Текст книги "Король ворон (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Стивотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глаза Ламоньера смотрели на далёкие огни Бостона на горизонте. Но мысли Ламоньера находились в Генриетте, в Вирджинии.

– Первое действие? – спросил Ламоньер.

– Не знаю, пункт плана ли это, – ответил Ламоньер.

– Мне нужны некоторые ответы, – сказал Ламоньер.

Тройняшки Ламоньеры были по большей части идентичны. Существовали незначительные различия: например, у одного волосы были короче, а у другого – заметно шире челюсть. Но какие бы индивидуальные особенности они с виду не имели, они разрушили их пожизненной практикой использования лишь фамилии. Посторонний бы понял, что говорит не с тем же человеком, с которым беседовал в его предыдущий визит, но братья именовались одним и тем же именем, так что он относился бы к ним, как к одной и той же персоне. В действительности не существовало тройняшек Ламоньеров. Был только один Ламоньер.

Ламоньер сомневался.

– Как ты собираешься получить эти ответы?

– Один из нас направляется туда, – произнёс Ламоньер, – и выведывает их у него.

«Туда» означало в Бэк Бэй, дом их старого соперника Колина Гринмантла, а «выведывать» означало сделать тому что-нибудь неприятное в ответ на половину десятилетия обид. Ламоньеры были в торговле магическими артефактами столько, сколько жили в Бостоне, и у них была слабая конкуренция, пока не явился стильный выскочка Гринмантл. Продавцы были жадными. Артефакты – дорогими. Наёмная сила стала необходимой. Ламоньер чувствовал, что Колин Гринмантл и его жена Пайпер посмотрели слишком много фильмов про мафию.

Теперь однако Колин выказал некоторую слабость, отступив со своей давно лелеяной территории Генриетты. Один. Признаков Пайпер не наблюдалось.

Ламоньер хотел знать, что это значило.

– Я не против, – сказал Ламоньер, выдохнув облако сигаретного дыма в закрытой комнате. Его упорство в курении лишило возможности бросить двух других, это оправдание ценили все.

– Ну, я против, – ответил Ламоньер. – Не хочу создавать бардак. И тот его наёмник жуткий.

Ламоньер стряхнул пепел с сигареты и посмотрел вверх на бахрому так, будто поджигал её воображением.

– Говорят, Серый Человек на него больше не работает. И мы вполне способны быть благоразумными.

Ламоньеры имели общие имя и цели, но не методы. Один из них склонялся к осторожности, а другой – к огню, оставляя последнему роль миротворца и адвоката дьявола.

– Несомненно, существует и другой способ разузнать о... – начал Ламоньер.

– Не называй имя, – одновременно прервали его двое других.

Ламоньер поджал губы. Это был драматический жест, так как у всех братьев была довольно обширная зона рта, у одного он получался вроде как симпатичным, у другого – вроде как неприличным.

– Итак, мы направимся туда поговорить... – снова начал Ламоньер.

– Поговорить, – фыркнул Ламоньер, играя с зажигалкой.

– Прекрати, пожалуйста. Ты похож на хулигана-школьника. – Этот Ламоньер сохранял свой акцент, чтобы использовать его в подобных ситуациях. Тот добавлял веса его высокомерию.

– Адвокат говорит, я не должен совершать никаких проступков ещё, как минимум, месяцев шесть, – жалостно сообщил Ламоньер. Он затушил свою сигарету.

Ламоньер тихо зажужжал.

Хотя это произвольное жужжание сбило с толку любого из братьев, возник дополнительный расползающийся дискомфорт, который тут же охладил атмосферу.

Остальные двое подозрительно рассматривали друг друга, опасаясь не друг друга, а всего, что не было друг другом. Они проверили жужжащего брата на симптомы медицинского недуга, а затем на признаки древнего амулета, украденного из французской гробницы, таинственного браслета, теневым образом приобретённого в Чили, зловещей пряжки ремня, похищенной из Монголии, или загадочного шарфа, изготовленного из перуанского савана. Всего, что могло бы иметь сверхъестественные побочные эффекты.

Они ничего не обнаружили, но жужжание не останавливалось, так что они методично обыскивали комнату, шаря руками под стульями и вдоль выступов, время от времени поглядывая друг на друга, чтобы убедиться, что в комнате находится всё ещё только один жужжащий Ламоньер. Если дело в недоброжелателе, то Гринмантл был наиболее вероятным кандидатом. Конечно, у них имелись и другие враги, но Гринмантл ближе всех к дому. Во всех отношениях.

Ламоньер не нашёл ничего сверхъестественного, только припрятанный запас сушёных божьих коровок.

– Привет. Это я.

Ламоньер обернулся к гудящему брату, который прекратил гудеть и выронил сигарету. Та беспомощно светилась на спрессованном металлическом полу. Он хмуро смотрел вдаль каким-то задумчивым способом, что шло вразрез с его обычной сущностью.

– Это был он? – спросил Ламоньер.

Ламоньер нахмурился.

– Это ведь был не его голос?

Брат, жужжащий ранее, спросил:

– Вы меня слышите? Я в этом новичок.

Это был точно не его голос. И это точно было не его выражение лица. Брови сдвинулись так, как, конечно, были способны, но их никогда не просили. Это делало его моложе и напряжённее.

Ламоньеры совместно мимолётно почувствовали возможное узнавание.

– Кто это? – потребовал Ламоньер.

– Пайпер.

Это имя оказало немедленный эффект на подсознание Ламоньеров: гнев, предательство, шок и затем снова по кругу гнев и предательство. Пайпер Гринмантл. Жена Колина. Её имя не было произнесено во время разговора ранее, и всё же она в беседу проникла.

Ламоньер воскликнул:

– Пайпер! Как это Пайпер? Вылези из него.

– О, так вот как это работает? – с любопытством поинтересовалась Пайпер. – Это жутко? Одержимофон?

– Это ты, – озадаченно сказал Ламоньер.

– Привет, папа, – заявила Пайпер.

Несмотря на прошедшие годы, Ламоньер до сих пор очень хорошо знал манеры своей дочери.

Ламоньер выдал:

– Не могу поверить. Чего ты хочешь? Как там сейчас твой говнюк-муженёк?

– Он в Бостоне без меня, – ответила Пайпер. – Возможно.

– Я просто спросил, чтобы посмотреть, что ты скажешь, – сообщил Ламоньер. – Я уже это знал.

Пайпер произнесла:

– Ты был прав, я ошиблась. Больше не хочу ссориться.

Ламоньер, который потушил свою сигарету, слегка сентиментально промокнул глаза.

Ламоньер, который так и не переставал курить, рявкнул:

– Десять лет, и теперь ты «больше не хочешь ссориться»?

– Жизнь коротка. Я бы хотела заняться бизнесом с вами.

– Позволь убедиться, что я верно расставил факты. Ты чуть не отправила нас в тюрьму в прошлом году. Твой муж убил поставщика некоего артефакта, которого не существует. Ты сделала нас одержимыми. И ты хочешь заняться бизнесом с нами? Звучит непохоже на милую маленькую жёнушку Колина Гринмантла.

– Нет, конечно, непохоже. Вот почему я звоню. Я начинаю всё с чистого листа.

– И к какому дереву прикреплен этот лист? – подозрительно спросил Ламоньер.

– К одному заманчивому дереву со сверхъестественными корнями, – ответила Пайаер. – У меня тут есть кое-что удивительное. Огромное. Сделка всей жизни. Целого века. Вы нужны мне, чтобы выдернуть все концы, заставить всех здесь поторговаться. Будет круто.

Ламоньер выглядел обнадёженным.

– Мы...

Единственный Ламоньер, который всё ещё курил, перебил:

– После августа? Не думаю, что ты так запросто можешь ожидать, что мы махнём в это дело. Назови меня сумасшедшим, любовь моя, но я тебе не доверяю.

– У тебя будет только моё честное слово.

– Это наименее дорогое из всего, что ты могла бы предложить, – прохладно возразил Ламоньер. Он передал сигарету другому брату, так что теперь смог залезть под пиджак и воротник свитера за чётками. – Ты сильно обесценила своё слово за последние десять лет.

– Ты худший отец, – огрызнулась Пайпер.

– Справедливости ради, ты худшая дочь.

Он прижал чётки к голове жужжащего ранее брата. В ту же секунду тот сплюнул кровь и упал на колени, к нему вновь вернулось его собственное выражение лица.

– Вот, – произнёс Ламоньер, – как я и подозревал.

– Не могу поверить, что ты повесил трубку до того, как я смог попрощаться, – уязвлённо возмутился Ламоньер.

– Думаю, я только что был одержим, – сказал Ламоньер. – Ребята, вы видели что-нибудь?

Глава 11

А в Генриетте продолжалась ночь.

Ричарду Гэнси не спалось. Когда он закрывал глаза, перед ними возникали руки Блу, его голос, чёрная кровь дерева. Это начало, начало. Нет. Это конец. Его конец. Панорама его личного апокалипсиса. То, что было волнительным, когда он бодрствовал, переплавлялось в страх, когда он уставал.

Он открыл глаза.

Отворил дверь Ронана, лишь чтобы убедиться, что Ронан внутри, спит с приоткрытым ртом, орущими наушниками. Чейнсо безмолвно сжалась в комок в клетке. Оставив его, Гэнси поехал в школу.

Он воспользовался своим старым электронным ключом, чтобы попасть в крытый спортивный комплекс Аглионбая, затем разделся и поплыл в тёмном бассейне в ещё более тёмном помещении, все звуки в ночи казались странными и гулкими. Он нарезал бесконечные круги, как делал обычно, когда только пришёл в эту школу, когда входил в команду по гребле, когда временами приходил даже раньше, чем начинались занятия по плаванию у гребцов. Он почти забыл как это, чувствовать себя в воде: будто его тела не существовало, он был просто безграничным разумом. Оттолкнувшись от едва заметного бортика, он направился к ещё менее заметному противоположному, не способный больше держаться за свои сгущающиеся проблемы. Школа, директор Чайлд, даже Глендовер. Он был только текущей минутой. Почему он бросил этим заниматься? Теперь не мог вспомнить даже этого.

Сейчас в тёмной воде был только Гэнси. Он никогда не умирал и не собирается умирать снова. Просто Гэнси сейчас, сейчас, только сейчас.

Гэнси не видел, но Ноа стоял на краю бассейна и наблюдал. Он и сам был пловцом когда-то...

Адам Пэрриш работал. У него была поздняя смена на складе этим вечером, разгружал банки, дешёвую электронику и паззлы. Иногда, когда он допоздна работал, как сейчас, когда он уставал, его разум возвращался к прежней жизни в трейлерном парке. Не из-за страха, не из-за ностальгии, просто по рассеянности. Он почему-то не припоминал, что всё изменилось, и вздыхал, когда представлял, как будет возвращаться после смены в трейлер. Потом с немалым удивлением до сознания, наконец, доходила реальность его жилья над церковью Святой Агнесс.

Сегодня память в очередной раз сыграла с ним злую шутку, и сердце ёкнуло, когда пришло осознание, что жизнь стала лучше, и пока сквозь него просачивалось облегчение, он вспомнил напуганное лицо Девочки-Сиротки. Судя по всему, грёзы Ронана часто были пугающими, и, в отличие от Ронана, у неё не было надежды на пробуждение. Когда он принёс её в реальный мир, она, должно быть, думала, что тоже пробилась в новую жизнь. А вместо этого они просто перевезли её в другой кошмар.

Он уверял себя, что она нереальная.

Но его грызло чувство вины.

Он думал о том, как сегодня вечером возвратится в дом, который создал себе сам. Девочка-Сиротка же останется запертой в пространстве грёз с его старыми часами и его старым страхом.

Когда он подхватил планшет с учётной ведомостью, мысли об Энергетическом пузыре изводили его, напоминая, что ему всё ещё нужно обдумать вопрос о происхождении почерневшего дерева. Когда он отмечался в книге ухода с работы, на него давил Аглионбай, напоминая, что у него всё ещё имеются три страницы текста по экономике тридцатых годов, которые нужно прочесть перед сном. Когда он залез в машину, двигатель завыл, напоминая, что на него следует взглянуть прежде, чем он окончательно выйдет из строя.

У него не было времени, которое можно было бы посвятить нагреженной Ронаном оборванке, у него были собственные проблемы.

Но он не мог перестать о ней думать.

Мысли фокусировались, пока пальцы скользили по рулю перед ним. Ему потребовалась минута, чтобы осознать, что происходит, даже при том, что он смотрел прямо туда. Его рука быстро переместилась на верхнюю часть руля, чувствуя край, проверяя каждую подушечку пальца нажатием на поверхность.

Адам не приказывал руке двигаться.

Он сжал эту ладонь в кулак и убрал её с руля. А запястье обхватил другой рукой.

Энергетический пузырь?

Но Энергетический пузырь, казалось, присутствовал в нём не больше, чем обычно, когда не пытался привлечь внимание. Адам изучал свою ладонь в отвратительном уличном освещении, дезориентированный видом пальцев, бегающих, словно лапки насекомых, без связи с мозгом. Сейчас же, когда он смотрел на свою обычную руку, заметил, что линии потемнели от картонной пыли и металлической крошки, было похоже, что ему просто показалось. Будто Энергетический пузырь мог послать ему изображение.

Против воли он вспомнил слова договора, который заключил с лесом: «Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами».

Он снова поместил руку на центр рулевого колеса. Она смотрелась странно с бледной полоской кожи на месте, где находились часы. Рука не двигалась.

«Энергетический пузырь?» – снова подумал он.

Сонные листья раскручивались в его мыслях, лес ночью был холоден и замедлен. Рука находилась там, куда он её положил. Сердце по-прежнему предостерегало внутри, впрочем, как и вид пальцев, двигающихся по собственному желанию.

Он не знал, реально ли это. «Реально» становилось неизменно всё менее пригодным термином.

А на Монмаут Ронан Линч видел сон.

Сон был воспоминанием. По-летнему зелёный Барнс, сочный и неопрятный, с насекомыми и влагой. Вода фонтаном била из разбрызгивателя, установленного в траве. Меттью бежал сквозь него в плавках. Юный. Пухленький. Кудри выгорели на солнце. Он смеялся заразительно, с переливами. Спустя секунду другой паренёк помчался вслед за ним, без колебаний его сбив. Оба мальчишки покатились по земле, покрываясь мокрой травой.

Этот другой паренёк встал. Он был выше, гибче, сдержаннее. Его волосы оказались длиннее, темнее и кудрявее, почти до подбородка.

Это был Ронан-до.

Здесь был третий мальчик, он аккуратно перепрыгнул разбрызгиватель. «Джек был ловок, Джек был быстр»[17].

– Ха, а ты думал, я не стану, – сказал Гэнси, положив ладони на свои голые колени.

– Гэнси! – Это Аврора, уже смеясь, позвала его по имени. Таким же смехом, как и у Меттью. Она направила разбрызгиватель прямо на него, тут же его намочив.

Ронан-до рассматривал Ронана-после.

Он почувствовал тот момент, когда осознал, что видит сон – он слышал, как электронная музыка пульсирует в ушах – и он знал, что может себя разбудить. Но это воспоминание, это идеальное воспоминание... Он стал этим Ронаном-до, или Ронан-до стал Ронаном-после.

Солнце становилось всё ярче. Ярче.

Ярче.

Это был раскалённый фотоэлемент. Мир выжигало на свет и тень, и ничего между. Гэнси прикрыл глаза. Кто-то вышел из дома.

Деклан. Что-то в его руках. Чёрное в этом бьющем в глаза свете.

Маска.

Круглые глаза, зияющая улыбка.

Ронан ничего не помнил о маске, кроме ужаса. Что-то в ней было жутким, но сейчас он не мог припомнить что именно. Каждая мысль в нём выгорала в этих ядерных отходах памяти.

Старший Линч вышагивал целенаправленно, ботинками растаптывая промокший газон.

Сон содрогнулся.

Деклан побежал прямо на Меттью.

– Девочка-Сиротка! – закричал Ронан, вскакивая на ноги. – Энергетический пузырь! Tir e e’lintes curralo!

Сон снова содрогнулся. Видение леса наложилось на всё это, кадр незаметно проскользнул в видеоролик.

Ронан бросился через нездоровую белую лужайку.

Деклан дотянулся до Меттью первым. Младший Линч доверчиво запрокинул голову в его сторону, и это был кошмар.

– Вырасти, засранец, – сказал Деклан Ронану. Он впечатал маску в лицо Меттью.

Это был ночной кошмар.

Ронан отшвырнул Делана от Меттью; сон снова колыхнулся. В руках Ронана оказалась знакомая фигура младшего брата, но было слишком поздно. Первобытная маска без труда стала частью лица Меттью.

Ворон пролетел над головами и исчез посреди неба.

– Всё будет в порядке, – сказал Ронан брату. – Ты можешь жить вот так. Ты можешь просто никогда её не снимать.

Глаза Меттью бесстрашно глядели из глазниц. Это ночной кошмар. Это кошмар. Это...

Деклан сорвал маску.

Дерево за ним засочилось чёрным.

Лицо Меттью оказалось расчерченным линиями и пунктиром. Не кровавым, не внушающим ужас; это просто было не лицо, и потому оно было страшным. Он стал не человеком, он стал чем-то нарисованным.

Грудь Ронана сотрясали тихие, безмолвные рыдания. Таким образом он не плакал уже так долго...

Сон содрогнулся. И теперь не только Меттью рассыпался в прах, всё рушилось. Руки Авроры указывали друг на друга, все пальцы загнуты к груди – разорванные линии. Позади них Гэнси стоял на коленях с мёртвыми глазами.

Горло Ронана саднило:

– Я сделаю что угодно! Я сделаю что угодно! Я сделаю...

Уничтожалось всё, что Ронан любил.

– Пожалуйста.

В общежитии Аглионбая проснулся Меттью Линч. Потянувшись, он ударился головой о стену, посреди ночи он подкатился к ней вплотную. В тот момент, когда его сосед по комнате Стефан Ли издал звук нелепого разочарования, Меттью понял, что проснулся из-за звонящего телефона.

Он нашарил трубку и поднёс к уху.

– Да?

Ответа не последовало. Он моргнул и посмотрел на экран, чтобы понять, кто звонит, потом снова приложил телефон к уху. И сонно прошептал:

– Ронан?

– Ты где? В своей комнате?

– Ну.

– Я серьёзно.

– Тут.

– Меттью.

– Да, да, я в своей комнате. Стефан Ли ненавидит тебя. Сейчас два ночи или около того. Чего тебе?

Ронан не ответил сразу. Меттью его не видел, а он свернулся на своей кровати на Монмаут, прислонившись лбом к коленям, одной рукой крепко сжав затылок, прижимая телефон к уху.

– Только узнать, что ты в порядке.

– Я в порядке.

– Тогда иди спать.

– И так всё ещё сплю.

Браться разъединились.

За пределами Генриетты что-то тёмное, прильнув к энергетической линии, наблюдало за всеми событиями, происходящими в ночной Генриетте, и говорило: «Я просыпаюсь, я просыпаюсь, я просыпаюсь».

Глава 12

Следующее утро было чересчур ярким и чересчур жарким.

Гэнси и Адам стояли у двойных дверей Мемориального Театра Мастера Глэдис Френкайн Моллин, аккуратно сложив руки. Они были назначены церемониймейстерами... На самом деле, только Адама назначили, а Гэнси добровольно вызвался считаться вторым церемониймейстером. Ронан был вне поля зрения. Внутри Гэнси медленно закипала досада.

– День Ворона, – начал директор Чайлд, – это больше чем день гордости за школу. Потому что разве мы не гордимся школой ежедневно?

Он стоял на сцене. Все немного вспотели, но не он. Он был поджарым, суровым пастухом при перегоне скота, и этот перегон являлся жизнью, кожа изборождённая, будто обесцвеченная стена каньона. Гэнси давно утверждал, что Чайлд здесь остаётся непонятым. Поместить такого последнего героя в светло-серый костюм и галстук – всё равно что бросить на ветер возможность вместо этого посадить его в седло из оленьей шкуры и засунуть внутрь широкополой ковбойской шляпы.

Адам бросил на Гэнси понимающий взгляд. Он беззвучно произнёс:

– Йи-хо.

Они ухмыльнулись и отвели глаза друг от друга. Взгляд Гэнси остановился прямо на Генри Ченге и ванкуверской тусовке, они все сидели рядом, поближе к задней стене. Как будто почувствовав его внимание, Генри посмотрел через плечо. Его брови приподнялись. Это неприятно напомнило Гэнси, как Генри увидел Девочку-Сиротку в багажнике внедорожника. Рано или поздно ему потребуется объяснение, отговорка или ложь.

– ...для этого Дня Ворона, – настойчиво продолжал Чайлд.

Обычно День Ворона очаровывал Гэнси. Он состоял полностью из того, что тот любил: студенты стильно собирались в белых футболках и штанах цвета хаки, словно статисты документального фильма времён Первой мировой войны; поднимались флаги; команды сталкивались друг с другом с ликованием; напыщенность, торжественность, шутки, понятные лишь посвящённым; и вороны, изображённые над всем этим. Немало учеников младших классов делали воронов на всём теле, чтобы инсценировать мнимый публичный конфликт, в то время как школьные фотографы запечатлевали сияющие лица для повышения ценности рекламных материалов следующего года.

Сейчас же всё в Гэнси безотлагательно воспевало трату времени, презназначенного для поисков. Его квест был волком, и волк голодал.

– Сегодня десятая годовщина Дня Ворона, – сказал Чайлд. – Десять лет назад эти торжества, которые нас радуют сегодня, предложил студент, занимающийся в Аглионбае долгие годы. К сожалению, Ноа Жерни не может праздновать с нами сегодня, но перед тем, как остальные этим займутся, мы, к счастью, можем позвать сюда одну из его младших сестёр, чтобы она поведала нам немного о Ноа и о происхождении этого праздника.

Гэнси бы решил, что ослышался, если бы Адам не взглянул на него и не спросил одними губами:

– Ноа?

Да, Ноа, потому что здесь была его сестра, и она сейчас поднималась на сцену. Даже если бы Гэнси не узнал её с похорон, он бы признал миниатюрный рот Ноа, крошечные глаза с жизнерадостными мешками под ними, огромные уши, спрятанные под тонкими волосами. Было необычно видеть черты Ноа в молодой женщине. Ещё необычнее было видеть их в ком-то живом. Она казалась слишком взрослой, чтобы быть младшей сестрой Ноа, но это только потому, что Гэнси забыл, сколько Ноа существовал в подвешенном состоянии. Ему было бы двадцать четыре, если бы спасён был он, а не Гэнси.

Первокурсник сказал что-то, что Гэнси не уловил, и был быстренько выпровожен из театра за свои старания. Сестра Ноа наклонилась к микрофону и произнесла что-то слишком робко, чтобы её услышали, и затем что-то ещё, что было съедено визгом, когда ответственный за звук попытался подогнать громкость. Наконец, она сказала:

– Привет. Я Адель Жерни. У меня на самом деле нет длинной речи. В смысле, я проходила через всё это, когда была вашего возраста, и речи были скучными. Я только хочу сказать несколько слов о Ноа и Дне Ворона. Кто-нибудь из вас, ребята, знал его?

Гэнси и Адам синхронно начали поднимать руки и так же быстро опустили их. Да, они знали его. Нет, они не узнали его. Ноа живой существовал до начала их учёбы здесь. Ноа мёртвый был явлением, а не знакомым.

– Ну, вы многое потеряли, – продолжила она. – Моя мама всегда говорит, будто он был фейерверком, это означало, что он всегда получал штрафы за превышение скорости, прыгал по столам на семейных торжествах и всё такое. У него всегда было так много идей. Он был таким гиперактивным.

Адам и Гэнси смотрели друг на друга. Они постоянно чувствовали, что Ноа, которого они знали, был не настоящим Ноа. Просто понимание того, сколько ноашности забрала себе смерть, приводило в замешательство. Было невозможно не задаться вопросом, что бы с собой сделал Ноа, если бы всё ещё жил.

– В любом случае, я здесь, потому что была фактически первой, с кем он поделился идеей о Дне Ворона. Он позвонил мне однажды вечером. Кажется, мне тогда было четырнадцать. И рассказал, что видел по сне воронов, воинственных и дерущихся. Он говорил, что они все были разных цветов, размеров и форм, и он был внутри них, а они будто бы вращались вокруг него. – Она жестом показала вихрь вокруг себя, у неё были руки Ноа, локти Ноа. – И он сказал: «Думаю, это был бы клёвый арт-проект». А я ответила: «Держу пари, если все в школе сделают такой же, воронов будет достаточно».

Гэнси осознал, что волосы на его руках встали дыбом.

– Так они бы пикировали и носились, и не было бы ничего, кроме воронов, ничего, кроме сна вокруг тебя, – продолжала Адель, только Гэнси не был уверен, сказала ли она это на самом деле, или он неправильно её расслышал и вообще наполовину запомнил её слова. – Как бы то ни было, я знаю, ему бы понравилось, как это выглядит теперь. Так что, хмм, спасибо за память об одном из его сумасшедших снов.

Она уходила со сцены, Адам прикрыл один глаз рукой, раздался почтительный двойной хлопок в ладоши, который попросили исполнить студентов Аглионбая вместо непокорных аплодисментов.

– Вперёд, вороны! – закончил Чайлд.

Это был сигнал для Адама и Гэнси открывать двери. Студенты вывалились наружу. Влажность и свет ввалились внутрь. Директор Чайлд присоединился к ним в дверях.

Он пожал руку Гэнси, а потом и Адама.

– Спасибо за службу, джентльмены. Мистер Гэнси, не думал, что ваша мама сможет объединить такой благотворительный вечер и список гостей к этим выходным, но мы уже почти там. Мой голос для управления страной у неё есть.

Он обменялся с Гэнси своего рода свойскими улыбками, присущими скорее людям, подписавшим совместные юридические документы. И это был бы приятный момент, если бы он на этом и закончился, но Чайлд задержался, вежливо болтая ни о чём с Гэнси и Адамом – самым лучшим и самым ярким соответственно. За семь мучительных минут они проштудировали погоду, планы на День Благодарения, обмен опытом с Колониальным Вильямсбургом, а затем, наконец, измученные, они расстались, когда появились ученики младших классов со своими воинами-воронами.

– Боже правый, – произнёс Гэнси, немного запыхавшись от усилий.

– Я думал, он никогда не уйдёт, – сказал Адам. Он коснулся левого века, сощурив глаз, потом посмотрел мимо Гэнси. – Если... ай. Я сейчас вернусь. Думаю, мне что-то в глаз попало.

Он оставил Гэнси, Гэнси освободил себя на День Ворона. Он оказался у подножия лестницы, где студенты получали воронов. Стая, созданная из бумаги, фольги, дерева, папье-маше и меди. Некоторые вороны плыли, благодаря брюху из воздушного шара с гелием. Некоторые парили. Какие-то шатались на штативах с отдельными прутьями для управления взмахами крыльев.

Ноа это сделал. Ноа видел это во сне.

– Держи, вертел я тут твою птичку, – сказал ученик младших классов, протягивая ему тусклого чёрного ворона, сделанного из газеты, прикреплённой к деревянной раме.

Гэнси шагнул в толпу. Толпу Ноа, Ноа выдавал бы вступление к этой десятой годовщине.

На уровне глаз пейзаж состоял из рук, палок и белых футболок, механизмов и приспособлений. Но если покоситься на слишком яркое небо, то палки и студенты исчезали, а пространство заполняли вороны. Они пикировали и атаковали, ныряли и поднимались, хлопали крыльями и крутились.

Было очень жарко.

Гэнси ощутил, как время ускользало. Совсем немного. Как будто это зрелище было таким странным, словно из его другой жизни, настоящей жизни; эти птицы были родственниками нагреженных Ронаном предметов. Казалось несправедливым, что Ноа должен был умереть, а Гэнси нет. Ноа жил, хотя был убит. Гэнси тянул время.

– Какие правила снова в этой битве? – спросил он через плечо.

– На войне нет правил, кроме как остаться в живых.

Гэнси обернулся, крылья захлопали у его лица. Его окружали плечи и спины. Он не мог определить, кто говорил, и даже сейчас, без лица, за которое бы зацепился взгляд, не мог понять, говорил ли кто вообще.

Время тянулось в его душе.

Заиграл оркестр Аглионбая. Самый первый такт был гармоничными зарослями звуков, но один из духовых инструментов первую ноту следующего такта взял очень неправильно. В то же мгновение насекомое прожужжало мимо лица Гэнси, достаточно близко, чтобы он смог это ощутить. Внезапно всё, как по наклонной, пошло не так. Солнце над головой раскалилось добела. Вороны вокруг Гэнси хлопали крыльями, пока он поворачивался в поисках Адама, Чайлда или кого угодно, кто был не просто белой футболкой, рукой, взмахами крыльев. Его взгляд зацепился за собственное запястье. На часах значилось 6:21.

Было жарко, когда он умер.

Он находился в лесу из деревянных палочек и птиц. Заворчали медно-духовые инструменты, закричали флейты. Крылья зажужжали, загудели и затрепетали вокруг него. Он ощутил шершней в ушах.

Но их там не было.

Однако это большое насекомое снова с шумом проносилось мимо него, вокруг него.

Прошли годы с тех пор, как Мэлори был вынужден остановить на полпути их поход, чтобы подождать, когда Гэнси упал на колени, закрыл уши руками, дрожа и умирая.

Он сильно старался, чтобы идти дальше.

«Их нет. Ты на Дне Ворона. Ты собираешься съесть сэндвичи. После школы заведёшь Камаро на парковке. И поедешь на Фокс Вей 300. Ты расскажешь Блу про свой день, расскажешь...»

Насекомые вонзались в нос, осторожно шевелили волосы, сообща бурлили. Пот стекал прямо по позвоночнику. Музыка переливалась. Студенты становились духами, носились мимо него, вокруг него. Его колени бы подогнулись, он бы им позволил.

Он не мог воссоздать здесь свою смерть. Не сейчас, не когда это будет свежо перед глазами каждого на благотворительном вечере – Гэнси Третий слетел с катушек на Дне Ворона, вы слышали? миссис Гэнси, мы можем поговорить о вашем сыне? – он бы такого не допустил.

Но время ускользало, он ускользал. Сердце гнало чёрную, чёрную кровь.

– Гэнси, чувак.

Гэнси не мог сосредоточиться на словах. Перед ним стоял Генри Ченг, волосы и улыбка, глаза смотрят пристально. Он забрал у Гэнси его ворона и вместо того, сунул что-то в руку. Прохладное, охлаждающее.

– Однажды ты добыл мне кофе, – произнёс Генри, – когда я сходил с ума. Будем считать, мы квиты.

Гэнси держал пластиковый стакан ледяной воды. Она не должна была ничем помочь, но что-то сработало: шокирующая разница температур, привычный звук кубиков льда, стучащих друг по другу, зрительный контакт. Студенты всё ещё кружили вокруг них, но они снова были студентами. Музыка опять стала просто школьным оркестром, играющим новую пьесу невероятно жарким днём.

– А вот и он, – сказал Генри. – Сегодня вечеринка в тогах, Ричард, в особняке Литчфилд. Приводи своих мальчиков и малышку-подружку.

Потом он ушёл, вороны хлопали крыльями на том месте, где он стоял.

Глава 13

Адам думал, что ему что-то попало в глаз. Это началось, ещё когда он стоял в сверхжарком театре. Его мучило не столько раздражение, сколько усталость, словно он слишком долго смотрел на экран. Он мог бы прожить с этим до окончания школьного дня, если бы остался стоять вот так, но его зрительное восприятие слегка размылось. Само по себе это не очень беспокоило, но в сочетании со способностью чувствовать собственный глаз, приводило к желанию осмотреть его.

Вместо того чтобы вернуться в одно из зданий академии, он скользнул вниз по лестнице к боковой двери театра. В пространстве под сценой находились туалетные комнаты. Именно туда он и направился, проходя мимо животных с множеством ног, созданных из сложенных старых стульев, странных силуэтов деревьев из декораций и реквизита и бездонного океана чёрного занавеса, нависшего над всем этим. Коридор был тёмным и тесным, щербатые стены, когда-то выкрашенные зелёной краской, наводили ужас. Схватившись одной рукой за глаз, Адам обнаружил, что тот перекосился и подергивался. Адам снова вспомнил картину своей снующей туда-сюда руки.

Он подумал, что нужно хорошенько поработать с Энергетическим пузырём и выяснить, что же происходит с тем деревом.

Свет в туалете был выключен. Это вовсе не являлось препятствием – выключатель находился сразу за дверью – но всё же Адаму не очень хотелось погружать свою руку в темноту, чтобы отыскать его. Он стоял там, сердце забилось немного быстрее, и он бросил взгляд назад.