Текст книги "Суета вокруг барана"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Мы как представим, какие физиономии у этого ворья стали, когда они чемодан открыли, так нам уже ни чемодана, ни новой веревки не жалко.

– Что в чемодане было? – заинтересовался даже Александр Александрович.

– А разбойнички эти, больше на перроне не показываются, – не торопился Лисенко раскрывать тайну коричневого чемодана. – Хотя раза два вдали мелькали их несимпатичные лица и стриженные уголовные головы, но так далеко, что не догонишь.

– Не мучайте нас, Владимир Алексеевич. Скажите, что в чемодане было, – взмолилась Серафима.

– Что-что? Конечно материалы раскопок. Как раз их и хотел Иван Васильевич отвезти в Москву ученым. Специально подобрали и подготовили.

– Да, да, там таким материалам всегда рады, – подтвердил профессор. – Да не тяните, Владимир Алексеевич. Скажите им, что в чемодане было.

– А было там восемь черепов. Аккуратненько уложенных и сухой травкой переложенных, крепких, хороших сарматских черепов, – выдал наконец Лисенко. – Представляете, что подумали наши жулики и за кого они нас приняли. Фантазии не хватает представить, что они о нас подумали.

– Какая прелесть, – обрадовалась Серафима, у которой тоже было явно пониженное чувство ответственности. – Вот бы посмотреть на них, когда они этот чемодан открывали.

– Да-а-а, – подтвердила Галя. – Ради такого можно и черепами пожертвовать, не жалко.

Такие вот еретические мысли выдавали девчата, несмотря на присутствие шефа.

– Они вас за ужасных бандитов приняли, – глаза у Александры Федоровны стали большими и круглыми, будто она только что увидела этих самых бандитов. – Они вас страшно испугались.

– Судя по всему, так оно и было, – согласился Лисенко. – Испугаешься, если шесть человек, обросшие как дикобразы, в обтрепанной одежде все время рыщут по перрону и чего-то высматривают: ну прямо шайка разбойничков из леса выбралась. И атаман у них – не дай бог: ходит со здоровенной палкой, сердитый, на всех покрикивает. А в чемодане черепа... Тут каждый испугается....

– И вовсе я не покрикивал, тут вы, Владимир Алексеевич, преувеличиваете, – не согласился профессор. – И без палки ходил. Но и радоваться мне тоже было ни к чему. Чрезвычайно хорошие были черепа. У антропологов вечно не хватает материала для исследования, и они очень просили. Я им обещал, что непременно привезу. Самые лучшие черепа подобрал.

– Черепа были хорошие – первый сорт, – подтвердил Лисенко. – Если бы эти черепа к нам в общежитие привезти, ребята бы их нарасхват разобрали.

– И веревка, говорите, совершенно новая была, – напомнила Галя.

– Конечно, а веревочка вещь нужная, в хозяйстве всегда пригодится, веревку тоже жалко...

– Вы вот все шутите, Владимир Алексеевич, а антропологи были очень недовольны, когда я им рассказал. Совершенно бессовестное жулье там, в Иловлинской. Спрашивается, зачем они украли чемодан? Им ведь эти черепа совершенно не нужны.

– С имуществом всегда так, – вздохнул Лисенко. – Чего крадут, а чего сам не знаешь куда деть. Я просто никак не могу сообразить, что мы будем делать с этим бараном, с Геродотом нашим. Ну, привезем мы его в Саратов, как имущество экспедиции. А что с ним станут делать на факультете? Некуда его деть на факультете. Вы, как декан, Василий Иванович, это отлично знаете. Там ведь нет ни одной свободной аудитории, где можно барана держать. И в деканате тоже места нет, маленький у вас деканат.

Профессор, естественно, знал, что на факультете нет свободной аудитории для барана, но промолчал.

– В музей можно сдать, – посоветовал Петя Маркин. – В краеведческий.

– Можно, конечно и в краеведческий музей, в отдел древней истории и археологии. Только надо вначале доказать, что наш баран имеет отношение к древности, иначе не возьмут. Но у него ведь кроме красивого имени ничего древнего нет.

Профессор молчал. Маленькими глотками пил свою четвертую кружку, отдувался, потел, но молчал. Так что Лисенко пришлось продолжать в том же духе.

– Если нам и удастся сбагрить его в музей, так там же его надо кормить. Но у музея не хватает денег на содержание сотрудников, и уж совсем нет денег на содержание баранов. А если его не кормить, он, прежде чем дать дуба, весь отдел археологии и древней истории разнесет. Он еще по-настоящему не понимает научной ценности имеющихся там экспонатов.

Такое должно было вывести профессора из состояния эйфории, в которую он впадал принимая четвертую кружку чая. Ведь барану в краеведческом музее предстояло разнести экспонаты, которые профессор привез из археологических экспедиций и собственноручно передал в музей во славу науки. Вряд ли он мог такое допустить.

Но и это не подействовало. Профессор даже не сказал: "Вот вы все шутите, Владимир Алексеевич. А не следовало бы по этому поводу шутить!" – Он сделал еще несколько глотков, выплеснул остаток остывшего чая в темноту и отделался нейтральным:

– Вы тут посидите, а я пойду, мне спать пора... – и удалился, как будто не имел к барану никакого отношения.

23

Назавтра жизнь в экспедиции с самого утра начала разворачиваться нестандартно. Профессор вышел из своей палатки в белом чесучовом пиджаке. Если бы он надел к этому пиджаку еще и белый пробковый шлем, то был бы очень похож на английского колонизатора, какими их рисуют в "Крокодиле". Но у профессора не было белого пробкового шлема. Вместо него на голове у шефа привычно красовалась старая соломенная шляпа, так что на колонизатора он нисколько не походил. Во время завтрака профессор выпил всего одну кружку чая, а обычно выпивал две. Геродот, которого Верочка пыталась напоить, вылил целое ведро воды, а вода в экспедиции была ценным продуктом, ее привозили за много километров. Пшенная каша, приготовленная на завтрак той же Верочкой, подгорела. А кроме всего после завтрака Серафиме на голубые шорты взобрался неизвестно откуда взявшийся здоровенный, мохнатый и красноглазый каракурт. Серафима завизжала, как будто это не каракурт, а мышь и стряхнула его прямо в костер, где тот моментально сгорел. А это плохая примета – по утрам, после завтрака сжигать на костре каракуртов.

Петя так и заявил, что сожжение этого страшненького мохнатого паука ни к чему хорошему не приведет. Серафима, конечно, приуныла. А Александра Федоровна неосторожно спросила, кого эта примета касается.

– Всех, – охотно стал объяснять Петя. – Всех нас и касается. Костер у нас общий, значит касается всех.

– И что же произойдет? – продолжала допытываться Александра Федоровна.

– В лучшем случае у нас снова Геродот убежит, и мы опять будем ловить его. А поймаем или нет – неизвестно.

Тут и шеф насторожился, стал прислушиваться к петиному пророчеству.

– А в худшем? – не отставала Александра Федоровна.

– В худшем – приедет кто-нибудь из местного начальства и подарит нам десяток баранов от имени и по поручению. В награду за то, что мы раскапываем славную историю их родного края. Орденом они нас наградить не могут, нет у них пока своих орденов, а свои бараны у них есть. Вот тогда мы совсем раскопки прекратим. Займемся животноводством: наденем папахи, заведем волкодава и станем кочевать здесь с баранами, как скифы или сарматы. А Василий Иванович будет у нас племенным вождем. Одно только плохо – зимней одежды у нас нет. Но, думаю, это не проблема: у них ведь здесь свой Совет Министров есть, он и поможет.

Чепуху, конечно, Петя молол. Шеф махнул рукой и отошел в сторону. А Галя не удержалась.

– Перестань молоть чепуху, – сказала она. – Тоже мне предсказатель нашелся, оракул. Тоску нагоняешь.

– Точно, – поддержала ее Серафима. – По-твоему Совету Министров только и делов, что доставать для нас теплую одежду.

– Совет Министров занимается масштабными проблемами, – окончательно добила Петю Верочка. – Он заботится об увеличении благосостоянии всего народа, а не отдельных его представителей.

Петя замолчал, но настроение девчатам успел испортить. Не по вредности, а просто так, от скуки.

Тут как раз к Верочке подошел Александр Александрович. Вид у него был предельно унылый. Он протянул Верочке кружку и тихим больным голосом попросил:

– Налей мне, пожалуйста, чаю, побриться надо.

Это было странно, потому что брился обычно Сан Саныч через два дня, на третий и до урочного дня были еще целые сутки. Кроме того, делал он это, как правило, не утром, а перед обедом.

– Что же вы с утра, ни свет, ни заря, бриться бросились, – поинтересовалась Серафима. – Может у вас день рождения? Так мы вам букет красивых полевых цветов наберем и вечером устроим в вашу честь танцы.

– Нет у меня сегодня никакого дня рождения, – грустно вздохнул Александр Александрович и попытался улыбнуться Серафиме, но улыбка получилась жалкой и неуверенной.

– Ты посмотри на Сан Саныча, – подтолкнул Лисенко локтем Петю. – Судя по его унылой физиономии, шеф куда-то ехать хочет.

– Да, видок у него не очень-то, – подтвердил Петя. – Не иначе, как ему в дорогу собирается надо. Вот, пожалуйста – первая душевная травма уже есть. Я же говорил, что сжигать каракурта не к добру.

– Значит есть какая-нибудь другая причина, – не отставала от унылого шофера безжалостная Серафима. – Раскройте нам, Сан Саныч, свою сокровенную тайну.

– Надо, – грустно произнес Александр Александрович, но сокровенной тайны не раскрыл. Хотел унести свою тайну вместе с чаем к машине, но его остановил Лисенко.

– Как же ты чаем бриться будешь? – спросил он. – Кто же чаем бреется, бритвой надо бриться.

– Я и буду бриться бритвой.

– А сказал чаем.

– Так кипятка же нет. Это вместо кипятка.

– Ты что, кипятком бриться хотел?

– Ну, хотел.

– Кто же кипятком бреется? Кипятком только ошпариться можно. Волосы, конечно, после этого вылезут, но больно же. Бритвой надо бриться, – развлекал Лисенко народ.

– Так я бритвой и буду.

– Вот это ты правильно решил, тут с тобой никто спорить не станет. Ну что ты на меня уставился, – выговорил он несколько обалдевшему, от этого разговора, Сан Санычу. – Раз решил побриться, иди к своему броневику, только бритвой надо бриться, а не чаем. Кто же чаем бреется.

Александр Александрович послушно ушел с недоумением покачивая головой. Он так и не понял, что от него нужно было Лисенко.

О каракурте все забыли и о петиных пророчествах тоже. Второкурсники довольно улыбались. Так что Лисенко своей цели достиг.

– Ну, Владимир Алексеевич, вы даете, – оценила Серафима.

– Бедный Сан Саныч, он теперь не скоро опомнится, – пожалела шофера Галя.

А шеф сделал вид, что не слышал этого разговора.

– Вы, Владимир Алексеевич, – сказал он, – берите небольшой курган, что возле дороги. – Это он велел раскопать маленький курганчик, который сам все время старательно обходил. – Вам до обеда хватит. А мне кое-куда съездить надо. Дела. К обеду должен вернуться.

А куда ему съездить надо не сказал. День этот с самого утра выходил за рамки обычного стандартного дня.

Вскоре и Сан Саныч появился. Мало того, что он побрился в неурочный час, так он еще надел черные суконные брюки и совершенно новую рубашку, исписанную от воротника до подола призывами бороться за мир на четырех европейских языках а также на японским, суахили и языке племени Банту, проживающего где-то в Африке, то ли в Южной, то ли в Центральной. Жаль, что здесь, в степи, никто этих языков, как следует, не знал, а то бы эта рубашка могла стать действенным фактором пропаганды борьбы за дело мира во всем мире. И, вполне возможно, оказала бы благотворное идеологическое воздействие на местное население. Агитрубашку очень удачно дополнял розовый галстук с суетящимися мартышками и довольным крокодилом.

...Курган тоже оказался непривычно крохотным, тянул всего-то на две небольшие траншейки, и это нисколько не вдохновляло. В таких маленьких курганчиках хоронили бедноту, голытьбу, и вещей им с собой никаких не давали. Так что ничего интересного в нем не предвиделось.

От археологов можно нередко услышать, что для них не имеет большого значения, богатое они погребение раскопали или бедненькое: перед наукой, мол, все погребения равны. Нашли где равенство устанавливать – у скелетов. Конечно, ни один скелет возразить не может. А ведь никто никогда не слышал, чтобы какой-нибудь археолог с увлечением рассказывал о том, что раскопал он за сезон два десятка курганов, но абсолютно никаких вещей в них не нашел. И радовался этой несказанной удаче. Радуются археологи обнаруженными в захоронениях изделиями из золота и серебра, бусами из драгоценных камней, сосудами с занимательным орнаментом, старинным оружием и многим другим, что идет потом в музеи на всеобщее обозрение, по чему определяют уровень мастерства и культуры отдельных племен и целых народов.

Считается, что отрицательный результат – тоже важный результат. С этим никто не спорит. Но всем почему-то хочется положительного результата. И археологам тоже всегда хочется найти в погребении что-то интересное.

Копали, конечно, и такие маленькие курганчики как этот, никуда от них не денешься. Но копали, без особой охоты, когда уж деваться было некуда. И копали, можно сказать, только для статистики. Чтобы потом какой-нибудь кабинетный археолог-теоретик подсчитал и обнародовал свой труд о том, что в таком-то количестве курганов находились предметы материальной культуры, а в таком-то количестве – не находились... И потом сделал ценный научный вывод: это, мол, говорит о том, что уже тогда, в совершенно далекие века, одни были бедными, а другие богатыми. Причем в подтверждении этой своей ценной мысли он непременно должен был привести цитату из научной книги Фридриха Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства", потому что всякое открытие, а в особенности открытие в области общественных наук, должно прочно опираться на труды классиков Марксизма-Ленинизма.

А для себя лично никакого удовольствия от таких раскопок. Так что Лисенко без особого энтузиазма стал размечать место будущей траншеи. Остальным курганчик тоже не понравился, но осуждать шефа за его задание никто не стал, не до этого сейчас было: всех больше интересовало – куда и зачем он собирался ехать.

– Наверно в Элисту, в сберкассу за деньгами, – предположила Серафима. – За барана заплатил, и денег у него осталось мало. Надо было попросить, чтобы он мыла купил. У нас мыло кончается. Всего два куска осталось.

– Ты, Серафима, свои футболочки каждый вечер полощешь. Столько стирать – никаких запасов мыла не хватит, – обличил ее в расточительстве Петя.

– Я это, Петя, за счет того, что ты экономишь, – в свою очередь уличила Серафима Петю. – Ты ведь, как приехали, еще ни разу не стирал. Вот я твою экономию и использую.

– А ты, пока он не уехал, сбегай, скажи, чтобы купил мыло, – предложил Лисенко.

– Что-то не хочется бежать, – призналась Серафима. – Лень бегать по такой жаре.

– Лень причина вполне уважительная, – согласился Лисенко. – Если лень, то можно и без мыла обойтись. Берись-ка, матушка, за лопату, самое спокойное дело.

– Не поедет он в Элисту, – заявил Петя Маркин. – К обеду, сказал, вернется. За это время он в Элисту и обратно не успеет.

– Нет, не в Элисту, – поддержала его Галя. – Если бы он в Элисту поехал, он бы письма взял.

– Куда же он по-вашему едет в белом пиджаке, если не в Элисту? – удивилась Александра Федоровна. – И Александр Александрович побрился.

– Чабана искать. Хочет ему Геродота вернуть, – высказал интересное предположение Лисенко. – Думаете приятно ему каждый вечер такие разговоры слушать. Он уже, наверно, и не рад, что купил эту скотину.

– Черт с ними, с деньгами, – поддержал идею Петя. – Я согласен, пусть вернет. Даром. Как вы думаете, успеет он сегодня все сделать? А то мне завтра дежурить.

– Нет, сегодня не успеет, – разочаровал его Лисенко. – Пока он найдет чабана, пока договорится... Может быть завтра или послезавтра... А может быть он и не к чабану. Может быть на разведку собирается, новую группу курганов присмотреть.

– Зачем ему новая группа, – не хотел расстаться с заманчивой идеей, избавиться от барана, Петя. – Нам этой до конца сезона хватит. И еще останется.

– Куда-то по важному делу собираются. Сан Саныч новую рубашку надел и брюки кобедешние, – напомнила Галя.

– Как это: кобедешние? – заинтересовалась Александра Федоровна.

– Новые, их берегут и одевают только когда в церковь идут, к обедне.

– Вот! Брюки кобедешные! – подхватила Серафима. – А вы говорите: на разведку. На разведку Сан Саныч в своих семейных трусах поехал бы. Это же парадный выезд! В выходных штанах и с галстуком! А рубашечка – глаза не оторвешь, шик и блеск! Хинди – руси: бхай, бхай ( интернациональная рубашечка напомнила Серафиме широко распространенный у нас в те годы лозунг о братской и бескорыстной дружбе России и Индии)! Куда они все-таки собрались?..

Александр Александрович тем временем закончил свои сборы, протер ветровое стекло у машины, усадил профессора, выехал на дорогу и, вскоре, машина скрылась за горизонтом.

Действительно, день начинался совершенно необычно.

24

Конечно, изо дня в день копать, расчищать, в общем то довольно похожие друг на друга скелеты, собирать черепки от раздавленных землей горшков, перетрясать древние кости – дело очень уж обыденное. Но археологи всегда надеются, что вот, в следующем кургане, в следующем погребении они непременно найдут что-нибудь особенное. Может быть даже в том, который только что начали копать, который сейчас копают. И не дай бог, при всем атеизме будущих историков, где-то не доглядеть, пропустить могильную яму. Чуть-чуть ослабил внимание, не заметишь ее и будешь потом долго думать: не осталось ли в этом месте что-нибудь такое этакое, вроде серебряной вазы или берестяной грамоты. Поэтому главное – это внимательно исследовать каждую траншею.

Когда первую траншею освободили от земли, Лисенко взял лопату и стал подтесывать неровности на ее дне. Звенит стальное полотно тоненьким колокольчиком...

Оставим Лисенко за этим занимательным занятием и, ненадолго прервав ход нашего повествования, расскажем о том, как археологи находят древние погребения.

Естественно, прежде всего, надо найти сам курган. Профессор, когда пришедшие полюбопытствовать на раскопки окрестные селяне интересовались у него, как он определяет, где курган, а где просто холмик, отвечал обычно вопросом на вопрос: "А как вы отличаете, где картошка растет, а где просто паслен?" Окрестные селяне после такого глубокомысленного ответа значительно кивали головами, осознавая, безусловное над ними превосходство профессора в области определения курганов и раскопок древних могил. Так оно и было: профессор определял курганы сходу, едва глянув. Но вообще-то для этого существует специально разработанная и утвержденная в соответствующих высоких научных учреждениях методика, которая, как и всякая другая методика казенна до занудности. Нужна она только тем, кто в археологии совершенно ничего не смыслит, и заниматься ею не собирается. Согласно этой методики, курган должен быть округлым. Т.е. все другие геометрические формы, имеющиеся на земной поверхности, за курганы принимать не следует. Обнаружив такую округлость, следует внимательно присмотреться к основанию кургана. Если это курган, то иногда можно найти вокруг него кольцо небольшого в основном уже заплывшего землей ровика, откуда брали землю для насыпи. Т.е. курганом этот бугор может оказаться только в двух случаях: если вокруг него есть ровик или когда ровика вокруг него нет. Далее следуют другие не менее ценные указания: южная сторона у кургана, как правило, более оплывшая, чем другие; курганы почти всегда расположены группами... и т.д. и т.п.

К чести археологов следует сказать, что никто из них этой методикой не пользуется. Просто как-то сразу видят: это вот курган, а это естественный бугор. Никаких сложностей, никаких проблем.

Но найти курган – это даже не полдела, а четверть дела. Это только подтверждение того, что здесь можно вести раскопки. Теперь и начинается настоящая работа. Прежде всего, надо снять насыпь до самого материкового слоя. До грунта, как говорят археологи. Грунт обычно светлый и в нем хорошо виден темный контур могилы. Почему темный? А потому что когда копали яму земля перемешалась: верхний, темный слой, смешался с нижним светлым. Этой смесью потом и засыпали могильную яму, и теперь она четко выделяется на светлом фоне материковой земли – грунта. Увидел на светлом фоне темное пятно – считай –нашел место погребения.

И еще одна примета: грунт веками слежался, плотный, твердый, а засыпка погребения по сравнению с ним рыхловата, не той плотности. Поведешь полотном лопаты по грунту – звук звонкий, легкий. А у земли в засыпке могильной ямы звук глухой, неживой. Так что погребение опытному в этом деле человеку найти не особенно сложно. Если у него нормально со зрением и слухом.

Бывает, конечно, что земля исполосована ходами и норами сурков, сусликов и другой проживавшей в норках живности и не поймешь, что здесь такое: могила или катакомбы грызунов. Тогда надо быть особенно внимательным, каждую норку проверить, каждый ход, каждое темное пятнышко проследить. Не проверил, очень даже просто можно пропустить погребение. И напрасной окажется вся предыдущая работа. Напрасно копали курган и переворочали гору земли. Потом долго еще будешь думать, что там и находилось самое интересное, что там ты упустил удачу случающуюся только раз в жизни.

25

Траншея оказалась чистенькой до неприличия. Уж Лисенко ее вылизывал, вылизывал, каждое пятнышко поковырял – чисто, хоть тресни. И все видели, что чисто, нет в этой траншее ничего. Такое случается нередко, так что особого беспокойства не вызвало. Раз здесь ничего нет, погребение должно находиться во второй траншее.

Взялись за вторую. Со второй тоже провозились недолго. Опять Лисенко взял лопату и опять прошелся по траншее. Зазвенела лопата тонким колокольчиком, звенит и звенит. Звон мягкий, мелодичный, а слышать противно. Нет в траншее погребения, один только звон. А кому он нужен. Не запишешь же в дневнике раскопок: " В траншее обнаружен мелодичный звон".

– Может быть, это не курган? – высказала предположение с сочувствием наблюдавшая за лисенковскими муками Галя. – Так, обыкновенный холмик, бугорок. Он ведь и не смотрится, Владимир Алексеевич. Немножко похоже, но не курган.

Лисенко и сам уже подумывал, не вляпался ли он в обычный холмик. Это же профессор всю жизнь вспоминать будет: "Помните, Владимир Алексеевич, как вы в Калмыкии бугор копали. Жаль, что вы не нашли там погребение. Это было бы интереснейшим открытием. Такое еще, насколько я знаю, никому не удавалось..." Профессор был человеком добрым, но удовольствие от промахов подчиненных явно получал и не отказывал себе в нем. И то, что сам шеф велел копать именно этот бугор, не имело никакого значения. Мало ли что тебе велели, самому тоже думать надо. Все это не улучшило настроения Правой руки. Но пока надеялся. Не знал на что, но надеялся. Пропустить погребение он не мог. Пропустить не мог, а погребения нет...

– Должно быть курган, но чертовщина какая-то. Куда оно делось погребение – непонятно.

Действительно чертовщина получалась. Когда шеф здесь, Лисенко эти погребения сходу брал, одним нюхом, на глаз. И ни разу не ошибся. А стоило шефу уехать на полдня, и сразу прокол. Тут уж не "Эффект присутствия", как это, говорят, у физиков бывает, а наоборот – "Эффект отсутствия", что тоже довольно неприятно.

Петя вначале внимательно следил за тем, как Лисенко ходил по траншее, как звенел лопатой, как тщательно раскапывал каждое темное пятнышко. Траншея отливала чистой желтизной грунта, и Петя понял, что ничего здесь Лисенко не найдет.

Пете стало скучно. Он перестал смотреть на то, как бродит по траншее Лисенко, и задумался о своих амазонках. Петя теперь все время думал об амазонках. Он уже не сомневался, что легенды о них появились у древних греков после встреч с роксоланами. Осталось только доказать это.

Им докажешь, – грустно размышлял Петя, представляя всех светил археологии старыми, сердитыми и в стоптанных брезентовых сапогах. – Скажут, что все это легенда, а археология легендами не занимается. Нужны доказательства. Как будто роксоланы не доказательство. Только подумать надо как следует. А они все консерваторы и думать по-настоящему не хотят. Древними понятиями живут. От каждой свежей мысли шарахаются.

Петя казнил себя, за то, что растерялся и недостаточно внимательно рассмотрел отряд амазонок, который проскакал перед ним несколько дней назад. Если бы они опять появились, он бы все разглядел: и какие у них лошади, и какие украшения, и сбрую, и оружие. Здесь ведь все важно. Лошади, кажется, были небольшими, но Петя не был в этом уверен. Может быть они опять появятся. В этих местах они как раз и жили... Мираж, наверно, какой-нибудь. Но если он раз случился, почему бы ему второй раз не появиться...

Петя с надеждой уставился в степь. Отсюда, с кургана, она казалась ровной и гладкой до самого горизонта, глазу не за что зацепиться. Только курганы кое-где возвышаются. "Вон из-за того кургана они в прошлый раз и прискакали, – определил он. – Туда смотреть надо". Смотрел, смотрел, но ни одна амазонка из-за кургана не выехала. "Надо снять очки, – догадался Петя. – Я их в тот раз увидел, когда очки снял". Он снял очки и снова уставился в степь. Смотрел до рези в глазах, пока слезы не навернулись, но амазонки так и не появились. Петя вздохнул, вытер тыльной стороной ладони слезы, протер стекла очков и водрузил их на место.

– Ты чего мучаешься? – подошла к нему Галя.

– Да вот, все думаю, какими они были, амазонки?

– Так это же, Петя, легенда.

– Вот-вот, все так и скажут, что легенда... А что такое легенда? – спросил он и не дожидаясь ответа заявил. – Легенда это несколько приукрашенная временем действительность. Чтобы понять суть такого явления как легенда, надо определить его основные гносеологические корни и причинно-следственные связи... – и, заметив, как Галя поскучнела, добавил. – В каждой легенде есть доля реальных событий, доля правды.

А Лисенко все ковырялся в траншее. До конца разрыл несколько сурчиных нор. Чисто...

– Владимир Алексеевич! – воззвал Петя к Лисенко, – вы ведь сарматами занимаетесь. Вы всех древних греков и римлян наверно прочли. Так встречались они в действительности с амазонками или нет? Как вы думаете?

– Вполне возможно, что и встречались, – не задумываясь, механически ответил Лисенко. Не до амазонок было ему сейчас и не до петиных вопросов.

– Что я говорил, – обрадовался Петя. – А о чем они пишут?

Лисенко продолжал осматривать траншею, разыскивая хоть какие-нибудь следы погребения. Петины вопросы до него не доходили.

– О чем они пишут ? – повторил Петя.

– Кто пишет? – не отрываясь от своего тоскливого занятия, спросил Лисенко.

– Владимир Алексеевич, – обиделся Петя. – Я же спросил, встречались ли древние греки с амазонками, а вы сказали, что встречались.

– Неужели так и сказал? – удивился Лисенко.

– Точно, – подтвердила Галя.

– Если сказал, значит, так оно и есть.

– А что они писали? – не отставал Петя.

– Разное писали, – Лисенко еще раз оглядел траншею, сердито сплюнул, бросил в угол лопату и присел на край раскопа. Надоела ему эта траншея до смерти. – Ничего не понимаю, – признался он.

– Что древние греки и римляне писали о своих встречах с амазонками? – целенаправленному петиному упрямству можно было позавидовать.

– Что писали? Писали, что амазонки кочуют возле Меотиды и по Танаису, что они покорили все окрестные племена. Что сами воюют, а мужчин заставляют прясть шерсть и делать другие домашние работы. Это Диадор Сицилийский писал. Они, Петя, мужиков заставляли баранов пасти, вермишель варить и стирать рубашки. А посуду мыть три раза в день, без выходных.

– А что тут такого, – пожала плечами Александра Федоровна. Мой Коля каждый вечер моет посуду. Он говорит, что ему это даже нравится. Была бы горячая вода. Плохо когда горячей воды нет...

– И пусть моет, если ему нравиться, – Петя не любил мыть посуду и не скрывал этого. – И дело не в том, кому что нравится – должно быть разделение труда. Мужчины должны работать, а женщины мыть посуду. Не мужское это дело мыть посуду.

– Старорежимный ты какой-то, Петя, человек – осудила петины принципы Серафима. – С виду, вроде бы вполне прогрессивный, и очки у тебя симпатичные, и кудри у тебя, а послушаешь твои высказывания – совершенно старорежимный, домострой проповедуешь. Не пойду я за тебя, Петя, замуж, – Серафима вынула из кармана тюбик яркой помады, маленькое зеркальце и стала старательно подкрашивать губы.

От этого ее неожиданного выпада Петя даже растерялся. Хотел сказать что-то ехидное и остроумное, но никак не мог найти подходящих слов.

– А я и не собирался на тебе жениться, – наконец выдал он.

– Ты не собирался, я собиралась. Думала – интеллигентный парень, умный, ученым станет, может быть даже профессором, и я тогда буду профессорша. А ты стирать не хочешь, посуду мыть тоже не хочешь. Мне что – разорваться: все самой да самой. От тебя же в семейной жизни никакой помощи. Нет, передумала я. Не пойду я за тебя, Петя, замуж, и не уговаривай. И другим скажу, чтобы не ходили. Так и вымрешь без жены со своим разделением труда.

– Ну, это ты зря. Разделение труда явление прогрессивное, – попытался Петя уйти от темы женитьбы.

– Это, смотря какое разделение. Вот у амазонок было очень правильное разделение труда, – не отставала Серафима. – Женщины воевали, а мужчины стирали, шили и мыли посуду. Идеальное общество.

– Про посуду это я сам вычислил, – признался Лисенко. – Но если они своих мужчин заставляли делать всю домашнюю работу, то и посуду мыть, конечно, заставляли. Самое канительное занятие, хуже не придумаешь.

– А обычаи, какие у них были? – продолжал допытываться Петя, довольно легко примирившись с мыслью, что Серафима за него замуж не пойдет.

– Самые варварские. Дикие они были, твои амазонки, и обычаи у них были дикими. Псевдо-Гиппократ пишет, что им не разрешалось выходить замуж до того, как они убьют трех врагов. А врагами у них, учтите, были мужчины.

– Вы это серьезно? – не поверила Галя.

– Это не я, это Псевдо-Гиппократ пишет. А еще и Помпоний Мелла .

– Дичь какая-то, – возмутилась Галя. – Даже слышать об этом неприятно. А я ведь к ним с симпатией относилась.

– И я тоже, – присоединилась к ней Серафима. – "Амазонки!" Красиво звучит. Но зачем же мужчин убивать? Нет, не могу поверить, что они мужчин убивали.

– А что ты хочешь, если они своих мужиков так тиранили, заставляли прясть шерсть и посуду мыть, то, что они делали с чужими. Убивали без всякой жалости. Им тоже замуж хотелось, так что убивали. И еще тот же Псевдо-Гиппократ пишет, будто им в детстве прижигали правую грудь, чтобы удобней было стрелять из лука и бросать копье.