Текст книги "Суета вокруг барана"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Шеф крепко пожал гостю руку и быстро, словно опасался, что его здесь задержат, пошел к курганам. Но задерживать его никто не стал. Лисенко посчитал, что раз выпала ему такая судьба и придется пить теплую водку, то пусть шеф будет в это время где-нибудь подальше, на кургане. А Урюбджур, хоть и не поверил профессору, потому что искренне был убежден, что не пьют только те, у которых пить не на что, от растерянности, не успел высказаться по этому поводу, а когда придумал, что надо сказать, профессор был уже далеко, и не кричать же ему вслед, и не бежать же за ним.

– Говорит, что не пьет, – отказ профессора выпить с ним явно обидел Урюбджура. – Так не бывает. Я таких людей еще не встречал.

Лисенко тоже таких людей еще не встречал и не был на сто процентов уверен, что шеф не разрешает себе пропустить стопку-другую, когда поблизости нет подопечных. А трезвенником объявил себя только из соображений субординации. Но надо было спасать положение.

– Язва желудка у него, – ударился Лисенко в святую ложь ради поддержания авторитета начальства. Он где-то слышал, что если у человека язва желудка, то водку пить нельзя. – Соблюдает строгую диету. Манную кашу каждый день ест, – выдал он для большей убедительности. – Представляешь себе – взрослый мужик ест каждый день манную кашу, – и Лисенко очень даже хорошо изобразил отвращение, которое должен испытывать человек вынужденный есть по утрам манную кашу.

Урюбджур попытался представить себе такое, но не сумел, не хватило ни жизненного опыта, ни фантазии.

– Манную кашу – это совсем плохо, – пожалел он профессора. – Что же ты мне сразу не сказал. Я бы его научил, как вылечиться от язвы.

– А он лечился, лечился – ничего не помогает, – Лисенко уже не мог остановиться. – Вот врачи и предупредили его: или диета, или смерть. Умирать, сам понимаешь, никому не хочется. Знаешь какое-нибудь народное средство?

– Знаю самое народное. Очень хорошее средство: самая настоящая панацея. Надо три раза в день перед едой принимать по пятьдесят грамм чистого спирта. Водка тоже подойдет, но спирт лучше. Через полгода никакой язвы не будет.

Лисенко подумал о том, как тщательно и даже дотошно изучил народ свойства водки: и принимать во внутрь ее надо три раза в день, и настаивать на ней нужно, а если что-то приходится растирать то тоже только ею, родимой, сорокоградусной. От всех болезней помогает, от всех бед. Прямо чудо из чудес. Жаль, что медицина об этих удивительных свойствах так мало знает.

– А чем же она, водка, помогает при язве желудка? – поинтересовался он.

– Понимаешь, в желудке заводятся микробы, – начал Урюбджур издалека. – Они мелкие, простым глазом не увидишь, микроскоп нужен. Их еще Луи Пастер открыл, был такой головастый француз, в Париже жил, ты слышал наверно.

– Слышал.

– Так вот, от этих микробов абсолютно все болезни происходят. А водка для микробов яд. Она для них слишком крепкая и травит этих паразитов без пощады. Микробы от нее перестают размножаться и гибнут прямо на корню. Спирт конечно лучше, его ни один микроб не выдерживает, но водка тоже идет.

– Да что ты? – выразил сомнение Лисенко. Ему было интересно с Урюбджуром. – А врачи, вроде, говорят – нельзя при язве пить водку, вредно.

– Ты их больше слушай, этих врачей. Они от народа оторвались и народную медицину совсем не знают. Им бы только рецепты выписывать. А пишут специально так, чтобы никто ничего не понял. Такое накарябают, что втроем не прочитаешь. И больничный лист они дают только на три дня, потом к ним опять тащиться надо, и от этого человек еще больше болеет... Нельзя с ними никаких дел иметь.

– Лечат все-таки, – попытался выступить в защиту традиционной медицины Лисенко.

– Ага, лечат, – насмешливо фыркнул Урюбджур. – У меня друг в санатории есть, сантехником работает. Уважаемый человек. Сантехник он, правда, плохой, но голос у него хороший. Народные песни поет, на всех концертах выступает. У него тоже язва желудка была, и врачи ему все уши этой диетой прожужжали. А он их слушать не стал, только спиртом и вылечился. Но надо принимать регулярно – три раза в день. Здесь дисциплина нужна. Я тебя с ним познакомлю. Профессор, а таких простых вещей не знает. Надо ему сказать.

– А они профессора, все со странностями, – объяснил Лисенко поведение шефа. – Сколько я их ни видел, все чудят. Наш вот, видишь, уверен, что если язва, то пить нельзя.

– Я это понимаю, что со странностями, но чтобы водку не пить... – Урюбджур у которого после недельного загула голова была довольно тяжелой поморщился и вдруг застыл: – слушай, а как же ваш профессор тогда похмеляется? – Он уставился на Лисенко, и глаза у него от великого недоумения стали почти круглыми.

– А он и не похмеляется, ему не надо.

– Как это – не надо? – Урюбджура явно заклинило. – Похмеляться надо всем. Голова у всех болит.

– Так он же водку не пьет, у него и похмелья не бывает. Значит, и похмеляться ему не надо, – спас от приближающегося шокового состояния своего собеседника Лисенко.

Урюбджур долго и старательно думал и в конце – концов уяснил.

– Ты смотри, как интересно получается. Если не пить, так и похмеляться не надо. Вот ведь как в жизни бывает...

Студенты отправились вслед за начальством, а Галя, как ей было указано, осталась в лагере и тут же вмешалась со своими кухонными делами в серьезный мужской разговор.

– Можно банку тушенки открыть, – предложила она, – можно салат сделать, могу яичницу поджарить...

– Какую яичницу? – не понял Урюбджур, мысли которого в это время находились где-то далеко, в области целебных свойств вино -водочных изделий.

– Это она про закусь, – объяснил Лисенко. – Закажем наше фирменное блюдо, – предложил он.

– Я гость, ты угощаешь, – согласился Урюбджур, не имевший представления о фирменном блюде экспедиции. Какая разница, чем закусывать.

– Давай свой фирменный и побольше, полную миску, – решил Лисенко. – Я только сейчас захвачу самое главное, – подмигнул он Урюбджуру. – Одну минуту.

Профессор занимал большую пятиместную палатку. Здесь хранились и все запасы продовольствия, и все имущество экспедиции, и наиболее интересные материалы раскопок. Лисенко тут же увидел ящик, о котором говорил шеф. Это был хорошо знакомый вьючник с длинными ремнями, каким-то чудом сохранившийся у шефа, еще с тех пор, когда он молодым аспирантом бывал на раскопках в этой же Калмыкии.

Лисенко отбросил крышку исторической реликвии и начал осматривать хранящиеся в ней сокровища. В ящике находился бритвенный прибор шефа, и новый шпатель, и старенький фотоаппарат со штативом, которым профессор делал снимки, катушка черных ниток и неизвестно как попавшая сюда пачка соли. А в углу стояли две четвертинки водки.

– Две бутылки! – удивился Лисенко. Такого он даже от своего шефа не ожидал. И тут он поверил, что профессор человек непьющий. Это же надо – назвать четвертинки бутылками! Каким же далеким от мира сего и вино – водочных изделий так широко в нем распространенных должен быть человек, который может такое сказать.

Профессор, конечно, рассчитывал, что обмывание ограничится одной "бутылкой" и Лисенко с удовольствием подумал, что тут-то шеф и просчитался. Без всяких угрызений совести он прихватил с собой обе.

Урюбджур удивленно посмотрел на четвертинки, потому что подобной несерьезной тарой пренебрегал и, вообще, был уверен, что не могут два уважающих друг друга человека ограничиться такой малостью. Но из вежливости промолчал, полагая, что это только для начала.

– Пошли ко мне в палатку, – решил Лисенко. – На улице еще жарко.

В палатке было не на много прохладней, но все-таки тень, и слабый ветерок продувал ее через поднятые края. Лисенко уселся на свою раскладушку, усадил Урюбджура на петину, а между раскладушками поставил ящик, вот и получился отличный стол. Потом порылся в вещмешке и вынул оттуда небольшой граненый стаканчик грамм на семьдесят. Тут и Галя заглянула в палатку.

– У меня все готово – сообщила она. – Снедь подавать, или как?

– Давай, неси... И чтобы быстро: одна нога здесь другая – там, и наоборот. Это у нас повариха из крепостных, – сообщил он Урюбджуру. – Талант у нее. Когда она что-нибудь приготовит – пальчики оближешь. Так что на закусь налегай с усердием. Только у нас в экспедиции и только в этом сезоне. Учти, ни в одном ресторане, такое не подадут.

– Налягу с усердием, – пообещал Урюбджур.

Галя внесла и поставила на ящик тарелку со щедро нарезанными ломтями черствого хлеба и большую эмалированную миску. Вначале казалось, что миска эта заполнена кусками розовой мясистой помидоры, но, приглядевшись можно было увидеть крупно нарезанные белые куски сваренных вкрутую яиц, бирюзовые кружки сочного столового лука, остроконечные дольки чеснока. Все это чуть ли не плавало в янтарном, светящемся подсолнечном масле.

– Эх, хорошо! – крякнул Лисенко. – Видишь, какая прелесть. Спасибо Галина, уважила гостя.

– Не обессудь, батюшка, покидаю я вас, на раскопки ухожу, – сообщила повариха. – А посуду, барин, сам помоешь. Все равно скоро социалистическая революция грянет, так что привыкай к самообслуживанию, – и ушла.

Урюбджур присмотрелся к непривычной закуске и в особый восторг не пришел. Не привыкли они здесь, в степи, к таким деликатесом как салат, закусывали просто мясом. Но вида не подал и уважительно кивнул.

– Стопочку, – Лисенко наполнил стаканчик и подал его Урюбджуру.

Тот взял стопку, застыл, держа ее на весу, и прищурил глаза, предвкушая удовольствие.

– За нашу встречу! – предложил Лисенко.

– А себе? – спросил Урюбджур.

– Жарко очень, теплая водка, – пожаловался Лисенко. – Я такую не могу.

– Я что, по-твоему, сюда пить приехал! – Урюбджур поставил стопку на ящик, скрестил руки на груди и стал похож на рассерженного Будду. – Я посидеть приехал, поговорить приехал, компанию составить... А, может быть. у тебя больше водки нет? – скосился он на сиротливые четвертинки. – Так я сейчас поскачу, привезу ящик!

Лисенко понял, что пить придется. Он полез в вещмешок и вынул второй стаканчик.

– Понимаешь, я еще никогда не пил теплую водку, – попытался он оправдаться. Боюсь. что не пройдет, – и Лисенко выразительно похлопал себя по груди.

– Пройдет, очень даже хорошо пройдет, – Урюбджур сглотнул слюну, поднял свою стопку. – За ваши раскопки! Чтобы вы какую-нибудь старинную античную скульптуру нашли!

– Ага, какого – нибудь местного Аполлона или, еще лучше, Венеру. А что, неплохо было бы. За Венеру Калмыцкую!

– За Венеру Калмыцкую! И чтобы с руками была.

Чокнулись. Хорошо зазвенело. И прошла хорошо. Лисенко с удивлением понял, что теплая водка не такая уж гадость. Было в ней что-то заковыристое, необычное но вполне допустимое.

– Лихо проехало! – оценил Лисенко, отломил кусочек хлеба и полуприкрыв глаза смачно понюхал корочку.

– Проехало! – повторил Урюбджур и тоже понюхал корочку.

А потом отдали честь галиному салату. Помидора мясистая, спеленькая, мягкая, а лучок и чесночок на зубах хрустят, приятный такой хруст, аппетитный, и все это сочное, а сверх того еще и сдобренное ароматным подсолнечным маслом...

– Хорошая закусь, – оценил Урюбджур. – Мяса в ней нет, но все равно – хорошая. Скажу жене, тоже будет делать дома такую закусь, всем понравится.

Похмельную тяжесть головы первая же стопка как рукой сняла. Пусть кто-нибудь скажет, что водка не волшебный напиток. Урюбджур повеселел.

– Ну так как тебе теплая водка? – добродушно спросил он.

– А знаешь, прошла вполне нормально, – признался Лисенко.

– Дегустация прошла нормально, дегустатор жив и чувствует себя хорошо, – сообщил Урюбджур худосочной четвертинке. – А горячую водку, которая огнем горит, ты совсем, наверно, ни разу не пил?

– Нет, горячую воду не пил , – Лисенко налил еще по одной. – Давай за вашу Калмыкию, – предложил он.

– Давай, за Солнечную Калмыкию! – подхватил Урюбджур.

– Вот солнца у вас многовато, – пожаловался Лисенко. – Его бы в два раза меньше, как раз было бы.

– Ничего, потерпишь, зато красиво у нас... Степь и над ним большое солнце. Это же как герб.

– Вот-вот, а по бокам эти самые, носатые... Бегают у вас здесь целыми стадами. Забыл, как он называются – по бокам они на задних ногах стоят.

– Сайгаки! – догадался Урюбджур. – Правильно, сайгаки только у нас остались, больше нигде нет.

Чокнулись и выпили. Вторая еще лучше прошла. После второй уже основательно взялись за закуску: усердно и молча. Тут или разговаривать, или есть.

– А гусары по-твоему были дураками? – когда закусили, как следует, спросил Урюбджур, хитро прищурив глазки.

– Да нет, гусары не были дураками, – не задумываясь, признал Лисенко. Ему стало интересно, почему Урюбджур вдруг свернул на гусар.

– А как ты думаешь, удовольствие от выпивки они получали или нет? – продолжал допытываться Урюбджур

– Странный вопрос. Конечно, получали. Для того и пили, чтобы удовольствие получить.

– Так гусары же горячую водку пили! – торжествуя, заявил Урюбджур. – Понимаешь, не теплую, а горячую.

– Ну, не знаю, – не поверил Лисенко, что гусары могли такое пить. – Дворяне все-таки, понимаешь, аристократы, запросто на французском разговаривали, твой Денис Давыдов даже стихи писал – и горячую водку...

– Он даже этого не знает, – пожаловался Урюбждур убогой четвертинке. – А ты знаешь, что как раз это и был у них самый шик? Заваливались по вечерам к цыганам, пели гусарские песни, стреляли из пистолетов и пили жженку.

– А ведь я про жженку где-то читал, – вспомнил Лисенко. – Только, по -правде сказать, не особенно хорошо знаю, что это такое.

– Что это такое я тоже не знаю, – признался Урюбджур, – Но они же не просто так ее жженкой назвали. Раз жженкой назвали – значит, ее жгли. и она горела. Понимаешь, гусары пили горящую водку. И это было больше чем сто лет тому назад. Как ты думаешь, за сто лет какой-нибудь прогресс должен произойти?

– Естественно, – согласился Лисенко. – Прогресс, он очень упрямый и постоянно происходит, его не остановишь.

– А мы с тобой прогресс не двигаем. Мы с тобой только теплую водку выпиваем. Может быть, и нам поджечь ее, чтобы прогресс поддержать, – задумался Урюбджур.

– Не надо, – Лисенко совершенно не хотелось двигать прогресс в намеченном Урюбджуром направлении. – Прогресс подождет. Такая жара стоит, степь загореться может.

– Это верно, – согласился Урюбджур. – Трава совсем сухая, может загореться. Но когда-нибудь надо будет попробовать. Гусары – они не были дураками. Давай, еще по одной за прогресс. А то водка остынет, – пошутил он.

– Давай за прогресс, он того стоит, чтобы выпить за него, – поддержал Лисенко. – Водка, она ведь тоже продукт прогресса.

42

– Думаю, что надо нам еще по одной выпить, – сообщил Урюбджур. Глазки у него блестели, и он сейчас был похож на шалящего Будду. – Значит, римляне без штанов ходили, – хихикнул Будда. – Грозные римские легионы шли по Галлии железной поступью завоевателей, и все без штанов... Умора...

Лисенко опорожнил вторую четвертинку, полез в свой волшебный вещевой мешок и вынул оттуда настоящую бутылку водки, долил пустую стопку из нее.

– А впереди всех на белом коне Гай Юлий Цезарь и тоже без штанов, – продолжил он красочное описание шагающих по Галлии легионов.

– Елки – палки, как же это так, – совершенно неожиданно расстроился Урюбджур, – ты знаешь, что они без штанов ходили, а почему я не знаю?

– Так ты же не историк, – попытался успокоить его Лисенко. – Мы древний Рим специально изучали.

– Все равно должен был знать. Я Шлоссера три раза прочел, там ничего такого нет. Такая невероятная особенность, а я не знаю.

– Ars longa, vita brevis est, – выдал Лисенко из своего запаса.

– А что это такое? – изумился Урюбджур. На букву "А", а я не знаю. Чувствую, что латинское выражение...

– Наука обширна, а жизнь коротка. Это в том смысле, что всего узнать ни один человек не может.

– Ты тоже выражения заучивал! – обрадовался Урюбджур встрече с соратником по увлечению.

– В какой-то мере, – признался Лисенко. – А вообще-то у нас два года латинский язык изучают на первом и втором курсах.

– Вот это здорово, – позавидовал Урюбджур. Мне бы так. А еще какой язык изучаете?

– Кто какой. Я вот английский, а Петя немецкий.

– Так ты на английском языке разговаривать можешь?! – С великим уважением посмотрел на собеседника Урюбджур.

– Нет, разговаривать – не могу. Могу читать и переводить со словарем, – как в хорошей анкете ответил Лисенко.

– А чтобы разговаривать вас разве не учат?

– Чтобы разговаривать не учат.

– Почему?

– А зачем? – вопросом на вопрос ответил Лисенко.

– Как зачем! Чтобы с иностранцами разговаривать.

– Так-так, а скажи мне, друг мой, Урюбджур, зачем, к примеру, нашему Пете разговаривать с иностранцами?

– Так интересно же, как они живут, что они думают.

– Интересно ему. Если тебе интересно, послушай радио, или газету почитай, там все, что надо про иностранцев написано: как они живут, что думают, как там трудящихся эксплуатируют, как негров угнетают.

– Про эксплуатацию я знаю и про негров тоже. Но ведь можно узнать про автомобили. У них, говорят, каждый по автомобилю имеет.

– Вот именно, можно узнать, – снисходительно кивнул Лисенко. – Только учти, Урюбджур, иностранцы ведь хитрые, они сразу начнут у того же Пети военную тайну выпытывать, или государственную.

– А он им не скажет. Не такой человек Петя, чтобы военную тайну иностранцам выдать, – высоко оценил моральные качества и патриотизм Пети Маркина Урюбджур

– Так они ведь все сплошь в шпионы иностранной разведкой завербованные, специально обучены военные тайны узнавать. Уж если станут выпытывать, так выпытают. Петя и не заметит. А вот если он не будет знать иностранного языка, сумеют они у него военную тайну выпытать, как ты думаешь?

– Если не будет знать, то не сумеют, – согласился Урюбджур.

– То-то и оно. Вот и получается, что поскольку Петя на иностранном языке не разговаривает, то с иностранцами ему встречаться не за чем, и никакой тайны он выдать не может. Так что все могут спокойно спать. Читаем и переводим со словарем. И язык, вроде знаешь, и никакой тайны никому не выдашь.

– Вот теперь понял. Наверно очень умный человек такой способ изучения языка придумал, – оценил Урюбджур. – Знаешь, есть такая поговорка: "Один, два – хорошо, а ум лучше".

– Как, как? – не сразу сообразил Лисенко.

– " Один, два – хорошо, а ум лучше", – повторил Урюбджур.

– Ага... – до Лисенко, наконец, дошло, откуда такая поговорка появилась у Урюбджура. – А знаешь, в этом что-то есть... Нет, определенно здорово сказано. Надо будет запомнить.

– Вот и я говорю, хорошая поговорка, Надо нам выпить за умных людей.

За умных людей кто откажется выпить, так что с удовольствием приняли... И закусили. В миске с салатом скопилось немало сока от помидоров сдобренного солью и подсолнечным маслом. Очень хорошо шел этот сок после стопки.

– Ты мне вот что скажи, вот вас всех в Сибирь выселили, так ты зол за это на русский народ, на меня к примеру? Ненависть у тебя к русскому народу появилась? – давно хотелось Лисенко это спросить, но не было случая. Теперь случай представился.

Урюбджур зажевал вопрос здоровенным ломтем блестящего, от подсолнечного масла, помидора, похрустел острым чесночком, сладким лучком...

– Ты меня не выселял, и твой профессор меня не выселял, и Петя не выселял. Хороший парень Петя. Напрасно ушел, посидел бы с нами, выпил.

– Работать надо. Шеф на работу жадный. Сам не сидит, и другим не дает. Так какое все-таки у вас отношение к русским?

– Я же сказал – нормальное отношение. Когда два народа живут рядом, между ними может всякое случится. Соседи: и поссорятся и помирятся. Но жить все равно приходится рядом, никуда не денешься. Значит, обиды надо прощать. Люди разные бывают, но если все время копить зло, отвечать злом на зло – это не жизнь будет, а одно мучение.

– Ты часом не буддист? – поинтересовался Лисенко.

– Какой там буддист, – отмахнулся Урюбджур. – Откуда он возьмется, буддизм, если у нас даже ни одного дацана нет. У нас в Будду только некоторые старики и старухи верят, а кто помоложе, те все натуральные атеисты, ни во что не верят: ни в Будду, ни в Христа, ни в Аллаха.

– Как это, по-твоему: хорошо или плохо?

– И хорошо и плохо... Хорошо потому, что всякая религия это все-таки опиум для народа. Так Ленин сказал, а Ленин зря говорить не станет. А плохо потому, что человек должен во что-то верить. Сдерживающий фактор. У каждого человека должно быть что-то святое.

– А чего в религии, по-твоему, больше, хорошего или плохого? – Не отставал Лисенко.

– Не знаю, сложная проблема. Чтобы ее решить надо мозги определенным образом настроить. Очень много думать надо или очень много выпить. Я столько думать не могу и выпить столько тоже не могу, поэтому и не берусь ее решать. Лучше давай выпьем за барана – предложил Урюбджур. – Хорошее вы ему имя дали. За Геродота! Ему приятно будет, что за него выпивают.

Геродот не слышал их разговора, но если бы он знал, что в палатке сейчас пьют за его здоровье, ему действительно было бы приятно.

– Хай живэ и пасэтся! – пожелал барану Лисенко.

– Хай! – эхом откликнулся Урюбджур.

И за Геродота тоже хорошо прошла, чего бы ей не пройти...

– А вообще-то буддизм религия очень добрая, – закусив, стал размышлять Урюбджур. – Самая старая религия на Земле, поэтому, наверно, и добрая. Все страсти постепенно утряслись. Требует уважения и доброты. Не только к человеку, но и к каждому животному, и к каждой букашке и к каждой травинке. Буддизм мне вообще-то нравится, он учит, что душа у человека должна быть чистой. А если душа поганенькая, то могут быть очень неприятные последствия. После перевоплощения можно в лягушку превратиться, или в червяка навозного, или в паука. Вот ты бы хотел в будущей своей жизни перевоплотиться в паука?

– Ни в коем случае, – отказался от этой неприятной перспективы Лисенко. – Я их не люблю, пауков.

– Вот видишь, никому не хочется превращаться в лягушку или паука. Значит надо жить праведно. А плохой человек может перевоплотиться даже в такую гадость как ядовитый скорпион. Представляешь себе?

– Веселенькое дельце... Это, значит, появляешься заново на свет и сразу скорпион?

– Сразу.

– М-да, хоть не перевоплощайся... А ты как живешь?

– Я живу по совести.

– А материально?

– Что материально? Нормально живу, как народ живет, так и я.

– Сколько тебе за работу платят?

– Семьдесят шесть рублей сорок копеек. И еще по договору мне ноги и голова переходят от каждого зарезанного барана.

– Не густо. А семья у тебя есть?

– Как же без семьи. Жена есть и сын.

– Жена работает?

– Нет. Надо сына воспитывать, дома убирать, еду готовить... За скотиной надо ухаживать... Некогда ей работать.

– Так вам же на троих этих денег не хватает. Мясо, наверно, совсем не едите.

– Почему не едим?

– Ну, на твою зарплату особенно не разбежишься.

– Причем тут зарплата. Когда шкуру снимаю, нож немного повернется, кусок хорошего мяса есть. Еще раз повернется, когда ноги режу. Сколько надо, столько раз и повернется.

– Интересно... И много ты, это самое... берешь?

– Много – мало... Нет же такой меры. Много или мало – для каждого по – другому получается. У меня семья три человека, мне три килограмма в день мяса нужно. Я три килограмма и беру.

Такого Лисенко слышать еще не приходилось. Обычно, если человек воровал, он стеснялся об этом говорить или, что случалось реже – хвастался своими подвигами. А Урюбджур не стеснялся и не хвастался. Он вроде бы даже и не воровал. Он брал. И это было для него так же просто, как, скажем, умываться по утрам, или скакать на лошади. И у Лисенко как-то язык не поворачивался заговорить о воровстве.

– А почему больше не берешь? – спросил он.

– Зачем мне больше, больше мы за день не скушаем.

– Продать можно. Деньги будут.

– Нет, – не согласился Урюбджур. – Продать не могу. Это нехорошо будет, неправильно.

– А голову и ноги – это все продаешь?

– Зачем продавать, – Урюбджур с удивлением посмотрел на Лисенко, который сказал, по его мнению, явную ересь. – Они ведь мне не нужны и ничего мне не стоили. Так отдаю, кому нужно тот берет.

– Да, устроился ты неплохо, но я все равно не понимаю, как вы концы с концами сводите. Твоей зарплаты ведь, наверно, только на хлеб и хватает?

– Хлеб мы не покупаем.

– Где же вы его берете?

– Сами делаем.

– Как это сами...

– Ты что, не знаешь, как хлеб делают? – Урюбджур подозрительно посмотрел на Лисенко, пытаясь понять, не издевается ли тот.

– Ну-у-у, – довольно нечленораздельно протянул Лисенко, который искреннее не мог понять, как можно прожить втроем на зарплату в семьдесят шесть рублей сорок копеек, даже если мясо дармовое, да еще быть довольным такой жизнью.

– Ладно, сейчас расскажу. Значит, как созреет урожай, я беру лошадь, еду на ток, насыпаю шесть мешков зерна и везу домой. Потом везу зерно на мельницу, и из него делают муку. А из муки жена печет хлеб. Вот так, все очень просто.

– Действительно просто, – согласился Лисенко. – А зерно, конечно, колхозное?

– Да, наше зерно.

– А почему только шесть мешков? – допытывался Лисенко. – Почему, скажем, не семь или не десять? Десять ведь больше. На телеге можно и десять увезти.

– Так мне больше не надо, – пытался втолковать собеседнику простую истину Урюбджур. – Шесть мешков мне как раз до нового урожая хватает. Если я возьму лишний мешок, то куда я его дену? – задал он в свою очередь каверзный вопрос.

– Можно продать, – сразу нашелся Лисенко. – И будут у тебя деньги.

– Ты самых простых вещей не понимаешь, – пожалел собеседника Урюбджур.

– Не понимаю, – развел руками Лисенко, – Я знаю что больше, это всегда больше чем меньше.

– Значит, мало выпил. Давай еще раз выпьем, – предложил Урюбджур.

Лисенко налил по полстопки, приходилось экономить. Выпили и эту малость.

– Теперь понял?

– Все равно не понял. Давай откровенно: ты ведь воруешь – наконец решился Лисенко. – И мясо, и хлеб этот... Так не все ли равно, сколько ты украл?

– Так я и думал, что ты не понимаешь, – огорчился Урюбджур. – Я не ворую, я беру.

– Не вижу разницы.

– Как это не видишь? Брать можно только для себя, – стал объяснять Урюбджур. – Если очень надо. Понимаешь, если тебе что-то необходимо для существования, то можно взять. А на продажу брать нельзя. Вот это уже будет воровство.

– Почему же, если берешь для себя, это не считается воровством? – добивался Лисенко. – Ведь все равно чужое берешь.

– Не чужое я беру, а наше, колхозное или государственное, – старательно пытался ему втолковать простую истину Урюбджур. – Чужого я ни одного зернышка никогда не возьму.

– А колхозное или государственное брать, по-твоему, можно?

– Видишь. какое дело, – весьма охотно стал объяснять Урюбджур. – Это же наше общественное добро. А в обществе все взаимно связано. Все мы зависим друг от друга, зависим от труда каждого из нас. Я произвожу для общества определенную работу. В свою очередь, я же пользуюсь трудом других.

– Берешь шесть мешков зерна?

– Совершенно верно, беру шесть мешков зерна.

– Но за свой труд ты получаешь зарплату. На нее должен покупать все, что тебе нужно.

– Ты что, думаешь, что на зарплату в семьдесят шесть рублей сорок копеек могут прожить три человека? – удивился его наивности Урюбджур.

– Да нет, я так не думаю.

– Так ведь люди, которые назначили такую зарплату не дурней нас с тобой. Они же исключительно умные. Министры! Соображалка у них очень сильно работает.

– Лисенко вообще-то не был уверен, что все министры люди исключительно умные, но спорить не стал:

– И что они, по-твоему, соображают?

– Они соображают, что если у человека маленькая зарплата, то все, что ему недостает, он может взять в другом месте.

– Значит, ты думаешь, что, назначая тебе такую зарплату, они уверены, что ты поедешь на ток?

– Конечно, они же не просто так зарплату назначают. Они думают, и все очень четко планируют. У нас же плановое хозяйство. Кто в торговле работает, тем назначают маленькую зарплату, потому что они могут взять на работе все, что им нужно. И на швейной фабрике тоже маленькую – там всегда можно взять, сколько хочешь материала. А вот где танки делают, там назначают большую зарплату потому, что танк домой не возьмешь.

– Так ты считаешь, что все это продумано?

– Конечно, они ведь заботятся о народе.

А может быть Урюбджур прав, – подумал Лисенко, – Может быть эти министры, действительно, назначают зарплату, на которую нельзя прожить исходя из того, что остальное люди где-то уворуют? Бред какой-то...

– По-твоему они предвидят, что ты поедешь на ток и возьмешь шесть мешков зерна?

– Что значит предвидят. Они в этом уверены. Иначе они не назначили бы зарплату в семьдесят шесть рублей сорок копеек. Понимаешь, их решение направлено на то, что народ сам будет перераспределять материальные ценности.

– И ты, значит, определяешь, сколько надо перераспределить в свою пользу?

– Не я определяю. а природа. Количество продуктов. которое мне необходимо, чтобы жить и работать, чтобы воспроизводить свою рабочую силу, определяется самой природой. Здесь все точно. Природа ошибиться не может. Согласен?

– Предположим – согласен.

– Это хорошо, начинаешь понимать... Так что я просто следую законам природы. Законы, которые пишут люди, бывают правильные, бывают неправильные. С ними можно делать все, что хочешь. А законы, которые создает природа изменить нельзя. Они вечны. И если все люди будут поступать по законам природы, то всем всего будет хватать.

– Очень интересно, – не мог Лисенко отказать Урюбджуру в оригинальности его теории. – Ну а если тебя, скажем, поймают, когда ты зерно с поля повезешь, шесть мешков.

– Зачем меня ловить? – искренне удивился Урюбджур. – Я ничего такого не делаю, чтобы меня ловить надо было. – Кто же меня ловить будет.

– Милиция. Они могут подумать, что ты зерно воруешь. Они ведь могут не знать, что ты просто берешь по потребности, как при коммунизме.

– Милиция не станет ловить.

– Почему это тебя милиция не станет ловить?

– В милиции тоже люди работают.

– Что – же, ты им будешь объяснять про свои потребности и про то, что их регулирует природа?.. Боюсь, что они тебя могут не понять.

– Зачем объяснять. Я же говорю, в милиции тоже люди работают. В милиции тоже каждый насыпает себе. Кто четыре мешка, кто десять. У них тоже маленькая зарплата. Сколько нужно, столько и насыпает.

– Тогда конечно, – не мог не согласиться Лисенко. И сразу остыл, потому что если здесь каждый насыпает себе, сколько нужно, то спорить совершенно не о чем. Просто надо срочно ехать в Саратов, собирать свои манатки, и перебираться в Солнечную Калмыкию. – Давай-ка, мы выпьем еще по одной, за вашу славную милицию, – предложил он.

– Давай, – охотно согласился Урюбджур. – Давай за милицию. Там тоже хорошие люди работают.