Текст книги "Телохранитель"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
О Рэе он в тот момент тоже не думал; знал, что его увезли в полицию, но был уверен, что его хотят лишь расспросить о подробностях происшедшего и вот-вот отпустят.
Очнулась Мэрион в полдень – совсем ненадолго, всего на пару минут. Попросила пить, сделала несколько жадных больших глотков из поднесенного сиделкой поильничка и, едва уронив голову на подушку, снова отключилась.
Узнав об этом, Рамсфорд возблагодарил Бога и поехал в резиденцию – отсыпаться.
Поздно вечером позвонила сиделка, доложила, что мисс Рамсфорд недавно пришла в себя. Поужинала – съела омлет и фруктовый йогурт, спрашивала, во сколько начинают пускать посетителей, а сейчас спит – не без сознания, а именно спит.
К этому времени посол уже знал, что Рэй арестован и что ему грозит обвинение в незаконном владении оружием, угрозе жизни и здоровью людей и нанесении телесных повреждений. Понимал и то, что скрыть от Мэрион это не удастся и придется сказать ей самому, не дожидаясь, пока она узнает от других.
Ровно в восемь Рамсфорд был уже в больнице.
Когда он вошел в палату, Мэрион сидела на постели и чистила апельсин. Увидев его, просияла. В следующий миг глаза ее метнулись за его плечо, словно ожидая увидеть там еще кого-то; снова уставились на него – настойчиво и вопросительно.
Присев рядом, он взял ее за руку – лучше не тянуть, сказать сразу…
Он говорил и видел, как с каждым словом застывает ее лицо, как испуганно расширяются глаза. Замолчал – Мэрион еще пару секунд смотрела на него, словно не веря тому, что услышала, потом вдруг вскинулась, пытаясь соскочить с кровати. Рамсфорд еле успел перехватить ее, она отбивалась, плакала и кричала: «Пусти меня, пусти!.. Я пойду, я скажу… Рэй, он… это же нечестно, неправильно!»
На крик вбежала испуганная медсестра – Рамсфорд махнул рукой, отсылая ее.
– Я делаю все, что могу, понимаешь – все! – прижимая Мэрион к себе и поглаживая по спине, повторял он снова и снова. – Завтра тебя выпишут, ты вернешься домой, к тому времени наверняка у меня будут какие-то хорошие новости… возможно, он вообще уже дома будет. Все не так страшно, я тебя уверяю!
Наконец она кое-как успокоилась, вытерла слезы и спросила дрожащим голосом:
– Ты правда сделаешь так, чтобы его отпустили?!
– Да. Я сделаю все, что смогу, – еще раз повторил Рамсфорд.
Слушания по санкционированию ареста Рэя были назначены на два часа дня. По идее, сразу после этого его должны были освободить – он не террорист и не серийный убийца, нет никаких оснований держать его в камере.
В тот момент Рамсфорд был уверен, что, задействовав свои связи, ему удастся сделать так, чтобы дело против Рэя закрыли – и побыстрее отправить его в Штаты, от греха подальше. Из больницы он поехал прямо в резиденцию, заперся в кабинете и принялся составлять список тех «кнопок», на которые можно надавить, чтобы добиться этого.
И вот тут-то и позвонил опять Кохрейн…
Для начала помощник госсекретаря, как и в прошлый раз, поинтересовался состоянием Мэрион и любезно пожелал ей скорейшего выздоровления. Но то, что он сказал дальше, повергло Рамсфорда в шок: по сведениям госдепартамента, к обвинениям, которые прокурор собирался выдвинуть против Рэя, добавилось еще одна статья, куда более весомая, чем все остальные – истязание.
Посему Джефферсону Рамсфорду, послу Соединенных Штатов в Италии, было предписано, насколько это возможно, дистанцироваться от Рэя Логана, то есть не пытаться добиться его освобождения, не звонить ему и не навещать. Разумеется, консульский отдел посольства будет принимать участие в судьбе молодого человека – в рабочем порядке, как если бы речь шла об обычном туристе, но сам посол не должен иметь к этому отношения.
Никаких публичных выражений сочувствия, никаких – боже упаси! – заявлений в поддержку Рэя. Предоставить его собственной судьбе и сделать все, чтобы эта история получила как можно меньшее освещение в прессе и побыстрее забылась.
Рамсфорд слушал молча, лишь когда Кохрейн закончил, сказал:
– Вы, кажется, забыли, что речь идет о моем приемном сыне.
– Но ведь официального усыновления не было! – парировал помощник госсекретаря. – Да, будучи подростком, он некоторое время жил у вас в доме, но и только. – По его безаппеляционному тону было ясно, что решение уже принято и возражать бесполезно.
– Да, и насчет вашей дочери, – продолжал Кохрейн. – Как я понял, она еще не оправилась от происшедшего. Возможно, ей лучше было бы вернуться домой, в Штаты? Знакомая обстановка, да и меньше шансов, что туда доберутся репортеры…
– Да, наверное, – сказал Рамсфорд; добавил – осторожно и обтекаемо: – Я посмотрю, что можно сделать в этом направлении.
Засим помощник госсекретаря вдруг резко сменил тему – заговорил о готовящихся торговых соглашениях, ни с того ни с сего посетовал на погоду – «вы там, в Европе, небось забыли, что такое тайфун!» и рассказал, как ездил недавно на рыбалку. Рамсфорд ждал, уверенный, что «под занавес» Кохрейн приготовил для него еще какую-то гадость.
– Да, и еще одно, – «вспомнил» тот наконец. – Завтра к вам прилетит Парсонс из Бюро по дипломатической безопасности. С ситуациями, подобными вашей, он уже сталкивался и, думаю, будет вам сейчас полезен.
– Да, я понимаю, – ответил Рамсфорд и после обмена формальными прощальными любезностями опустил трубку на рычаг – осторожно, словно это была готовая ужалить змея. Подумал со злостью: «Ревизора решил прислать! Надсмотрщика – чтобы приглядел за тем, достаточно ли исправно я предаю Рэя!»
Он слишком много лет был политиком, чтобы не знать, что там, где речь идет об интересах государства, для морали часто не остается места. Но никогда еще это не касалось его настолько непосредственно – его и его семьи…
С одной стороны, Рамсфорд не мог не понимать позицию госдепартамента: посол всегда, даже в своей частной жизни, является представителем своей страны и не может, не должен иметь ничего общего с человеком, обвиняемым – пусть не прямо, но слово это зловеще витало в воздухе – в пытках. Не дай бог, в какой-нибудь газете появится статья о том, что посол США в Италии пытается спасти от справедливого наказания злодея, который – о ужас! – зверски пытал человека (и неважно, что тот перед этим похитил дочь посла). Особенно нехорошо такая статья смотрелась бы после недавней шумихи по поводу пыток, применяемых ЦРУ в тюрьме для террористов в Гуантанамо, и могла спровоцировать очередную волну антиамериканских выступлений.
С другой стороны, все время, пока он слушал Кохрейна, ему хотелось перебить, крикнуть в голос: «Да как вы можете требовать от меня такого?! Он же спас мою дочь!»
«Не пытаться добиться освобождения, не звонить, не навещать, словом, дистанцироваться» – великолепно подобранное слово: обтекаемое, политкорректное, на деле же – синоним подлости и предательства.
Рэй сделал невозможное – спас Мэрион, вытащил из жуткого бетонного гроба, в который ее запихнули похитители. Еще неизвестно, была ли бы она сейчас жива, если бы не он! И мало того, что его хотят теперь за это судить – так даже не дают помочь ему, хоть как-то позаботиться и поддержать!
И завтра предстоит сказать об этом Мэрион…
Адвокат позвонил в три часа. Сказал то, что Рамсфорд уже знал – к списку обвинений против Рэя Логана добавилось истязание. Выяснилось и еще одно обстоятельство, которое могло стать отягчающим: Санта Баризи находится на втором месяце беременности. Разумеется, Рэй об этом знать не мог, но факт остается фактом: он избил беременную женщину.
Прокурор будет требовать для него семь лет тюрьмы.
В результате слушаний судья постановил, что его оставят под стражей. Ощущение такое, что все было решено заранее – слушание не продлилось и четверти часа.
Сегодня же состоялись слушания и по санкционированию ареста похитителей. Тони Ринальди оставлен под стражей, Санта Баризи и Энцо Баризи отпущены под надзор полиции.
Мэрион выписали на следующее утро. Привезти ее из больницы Рамсфорд попросил Флори, на ее собственной машине – подумал, что после всего случившегося девочке может стать не по себе при виде шофера в такой же, как у Тони, форме. Сам же с утра уехал в посольство, через пару часов позвонил Мэрион и предупредил, что к обеду не вернется.
Хоть до вечера удастся неприятный разговор отложить…
Парсонс появился незадолго до полудня – сухощавый мужчина лет сорока пяти в таком же неприметном, как он сам, сером костюме. Держался вежливо, но деловито, своими повадками несколько смахивая на врача, приглашенного к больному.
Рамсфорд предполагал, что он начнет расспрашивать его о подробностях похищения, но Парсонс зашел лишь на несколько минут – засвидетельствовать свое почтение. Попросил, чтобы ему предоставили отдельный кабинет и чтобы господин посол отрекомендовал его начальнику отдела безопасности посольства.
Вызвав к себе Сэйла, Рамсфорд велел оказать сотруднику из Вашингтона всю необходимую помощь.
Хуже всего было то, что Рэю не пришлось ничего объяснять, словно то, что ему не стоит рассчитывать на чью-либо помощь и поддержку, с самого начала являлось для него чем-то естественным и само собой разумеющимся.
Вопреки директивам Кохрейна, Рамсфорд все же съездил к нему. Сказал секретарше, что ему нужно ненадолго отлучиться и поехал в тюрьму – на такси, чтобы шофер посольства потом не мог доложить никому, куда именно ездил посол.
Выглядел мальчик ужасно. Бледный, осунувшийся, одна щека выбрита, другая – заросшая и распухшая, под светлой щетиной металлически отблескивали скобки, которые врач поставил ему вместо швов.
Когда он увидел Рамсфорда, на лице не появилось ни надежды, ни радости. Спокойно подошел, сел напротив. Несколько секунд они смотрели друг на друга сквозь стеклянную перегородку. Рамсфорд не знал, с чего начать; наверное, следовало поблагодарить его за спасение Мэрион, но слова не шли с языка. Да и что сказать? «Спасибо, сынок, а теперь я предам тебя»? Или извиниться, объяснить, что этого требуют соображения «высшей политики»?
– Прокурор просит для меня семь лет – вы уже слышали? – первым сказал Рэй.
– Да. Я постараюсь что-нибудь с этим сделать, – ответил Рамсфорд, лишь потом вспомнив, что не имеет права обещать ничего подобного.
Рэй чуть улыбнулся – что-то в выражении его лица напомнило послу человека, улыбающегося наивному прекраснодушию ребенка.
– Как там Мэрион? – Всю жизнь он называл ее Ри, а теперь назвал полным именем, словно отстраняясь от нее этим, показывая, что больше не является частью ее жизни.
– Сегодня ее выписали из больницы. Она… в порядке – обошлось без последствий.
Рэй молча кивнул. И так же кивнул, когда Рамсфорд сказал, что не сможет в ближайшее время больше навещать его.
Они снова помолчали.
– Здесь не так уж страшно, – сказал вдруг Рэй. – Камера на троих, и кормят неплохо: с утра булочки, днем макароны, вечером пицца – словом, все как я люблю. – Усмехнулся: – К тому моменту, как я отсюда выйду, я, наверное, буду похож на Джона Кэнди[14].
– Рэй, но ведь еще ничего не решено!
– Мне ребята в камере объяснили, что если прокурор требует семь лет, то скорее всего дадут пять. И реально отпустят года через три с половиной-четыре. Такая вот… арифметика.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Снова Парсонс дал о себе знать вечером. Словно подгадав время, позвонил в начале десятого, когда после приема в посольстве Грузии Рамсфорд собирался ехать в резиденцию.
Когда зазвонил телефон, он ответил, даже не посмотрев, уверенный, что это Мэрион. Но голос, который он услышал в трубке, был мужским:
– Добрый вечер, господин посол. Это Парсонс. Вы не могли бы сейчас принять меня? Я в посольстве, но если вам удобнее, могу подъехать в резиденцию.
– Хорошо, я сейчас приеду, – вздохнул Рамсфорд; подумал, что, наверное, Парсонс узнал уже о его визите в тюрьму. Неужто выговор посмеет сделать, как проштрафившемуся школьнику?!
Если повезет, то, когда он вернется домой, Мэрион будет уже спать…
Он до сих пор не знал, как начать разговор с ней – как уговорить ее, убедить, объяснить, что иногда ради государственных интересов приходится идти на компромисс, в том числе и с собственной совестью. Конечно, можно, используя свой авторитет отца, заставить ее уехать – сказать, что не может ей пока ничего объяснить, но это необходимо в интересах Рэя. Или придумать какую-то причину повесомее и поубедительнее…
Да, но что будет потом, когда она поймет, что он ее обманул? А ведь поймет рано или поздно!
Секретарша уже ушла, и приемная была заперта. Едва Рамсфорд отпер дверь и прошел в кабинет, как Парсонс, словно по волшебству, появился на пороге.
Едва присев в кресло у стола, он без долгих преамбул взял быка за рога:
– Чтобы допросить вас, полиция должна была получить санкцию МИДа. Но теперь все нужные разрешения получены, и уже завтра они могут явиться к вам и попросить ответить на ряд вопросов. Поэтому не могли бы вы мне вкратце рассказать о событиях той ночи? А потом мы с вами вместе подкорректируем ваши показания – возможно, есть какие-то моменты, в которые не стоит посвящать посторонних. Например, этот… неловкий эпизод с Клейсоном.
«Он что, натаскивать меня собрался, будто школьника перед экзаменом?» – зло подумал Рамсфорд. Он понимал, что Парсонс всего лишь делает свою работу, но чем дальше, тем больше вашингтонский чиновник вызывал у него раздражение, чуть ли не ненависть.
Может, именно это заставило его переспросить – напрямую, без обиняков:
– Вы имеете в виду то, что я его ударил?
– Да. Просто опустите в своих показаниях этот момент. Вы Клейсона в ту ночь не видели, он вас тоже. – Вздохнул, чуть поморщился. – Если бы не показания Ринальди, можно было бы вообще настаивать на том, что вы всю ночь спали и к бассейну близко не подходили, а с Клейсоном подрался Логан.
На что уж ничего хорошего не ждал от него Рамсфорд, но от этой наглости опешил.
Парсонс неправильно понял его замешательство:
– Клейсон – сотрудник госдепартамента и понимает всю деликатность ситуации. – Не сказанное вслух «и даст любые нужные показания» было понятно обоим собеседникам.
– Хорошо, – кивнул Рамсфорд. – Значит, я его не видел, он меня тоже.
Парсонс черкнул что-то в небольшом блокнотике, который вынул из внутреннего кармана и положил на край стола, придерживая левой рукой так, что со стороны было невозможно разглядеть ни строчки.
– Вашу дочь, как потерпевшую, тоже наверняка захотят допросить. Я могу с ней поговорить… завтра утром, скажем?
Рамсфорд решительно качнул головой.
– Вот ее, пожалуйста, в это дело не вмешивайте. Если понадобится ей что-то сказать – я скажу сам.
– Но…
– Нет. Тем более что о событиях той ночи она мало что знает, после того, как Рэй освободил ее, она почти сразу потеряла сознание.
Похоже, вашингтонский чиновник не ожидал отпора и слегка смешался.
– Ну хорошо, – снова черкнул в блокнотике. – Давайте вернемся к событиям той ночи.
– Сначала мы сидели в кабинете, – начал Рамсфорд. – Потом, где-то после полуночи, Рэй уговорил меня лечь поспать…
Он рассказывал, а перед тазами стоял Рэй, не такой, каким был той ночью, а сегодняшний – осунувшийся и с распухший щекой. Как он молчал и кивал, и ни о чем не спрашивал, только попросил переслать ему его вещи, джинсы и кроссовки.
Парсонс внимательно слушал, порой делал какие-то пометки в своем блокнотике. По лицу его невозможно было прочесть какого-либо отношения к услышанному. Когда Рамсфорд дошел до событий в бассейне и упомянул о внезапном появлении Росса Клейсона, он приподнял ладонь: «Нет-нет, мы же с вами об этом уже договорились!» и удовлетворенно кивнул, когда посол изложил «подчищенную» версию.
Дослушав до конца, сказал:
– Желательно, чтобы вы подчеркнули, что никоим образом не приказывали Логану стрелять по Тони и вообще разыгрывать из себя героя-одиночку, – почему-то вашингтонский чиновник упорно называл Рэя по фамилии, а Тони по имени. – Вы велели ему заплатить выкуп, то же, что он вместо этого взял пистолет и решил изобразить Грязного Гарри[15], было исключительно его личной инициативой.
Рамсфорд еле сдержался, чтобы не заскрежетать зубами, и ответил резче, чем собирался:
– Если уж быть совсем точным, я сказал: «Сынок, пожалуйста, сделай то, что ты должен сделать!»
– Но имели-то в виду вы выкуп?!
– Да. Теперь, задним числом, я припоминаю, как Рэй мне пытался втолковать, что Тони врет, но в тот момент я просто не воспринимал его слов. Только об одном мог думать: если я заплачу – они отпустят Мэрион.
На лице вашингтонского чиновника впервые проступило нечто вроде легкого удивления.
– Вы хотите сказать, что если бы вы тогда уже поняли, что Тони лжет, то одобрили бы… поддержали бы действия Логана?
Несколько секунд Рамсфорд молча смотрел на него, потом спросил:
– У вас у самого дети есть?
– Извините, наверное, мне не стоило спрашивать. – Парсонс опустил глаза. Посол со злорадным удовлетворением подумал, что наконец-то ему удалось смутить госдеповского «надсмотрщика», но оказывается, тому просто в очередной раз понадобилось свериться со своим блокнотом.
Снова поднял голову.
– Пока что СМИ уделили этой истории сравнительно мало внимания. Разумеется, если бы ваша дочь пострадала физически, резонанс был бы куда больше, но этого, к счастью, не произошло. – Рамсфорд был уверен, что «к счастью» чиновника относилось не к тому, что Мэрион осталась целой и невредимой, а лишь к отсутствию «резонанса». – Тем не менее уже несколько газет обратились в пресс-службу посольства за комментариями. Поэтому, как мне кажется, было бы весьма уместно провести брифинг для журналистов и ответить на интересующие их вопросы.
«Чтобы никому из них не пришло в голову самому начать копаться в подробностях этого дела», – мысленно прокомментировал Рамсфорд и вздохнул.
– Когда?..
В резиденцию он вернулся за полночь. Надеялся, что Мэрион уже спит, но не тут-то было! Едва он вошел в холл, как она вприпрыжку сбежала по лестнице.
– Папа! Ну чего ты так долго?! Я уже даже без тебя поужинала!
– И правильно сделала, – с трудом улыбнулся Рамсфорд, – тем более, что я не очень хочу есть.
– Ну хоть немножко-то ты поужинаешь? – Как в детстве, ухватила его за руку и пошла рядом по ступенькам. – Давай, ты пока переоденешься, я уже все принесу!
– Ну хорошо, давай. – На самом деле ей не терпелось спросить про Рэя, Рамсфорд прекрасно понимал это. Весь день он пытался мысленно «выстроить» разговор с ней, но пока получалось плохо.
Чуть сильнее сжав его руку, Мэрион взглянула снизу вверх – глаза светились тревожной надеждой.
– Папа, а… про Рэя есть что-нибудь новое?
– Я его сегодня видел, – не зная, что еще сказать, сообщил Рамсфорд.
– Да?! – вскинулась она. – Как он?
– Нормально, вроде выглядит неплохо.
– Подожди, не рассказывай, я тебе сейчас принесу ужин, а потом уже расскажешь все подробно. – Тут же, противореча самой себе, спросила: – Про меня что-нибудь говорил?!
– Спрашивал, как твое здоровье и… как ты поживаешь.
– И больше ничего?! Нет, ладно, не рассказывай – я пойду за ужином! – оторвалась от него и побежала вниз по ступенькам.
– Только действительно много не неси, – попросил он вслед.
Приняв душ, он надел домашние брюки и халат и долго причесывался перед зеркалом, прежде чем сознался самому себе, что просто тянет время. Причем совершенно бессмысленно – лишние несколько минут ничего не изменят.
Отложил расческу, но сразу ужинать не пошел, вместо этого зашел в кабинет и налил себе полстакана коньяка. Выпил – не как принято пить коньяк, смакуя по капельке, а залпом, в два глотка – и лишь после этого направился в столовую.
Мэрион уже изнывала за накрытым столом; судя по количеству яств на нем, призыв принести не слишком много еды услышан ею не был.
Едва Рамсфорд вошел, сорвалась с места.
– Папа, давай я тебе положу… что ты хочешь – форель или салат? Сегодня фрикадельки еще очень вкусные. – Вообще-то хлопотать вокруг него не входило в ее привычки, но, очевидно, уж очень не терпелось узнать про Рэя.
– Положи салата немного, – вздохнул Рамсфорд. – И фрикаделек. Больше ничего не надо.
Наполнив тарелку, она налила ему вина и села рядом, положив локти на стол, оперев подбородок о сложенные вместе кулачки и выжидательно глядя.
Терпения ее хватило ненадолго.
– Так он про меня больше ничего тебе не говорил?!
– А что он должен был сказать?
Мэрион улыбнулась – так солнечно и бесхитростно, что у Рамсфорда от этой улыбки сжалось сердце, захотелось остановить ее, перебить: «Не говори, не надо!»
– Понимаешь… – она чуть замялась, но тут же снова вскинула на него счастливые глаза. – Мы, наверное, скоро поженимся! Он любит меня, он сам мне об этом сказал. Там сказал, около… того дома. Когда меня освободил, понимаешь?!
Рамсфорд чуть не согнулся, как от удара под дых.
Господи, еще и это! Да, конечно, к этому все шло с самого начала – но сейчас, именно сейчас!..
– Папа, ты что – сердишься?! – Мэрион потеребила его за рукав.
– Что? Нет, я не сержусь.
– Тогда поздравь меня! – Со все той же улыбкой добавила чуть смущенно: – Ты же знаешь… – «Знаешь, как давно я об этом мечтала, знаешь, как я его люблю!» – вслух это можно было не говорить, он действительно знал.
«Дистанцироваться…»
– Ну чего ты… папа, что с тобой?
Рамсфорд положил вилку, вздохнул и откинулся на спинку стула.
– У него дела не очень хороши, Мэрион. К прочим обвинениям добавилось еще обвинение в истязаниях.
– То есть?
– Чтобы выпытать, где они тебя прячут, он дважды выстрелил Тони в ногу. Кроме того, ударил его невесту.
– Так ей и надо. Она тоже меня, между прочим, била. – Это прозвучало мрачно и мстительно. – Пинала ногами и орала, чтобы я заткнулась.
– Их тоже, конечно, будут судить. Но истязания – это очень серьезная статья. Прокурор требует для него семь лет. – Увидев, как испуганно распахнулись ее глаза, поспешно добавил: – Но на самом деле ему могут дать лет пять и отпустить через три – три с половиной года.
– Три года? – переспросила Мэрион. – То есть его выпустят как раз когда я закончу институт… Но ведь на самом деле еще ничего не решено, правда?
– Да, еще будет суд.
– Вот видишь! И я там выступлю и скажу. И ты тоже скажешь, да? – объяснишь им, что это несправедливо – в тюрьму его сажать, он же меня спасал! – она подалась вперед, засматривая ему в глаза с детской наивной верой в его привычное всемогущество.
– Да… несправедливо, – выдавил из себя Рамсфорд. – Но, Мэрион, я… – Он не хотел ей лгать, но и сказать напрямую, что собирается предать ее возлюбленного «прежде нежели пропоет петух»[16], тоже язык не поворачивался.
Она не заметила его замешательства, торопясь высказать то, что пришло в голову:
– А к нему в тюрьму пускают? Я хочу его навестить, а то он там совсем один скиснет!
– Нет… то есть не надо тебе его навещать. Пожалуйста, послушай меня. Желательно, чтобы ты сейчас максимально дистанцировалась от него. – Ну вот, нужное слово наконец сказано. Дальше будет легче.
– То есть как это – дистанцировалась?!
Рамсфорд предпочел не заметить вскипающего в ее голосе возмущения.
– Мэрион, пожалуйста! Я не могу тебе сейчас объяснить всего, что происходит, но… так нужно сделать. Тебе нельзя навещать Рэя – и пожалуйста, не говори никому о своих с ним отношениях.
– Почему?!
– Потому что он женат. Италия – страна католическая, и общественное мнение может повернуться против него, если выяснится, что он затеял интрижку с молоденькой девушкой, когда дома его ждет жена.
– Но он же разводится!
– Формально он все еще женат. Мэрион, поверь мне, пожалуйста – я лучше в этих вопросах разбираюсь! Сейчас не стоит привлекать к Рэю лишнее внимание, а если репортеры узнают, что ты ходила к нему, встречалась с ним… Вообще говоря, лучше всего было бы, если бы ты на пару-тройку месяцев уехала в Штаты.
– Для кого лучше?!
– Для тебя. И для него тоже. – Впервые в жизни Рамсфорд лгал дочери; лгал – и боялся, что она это вот-вот поймет.
– Но ведь это же неправда, папа! – словно подслушав его мысли, воскликнула Мэрион. – Я знаю, зачем ты это говоришь, ты просто хочешь отправить меня отсюда, чтобы я лишний раз не нервничала, да?! – Гневно выпрямилась, опираясь руками о стол; голос зазвенел от возмущения: – Вы что, с Рэем оба до сих пор считаете меня слабенькой девочкой, которая свихнется от любого стресса?! Но вот, меня похитили – и я же не свихнулась! Я даже то, что Рэй женился, пережила, потому что знала, что мы все равно вместе будем! И никуда я не уеду! Пока он здесь – и я здесь буду. Нельзя нам встречаться, так хоть письма ему буду писать, чтобы он знал, что я тут, что я люблю его, и пусть он сколько угодно в тюрьме сидит – все равно я любить и ждать его буду!
И в этот момент посол остро и четко осознал то, что в глубине души понимал с самого начала: если он скажет сейчас все, что намеревался сказать – это будет последнее, что услышит от него дочь, дальше она слушать просто не станет: Потому что то, что для него разумный, пусть и вынужденный компромисс, для нее подлость и предательство – предательство, которое она не простит никому, даже родному отцу…
Он глубоко вздохнул и на миг закрыл глаза. Ох, девочка моя, ты даже не понимаешь… и, может, это и к лучшему, тебе не приходится сейчас выбирать…
Открыл глаза и махнул на стул.
– Сядь.
Мэрион села – брови сдвинуты, взгляд настороженный.
– Хорошо, – Рамсфорд сумел чуть улыбнуться. – Ты остаешься, но с одним условием: ты должна делать все как я скажу. Чтобы мне не приходилось спорить с тобой из-за любого пустяка.
Она энергично закивала, на лице снова прорезалась улыбка.
– Да, папа, конечно.
– Для начала завтра с утра собери Рэю вещи. Ничего модного и дорогого не нужно, все самое простое: джинсы, футболки, носки и кроссовки. Еще спортивный костюм. И не вздумай совать в карманы никаких записок – в тюрьме все равно все обыщут и найдут.
Брифинг был назначен на вторник.
В понедельник вечером на стол перед Рамсфордом легло подготовленное пресс-службой посольства заявление, которое он должен был зачитать журналистам перед тем, как начать отвечать на вопросы. Весьма малоинформативное и обтекаемое: мисс Рамсфорд была похищена, но в результате блестяще проведенной полицейской операции уже на следующее утро освобождена. Политических требований похитители не выдвигали, их целью был исключительно выкуп. Все это было обильно приправлено рассуждениями о проблемах преступности и реверансами в адрес итальянской полиции, чьи оперативные действия позволили вернуть похищенную девушку целой и невредимой.
О Рэе в заявлении, как и следовало ожидать, не было сказано ни слова.
Рамсфорд пробежал его глазами и отложил в сторону.
Не прошло и получаса, как вошла секретарша.
– Мистер Парсонс ждет в приемной. Спрашивает, когда вы сможете его принять.
– Впустите, – кивнул Рамсфорд.
По своему обыкновению, едва присев у стола, Парсонс сразу перешел к делу:
– Вы уже ознакомились с заявлением для прессы?
– Да.
– Мне кажется, там все вполне… корректно. Или вы считаете нужным что-то поменять?
– Нет, не стоит. Все действительно выглядит вполне корректно, – любезно подтвердил посол. С некоторых пор раздражение, которое он испытывал при общении с Парсонсом, утратило свою остроту, приобретя взамен привкус легкого злорадства.
– Если журналисты начнут задавать вопросы, касающиеся расследования инцидента, то им можно посоветовать обратиться непосредственно в полицию. Для вас же главное, что ваша дочь снова с вами, живая и здоровая.
– Да, разумеется.
– Пока что ни в одном СМИ о Логане нет ни слова. Впрочем, это понятно: полиции не хочется признаваться, что их «блестяще проведенная операция» на самом деле – фикция. Следовательно, о роли во всей этой истории Логана они будут изо всех сил стараться умолчать, что, в общем-то, совпадает с нашими интересами.
«Нашим интересами! – мысленно огрызнулся Рамсфорд. – Сказал бы я тебе! С каких это пор интересы бюрократов-перестраховщиков из госдепа стали моими?!»
– Если все же какой-либо вопрос о Логане будет задан, – продолжал вдохновенно вещать Парсонс, – то, мне кажется, вам не стоит в присутствии журналистов называть его своим приемным сыном. Это может быть неправильно понятно. Да, подростком он какое-то время жил у вас в доме, но после колледжа уехал в другой штат, и с тех пор вы много лет не общались.
Да, не общались… Действительно…
Сам Рамсфорд со своим отцом тоже не общался четыре с лишним года – после того, как, вместо того чтобы продвигаться по служебной лестнице в адвокатской фирме «Рамсфорд, Фогг, Такер и Со.» и со временем занять место в совете партнеров, ушел работать в офис окружного прокурора. Точнее, отец не общался с ним.
Потом мало-помалу они снова сблизились, особенно после рождения Мэрион, но отец так и не смог до конца простить, что сын, которого он прочил себе в преемники, предпочел этому политические игры.
Не удел ли это сыновей – выбирать другие пути?..
– А?.. Что? – Только сейчас он осознал, что Парсонс о чем-то спрашивает. – Простите, я на секунду отвлекся.
– Я спрашиваю, как себя чувствует мисс Рамсфорд. Кажется, она собиралась какое-то время провести в Штатах, подальше от неприятных воспоминаний? Когда она вылетает?
– Сейчас трудно сказать что-либо определенное. – Посол покачал головой. – Она до сих пор не оправилась от происшедшего – практически не выходит из своей комнаты, не хочет ни с кем общаться, жалуется на головные боли. Чуть что – в слезы, по ночам – кошмары…
Мэрион действительно третий день безвылазно сидела в своих комнатах, обложившись любовными романами, жалуясь на головную боль и капризно прося горничную то открыть окно – ей, мол, душно, то закрыть – неужели никто не чувствует, что с улицы пахнет бензином?! Актриса из нее была никакая, что Рамсфорд и не преминул сообщить, зайдя к ней вчера вечером.
– …В таком состоянии я не уверен, что ей можно куда-то лететь, – озабоченно добавил он, – тем более одной. Я бы хотел сам ее сопровождать, но, как вы понимаете, сейчас у меня нет такой возможности.
– Да, конечно… конечно, – деловито сказал Парсонс без тени сочувствия, словно подводя черту под еще одним пунктом в своем блокнотике. – По идее, никаких неожиданностей на брифинге возникнуть не должно, мне кажется, мы все предусмотрели.
Спускаясь к конференц-залу, Рамсфорд испытывал странный подъем, как в былые времена перед предвыборным митингом. Даже о там, что этот день скорее всего станет концом его политической карьеры, вспоминалось как-то мельком.
Пока пресс-секретарь посольства произносила вступительное слово, он сбоку из-за занавеса глянул на зал. Журналистов приехало не слишком много, от силы человек тридцать; прав был Парсонс, сказав, что если бы Мэрион погибла, то это вызвало бы у СМИ куда больший интерес. Сам Парсонс тоже присутствовал – затесавшись среди журналистов, скромно сидел в заднем ряду.
