Текст книги "Телохранитель"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
– Да, конечно! – кивнул Джейстон.
Через год Рэй уже был членом юношеской команды округа по стрельбе. Дальше этого дело не пошло, и в сборную штата он не попал – по словам тренера, сам был виноват: при том, что способности к стрельбе он имел несомненные, не хватало у него той «конкурентной жилки», стремления победить во что бы то ни стало, которая необходима каждому настоящему спортсмену.
И действительно, ему просто нравилось стрелять, если и хотелось научиться делать это как можно лучше, то не для того, чтобы кого-то превзойти, а исключительно для себя самого.
К концу школы дальнейшая жизнь Рэя, казалось, была уже расписана на годы вперед. Университет, работа – потом, скорее всего, какое-то второе высшее образование, снова работа…
Чем дальше, тем чаще Рэй задумывался о том, кем он хочет стать, и не мог найти ответ. Инженер? Но к технике, не считая пистолетов, его никогда не тянуло. Врач? Б-рр, от одного воспоминания о больничном запахе становилось не по себе. Программист? Юрист? Менеджер? Мысль об этом не находила в его душе отклика.
Так он и сказал Рамсфорду, когда тот незадолго до выпускных экзаменов позвал его к себе в кабинет и спросил, что он намерен делать дальше.
Сказать честно, что он предпочел бы год-другой где-нибудь поработать или просто посмотреть мир и лишь потом выбирать, чем заняться в жизни, Рэй не осмелился – не хотел разочаровывать сенатора. Понятно было, что вопрос «Что ты намерен делать?» на самом деле означает «Где ты хочешь продолжить обучение?»
– Ну что ж, – кивнул Рамсфрод, – я думаю, тебе для начала стоит получить степень бакалавра искусств и гуманитарных наук. Она может стать «стартовой площадкой» для многих специальностей, от адвоката до политолога и журналиста; а за четыре года учебы ты, я надеюсь, поймешь, что именно тебе ближе.
– Да, сэр, – единственное, что нашел ответить Рэй.
– Я бы посоветовал Гарвард. Тем более что он достаточно близко, чтобы ты мог приезжать домой на уик-энды.
Возможно, вопреки воле самого сенатора, это прозвучало не как пожелание, а как приказ.
Тяжелее всех переживала его отъезд Ри – ходила кислая, спорила и вредничала по любому поводу. Сам же Рэй, с нетерпением предвкушая новые впечатления, переживал куда меньше.
В последний вечер перед отъездом, когда он зашел поцеловать Ри на ночь, то увидел, что она лежит носом к стене, свернувшись в клубочек. Развернул силком к себе – глаза у нее были мокрые и красные.
– Ты чего?! – Догадаться о причине на самом деле было нетрудно.
– Завтра вечером тебя уже не будет… – она вцепилась в его руку, прижала к мокрой горячей щеке. – Не хочу-у!
– Брось ты, я же в пятницу приеду, – рассмеялся Рэй.
– Да-а, это целая неделя почти! И потом ты снова уедешь…
Учеба давалась Рэю легко. Постепенно он оброс знакомыми и приятелями, даже закрутил роман с девушкой-старшекурсницей, но быстро с ней разошелся: ее не устраивала его «удручающая буржуазность», ему же не нравились ее богемные привычки, в том числе пристрастие к ЛСД. Но чем дальше тем чаще он задумывался: а что будет потом? Работа в какой-нибудь адвокатской конторе? Или в одном из многочисленных правительственных офисов? Такие направления, как социология и политология, его не привлекали совершенно, лингвистика или философия – тем более.
В глубине души он порой завидовал своему соседу по общежитию – «потомственному юристу», как тот сам себя именовал, уже с первого курса твердо зная, что рано или поздно станет партнером в адвокатской конторе в Лас-Вегасе, основанной еще его дедом, и будет специализироваться по корпоративному праву.
Самому же Рэю из всего, что приходило в голову, наиболее привлекательной казалась журналистика. Он поделился своими мыслями с Рамсфордом – тот без особого энтузиазма пожал плечами и сказал, что лично ему профессия юриста кажется более перспективной. Посоветовал на каникулах поработать в какой-нибудь газете, посмотреть на жизнь журналистов, так сказать, изнутри.
Рэй уже заканчивал первый курс, когда, приехав домой на очередной уик-энд, узнал, что Джейстон увольняется.
В первый момент, услышав это, он опешил. Джейстон? Нет, чепуха, быть такого не может! Но все оказалось правдой, Джейстон действительно собирался уехать в Чикаго, где жила его сестра с двумя сыновьями-погодками. С мужем она давно развелась и растила мальчиков одна; была опытным бухгалтером, неплохо зарабатывала. Но начало барахлить сердце… нет, она ни о чем не просила – Джейстон сам понял, что должен быть ближе к ней. И уехал. Как-то очень быстро и внезапно – прошло несколько недель с его отъезда, а Рэю все еще не верилось, и, когда к дому подъезжала машина сенатора, он по инерции искал глазами среди выходивших из нее людей знакомую худощавую фигуру.
Иногда они созванивались; Джейстон возглавлял охрану Чикагского филиала Первого Национального банка; жизнью вроде бы был доволен, звал в гости.
Рэй с удовольствием бы съездил, но как-то все не складывалось. После третьего курса совсем было собрался, но Ри заболела корью, и он почти две недели просидел с ней, пока она изнывала от предписанного ей постельного режима и злилась на весь белый свет. В самом деле – большего свинства, чем заболеть именно в каникулы, трудно себе представить!
Чем дальше тем больше Рэй укреплялся в своем намерении стать журналистом. Со второго курса он подрабатывал в газете «Рочестер Монитор» и был там на хорошем счету, некоторые его заметки шли в печать почти без правки.
Он до сих пор отчетливо помнил тот декабрьский день, который стал поворотным в его жизни…
До Рождества оставалось меньше двух недель. Выпал снег, лежал и сверкал на солнце, даже в аудитории, казалось, пахло морозной свежестью.
Телефон зазвонил в полдень, во время лекции по истории литературы. К Рэю возмущенно обернулись сразу несколько соседей, и он мысленно обругал себя: как можно было забыть его выключить?!
Нажал кнопку, подумал: «Ри, небось. Интересно, что там у нее загорелось?», сказал: – Алло? – но в трубке отозвался незнакомый женский голос:
– Здравствуйте, Рэй, меня зовут Ребекка. Я сестра Генри Джейстона.
– Да, здравствуйте! – Он машинально улыбнулся, но сердце тревожно забилось. – А…
– Генри умер, – перебила женщина. – Похороны в среду.
– Как? – вырвалось у Рэя, он подумал, что ослышался – не может такого быть, они с Джейстоном разговаривали всего неделю назад!
Но Ребекка поняла вопрос буквально и ответила:
– Его убили.
Джейстон оказался случайной жертвой случайного ограбления – зашел по дороге с работы купить мороженого и как раз расплачивался за него, когда распахнулась дверь и с криком: «Всем стоять, не двигаться!» в магазин вбежали два подростка с пистолетами.
Они пару раз пальнули в потолок, подбежали к кассиру, заорали: «Выгребай деньги, ну!» Потом один из них вдруг обернулся и выстрелил в Джейстона. Зачем, почему – возможно, он и сам этого не знал. Второй крикнул: «Ты что, мудила?!», схватил его за руку, и оба рванулись к выходу. Но убежать им не удалось – когда они выскочили за дверь, к магазину уже подъехала полицейская машина…
Отпевание… похороны… поминки…
Рэй никого здесь не знал и молча стоял у окна, порой ловя на себе любопытные взгляды. Вокруг ходили, разговаривали, что-то пили и ели мужчины и женщины в темной одежде, некоторые – в полицейской форме; слышались обрывки фраз: «эти наркоманы совсем распоясались… не повезло…» Ребекка сидела на диване посреди комнаты и снова и снова рассказывала, как умер Джейстон – ночью, в больнице, после операции.
Пулю удалось извлечь, но врачи сразу предупредили, что положение остается крайне тяжелым. Сестру пустили к нему в палату.
Порой он ненадолго приходил в себя – узнавал ее, бормотал: «Бекки… Бекки…»; один раз сказал довольно внятно: «Я мог выстрелить, но… ребенок… глупо… глупо как…» Потом он вроде бы заснул, Ребекка тоже задремала и очнулась от тревожного звона, похожего на вой сирены: остановка сердца. Прибежали медики, вытолкали ее из палаты, но сделать уже ничего не смогли…
Ее собеседники сочувственно кивали, отходили, но стоило кому-то сесть на диван, и она снова начинала рассказывать ту же историю с самого начала, через каждые несколько слов повторяя «Генри… Генри…», и Рэю приходилось вспоминать, о ком она говорит – он не привык звать Джейстона по имени.
Ему хотелось побыстрее уйти, но уходить первым было как-то неудобно. В комнате удушающе пахло тяжелыми приторными духами, от этого запаха Рэя начало подташнивать, и он вышел на балкон. Там и нашел его один из племянников Джейстона – должно быть, ему было лет десять, но из-за траурного темного костюмчика он казался куда младше и беззащитнее.
Подошел, спросил:
– Вы Рэй, да? – и выразительно взглянул на его изуродованную левую руку.
– Да.
– Дядя Генри про вас рассказывал, говорил, что вы очень храбрый.
Рэй стиснул зубы – почему-то именно сейчас, впервые за весь день, к глазам подступили слезы – притянул мальчика к себе и погладил по затылку.
– Твой дядя Генри сам был очень храбрый…
В тот вечер Рэй не поехал домой – остался ночевать в Чикаго, в отеле.
Лежал, смотрел в потолок, где мелькал свет фар проезжавших по улице машин, и чем дальше, тем отчетливее осознавал то, что давно зрело в душе, но стало окончательно ясным ему только сейчас.
Служить и защищать – вот чем он должен заниматься в жизни, а никакой не журналистикой. Служить и защищать, и не важно где: в полиции, в ФБР или еще где-нибудь – главное, делать что-то такое, чтобы люди могли чувствовать себя в большей безопасности.
Как это делал всю жизнь Джейстон. Делал – а себя вот защитить не смог…
Рэй помнил, как Джейстон выхватывал пистолет – в долю секунды! Он мог бы застрелить этих преступников, наверняка мог, но пожалел юнцов, не думал, что они действительно способны пустить в ход оружие. А может, боялся, что если в магазине начнется стрельба, то пострадают невинные люди…
– ФБР – это круто! – одобрила Ри – ей, первой, Рэй рассказал о принятом решении. – Но как ты будешь с папой разговаривать, при его-то пещерном мышлении… брр! – проницательно добавила она со свойственным ей в ту пору подростковым нигилизмом. – Он ведь наверняка спит и видит тебя по своим, так сказать, стопам направить, тем более что со мной у него обломилось!
Сама она уже лет с тринадцати четко знала, кем станет: модельером, причем несомненно знаменитым!
Рэй тоже понимал, что разговор ему предстоит очень и очень непростой.
К чести Рамсфорда, тот не стал говорить о неблагодарности Рэя и ни разу не попрекнул его истраченными на его обучение деньгами. Вместо этого он говорил про вопиющий инфантилизм, про «идеи, достойные насмотревшегося боевиков подростка» и про то, что пора бы, наконец, повзрослеть.
Теперь, по прошествии стольких лет, Рэй мог вспоминать эту сцену с некоторой толикой иронии, мысленно видя со стороны и себя – волосы торчком, голова вжата в плечи, но глаза упрямые – и Рамсфорда, рассерженного и раскрасневшегося. Обычно, когда сенатор был недоволен чем-то, то умел дать это понять без крика и скандалов, но тут под конец завелся и орал, как на митинге, даже кулаком по столу хряснул, после чего, сердито потирая ушибленную руку, велел Рэю немедленно возвращаться в Гарвард: до каникул осталась еще почти неделя.
Ни в какой Гарвард Рэй, разумеется, не поехал – засел у себя в комнате, просматривая сайты полицейских академий, частных курсов телохранителей и академии ФБР.
Он понимал, что Рамсфорд желает ему добра – но добра в его собственном представлении. А ведь это его, Рэя Логана, жизнь – значит, ему и решать, как ее прожить. В конце концов, он же не собирается стать пьяницей, наркоманом или преступником! И он, конечно, благодарен за все, что сенатор для него делал и делает, но пусть и тот попытается понять, что его решение – это не подростковая блажь.
С этой ноты он и начал на следующее утро разговор с Рамсфордом – увы, не более плодотворный, чем предыдущий. С той разницей, что на сей раз сенатор держал себя в руках, зато Рэй, разъяренный, вылетел из кабинета. На пороге обернулся, чтобы выпустить парфянскую стрелу: «И Джейстона вы, значит, тоже «гориллой» считали?!» – и хлопнул дверью так, что задрожали стены.
Это было реакцией на заявление Рамсфорда, что он считал Рэя умнее и серьезнее, но, как видно, ошибся и что это идиотизм – имея возможность занять достойное место в жизни, становиться «гориллой с пистолетом».
В доме воцарилась напряженная обстановка. Рэй мрачно отсиживался у себя в комнате, сенатор – в кабинете. Ри, взъерошенная и растрепанная, с несчастными глазами, бегала от одного к другому; мисс Фаро плакала на кухне.
Наконец Рамсфорд затребовал Рэя в кабинет и предложил перемирие:
– Хотя мое мнение о твоих планах остается неизменным, и мне очень жаль, что ты не хочешь к нему прислушаться, но сейчас начинаются рождественские каникулы, и мне не хотелось бы, чтобы из-за наших с тобой разногласий праздники были испорчены. Посему предлагаю не поднимать больше эту тему. Тем более что до получения диплома тебе осталось еще по меньшей мере полгода, возможно, за это время твои планы изменятся. – Рэй шевельнулся, собираясь сказать, что нет, но сенатор приподнял ладонь, не дав ему заговорить. – Если же нет, то… в одном отношении ты прав – это действительно твоя жизнь, и я не вправе запретить тебе делать то, что ты считаешь для себя правильным.
Протянул через стол руку.
– Значит, договорились – пока мы эту тему больше не обсуждаем?
– Да, сэр. – Рэй пожал руку, скрепляя соглашение.
Больше эту тему и все, что было с ней связано, они действительно не обсуждали. Но одному совету Рамсфорда Рэй все же последовал – совету, высказанному давным-давно и совершенно по другому поводу, но запомнившемуся: «Сынок, всегда бери лучшее, что ты можешь получить!»
Он решил поступать в Куантико – в академию ФБР.
Была, правда, одна маленькая проблема: туда брали с двадцати трех лет, Рэю же двадцать три должно было исполниться лишь в ноябре. Но он решил, что на эту тему можно будет и поговорить – ведь остались считанные месяцы! – поэтому поехал подавать документы сам, хотя можно было послать их и по почте.
«Предъявляются строгие требования к физической подготовке и к физической форме абитуриентов…» – когда Рэй мельком пробежал глазами эту фразу в ознакомительном буклете, то не придал ей значения. Физически он был развит не хуже своих одноклассников и при кажущейся худобе весьма силен. Мог отжаться сотню раз, легко влезть по канату на пятиметровую высоту, хорошо плавал; на пляже не раз и не два подхватывал визжащую от восторга и ужаса Ри, поднимал на вытянутых руках и швырял далеко в воду – при ее весе кильки сделать это было не так уж и трудно.
Правда, такими распространенными видами спорта, как волейбол и футбол, Рэй не занимался – поврежденные когда-то аллигатором связки на левой ноге до конца не восстановились, и, хотя в обычной жизни он почти не хромал, но стоило пробежать хотя бы милю, и хромоту было уже не скрыть. Но он никогда не думал, что это станет камнем преткновения, ведь все остальное у него было в порядке, да и титул чемпиона колледжа по стрельбе тоже что-то да значит!
Но серьезная худощавая девушка в форменной рубашке с бейджиком «Линда Кросс, консультант», с которой Рэй встретился в Куантико, развеяла его иллюзии.
– Частью КНА[3], наряду с академическими дисциплинами, является физическая подготовка, очень интенсивная, с большими физическими нагрузками. Судя по тому, что тут написано, – она постучала пальцем по его документам, открытым на врачебном заключении, – вы с ней едва ли справитесь.
– Я вполне здоров, и нагрузки меня не пугают! – попытался поспорить Рэй.
Ему показалось, что в глазах Линды мелькнула жалость.
– Ежедневный трехмильный кросс. Или двухмильный, пробежать который по нормативу нужно не больше чем за шестнадцать минут. Это, кстати, часть теста на пригодность, который курсантам приходится сдавать во время обучения.
Больше спорить было не о чем – Рэй и сам знал, что две мили он, может, и пробежал бы, но никак не за шестнадцать минут, и потом бы хромал до конца дня. О трехмильной же пробежке было бессмысленно даже думать.
– Я понял, – кивнул он. – Спасибо. – Протянул руку, чтобы забрать документы.
– Подождите! – Линда прикрыла их ладонью. – Прежде всего, я хочу сказать, что если вы вылечите ногу… – Рэй молча покачал головой: врачи сделали все, что могли, еще десять лет назад. – И кроме того, помимо КНА есть и другие возможности.
– Какие? – спросил он больше из вежливости.
– На базе академии ФБР иногда, по мере надобности, организуют курсы, где требования к физическому состоянию учащихся менее жесткие.
– Что это за курсы?
– Курсы для сотрудников таможни, для работников службы безопасности федеральных банков…
Рэй выслушал все, взял визитную карточку Линды, сказал, что позвонит. На самом деле единственное, что ему хотелось – это побыстрее уйти из ее кабинета. Если бы она сказала, что он не подходит по возрасту или по результатам тестов, это было бы легче принять, но ее слова и особенно взгляд заставили его впервые в жизни почувствовать себя калекой.
Он сидел в парке, все еще на территории академии. Мимо проходили люди; многие в синих футболках с логотипом академии – наверное, те самые начинающие агенты, которым ему стать не суждено. Рэй машинально и безразлично провожал их взглядом. Пропуск на выход был подписан, оставалось лишь выйти за ворота и ехать домой.
Вытащил телефон, позвонил Ри. «Абонент временно недоступен», – ответил механический голос в трубке. «Опять забыла сотовый подзарядить!» – сердито подумал он, набирая домашний номер. К телефону подошел сенатор…
Рэй потом тысячу раз пожалел, что рассказал ему, что произошло. Но уж очень погано было на душе, и хотелось кому-то сказать об этом, пожаловаться… ох, лучше бы это оказалась Ри!
– Ну что ж, сынок, будем считать, что все, что ни делается, к лучшему! – выслушав его, заявил Рамсфорд – весело и деловито, даже вроде бы довольным тоном. – Ну, ты скоро вернешься?
И в этот момент Рэй понял, что сенатор все знал с самого начала – знал, что его не возьмут в Куантико. Поэтому и возражать перестал: в самом деле, зачем спорить?! Пусть глупый мальчишка сам ткнется носом в стену и приползет домой зализывать раны, после чего, покончив с глупостями, примет уготованное ему «достойное место в жизни»…
Ну нет, не бывать этому! Рано радуется!
– Так когда ты вернешься домой? – снова спросил сенатор.
– Я не вернусь, – ответил Рэй. И повторил увереннее: – Я не вернусь!
Труднее всего дался разговор с Ри. Ни к чему было ссорить ее с отцом; пришлось говорить полуправду: что ему порекомендовали курсы, после которых легче будет поступить в полицейскую академию, и он уже подал туда документы, и хочет пока пожить самостоятельно, без того, чтобы сенатор снова начал его уговаривать пойти, как она когда-то выразилась, по своим стопам.
Ри говорила: «Да, я понимаю… я понимаю…» – и тут же всхлипывала; он повторял: «Я буду звонить, обязательно!», а самому хотелось оказаться рядом с ней, обнять и утешить, как он всегда делал, когда она плакала.
Через неделю Рэй уже работал в Нью-Джерси, ночным сторожем на строительстве нового отеля. Конечно, выпускник Гарварда мог бы найти место и получше, но на этой работе днем он был свободен и мог учиться на частных курсах телохранителей.
Рамсфорду он позвонил только один раз, попросил больше не переводить на его счет деньги. Тот отвечал коротко и отрывисто – похоже, в кабинете были люди; оно и к лучшему, не пришлось долго объясняться.
Зато Ри Рэй звонил часто, чуть ли не каждый день. Рассказывал про курсы, про то, как учится экстремальному вождению, даже выдумывал какие-то истории, чтобы ей было интереснее, но домой не приехал ни разу – не хотел там появляться, пока прочно не встанет на ноги.
К сожалению, до этого было пока далеко. Насчет поступления в полицейскую академию Рэй соврал – после неудачи в ФБР он уже сомневался, что с его хромой ногой у него есть шанс попасть туда, и обдумывал идею начать «с низов», то есть найти место помощника шерифа где-нибудь в провинции или пойти работать в частную полицию. Требования к кандидатам там были куда ниже: чистая биография, умение стрелять и водить машину.
– Слушай, а кто такая Линда Кросс? – спросила Ри, позвонив в воскресенье утром. – Это твоя девушка, да? Вы с ней поссорились? А чего ты мне никогда про нее не рассказывал?!
– Не знаю я никакую Линду, – буркнул Рэй. Про себя добавил: «И с чего это ты взяла, что я тебе про своих девушек обязан рассказывать?!»
– А почему она тогда тебе все время названивает?!
– Постой-постой! – Только теперь он вспомнил про сотрудницу академии ФБР. – Когда она звонила?
– Первый раз в среду – мисс Фаро просила тебе передать, а я забыла. А второй раз позавчера. Телефон оставила…
До понедельника Рэй едва дотерпел и позвонил Линде ни свет ни заря. Выяснилось, что через месяц открываются курсы, которые, по ее мнению, могли бы ему подойти – для работников системы безопасности промышленных предприятий. Десять недель в Куантико, еще шесть – в учебном центре Минфина в Вашингтоне. В число изучаемых дисциплин входит прикладная психология, методы борьбы с промышленным шпионажем и терроризмом, мониторинг и уголовное право.
Он согласился сразу, тем более что, по утверждению Линды, работа для выпускников была гарантирована; в тот же день отправил ей нужные для поступления документы. И в тот же вечер, впервые за все это время, ему позвонил Рамсфорд…
Не было привычного «Как дела, сынок?», голос сенатора звучал сухо и официально:
– Я догадываюсь, что я у тебя сейчас не в чести. Но Мэрион-то в чем перед тобой провинилась, позволь узнать?
– Ни в чем, – хмуро ответил Рэй. – Я ей звоню. Довольно часто.
– Надеюсь, ты не забыл про ее день рождения? Она тебя очень ждет!
– Да, разумеется, я приеду.
На несколько секунд в трубке воцарилась тишина. Рэй тоже молчал и злился: незачем было делать из него свинью, он и впрямь собирался приехать, и без всяких напоминаний!
– Ладно, будем считать, что мы договорились, – сказал наконец Рамсфорд и повесил трубку.
На шестнадцатилетие Ри Рэй действительно приехал и провел в доме Рамсфорда почти две недели – в доме, который он за многие годы привык считать своим, но на этот раз впервые чувствовал себя в нем неуютно. И не потому, что сенатор как-то не так смотрел или что-то не то говорил – напротив, оба они старались делать вид, что отношения между ними ничуть не изменились. Но оба знали, что это не так и что прежней легкости в общении уже не вернуть.
Прямо оттуда Рэй поехал в Куантико, на те самые курсы, во время учебы на которых он познакомился с Луизой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– …А вот в ту сторону Колизей. Мы с тобой туда съездим, я тебе все покажу. Там кошек очень много. Мы совсем уже недалеко здесь живем, – продолжала тараторить Ри, – в резиденции посла. Тебе понравится. У нас сад апельсиновый есть и большущий бассейн с витражной крышей…
«…бока белые, перила красные и в каюте диванчики такие пушистые, бархатные…» – вспомнилось вдруг Рэю, как она когда-то расписывала ему достоинства папиной яхты.
– И с красными перилами? – улыбнувшись, спросил он.
– А? – осеклась Ри. – Чего? – Внезапно резко сменила тему: – Рэй, а ты в отпуск приехал, да?
– Н-нет, не совсем. Твой папа попросил меня приехать, у него ко мне какие-то дела, – сказал он полуправду.
– Он мне не говорил, что ты приедешь – вчера только сказал, что приедет какая-то персона, и попросил встретить. Сюрприз, наверное, решил сделать!
– Да, наверное.
Про себя Рэй заметил, что про Луизу она, как всегда, ничего не спросила. Оно и к лучшему – рассказывать не хотелось, вспоминать вчерашнюю ссору тем более.
– У него какие-то неприятности, – полушепотом, покосившись на стеклянную перегородку, сквозь которую виднелась фуражка шофера, добавила Ри. – Я спрашивала, он говорит, что все нормально, но я же вижу! В посольстве что-то, наверное…
За те годы, что они не виделись, Рамсфорд мало изменился. Проседь в густых темных волосах и обозначившиеся на лбу морщины лишь добавили ему значительности.
Войдя в холл, Рэй увидел, как он торопливо спускается по лестнице – еще издали махнул рукой, улыбнулся:
– Здравствуй, сынок! – От этих привычных с давних пор слов, от звука знакомого голоса горло само собой сжалось, все прежние обиды и размолвки показались глупыми и детскими, и когда Рамсфорд протянул ему навстречу руки, Рэй шагнул к нему и обнял, не фальшивя и не притворяясь растроганным.
– Мальчик мой… если бы ты знал, как я тебя ждал, – сказал еле слышно Рамсфорд.
Оторвавшись друг от друга, они похлопали друг друга по плечам, оглядели и еще похлопали – словом, выполнили весь полагающийся после долгой разлуки мужской ритуал. Ри стояла рядом, сияя до ушей.
– Господин посол, машина уже ждет! – нарушил эту идиллию женский голос.
– Погодите, Флори, дайте мне хоть сына обнять! – обернулся Рамсфорд; приобнял Рэя за плечи. – Познакомься – это Флори Кастеллано, мой светский секретарь и добрый гений, она лучше меня помнит, когда и что я должен делать.
Приближавшаяся к ним женщина была мало похожа на итальянку – высокая и худая, с золотистыми волосами, уложенными в замысловатую прическу, и бледной кожей. Выглядела она весьма, даже подчеркнуто деловитой и компетентной.
– Здравствуйте, Рэй. – Жесткое, уверенное рукопожатие – и несомненная искра чисто женского интереса в глубине светлых до прозрачности глаз.
Случайно или намеренно забыв свою руку в ладони Рэя, она обернулась к Рамсфорду.
– Господин посол, вам пора ехать. Основная трасса забита, я сказала шоферу, чтобы он ехал в объезд – это лишние четыре минуты, зато вы не попадете в пробку.
– Спасибо, Флори, – кивнул тот. – Рэй, я постараюсь вернуться пораньше, думаю, перед обедом у нас будет время поговорить[4]. – Еще раз похлопал его по плечу и поспешил к выходу.
– Что ж, добро пожаловать в Рим! – сказала секретарша – в ее любезно-официальной улыбке на долю секунды промелькнул кокетливый вызов – и, плавно покачивая бедрами, направилась к лестнице.
– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! – провожая ее глазами, пробормотала Ри.
По идее, детям посла полагалось жить на первом этаже – второй этаж был предназначен исключительно для посла и его супруги. Но поскольку нынешний посол женат не был, то Мэрион без зазрения совести заняла апартаменты, предназначенные для супруги посла и включавшие в себя, помимо спальни, будуар и гардеробную.
То, что у ее отца не было жены, являлось для Мэрион постоянным источником хлопот. Когда по протоколу ему полагалось на каком-нибудь мероприятии присутствовать с супругой, то, за неимением таковой, идти туда приходилось ей (и не просто идти, а еще и любезно улыбаться всяким итальянским старикашкам, которые так и норовили запустить блудливые глазки к ней в декольте). Но куда хуже было другое – отсутствие у Джефферсона Рамсфорда супруги порождало определенные надежды у работавших в посольстве незамужних женщин, кое-кто из них не прочь бы был примерить на себя титул «первой леди посольства». Разумеется, откровенно флиртовать с отцом они не могли – на работе все-таки! – но Мэрион все их подходцы и приемчики, пусть даже скрытые под маской деловитой компетентности, видела насквозь.
А теперь эта Флори еще и Рэю посмела глазки делать! При том, что самой уже чуть ли не сорок. Старуха!
Комната для Рэя была подготовлена на первом этаже, как раз под ее апартаментами.
Когда Мэрион, обговорив с поваром меню праздничного обеда (Рэй, Рэй приехал!!!), вернулась туда, он спал на диване – как всегда на животе, свесив вниз руку и вжавшись щекой в подушку; в майке и джинсах, волосы мокрые – похоже, уже успел принять душ.
Раззявленный чемодан стоял на стуле. Мэрион тихонько взяла его и потащила к шкафу, распаковывать.
Аккуратно вытаскивая и развешивая по плечикам одежду, вынесла вердикт: добротно, но без фантазии, и за модой он, совершенно не следит! Нужно будет купить ему пару вещей в оливковой гамме, ему пойдет. Особенно в сочетании с какой-нибудь ненавязчивой, но яркой деталью… Мэрион обернулась и взглянула на Рэя, мысленно прикидывая, как на нем будет смотреться оливковая рубашка с серебристыми пуговками-кнопками. Выходило как раз то, что надо.
Его внезапное появление все еще казалось ей чудом, и до сих пор было немного неправдоподобно, что можно вот так, просто, оглянуться и увидеть его на диване.
Но Рэй действительно был здесь и по-прежнему спал, давая ей возможность безнаказанно его разглядывать.
За эти годы, что они не виделись, он почти не изменился – тот же открытый взгляд широко посаженных серо-зеленых глаз, та же улыбка и жесткие соломенные волосы… Только стал еще красивее – лицо, утратив остатки юношеской округлости, приобрело какую-то законченность; пожалуй, теперь он выглядел даже старше своих лет. И плечи вроде бы стали шире…
Ей ужасно захотелось дотронуться до него – погладить по щеке, провести ладонью по плечу (Рэй, Рэй вернулся!) Не в силах противиться искушению, она подошла ближе, но, боясь разбудить, осмелилась лишь легонько зарыться ему в волосы кончиками пальцев.
– Рэйки… Ну Рэй, ну давай, просыпайся уже! – Слова разрушили причудливую вязь сна – одного из тех, что забываешь, едва проснешься.
Рэй открыл таза. Ри, склонившись над ним, трясла и теребила его за плечо. Увидев, что он проснулся, присела рядом, на край дивана. Рэй сдвинулся к спинке, чтобы ей было удобнее.
– Папа приехал. Про тебя спрашивал. – Нагнулась, поцеловала его в щеку, потерлась носом о висок. – У-уу! И мне скучно – ты все спишь да спишь! Вставай!
– А сколько времени?
– Четвертый час. Я же говорю, папа уже приехал.
Да, здорово он разоспался!
Ри смотрела весело и выжидательно, от нее пахло свежестью и чем-то очень знакомым, запомнившимся еще с детства, с тех времен, когда она подкрадывалась сзади и закрывала ему глаза теплыми ладошками: «Угадай, кто?!»
С мимолетным сожалением Рэй отпихнул ее.
– Ладно, пусти – мне надо вставать!
Она встала, отошла к окну и постучала по батарее.
– Учти – моя комната как раз над этой! Помнишь?!
Еще бы ему не помнить, сколько они в свое время перестукивались! Была разработана целая система сигналов, обозначавших от «Приходи скорее» и «Через четверть часа жду в холле» до «Не мешай, освобожусь – постучу».
Словно в ответ на его мысли, в дверь постучали.
– Avanti![5] – обернулась Ри.
Вошла горничная, сказала с сильным акцентом:
– Господин посол просит мистера Логана придти к нему в кабинет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– Я хочу, чтобы ты прочел вот это.
На миг Рэя охватило чувство «дежа вю» – когда-то, давным-давно, в похожем кабинете сенатор Рамсфорд обратился к нему с теми же словами и протянул ту же самую газетную статью с заголовком «Трагедия в семье сенатора» и фотографией Мэй-Линн.
