Текст книги "Телохранитель"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
С морем повезло – они проехали добрый десяток миль по шоссе вдоль берега, а потом еще по набережной, так что Рэй всласть насмотрелся и на волны с белыми гребешками, и на купальщиков, и на растущие вдоль берега растрепанные пальмы со сбитыми на одну сторону кронами. Даже виндсерферов с разноцветными, издали похожими на лепестки цветов парусами удалось увидеть.
Когда машина свернула с набережной и, проехав еще немного, затормозила, Рэй даже не сразу понял, что они уже приехали. Здание, около которого они остановились, мало напоминало больницу – скорее, торговый центр: длинный, уходящий внутрь пассаж, по обе стороны витрины; в глубине виднелись столики кафе, у дверей цветочного магазина в пластиковых ведрах стояли букеты.
Оказывается, больница начиналась этажом выше. Едва они поднялись на лифте, как обстановка резко изменилась: белые стены, пол из пластиковых разноцветных квадратов и запах… Рэй нечасто бывал в больницах, но тамошний запах помнил хорошо, его ни с чем не спутаешь.
Джейстон шел уверенно, ни у кого не спрашивая дорогу; свернув в тупичок с несколькими креслами и дверями, постучал в одну из них – дверь открылась, и оттуда выглянул пожилой мужчина в белом халате.
– Рэй Логан, – сказал Джейстон. – На одиннадцать двадцать.
– Это он?
– Да.
– Проходи, парень, – кивнул врач. – А вам всем придется снаружи подождать. И девочке тоже, – сдвинув густые, как гусеницы, брови, он взглянул на Ри – выйдя из машины, она накрепко вцепилась Рэю в правую ладонь и так с тех пор не отпускала, ни в лифте, ни в коридоре.
– Я хочу с Рэем. На физотерапию, – требовательно отозвалась она.
– Нельзя.
Рэй знал, что она сейчас запросто может расшуметься, поэтому быстро нагнулся.
– Ри, посиди здесь и подожди меня. Я скоро вернусь. – Отцепил от себя сильные маленькие пальчики.
– Ну Рэй-ки-ии! – в ее голосе зазвенели плаксивые нотки.
– Посиди и подожди! – Будь они одни, он бы на нее цыкнул, но при людях было неудобно. Посулил шепотом: – Я тебе… я тебе вечером про Терминатора расскажу! Но пока меня не будет, не шуми, сиди смирно.
Она нахмурилась, но замолчала.
В кабинете на стенке висел плакат – скелет в натуральную величину. Больше ничего интересного не было: письменный стол, пара стульев и с двух сторон – пластиковые занавески, как в душевых; что за ними, непонятно.
– Садись. – Врач усмехнулся. – С тобой хотела, а?! Обычно младшие сестренки – занозы в заднице, но ты со своей, похоже, неплохо ладишь.
Рэй промолчал – не хотелось объяснять, что Ри ему не сестренка.
– Что у тебя, рука?
– Да, сэр. Вот. – Он положил руку на стол, показывая той стороной, где раньше был мизинец. Врач с некоторым интересом взглянул на шрам, помял его пальцами.
– Эк тебя угораздило! В привод, что ли, руку сунул?
– Нет, сэр, это аллигатор.
– Да ты что! Никак на него поохотиться решил?! – в голосе врача послышалось веселое удивление.
Рассказывать всю историю Рэю не хотелось – еще подумает, что он врет, прихвастнуть хочет.
Поэтому он пробормотал:
– Ну, так вышло, так… так получилось…
– А это, – врач кивнул на костыли, – тоже он?
– Да, сэр.
– Ну ладно, давай работать. Поначалу будет больно, но надо потерпеть. Если совсем уж невмоготу станет, скажи.
За следующие полчаса Рэю пришлось десятки раз стиснуть зубы, потому что было действительно больно. Не просто больно – а очень больно.
Для начала врач принес тазик с горячей маслянистой жидкостью, велел положить руку туда; когда она основательно распарилась, вытер ее и снова жесткими пальцами начал давить и разминать шрам. А потом велел Рэю сжимать ее в кулак – как можно крепче. Вот тут-то самая боль и началась!
Как Рэй ни старался, кулака не получалось – рука сжималась едва ли до половины, да и то от боли и ощущения собственной беспомощности на глазах выступали слезы. Он готов уже был взвыть: «Не могу больше!», когда врач кивнул:
– Хватит пока. Погрей еще немного руку в тазу, и дальше пойдем.
Следующие упражнения – катать ладонью по столу мяч и крутить прикрепленную к стенке круглую скользкую ручку – дались уже проще. Или, может, рука понемногу привыкла, притерпелась.
– Ну, все, – сказал наконец врач. – Ты молодцом держался. Следующий раз в четверг.
Едва Рэй вышел из кабинета, Ри налетела, чуть не сшибла с ног. Обхватила обеими руками, вскинула голову, сияя до ушей и засматривая в глаза – так, будто он не из соседней комнаты, а с Северного полюса вернулся.
Нет, будь она его сестренкой, он никогда не стал бы обзывать ее «занозой в заднице»…
– Врач сказал, что в следующий раз в четверг, сэр, – отрапортовал Рэй Джейстону.
– Рэйки, Рэйки, а знаешь чего! – нетерпеливо заверещала Ри.
– Чего?
– Мы сейчас пойдем мороженое есть! Тут, внизу, в кафе! И мне купят два шарика – лимонное и шоколадное!
За то время, что они шли до кафе, она успела перехотеть с лимонного на земляничное, войдя же, ткнула пальцем в витрину:
– Хочу вон то, синенькое! И желтенькое… нет, лучше с изюмом шоколадное!
– Рэй, а тебе какое? – обернулся Джейстон.
Лотков с мороженым в витрине стояло, наверное, штук двадцать – глаза разбегались, и хотелось попробовать из всех: и малинового, и шоколадного, и с орехами, и зеленого (интересно, из чего его делают?), и…
– Не знаю… может быть, с орехами, сэр? И персиковое…
– Возьми земляничное! – Ри подсунулась ему под руку, точнее, под костыль – Рэй пошатнулся и еле удержал равновесие.
– Ребятки, пойдите сядьте пока, – сказала мисс Лоскинз, – мы сейчас все принесем.
– Давай руку! – велел Рэй. Ри послушно подсунула ладошку, он прихватил ее указательным пальцем правой руки – остальными приходилось держать костыль – и повел на возвышение, где стояли стояли круглые стеклянные столики и металлические стулья.
Свободных столиков было много, он свернул к первому попавшемуся.
– Я хочу к окну! – запротестовала Ри.
Выбранный ею столик был действительно у окна; пока Рэй пристраивал костыли, цепляя их за спинку стула, она влезла на свой стул и огляделась. За соседним столиком сидела семья: мужчина, женщина и девочка лет семи со светлыми кудряшками. Заметив ее, Ри показала ей язык.
Та в ответ скорчила такую рожу, что Рэй едва не хихикнул: большущие уши из приставленных к голове ладоней, выпученные глаза и язык, болтающийся вверх-вниз в растянутом, как у жабы, рту. Ри немедленно тоже выпучила глаза и скривилась, будто у нее все зубы болят. Пришлось ее одернуть:
– Веди себя прилично!
– А зачем?! – она отмахнулась и скривилась еще противнее.
Пока Рэй искал, что сказать в ответ, белобрысая девчонка за соседним столиком, сделав вид, будто соседи ее больше не интересуют, взяла ярко-алую лаковую сумочку на ремешке, висящую у нее через плечо, раскрыла ее, пошарила там и снова закрыла, громко щелкнув блестящим замком: вот какая у нее шикарная вещь! Как у взрослой!
Ри, ни секунды не колеблясь, соскочила со стула и подбежала к Рэю. Схватила его под руку – подбородочек был задран, взгляд, устремленный на соперницу, весьма красноречив: «Зато у меня вот кто есть!»
Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, но тут мать девочки встала, сказала: «Эйби, не кривляйся! Пошли!» – и вся семья двинулась к выходу.
Подоспел Джейстон, принес стаканчики и запотевший кувшин с чем-то красным. Улыбнулся:
– Заждались, ребятки? Сейчас уже будет мороженое!
И Рэю вдруг отчаянно, до боли захотелось, чтобы они тоже были не просто так, а семьей: он сам, и Джейстон, и Ри. Чтобы Ри была его сестренкой, а Джейстон – отцом. А мисс Лоскинз… ладно уж, пусть Джейстон на ней женится: она хорошенькая и не вредная. И улыбается так, что смотреть приятно…
Тут же осадил себя: «Не думай об этом, не мечтай! Потому что все это вранье и никакая они не семья!»
Мисс Лоскинз начала выставлять с подноса на стол вазочки с мороженым, сказала:
– Рэй, я не знала, как ты любишь, и твое мороженое посыпала орешками с какао.
«И она здесь только потому, что сенатор попросил, а взаправду ей до меня никакого дела нет!» – стиснув зубы, повторил себе Рэй.
– Спасибо, мэм! – ответил он вслух.
– Почему ему больше?! – громко возмутилась Ри.
Только теперь Рэй заметил, что перед ним стоит такая же порция мороженого, как у взрослых – целых четыре разноцветных шарика.
– Потому что он тебя в два раза старше, – объяснила мисс Лоскинз.
– А я тоже хочу зелененькое, как у него!
Рэй молча отломил ложечкой четверть зеленого шарика и переложил к ней в вазочку. Поймал взгляд Джейстона – показалось, что тот догадывается, о чем он думает, и смотрит с сочувствием.
На обратном пути Ри не захотела сидеть напротив – дергала и теребила Рэя, пока он не пустил ее к своему окну. Ладно, пусть, ему и через ее голову все видно…
– А давай кто больше женщин в красном платье заметит! – на ходу придумала она. – Вон, смотри – раз, два… я уже двух вижу.
– Вон еще одна, – нехотя отозвался он, – из магазина вышла.
– Нет, эта не считается. У нее только юбка красная, а не платье!
Едва машина свернула на набережную, как Рэй увидел яхту. Большая, с золотистым корпусом и белыми парусами, она медленно скользила вдоль берега, будто плыла по воздуху; сновавшие тут и там виндсерферы казались по сравнению с ней совсем крошечными.
– Смотри! – подтолкнул он прилипшую к окну Ри. – Видишь?
– Подумаешь! – едва удостоив судно взглядом, отмахнулась она. – Ты лучше глянь, какая у нее шляпа!
– Какая еще шляпа?
– С цветочками! Вон там! – Ри показала на стоявшую у пешеходного перехода женщину в красном сарафане и большой соломенной шляпе, украшенной пучком искусственных роз.
– Да ну тебя! – Как можно сравнивать шляпу с яхтой, да еще с такой! – Яхта же интереснее. Смотри, какая огромная!
– Наша больше. И красивее. У нее бока белые, перила красные, и она двух… двух…мачтовая. Паруса тоже белые, а окна круглые, называются иллюминаторы, и в каюте диванчики такие пушистые, бархатные. Вот приедем домой, сам увидишь! Я попрошу, чтобы папа нас взял покататься.
– А где ваша яхта? Тоже здесь, в заливе?
– Нет, она дома, в озере. Папа там любит рыбу ловить.
– В каком еще озере? – Насколько он помнил, никакого водного пространства, кроме небольшого искусственного прудика, рядом с домом сенатора не было.
– Ну там, дома!
– Подожди-ка, а разве это… ну, куда мы едем – не ваш дом? – удивленно переспросил он.
– Наш, но это Миссисипи. Ну, Миссисипи, понимаешь?
Рэй понимал, что Миссисипи – он же не дурак, чтобы не знать, в каком штате живет! – не мог только понять, почему, если это их дом, то он не дом.
– Мы здесь живем только летом, – объяснила Ри. – Скоро будет папин день рождения, а потом мы поедем домой, в Нью-Гемпшир – папа и я, и мисс Фаро, и Джейстон, и мисс Лоуэлл, – она загибала пальцы, выпевая имена, как детскую считалку. – У нас там красиво! Везде клумбы с цветами, и оранжерея, и озеро – мне, когда тепло, разрешают по воде босиком ходить…
Рэю вдруг вспомнился фильм, который он видел в детстве – про щенка, которого оставили на даче. Вроде бы хозяева его и любили, и играли с ним, но лето кончилось, и они, уезжая в город, его с собой не взяли: кому нужна в городской квартире собака, тем более обычная дворняжка. И вот он весь фильм ходил и искал «своих» людей, не понимая и не веря, что они его нарочно бросили.
Кончилось все, правда, хорошо – он их нашел, и они к тому времени уже жалели, что его оставили, и обрадовались ему, но до того… Рэй даже чуть не заплакал пару раз, так жалко ему было этого щенка, когда он брел по лужам, голодный и замерзший.
А сейчас он ощутил себя таким же щенком, которого вот-вот бросят. Потому что еще яснее прежнего стало, что все это: шикарная машина, «Рэй, я тебе мороженое орешками посыпала», игрушки, своя комната с телевизором – не навсегда, а только до тех пор, пока сенатор с Ри живут здесь. Еще неделя-другая, и они уедут, а ему, понятное дело, уготована прямая дорога в приют… честное слово, лучше бы его не отдавали социальникам, а просто отпустили, до дому он доберется как-нибудь!
Все это пролетело в голове Рэя во мгновение она.
– …И еще качели – большие-пребольшие, – продолжала весело тараторить Ри. Вдруг, словно прочитав его мысли, осеклась. – Рэйки, ты чего?! – бровки сдвинулись, глаза-виноградины смотрели тревожно.
– Что – чего? – огрызнулся он – лезет тут со своей болтовней, душу травит!
– Не такой какой-то, злой… грустный…
– Нет, ничего, – через силу улыбнувшись, Рэй потрепал ее по затылку, – все в порядке.
Она-то чем виновата… небось, и слова такого не знает – «социальники»! Когда ее увозить станут – реву, наверное, будет…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Каждый раз, когда сенатор входил в комнату, у Рэя сжималось все внутри – вот сейчас он скажет… Но Рамсфорд если и заговаривал с ним, то о каких-то неважных вещах – о футболе, о собаках, спрашивал, болит ли нога и умеет ли Рэй играть в теннис. Рэй не умел. И вообще, при сенаторе ему становилось немного не по себе. Не то чтобы Рамсфорд как-то не так смотрел или разговаривал, но, к примеру, Джейстон – тот был свой, ему и «Привет!» можно было крикнуть, и пошутить при случае, и попросить показать, как пистолет разбирают. А с Рамсфордом… нет, с ним шутить было как-то не с руки, все равно что с директором школы.
Рэй уже решил: как только он узнает, что скоро его отправляют, попросит у Джейстона несколько долларов, объяснит, что отдаст – у него дома целых тридцать два доллара спрятано! Ведь неизвестно, куда его завезут на этот раз, могут и снова в другой штат. А так, когда он сбежит оттуда, будет хоть на что поесть по дороге; может, и на автобусе удастся часть пути проделать – чем плохо?!
Он мог уже ходить без костылей, с палкой. Без палки тоже мог, но нога быстро уставала и было ощущение, что она вот-вот подвернется. Тем не менее по дому он ходил по-прежнему на костылях. Ни к чему, чтобы кто-то из взрослых знал, что он может обойтись без них; пусть социальники, когда заполучат его, думают, что он совсем калека – легче будет сбежать.
Прошла неделя, другая, но в доме не было никаких признаков того, что его обитатели собираются куда-то уезжать.
Рэй даже подумал, что, может, при нем специально об этом не говорят – пару раз он замечал, как мисс Фаро, оживленно о чем-то болтавшая с секретаршей сенатора мисс Лоуэлл, едва завидев их с Ри, тут же замолкала. С другой стороны, возможно, дело было не в нем, а в девочке – может, это от нее что-то скрывали? Например, что-то связанное с ее матерью…
Ри часто говорила о папе – и никогда о маме. И кольца на руке у ее отца не было. Может быть, ее родители в разводе? Хотя, чтобы уйти от такого человека, как мистер Рамсфорд, надо быть полной дурой. Он ведь богатый и не злой. И симпатичный очень: высокий, волосы темные, выбрит чисто, и пахнет от него хорошо. Нет, будь Рэй женщиной, он бы не стал с таким разводиться.
Может, жена сенатора умерла? Да, похоже, в этом все и дело, и теперь при Ри стараются о ней не упоминать, чтобы девочка не плакала. Наверное, и разговаривать она ни с кем не хотела тоже из-за мамы – переживала очень…
В последнее время мисс Фаро иногда поглядывала на него как-то странно – нет, не по-злому, но очень пристально, словно оценивающе. И вопросы задавала самые разные – например кем он хочет стать, когда вырастет. На это у Рэя ответ был готов: пожарным, как отец. Или шофером грузовика – тоже чем плохо?!
Рэй не стал говорить, что после знакомства с Джейстоном не менее привлекательной стала казаться ему и профессия телохранителя: с пистолетом всюду ходить можно, ездить в разные места – и вообще, дело хорошее: людей защищать.
Совсем он удивился, когда мисс Фаро спросила как-то во время ужина:
– Рэй, а какой цвет ты больше всего любишь?
– Не знаю, мэм… наверное, голубой. И зеленый тоже. – Вспомнил и добавил: – И красный.
– Ну а вот если бы тебе нужно было стены в своей комнате красить – какой бы ты цвет выбрал?
– Я в одном фильме недавно видел – там у парня в комнате стены были наполовину синие и наполовину желтые, но не ровно, а вроде как зигзагом, – он попытался изобразить рукой этот самый зигзаг и чуть не свалил стакан. – Только у меня, наверное, так красиво не получится покрасить.
– Х-мм… а как назывался фильм, ты не помнишь?
– Это… кажется, это «Всадники космоса», мэм.
– А я первая, я первая доела! – радостно завопила Ри и забарабанила вилкой по тарелке.
Мисс Фаро пошла за десертом, и Рэй так и остался в недоумении: неужто ей действительно интересно было знать, в какой цвет он бы покрасил стенки?
Наступил вечер. Ри уже легла спать, и он, как обычно, зашел к ней пожелать спокойной ночи, но разговор этот нет-нет – да и вспоминался: непонятное долго не дает о себе забыть, как больной зуб.
«Пожелать спокойной ночи» – это только так называлось. На самом деле, когда после душа, с высушенными и тщательно расчесанными волосами (до сих пор Рэй не знал, что для расчесывания волос существуют какие-то особые правила, но, оказывается, чтобы они были красивые и блестящие, полагалось провести по ним щеткой ровно сто раз), Ри укладывалась под одеяло, то настроение у нее было отнюдь не сонное. Наоборот, она чуть не подпрыгивала от нетерпения: сейчас, сейчас он придет и расскажет что-то интересное!
Весь вечер из головы у Рэя не шли «Всадники космоса». «Всадников» он и начал пересказывать, присев рядом с кроваткой – со всеми подробностями, показывая на пальцах монстров-пришельцев с рыбьими мордами и жуткими выпученными глазами и то, как превратившиеся в непобедимых космических воинов мальчишки ловко с ними расправлялись. Ри держала его за коленку, чтобы было не так страшно, но глаза блестели жгучим интересом.
Рэй как раз дошел до чудовища, которое пришельцы вывели в своей секретной лаборатории, когда она вдруг пискнула, глядя куда-то за его спиной:
– Папа!
Он обернулся – в дверях стоял Рамсфорд.
Хотя Рэй знал, что ничего плохого не делал, но, как и всегда в присутствии сенатора, у него возникло желание встать навытяжку… или убраться подальше.
– Привет! – улыбнулся тот и подошел к Ри, нагнулся – девочка обхватила его за шею, чмокнула в щеку. Когда сенатор выпрямился, она повисла на нем, как обезьянка; он немного покачал ее в воздухе и опустил обратно в кровать.
Уже уходя, похлопал Рэя по плечу.
– Сынок, когда освободишься, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет.
– Да, сэр, – ответил Рэй, подумал: «Вот оно, вот…» Внутри стало холодно и тошно, будто болотной воды глотнул.
– Рэйки-ии, ну что там дальше было! – Ри снова вцепилась ему в коленку и приготовилась бояться.
Мальчишка пришел минут через пятнадцать. Постучал, приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в кабинет, и остановился на пороге.
Да, красавцем его назвать было трудно: худой, угловатый; жесткие соломенные волосы, плотно сжатые тонкие губы, хмурый, недоверчивый взгляд. Но это был мальчишка, который, рискуя жизнью, полез в протоку с аллигаторами, чтобы вытащить оттуда чужую, впервые увиденную им в тот день девочку.
Сенатор понимал, чем обязан ему, и не собирался быть неблагодарным.
– Проходи, садись.
Ему приходилось за последние годы общаться с самыми разными людьми – от лесорубов до политиков и университетских профессоров, и обычно он с легкостью «настраивался» на собеседника из любой социальной группы. Но как разговаривать сейчас с этим мальчиком, Рамсфорд не знал, и от этого ощущал какую-то подспудную раздражающую неловкость.
Как с ребенком? Но уж слишком взрослые у него были глаза, серьезные и настороженные, без малейшего следа детской доверчивости…
Мальчик сел, прислонив костыли к столу.
– Рэй, я хочу с тобой поговорить, – начал сенатор.
– Да, сэр.
– Я хочу поговорить о твоей дальнейшей судьбе.
– Вы собираетесь отдать меня социальникам? – так прямо и жестко, в лоб, мог бы спросить взрослый человек. Как взрослому ему сенатор и ответил:
– Они этого требуют.
– И вы не можете ничего сделать? Вы же сенатор, ну скажите им, чтобы они оставили меня в покое! Я не хочу в приют, я пойду работать. Мистер Майерс возьмет меня, он сам говорил, что когда я подрасту, лучшего работника ему не найти. А мне уже почти тринадцать, сэр!
– Не могу. Есть закон. Но… я могу тебе предложить кое-что другое. Ты хочешь остаться у нас?
– Остаться? – В тазах мальчика промелькнула растерянность, замешательство – казалось, он боится поверить тому, что услышал. – Но вы же вроде скоро уедете в Нью-Гемпшир?!
– Да. И предлагаю тебе поехать с нами.
– То есть вы… вы что, хотите меня усыновить?
– Усыновить – это сейчас, с ходу трудно будет. Тем более без согласия твоей матери… она ведь официально от тебя не отказалась. Но я могу оформить опеку, это делается достаточно быстро, и тогда ты сможешь жить с нами на законных основаниях.
Судя по тому, как отчаянно мальчишка закивал, он готов был руками и ногами ухватиться за представившуюся возможность… как, собственно, и следовало ожидать.
– Да, сэр, да! – воскликнул он, запнулся и спросил нерешительно: – Мисс Фаро сегодня меня спросила, какого бы цвета я хотел стены в моей комнате. Это тоже из-за этого?!
– Да.
– Она уже знает, что вы хотите меня взять к себе?!
– Да, я говорил с ней об этом, – сенатор улыбнулся. – Она о тебе очень высокого мнения.
Мальчишка тоже неуверенно заулыбался.
Ну вот… теперь предстояла самая неприятная часть разговора.
– Рэй, послушай меня сейчас внимательно – я хочу сказать тебе… точнее, предупредить насчет Мэрион, есть кое-что, что ты должен знать.
Он достал из ящика стола газету – пусть прочтет, чтобы не рассказывать всю историю. Невольно взглянул на фотографию и вздрогнул, услышав вопрос мальчика:
– Это… это насчет ее мамы, сэр?
– Откуда ты знаешь? Тебе кто-то сказал?
– Никто, сэр. Я сам догадался. Она умерла, да?
– Да. – Рамсфорд вздохнул, чуть помедлил и протянул газету. – На вот, возьми, прочти. Тогда тебе многое станет понятнее.
Рэй взял, взглянул на фотографию под заголовком: Рамсфорд и женщина, очень красивая, в светлом нарядном платье. Что это мать Ри, было понятно сразу – по глазам, таким же большим и темным, как у дочери.
Он подержал газету в руке и протянул обратно.
– Простите, сэр, – сумел не опустить глаз, как ни стыдно было это выговорить, – простите, сэр, я не умею читать.
Несколько секунд сенатор оторопело смотрел на него, потом спросил, негромко и удивленно:
– Как так?
– Ну то есть я буквы знаю, и цифры тоже, и указатели могу прочесть, и заголовок, – поторопился добавить Рэй: пусть не думает, что он какой-то недоразвитый, – и считать умею хорошо. Но вот такое, когда много слов мелкими буквами, не могу. Я ведь в школу почти не ходил, некогда было…
Черт возьми, ну что сейчас объяснять, что когда родилась Нетти, ему очень скоро стало не до школы! Ведь кому-то надо было и вставать к ней ночью, и пеленать, и бутылочку давать, и укачивать.
Мама уже через месяц пошла работать – приходила поздно, без сил, сразу валилась спать, и Рэй на рассвете выносил девочку во двор, чтобы та не разбудила ее плачем. Спал он в основном днем, когда мама вставала – быстро привык к этому, так что ночью и спать-то особо не хотелось.
– Вы теперь… не захотите меня взять? – Лучше уж знать сразу…
– Что? – Рамсфорд непонимающе сдвинул брови – и вдруг невесело рассмеялся. – Да нет, сынок, это все пустяки. В какой-то степени тебе даже можно позавидовать, ты избавлен от всей той чепухи, которую пишут в газетах! – Вздохнул и махнул рукой. – Ничего, научишься, было бы желание.
Он снова взглянул на фотографию, положил газету перед собой.
– Ладно, я сейчас расскажу, что тут написано. Это Мэй-Линн, моя жена. Мать Мэрион. Именно она называла ее Ри, больше никто. Два года назад мы всей семьей собирались встретить Рождество в Вашингтоне. Я приехал раньше, Мэй-Линн с дочкой должна была прилететь на следующий день. И… и не прилетела. К вечеру выяснилось, что по дороге в аэропорт ее похитили вместе с Мэрион…
Он до сих пор помнил звонок похитителей, первую фразу: «Ваша жена у нас. Не сообщайте полиции, иначе она умрет». А потом – голос Мэй-Линн, она плакала и повторяла, захлебываясь слезами: «Делай, как они говорят… пожалуйста, пожалуйста, делай, как они говорят!»
Их требования были просты: полтора миллиона наличными, мелкими купюрами, срок – двое суток. Полиция ничего не должна знать. В этом случае жена и дочь сенатора вернутся домой целые и невредимые.
Не учли преступники лишь одного – что ФБР к тому времени уже знало о похищении и расследование велось полным ходом.
Похитители звонили еще дважды. Рамсфорд, по указанию ФБР, говорил, что такую сумму, да еще мелкими купюрами трудно достать в один день, просил отсрочки. Один раз они дали ему послушать, как плачет Мэрион, но голоса жены сенатор больше так никогда и не услышал. Позже он узнал, что она умерла через несколько часов после того самого, последнего их разговора.
Старший агент ФБР, курировавший расследование, потом объяснил ему, что с самого начала на возвращение Мэй-Линн шансов было мало: что бы ни обещали похитители, на деле они редко оставляют в живых свидетеля, который может запомнить их лица, голоса, еще какие-то детали, которые могут помочь полиции обнаружить преступников. Маленький ребенок – другое дело, от него вразумительных показаний ждать не приходится.
Все правильно, все логично… но Рамсфорд до сих пор иногда просыпался в холодном поту из-за одной и той же, во сне и наяву приходившей мысли: если бы можно было повернуть время вспять и сделать все так, как требовали похитители – ничего не говорить полиции, заплатить выкуп – может быть, тогда Мэй-Линн все-таки вернулась бы домой… живая…
– …На третий день ФБР вышло на след преступников. Еще через сутки один из них назвал адрес заброшенной фермы, в подвале которой была спрятана Мэрион, – закончил сенатор.
Мальчишка не перебил ни разу, смотрел широко распахнутыми глазами. Наверное, для него вся эта история – как очередной детектив вроде тех, что он рассказывает перед сном Мэрион.
Но сказал он то, что Рамсфорд никак не ожидал:
– Я иногда думаю, что, может быть, мою маму тоже похитили… или напал кто-то, или она под машину попала, память потеряла и где-нибудь сейчас в больнице лежит – потому и не вернулась.
– В сводках полиции штата за тот период не зарегистрировано ни одного несчастного случая с женщиной, похожей на нее, – покачал головой сенатор. – Так вот… когда Мэрион нашли, она никого не узнавала, кричала и плакала, даже от меня отбивалась. Потом постепенно начала узнавать домашних, стала вести себя более-менее нормально, но говорить так и не хотела, пока… пока вот не заговорила с тобой. Я рассказываю тебе это все для того, чтобы ты понял: с ней нужно обращаться очень бережно. И ее категорически нельзя пугать.
– Но она любит слушать всякие страшные истории, – растерянно сказал мальчишка, – про инопланетян и…
– Истории – пожалуйста, – отмахнулся сенатор. – Но ее нельзя, скажем, в темноте запирать – она после того, как в этом подвале сидела, очень боится темноты, у нее даже ночью в спальне всегда лампа горит. Или если ты вдруг выскочишь перед ней в какой-нибудь страшной маске – тоже может испугаться. Ну и, понятно, про маму ее лучше не спрашивай, не напоминай.
– Да нет, ну что вы… что я, дурной, по-вашему? Нет, конечно!
– Значит, мы обо всем договорились. Тогда я начинаю оформлять опеку, и через две недели мы уедем в Нью-Гемпшир. А там уже, спокойно, без спешки, можно будет начинать процедуру усыновления.
И тут Рэй в который раз удивил его, спросив встревожено:
– А если вы меня усыновите, я обязательно должен буду поменять фамилию?
– Да. Наверное. А ты что – против?
– Да, сэр. Вы… вы не подумайте, это из-за папы. – Мальчишка смотрел на него жалобно, но упрямо; впервые стало видно, что он еще совсем ребенок. – Понимаете, если я поменяю фамилию, то от него совсем ничего не останется, будто и не жил. А он был героем! Мама рассказывала – он на пожаре погиб, когда людей спасал!
На самом деле никаких людей отец Рэя в тот день не спасал, и смерть его объяснялась скорее трагическим стечением обстоятельств: пожарные подъехали к горевшему складу в промзоне и начали разворачивать шланги, когда внутри склада что-то взорвалось, с крыши слетел железный лист и убил Десмонда Логана наповал…
– Да, он был героем, – кивнул Рамсфорд. – И будь он сейчас жив, он бы гордился тобой. Не бойся, сынок, ты останешься Рэем Логаном.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Если ты уедешь, я с тобой разведусь! Помяни мое слово, разведусь, и ни на секунду не задумаюсь!
Рэй невозмутимо продолжал складывать вещи.
– Ты слышишь, что я тебе говорю?
– Слышу. – Он захлопнул чемодан. – Что там у нас с обедом?
– Ты что, считаешь, я тебе лапшу на уши вешаю насчет развода?! – Луиза стояла в дверях – руки в боки, голова вскинута, глаза горят яростью.
– Я считаю, что весь этот разговор сейчас не имеет смысла.
Прошел к шкафу, решив взять еще ветровку; перетерпел выплюнутое в спину:
– Чертов хромой урод!
Отвечать не стал – зачем? Тем более, что правда, то правда: он действительно слегка прихрамывал, особенно когда приходилось много ходить.
Ветровки в шкафу не оказалось. Наверное, внизу висит.
– Так что у нас с обедом? – обернувшись, повторил Рэй.
– Ну понятно, о чем со мной еще можно говорить! – огрызнулась Луиза, но тем не менее повернулась и пошла вниз.
Когда он спустился на кухню, она уже сердито гремела кастрюлями и тарелками; мельком глянула через плечо и, убедившись, что он сел за стол, принялась выплескивать из себя новые реплики:
– Ты что, не понимаешь, что на кону стоит твоя карьера?! Если ты упустишь свой шанс, то потом всю жизнь проходишь в вечных заместителях!
По мнению Рэя, в двадцать восемь лет работать заместителем начальника службы безопасности такого крупного предприятия, как «Т&Т», было совсем не плохо.
– И именно сейчас, в этот самый момент, он сдергивает тебя с места! – со злым надрывом подытожила Луиза.
Руки ее действовали независимо от языка, и на столе к этому времени уже стояла миска с салатом, кукурузная запеканка, жареные помидоры и пирог с почками. Надо отдать ей должное – готовила она отменно и вообще хозяйкой была хорошей.
– Ах-ах, сенатор Рамсфорд! – скривила она надменную гримасу, выставляя на стол кувшин с лимонадом. – Подумаешь, нашел доброго папочку! Он ведь ни разу даже пальцем о палец не ударил, чтобы устроить тебя на приличную работу!
– Я его об этом не просил, – отрезал Рэй. – И не считаю, что у меня такая уж плохая работа.
«Черт! – подумал он. – Ведь собирался же не связываться и не спорить!»
Луиза села за стол напротив него, сложила руки и склонила голову в молитве. Благостного выражения лица хватило на полминуты, после чего она продолжила ссору с того места, на котором остановилась:
– Ты прежде всего должен думать о семье!
