Текст книги "Суета вокруг барана"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Неправильно исходит.

Не так просто было придержать Петю. Он хоть и увидел баранов, но по-прежнему не знал о планах профессора. А и знал бы, то и тогда не стал бы жертвовать научной истиной ради барана. Таким уж он был человеком, Петя Маркин, горячим и молодым. В этом возрасте нередко встречаются максималисты: люди, для которых истина дороже баранины.

– Мусульманство появилось только в седьмом веке нашей эры, совсем недавно. Нельзя же отрицать весь закономерный исторический процесс происходивший до этого, – выдал Петя вполне на научном уровне, как на семинаре, из имевшегося у него запаса знаний. Запас этот у Пети был довольно велик, и он еще не такое мог сказать.

– Вы, пожалуйста, не горячитесь, Петр Васильевич, – ну совершенно ни к чему был сейчас фонтан петиной эрудиции, который портил профессору коммерцию. Но, несмотря на сложную ситуацию, шеф даже и голоса не повысил, как сделал бы в подобном случае кто-нибудь другой. – Может быть, вы погуляете, пока мы здесь осмотрим погребение.

Маркин тяжело вздохнул и придал своему лицу выражение мученика, как он себе это представлял.

– Ладно, я помолчу, – неохотно согласился он. А еще Петя хотел предупредить, чтобы в могилу они не спускались, сверху и так все хорошо видно, а руками ничего трогать нельзя. Хотел сказать, но не успел, потому что как раз в это время увидел здоровенного черного волкодава, который бесшумно подошел к чабану.

Нечего было делать псу на кургане. Не могло здесь быть никакого пса, да еще такого большого и такого черного... "Перегрелся на солнце, вот и мерещится всякая чертовщина", – вынес сам себе неутешительный диагноз Петя. Он опять снял очки, повертел их в руках и снова надел, ожидая, что к этому времени наваждение исчезнет. Но наваждение не исчезло, оно высунуло длинный красный язык и по-прежнему стояло рядом с чабаном.

Волкодав внимательно осмотрел кости в могиле сармата и тут же, потеряв к ним всякий интерес, уставился на Петю. Глаза у него были громадные, и смотрел он пристально, с профессиональной подозрительностью. Вполне вероятно, что он посчитал Петю потенциальным похитителем баранов.

У Пети и мысли такой никогда не было – воровать баранов. Он, если говорить откровенно, и баранину не очень-то любил. Но под немигающим собачьим взглядом Петя почувствовал себя весьма неуютно. Тем более, что взаимоотношения с собаками у него всегда были довольно сложными. Петя никогда ничего плохого собакам не делал и не желал им зла. Но собаки, очевидно, думали по – другому. Увидев Петю они азартно облаивали его, и нахально грозили укусить. Петя не любил, когда его кусают и, на всякий случай старался обходить даже самых маленьких представителей этой вселенской своры. А тут такое страшилище. Поэтому Петя посчитал необходимым объясниться и внести ясность в их взаимоотношения.

– Хороший песик, умный, добрый...

Петя улыбнулся волкодаву, давая тому понять, что человек он честный, к большим черным собакам относится дружески, и чужие бараны его совершенно не интересуют. Но улыбка получилась заискивающей, и неуверенной. В глазах волкодава она явно не могла прибавить Пете авторитета.

Волкодав лаять на Петю не стал, но в ответ на жалкую улыбку демонстративно зевнул, широко разинув громадную пасть, и убедительно продемонстрировал полный набор клыков и всех других зубов, которые в ней имелись. Клыки были очень большие, белые и острые. Вид их нисколько не успокоил Петю. Даже наоборот.

Как у саблезубого тигра, – определил Петя. – Такой пополам перекусить может. Зверюга!

– Не нужны мне твои бараны, – попытался он все-таки втолковать зверюге. – Совершенно не нужны. И мешать им, – Петя кивнул в сторону шефа и его товарища с палкой, – я не стану. Нужно людям поговорить, пусть себе разговаривают.

Профессор с удивлением посмотрел на Петю, но ничего не сказал. А волкодава объяснение вполне удовлетворило. Он закрыл свою страшную пасть, улегся у ног чабана и стал слушать его разговор с профессором.

– Конечно, – продолжал рассуждать профессор, – многие люди тогда не верили в Аллаха. Да и сейчас многие не верят. Есть другие религии. Есть такие люди, которые вообще без религии обходятся. Это, знаете ли, личное дело каждого.

– Не понимают, – посочувствовал атеистам чабан.

– А ты веришь в Аллаха?

– Я верю. Прадед верил, дед верит, отец верит, дяди верят. Я тоже верю. У нас все верят, все мусульмане. По другому нельзя.

– У каждого народа своя вера, – дипломатично согласился профессор.

– А мусульман раскапываете? – продолжал добиваться истины чабан. Не внушал ему доверия этот небрежно одетый пожилой человек с лопатой. Сам седой, а бороды нет, даже усов нет.

– Не раскапываем. Только древних людей раскапываем, узнаем, как они жили.

– Шутишь, да? Как узнаешь, если человек мертвый. Мертвый ничего рассказать не может.

– Горшки видишь, – стал объяснять профессор. – В них молоко было. Это значит, что они коров держали. Баранью ножку положили. Вот и получается, что баранов они тоже держали. Понимаешь, как ты сейчас пасешь, так и они пасли. На этом самом месте... У каждого оружие есть. Раз так много оружия, значит, часто воевали.

– Понял, как они рассказывают, – с достоинством кивнул чабан. – Надо на вещи смотреть и думать. Есть оружие – значит, у них кузнецы были. Горшки стоят – получается, что у них женщины глину копали, потом горшки лепили. Правильно говорю?

– В принципе правильно говоришь. Но почему ты считаешь, что горшки лепили женщины? – заинтересовался профессор.

– А кто же их тогда лепил? – искренне удивился чабан.

– Мужчины.

– Мужчины горшки не лепят, – чабан с недоумением посмотрел на человека, который не понимает таких простых истин. – Горшки лепить не мужское дело. Мужчина серьезными делами должен заниматься.

Профессор не был уверен, что чабан прав, но поскольку историческая наука четкого ответа на вопрос о том, кто лепил горшки две тысячи лет тому назад, не давала, спорить не стал.

– Вот это мужчину похоронили, – продолжал охотно втягиваться в научное исследование чабан.

– Нет, это как раз женщина.

– Неправильно понимаешь, – поправил чабан профессора. – Это мужчина похоронен.

– Почему так думаешь?

– Так ведь сразу видно. Посмотри, оружие у него. Есть оружия – значит воин, джигит. Воевал. У женщин оружия нет. Они хозяйством занимаются, на огороде работают, за детьми смотрят. Оружие мужчина носит. Всегда так было.

– Было да не у всех. Видишь, возле головы зеленый круг лежит? Это бронзовое зеркало. Когда-то блестело, как солнце. От времени бронза окислилась, стала зеленой. Если хорошо почистить, опять блестеть будет.

– Правда, зеркало? Не шутишь?

– Зачем я шутить буду. Мы серьезно разговариваем. В погребениях у женщин часто зеркала встречаются, у мужчин – никогда. У нее на шее еще и бусы есть, они маленькие, отсюда не видно, но есть.

– Мужчине зеркало не нужно, – согласился чабан. – И бусы мужчины тоже не носят. Только зачем женщине оружие? Неправильно это. Что у них за мужчины такие были, если женщинам оружие носить разрешали?

Петя хотел сказать товарищу в кудрявой папахе и с палкой, что это свидетельствует о сильных пережитках матриархата у сарматских племен, но невольно посмотрел на черного волкодава.

Волкодав тут же открыл глаза и тоже посмотрел на Петю, пристально и подозрительно. От этого нехорошего взгляда у парня пропала всякая охота вмешиваться в разговор, и он промолчал.

Профессор тоже решил не вдаваться в дебри археологических теорий и гипотез, которых в этой науке имелось не меньше чем у всякой другой и авторы которых, так же как и в других науках, усердно обвиняли друг друга в невежестве и бездарности.

– Пока мы на этот вопрос окончательно ответить не можем, – сообщил он. – Писать они еще не умели, так что по книгам ничего узнать нельзя. Поэтому и раскапываем, изучаем, как они жили.

– Правильно делаете, – одобрил в основном направление работ экспедиции чабан.

Овцы тем временем, оказавшиеся без присмотра, повели себя нахально и безответственно. Они забирались на раскопанные ранее курганы, бродили там ,и любая могла свалиться в яму. Профессор посчитал нужным предостеречь.

– Ты отгони овец, – посоветовал он. – Упадет какая-нибудь в яму, шею свернет.

Чабан отгонять отару от курганов не стал. Не из-за лени, а из-за своего религиозного мировоззрения.

– Без воли Аллаха ничего не случится, – объяснил он.

Профессор настаивать не стал. В конце концов, это было личным делом чабана. Ну, еще, может быть, Аллаха. Он предупредил и того и другого и этим полностью снял с себя и моральную и материальную ответственность.

– Продай барана, – вернулся он к главной интересовавшей его проблеме.

– Нельзя, – не объясняя причины, снова отказал чабан.

Профессор понимал, что задача стоит перед ним не простая. Но, совсем рядом, разгуливала отара и нельзя было упустить даже малейшей возможности заполучить барана. Тем более, если положить в основу рассуждений религиозные взгляды чабана, появилась здесь отара отнюдь не без воли Аллаха. А поскольку Аллах привел ее сюда, где люди нуждаются в баранине, то за чем же, если не за тем, чтобы эти самые люди могли барана купить. Так что надо было продолжать индивидуальную агитационную работу с чабаном. Профессор это понимал и сделал мудрый ход – на то он и был профессором, чтобы делать мудрые ходы: он пригласил чабана попить чаю.

Кто откажется в жаркий день, да еще в степи, где горячий ветер все время сушит кожу, попить чаю. Это же не вода, которой вообще невозможно напиться: чем больше пьешь, тем больше пить хочется. Чай – другое дело. Попиваешь тепленький, хорошо заваренный чаек маленькими глотками, потеешь понемногу, и кажется тебе, что не так уж и жарко. Нет, чай в степи, когда температура в тени за тридцать – это великое дело. Так что чабан с удовольствием принял приглашение и пошел с профессором к лагерю. Для охраны отары он в помощь Аллаху оставил своего волкодава.

Профессор любил в свободное время сгонять партию-другую в шахматы, и, говоря шахматным языком, своим неожиданным и хитроумным ходом он явно выиграл качество. Чабан из обычного заглянувшего на раскопки человека превратился в гостя. А у хозяина с гостем и разговор другой, и отношения другие. В воздухе опять запахло бараниной.

4

Закончив расчистку Петя с удовольствием осмотрел свою работу: все аккуратно, красиво – полный порядок. И погребение очень Пете нужное: типичное роксоланское. К роксолнам Петя испытывал особую симпатию.

Петя вынул из кармана блокнот, небольшой карандаш, поудобней уселся на лежащую возле могилы землю из засыпки, положил блокнот на колено и стал тщательно все зарисовывать: скелет, оружие посуду... Шеф, конечно, сам сфотографирует, зарисует и опишет. Но это будет его материал. А Петя вел свой дневник раскопок. Для того чтобы в дальнейшем сделать научные выводы надо собирать материал уже сейчас. Лучше всего ни от кого не зависеть, иметь собственные записи. И Петя подробно описывал все погребения, открытые экспедицией. А если у него появлялись какие-нибудь мысли, касающиеся объекта исследования, он и мысли записывал. Шефу все это не особенно нравилось. Он считал Петино занятие несерьезным, посмеивался, но не возражал. А Петя даже на обед иногда опаздывал, оставался зарисовать и описать расчищенное погребение. Хотя обедать Петя любил. Даже очень. Петя вообще любил поесть плотно, так чтобы пустого места в желудке не оставалось.

Лисенко на своем кургане сделал перерыв, и Верочка пришла посмотреть, что делает Петя. Села рядом, опустила ноги в могильную яму.

Петя, не обращая внимания на появление Верочки, старательно дорисовал разлегшийся в могиле скелет, потом все-таки обратил.

– Что это у нас сегодня за делегация баранов? – спросил он. – Ты не знаешь? И товарищ у шефа появился, предводитель этого стада. Длинный, в папахе, с большой палкой. Видела?

– Так ты ведь ничего не знаешь! – обрадовалась Верочка. Она хоть и была отличницей, но как всякая женщина очень любила рассказывать новости. – Это же чабан, он сюда отару привел. Мы ведь только что чуть не купили барана.

– Зачем нам баран? – удивился Петя. – У нас что, своих интеллектуалов не хватает? Он что, будет теперь принимать все важные решения? А что тогда будет делать шеф?

– Интеллектуалов у нас хватает, мяса у нас, Петя, не хватает. Мы этого барана есть будем.

– Как же это мы его есть будем, он ведь живой, – пошутил Петя.

– Ну, его, конечно, сначала зарежут, а потом мы его будем есть, – совершенно серьезно объяснила Верочка. – Но мы его все равно не купили. Чабан не хочет продать. Ему Серафима улыбалась, улыбалась, а он на нее ноль внимания, – не без удовольствия сообщила Верочка. – Теперь шеф его повел к себе в лагерь. Мы все думаем, что он его уговорит, и он продаст нам его.

– Что-то я не совсем понял. Наверно следует считать, что первый "он" – это шеф, второй "он" – это чабан, а третий "он" – баран. Так что ли?

– Совершенно верно.

– Вот теперь все очень понятно. Только, думаю я, что неправильно шеф действует. С чабаном договариваться – никакого смысла.

– С кем же надо договориться? В Элисту, что ли ехать?

– Зачем в Элисту. Ни в какую Элисту ехать не надо. Ты видела здоровенного черного волкодава? Ходит и на всех подозрительно смотрит.

– Видела – очень большая собака с длинным красным языком, спокойная такая, добродушная. Вон она стоит и на овец смотрит.

– Ничего себе добродушная! Это не просто собака, а зверь, специальная порода, обученная за овцами присматривать. Она их круглосуточно охраняет. А зубы у нее видела какие? Во! – развел Петя руки сантиметров на тридцать. – Вот этого волкодава и надо ублажать. Он если не захочет барана отдать – чабан ничего не сделает.

Верочка поверила. Во взаимоотношениях чабан-собака-бараны Верочка совершенно не разбиралась. В этом отношении в ее воспитании и образовании имелся существенный пробел. У нее дома ни о собаках, ни о баранах никогда не говорили, и на факультете она о них тоже ничего не слышала.

– Как его надо ублажать?

– А вот это уж я и не знаю. Ты эту идею шефу подбрось, пусть он посоображает, – коварно предложил Петя. – Уж он что-нибудь придумает... Если вам нужен баран – другого выхода нет. Ну ладно, отвлекла ты меня, Верочка, своими баранами от дела. Ты попробуй помолчать немного, а я поработаю. Мне тут все записать надо. Шеф ведь свои дневники мне не даст, – и он снова взялся за блокнот.

Но Верочка совершенно не намерена была молчать. Не за этим она сюда пришла.

– Как твоя роксоланочка поживает? Классно ты ее, Петя, расчистил, каждая косточка видна, – похвалила она.

– А как же иначе, – подтвердил Петя, не отрываясь от своего занятия. Он и сам знал, что расчистил классно.

– Воинственная была женщина, с мечом ходила.

– Время было такое, суровое и ненадежное, – Петя по-прежнему не отрывался от блокнота. – Это была очень сильная женщина, можно даже сказать – могучая. Меч побольше метра длиной. Чтобы таким тяжелым мечом махать – ту еще силенку иметь надо.

– Интересно... Вроде они сарматы и в то же время – вроде бы совсем не сарматы...

Верочка совершенно безответственно махнула ногой, и немалый ком земли обрушился в яму. Хорошо хоть ничего не задел, ничего не разрушил. Так что науке Верочка никакого ущерба не нанесла. Но могла, ведь, и нанести, а такого Петя допустить не мог.

– А вот этого делать ни в коем случае не следует, – добрым профессорским тоном отчитал он Верочку. – Поаккуратней надо и повнимательней.

– Извини, случайно получилось, – попыталась оправдаться Верочка. – Я сейчас спущусь туда и выброшу.

– Нет, уж ты лучше сиди, – поспешно отказался Петя от сомнительной помощи. – Только ногами не маши, и все будет хорошо.

– Хорошо, буду сидеть, – пообещала Верочка и в целях соблюдения техники безопасности вынула ноги из могилы. – Так кто же они такие твои любимые роксоланы?

– В том то и дело, – тут уж Петя отложил блокнот. – Понимаешь, Ломоносов считал роксолан предками славян. Такая, вот, любопытная история.

– Этих самых?

– Судя по всему – этих самых. Я, видишь ли, недавно прочел работу Ломоносова "Замечание на диссертацию Г.Ф.Миллера "Происхождение имени и народа российского". Читала?

– Нет, как-то не пришлось.

Петя встал, посмотрел на Верочку сверху, прищурился и сразу стал очень похож на шефа.

– Ты непременно прочти, непременно. Очень любопытная работа. Не миллеровская диссертация, Миллер махровый норманист и все его рассуждения – пшено. А рецензия Ломоносова чрезвычайно интересная. Именно в ней он пытается доказать, что роксоланы предки славян.

– А ты считаешь, что это не так? – Верочка понимала, что у Пети вполне может быть свое собственное мнение, отличное от мнения Ломоносова.

– Совершенно верно, считаю, что это далеко не так. Типичное сарматское племя, типичная сарматская культура. К славянам никакого отношения не имеет.

– Петя, но Михаил Васильевич Ломоносов гений, – попыталась урезонить Петю воспитанная в почтительном отношении к авторитетам Верочка.

– Гений, – согласился Петя. Но его в свое время так и не сумели воспитать в достаточно почтительном отношении к авторитетам. – Гений, но здесь он ошибается.

Следует отдать Пете Маркину должное, несмотря на свою бескомпромиссность и высокую принципиальность, он довольно снисходительно отнесся к ошибке Ломоносова и даже попытался оправдать его.

– Понимаешь, – он подошел поближе к Верочке, снял очки и для большей убедительности показал ими на скелет роксоланки, – Ломоносов писал эту работу еще в 1749 году. А в то время, больше двухсот лет тому назад, не было тех данных о роксоланах, да и о славянах, которыми мы сейчас можем воспользоваться. Так что ошибка его вполне закономерна. Мы же, имея сейчас довольно обширный научный аппарат, должны идти дальше.

Верочка подумала, что когда Петя пойдет дальше и станет ученым, он именно таким, занудным тоном будет читать студентам лекции.

– Так кто же они такие?

– Вот тут как раз и надо думать.

– Почти во всех женских захоронениях у них оружие, – вспомнила Верочка. – Это говорит об их довольно своеобразном социальном положении. Крупные пережитки матриархата, – Верочка все же была отличницей.

– Какие уж тут пережитки, – не согласился Петя, – типичный матриархат, я бы сказал – классический, именно такой описан у Энгельса в " Происхождении семьи". Но главное даже не в этом, тут глубже надо копать: эти роксоланы, знаешь ли, очень мне напоминают амазонок. Ты пока никому ничего, тут еще подумать надо. Но очень напоминают.

– Они – амазонки, – глаза у Верочки стали круглыми. – Ой, Петя, это же здорово!

– Все к этому сходится. Но, прошу тебя, пока никому ни слова, – напомнил Петя. – Материала у меня маловато, тут все еще обдумать надо, кое в чем разобраться. Так что говорить об этом вслух сейчас еще рано.

– Петя, ты же меня знаешь.

– Все вы одинаковые, – Петя уже пожалел, что рассказал Верочке об амазонках. Растреплется ведь, а еще многое не продумано...

– Петя, что касается меня – могила!

– Значит, договорились? – приходилось верить. Верочка человек серьезный, может быть и не сболтнет. – Только я очень прошу.

– Конечно, какой разговор... Ой, наши уже начали работать, – спохватилась Верочка. – Как интересно... Мы потом еще поговорим.

– Поговорим, поговорим, – согласился Петя и подумал, что вот так, как сейчас Верочка, когда-то здесь ходили амазонки...

Верочка поспешила к кургану, где студенты снова взялись за лопаты, а Пете, так и не надевшему очки, вдруг показалось, что это вовсе и не Верочка.

Он очень удивился этому и вгляделся повнимательней – точно, не она. По полю шла совершенно незнакомая девушка и не от Пети, а прямо к нему. Рослая и стройная, она была одета в короткий голубой хитон, оставлявший обнаженными колени, мускулистые руки и правое плечо. Слева у бедра, на широком кожаном поясе, висел длинный меч с кольцевидным навершием. В левой же руке она держала небольшой щит в форме полумесяца. "Странная форма для щита", – механически отметил Петя... Отливающие медью волосы были у девушки заплетены в толстую, но не длинную косу. Загорелое лицо, высокий лоб, слегка выступающие скулы, пухлые губы, большие серые глаза и даже стайку веснушек на слегка курносом носике – все это Петя смог хорошо рассмотреть, когда она прошла, не замечая его, буквально в нескольких метрах. Петя хотел подойти к ней, остановить, спросить кто она такая, откуда, что делает здесь? Но не сумел, что-то не давало ему сдвинуться с места.

Девушка остановилась возле рыжего коня. Петя готов был спорить на два дежурства по лагерю, что никакого коня здесь только что не было. А конь, вот он, стоял возле кургана, невысокий, рыженький, с уздечкой на шее, но без стремян. Девушка легко прыгнула ему на спину, где вместо седла лежала какая-то шкура и громко прокричала что-то непонятное. И тут же из-за только вчера раскопанного кургана, который оказался вовсе не раскопанным, а совершенно целым, вылетел на низкорослых лошадках отряд всадниц. Все они, как и первая, были молоды, медноволосы, вооружены короткими копьями и мечами. У некоторых вместо мечей висели у пояса топоры с длинной рукоятью и двумя лезвиями. У каждой за плечами колчан со стрелами и небольшой лук. У всех такие же как у первой щиты в форме полумесяца. Все на взмыленных быстро скачущих конях.

Это же амазонки! – понял вдруг Петя. – Все правильно. Они – роксоланы! Амазонки это самые настоящие роксоланы! – Наши роксоланы – это самые настоящие амазонки! Это же так просто и понятно. – Он захотел подбежать к ним и опять не смог. А всадницы быстро пронеслись мимо кургана, и только облако пыли осталось на том месте, где они только что проскакали.

Петя немного постоял, глядя на облако пыли, потом протер очки, надел их и снова посмотрел на это место. Пыль медленно оседала на землю. То ли здесь действительно только что проскакали амазонки, то ли просто прошелся пыльный вихрь. А невдалеке стояли раскопанные курганы, девчата с Лисенко рыли очередную траншею.

5

По лагерю дежурила в этот день Галя. Среди многих ее достоинств имелось одно такое, которое особенно ценили в экспедиции, где отощавшие за зиму студенты отъедались на обильных казенных харчах: что бы Галя ни приготовила, все у нее получалось отменно вкусно. Те же продукты, те же супы да каши... Когда их варил кто-нибудь другой – конечно же ели, отсутствием аппетита никто не страдал. Но Галя умудрялась их делать такими вкусными, что за уши от миски не оттащишь. Вот такой у нее был талант. Ей бы с этим талантом в повара пойти, больших высот могла бы достигнуть и завидного благополучия. Но не престижная профессия. Вот и пошла в историки, без всякой перспективы на будущее.

Галя легко управилась со своими многочисленными послеобеденными делами и размышляла, что бы приготовить на ужин. Есть помидоры, картошка, лук, подсолнечное масло. Можно приготовить салат. Есть гречка, пшено, вермишель. Можно кашу сварить. И еще яйца есть...

С этими яйцами удивительная история произошла. В Элисте, на удивление археологов, яиц оказалось навалом. Вошли в магазин и оторопели: на прилавке ячейки яиц выставлены, а за прилавком немалый штабель ящиков этих же яиц. В Саратове и позабыли, когда такое в магазине можно было увидеть. В родном и любимом Саратове яиц не было.

Галя как зачарованная подошла к прилавку, взяла яйцо, осмотрела его, взвесила на ладони: яйцо было желтым крупным и тяжелым.

– Отборные, – сообщила она шефу. – В поле хорошую яичницу поджарить – это же прелесть, – и тяжело вздохнула.

– Яйцо – оно везде – яйцо, – рассудила Верочка, имевшая склонность к научным обобщениям.

Профессор и сам понимал, что яйцо продукт полезный и уговаривать его не надо было. Но, в отличии от студентов, умудренный годами и жизненным опытом, он хорошо знал, что такое дефицит, и что такое Выставка достижений народного хозяйства.

– Продаете? – небрежно кивнул он на изобилие, всем своим видом показывая, что нисколько эти яйца его не интересуют, а спрашивает он просто так, из праздного любопытства. Мало ли что могли придумать местные власти, и профессор не хотел ронять свое достоинство, особенно, в присутствии студентов.

– Продаем, – совершенно равнодушно ответила полусонная труженица прилавка, как будто и не она была распорядителем выставленного здесь совершено сказочного великолепия.

Профессор посмотрел на Лисенко, который был постарше других студентов и имел некоторый опыт в приобретении дефицитных продуктов. Но тот пожал плечами, сморщил лицо и развел руками, сообщая таким первобытным способом, что он ничего не понимает. Профессор тоже ничего не понимал. Необходимо было внести ясность в создавшееся положение.

– Прошу прощения, значит вот это можно купить? – осторожно спросил он. Так осторожно, едва касаясь, ощупывают холодную воду в реке пальцами ног, прежде чем войти в нее.

– Можно, – по-прежнему совершенно равнодушно ответила представительница государственной торговли.

Что-то здесь не сходилось. Это же яйца! И их нет! То, что они лежали на прилавке, ничего не значило. Профессор и студенты прекрасно знали, что яиц нет. А если их можно здесь купить, то почему нет очереди, почему никто не покупает? И почему продавщица такая сонная? С подобным дефицитом она должна быть веселой, гордой и немного усталой, должна чувствовать себя королевой и благодетельницей.

Пока профессор размышлял, в чем подвох и где истина, в переговоры с продавщицей вступил Лисенко. Он решил прикинуться дурачком – с дурачка какой спрос.

– А много можно купить? – так это запросто и лихо вопросил он, как будто чуть ли не каждый день покупает много яиц. Хотя он и сам не знал, сколько это, в данном случае, много. Далее чем за три-четыре десятка фантазия его, прочно сдерживаемая устоявшимися представлениями о пустых полках магазинов, явно не заходила.

– Можно...

Несмотря на то, что одна из договаривающихся сторон находилась в некотором нервном возбуждении а другая подремывала изнывая от жары и безделья, контакт вроде бы налаживался.

И тут шефа осенило. Он понял, что по какой-то непонятной причине, яйца здесь действительно продают, а главное, их еще и купить можно. Неизвестным оставалось только одно – сколько можно купить? По сколько яиц дают в одни руки? Нехитрые расчеты показывали, что если дают по десятку на человека, то на восемь десятков они вполне могли рассчитывать. Но ведь можно было сделать и второй заход и, набравшись нахальства, третий... А, может быть, сразу дадут, чем черт не шутит...

– Позвольте, а ящик вы продадите? – отчаянно смело, совершенно не рассчитывая на положительный результат, завернул профессор такое, что вообще-то, находясь в спокойном состоянии, сказать бы не смог.

Работница прилавка проснулась. Она под словом "много" тоже представляла себе не более пяти-шести десятков, а сейчас почувствовала, что эти странные покупатели, помогут ей выполнить чуть ли не недельный план.

– Пожалуйста, – расцвела она улыбкой, еще до конца не веря, что пришла к ней такая удача. – Берите сколько нужно.

Студенты зачарованно смотрели на женщину в белом халате. Это надо же: продавщица улыбается покупателям и говорит давно вышедшие из употребления в просторных магазинных залах удивительные слова: "пожалуйста" и "берите сколько нужно". Работница прилавка как-то сразу похорошела: у нее оказались большие красивые глаза и ямочки на щеках. Солнечная Калмыкия встретила экспедицию самым настоящим чудом! И только повидавший в своей жизни немало разнообразных чудес профессор не растерялся.

– Берем! – что значит профессор! Он тоже не особенно верил в происходящее: то ли сон, то ли наваждение какое-то, но сказал совершенно спокойно, как будто в этой истории ничего особенного не было. – Берем ящик!

Из жадности и от растерянности взяли два ящика. Никак невозможно было не взять, поскольку давали.

Как орда кочевников, которой отдали на разграбление город, помчали археологи по элестинским магазинам. С жадностью и завистью глядели на заполненные продуктами полки и брали все, что там было. Взяли ведро сливочного масла и двадцать бутылок подсолнечного. Погрузили в машину мешок картошки и пять двухкилограммовых пакетов муки, прихватили запас сахара, соли, спичек, перца, лука, вермишели – все, что смогли унести. Завершая свой набег, усталые, но довольные, ввалились в хлебный магазин. Надо было запастись хлебом хоть бы дней на десять – лучше уж черствый хлеб, чем никакого. А гонять каждых три дня машину в Элисту за хлебом было слишком накладно. Так что ввалились с мешками.

В магазине, как и в предыдущем, было пусто. В такую жару жители Элисты по магазинам не ходили, на улице старались не появляться, ждали вечера, когда станет прохладней. Они вели себя так, будто жили в каком-нибудь Гондурасе или на острове Барбадос. А продавщицы маялись от безделья: одна скучала в хлебном отделе, другая в бакалейном.

– Сиеста! – объяснил Петя.

Не надо думать, что Петя знал испанский язык. Просто, как многие прогрессивно настроенные студенты он с большим уважением относился к старине Хэму и черпал из его произведений красивые слова. Такие как "сиеста", "фиеста", "гверилья" и некоторые другие, которые в петином произношении ни сам старина Хэм, ни любимые им кубинцы вероятней всего не поняли бы. Но в Калмыкии, где местное население, как правило, испанским языком не пользовалось, Петя не опасался, что его неправильно поймут.

Лисенко тоже уважал старину Хэма.

– Похоже на это... – подтвердил он. – Но некоторые, не взирая ни на что, ответственно выполняют свой гражданский долг. – Это Лисенко отметил присутствие в магазине продавщиц.

Продавщицы не были знакомы с творчеством Хэмингуэя. Вероятно, местные работники прилавка не особенно внимательно следили за новинками прозы. Во всяком случае, на "сиесту" они не отреагировали.

Шеф, теперь уже не раздумывая, смело подошел к прилавку.

– Нам хлеба, восемьдесят буханок, – объявил он.

Молоденькая продавщица, попавшая в сферу торговли совсем недавно, после окончания школы, равнодушно, без всякого вдохновения, стала выкладывать хлеб на прилавок. Петя раскрыл мешок, а Галя и Лисенко начали укладывать туда буханки. Когда мешок был наполовину полон, Маркин взвалил его на плечи и понес к машине. Лисенко раскрыл второй мешок, и Галя стала заполнять хлебом его. Вскоре явился Петя с новой мешкотарой.

В это время в магазине как-то незаметно появился еще один покупатель. Вроде бы и не вошел, а возник. Выглядел он несколько необычно для знойного элестинского полдня: тяжелый темно-синий костюм, белая рубашка и зеленый галстук с крупным узлом. А на голове темно-синяя же фетровая шляпа с большими, согласно моде, полями.

Тоже приезжий, – определил Лисенко. – Кто же в такую жару кроме приезжего пойдет в магазин. Приезжий или ненормальный. В таком костюме – как в танке, задохнуться можно.