Текст книги "Маленькие женские тайны"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Из дневника Клодин Конвей: «Да, не так я собиралась провести эти свободные дни…»
По оценке страховой компании золотая львица стоила сорок тысяч фунтов. Поэтому страховщики настаивали на том, что такую дорогую вещь нужно хранить исключительно в сейфе.
Но запирать ее там, где нельзя будет на нее любоваться, Клодин не хотелось. Выход нашелся простой: ниша, где стояла статуэтка, была устроена наподобие тех, в которых хранятся ценные экспонаты в музеях; стекло, закрывавшее ее, выдержало бы даже выстрел в упор из пистолета. Поднять же это стекло можно было только одним способом: нажать в определенном порядке несколько кнопок на внутренней стенке сейфа, расположенного в нескольких футах от ниши. А для этого, разумеется, открыть сам сейф.
Сам Томми бы в нишу не полез – ему это было просто незачем.
Так что, увидев, что статуэтка стоит чуть левее, чем обычно, Клодин сразу поняла, что к чему. И, как оказалось, не ошиблась…
А что?! Он еще имеет наглость спрашивать – а что?!
А то, что это ее львица!
По дороге из тренажерного зала Клодин завернула в спальню и, найдя в шкафу черные колготки попроще, швырнула на кровать – пусть забирает и несет своей «девочке»… чтоб ей подавиться ими!
Вернувшись в библиотеку, открыла нишу и тщательно протерла львицу носовым платком, стирая невидимые следы чужих пальцев.
В сейфе, помимо шкатулки с ее драгоценностями и папки с деловыми документами, лежал и тот самый альбом, который так пристально изучали Томми и Арлетт.
Смотреть, что там внутри, Клодин не стала.
Последующие часа полтора она просидела в библиотеке. Брала с полки то одну книгу, то другую и вскоре ставила на место – ни к чему не тянуло и ничего не хотелось. Наконец, налив себе в пузатый бокал для коньяка апельсинового шнапса – его тонкий и терпкий аромат заслуживал того, чтобы пить его именно из коньячного бокала – она достала с полки томик стихов Киплинга, которого могла читать в любое время и с любой страницы, открывая книгу просто наугад.
На Томми она все еще злилась, но не так, как в первый момент, а словно бы приглушенно, в чем-то даже признавая его правоту – не мог же он, в самом деле, сказать Арлетт: «Подожди, я схожу у жены разрешения спрошу»?!
Поэтому, когда он зашел в библиотеку, она кисло ему улыбнулась.
– Пьянствуешь? – с одного взгляда оценил он ситуацию.
Клодин грустно покивала.
Томми подошел, присел рядом на корточки.
– Ужин готов. Пойдем?
– Ну, пошли, – вздохнула она.
Как выяснилось, ужин был готов не для нее.
Когда они с Томми появились на кухне, стол был уже накрыт. Миска с салатом, тонко нарезанный поджаренный хлеб, бутылка вина, бокалы, пять тарелок. На четырех из них стояли квадратные фаянсовые формочки для запекания, их содержимое, покрытое аппетитной румяной корочкой и украшенное долькой лимона, источало неземной аромат.
На пятой… на пятой тарелке почему-то было пусто. Поскольку Перселл, Брук и Арлетт уже сидели за столом, а тарелка эта стояла напротив одной из двух свободных табуреток, то было ясно, что предназначена она либо для Клодин, либо для Томми.
В том, кого именно Арлетт решила оставить без ужина, у Клодин не было не тени сомнения. А теперь, небось, сидит и ждет, потирая лапки…
Ну что ж – если девчонка думает, что таким образом сможет заставить ее проявить недовольство или еще как-то «потерять лицо» – то ошибается!
– Ты что – не любишь палтуса? – с удивленной улыбкой обернулась Клодин к Томми.
– Почему?!
– Ну… вот… – она повела рукой в сторону пустой тарелки.
– Как?! – Арлетт вскочила – распахнутые глаза, беспомощно приоткрытый пухлый ротик, словом, воплощение растерянности. – Как, миссис Конвей – вы тоже собирались есть рыбу?!
– Да. А что, что-то не так?
– Но я… – губки француженки задрожали, – я думала, вы не будете, вы же на диете!
«Переигрываешь, девочка, переигрываешь! – усмехнулась про себя Клодин. – Вот эти рыдающие нотки в голосе – лишнее!»
Но мужчины так явно не считали.
Томми подался вперед, словно собираясь броситься на выручку «бедной девочке», но Брук, опередив его, обнял Арлетт за плечи.
– Ну что ты, милая! Ничего страшного не случилось! – ласково похлопал ее по руке. – Сейчас мы все уладим.
– Миссис Конвей на тебя ни капельки не обиделась! – добавил Перселл. В его взгляде, брошенном на Клодин, читалось: «Ну подтверди же скорей!»
– Давай мы с тобой эту рыбу пополам съедим! – предложил Томми.
– Давай, – согласилась Клодин. – Мне трети достаточно, – мысленно показала девчонке язык и мило улыбнулась: – Арлетт, какие тут могут быть обиды! И ты видишь, все уже устроилось.
Присела на табуретку перед пустой тарелкой – Томми, сев рядом, ловко переложил на нее треть содержимого формочки.
Клодин буквально нутром чувствовала, что девчонка недовольна – возможно, тем, что неловкая ситуация разрешилась слишком быстро и ей не удалось в полной мере насладиться ролью бедной крошки, которую все должны утешать. Но внешне она это недовольство ничем не проявляла, и обстановка за столом царила вполне мирная.
Попробовав палтуса, Клодин рассыпалась в похвалах – надо сказать, вполне заслуженных. Про то, что соус в салате, по ее мнению, получился слишком кислым, говорить не стала.
Арлетт любезно поулыбалась и, в свою очередь, принялась расспрашивать об утренних пробежках: сколько Клодин бегает, где – и неужели в любую погоду?! И правда ли, что это так уж полезно для здоровья?
Перселл пожаловался, что потерял сотовый телефон.
– Заблокируйте его скорей, пока им никто не воспользовался, – посоветовала Клодин. – Я свой тоже вчера в такси потеряла – сегодня с утра позвонила и отключила.
– Да, так и сделаю, – кивнул тот. – Только после ужина еще к машине спущусь, проверю – может, там выронил.
Клодин повернулась сказать Томми, что если он будет варить кофе, так пусть сварит и на ее долю – и вдруг, случайно, поймала взгляд Арлетт. Очень недобрый.
Через секунду девчонка уже с улыбкой щебетала что-то про майоран, который якобы придает рыбе особо пикантный вкус, но Клодин была уверена, что промелькнувшая во взгляде прозрачно-зеленых глаз злость ей не почудилась.
Услышав, что Томми «в целях безопасности» оставил ее без домработницы, Клодин сразу подумала, что это безобразие (она-то наоборот, хотела попросить миссис Кроссвелл, пока в доме посторонние люди, приходить не два раза в неделю, а чаще!) но лишь на следующий день в полной мере осознала, какое это вопиющее свинство.
После завтрака Арлетт с контрразведчиками дружно подхватились и уехали – на сей раз на похороны отца Арлетт. Француженка, вся в черном, выглядела воплощением скорби – будто не она за завтраком хихикала и поддразнивала Перселла, который сначала подозрительно разглядывал незнакомое блюдо – яичную кашку, зато потом взял вторую порцию и чуть ли не тарелку вылизал.
Они уехали – а Клодин осталась. Наедине с неубранной квартирой и горой грязной посуды.
В довершение всего обнаружилось, что с трюмо пропала объемная тушь для ресниц. Стоявшие рядом баночки и флакончики были немного сдвинуты, чтобы не бросалось в глаза пустое место.
Сомневаться, кому именно могла понадобиться элитная косметика, не приходилось – как-то сложно было заподозрить в этом Перселла или Брука. Томми же, если бы Арлетт выклянчила у него тушь, не стал бы тратить время на то, чтобы замаскировать недостачу – он прекрасно знает, что при кажущемся хаосе на трюмо у Клодин там все наперечет и каждый флакончик стоит на своем месте.
Он снова, уходя, не поцеловал ее… Вчера, когда они легли спать, попытался обнять – она сердито отпихнулась локтем, отодвинулась на край кровати.
– Ты чего?
– Ничего.
Он потеребил ее за плечо.
– Чего ты на меня дуешься?
– А чего ты ей мою львицу давал трогать? – сказала Клодин, понимая, что это звучит по-детски, но надеясь, что он все же поймет, почему она обижена.
– А, ты об этом… – равнодушно поморщился Томми.
Она думала, что он снова потянет ее к себе, обнимет… скажет что-то, может быть, они даже слегка поссорятся – а потом помирятся. Но он… он просто отвернулся и через минуту уже спал.
А она осталась одна на краю кровати – никому не нужная…
Квартира казалась бесконечной – коридор, спальни; паркет, ковер, снова паркет… Руки ныли от усталости, ревущий пылесос казался злобным зверем, врагом – Клодин сжимала его трубу все сильнее и сильнее, как если бы это была лилейно-белая шейка француженки.
Вчера вечером тушь еще была – она точно помнила, что, причесываясь, видела золотистый футлярчик. Значит, утром, пока она была на пробежке, девчонка успела побывать в их спальне. Только за тушью – или?.. Об «или» не хотелось даже думать.
Когда она уходила, Томми еще спал, когда вернулась – был в душе. После обычного утреннего получаса на велотренажере – или?..
На подоконнике в спальне обнаружилась чашка с остатками кофе. Клодин попробовала – как раз такой, как любил Томми, крепкий и несладкий. Но он никогда в жизни не пил кофе в спальне!
Воображение невольно рисовало себе их – вместе, в постели. Арлетт лежит на спине, Томми, опершись на локоть, смотрит на нее сверху. Его руки кажутся такими большими рядом с ее субтильным телом… а кожа у нее белая-белая…
Нет, ну нет, нет! Не может этого быть, не может!
На глаза наворачивались слезы – поначалу Клодин смахивала их, потом, отшвырнув шланг, ушла в спальню, рухнула на кровать и зарыдала. С облегчением – оттого что наконец-то можно было не сдерживаться и не притворяться ни перед кем, даже перед самой собой, что у нее все в порядке.
Не все в порядке! Не все!
Она плакала и плакала; порой останавливалась, но через минуту не выдерживала и вновь заливалась слезами.
Наконец слез больше не осталось; голова слегка кружилась, была легкой и пустой, и в ушах от этой легкости тихонько звенело. Клодин сползла с постели и пошла умываться, по пути глянула на себя в зеркало – глаза красные, физиономия распухшая… Жуть!
Убирать больше не было ни малейшего желания. Посуду она вымыла, спальни убрала, кухню тоже – осталась тренажерная, библиотека и холл… Ну и черт с ними! В конце концов, Томми тоже может что-то по дому сделать, руки не отвалятся, тем более что тренажерная – его «вотчина», она тренажерами почти не пользуется.
Проверив стоявшую на трюмо шкатулку и убедившись, что все на месте, Клодин выбрала самые ценные и любимые украшения, отнесла их в библиотеку и сунула в сейф; вернулась и села перед зеркалом приводить в порядок лицо – в таком заплаканном виде выходить из дому было нельзя.
Через сорок минут она уже покидала квартиру, заодно прихватив стоявшие у двери мешки с мусором. Поэтому вышла не на улицу, а во двор и столкнулась – в прямом смысле этого слова – с молодым человеком, высоким и тощим, с ног до головы одетым в черное: черные ботинки, черное пальто и черная вязаная шапочка на голове.
Он шарахнулся в сторону.
– Простите, мисс! – в речи его чувствовался ирландский акцент, глаза, тоже черные и очень выразительные, резко выделялись на бледном лице и были обведены синеватыми кругами, словно их владелец неумело экспериментировал с косметикой.
– Ничего, – улыбнулась Клодин.
Он продолжал смотреть на нее с каким-то странным выражением, чуть ли не с испугом.
Несмотря на скверное настроение, Клодин про себя усмехнулась: в самом деле, в сочетании с элегантным кашемировым пальто и сумкой от Dior мусорные мешки наверняка смотрятся весьма нелепо!
К счастью, тащить этот неудобный груз ей пришлось недалеко – только через двор перейти.
Избавившись от мешков и направляясь к ведущей на улицу арке, она подумала, что первое, что надо сделать – это поехать и купить новый сотовый телефон. Современному человеку без мобильника жить просто невозможно!
Телефон?!..
Казалось, бог ответил на ее мысли – прямо перед ней, у самого поворота под арку, лежал сотовый телефон. Более того, в первый момент Клодин показалось, что это ее сотовый телефон – тот самый, который она потеряла!
Она быстро огляделась, нагнулась… увы, одного прикосновения к лежавшему на асфальте предмету хватило, чтобы убедиться, что это всего лишь крышка от сотового телефона той же модели, что была у нее, с разбитым экранчиком.
Отбросив обломок в сторону, Клодин вздохнула: нет, чудес не бывает…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Из дневника Клодин Конвей: «Говорят, первый кризис в супружеской жизни наступает примерно через год после свадьбы…»
День… еще день, еще…
С Арлетт Клодин держалась вежливо, с Бруком и Перселлом – дружелюбно. Хотя с Бруком это было сложновато – мешало его повышенное самомнение, которое нет-нет – да и давало о себе знать.
Перселл же, самый старший по возрасту и самый младший в «иерархии» контрразведчиков, был милейшим человеком, спокойным и доброжелательным. За свою жизнь он дважды успел развестись, о чем упоминал с юмором, и сейчас находился в процессе поиска третьей супруги. Клодин диву давалась: что в нем не устраивало предыдущих жен? Он ведь даже работы по дому не гнушался: и посуду после ужина мыл, и в магазин ходил, когда Арлетт просила купить что-нибудь для ее очередного кулинарного шедевра.
Что касается самой француженки, то чем дольше они с Клодин общались, тем больше друг друга терпеть не могли, хотя со стороны все выглядело вполне мирно и благопристойно.
Как-то отец Клодин сказал про одну их знакомую: «Когда она говорит «Добрый день», меня тянет выглянуть в окно, проверить, действительно ли сейчас день – настолько нельзя доверять ни одному ее слову». Клодин не оставляло ощущение, что эти же слова с полным правом можно отнести и к Арлетт, что юная француженка фальшива с ног до головы – и она лишь диву давалась: неужели никто, кроме нее, этого не замечает?!
Разумеется, девчонка изо всех сил старалась выглядеть милым наивным ангелочком, но все же сволочной нрав иногда прорывался – как, например, когда рассматривая фотографию Клодин в журнале, она завистливо заметила:
– Да-а, с таким макияжем и в таких драгоценностях кто угодно будет красавицей выглядеть…
Клодин вежливо улыбнулась, сделав вид, что восприняла это как шутку, и повторила в уме придуманную специально для таких случаев мантру: «Ничего, потерпи, осталось всего восемьдесят восемь с половиной часов…». Часы она каждый раз высчитывала в уме, определив для себя номинальным сроком отбытия француженки полдень понедельника.
С Томми Арлетт флиртовала почти не скрывая – в ход шли и кокетливые взгляды из-под ресниц, и «случайные» прикосновения, и повизгивающий фальшиво-оживленный смех. Он, правда, ее флирту не подыгрывал и вообще вел себя так, словно не замечал всех этих ужимок, хотя – уж Клодин-то его хорошо знала! – не мог не заметить.
Томми, Томми…
Как-то само собой получилось, что их общение свелось к минимуму; они жили в одном доме, спали в одной постели – и почти не разговаривали, разве что на самые бытовые темы: «Тебе налить кофе?» – «Да, спасибо»; «Ну, я поехал!» – «Счастливо…»
По утрам, сразу после завтрака, вся компания, включая Арлетт, уезжала, оставляя Клодин в одиночестве. Вечером же Томми смотрел в гостиной телевизор вместе с сослуживцами и опять же с Арлетт.
Клодин, разумеется, никто не запрещал к ним присоединиться, но она предпочитала отсиживаться в библиотеке. Пару раз Томми звал ее – она отнекивалась, говорила, что лучше почитает.
Когда начинали слипаться глаза, шла в спальню, принимала душ и ложилась в постель – одна…
Томми приходил позже; Клодин слышала, как открывается дверь, как он проходит по комнате, раздевается, идет в душ – и потом, через некоторое время, ложится рядом с ней. Сердце невольно замирало – может, обнимет, повернет к себе, глянет глаза в глаза?!..
Но нет, опять нет…
И почти каждый день она находила в спальне чашки от кофе – один раз даже прямо на тумбочке у постели…
«Что с тобой, почему ведешь себя так, будто мы с тобой женаты лет двадцать и я тебе давно надоела?» – хотелось спросить Клодин, но она не спрашивала. Чем дальше, тем чаще всплывали в памяти слова женщины из «Mermaid» – «Ну зачем, зачем было выяснять?!..»
Раньше, бывало, она пыталась встать, чтобы идти на пробежку – Томми удерживал ее в постели, еще полусонный, по-особенному, по-утреннему нежный, с теплыми ласковыми руками…
Куда там! Между ними ничего не было с самого ее приезда! Не считая того раза, когда пришлось срочно вскакивать, потому что «девочка», видите ли, старалась.
Правда, позавчера, поздно ночью, он придвинулся, положил руку ей на плечо. Клодин сказала:
– Чего ты? Я спать хочу… – сама замерла, не дыша: ну пусть он сейчас рассмеется: «Ах, спать?!» и потянет ее к себе, повернет так, чтобы оказаться лицом к лицу!
– Ну ладно – спать так спать… – теплое дыхание еще раз щекотнуло ей ухо… и больше ничего.
Спать действительно хотелось. В последние дни – наверное, от нервов и от тяжелых мыслей – она засыпала, как проваливалась, и утром не вскакивала легко, а вставала, еле продирая глаза.
И сны все время снились какие-то идиотские – приснилось, например, что она в каком-то ночном клубе танцует с тем самым бледным парнем в черном, которого встретила во дворе – странное дело, Клодин его тогда почти и не запомнила, но во сне увидела отчетливо, вплоть до прыща на лбу над правой бровью; они даже о чем-то разговаривали.
Очевидно, он жил в их доме или где-то поблизости, потому что на следующий день, возвращаясь с пробежки, она снова увидела его «вживую» – все в том же черном пальто, он выходил из-под арки.
Кризис наступил в субботу утром.
Клодин проснулась и некоторое время лежала, не открывая глаз: не хотелось начинать новый день. Потом, произнеся про себя уже привычное: «Потерпи, осталось всего пятьдесят четыре часа», все-таки открыла.
Обернулась – Томми лежал на спине, закинув руки за голову; не спал, смотрел на нее.
– Привет, красавица! – улыбнулся так, что сразу захотелось улыбнуться в ответ.
– Привет!
Клодин уже было собралась встать, но вновь опустилась на подушку, легла на бок лицом к нему.
Хотелось дотронуться до него, зарыться пальцами в рыжеватые курчавые волоски на груди – так хотелось, что аж кончики пальцев зачесались и внутри все заныло.
– Клодин… – все с той же улыбкой сказал Томми.
– Да? – ну пусть он уже что-то сделает – придвинется к ней… хоть руку протянет!
– А ты что, на пробежку не идешь?
– Что?! – вопрос Клодин поняла с первого раза – слава богу, не была ни глухой, ни тугоумной – но просто не поверила своим ушам.
– Ты не побежишь на пробежку? – сдвинув брови, повторил Томми.
– Нет, – сердито мотнула она головой, отбросила одеяло и встала. Прошла к шкафу взять халат: не хотелось крутиться перед ним в одной тоненькой ночнушке, все равно что голой.
– А что случилось? Ты себя плохо чувствуешь?
– Я себя нормально чувствую, – не оборачиваясь, отчеканила Клодин.
Объяснять, что никогда не бегает перед «критическими днями», она сочла ниже своего достоинства. Был бы он хоть чуть-чуть повнимательнее к ней – знал бы сам!
– А чего тогда? – последовал новый вопрос. – Вроде и погода хорошая…
И тут Клодин не выдержала – выхватив из шкафа первый попавшийся халат, яростно обернулась.
– А что, тебе уже не терпится?
– Что не терпится? – сидя на кровати, Томми смотрел на нее с удивлением. С удивлением! Ха! Будто не знает, о чем речь идет!
– Меня побыстрее спровадить!
– Что?
– Арлетт… Она ведь приходит к тебе, когда я ухожу?
– Что с тобой?
– То самое! В мое отсутствие она бывает в этой спальне!
– С чего ты это взяла?
– Кофе! – объяснила Клодин. – Ты никогда раньше не пил кофе в спальне, а теперь она его тебе приносит прямо в постель? И тебе очень важно побыстрее выпихнуть меня – потому что она сейчас придет, да? Чтобы я освободила место?
– Клодин… – Томми встал, наклонил голову, вглядываясь в нее с чем-то вроде жалостливого любопытства. – Клодин, ты что – ревнуешь меня?
– Да, – угрюмо сказала она. Щекам стало горячо от стыда и злости.
– Ты – меня ревнуешь? – переспросил он.
– Ну да, да, да! – с отчаянием выкрикнула Клодин.
И тут Томми сделал самое худшее и обидное из того, что мог сделать.
Нет, он не стал говорить, что она что-то не так поняла, отпираться – он просто рассмеялся ей в лицо.
Несколько секунд Клодин оторопело смотрела на него, потом рванулась прочь и, вбежав в ванную, захлопнула за собой дверь. Привалилась к ней спиной, зажала уши, чтобы не слышать этот издевательский смех, и медленно сползла на корточки.
Стук…
– Клодин, открой…
– Оставь меня в покое!
– Ты все не так поняла! Открой же, я тебе объясню!
– Я сказала – оставь меня в покое! – рявкнула Клодин. Ее трясло от злости, из глаз сами собой потекли слезы. – Хватит, поговорили!
Сорвав с себя дурацкую ночнушку, она вихрем влетела в душевую кабинку и включила воду посильнее, чтобы бьющие во все стороны струи заглушили доносящиеся извне звуки.
Когда через четверть часа Клодин вышла из ванной, в спальне никого не было. Куда делся Томми, догадаться было нетрудно: ушел в тренажерную; их ссора – слишком незначительная причина, чтобы заставить его изменить своей привычке перед завтраком разминаться на велотренажере.
Идти проверять свою догадку не хотелось. Да и зачем? Куда важнее было привести в порядок голову: от расстройства Клодин влезла в душ без шапочки, волосы промокли – теперь придется битых полчаса сушить их нагретым махровым полотенцем и расчесывать щеткой.
Когда зазвонил телефон, трубку поднимать тоже не хотелось. Но что делать – Томми же не подойдет, с места со своего с тренажера не сдвинется!..
– Да? – сняв трубку, вяло сказала Клодин.
– Привет! – послышался откуда-то издалека мужской голос.
– Ой… привет, Ришар!
– Клодин, я сегодня буду в Лондоне – собственно, я сейчас из самолета звоню… Я к тому, что, может, встретимся вечерком, поболтаем… поужинаем вместе?!
– Где и когда?
Пообщаться с нормальным живым человеком, которому нет никакого дела до кривляки Арлетт? Да еще Томми поревновать заставить? О, это как раз то, что надо сейчас!
– Что – так сразу? Даже не пришлось уговаривать?! – в голосе Ришара послышалось показное – а может, и не совсем показное – разочарование.
– Ну да, да!
– В семь, в «Дорчестере» тебя устроит?
– Вполне!
Вот так! Теперь есть повод и в тренажерную к Томми заглянуть!
К удивлению Клодин, ее муж в это утро все же изменил своей привычке перед завтраком накручивать педали велотренажера.
Вместо этого, голый по пояс, в одних тренировочных штанах, он что было сил колошматил руками и ногами боксерскую грушу. Тяжеленный кожаный цилиндр под его ударами раскачивался, будто сделанный из поролона, чуть ли не летал из стороны в сторону.
Выглядел при этом Томми так, словно перед ним был настоящий противник, а не набитый незнамо чем кожаный мешок: жесткое, неулыбчивое лицо с плотно сжатыми губами и зло сощуренными глазами, в каждом движении – расчетливая ярость и угроза.
Клодин прошла несколько шагов и остановилась. Она не сомневалась, что Томми, как бы ни был он сосредоточен, заметил ее сразу, но прервать по этому поводу тренировку нужным не счел. Провел серию ударов правой, потом, увернувшись от качнувшейся в его сторону груши, пнул ее еще и ногой.
Легкий шорох за спиной заставил Клодин обернуться – как раз вовремя, чтобы увидеть входящую в тренажерную Арлетт. Легкий топик, черные колготки – ее, Клодин, колготки, те самые, пожертвованные девчонке по поводу похорон – плиссированная юбочка, передничек – ни дать ни взять французская горничная из эротического романа 19 века! В руках у нее была чашка с кофе.
Очевидно, взгляд Клодин оказался достаточно выразителен – девчонка смешалась, пискнула:
– Ой, Томми, я тебе вот здесь кофе оставлю, ты потом выпьешь, ладно? – поставила чашку на подоконник и быстро-быстро вышла.
Томми наконец соизволил оторваться от груши – смахнул с лица пот и сделал несколько шагов к Клодин.
– Послушай, я…
Прежде, чем он успел еще что-то сказать, она перебила его.
– Я просто пришла сказать, что сегодня ужинаю не дома.
– А где? – насторожился он.
– С Ришаром, – уточнила, чтобы окончательно расставить точки над i: – С Ришаром Карреном. Он приехал в Лондон, и мы с ним сегодня ужинаем в «Дорчестере», – развернулась и вышла.
О, если бы Клодин вышла замуж за Ришара, никто из знакомых не счел бы это мезальянсом – наоборот, кое-кто локти бы себе пообкусывал от зависти!
Элегантный красавец-брюнет с синими глазами, спортсмен и плейбой, Ришар Каррен-младший был единственным сыном одного из французских «королей электроники» и входил в число самых завидных женихов Европы.
После нашумевшей истории с захватом яхты – именно там Клодин с ним познакомилась – пресса связала их имена, объявив их чуть ли не помолвленными. На самом же деле, хотя Ришар поначалу и принялся ухаживать за ней со всем присущим ему галльским пылом, но их отношения очень быстро миновали точку, с которой могли бы свернуть в сторону чего-то похожего на роман – если таковая точка вообще имела место – и стали просто дружескими. Конечно, в них сохранилась толика шутливого флирта – общаться без этого с молодой красивой женщиной для Ришара было бы немыслимо – но оба знали, что это не всерьез.
Когда Клодин вышла замуж за Томми, Ришар прислал ей поздравление из Гренландии – он участвовал там в полярном ралли. С тех пор они несколько раз созванивались, но виделись всего однажды – случайно пересеклись на довольно скучном приеме в Нью-Йорке, куда Клодин приехала на съемки, Ришар же – по делам отцовской фирмы. С приема они тогда сбежали и прекрасно провели время в ночном клубе.
Вернувшись в Лондон, она рассказала об этом Томми. И сразу почувствовала, что ей стоило быть умнее и попридержать язык – так очевидна была его ревность. Разумеется, напрямую он в ней не сознался, даже что-то пошутил, но Клодин слишком хорошо его знала, чтобы не понять, что он ревнует, удивлялась только, почему именно к Ришару – ведь ясно же, что их свидание, если вообще можно назвать случайную встречу свиданием, было совершенно безобидным!
Когда через пару месяцев после этого Ришар приехал в Лондон и позвонил – всячески умасливал ее, предлагая встретиться и хоть коктейльчик вместе выпить – Клодин, щадя нежные чувства мужа, отказалась.
Но теперь хватит! Доотказывалась!
