Текст книги "Маленькие женские тайны"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Из дневника Клодин Конвей: «…Вся эта ночь – какая-то фантасмагория, теперь даже не верится, что это на самом деле было!..»
Клодин ушла в спальню сразу после десерта – сослалась на усталость, все-таки она «жертва похищения».
Она думала, что Томми, как и всю прошлую неделю, останется в гостиной – будет с сослуживцами и Арлетт смотреть телевизор. Но едва она переоделась и села причесываться, как он появился в дверях.
Клодин даже немного огорчилась: не мог придти на четверть часа позже: следущее, что она собиралась сделать – это позвонить Ришару! При Томми же звонить было неудобно – то есть вроде и ничего страшного, но кто его знает, начнет еще опять ревновать не по делу.
Но – пришел так пришел, делать нечего. Сел на кровать, взглянул на Клодин, так что их глаза встретились в зеркале, и спросил; точнее, это был даже не вопрос – констатация факта:
– Тебе не нравится Арлетт.
Клодин молча пожала плечами – возразить было нечего.
– Почему?
– Потому что она врет.
– То есть? – удивленно переспросил он – похоже, ждал услышать нечто другое.
– Понимаешь, она насквозь лжива, – Клодин развернулась на вращающемся стуле, оказавшись с ним лицом к лицу. – Это чувствуется во всем. Вот сегодня, когда она вроде бы страшно огорчилась, что завтра не уедет, на самом деле она вовсе не была так расстроена, как хотела показать. Тут больше игры, чем действительно огорчения.
– Ну и зачем ей, по твоему, это было нужно?
– Может, с тобой лишний раз пообниматься захотелось? – усмехнулась она.
– Да брось ты! – рассмеялся Томми.
– Я не знаю, зачем ей это нужно, – ответила Клодин уже всерьез, – но… для меня это очевидно. Возможно, потому, что я и сама порой разыгрываю что-то… не то, что на самом деле, – неловко улыбнулась, – вроде как сегодня, перед похитителями, эту дурочку напуганную. Поэтому сразу вижу, где она переигрывает, какие-то фальшивые жесты, нотки… И про сто девяносто тысяч, кстати, она тоже что-то знает.
Откуда взялась эта цифра, Клодин сообразила почти сразу, вспомнился утренний разговор: «Где Арлетт Лебо? Или вы привезли вместо нее деньги? – Какие деньги? – Двести тысяч фунтов. Десять тысяч – понятное дело, нам, за работу.» Двести минус десять получается как раз девяносто. Сто девяносто тысяч фунтов – именно во столько оценили почему-то ирландцы ничем вроде бы не примечательную семнадцатилетнюю француженку…
– Ты так считаешь? – Томми спросил это вроде бы с ленцой, но Клодин нутром почуяла, что ответ очень и очень его интересует.
– Да. Когда ты спросил, у нее в глазах что-то такое мелькнуло…
– Интересно… – сказал он задумчиво.
– Что интересно?
– То, что ты говоришь… Я-то, признаться, думал, что ты ее из-за… меня невзлюбила, – хоть он и запнулся, но Клодин показалось, что был чуть-чуть разочарован.
– Нет, – покачала она головой, но тут же поправилась. – То есть, конечно, и это, но не только… В общем, когда она окажется где-нибудь подальше от нашего дома, я вздохну с облегчением.
– Я, честно говоря, тоже, – эхом отозвался Томми.
– А мне казалось, что она тебе нравится.
– Поначалу – да. Такая миленькая приветливая девочка… и так мужественно держалась, потеряв отца, и вроде бы изо всех сил старалась нам помочь. А теперь, – несколько смущенно признал он, – мне тоже кажется, что она что-то недоговаривает.
– Не «недоговаривает», а именно врет, – перебила Клодин. – Вы просто не замечаете этого за ее сладенькими ужимочками и кокетством!
– Но готовит она, конечно… – Томми мечтательно закатил глаза, – в жизни такого ужина, как сегодня, не ел!
Пару секунд Клодин смотрела на него, потом сердито отвернулась к зеркалу и снова взялась за щетку.
Уже больше года она живет с ним, готовит ему завтраки и ужины – и до сих пор считала, что готовит не так уж плохо. Во всяком случае, он всегда с удовольствием ел, хвалил… Ну да, такие изысканные блюда, как Арлетт, она делать не умеет, но салаты у нее получаются вкусные, и рыба тоже, и вообще…
Клодин сама не понимала толком, почему ей стало вдруг так обидно от его слов – но обидно было очень.
В зеркало было видно, как Томми разделся, сложил аккуратно брюки – и вдруг взглянул на нее.
– Эй! Ты чего скисла? – подошел, обхватил за плечи и зарылся лицом ей в волосы.
– Ты хочешь, чтобы я тоже всякие торты делала? – жалобно спросила Клодин; не хотела говорить это, ни в коем случае не собиралась – само как-то вырвалось.
Замерла от ужаса: а вдруг он скажет «Да, хочу»?!
Томми помотал головой, ероша и путая носом свежерасчесанные пряди.
– Я хочу, чтобы ты оставалась такой, как ты есть, – повернул стул, на котором Клодин сидела, к себе и взглянул на нее в упор. – Именно такой – понимаешь?
Поцеловал ее – быстро, но крепко – и отступил на пару шагов, глаза весело блеснули.
– Но если ты все же когда-нибудь решишь сделать торт – заранее говорю: я не против! – шутовским жестом вскинул вверх руки. – Сдаюсь, сдаюсь – только не бей!
– Да ну тебя! – буркнула Клодин, но уже не сердито – вроде ничего особенного не произошло, но настроение стало куда лучше.
Вместо обычного душа она решила в этот вечер побаловать себя горячей ванной – полежать и понежиться в ароматной пене.
Уходя, взглянула на Томми – он сидел на постели, и вид у него был какой-то сонный, но она почти не сомневалась, что не пройдет и пяти минут, как он заявится в ванную с намерением к ней присоседиться. Поэтому воды набрала не очень много: ванна у них, конечно, королевских размеров – но и он сам тоже не маленький; плюхнется рядом – лужи на полу не миновать.
Положила голову на подголовник и закрыла глаза, лениво прислушиваясь: вот сейчас… интересно, он начнет разглагольствовать о кризисе пресной воды и необходимости ее экономить – или просто, без выкрутасов предложит потереть ей спинку?
Но, к ее разочарованию, прошло пять минут, а Томми все не было.
Не пришел он и через десять минут. И вообще не пришел…
Когда Клодин вернулась в спальню, то обнаружила, что ее муж спит – и спит, что называется, вглухую. Даже не повернулся к ней и не обнял, когда она залезла под одеяло и прижалась к его теплому боку…
Еще бы! Днем они поспали от силы часа три, а прошедшей ночью он вообще не сомкнул глаз.
Она уткнулась лбом в плечо Томми, закрыв глаза и вспоминая его рассказ о том, как он искал ее.
Ришару он позвонил в полвторого, после того как в течение полутора часов тщетно пытался дозвониться ей. И когда тот, сонный и удивленный, сказал, что Клодин еще два часа назад уехала домой – вот тут Томми и стало, по его выражению, не по себе. (Клодин представляла, каким жутковатым ощущением было это «не по себе» – точнее, представляла, что бы почувствовала она сама, будь она на его месте.)
Испугался и Ришар – и, когда Томми приехал в «Дорчестер», уже ждал его в вестибюле.
Томми хотел выяснить, не запомнил ли кто-нибудь приметы такси, на котором уехала Клодин. Для начала спросил у швейцара – тот смерил его высокомерным взглядом и заявил, что политикой «Дорчестера» является полная конфиденциальность и на все вопросы, касающиеся постояльцев отеля и их гостей, он может отвечать только с разрешения старшего менеджера.
Но тут вмешался Ришар. Подошел, на вопросы тратить времени не стал, вместо этого непререкаемым тоном потребовал немедленно – немедленно! – разыскать таксиста, которому он доверил свою гостью. Швейцар вмиг потерял всю свою надменность: одно дело какой-то там полицейский (или что-то вроде), и совсем другое – господин Каррен-младший.
Не прошло и двадцати минут, как они уже разговаривали с таксистом, но тот смог лишь сказать, что высадил пассажирку около дома и выглядела она вполне нормально.
Ришар предлагал еще помощь – любую, какая только была в его силах – но Томми отказался: дальше это становилось уже делом контрразведки.
К тому времени, как Клодин позвонила, и его сотовый телефон, и их домашний телефон уже прослушивался. И за два часа, которые похитители дали Томми, чтобы доехать до фабрики, туда же скрытно подобрались и сотрудники контртеррористического подразделения.
Все дальнейшее она видела своими глазами – как правильно сказал Перселл, блестящий пример хорошо спланированной операции…
…Танк появился внезапно – тяжелый, лязгающий гусеницами, выкрашенный в противный грязно-зеленый цвет.
Они с Томми шли по пустынному пляжу, собираясь осмотреть какие-то видневшиеся вдали развалины, когда он возник непонятно откуда и поехал за ними чуть ли не по пятам.
– Давай уйдем отсюда! – испуганно оглядываясь, предложила Клодин.
– Ты что, – безмятежно улыбнулся Томми, – это же твоя новая машина! Видишь, даже цвет твой любимый, зеленый! – махнул танку рукой, как собаке: – Бэзил, Бэзил, пойди сюда!
Танк залязгал гусеницами, надвигаясь на них.
«Нет, это сон!» – быстро сказала себе Клодин, замотала головой, как всегда, когда хотела проснуться – и действительно проснулась.
Тихо, темно… рядом сонно дышит Томми…
Что за бред! Какой еще Бэзил!!! И с чего это Томми взял, что она любит зеленый цвет?!
Господи, приснится же такое!
Она еще раз для верности помотала головой и повернулась на другой бок. И, уже погружаясь снова в сон, вдруг услышала, как где-то неподалеку негромко, но отчетливо лязгнули гусеницы.
Что за черт?!
Клодин вскинула голову: звук был не во сне, наяву. Огляделась – сквозь неплотно задернутую занавеску в окно пробивалась полоска голубоватого света – то ли луна, то ли фонари в парке…
Все как обычно… Но ведь что-то же лязгнуло?! Может, на улице?
В следующий момент она проснулась окончательно, осознав, что яркая светящаяся точка в нескольких футах от нее – это не отблеск уличного фонаря, а замочная скважина двери в библиотеку.
Свет – в библиотеке? В такое время?
Светящееся пятнышко вдруг на секунду померкло, словно с той стороны двери кто-то прошел.
Клодин вылезла из-под одеяла и подкралась к двери, присела и заглянула в скважину.
Первым, что она увидела, была Арлетт. В джинсах и белой футболке, девчонка стояла у стола и разговаривала с кем-то, кто был вне поля зрения Клодин.
С кем это, интересно – с Бруком, что ли?
Долго ждать ответа ей не пришлось – рядом с француженкой внезапно показалась высокая фигура в черном. Клодин обмерла, не веря собственным глазам: это был тот самый молодой ирландец, последний из похитителей! Без пальто, в черных брюках и свитере – но он, точно он!
Но что он делает в их квартире?!
Выяснять времени не было.
Клодин вскочила и кинулась к постели; дернула Томми за плечо, позвала шепотом:
– Томми!
Она ожидала, что он мгновенно вскинется, но он продолжал спать.
– Томми! Томми! – потрясла сильней. – Ну Томми же!
Он застонал и открыл глаза.
– Томми, послушай! В библиотеке… в библиотеке чужие! – шепотом выпалила она. – Там… тот самый, в черном пальто… и Арлетт…
Глаза Томми закрылись, зато приоткрылся рот, из которого раздался всхрап. Голова качнулась набок.
– Томми, ну что ты! – в отчаянии Клодин сгребла его за оба плеча и затрясла что есть мочи.
Не открывая глаз, он застонал и вяло попытался отпихнуть ее; стоило отпустить, как повернулся на бок.
– Что с тобой, Томми?! – спросила она, чуть не плача. – Ну что с тобой?!
На самом деле она уже понимала, что он чем-то одурманен. И так же ясно было, что без Арлетт тут не обошлось – никто, кроме француженки, не мог подсыпать ему в еду какую-то гадость.
– Ну Томми же! – в последний раз, уже безнадежно, позвала Клодин. И потянулась к его тумбочке.
Пистолет лежал на месте – в верхнем ящике, куда Томми всегда клал его на ночь.
Когда-то он показывал ей, как им пользоваться, и она запомнила. И, взяв в руку тяжелую, удобно легшую на ладонь рукоятку, почувствовала неожиданное облегчение: хоть что-то в доме так, как должно быть!
Когда впоследствии ее спрашивали, почему она сразу не вызвала полицию, Клодин честно отвечала «Не знаю». Почему-то в тот момент мысль о полиции ей действительно в голову не пришла – может быть, из-за фантасмагоричности всего происходящего.
Зажечь свет она не решилась, чтобы не спугнуть преступников – нащупала на кресле халат, натянула его и, стараясь ступать бесшумно, вышла в коридор.
Дверь в библиотеку была прикрыта, в холле горел тусклый свет – обычно там на ночь оставался включенным ночник, домик из мыльного камня.
Клодин сделала несколько шагов и остановилась, только теперь вспомнив: Брук и Перселл – они ведь тоже здесь, в квартире! И кто-то из них, по идее, должен спать в холле!
Со вспыхнувшей надеждой она на цыпочках бросилась в холл – Брук действительно лежал на диване, укрытый пледом.
Она встряхнула его за плечо, шепотом позвала:
– Дэви! Дэви!
Голова Брука мотнулась в сторону, и Клодин с ужасом увидела темное пятно на подушке – на том месте, где был его затылок. Коснулась кончиками пальцев – теплое, липкое…
Вот оно как…
Она выпрямилась и нащупала в кармане халата ребристую рукоятку.
До двери библиотеки было всего шагов пятнадцать, но за то время, что Клодин шла, она раз десять заранее «проиграла» то, что собиралась сделать.
Ворваться и, крикнув «Руки вверх!», направить на них пистолет… увидеть испуг в лживых глазах девчонки… А что дальше? Отвести их в кладовку, запереть? Или лучше в стенном шкафу в гостевой спальне? Там снаружи бронзовый засов, декоративный, но прочный… А потом – снова попытаться разбудить Томми – должен же он когда-нибудь очнуться! И вызвать «Скорую» для Брука.
У входа она чуть помешкала, собираясь. Сейчас…
Рванув дверь, Клодин влетела в библиотеку, держа перед собой пистолет. С порога увидела – Арлетт стоит у стола, на котором разложены какие-то железки, ирландец в углу, у сейфа – кажется, пытается его открыть…
– Руки вверх! – услышала свой голос словно со стороны – тонкий, неуверенный – и повторила, как можно более решительно: – Оба – руки вверх!
Реакция была не совсем такой, как она ожидала. Парень, правда, вскинулся, отпрянул от сейфа и испуганно уставился на нее. Но вот Арлетт… на нее появление хозяйки дома, причем вооруженной, произвело совершенно не то впечатление, на которое Клодин рассчитывала.
– А-а… – девчонка зло рассмеялась. – Вот как кстати! Хватай ее, Имон!
– Ты что, с ума сошла, у нее пистолет! – застыв на месте, быстро, краем рта, выпалил парень.
– Ох, Имон, ну что ты за мямля! – раздраженно бросила Арлетт. – У этой тощезадой модельки кишка тонка выстрелить! А вот сейф она нам сейчас откроет… если, конечно, не хочет, чтобы я ей морду исполосовала так, что на нее ни один мужик больше в жизни не позарится, – в руке у француженки зажат зловещего вида нож с длинным узким лезвием.
Ирландец шагнул к Клодин. Взглянул на Арлетт – та подбадривающе кивнула и махнула ножом, как дирижер – палочкой.
– Давай-давай! Что – все я должна делать?
– Руки вверх! Не подходи! – вскрикнула Клодин.
Еще шаг, еще.
– Не подходи!
Еще шаг… Она непроизвольно зажмурилась и нажала на курок.
Выстрел прозвучал оглушительно громко. Выстрел – и сразу за ним пронзительный вопль, в первый момент Клодин подумала, что это звенит у нее в ушах.
Она открыла глаза.
Ирландец, скорчившись на полу возле окна, держался обеими руками за колено и тонко повизгивал. На черных брюках кровь была почти не видна, зато хорошо заметна на руках.
Это что… это что – она сделала?!
Клодин испуганно взглянула на Арлетт. Та тоже смотрела на нее, словно не веря собственным глазам.
Каким-то не своим, низким и дрожащим голосом переспросила:
– Ты его ранила?! Ты… ты… – и вдруг стремительно, как разворачивающаяся змея, бросилась вперед. Клодин еле успела отпрянуть – лезвие ножа прорезало рукав халата и застряло в нем.
Выдернув его, Арлетт замахнулась снова, но Клодин перехватила ее руку; попыталась ударить девчонку коленом в живот, но та ловко подсекла ей ногу, и в следующий момент они уже катились по полу.
Падая, Клодин больно ударилась обо что-то боком. «Нож, главное – нож!» – крутилось у нее в голове.
Когда-то она кончала курсы самообороны для женщин, но никто не учил ее, как, оказавшись на полу, справиться с обезумевшей от злости семнадцатилетней девушкой. Клодин даже предположить не могла, что щуплая француженка окажется такой верткой и сильной. Удержать ее руку, сжимавшую нож, удавалось с трудом, Арлетт отчаянно дергалась, пытаясь вывернуться, и когтями свободной руки упорно тянулась к лицу Клодин, при этом изо всех сил лягалась и пиналась.
Сама Клодин отвечала ей тем же, пару раз удалось удачно съездить девчонке локтем под дых – та аж крякнула. Стоя на ногах, она бы чувствовала себя более уверенно, но встать, не отпустив Арлетт, не получалось, а отпустить ее значило бы отпустить и нож в ее руке.
Внезапно француженка сменила тактику – и, когда Клодин в очередной раз отбила тянувшуюся к ее глазам руку, вдруг мертвой хваткой вцепилась ей в горло; перевернулась, оказавшись сверху, и навалилась всем весом.
Сразу стало нечем дышать, в глазах потемнело. Клодин из последних сил удерживала занесенный над ней нож, второй рукой пытаясь оторвать от своего горла цепкие пальцы.
И вдруг девчонка исчезла, словно унесенная каким-то вихрем, и Клодин смогла вдохнуть. Рядом оказался Томми, взгляд его был слегка осовелым, но вполне разумным. Выдавив из себя что-то вроде «Я…», он приподнял ее и усадил, прислонив спиной к письменному столу; быстро, словно не доверяя собственным глазам, коснулся пальцами лица, шеи.
– Я сейчас, ладно?! – метнулся к лежавшей на полу ничком в паре метров от них Арлетт; на ходу пинком ноги отбросил подальше выпавший из ее руки нож. Повернул ее, пощупал пульс на шее, оглянулся на Имона – тот, скорчившись в углу, тихо поскуливал – и вернулся к Клодин, схватил ее за плечи.
– Ты… Как ты?
– Ты ей влепил! Черт возьми, ты ей в самом деле влепил! – восторженно выпалила она.
– А что же мне было делать, если она тебя чуть не зарезала?!
– Ох, как я тебя люблю!
– Как ты – в порядке?
Клодин пошевелила головой, нахмурилась, пытаясь понять собственные ощущения. Голова кружилась, перед глазами плавали черные точки; еще сильно болел ушибленный бок, но вроде больше ничего страшного не было. И тут ее взгляд упал на нечто, чему, по ее мнению, здесь было совершенно не место.
– Ты почему без трусов? – покосилась на Арлетт – девчонка, слава богу, все еще лежала без чувств. – Пойди надень, ты что – неприлично!
– Клодин, как ты? – мягко переспросил Томми.
– Я? Я в порядке! – бодро ответила она и потеряла сознание.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Из дневника Клодин Конвей: «Опять у нас все не как у людей!..»
Без сознания Клодин пребывала – так ей, по крайней мере, показалось – довольно долго. Пару раз ненадолго приходила в себя – вроде бы ее куда-то везли, было ощущение вращения, яркий свет. Врачи тоже определенно были – в зеленых халатах и что-то говорили.
Когда она очнулась, то лежала в постели, но не дома, а, судя по минималистскому декору, в больнице.
Рядом, с сонным видом привалившись к стене, сидел Томми.
Очнулась Клодин не то чтобы полностью – в голове мутилось, и было трудно сосредоточиться. К тому же все еще дико, просто безумно хотелось спать.
– А-аа… Ты?.. – с трудом выдавила из себя она.
Томми мгновенно встрепенулся, на физиономии его появилось странное выражение, похожее на смесь ликования с негодованием; схватив ее за плечо, слегка потряс.
– Почему ты мне не сказала? Ребенок же мог погибнуть!
Чуть что – сразу попрекать! И вообще, о ком это он – о том парне, которого она подстрелила? Так ему уже лет двадцать, не меньше! В принципе Клодин нравилось, что у ее мужа есть чувство юмора, но иногда оно, по ее мнению, «зашкаливало».
– Никакой он вовсе не ребенок! – поморщилась она. – А ты дрыхнул так, что было не добудиться!
– Да нет, я… я про нашего ребенка говорю! – казалось, Томми чему-то удивился.
– У нас нет никакого ребенка! – это Клодин, по крайней мере, помнила наверняка.
– Будет! – сияя до ушей, оптимистично заверил Томми.
Она попыталась собрать в комок с трудом ворочающиеся и расползающиеся в разные стороны мысли.
– К…когда?
– Месяцев через восемь, – сообщил он, продолжая улыбаться.
Думать, что означают все эти его шуточки и намеки, сил не было.
– Еще не скоро, – заключила Клодин. Увидев, что Томми хочет еще что-то сказать, отмахнулась: – Не бубни, я спать хочу, – и со вздохом облегчения закрыла глаза.
«У нас все не как у людей!» – присловье Клодин в очередной раз подтвердилось. В обычных семьях о грядущем появлении ребенка будущая мать узнает первой и с гордостью (или с ужасом – кто как) сообщает новость мужу.
Клодин же узнала о том, что беременна, как раз от мужа.
Он же, в свою очередь, узнал об этом в больнице, куда Клодин в бессознательном состоянии привезли, чтобы зашить длинную, но, к счастью, неглубокую резаную рану на боку и еще один порез поменьше на плече. Перед тем как увезти ее в операционную, кто-то из медиков спросил у Томми, не беременна ли его жена – на что тот ответил: «Не знаю, но… может, стоит проверить?»
Впоследствии он сознался Клодин, что на эту мысль его натолкнули странные (по его мнению) приступы ревности и перепады ее настроения в последнее время.
Как бы то ни было, проверка показала, что он прав.
Первым чувством Клодин, когда она узнала, что, твердя о «нашем ребенке», Томми вовсе не шутил, была растерянность, чуть ли не ужас: как, почему, зачем?! – она еще не готова!
В самом деле, порядок жизни на ближайшие несколько лет у нее был распланирован четко: в тридцать лет покончить с карьерой фотомодели (отметив это событие бифштексом с жареной картошкой и большим-большим тортом с шоколадом и взбитыми сливками). Поискать себе применение в какой-то новой сфере – возможно, открыть модельное агентство; более-менее утвердиться на новом поприще.
И лишь потом завести ребенка.
Ей будет к тому времени года тридцать три – по утверждению британских медиков, как раз идеальный возраст для рождения первенца.
А тут…
Но довольно быстро ужас сменился радостью – тем более при виде сияющей физиономии Томми и огромного букета бледно-розовых роз, которым он сопроводил свою новость. И при мысли, которая почти сразу пришла ей в голову: «Раз так – я теперь должна хорошо питаться! К черту капусту и низкокалорийные хлебцы! И к черту, к черту, к черту обезжиренный йогурт!!!»
Выписать Клодин обещали в пятницу. Если бы она не была беременна, отпустили бы домой на второй день – а так, по словам врача, за ее состоянием требовалось еще понаблюдать.
По мнению самой Клодин, состояние у нее было вполне нормальное – разве что немилосердно чесался шов поперек ребер (непонятно, когда это Арлетт ухитрилась ее так основательно полоснуть).
Томми приходил к ней каждый вечер. Просиживал по несколько часов рядом с кроватью, болтал о том-о сем; принес Клодин сотовый телефон и зарядное устройство, рассказал, что Дино уже дома и вполне доволен жизнью.
Передал привет от Брука – оказывается, тот тоже был в больнице, но в другой, с черепно-мозговой травмой. Его обещали выписать недели через три, и врачи утверждали, что он так легко отделался лишь потому, что быстро попал к ним в руки. Если бы он до утра пролежал в холле – то есть если бы Клодин не проснулась среди ночи и не заметила в библиотеке свет – последствия могли быть куда более тяжелыми.
«Это его Имон так ударил, да?» – спросила Клодин. Томми вздохнул и покачал головой: «Нет. Арлетт». Но на дальнейшие вопросы отвечать отказался, сказал, что расскажет все, когда сможет – через пару дней.
Ришар позвонил в среду. Для начала патетически упрекнул Клодин, что она, «жестокая», его «забыла и разлюбила» – ведь обещала позвонить еще в воскресенье! Но, узнав, что она в больнице, перестал дурачиться, и они славно поболтали.
Она рассказала ему про драку с Арлетт – Ришар ахал и восхищался ее храбростью. И о похищении тоже рассказала; вспомнив, как, не решаясь спросить, не изнасиловали ли ее, маялся Томми (ох уж эти мужчины!), заявила напрямую:
– Ты наверняка хочешь знать, не покушались ли они на мою честь. Так вот, никаких даже намеков не было!
– Я всегда считал, что англичане – странные люди! – не растерявшись, парировал Ришар.
Обещанное Томми «через пару дней» наступило в четверг. Именно в этот день он, придя в больницу, сказал:
– Ну вот, теперь я готов тебе все рассказать.
Клодин понимала, что есть вещи, о которых ее муж рассказывать просто не имеет права – так что в чем-то он наверняка приврет, а о чем-то умолчит. Но все равно было интересно.
Томми сел рядом, взял ее за руку.
– Ну, слушай. Все началось просто – мальчик встретил девочку…
Мальчик встретил девочку…
С этого начинается много самых разных историй – веселых и грустных, трогательных и забавных, трагических и романтических. И криминальных тоже.
Так же началась и эта.
Мальчик встретил девочку – Имон Финней встретил Арлетт Лебо…
За свою недолгую жизнь Имон успел заработать две судимости. Впервые он был арестован еще в пятнадцать лет – вместе с отцом, хорошо известным полиции Ольстера квартирным вором, который с детства начал приобщать сынишку к «семейному бизнесу».
На их несчастье, нашелся свидетель, который видел выходивших из обокраденной квартиры людей и смог их опознать. Отец, учитывая прошлые «заслуги», получил семь лет, Имон же, как несовершеннолетний, отделался условным сроком.
Оставшись без отцовского пригляда, парнишка быстро оказался в молодежной банде и через год снова был арестован, на сей раз за участие в массовой драке. При нем нашли пистолет, но учитывая тяжелое детство и безотцовщину, срок он снова получил условный.
После этого мать Имона, не желая, чтобы сын вслед за отцом пошел, как она выразилась, «по кривой дорожке», упросила своего брата взять его к себе и приставить к делу. Наверняка она имела в виду торговлю бакалеей – Джек Коллинз был владельцем нескольких бакалейных лавок – но, будучи человеком основательным, он решил всерьез взяться за воспитание племянника и приобщить его к тому, что считал своим настоящим делом – терроризму…
После того, как Ирландская Республиканская Армия согласилась на перемирие с Англией, от нее откололось несколько группировок, не согласных с прекращением вооруженной борьбы. Одной из таких организаций был «Союз Ирландских Волонтеров», в руководстве которого Джек Коллинз занимал не последнее место.
То, что племянник вслед за ним посвятит свою жизнь «святому делу освобождения», казалось Коллинзу само собой разумеющимся. Но в действительности Имону быть членом Союза не нравилось. Не нравились ни бесконечные нудные разговоры о политике, ни темное ирландское пиво, которым эти разговоры обычно сопровождались. Ни теракты против «проклятых англичан», которые разрабатывались неделями, но успех имели далеко не всегда и уж точно не приносили никакой прибыли. (То ли дело было раньше, с отцом: взяли квартиру – гуляй; отец всегда выделял Имону долю в добыче, хватало и на новую куртку, и на модные кроссовки, и на игровую видеоприставку…)
Но его мнение никто не спрашивал, сам же он предпочитал держать язык за зубами и делать то, чего от него ждали.
Неизменный адъютант своего дяди, который повсюду сопровождал его, безропотно выполнял все поручения и, едва заслышав тост «За бунтарей», с горящими глазами вскидывал кружку с пивом и громче всех отвечал «За павших!» можно ли было усомниться в его преданности?
По мнению Коллинза – нет!
Поэтому, когда он с несколькими доверенными соратниками поехал в Лондон – купить оружие, а заодно выбрать подходящие места для запланированных в английской столице терактов – в число этих «доверенных» попал и Имон.
Естественно, оружие просто так не купишь – нужен был человек, который бы обеспечил приобретение и доставку с континента необходимого груза.
Поэтому по приезде в Лондон Коллинз обратился к Жоржу Лебо…
Арлетт Лебо с детства привыкла проводить у отца летние каникулы, а когда ей исполнилось пятнадцать, окончательно переселилась в Лондон. Настояла на этом ее мать. Выйдя замуж за человека на добрый десяток лет моложе себя, она понимала, что если у ее мужа перед глазами будет постоянно вертеться хорошенькая кокетливая девушка, то… словом, лучше не испытывать судьбу.
Сама Арлетт тоже была не против переехать к отцу – с матерью она не особо ладила. Лебо же не мог нарадоваться, что его «маленькая хозяюшка», как он ее называл, теперь живет с ним, и баловал ее как мог.
И уж конечно, не собирался втягивать ее в свой бизнес.
Впрочем, в его деле помощники и не требовались – он был подпольным маклером, точнее, посредником между контрабандистами и получателями контрабандного товара.
Достаточно было сделать ему заказ и заплатить аванс – и через разумный срок все заказанное прибывало в Лондон. Откуда, каким образом? Неважно, плати остаток суммы – и забирай товар.
Оружие? Пожалуйста! Экзотические пресмыкающиеся? Сигареты? Антиквариат? Нет проблем! Единственное, с чем Лебо не связывался – это с переправкой незаконных иммигрантов.
И кроме того, он был многолетним осведомителем МИ-5.
Такие вещи, как сигареты и безделушки из слоновой кости, контрразведку, разумеется, не интересовали, но когда речь шла об оружии и взрывчатке, то сведения, поставляемые Лебо, были поистине неоценимы – и, соответственно, неплохо оплачивались.
Поэтому, получив от Коллинза заказ на партию оружия, включая наплечные ракетные комплексы и «семтекс», Лебо позвонил своему куратору в МИ-5 и оставил на автоответчике сообщение: есть важная информация, подробности при встрече – завтра, в обычное время, на обычном месте.
До встречи этой он не дожил – был убит той же ночью.
Арлетт Лебо с детства было очень хорошенькой, всегда знала, чего хочет, и по большей части добивалась своего. Ясные глазки, невинное личико, при необходимости пара слезинок на щеке – разве можно обидеть такую милую девочку или отказать ей в чем-то?!
Подруг у нее никогда не было. Поклонники? О да, еще с начальной школы. Ей очень нравилось, когда ею восхищались, говорили комплименты. И подарки тоже нравились. Был даже случай, когда влюбленный в Арлетт мальчишка попытался украсть в магазине музыкальную шкатулку, чтобы подарить своей юной «даме сердца» и заслужить таким образом ее благосклонность. Когда об этом узнали, Арлетт с потупленными глазами заявила, что она тут ни при чем, и больше с этим мальчиком не общалась.
Но больше всего на свете она любила готовить. Ей это нравилось, как другому нравится рисовать или петь. И мечтала она не о том, чтобы стать знаменитой певицей или актрисой, даже не о любви, как многие девчонки ее возраста – нет, она мечтала, что когда-нибудь откроет кафе. Не простенькую забегаловку, как у матери, а настоящее кафе для изысканной публики, которая сможет оценить ее кулинарное искусство, и называться оно будет «У Арлетт»…
Все это известно со слов матери Арлетт, которая, по ее утверждению, видела девчонку насквозь и старалась быть с ней построже, чтобы та рано или поздно не попала в беду – уж слишком она «себе на уме» была.
