Текст книги "В ожидании рассвета (СИ)"

Автор книги: Мерлин Маркелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

333. Жертвы

– Почки отказали, – сказал сморт исключительно спокойным тоном.

– Что?

– Я всё-таки попытался спасти обоих. Не знаю, сколько она ещё протянет.

Мирт сел на скамью, закрыв лицо руками. Сморт что-то говорил о том, что Мирту лучше не подавать на него в суд, потому что так он подставит сам себя, но тридан его не слушал. «Неизвестно, сколько она ещё протянет» – эти слова гудели в его ушах, как приговор.

Нефрона лежала на столе, всё так же без сознания – и такая же серая.

– Зачем ты на это решилась? – спросил он у неё, безмолвной.

– Я бы лучше спросил: с чего она вообще взяла, что это сработает, – сказал сморт. – Может, даже лучше, что она умрёт и не родит потом таких же тупых магов.

– Пожалуйста, замолчите, – прошептал Мирт.

– А что? Это естественный отбор.

И сморт ушёл. Мирт попытался вслушаться в мысли сморта. Тот был зол, что тридан предпочёл спасать женщину, а не эмбрион. Всё же Мирт не понял, сделал ли сморт всё, что мог, или же оставил попытки ему назло.

Мирт взял со стола целительницы бумагу и самопишущую палочку.

«Рем, тётя Нефрона больше не сможет тебе помогать. Она при смерти: у неё отказали почки. Мне очень жаль, но тебе придётся остаться у демонов или выбираться самостоятельно», – написал он вслепую – коряво, как ворона лапой, и зачем-то поставил на обороте адрес больницы.

«Отправлю письмо на обратном пути», – решил он.

Вдруг в палату ворвался запыхавшийся парень в форме работника суда.

– Здесь есть тридан Мирт? – спросил он.

– Допустим, – напрягся тот.

– Это вам, – клерк вручил Мирту сундучок. – Можно, я буду присутствовать, когда вы его откроете?

– Да, можно… А что это?

– Хотел бы я знать! Эта реликвия лежала в музее почти с самого Начала.

– И… при чём тут я?

– К сундуку прилагалась глиняная табличка, что его надо передать тридану Мирту, который будет в этой больнице, ровно в этот самый день и в этот час… О Тьма! Вы понимаете, что когда писали письмо на табличке, этого здания даже ещё не существовало, не то что вас!

Мирт открыл сундук. Хотел бы он порадоваться историческому моменту вместе с самим гонцом, но ничто сейчас не могло отвлечь его от осознания, что Нефрона вот-вот умрёт. Почему он не отговорил её от той глупости?

Внутри сундука оказались два продолговатых пористых камня и ещё две таблички.

– Прочитайте, я не могу.

– «Мирт, это искусственные почки для Нефроны. Отдай их любому сморту, чтобы ей пересадил. Не бойся. Я всё рассчитал», – прочел гонец. – Подписано буквой «Р». Вторая табличка, видимо, для этого «любого сморта», она на тзин-цо.

– Что за…

Мирт посмотрел на письмо в своей руке, потом на табличку. Снова на письмо. И побежал за врачом-смортом.

* * *

Все вокруг только и говорят о великой силе. Но в чем она? В способности раз в тысячелетие прорвать время, чтобы один судья мог убить другого?

Фарлайт посмотрел на свои руки, гладкокожие, с когтистыми пальцами. Эти руки когда-то снесли ворота в деревне. Они же впечатали в стенку бывшего соратника-сектанта, когда тот был с ним не согласен. Они же держали вырывающуюся Хеду, когда та не хотела отдать свою кровь просто так. Они хватали людей в Цваргхаде и его окрестностях. И они почти не отличаются от тех рук, что были у мага, покинувшего несколько месяцев назад ингвилийскую школу.

Ничего не изменилось, и ничего не изменится. Потому что Тьма умолкла.

Фарлайт поднял в воздух пустую чашку на столе. Что он смог бы сделать с ней того, чего не мог раньше? Расколоть? Расплавить? Всё это может любой маг.

Но они, фраоки, всё время повторяют, что стали с единым целым с самой стихией, из которой был рождён весь мир… И точно так же не могут ничего сделать с этой чашей.

Как пустить эту новую силу на что-то доселе невиданное? Может, хоть раз попробовать созидать, а не разрушать?

За окном стремительно пронёсся какой-то демон, рука Фарлайта дрогнула, и чаша упала на пол, расколовшись на три неравные части. Плоть, душа, дух. У бесправных большая душа, но нет духа. У право имеющих великий дух, но почти нет души. У тех и других есть плоть, им её дали. Ненужный подарок, обуза. Так писал один из магов, живших на заре рождения Тьмы. Его имя история не сохранила… Да какая разница, скоро история закончится вместе с самим миром.

Фарлайт наклонился и поднял осколки. Возможно ли создать четвёртый метод существования? Нет, глупости.

Послышалось покашливание. Фарлайт обернулся и увидел Асага с папками в руках.

– Бэл повелевает вам придумать, откуда взять большое количество энергии.

– Жертва… разве нет?

– Дело в том, что я подсчитал, сколько нужно энергии на то, чтобы отдать необходимый приказ, плюс проколоть четыре тысячи четыреста восемьдесят лет с копеечкой. И, часть всё равно рассеется… Свой скот массово пускать на убой, как вы понимаете, не хочется. Сколько-то мы наберём в тюрьмах, и, конечно, теоретически мы могли бы украсть достаточное количество людей из деревень на границах, но всё равно, получается очень нерентабельный проект…

– Хватит вилять словами, говори прямо! Сколько нужно человек?

– Сто сорок.

– Да, многовато…

– Сто сорок тысяч.

Фарлайт потерял дар речи, а Асаг раскрыл папку и зачитал:

– Сто сорок тысяч человек, или семьдесят тысяч смортов первого ранга, или пятьдесят две тысячи триданов первого ранга, либо пятьдесят…

– А если, допустим, в магах седьмого ранга?

– Счёт пойдёт на сотни.

– А в фраоках?

– В фраоках нельзя считать.

– Боишься?

– Конечно, нет, – усмехнулся Асаг. – Количество энергии во фраоке нам неизвестно, потому что когда единственный раз умер фраок, никто не замерил ту энергию, что осталась после смерти. Вот почему я не могу считать во фраоках.

– Эти сто сорок тысяч человек смогут родиться заново?

– Это вряд ли… Их сожмёт, перемолет, уничтожит, ведь вы не просто убьёте их во время жертвоприношения, а превратите в импульс – сначала иглы, что проколет время, потом своего приказа.

– Чудесно. Они вернутся в лоно нашей матери!

– Прислать горничную, чтобы заменила вам чашу? – вдруг спросил Асаг, указывая на осколки, которые Фарлайт до сих пор держал в руках.

Фарлайт бросил осколки в стену, проследив, чтобы те не разбились, а вошли в камень как нож в масло. Так осколки и остались торчать из стены.

– Вы великий дизайнер, Нергаль, – сказал Асаг с наигранным восхищением. – Могу я позвать вас, когда достроят мой домик в Ашту? Мне пригодится ваше видение интерьера…

– Они будут мне напоминанием, – отозвался Фарлайт. – Чтобы я не забывал, зачем я здесь.

– Кстати о чашах, совсем забыл, – Асаг вынул из сумы горшочки, накрытые тканью. – Ламаш не сможет сегодня с вами отужинать, потому попросил меня передать вам эти яства, чтобы вы, так сказать, продолжали приобщаться к нашей культуре…

Фраок забрал горшочки, приподнял ткань. Сладкий, нежный запах заставил его желудок возжелать приятного переполнения – прямо сейчас, безо всяких ожиданий обеденного часа. Всё же Фарлайту удалось собрать остатки силы воли, чтобы поставить горшки на стол, сдержанно поблагодарить беса, и приказать крови не приливать к животу, а питать мозги.

Он с удивлением обнаружил, что мысль об убийстве ста с лишком тысяч людей волнует его меньше, чем мысль об убийстве сотни. Чем число было больше, тем менее реальным оно становилось в его сознании.

– Послушай, Асаг. А если я предложу, как сделать, чтобы люди сами пришли в то место, где будет открыт портал, это подойдет?

– Можно использовать команду телепатов, но вы сами понимаете, что нашим бесам и без этого есть, чем заняться…

– Без телепатов, без всякой магии.

И Фарлайт изложил план Асагу, вновь восхитившемуся – но на этот раз не поддельно.

Когда бес улетел, Фарлайт схватил горшки и подбежал к окну, чтобы выплеснуть их содержимое, но в самый последний момент остановился, подумал, закрыл окно шторой и сожрал всю еду в один присест.

* * *

Лефрей Весёлый, клерк, приехавший в очередную деревню за данью и отчётом, вновь обнаружил лишь пустые дворы. Не было даже животных в загонах. Сундуки в домах опустели, не нашлось ни одежды, ни даже утвари на кухнях.

Уже через несколько часов здесь была команда магов-следователей. Тридан с улыбкой смотрел за их работой: маги смешно щурились и, вытянув руки, бродили туда-сюда как лунатики.

– Выглядит так, будто они ушли сами, – сказал наконец старший следователь. – Даже без принуждения ментальным колдовством любого вида.

Лефрей кивнул и направился в ближайший дом, под предлогом поиска чего-нибудь полезного для магов.

В спальне того дома было пять коек, но здесь могли спать хоть десять, хоть пятнадцать человек по очереди. В деревнях это не было редкостью. В этих землях люди редко умели строить толковые дома, вот и жили скопом. Под одной из кроватей нашлась несуразная соломенная кукла. Тридан прихватил её с собой, придумывая, как сбагрить новый товар на рынке. «Сувенир из мертвой деревни! Только в одном экземпляре!» А почему только в одном, кстати? Найдется и еще что-нибудь.

Лефрей обшарил следующие несколько домов. Сумка его наполнилась забытыми игрушками, гребнями, чашками, тотемами, и Лефрей полез в подпол в поисках подходяего мешка.

Там, в расползающемся от дряхлости кресле, обнаружился старик. Лефрей подумал было, что тот мёртв, только не успел раствориться во Тьме; но тот вдруг шевельнулся, когда мародёр подошёл ближе.

В свете крошечной сферы морщины на лице старика казались глубже, чем трещины Лаитормской долины.

– Где все? – спросил тридан. Старик открыл глаза и, увидев полумесяца на медальоне незнакомца, проскрипел:

– Я ничего не скажу.

Тридан мягко проник в сознание старика, внушая, что всем селянам грозит страшная опасность, если право имеющие не придут к ним на помощь. Старик недолго держал оборону – меньше минуты.

– Парень из Срединной земли их увёл.

– Как его звали?

– Не помню… Говорил со старейшиной нашим… Потом все за ним пошли, жить в новом месте.

– А ты что не пошёл?

– Куда ж мне? Помру на своей земле. Так решил.

Тридан вернулся к магам, но те уже знали больше его самого.

– Послали телепатию из суда, – сказал Лефрею следователь. – По слухам, Гардакар хочет основать колонию за краем мира, во Мгле. Всем, кто согласен переселиться, он даёт права.

– Нонсенс, – выдохнул тридан. – Что, теперь любой козопас может быть с правами, как вы и я? А кто будет платить налоги? Так нельзя!

– Единственное право, что мы им давали – селиться, где хотят, и они им воспользовались, – заметил маг.

– Так потому что никто не ожидал, что они смогут сняться с места вот так, целыми деревнями, всё бросить… Теперь у них отберут и это право, уж я позабочусь.

– Лично меня больше интересует сама идея колонии за краем мира. Как демоны до такого додумались?

– А почему бы и нет. Срединники зажаты меж четырёх областей. Расширяться им некуда… Может, они нашли способ, как выживать во Мгле.

* * *

– А потом мы сделаем заявление, что в нашем великом проекте – поселении во Мгле – что-то пошло не так, и все колонисты погибли. Даже траур объявим, – объяснял Гардакару Асаг. – Этих людей никто не будет искать.

– Гениально, – сказал судья-демон. – Голова у нового фраока варит будь здоров. Я в нём не ошибся.

* * *

– Тьма, – прошептал Фарлайт. – Если и это будет зря… Это же всё ради тебя. Чтобы освободить тебя от оков плоти… Мой первый шаг, первый подрубленный столб материи…

Штора на окне шелохнулась.

– Нередко увидишь фраока на коленях, – сказала Нинур.

– Как сделать так, чтобы посетители не могли являться ко мне без приглашения? – спросил Фарлайт, не поднимаясь с пола. – Моя комната превратилась в проходной двор.

– Да к тебе никто и не приходит. Ламаш с Асагом – те только по делу, а для меня можно сделать исключение.

– Ответь на вопрос! Или мне заколотить окно? Посадить на карниз тат-хтара с дубиной?

– Подкуплю твоего тат-хтара, и меня пропустит, и доски дубиной сломает, – бесовица улыбнулась. Она взяла в руки один из горшочков на окне. – А я гляжу, ты не прислушался к моему совету? Насчёт еды, что приносит Ламаш…

Фарлайт вспылил. Он вскочил на ноги, метнулся к непрошеной посетительнице и втащил её в комнату за связанные коконом ноги. Та сама не ожидала такого поворота событий и засмеялась. Фраок же не был настроен на веселье.

– Я знаю, зачем ты прилетаешь, – выпалил он. – Что ж, я выполню твоё желание.

Фарлайт, не найдя в спешке конец этого длинного полотна, за которое можно было бы потянуть, чтобы распеленать бесовицу, потянулся за кинжалом. Надо же, это тот самый кинжал Мирта… Он пережил нападение в Лаиторме, суд и даже превращальный шкаф. Мирт до сих пор его, наверное, ищет.

Нинур поняла, к чему всё идёт, и спокойно сказала:

– Всё, поиграли, и хватит. Ты меня убедил, что способен на действия.

– Что, расхотела? Поздно!

Бесовица, чего Фарлайт не ожидал, вдруг укусила его за руку, встрепенулась, взмахнула крыльями. Фарлайт не успел даже подумать, продолжает ли Нинур с ним играть, или она и вправду «расхотела», и рассёк одежды бесовицы – от груди до колен.

В комнате повисло молчание.

– Дай мне что-нибудь прикрыться, – сказала Нинур и, глядя на растерянного Фарлайта, уточнила: – вон, штору хотя бы сними…

Через минуту она уже летела прочь, завёрнутая в штору, а Фарлайт всё никак не мог избавиться от омерзительного воспоминания. Теперь он понял, что все байки о том, что горничные замотаны в тряпки как младенцы, чтобы не бегать по своим делам – ложны. Они же уродки, сущие уродки ниже пояса…

Фарлайт уткнулся в книжку – что-то скучно-художественное о «славных» деяниях беса Умвиоха в смортских землях. На страницах ему то и дело мерещились вместо букв кривые, когда-то сломанные-переломанные и неправильно сросшиеся, оплывшие обрубки.

«Ты милый», – сказал в его голове голос Нинур. Надо же, «милый». А он о ней – «уродка»… Но что же это, неужто совесть?

Фарлайту не нравилось это чувство.

Он полетел к Асагу.

– Где живёт Нинур?

– Там же, где и другие горничные, а что?

– И где живут горничные?

– Нижний этаж башни, соседней с твоей. Но зачем…

Фарлайт уже исчез.

Множество штор, ламбрекенов – абсолютно ненужных, зато красивых – вот что такое была комната горничных. Ткань била Фарлайта по лицу, крылья то и дело цеплялись за рюши, и он возненавидел эту комнату уже через несколько шагов.

Откинув очередную завесу, он наткнулся на незнакомую бесовицу. Та сидела на круглом стульчике перед зеркалом и наводила красоту с пудреницей и кисточкой в руках.

– Привет, – сказала ему та, широко улыбнувшись. Фарлайт, позабыв о приличиях, уставился на её замотанные ноги, гадая: у этой всё так же плохо, как у его знакомой, или лучше.

– Нинур здесь? – спросил он.

– Если не работает, то здесь. А что? Она что-то испортила? Нагрубила?

– Нет.

– Вы говорите прямо, мы её накажем, если что…

– Да не провинилась она!

И Фарлайт потащился дальше, сражаясь с драпировкой.

Он нашёл Нинур в дальнем углу тканевого лабиринта. Та уже почти запеленалась заново.

– Неожиданно, – проговорила Нинур. – Неужто ты прилетел извиниться?

Фарлайт открыл рот, но слова, которые он собирался сказать, не слетели с языка. Тогда он сказал:

– Я прилетел спросить: вы как поссать-посрать садитесь, с такими-то ногами?

– А мы не садимся, мы парим над сортирной дыркой, – невозмутимо ответила бесовица.

– Я должен был догадаться.

Они помолчали.

– Это всё?

– Ага.

Обратный путь оказался куда короче.

* * *

– Мне не нравится твоё выражение лица, – сказал Ламаш, когда они с Фарлайтом добрались до нужного места в пустыне. Оба они были облачены в белые ритуальные одежды, с косами наперевес. Внизу морем стелилось огромное столпотворение: всюду люди, до самого горизонта на все стороны света, со скарбом и зверьём.

– Я должен научиться делать такую же каменную морду, как Каинах?

– Такой морде, как у него, никому не научиться, – усмехнулся Ламаш. – Кстати, в такой-то толпе он нас точно не слышит, как думаешь?

Фарлайт не ответил.

– А правда, что ты состоял в секте, которая хотела всех убить?

– Освободить и уничтожить – разные вещи.

– Одно и то же. Они станут переработанной энергией, а потом уйдут в никуда. Что было до творения? Такое же ничто.

– Тогда было не такое ничто. Была Тьма. Вот она была тем ничем.

– А стала всем.

– И была всем.

– Так она была ничем или всем?

– Давай не будем, – отрезал Фарлайт. – Ненавижу пустые философские споры.

– Потому что тебе нечего ответить, – заметил Ламаш.

– Есть, но я экономлю своё время и силы.

Фарлайт решил не говорить Ламашу, что в последнее время он и вовсе начал крупно сомневаться в своих старых верованиях… после того, как Тьма покинула его. Та старая уверенность начала казаться ему такой же несуразной, как искорёженные ноги Нинур.

– Портал открылся!

Людское море заволновалось.

Неподалёку от Ламаша с Фарлайтом завис в воздухе Каинах. Он поманил Фарлайта к себе рукой.

– Я почувствовал твоё сомнение, – сказал он. – И я его понимаю. Когда-то я был таким же. Но теперь я смотрю на них не то что как на скот, а как на пыль под ногами. Ты ведь не запоминаешь каждую пылинку? А их, людей, я повидал больше, чем ты топтал пылинок. Я участвовал в стойких войнах, столько раз убивал – ради правосудия, крови или развлечения… Этих всего-то сто сорок четыре тысячи, такая мелочь пред ликом вечности. Вот что я тебе скажу: не сомневайся. Просто делай свою работу. Это нам всем на благо. В конце концов, разве не ты сам всё это придумал?

– Разве ты сам ничего не чувствуешь, Каинах?

– Чувствую. Восторг от предстоящей работы.

И древний фраок оставил Фарлайта. Придумывая этот план, тот просто не думал, что ему самому придётся стать одним из исполнителей.

Исполнителем бойни. Массовая смерть хороша только в воображении. Там она была актом искусства. Фарлайт пока что слишком хорошо помнил драку в кабинете судьи Норшала Змееносца, с той вонью и грязью, что её сопровождали. В той драке не было ни капли эстетики, которой Фарлайт наделял смерть.

А та всеобщая смерть, о которой говорил Ламаш… её он уж точно не видел бойней. Фарлайт представлял её как одновременное исчезновение. Будто во всём мире мгновенно погас свет, и наступили всеобщая тишина и благодать. Убийство же судей, которое он планировал, могло оказаться кровавым, но та грязь была оправданной, как следствие наказания виновных. Причём их было всего пятеро.

Какой-то его части и вправду было жаль всех этих людей внизу, когда он начинал рассматривать их не как единый организм под названием «толпа», а как большое количество отдельных личностей. Но он резво запинывал эту часть себя, как только она осмеливалась вынырнуть из подсознания в сознание, не давал себе признаться в собственной жалости. Это чувство было для него синонимом слабости, ничтожности. Видно, его и почувствовал Каинах…

У Фарлайта закружилась голова и он начал терять высоту. «Неужто я настолько расклеился?» – подумал он, но вдруг увидел, что Ламаш тоже снижается – неловко, неуклюже, хватая руками воздух.

Небо с оглушающим грохотом расколола огромная трещина. Фарлайт, полный благоговеющего ужаса, решил, что Тьма наконец смогла со всем покончить и без его участия, что она ставит точку в существовании плоти. Позвоночник пробило резкой болью. Фарлайт вытянулся, как струна, вскрикнул и всё-таки рухнул вниз; но низа уже не было, как и верха вместе со сторонами света, были только разваливающиеся стены бытия и крики, крики, крики.

Боль тянула Фарлайта и одновременно сжимала, все его конечности свело судорогой, а грудь сдавило. Он прощался с жизнью, но без той радости, которой мог когда-то ожидать; им завладевало только одно желание – скорей бы всё закончилось, а вокруг в вихре проносились странные картины. Вон его родственники, давно почившие, а вон вполне живой (пока живой?) Ламаш. Вон его школьные недруги, «Защитники чистой Тьмы» и почему-то Нинур. Мелькнула, кажется, Нефрона – она была на дне колодца длиной в тысячу миль, а сверху ей светила одинокая мерцалка. Фарлайт понял, что он и есть эта мерцалка, неужто он умер, и теперь светит всем с неба? Какая незавидная судьба, стать светильником для тех, кто топчет землю…

Фарлайт свалился людям на головы, накрывая их крыльями. Он попытался подняться, упираясь в человеческую массу, но та шевелилась, тоже намеренная восстановить равновесие, и Фарлайт упал снова. Он заметил, что купол над головой опять склеился воедино – из миллиона осколков.

– Прошли через время, сейчас откроется второй, – крикнул ему Каинах, перекрикивая гул ветра. А ветер здесь был бешеный: древний фраок еле держался в воздухе, но достоинство не позволяло ему упасть на людей. «Наверное, сам не в силах даже телепатировать», – успел подумать Фарлайт, когда мир вокруг опять скрутило.

Он уж было приготовился к новой боли, но на этот раз движение через прокол прошло более гладко. Всё-таки рвать пространство проще, чем время. Не успел Фарлайт моргнуть, как воронка схлынула. Ему даже сначала подумалось, что портал не удался – мир вокруг ничем не отличался от того, что был до воронки.

– Вставай! – послышался приказ Каинаха. Фарлайт еле поднялся, расправив крылья, но их тут же надуло, как два паруса, ноги фраока оторвались от земли и его потащило по людям, как перекати-поле.

Каинах вернул компаньона на место взмахом руки.

«Осторожней», – сказал он, на этот раз телепатией.

Фарлайт до сих пор не мог очухаться. Ветер снова потащил его, и снова Каинаху пришлось вмешаться. Фарлайт не чувствовал себя опозоренным, его одолел восторг от осознания того, в каком великом действе ему довелось участвовать: демоны перенесли через сотни веков и миль почти полторы сотни тысяч человек, несколько фраоков и, если верить Ламашу, несколько тонн оборудования… Фарлайт даже не понял, что эту эмоцию ему подкинул Каинах.

«Если что – представляй, будто люди – цветы, а тебе надо срезать бутоны», – телепатировал ему Каинах и полетел вытаскивать другого фраока из-под людского нагромождения.

«Цветы приятно пахнут, а не воняют», – подумал ему Фарлайт, но Каинах не ответил.

* * *

Фарлайт срезал уже несколько сотен бутонов, когда счёт Ламаша перевалил за тысячу – тот не уставал сообщать ему о своих успехах. Когда они оказывались рядом, Ламаш начинал действовать так изощрённо, насколько ему хватало воображения, он резал людей так и эдак, и разрывал их магией, и принуждал их убивать друг друга, беря под контроль, как марионетки. Ещё больше людей задавили друг друга сами, пытаясь спастись бегством – когда поняли, что происходит.

На дне долины уже плескалось алое море, и Фарлайт, вдруг потеряв контроль, ринулся вниз и начал лакать. Он услышал сквозь вой ветра, как хохочет Ламаш, довольный зрелищем. Тот приземлился рядом и тоже прильнул к кровавому морю, как вдруг в их головах раздался голос Каинаха: «Сначала работа, пир потом!»

Ламаш повиновался и полетел туда, где, как ему показалось, были ближайшие живые люди, но Фарлайт не мог остановиться, он пил алую энергию и опять начал терять сознание от избытка. Меж сном и явью ему виделось колышащееся маревопод небесами – отходящие души людей. Что-то удерживало их, не давало улететь далеко или раствориться. Трое фраоков сбивали их в единую стаю, чтобы потом было удобнее пропустить поток душ в новый временной прокол. А ещё выше клубилась первозданная Тьма.

Фарлайта начало тошнить, но он продолжал пить, пить – и всё-таки потерял связь с бытием.

* * *

Новое видение было необычайно ясным, более чётким, чем могла быть реальность. Снова гора тел: но на этот раз живых, только бессознательных. То и дело открывались воронки порталов, из которых выходил то маг, то кшатри, то сморт с человеком на руках, потом сбрасывая новое тело к остальным.

– Думаю, хватит, – сказал маг, когда за его спиной схлопнулась очередная воронка. Да это же Норшал! Молодой, и ещё без змеи на шее.

– Мало. Нужно больше материала, – отозвался сморт. Этот голос показался бесплотному наблюдателю смутно знакомым.

– Тебе всегда мало, Энки! Смотри, а то на Земле совсем людей не останется! – рассмеялся… то ли маг, то ли сморт, Фарлайт не понял этого.

– Я всегда беру ровно столько, сколько нужно.

– Вот этого сделаем таким, как я! – воскликнул тридан, которого Фарлайт поначалу было не заметил. Тридан разглядывал чьё-то лицо в куче тел. – Столько чувственности, столько эстетического видения…

Он провёл рукой перед лицом человека. Тот открыл глаза и что-то прошептал.

– Ты мог бы заняться любовью со своей сестрой? – спросил тридан.

Фарлайт не расслышал ответа человека, но, видно, тот был отрицательным, потому что магосморт вновь расхохотался:

– Всё, в брак его!

– О, не торопись, – мягко сказал тридан. – А мог бы ты продать собственную мать, если бы тебе в том была нужда?

И опять человек ответил отрицательно.

– Да однозначно в утиль! – бесновался радостный магосморт.

– Да подожди. А мог бы ты… – и тридан прошепталчто-то человеку на ухо.

Тот дал третий ответ, и у магосморта чуть глаза не вылезли на лоб от восторга.

– Я же говорил, – усмехнулся тридан. – Он подойдёт. Уже на пути к становлению человеком высшего порядка, человеком-выше-морали.

Они вытащили парня из нагромождения тел и отнесли к другой куче, поменьше.

* * *

…Новый осколок витража.

На этот раз сморт склоняется над телом, лежащим на столе.

– Проснись, новый человек. Я Энки, твой создатель.

А на соседних столах корчатся массы уму непостижимых форм, когда-то бывшие людьми.

* * *

…но всё снова исчезает, чтобы опять явить его взору Энки… скорее, уже что-то промежуточное между Энки и Ирмитзинэ в большом зале с пятью столами.

– Это всё было ошибкой, страшной ошибкой… Мы зашли слишком далеко. И это моя вина.

– Знаем мы вас, – отвечает магосморт – уже с хвостом и двумя пастями на запястьях. – Вслух раскаиваетесь, а про себя – хохочете над нами.

– Клянусь, что говорю искренне. В знак покаяния я отрекаюсь от старого имени. Отныне зовите меня просто Ир'ми'тзин'э (прим. автора: «старший/ая из мастеров» на тзин-цо)…Тот, кто творил старое безумие, умрёт вместе с именем.

– Этого мало.

– Я обещаю больше не заниматься творением… по крайней мере больше, чем в бытовых масштабах.

– Оборудование ваше я всё конфискую, – строго говорит магосморт.

– А я убью всех уродов, – вторит ему маг Норшал.

– Разве они сами заслужили это? – спрашивает Энки-Ирмитзинэ.

– Они просят меня о смерти одним только своим видом.

– Оставьте хотя бы тех, что более-менее сносные…

– Не беспокойтесь, мы уж сможем отличить искусство от уродства, – говорит магосморт Гардакар, и пасти на его запястьях – признанные искусством – расплываются в довольной улыбке.

* * *

Фарлайт очнулся оттого, что чуть не захлебнулся, скатившись в беспамятстве в кровавое озеро с нагромождения тел. Рядом не было никого живого: Ламаш и те трое фраоков-пастухов уже переместились в другое место, сгоняя души ближе к месту будущего лаитормского суда.

Он подобрал косу и пошёл туда, откуда слышались далёкие мысли фраоков, взбудораженные бойней и оттого громкие. Фарлайт пошатывался, будто криалинщик под своим зельем, иногда чуть не падал оттого, что споткнулся об очередное тело.

На поверхности кровавого моря колыхались водорослями длинные волосы. Фарлайт поднял лицо к небу, ожидая то ли могучего гласа с похвалой за свершенное очищение, то ли дождя, что мог бы смыть с него липкую тёмную жидкость, бежавшую раньше по рекам человеческих вен. Вверху был только гудящий, клубящийся хаос незавершенного творения. Тогда Фарлайт опустил свой взор, к бледным островам из тел, возвышавшихся то тут, то там – с печатями ужаса на лицах. Ведь это он даровал им такую посмертную печать… Он ведь, правда? Он придумал, он исполнил. В чистоте не осталась ни совесть, ни руки.

Восторг от «срезания бутонов», наведённый Каинахом, улетучился вместе с самим древним фраоком, и Фарлайт остался наедине с настоящими своими чувствами. Он вспомнил старые мысли, что вонзались в его былую уверенность после бойни в норшаловом кабинете: вон тот парень – чей-то брат, чей-то сын… Но его быстро забрали на суд и бросили в превращальный шкаф, и те мысли так и остались где-то на периферии сознания – чтобы вернуться сегодня, со стократной силой.

Фарлайт закрыл лицо ладонями, спрятав от себя мёртвый пейзаж. Воздух врывался в его лёгкие со всхлипывающим хрипом. И ещё одна старая мысль, на этот раз, претерпевшая перемену: смерть хороша, пока ты не смотришь ей в лица. Не в лицо, а лица. Потому что лицо смерти было чёрным покойным лоном, а лица – искажённые, пустоглазые, с приоткрытыми ртами.

Почему-то на него накатила уверенность, что и его собственное лицо теперь такое же, как у мертвецов, тогда Фарлайт наклонился к морю в поисках своего отражения, но не нашёл его.

– У меня нет лица, – прошептал он. – Меня самого больше нет?

Когда-то Фарлайт неистово желал пустоты, но сейчас он воззрился в её недра, надеясь, что оттуда вот-вот откликнется Нечто… И это Нечто вернёт его самому себе.

Демон щурился в пустоту до рези в глазах. Он мучил своё энергетическое облако, но то нащупывало лишь смерть. Он напрягал уши – пока ему не показалось, что те оглохли уже от воя вихрей первородного хаоса, и теперь способны слышать только его эхо, бесконечно повторяющееся в памяти. Ниоткуда ему не было ответа; и тогда он дал его себе сам: воплем, более диким, чем крики всех его жертв вместе взятые.

«Что это было?!» – чужие мысли показались лишними во всеобщем воинственном вопле. Был ещё кто-то живой – под кровью, под телами, под землёй!

Фарлайт выдернул наверх затаившуюся жертву – магическим рывком. Это был грязнющий пацан. Трубка, через которую он дышал, упала в алое море. Демон швырнул мальчишку на землю и поудобнее перехватил косу, чтобы замахнуться.

– Дядя Фарлайт!

Коса чуть не выпала из рук. Кто это? Сморт, первый ранг…

– Рем? – и тут же другой вопрос: – Как ты меня узнал? Я же…

– Ваши волосы. Когда я вылил на вас воду в Пиминне, они были такие же… и губы… и это… в общем, узнал.

Вокруг лежали тысячи мёртвых тел, а они просто говорили о волосах. На лице Рема читалась радость, он явно решил, что Фарлайт прибыл к нему в составе армии спасения.

– Что ты тут делаешь?

– Прячусь… Помните, вы меня отругали, что я не прокопался под вашей сеткой? Я с тех пор только этому и учился, копать…

– И закопался сейчас, а дышал через трубку, – закончил Фарлайт. – Я не о том. Что ты тут делаешь? Тут же были одни люди? А ты вообще должен стоять коленками на камнях где-нибудь в саотимской школе…

– Я оттуда сбежал. Сначала хотел вернуться домой… Попал в какую-то деревню, а оттуда все люди собрались в новое место во Мгле, и я пошёл со всеми… по-другому оттуда было не выбраться.

– Зря ты сбежал из школы, Рем, – сказал Фарлайт, делая шаг ему навстречу. – Видишь, как плохо это заканчивается.

Рем вдруг всё понял.