Текст книги "Суета вокруг барана"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Ну, это еще как сказать, – не смог удержаться Петя.

– Самая пора, – отверг петины сомнения Урюбджур. – К зиме новая шерсть вырастет.

Он внимательно, по-хозяйски, стал рассматривать Геродота. Баран столь же пристально уставился на Урюбджура. Гость ему явно понравился. От него пахло степью, лошадью и баранами. Запах этот напоминал Геродоту о родной отаре и доставлял великое удовольствие.

– Совсем молодой еще баран, – оценил животное Урюбджур. – Даже жалко такого молодого барана в расход пускать. Голова большая, ноги большие, а мяса еще мало. Ладно, потом разберемся, пойдем пока вещи посмотрим. – И все трое пошли к ящикам, которые лежали возле палатки шефа.

А баран, рассчитывавший пообщаться с таким симпатичным его душе гостем, остался в великой растерянности. И вид у него был такой, как будто он только что смотрел на новые ворота, но их неожиданно сняли с петель и унесли неведомо куда. Вот такой у него был растерянный вид. Но, как нередко случается, никто из людей этого не заметил. Что им было до впечатлительной бараньей души.

... Лисенко покопался в одном из ящиков, достал большой пакет. Внутри него оказалось несколько маленьких пакетиков. Лисенко стал их разворачивать один за другим.

– Бусы из янтаря, – заинтересовался Урюбджур. – Настоящий янтарь?

– Самый настоящий, – подтвердил Лисенко. – У нас без обмана, не в магазине. У нас как в Греции – все настоящее.

– Как будто совсем новенькие, – Урюбджур осторожно погладил отшлифованные до блеска крупные бусы. – Неужели здесь нашли? Долго они здесь лежали?

– Приблизительно – начало первого тысячелетия. Почти две тысячи лет. А теперь вот это посмотри, – подал Лисенко еще один развернутый пакетик.

– Тоже украшения, – определил Урюбджур. – Вроде бус из камня. Вот дырочки для нитки. Жучки какие то...

– Египетские священные жуки – скарабеи. Из специальной пасты сделаны.

– Вот это да! – удивился Урюбджур. – Это уже совсем далеко...

– Конечно, далеко, – согласился Лисенко. – Но вообще-то до Египта отсюда не на много дальше чем до Балтики, откуда этот янтарь привезли, тем более, в те времена считалось, что Земля плоская.

– Как это не на много? – не поверил Урюбджур. – До Прибалтики совсем близко, сел на поезд и приехал, а на самолете еще быстрей. А попробуй до Египта добраться – заграница ведь.

– Ты домой приедешь, пойди в школу, возьми географическую карту и посмотри, – посоветовал Лисенко.

– Ладно, это я проверю. А жуки, правда, из самого Египта? – он легонько дотронулся пальцем до жучка.

– Конечно, можешь убедиться, – Петя тоже взял жучка, повернул его брюшком кверху. – Вот иероглиф оттиснут, – показал он Урюбджуру. – Чудаки они, эти египтяне. Геометрию знали, астрономию знали, пирамиды строили, а обычных навозных жуков зачислили в священные.

– А что ты от них хочешь, там люди были очень суеверные, – стал объяснять Урюбджур, который прочел у Шлоссера и про Египет. – У них богов, наверно, штук пятьдесят было, не меньше. Мне кажется, эти древние египтяне были очень наивными и богов для себя сами напридумывали, по профессиям. Чтобы у каждой профессии свой бог имелся. И от этого в Египте вместо религии получилось какое-то массовое, всенародное суеверие. У них были даже совершенно нереальные боги: тело человеческое, а голова шакала или птицы. В жизни так не бывает. Не даром говорят – темнота египетская.

– Не темнота египетская, а "тьма египетская", и совсем по другому поводу, -поправил его Лисенко. – Смотри, когда будешь в Египте, не ляпни такое. Тебя религиозные фанатики камнями забросают.

Урюбджур ненадолго задумался, прикидывая, очевидно, что он в первую очередь сделает, когда приедет в Египет...

– Конечно, хорошо бы на самую высокую пирамиду влезть и еще со Сфинксом интересно поговорить, – решил он. – Я бы все его загадки непременно разгадал. Я у нас в поселке лучше всех загадки разгадываю. Или он сейчас их уже не задает?

"Он бы твою латынь послушал, так без всяких разгадок утопился бы" – хотел сказать Петя. Но не сказал. Ведь если Урюбджур обидится, то может отказаться резать барана.

– Нет, сейчас Сфинкс загадки уже не задает, – разочаровал собеседника Лисенко.

– Вот это плохо. Хотя я все равно в Египет не поеду, – с сожалением отказался Урюбджур от занимательного путешествия . – Там сплошная пустыня, везде песок, а я степь люблю. Путь Петя едет, он молодой, может там пирамиды раскапывать.

– Зачем мне Египет, – отказался и Петя. У него все было решено на много лет вперед. – Нечего мне там делать, там все уже раскопали. А у нас здесь целина.

– И правильно сделаешь, – поддержал его Лисенко. – Недавно вышло Постановление, что надо срочно развивать отечественную науку. Вот ты ее и развивай. Нечего по заграничным Египтам мотаться. А это веточка коралла из Красного моря, – продолжал он удивлять Урюбджура, разворачивая еще один пакетик. – А вот это – бронзовое зеркало, сделано где-то в Китае...

– Подожди, – остановил его Урюбджур. – Вы все это здесь нашли?

– Здесь. В этих вот курганах.

– Ни хрена себе! Это же фантасмагория какая-то получается...

Урюбджур явно растерялся. Вообще-то растерянного Будду представить себе совершенно невозможно. Но Урюбджур растерялся, это точно. Он никак не мог себе представить, каким образом здесь, в степи, появились все эти удивительные вещи.

– Значит, янтарь из Прибалтики привезли, а жучки из Египта?

– Совершенно верно, – подтвердил Лисенко.

– А зеркало это из самого Китая...

– Из Китая.

Уробджур оторвал взгляд от бронзового зеркала и посмотрел в степь. Степь была красивой: бескрайняя и бесконечная, она где-то там, далеко, далеко, сливалось с небом, и продолжалась в нем. Можно было часами сидеть на сурчином холмике, смотреть в бесконечную даль и слушать, как поет ветер. Здесь он никогда не умолкал, он был частью этой степи и больше нигде не звучал так ласково и нежно. Урюбджур знал степь с детских лет, здесь он родился, вырос, жил и чувствовал себя частью этого удивительного простора, который делал его свободным и счастливым, потому что нет нигде места столь же красивого и величественного, как степь. Куда же везти все эти красивые вещи, если не сюда.

– Ха, значит, зеркало это сделали в Китае и привезли сюда, – А веточку коралла из Красного моря тоже привезли сюда, и жучков из Египта. Понятно, здесь наверно было какое-то очень важное место, скрещение дорог или центр международной цивилизации.

– Ничего подобного, никакого центра. Самые обыкновенные кочевники, достаточно дикие даже по тем временам. В это время в Риме – высочайшая культура.

– Почему же все это сюда доставляли?

– Значит, был спрос. Кочевники, наверно, любили украшения. А купцами тогда работали очень лихие ребята, они могли достать все, что угодно и доставить свой товар в самую глухую дыру, лишь бы хорошо заработать. И разбойнички торговлей не брезговали. В те времена, пожалуй, не было большой разницы между купцами и разбойниками, но глубинку дефицитом они обеспечивали неплохо. И получали от этого хороший барыш.

– Из Китая везли... – появившиеся на лбу Будды морщины свидетельствовали, что он пытается решить сложную проблему. – Это же такая даль. А средства транспорта тогда были примитивные и совсем отсталые – караванами все везли, а караван очень медленно идет. Из Китая или Египта несколько лет ехать приходилось.

– Да нет, из Китая никто сюда не добирался и из Египта тоже. Вещи переходили от купца к купцу, или, скажем, от разбойника к разбойнику. И продолжалось это, действительно, несколько лет. Они, может быть, через десятые руки сюда попали. Но попали же.

– Ага, теперь понятно. Все это на нашу территорию попало при помощи интенсивной международной торговли. – Урюбджур разобрался в мучавшей его проблеме и сразу повеселел. – Ничего не скажешь, хорошо работали ребята, – похвалил он торговцев – разбойничков. – Cейчас так не умеют. К нам в сельпо такой хороший товар сейчас не завозят. Я бы купил какое-нибудь изделие из Египта... Или из Индии, тоже древняя страна.

– Зачем тебе? – поинтересовался Лисенко.

– Как это зачем? Вечером поставлю на стол, буду на это изделие смотреть и думать: как там люди живут, что они делают, как празднуют. Если на какую-нибудь вещь долго смотришь – все понять можно.

– Романтик ты, – вздохнул Лисенко. – Хорошо тебе.

– Хорошо, – согласился Урюбджур. – А вы из Индии что-нибудь находили?

– Нет, из Индии в этих местах ничего нет...

– Жалко, а что у вас самое древнее? Есть что-нибудь такое?

– Есть у нас и кое-что такое, – Лисенко открыл другой ящик, порылся в нем и вынул сверток, побольше, чем прежний. Развернул газету и показал Урюбджуру средних размеров глиняный горшок.

– Вот, пожалуй, самый ранний из того, что у нас есть.

– Сколько ему лет?

– Лет ему порядочно. Ямную культуру относят к четвертому тысячелетию до нашей эры. Так что можно считать, что этому горшку шесть тысяч лет.

– Шесть тысяч лет!

Урубджур осторожно взял горшок, повертел его в руках, погладил не совсем ровную поверхность. Потом опустил ладонь внутрь сосуда и пощупал стенки изнутри: плавных округлостей, присущих всем современным сосудам здесь не чувствовалось. Несильно постучал костяшками пальцев по стенке. Звук получился глухой.

– Гончарного круга тогда еще не было, – подсказал Лисенко.

– Понятно, почему он такой. И обжиг тоже плохой. На кострах наверно обжигали. Почему у него дно такое странное?

Дно действительно было странным, как тупой конец у яйца. Поставь такой горшок на стол, сразу упадет набок.

– А вот это археологическая загадка, которую тебе предстоит, друг мой, отгадать, – предложил Лисенко.

– Из толстой проволоки делали кольцо на высоких ножках. Горшок в таком кольце хорошо держался, а под ним разводили костер, – не смог удержаться от ехидной подсказки Петя.

Урюбджур на петины инсинуации внимания не обратил. Он по-прежнему вертел в руках горшок.

– На стол поставить нельзя, – рассуждал он вслух. – Упадет. А зачем делать горшок, который поставить на стол нельзя. Делали ведь для себя, как лучше. Ага, понятно, значит, его на стол и не собирались ставить. – Донельзя довольный своей догадливостью он широко улыбнулся: – не было шесть тысяч лет назад у них стола!

– Получается так, – согласился Лисенко. – А что у них было?

– А что у них было?.. – повторил Урюбджур.

Он попытался пристроить горшок на земле, в небольшой впадине между маленькими бугорками. С трудом нашел такое место и пристроил.

– Но никто же не будет искать такую ямку каждый раз, когда горшок поставить надо... Значит ямку надо тоже носить с собой. Конечно... – Он оглянулся, взял стоящую возле ящиков лопату, двумя взмахами вырыл небольшую ямку и поставил туда горшок. – Вот!

– И я так думаю, – поддержал Лисенко. – Ямку тоже таскали с собой...

– Интересно... – Урюбджур осторожно, чтобы не уронить, повертел в руках сосуд. – Это что же получается... Стол тоже надо было придумать. А почему они не придумали его? Ага, понял, они же все время ездили с места на место, и им еще не нужен был никакой стол...

– Да, – подтвердил Лисенко. Он забрал у Урюбджура горшок и аккуратно завернул его в газету. – Наши кочевнички жили в степи, и приспосабливались к ее особенностям. А стол изобрели оседлые племена, которые жили в землянках. Пол в землянке ровный, утоптанный, на него такой горшок не поставишь, и пришлось им делать у горшка плоское дно.

– Точно! – подтвердил Урюбджур. – Для кочевников все время таскать с собой стол – слишком много возни. А если никуда ехать не надо, то лучше со столом. Поставил его, он и стоит, кушать не просит.

– Срубники тоже кочевники, и скифы, и сарматы, а у них сосуды с плоским дном, так что теория твоя несколько того... – попытался Петя сбить гостя.

Может быть, кого-то другого он бы и сбил, но не Урюбджура.

– Так они и стол, и плоское дно горшка у оседлых земледельцев переняли, – Урюбджур хитро прищурился. – Сами они стол изобрести не могли. А потом увидели стол, у оседлых, поняли, что так удобней и свистнули это изобретение. Между прочим, стульев у них тоже не было: ни стульев, ни скамеек, они прямо на земле сидели...

40

Иван Васильевич спал чутко и тотчас же услышал жужжащие возле палатки голоса. Прислушался и понял, что в лагере появился гость. "Появился и появился, пусть им Лисенко займется", – привычно решил шеф и снова попытался задремать, но голоса, за палаткой, не переставая, назойливо жужжали, и уснуть уже было совершенно невозможно. "Не могли найти другое место для своих разговоров" – обиделся профессор. Он полежал еще несколько минут ни на что, не глядя и ни о чем, не думая, просто ему было грустно от такого безалаберного поведения своих подчиненных. Потом глянул на часы: время подходило к четырем, нужно было собираться на работу.

Василий Иванович сел и нащупал подошвами ступней привычную мягкую ткань домашних тапочек, которые предусмотрительно были поставлены на то самое место, куда должны были опуститься профессорские ноги ( и нечего издеваться над Обломовым, каждая вещь должна знать свое место, это чертовски удобно). Еще раз вздохнув, начальник экспедиции неохотно поднялся с раскладушки, прихватил полотенце, мыло и направился к умывальнику.

Умывальник, конечно же, был пустой, дежурный опять забыл налить воду. "Все самому делать надо", – обречено вздохнул профессор. Он, конечно, мог окликнуть Серафиму и она все сделала бы, но не окликнул, а демонстративно, чтобы все видели и чтобы им стало стыдно, начал наливать в умывальник воду сам. Но демонстрация его никакого эффекта не произвела: девчата лежали в палатке, Петя и Лисенко находились с гостем за палаткой, а Серафима занятая стиркой в его сторону ни разу и не глянула.

Умывался профессор долго и старательно, пофыркивая и отдуваясь, обильно орошая лицо и шею. Вода была теплой и попахивала бочкой, в которой она стояла уже два дня. Сейчас бы свежей, ледяной водички – вот это было бы дело! Но в такую жару и эта, тепленькая, тоже неплохо освежала. Обида постепенно проходила, уступала место бодрости.

– Хорошо, – повел профессор плечами. – Хорошо! – Любил он почувствовать силу в мышцах и с удовольствием каждый раз убеждался, что силенка еще есть. Конечно, не то, что тридцать лет тому назад, но он и сейчас с лопатой в руках мог потягаться с молодежью.

Вот теперь можно было по-хозяйски выяснить, кто это так не вовремя явился на раскопки. С полотенцем через плечо и мыльницей в руке профессор пошел за палатки, откуда слышались голоса.

– Это к нам из Лолы, Урюбджур, к которому вы ездили насчет нашего барана, – доложил Лисенко. – Приехал посмотреть как да что... Начальник нашей экспедиции Василий Иванович, – представил он гостю профессора.

Лисенко строго придерживался недавно принятого по его же инициативе решения о том, что в присутствии барана не следует говорить о его будущем, чтобы не травмировать психику животного, поэтому и выразился очень дипломатично: "насчет барана". И пусть Геродот понимает, как хочет.

– Чудесно, что вы приехали, просто чудесно, – одобрил профессор и сразу перешел к делу. – Когда займемся? Хорошо бы побыстрей, а то он нас, понимаете ли, несколько отвлекает от дел.

Услышав, кто такой Урюбджур и зачем он приехал, Серафима быстренько развесила свои футболочки, выплеснула воду из таза и юркнула в палатку. Буквально через минуту оттуда выбрались все четыре девицы, причем даже за такое короткое время Серафима успела накрасить губы. Археологини пристроились за спиной у Лисенко и стали прислушиваться к разговору. Решалась судьба барана, и они не могли остаться в стороне. Предложений по рациональному решению проблемы у них не было, но они вполне были готовы принять участие в решении ее на эмоциональном уровне.

– Можно наверно завтра, или послезавтра... У меня сейчас с собой инструмента нет, – Урюбджур не знал о решении коллектива, не травмировать баранью душу грубыми высказываниями, но, к своим пациентам всегда относился чутко и был привычно аккуратен в профессиональных выражениях. Он бодро подмигнул Геродоту. Тот склонил на бок голову и приязненно поглядел на гостя. Баран по характеру был оптимистом. – Но я бы на вашем месте делать этого сейчас не стал...

Замечание Урюбджура вызвало замешательство в рядах мужской части экспедиции. Потому что если не резать барана, то зачем он тогда нужен и вообще, что с ним тогда делать? И на чей счет отнести все те, мягко говоря, неудобства, которые он уже успел причинить и причинит в дальнейшем?

А в рядах женской части экспедиции это предложение вызвало здоровое любопытство и даже определенное одобрение. Но каждому, какого мнения он бы ни придерживался, было понятно, что решение этой проблемы не может быть простым, поэтому все какое-то время молчали, обдумывая слова Урюбджура. Конечно же, Петя вырвался первым.

– Хорошая мысль, – сказал он с достаточной долей сарказма. – Но мы приехали сюда не для того, чтобы обзаводиться стадом баранов и пасти их здесь. Баранов мы вполне могли бы пасти и дома, в Саратове (интересно, где он мог бы в Саратове пасти баранов?). У нас экспедиция Академии Наук и мы приехали сюда заниматься научной работой.

Урюбджур уважал Академию Наук, считал интересной и важной работу, которой занимались Петя, профессор и все остальные. Но у него был свой взгляд на возникшую проблему. При всем уважении к экспедиции и науке он, как потомок скотоводов и практичный житель бескрайних степей, на первое место ставил баранов.

– Между поголовьем баранов и плодотворной работой Академии Наук существует прямая зависимость, – сообщил он. – Если не будет баранов, то нечем будет кормить академиков, и они вымрут как тупиковая ветвь нomo sapiens, от недостатка животного белка и вообще от недоедания. Для того, чтобы наша славная Академия Наук делала свои великие открытия, ее надо кормить. Базу для такого кормления следует использовать рационально и экономически целесообразно, на всю катушку.

Геродот бебекнул и помотал хвостиком, – он не совсем понял, о чем так умно говорил Урюбджур, но уловил, что благополучие академиков и намечающиеся великие открытия в отечественной науке зависят от баранов. Эта мысль ему очень понравилась.

– А ты, нахальная морда, молчи, тебя не спрашивают, – осадил его Петя.

Геродот покладисто молчал, но на "морду" явно обиделся.

Профессор медленно осмысливал слова Урюбджура. Такого он не ожидал. Никак он не мог ожидать подобных рассуждений от человека, который жил в степи, резал баранов для санатория и прискакал сюда как самый настоящий средневековый кочевник верхом на вороной кобыле. А теперь говорит: " homo sapiens ".

– Да, да, – вынужден он был в конечном итоге согласиться, – вы, конечно, правы. Без баранов никак нельзя. Но к Петру Васильевичу тоже следует прислушаться, – это был первый и единственный случай, когда профессор сказал, что к мнению Пети надо прислушаться и сказал он это явно от общей растерянности. – У нас, знаете ли, были несколько иные планы по поводу этого животного. А почему, собственно говоря, мы не должны его это самое?.. – профессор запнулся, подыскивая подходящие слова. – Э-э-э, не должны передать его в ваши руки?..

– Понимаете, Василий Иванович, у этого барана два качества, требующие отнестись к нему конструктивно, – Урюбджур подошел к барану, взял его за рога и повернул так, чтобы общество смогло хорошо рассмотреть эти качества. – Именно конструктивно.

Василий Иванович вырос в сельской местности, и в свое время с баранами ему приходилось общаться часто, а сейчас он был человеком, остепененным и носил довольно высокий в ученом мире профессорский чин. Но ни жизненный опыт, ни профессорское звание не подсказывали ему, что означало урюбджуровское "конструктивное отношение к барану". Не подсказывало и все. И спросить он об этом не мог. Куда бы делось уважение к науке, если профессора стали бы консультироваться у людей, не имеющих не только высшего, но и законченного среднего образования. Так что Василий Иванович даже и не попытался выяснить у Урюбджура, что тот имеет в виду. А вот Лисенко терять было нечего.

– Ну, конечно, это каждому понятно, – на лице Лисенко не было и тени сомнения в необходимости конструктивного отношения... – Но ведь такое можно отнести к каждому барану. А что ты имеешь в виду в данном конкретном случае, по поводу нашего Геродота? Изволь расшифровать.

– Во-первых, – охотно стал расшифровывать Урюбджур, – он хороших статей. Посмотрите: длинная шея, сухие и крепкие ноги и очень густая шерсть. Шерсть – это у барана главное. А во-вторых, он молод. Зачем же так вот сразу надо его мне передавать?

До сих пор Геродот не особенно понимал суть возникшей дискуссии, а сейчас до него дошло – оказывается, решался вопрос: оставаться ему в лагере с археологами или уйти отсюда с Урюбджуром. Баран задумался: в лагере ему нравилось, но Урюбджур был как-то ближе и понятней...

– Конечно, лучше подождать, – высказалась от имени женской части экспедиции Галя. – Пусть Геродот поживет у нас, он никому не мешает. И вообще его жалко.

Геродот тоже подумал, что лучше подождать, пока остаться в лагере, а там видно будет.

Женская часть экспедиции дружно закивала, выражая полное согласие с Галей.

– Вы же еще вчера говорили, что надо побыстрей избавиться от этого барана! – воскликнул пораженный жестоким женским коварством и удивительной женской непоследовательностью Петя.

– Ничего подобного! – спокойно возразила Серафима. – Вчера мы ему привязали на шею красную шелковую ленточку. Зачем же его такого молоденького и сразу на шашлык... Ой, что я сказала, – спохватилась она и тут же поправилась. – Зачем же его такого молоденького забирать у нас? Я правильно говорю?! – обратилась она за поддержкой к Урюбджуру и для большей убедительности улыбнулась ему.

– Правильно, – поддержал Урюбджур девушку.

Но Петя в корне не был согласен с такой постановкой вопроса. Знал он эти их штучки. Ты им о том, что барана надо резать, а они тебе о красной шелковой ленточке.

– Нам баран не нужен, – категорически заявил он от имени мужественной, не знающей жалости к барану части экспедиции. – Нам сейчас мясо нужно. И ленточка к этому не имеет никакого отношения.

– Ты тоже прав, – согласился Урюбджур.

– Ничего не понимаю, – удивилась Александра Федоровна. – И он прав, и она права. Как же так?

– И ты права, – сообщил ей Урюбджур.

– Погоди, – возник Петя. – Так не может быть, чтобы мы все трое были правы!

– И опять ты прав, – Урюбджур прищурился и его круглое лицо с узкими глазами и маленькими усиками, стало еще более похожим на беспристрастное и мудрое лицо Будды. – Каждый человек, который говорит то, что он думает – прав.

– Но если все правы, то как же тогда поступить? – заинтересовалась Верочка.

– В таком случае следует исходить из требований природы. А природа заинтересована в сохранении всего живого. Вам хороший баран попался, а вы сразу хотите от него избавиться. Нет смысла делать это сейчас.

– Но и оставлять его в экспедиции тоже нет смысла, – добавил принципиальный Петя.

– Зачем же мы тогда отдали за него тридцать целковых? – профессору все это очень не нравилось.

– Предопределение, – пожал плечами Урюбджур. – Судьба вашими руками решила спасти барана.

– А вы, значит, от имени судьбы, приехали, чтобы сообщить нам это! – обрадовалась Александра Федоровна. – Ой, девочки, как все интересно!

Геродот подумал, что раз судьба, то надо ему все-таки отправляться с Урюбджуром.

– Ха! – сказал Петя. – Ха! Сплошной юмор. Кинокомедия с Чарли Чаплиным.

Но Лисенко от такого поворота в судьбе барана никакого юмора не увидел.

– Ну и что я теперь должен делать: с любовью смотреть на него и переходить на вегетарианскую пищу, на капустные котлеты? – спросил он.

Мог бы и не спрашивать. Все и без этого понимали: не таким человеком был Лисенко, чтобы переходить на котлеты из капусты. Только простодушный Геродот впал в заблуждение.

– Б-е-е-е! – не поняв сарказма, бодро приветствовал он это заявление. Геродот считал вегетарианцев людьми очень даже прогрессивными. И тут же решил, что раз такое дело – надо оставаться с археологами.

– Зачем уж сразу на вегетарианскую, – попыталась успокоить мужчин Галя. – У нас и яички есть, и говяжья тушенка.

– Сам баран, как я вижу, вам вовсе не нужен? – поинтересовался Урюбджур, еще больше прищурив свои узкие глаза.

– Это, в каком смысле? – насторожился профессор, ни на минуту не забывавший о тридцати целковых.

– В том смысле, что вам нужна свежая баранина, но не нужен сам баран.

– Естественно, – подтвердил профессор.

– Поскольку дело обстоит именно так, я могу забрать у вас барана и возместить все что положено свежей бараниной. Пойдет?

– Повторите, пожалуйста, что вы предлагаете? – удивился профессор такому интересному и простому решению столь сложной проблемы.

– Возьму у вас этого барана и привезу вам мясо по его весу. Думаю, в нем килограммов около тридцати должно быть.

– А что с ним будет, с нашим бараном? – забеспокоилась Александра Федоровна.

Геродот тоже забеспокоился. Неизвестность ему не нравилась.

– А с вашим бараном все будет в порядке. Поживет у меня годик, а там посмотрим. Или на племя пойдет, или что – нибудь придумаем...

Это в корне меняло дело. Геродот решил, что с Урюбджуром будет не так уж и плохо.

– Как? – обратился к народу Василий Иванович. Он был сторонником демократических форм руководства и в некоторых случаях, когда все и так было ясно, советовался с коллективом.

– Вполне подходит, – согласился Лисенко. – Вполне.

И девчата тоже были согласны, что это самый хороший выход из положения. Правда, Александра Федоровна, изливавшая последнее время на Геродота свой нерастраченный запас нежности, хотела попросить оставить его в лагере еще, хоть, на несколько дней, но не решилась, опасаясь всеобщего возмущения со стороны мужчин.

Даже Петя принял такое решение благосклонно. Он, конечно, не переносил барана. Но одно дело не переносить, другое – убивать несчастное ни в чем не повинное животное. Петя не был мстительным. Главное ведь то, что они, в конце концов, избавляются от этой рогатой напасти.

Геродот к этому времени окончательно решил, что ему надо идти с Урюбджуром.

41

Урюбджур и профессор оговорили подробности и быстро пришли к соглашению: сделка вполне устраивала обе высокие договаривающиеся стороны.

– Теперь это дело надо обмыть, – Урюбджур посмотрел на Геродота, затем перевел взгляд на профессора. Оба выглядели вполне достойно. Первый, хоть и имел на шее веревку, держался спокойно и независимо, второй, с полотенцем через плечо и мыльницей в левой руке, тоже выглядел достаточно солидно и уверенно. – Хорошо мы придумали, теперь это дело надо обмыть.

Тут-то взаимовыгодное соглашение и начало пробуксовывать и чуть, к ужасу Пети, не сорвалось, потому что профессор относился к той редкой категории людей, которая по какой-то непонятной передовому и прогрессивному человечеству причине отрицательно относилась к употреблению горячительных напитков. Более того, по слухам, гуляющим на факультете, шеф не признавал даже полезность пива. Категорически.

– Не надо ничего обмывать, – бодро выступил он со встречной инициативой. – Давайте лучше чайку попьем. У меня цейлонский есть. Великолепный чай, высший сорт.

– Как это не надо? – не понял Урюбджур. – И при чем тут чай? Раз хорошая сделка, непременно надо обмыть.

– В такую жару пить водку!? – содрогнулся Лисенко. – Она же теплая.

В отличии от шефа Лисенко не относился к противникам горячительных напитков. Более того, он даже получал определенное удовлетворение от их употребления. А в такой вот жаркий денек он с превеликим удовольствием пропустил бы пару кружечек бочкового пива, холодненького, так чтобы кружки запотели, да с воболкой... Эх!.. Но пить в эту жару теплую водку – к такому он не был готов ни морально, ни физически.

– Надо! – односложно ответил, не вдаваясь в объяснения Урюбджур.

– Что, тоже национальный обычай? – спросил Лисенко.

– Конечно, раз мы торговую сделку заключили, непременно надо обмыть. Наш народ маленький, но обычаи у нас крепкие. И у вашего народа тоже есть такой обычай, чтобы обмывать. Раз сделка состоялась, надо ставить магарыч. Против этого не попрешь. Народ нас не поймет и осудит.

С упорством и уверенностью человека, за спиной которого стояли вековые обычаи двух народов: маленького и большого, Урюбджур был непреклонен. Номер с цейлонским чаем высшего сорта у шефа не проходил. Урюбджур явно не желал, чтобы его осудили сразу два народа.

– Нет обмывки – нет сделки! – твердо заявил он. По его нахмуренным бровям и плотно сжатым губам чувствовалось, что ни на какие компромиссы Урюбджур не пойдет.

И тогда Петя продемонстрировал мужество, и даже готовность принести себя в жертву. Петя, как мальчик из интеллигентной семьи, пил в своей жизни водку всего раза два или три, да и то понемногу и испытывал к ней отвращение. Он понимал, что если сядет за стол с Урюбджуром обмывать сделку, то ему придется выпить, может быть, даже целый стакан и тогда он будет пьян как сапожник, и его будет тошнить, и он потом будет целый день болеть. Но надо было избавиться от барана, надо было спасти экспедицию, ее честь и возможность заниматься научной работой. Если это требовало жертвы, то Петя был готов пойти на нее.

– Я буду обмывать! – объявил он и сделал три шага вперед. Петя был начитанным юношей и знал, что добровольцы, вызывающиеся на опасное задание, всегда делают три шага вперед.

– Что вы, что вы, Петр Васильевич, – сердито отмахнулся шеф от волонтера. – Разве можно. Вы уж стойте, пожалуйста, как стояли.

Но шеф прекрасно понимал, что надо как-то ублажить Урюбджура с его национальными предрассудками. Не было у шефа другого выхода, и он решил использовать жизненный опыт и личные качества своего первого помощника. Причем это нельзя было назвать предательством. Просто профессор посчитал, что Лисенко даже приятно будет выполнить миссию гостеприимного хозяина. Как трезвенник профессор не знал, какая это гадость теплая водка.

– Что – ж, раз есть такой обычай, то надо его соблюдать, – согласился шеф. – Но мне, прошу прощения, пить нельзя. Врачи категорически запрещают. И этот юноша тоже не в счет, – кивнул он в сторону Пети. – Так что оставайтесь Владимир Алексеевич за хозяина, и чтобы все было честь по чести. Водку найдете в моей палатке, в ящике. Я захватил две бутылки на всякий случай, мало ли что может случиться, вот и пригодились, – попытался он оправдаться перед студентами и строго посмотрел на Лисенко, который вполне мог выдать совершенно неуместную шуточку.

Лисенко, конечно, хотел кое-что сказать по этому поводу, но удержался.

– Вы, Галина Васильевна, – продолжил инструктаж шеф, – тоже пока оставайтесь, приготовите закуску. Раз люди станут водку пить, им потребуется закуска. Потом придете. А мы, отправляемся копать. Рад был познакомиться, Урюбджур.