и этим самым, разрушил наши надежды на то, что человечество становится лучше. И от этого мы потеряли чувство юмора.

Кто его знает, Володю Лисенко. Вполне возможно, что он это так пошутил...

Профессор тем временем гордо шагал к кургану, и невысокая степная травка покорно ложилась под подошвы его брезентовых сапожек.

– Хорошо идет, – отметила Серафима. – Красиво идет.

– Победитель. Возвращается к родным пенатам с добычей, – объяснила Верочка. – Победители всегда так ходят, у них особая походка появляется, гордая и независимая.

– Не просто победитель, а триумфатор, – поднял шефа на более высокую ступень славы Лисенко.

Шеф шел легко и свободно: соломенная шляпа сдвинута на затылок, розовенькая рубашонка расстегнута. И было в его походке что-то особенное. Даже на расстоянии чувствовались переполнявшие его сила и уверенность: баран принадлежал ему, и степь теперь принадлежала ему, и весь мир, казалось, принадлежал ему. Так ступали по гранитным мостовым Рима в часы своего триумфа полководцы. Так проходил под увенчанной цветами триумфальной аркой Цезарь после побед в Галлии. Так, под восторженные крики римлян, входил на Форум победитель Карфагена Сципион Африканский младший.

Как законную добычу профессор вел за собой на веревке крупного барана. Профессору предстояло взойти не на Форум а на обыкновенный изрытый траншеями курган, но сделал он это достаточно величественно.

– Тридцать целковых! – широким жестом указал шеф на барана. – Теперь он наш.

Баран возражать профессору не стал. Он был доволен, что ушел из отары, уж очень надоел ему черный волкодав, у которого зубов было гораздо больше чем мозгов. Этот вредный и нахальный волкодав все время придирался к нему. Чуть-чуть отойдешь в сторонку, а он уж рядом и скалит свои кривые желтые зубы, грозиться укусить. Пусть теперь побегает, поскалиться...

Несмотря на свой солидный возраст и немалый жизненный опыт профессор никогда ранее не покупал рогатый скот. Ни крупный, ни мелкий. Так что сделкой он своей весьма гордился и предвкушал удовольствие, с которым станет рассказывать об этом событии коллегам на факультете. Кабинетные ученые, они не представляли себе, что такое настоящая степь, настоящая отара и торг с настоящим чабаном. Барана за тридцать целковых никто из них ни разу не покупал и никогда покупать не будет. В этом начальник экспедиции был уверен.

– Он сорок просил, а я предложил двадцать... Здесь, видите ли, своя методика существует, тоже веками отработанная, и ее необходимо придерживаться. Вам историческую литературу следует повнимательней читать, там многие элементы взаимоотношений продавца скота и его покупателя довольно четко отражены, – привычно поучал шеф молодежь. – Прежде всего. торопиться нельзя – покупка барана операция деликатная и спешки не признает. Во-вторых, ни в коем случае нельзя давать цену, которую просят, торговаться надо. Если согласитесь на предложенную цену, оппонент вас уважать не станет. И вообще вся операция теряет свою привлекательность, – Мы по полтинничку шли навстречу друг другу, почти весь чайник выпили. На тридцати и встретились. Ох, и канительное, скажу я вам, дело – торговаться...

По улыбке, по хитро прищуренным глазам и по всему профессорскому виду можно было понять, как он доволен своим успехом в этом канительном деле.

– Так что теперь мы с мясом. Галина Сергеевна, надеемся на ваше искусство.

Баран добродушно глядел на студентов. Они ему нравились. и в знак этого он приветливо помахивал хвостиком. Баран не знал, в чем заключается искусство Галины Сергеевны.