Текст книги "Король ворон (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Стивотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Давайте всё делать цивилизованно, – предложил другим двоим мистер Грей с тонкой улыбкой. Он не смотрел на Блу. Она продолжала казаться скучающей и прилипучей, пробегаясь большим пальцем по ценникам на каждом ударе сердца. – Я найду вас через два часа.

Троица двинулась к центральному входу в нелёгком расширяющемся порядке отталкивающихся магнитов, и к моменту, когда они вышли, Блу уже торопливо неслась по проходу, через служебные двери, мимо обшарпанных душевых на склад, заваленный коробками и ящиками и наружу, где Гэнси и Генри только добрались до мусорных контейнеров за магазином, заполненных картоном.

Первой их настигла её тень, отбрасываемая из-за фонарей позади супермаркета, и они оба в этот момент вздрогнули, прежде чем понять, кому та принадлежит.

– Ты волшебное создание, – выдохнул Гэнси и обнял её за голову, освободив большую часть её волос от заколок. Они оба дрожали от холода. Всё было обманчивым и застывшим под этим чёрным небом с двумя лицами Ламоньера в её памяти. Она услышала, как хлопнули дверцы автомобиля, может быть, с главной парковки, каждый звук в ночи был далёким и близким.

– Это было потрясающе.

Генри держал руку над головой ладонью к небу. Насекомое вихрем поднялось с неё, на мгновение в темноте его осветили уличные фонари, но проиграли черноте. Он наблюдал, как насекомое исчезло, а затем вытащил свой телефон.

Блу настойчиво спросила:

– Чего они хотели? Почему мистер Грей думает, что их интересуешь ты?

Генри наблюдал, как сообщения одно за другим возникали на экране.

– Робопчела... Гэнси-чувак рассказал тебе, что это? Хорошо... Робопчела была одним из первых предметов, из-за которых поссорились Ламоньер и Гринмантл. Линч говорил о её продаже одному из них, а вместо этого продал её моей матери, потому что она хотела её для меня; она об этом никогда не забывала. Вот почему они ненавидят её, а она ненавидит их.

– Но Ламоньер здесь не из-за тебя, верно? – спросил Гэнси. Он тоже смотрел на экран телефона Генри. Казалось, тот сообщал, где был Ламоньер.

– Нет, нет, – согласился Генри. – Я готов держать пари, что они узнали машину вашего Серого Человека из прошлых дней и зашли посмотреть, было ли что взять от Кавински, пока они тут. Я не претендую на то, чтобы знать планы французов. Мне неизвестно, опознают ли они меня из той ямы в земле, сейчас я старше. Но всё же. Ваш убийца, кажется, думает, что они могут. Он сделал мне одолжение. Я этого не забуду.

Он повернул телефон так, что Блу смогла увидеть живой репортаж о действиях Ламоньера. Текст появлялся урывками и странно, в форме беседы, описывал медленный отъезд Ламоньеров с парковки в той же самой манере, в какой Генри описывал предстоящую продажу артефакта. Мысли Генри на экране. Это была жуткая и особая магия.

Пока они вместе наблюдали за экраном, Гэнси распахнул своё пальто и запрятал в него Блу вместе с собой. Это тоже была жуткая и особая магия, лёгкость поступка, его тепло, окружившее её, его сердцебиение, колотившееся ей в спину. Он закрыл ладонью её травмированный глаз, как будто защищая его от чего-то, но это было лишь оправдание касания кончикам пальцев её кожи.

Генри остался безучастным к такому публичному проявлению близости. Он прижал пальцы к экрану телефона, тот моргнул несколько раз и ответил ему что-то на хангыли[34].

– Ты хочешь... – начала Блу и заколебалась. – Ты должен остаться с одним из нас на ночь?

Удивление осветило улыбку Генри, но он помотал головой.

– Нет. Не могу. Должен вернуться в Литчфилд, капитану надо на свой корабль. Я бы не простил себе, если бы они пришли туда в поисках меня, а нашли бы Ченга Два и остальных. Я отправлю робоплчелу посмотреть, можем ли мы... – Он описал круг одним пальцем, жест, означающий что-то вроде места встречи.

– Завтра? – переспросил Гэнси. – Предполагается, я встречаюсь с сестрой за обедом. Вы оба, пожалуйста, приходите.

Ни Генри, ни Блу не нужно было ничего произносить вслух; Гэнси наверняка должен был знать, что, просто прося, он убедился, они оба придут.

– Я так понимаю, мы теперь друзья, – предположил Генри.

– Нам следует быть друзьями, – ответил Гэнси. – Джейн говорит, так должно быть.

– Так должно быть, – согласилась Блу.

Теперь что-то ещё осветило улыбку Генри. Подлинное и довольное, но ещё и что-то большее, и совершенно не существовало для этого слов. Он убрал в карман свой телефон.

– Хорошо, хорошо. Берег чист, я вас оставляю. До завтра.

Глава 39

Той ночью Ронан не грезил.

После того, как Гэнси и Блу покинули Барнс, он прислонился к одному из передних столбов крыльца и уставился на своих светлячков, мерцающих в промозглой тьме. Его нервы оставались настолько оголены и напряжены, что трудно было поверить, как ему удавалось всё ещё бодрствовать. Обычно он отправлялся спать, чтобы избавиться от этой обнажённой энергии. Но это был не сон. Это была его жизнь, его дом, его ночь.

Спустя несколько мгновений он услышал, как дверь за спиной легко приоткрылась, и к нему присоединился Адам. Они молча наблюдали за танцующими огоньками над полем. Несложно было заметить, как Адам напряжённо обрабатывал свои мысли. Внутри Ронана поднимались слова и лопались, прежде чем успевали вырваться. Он чувствовал, что уже задал вопрос, но так и не смог бы дать ответ.

На границе леса появились три оленя, как раз на краю досягаемости для света с крыльца. Один из них был красивым бледным самцом. Его рога напоминали ветви или корни. Он наблюдал за ними, а они наблюдали за ним, и Ронан не выдержал:

– Адам?

Когда Адам поцеловал его, это походило на каждую милю в час, на которые Ронан когда-либо превышал ограничения скорости. Это была каждая окна-вниз, мурашки-по-коже, зубы-стучащие-от-холода ночная гонка. Это были рёбра Адама под ладонями Ронана и губы Адама под его губами, снова, снова и снова. Это была щетина на губах и Ронан, вынужденный остановиться, чтобы перевести дыхание, перезапустить своё сердце. Они оба были голодными животными, но Адам голодал дольше.

Внутри они притворились, что будут грезить, но не делали этого. Они распластались на диване в гостиной, и Адам изучал татуировки, покрывающие спину Ронана: все острые края, которые удивительно и страшно цеплялись друг за друга.

– Unguibus et rostro[35], – сказал Адам.

Ронан приложил пальцы Адама к своим губам.

Он больше не спал.

Глава 40

Той ночью демон не спал.

В то время как Пайпер Гринмантл спала урывками, мечтая о предстоящем аукционе и своём восхождении к славе в сообществе магических артефактов, демон разрушал.

Он разрушал физические атрибуты Энергетического пузыря – деревья, существа, папоротники, реки, камни – но ещё он разрушал призрачные идеи леса. Воспоминания, пойманные в рощах, песни, создаваемые только в ночное время, подкрадывающуюся эйфорию, которая угасала и текла вокруг одного из водопадов. Всё, что было нагрежено в этом месте, он разрушал.

Грезящий будет уничтожен самым последним.

Он будет сражаться.

Они всегда сражаются.

Пока демон возвращал всё на место и разрушал, то продолжал натыкаться на нити собственной истории, дразнившие поросль. Истории его происхождения. Это благодатное место, богатое энергией энергетической линии, хорошо подходило не только для взращивания деревьев и королей. Оно также подходило для выращивания демонов, если на него было пролито довольно много плохой крови.

В этом лесу было пролито более чем достаточно плохой крови, чтобы создать демона.

Не многое останавливало его работу. Он был естественным врагом леса, и ещё никому не пришло в голову то единственное, что остановит демона на его пути. Только старейшие деревья вступали в борьбу, потому что помнили, как это делать. Медленно и методично демон ломал их изнутри. Чернота стекала бисером с их разлагающихся ветвей; они валились на землю, когда сгнившие корни превращались в ничто.

Одно дерево сопротивлялось дольше остальных. Она была самой старой, уже видела демона прежде и знала, что порой речь идёт не о том, чтобы спасти себя, а продержаться достаточно долго, пока не подоспеет помощь. Поэтому она держалась, и даже дотянулась до звёзд, в то время как её корни были вырыты, она держалась и пела другим деревьям даже тогда, когда её ствол сгнил, она держалась и мечтала о небе, даже тогда, когда была разрушена.

Другие деревья выли; если она была уничтожена, кто сможет устоять?

Демон не спал.

Глава 41

В зависимости от того, с какого места вы начали знакомство с этой историей, она была о Гвенллиан.

Тем рассветным утром она проснулась с криком.

– Подъём! – провопила она себе, подскочив с кровати. Её волосы ударились о чердачный потолок, и череп последовал их примеру; она прижала руку к голове. За окном, однако, стояло тускло-серое раннее утро, но она стукнула по выключателям, повернула ручки и потянула верёвки каждого светильника комнате. Тени завертелись так и сяк.

– Подъём! – снова сказала она. – Мать, мать!

Её сны всё ещё цеплялись за неё: деревья, растворяющиеся чернотой, и демоны, шипящие и разрушающие; она замахала руками, чтобы снять паутину с волос и ушей. С трудом натянула платье через голову, а потом ещё одну юбку, обувь и свитер – она нуждалась в своей броне. Потом она, покачиваясь, прошла мимо карт, которые оставила разбросанными на полу, и трав, которые сожгла для медитаций, и направилась сразу к двум зеркалам, оставленным её предшественницей. Нив, Нив, прелестная Нив. Гвенллиан всё равно узнала бы её имя, даже если бы остальные не сказали, потому что зеркала всё время нашёптывали и пели его. Как они любили её, и как они ненавидели её. Они судили её и восхищались ею. Превозносили и низвергали. Нив, Нив, ненавистная Нив, которая хотела заставить весь мир уважать себя и сделала всё ради этого. Это была Нив, Нив, прелестная Нив, не уважавшая саму себя.

Зеркала в полный рост были установлены лицевой стороной друг к другу, вечно отражая отражения. Нив выполнила некий сложный ритуал, чтобы убедиться, что они обладают всеми возможностями, которые она могла представить для себя и не только, и в итоге, одно из зеркал поглотило её. «Чёрная магия», – сказали бы женщины из Сихарта[36]. Их бы всех отправили на дрова.

Гвенллиан встала между зеркалами. Их магия тащила к себе и завывала. Стекло не предназначалось для того, чтобы показывать так много одновременно; большинство людей не были созданы, чтобы обработать столько возможностей сразу. Однако Гвенллиан была просто ещё одним зеркалом, и потому эта магия лишь слегка задевала её, не причиняя вреда, когда она прижала ладони к одному из стёкол. Она потянулась ко всем возможностям и огляделась по сторонам, бросаясь из одной ложной истины к другой.

– Мать, мать, – произнесла Гвенллиан вслух. Её беспорядочные мысли изменялись, если она тут же не произносила их вслух.

И вот появилась мать: в этом настоящем, в конкретной возможности, в этой реальности, где сама Нив была мертва. Лес, будучи разрушенным, и мать Гвенллиан, уничтоженная вместе с ним.

Разрушение

Разрушение

Раз...

Гвенллиан с криком расколотила зеркала о пол. Крик раздался снизу; дом просыпался. Закричав вновь, Гвенллиан облазила свою комнату в поисках инструмента, оружия. Но на чердаке мало что годилось для создания вмятины... ах... Она схватила лампу, с силой выдернув шнур из стены, и с грохотом спустилась по лестнице. Бум, бум, бум, сопровождал каждый её скорый шаг.

– Артемусссссссссссс! – проворковала она. Её голос оборвался на полуслове. Она проскользнула в тусклую кухню, которую освещали только маленькая лампочка над печкой да рассеянная серость, проникавшая через окошко над раковиной. Один туман, никакого солнца. – Артемусссс!

Он не спал; скорее всего, он видел тот же сон, что и она. В конце концов, у них в жилах текла одна и та же звёздная жидкость.

– Уходи, – раздался его голос из-за двери.

– Открой дверь, Артемусссс! – велела Гвенллиан. Она задыхалась. Её трясло. Лес разрушен, её мать уничтожена. Этот трусливый маг прячется в кладовке, убивая всех своим бездействием. Она толкнула дверь; он подпёр её чем-то изнутри.

– Не сегодня! – ответил Артемус. – Нет, спасибо! Слишком много событий в этом десятилетии. Возможно позже! Не могу устроить потрясение! Спасибо, что уделила время!

Он был советником королей.

Гвенллиан ударила лампой по двери. Лампочка разлетелась с серебристым звоном; один конец разбил тонкий ламинат двери. Она пропела:

– Маленький кролик там, в норе, там, в норе,

Маленький лис там, в норе, там, в норе,

Маленький пёс там, в норе, там, в норе!

Выходи, маленький кролик, у меня есть вопросы. О демонах.

– Я медленно развивающееся существо! – проныл Артемус. – Я не могу быстро адаптироваться!

– Если кто-то грабит нас, возвращайтесь после работы! – раздался голос Кайлы сверху.

– Ты знаешь, что случилось с моей матерью, дурная ветвь? – Гвенллиан высвободила лампу из двери с тем, чтобы нанести ещё удар. Трещина расширилась. – Я расскажу тебе, что увидела в своих зеркальных зеркалах!

– Уходи, Гвенллиан, – сказал Артемус. – Я ничего не могу для тебя сделать! Оставь меня в покое!

– Ты можешь сказать, где мой отец, маленький кустарник! В какую дыру ты его засунул?

Швак

Дверь раскололась на две части; Артемус, отпрянув, вжался в темноту. Он съёжился среди пластиковых контейнеров, продуктовых сумок и мешков с мукой. Он защищал от неё лицо, в то время как она орудовала лампой.

– Гвенллиан! – окликнула Блу. – Что ты творишь? Двери стоят денег.

Это была маленькая дочь Артемуса (он в любом случае её не заслуживал), пришедшая, чтобы спасти его. Она схватила Гвенллиан за руку и помешала той проломить лампой его трусливый череп.

– Разве ты не хочешь разгадать его, синяя лилия? – прокричала Гвенллиан. – Я не единственная хочу получить ответы. Ты слышал крик моей матери, Артемусссс?

– Гвенллиан, хорош, ещё рано, мы спим. Или спали, – не унималась Блу.

Гвенллиан бросила лампу, высвободила руку и схватила Артемуса за волосы. Она поволокла его из кладовки, а он скулил, как собака.

– Мам! – заорала Блу, накрыв рукой один глаз. Артемус распластался между ними, глядя снизу-вверх.

– Говори, Артемус, насколько силён этот демон, – прошипела Гвенллиан. – Говори, кто явится следующим. Говори, где мой отец. Говори, говори.

Неожиданно он встал на ноги и побежал, пока Гвенллиан скребла пальцами воздух и хваталась за него, скользя по разбитому стеклу лампочки. Она упала на бедро и с трудом процарапывала себе путь обратно наверх. Пока она искала хоть какую-нибудь опору, он выбежал через стеклянную дверь на задний двор, а когда она ворвалась в туманный двор, он уже взобрался на самую нижнюю ветку бука.

– Ты, трус, ему не нужен! – прокричала Гвенллиан, хотя и боялась как раз обратного. Она рванулась за ним, начала лезть сама. Ей не были чужды деревья и их ветви, и она была быстрее.

– Ты интриган, ты мечтатель, ты...

Её платье зацепилось за ветку, спасая ему мгновение. Артемус выбросил руки вверх, нашёл ветку и вскарабкался выше. Когда она снова начала взбираться, по ней недружелюбно забарабанили листья и маленькие веточки.

– Помоги, – сказал он, только произнёс свою просьбу так: – Auxiril!

В этом слове были срочность, страх, отчаяние и безнадежность.

– Моя мать, – повторяла Гвенллиан. Мысли без остановки обращались в слова. – Моя мать, моя мать, моя мать.

Мёртвые листья бука задрожали над ними, а потом полились дождём вокруг.

Гвенллиан прыгнула на него.

– Auxiril! – снова умолял он.

– Это тебя не спасёт!

– Auxiril! – прошептал он и повис на дереве.

Всё ещё державшиеся на ветках осенние листья попадали с шумом вниз. Ветви принялись хлестать нарушителей спокойствия. Земля вздыбилась, когда корни в срочном порядке начали вылезать на поверхность. Гвенллиан попыталась ухватиться за опору. Схватила и тут же её упустила. Ветка под ней сильно дёрнулась от яростного ветра. Почва зашуршала, когда корни поднялись – для такого они были слишком далеко от дороги мёртвых, но Артемус всё равно собирался это сделать, как обычно, как обычно, как обычно – а потом Гвенллиан оказалась в свободном падении, так как ветка под ней вильнула.

Она рухнула на плечо, весь воздух покинул лёгкие. Подняла глаза и увидела Блу и её мёртвого друга, уставившихся на неё. Остальные стояли в дверном проёме, но Гвенллиан была слишком ослеплена падением, чтобы идентифицировать их.

– Что! – воскликнула Блу. – Что это было? Он...?

– В дереве? – закончил Ноа.

– Моя мать была в дереве, и она мертва, – прорычала Гвенллиан. – Твой отец в дереве, и он трус. Ты неудачник. Я просто убью тебя, когда ты появишься, отравленная ветвь! – Она знала, что Артемус слышал её, его душа скукоживалась внутри того дерева, потому что он был проклятым деревом-маяком, проклятым магом. Гвенллиан приводило в бешенство осознание того, что он мог прятаться внутри, пока бук жил. У демона не было никакой причины заинтересоваться деревом, как только он оказался бы вне Энергетического пузыря, а значит, когда всё и вся погибнет, он останется жить как ни в чём не бывало.

О, ярость.

Блу посмотрела на дерево, тихо разинув рот.

– Он... он в нём?

– Конечно! – сказала Гвенллиан. Она поднялась с земли и зачерпнула большую горсть своей юбки, чтобы не споткнуться об неё снова. – Вот кто он есть! Это твоя кровь. Разве не чувствуешь корни у себя в жилах? Проклятия! Проклятия.

Она протопала обратно к дому, растолкав Мору и Кайлу.

– Гвенллиан, – обратилась Мора, – что происходит?

Гвенллиан замерла в коридоре.

– Демон идёт! Все умрут. За исключением её бесполезного отца. Он будет жить вечно.

Глава 42

В субботу Адам проснулся от абсолютной тишины. Он и забыл, что такая вещь бывает на свете. За окнами комнаты Деклана неспешно двигался туман, заглушая всех птиц. Ферма стояла слишком далеко от дороги, и потому он не слышал звуков машин. Здесь не было никакого административного офиса церкви, в котором бы ниже Адама раздавался скрежет, никто не выгуливал собак, никакие дети пронзительно не кричали, садясь в школьный автобус. Здесь была только тишина, такая глубокая, что возникало чувство, будто она давит на уши.

А потом Энергетический пузырь ахнул внутри него, напомнив о своём существовании, и Адам сел. Если это ощущение вернулось, значит, ничего не прошло.

«Ты там?»

Он почувствовал только свои собственные мысли и ещё больше своих мыслей, а потом тихое, едва различимое «там» Энергетического пузыря. Что-то было не так.

Но Адам медлил, после того как сбросил одеяло и встал. Вот он, разгуливающий по дому Линчей, в одежде, всё ещё пахнущей дымом вчерашнего костра, сильно проспавший утреннее занятие в качалке. Его рот помнил губы Ронана Линча.

Что он делает? Ронан не из тех, с кем можно играть. Но он не считал, что играл с ним.

«Ты уезжаешь из этого штата», – напомнил он себе.

Но он уже долгое время не чувствовал, как горят пятки от желаний уйти. Ему больше не была понятна вторая половина фразы «Уходить и не возвращаться».

Он направился вниз по лестнице, заглядывая в каждую комнату, что проходил, но он, казалось, был в доме один. На краткий мир своего путешествия он подумал, что ему всё это снится, что он бродит по этому блёклому дому у себя во сне. А затем заурчал живот, и нашлась кухня. Он съел две оставшиеся булочки для гамбургеров, так и не найдя к ним масла, и запил их оставшимся молоком прямо из коробки. Взял с вешалки куртку и вышел на улицу.

Снаружи по полям стелились туман и роса. Осенние листья прилипали к ботинкам, когда он шёл по тропинке между пастбищами. Он прислушивался к звукам деятельности в амбарах, но на фундаментальном уровне ему было хорошо и в тишине. Тишь, абсолютная, ничего, кроме низкого серого неба и мыслей Адама.

Он спокойно пребывал глубоко внутри.

Но тишина была нарушена метнувшимся к нему созданием. Оно неслось так быстро и так странно на своих копытах, что невозможно было разобрать, кто это, пока ладонь не проскользнула в его руку, и он не понял, что это Девочка-Сиротка. В другой руке она держала чёрную влажную веточку, и, когда он опустил взгляд, то увидел, что у неё в зубах застряли кусочки коры.

– А тебе можно это есть? – поинтересовался он. – Где Ронан?

Она с любовью прижалась щекой к тыльной стороне его ладони.

– Savende e’lintes i firen...

– Английский или латынь, – попросил он.

– Сюда! – Но вместо того, чтобы повести его в указанном направлении, она выпустила его руку и заскакала вокруг него, размахивая руками, как птица. Он продолжал шагать, она продолжала кружить, и вверху, над ними, появилась летящая птица. Чейнсо заметила движение Девочки-Сиротки и закаркала, описала круг и полетела обратно к верхним полям. Вот, где Адам нашёл Ронана, чёрное пятно на омываемом туманом поле. Он наблюдал за чем-то ещё, но Чейнсо предупредила, и он развернулся. Держа руки в карманах своей чёрной куртки, он наблюдал за приближением Адама.

– Пэрриш, – произнёс Ронан. Он взглянул на Адама. Он явно ничего не принимал на веру.

Адам ответил:

– Линч.

Девочка-Сиротка промчалась между ними и ткнула в Ронана концом своей веточки.

– Ты, маленькая засранка, – сказал ей Ронан.

– А ей можно это есть?

– Не знаю. Я даже не знаю, есть ли у неё внутренние органы.

Адам рассмеялся в ответ на нелепость ситуации.

– Ты ел? – спросил Ронан.

– Что-нибудь, кроме веток? Ага. Я пропустил качалку.

– Я сейчас разрыдаюсь. Хочешь потаскать сена? Поможет возмужать. Эй. Ты снова в меня ткнула этой штукой... – Это было уже сказано Девочке-Сиротке.

Пока они дрались в траве, Адам закрыл глаза и запрокинул голову. Он мог запросто предсказать такое ближайшее будущее. Тихий и холодный ветерок на его горле мог бы унести его прочь, но сырость промокших ботинок и запах живых существ оставит его здесь. Внутри и снаружи. Адам не мог сказать, позволил ли он себе боготворить это место или Ронана, и он не знал, была ли тут разница.

Когда он открыл глаза, то увидел, что Ронан смотрел на него, как он смотрел на него на протяжении нескольких месяцев. Адам взглянул на него, как должен был бы глядеть на протяжении нескольких месяцев.

– Мне нужно погрезить, – сказал Ронан.

Адам взял за руку Девочку-Сиротку.

– Нам нужно погрезить, – поправил он Ронана.

Глава 43

В двадцати пяти минутах езды оттуда Гэнси бодрствовал, и у него были неприятности.

Он ещё не понимал, что у него были неприятности, а, зная семью Гэнси, он мог бы никогда этого не понять. Однако он смог это почувствовать наверняка, как ощутил сеть истории Глендовера, нависшую над ним. Раздражение в семье Гэнси напоминало приятный запах ванили. Который расходовали крайне экономно, редко сам по себе, и в целом идентифицировать его можно было только задним числом. Попрактиковавшись со временем, можно было научиться определять его привкус, но зачем? Тебе не кажется, что в этой булочке есть немного гнева? О да, думаю, совсем чуть-чуть...

Хелен злилась на Гэнси. Таков итог.

Семья Гэнси созвала в стенах школы один из инвестиционных фондов Гэнси. Это было удобное потрёпанное, старое школьное здание, расположенное в самых зелёных и отдалённых холмах между Вашингтоном, округ Колумбия, и Генриеттой, которое держали для того, чтобы краткосрочно сдавать в аренду. Остальные члены семьи остались там на ночь. Они пытались убедить Гэнси ночевать с ними, и он мог бы исполнить их просьбу, если бы не Ронан, если бы не Генри. Может, поэтому Хелен была раздражена.

В любом случае, он, безусловно, восполнил это путём привлечения интересных друзей, чтобы они смогли себя потешить. Гэнси любили радовать других. Гости означали большее количество людей, чтобы демонстрировать выработанные навыки приготовления пищи.

Но у него всё ещё были неприятности. Не со стороны родителей. Они были рады видеть его – «Как ты загорел, Дик» – и они были предсказуемо ещё больше рады видеть Генри и Блу. Генри сразу же прошёл своего рода тест друга-пэра, за место которого, казалось, всегда сражались Адам с Ронаном, а Блу... Что ж, что бы там ни привлекло самого молодого Гэнси в остро пытливом выражении лица Блу при первой встрече, очевидно, что то же самое привлекло и Гэнси постарше. Они сразу же начали расспрашивать Блу о профессиях её семьи, нарезая кубиками баклажаны.

Блу описала обыкновенный день на Фокс Вей 300 с гораздо меньшим удивлением и недоумением, нежели тогда, когда она описывала Гэнси в машине необыкновенный опыт своего отца по исчезновению в дереве. Она перечислила: экстрасенсорная горячая линия, очистка домов, медитационные круги и раскладывание карт. Её поверхностный метод описания только ещё больше очаровал родителей Гэнси; но если бы она попыталась продать им это, то у неё бы ничего не вышло. Но она просто рассказывала, как оно было, и не просила, чтобы им это понравилось.

Находясь вместе с Блу там, Гэнси мучительно осознал, как все они, должно быть, выглядят в её глазах: старый мерседес на ходу, отутюженные штаны, даже кожа, ровные зубы, солнечные очки Барберри, шарфы Гермес. Сейчас через её объектив он мог видеть даже школу. В прошлом он не думал, что она выглядит очень дорогой – школа была скудно украшена, и он списывал это на строгость заведения. Но теперь, после общения с Блу, он замечал, что именно скудность заставляла школу выглядеть дорогой. Семье Гэнси не нужно было много вещей в доме, потому что каждый предмет, что у них был, служил конкретной цели. Не было дешёвой книжной полки, вынужденной служить подставкой для посуды. Не было и стола, на котором лежали документы, наряду со швейными принадлежностями и игрушками. Не было груды горшков и кастрюль в буфетах или вантузов в дешёвых пластиковых ведрах. Вместо этого, даже в таком разваливающемся школьном здании всё было эстетично. Именно это позволяли деньги. Помещали вантузы в медные ведёрки, лишнюю посуду убирали за стеклянные дверцы, игрушки – в резные сундуки, а сковородки развешивали на специальном креплении.

И ему стало не по себе при мысли об этом.

Гэнси старался перехватить взгляды Блу и Генри, чтобы понять, в порядке ли они, но трюк «действуй тонко» в комнате, полной Гэнси, не мог увенчаться успехом. Все Гэнси говорили на языке тонкости. Не было возможности скрыто попросить о спасении – все сообщения будут перехвачены. И, таким образом, лёгкий разговор продолжался, пока обед не переместился на крыльцо на заднем дворе. Генри с Блу сидели на стульях сишком далеко от него, чтобы он мог сбросить им с воздуха помощь.

Хелен решила сесть рядом с ним. Он съел целое ведро ванили.

– Директор Чайлд сказал, что ты припоздал со своими заявлениями в колледж, – объявил мистер Гэнси, наклонившись вперёд, чтобы зачерпнуть ложкой кинвы с тарелки.

Гэнси занялся отпугиванием комара от своего чая со льдом.

Миссис Гэнси из солидарности отмахнулась от невидимой мошки.

– Кажется, уже должно быть слишком холодно для насекомых. Наверное, где-то здесь проточная вода.

Гэнси тщательно стёр мёртвое насекомое с края стола.

– Я всё ещё в контакте с Дромандом, – сказал мистер Гэнси. – У него связи во всём историческом факультете Гарварда, если тебе ещё это интересно.

– Господи, нет, – отмахнулась миссис Гэнси. – Ну конечно, Йель.

– Что, как Эрлих? – Мистер Гэнси негромко рассмеялся только ему понятной шутке. – Пусть это послужит всем нам уроком.

– Эрлих – отдельная тема, – произнесла загадочный тост миссис Гэнси, и они чокнулись бокалами.

– Ты уже подал заявление? – спросила Хелен. В её голосе сквозила опасность. Не поддающаяся идентификации для тех, кто не был Гэнси, но достаточная, чтобы их отец нахмурился.

Гэнси, моргнув, поднял глаза.

– Ещё нет.

– Всё никак не могу запомнить сроки для таких вещей, – заметила миссис Гэнси. – Вроде уже скоро, да?

– Время пролетело незаметно. – Это самая простая из возможных теоретических версий. «Я должен буду умереть, прежде чем это станет важно, так что я растратил мои вечера на другое».

– Я читал о рассмотрении вопроса оформления академического отпуска, – сказал Генри. Он улыбнулся, когда миссис Гэнси поставила перед ним тарелку, и в этой улыбке было понимание того, что он свободно говорил на языке утонченности. – Предполагается, что подобное идёт на пользу людям вроде нас.

– Что за «люди вроде нас»? – спросила мама Гэнси, которой, похоже, понравилась идея общности между ними.

– О, ну, знаете, сверхобразованные молодые люди, которые доводят себя до нервных срывов в достойном стремлении к совершенству, – выдал Генри. Родители Гэнси рассмеялись. Блу ковырялась в своей салфетке. Гэнси был спасён; Блу попала в затруднительное положение.

Однако мистер Гэнси заметил это и перехватил мяч, прежде чем тот упал бы на землю.

– Блу, а я хотел бы почитать что-нибудь, написанное тобой, человеком, выросшим в доме экстрасенсов. Ты могла бы преподавать или написать мемуары, в любом случае, вышло бы потрясающе. У тебя такой неповторимый голос, даже когда просто говоришь.

– О, да, я тоже заметила модуляцию Генриетты, – тепло отозвалась миссис Гэнси; они были отличными командными игроками. Мяч пойман, очко в пользу Гэнси, победа за командой «Доброжелательность».

– Чуть не забыла про брускетту, как бы не сгорела, – вмешалась Хелен. – Дик, не поможешь её принести?

Команда «Доброжелательность» была внезапно расформирована. Гэнси собрался выяснить, почему у него неприятности.

– Конечно, – ответил он. – Могу ещё кому-нибудь что-нибудь принести, пока буду внутри?

– Вообще-то, было бы замечательно, если бы ты принёс мне каталог «мебель Элли», спасибо, – попросила мама. – Мне нужно позвонить Мартине, чтобы убедиться, что ей хватит времени.

Брат и сестра Гэнси направились внутрь, где Хелен сначала вынула подрумяненный хлеб из духовки, а потом повернулась к нему.

– Помнишь, когда я просила: «Скажи мне, какую грязь я могу узнать про твоих братанов и дружбанов, чтобы можно было придать ей лоска, прежде чем мама к тебе выберется»? – требовательно спросила она.

– Надеюсь, это риторический вопрос, – вздохнул Гэнси, украшая брускетту.

– Ты не дал мне никакой информации с того фронта, – сказала Хелен.

– Я же отправил тебе вырезки приколов Турецкой Недели.

– И всё же ты не упомянул о подкупе директора школы.

Гэнси перестал украшать брускетту.

– Ты, и правда, это сделал, – поняла Хелен, без усилий читая его. Сестра и брат Гэнси были настроены на одну и ту же волну. – Ради кого ты это сделал? Которого друга? Из трейлерного парка?

– Не обижайся, – сухо сказал Гэнси. – Кто тебе рассказал?

– Делопроизводство мне рассказало. Тебе, знаешь ли, нет ещё восемнадцати. Как тебе вообще удалось убедить Брулио написать тот документ? Я думала, он должен быть адвокатом отца.

– Это не имеет никакого отношения к отцу. Я не трачу его деньги.

– Тебе семнадцать. Откуда у тебя возьмутся другие средства?