Текст книги "Король ворон (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Стивотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Но каким-то образом она смотрела на развалины души, и в них всё ещё был мёртвый мальчик.

– Ох, детка, – сказала Джими, полная мгновенного сострадания. – Бедняжка. Давай я дам тебе немного...

Джими, вечная травница, как правило, давала травяные рекомендации каждому возможно больному смертному.

– Немного чего? – подтолкнула Кайла.

Джими поджала губы и слегка качнулась на ногах. Она была явно озадачена, но не могла потерять лицо перед остальными. Кроме того, у неё было утомительно доброе сердце, и, без сомнений, существование Ноа её огорчало.

– Мимозы, – торжествующе закончила Джими, и Кайла со сдержанным удовлетворением вздохнула. Джими погрозила Ноа пальцем. – Цветки мимозы помогают духам проявиться, и она заставит тебя чувствовать себя сильнее!

Когда она протопала наверх, Мора попросила мистера Грея показать Ноа гадальную, а затем она и Кайла совещались у основания лестницы. Вместо того, чтобы рассказывать, как Ноа оказался с ними, она просто протянула руку и позволила Кайле прижать свою ладонь к её коже. Психометрия Кайлы – гадание через прикосновение – часто бывала не конкретна, но в данном случае это событие было последним и достаточно для неё ярким, чтобы легко его уловить, наряду с поцелуем Моры и мистера Грея перед этим.

– А мистер Грей талантлив, – заметила Кайла.

Мора бросила на неё испепеляющий взгляд. Она сказала:

– Загвоздка вот в чём. Я считаю, мне показали то зеркало с именем Пайпер с какой-то целью, но не думаю, что эта цель – Ноа. Он не помнит, как оказался там или почему это делал.

Кайла понизила голос.

– Он может быть знамением?

Знамения – сверхъестественные предупреждения о прибытии дурных известий – не представляли особый интерес для Кайлы в основном потому, что они, как правило, были надуманы. Люди склонялись замечать знамения там, где их не было: чёрных кошек, приносящих неудачи, ворон, обещающих печаль. А настоящие знамения – зловещие намёки малопонятного космического присутствия – не то, что следовало бы игнорировать.

Голос Моры тоже утих.

– Может. Я не могу отделаться от этого ужасного чувства весь день. Единственное, не думаю, что что-то разумное может быть знамением.

– Он разумен?

– Во всяком случае, его часть. Мы разговаривали в машине. Я никогда не видела ничего подобного. Он достаточно разложился, чтобы проявляться как безмозглое знамение, но в то же время там всё ещё есть мальчик. Я имею в виду, он был у нас в машине.

Обе женщины задумались над этим.

Кайла предположила:

– Он единственный, кто умер на энергетической линии? Может, Энергетический пузырь сделал его достаточно сильным, чтобы оставаться в сознании после того, как он должен был уйти. Если он слишком труслив, чтобы двигаться дальше, сумасшедший лес мог наделить его достаточной силой, чтобы удержаться здесь.

Мора бросила на Кайлу ещё один испепеляющий взгляд.

– Это называется «напуган», Кайла Лили Джонсон, и он всего лишь ребёнок. Блин. Помни, что его убили. Помни, он один из лучших друзей Блу.

– Так каков план? Ты хочешь, чтобы я установила с ним связь и во всём разобралась? Или мы пытаемся его отослать?

Мора неловко произнесла:

– Не забывай про лягушек.

Несколько лет назад Блу поймала двух древесных лягушек, пока выполняла соседские поручения. Она торжественно устроила им самодельный террариум в одном из кувшинов Джими для чая со льдом. Как только она ушла в школу, Мора тотчас предсказала – через обычные каналы, а не через экстрасенсорные – что эти древесные лягушки встретят медленную смерть, если за ними будет ухаживать юная Блу Сарджент. Она освободила их на заднем дворе, и это было начало одной из самых больших ссор между нею и дочерью, что когда-либо у них бывали.

– Хорошо, – прошипела Кайла. – Мы не освободим ни одно приведение, пока она на вечеринке в тогах.

– Я не хочу уходить.

И Мора, и Кайла подпрыгнули.

Конечно, Ноа стоял рядом с ними. Его плечи резко поникли, а брови приподнялись. Под ними были связующие токи и чернота, прах и небытие. Его слова прозвучали мягко и смазано.

– Не сейчас.

– У тебя немного времени, парень, – сказала ему Кайла.

– Не сейчас, – повторил Ноа. – Пожалуйста.

– Никто не собирается заставлять тебя делать что-либо, чего ты не хочешь, – обратилась к нему Мора.

Ноа печально покачал головой.

– У них... уже есть. Они... будут снова. Но это... Я хочу сделать это для себя.

Он протянул руку ладонью вверх Кайле, как попрошайка. Этот жест напомнил Кайле о другом мёртвом человеке в её жизни, о том, кто по-прежнему скреплял печаль и вину вокруг её шеи, даже по прошествии двух десятков лет. Более того, сейчас, когда она это поняла, этот жест казался слишком идеально достоверным, запястье – слишком бессильно похожим, пальцы – чересчур изящно и умышленно раскинутыми, словно эхо воспоминаний Кайлы...

– Я зеркало, – холодно сказал Ноа, отвечая на её мысли. Он смотрел себе под ноги. – Простите.

Он стал опускать руку, но Кайла, наконец, перешла к вынужденному и неподдельному состраданию. Она взяла его холодные пальцы.

Сразу же обида впечаталась ей в лицо.

Ей следовало бы это ожидать, но всё же ей едва хватило времени, чтобы оправиться, как пришло следующее. Выплеснулся страх, затем боль, а потом ещё одна обида... Эту Кайла ловко блокировала. Ей не нужно было переживать убийство Ноа целиком.

Она двигалась вокруг и отыскала... ничего. Обычно её психометрия работала крайне хорошо на прошлом, копаясь во всём от недавних событий до каких-нибудь серьёзных далёких происшествий. Но Ноа настолько разложился, что его прошлое почти пропало. Всё, что осталось, было нитевидной паутиной воспоминаний. Там было ещё больше поцелуев... Как мог кончиться день Кайлы, если он включал в себя выживание после стольких Сарджент с таким количеством языков во рту? Там был Ронан, показывающим куда больше доброты через воспоминания Ноа. Там был Гэнси, мужественный и твёрдый таким образом, которому Ноа явно завидовал. И Адам... Ноа боялся его или за него. Этот страх спутывал его изображения во всё более тёмную паутину. Затем там было будущее, развёрнутое через картинки, что становились всё прозрачнее и прозрачнее, и...

Кайла убрала руку от Ноа и уставилась на него. На этот раз у неё не нашлось умных слов.

– Ладно, паренёк, – наконец, произнесла она. – Добро пожаловать в дом. Можешь оставаться здесь столько, сколько сможешь.

Глава 17

Хотя Генри Ченг и нравился Гэнси, согласие пойти на его вечеринку ощущалось как странная смена власти. Не то чтобы он ощущал какую-либо угрозу со стороны Генри – оба, и Генри, и Гэнси, были королями на своих соответствующих территориях – но встретить Генри на его местности казалось более весомым, чем на нейтральной земле Академии Аглионбай. Четвёрка ванкуверских парней жила вне кампуса в особняке Литчфилд, и вечеринки там были неслыханными. Это был элитарный клуб. Несомненно, клуб Генри. Обед в сказочной стране вынудит тебя остаться там навсегда или жаждать его с того момента, как уйдёшь, и всё.

Гэнси не был уверен, что он способен заводить новых друзей.

Особняк Литчфилд в старом викторианском стиле располагался на противоположном конце города от Монмаут. В сырой, прохладной ночи он поднимался из завитков тумана: башенки, черепица и крыльцо, в каждом окне горел слабый свет от электрических свечей. На подъездной дорожке в два ряда были припаркованы четыре роскошных автомобиля, а серебряный Фискер[19] Генри стоял элегантным призраком на обочине впереди, прямо за почтительно выглядящим старым седаном.

Блу была в ужасном настроении. Что-то явно случилось, пока у неё была смена, но попытки Гэнси вытащить из неё информацию помогли определить только, что дело было не в тога-вечеринке и не в нём. Сейчас же она вела Свинью, что являлось тройной привилегией. Во-первых, Гэнси не мог представить себе никого, чьё настроение хотя бы немного не поднялось бы от поездки за рулём Камаро. Во-вторых, Блу говорила, что не имела возможности практиковать вождение на машине общего пользования Фокс Вей 300. И третье, самое важное, Гэнси дико и бесконечно доводила до безумия картина, как она сидит за рулём его автомобиля. Ронана и Адама с ними не было, так что никто не мог поймать их за тем, что казалось невероятно неприличным занятием.

Он должен им рассказать.

Гэнси не был уверен, что способен влюбиться, но как-то так случилось. Он не совсем уловил механику этого процесса. Он понимал свою дружбу с Ронаном и Адамом: они оба олицетворяли собой качества, которых ему не хватало и которыми он восхищался, и им нравилась такая версия Гэнси, которую он тоже любил. По отношению к его дружбе с Блу, это тоже была правда, но там было нечто большее. Чем лучше он её узнавал, тем сильнее всё ощущалось так, как когда он плавал. Просто Гэнси сейчас, сейчас, только сейчас.

Блу затормозила у скромного знака остановки напротив особняка Литчфилд, оценивая ситуацию с парковкой.

– Мм... хмм, – недовольно произнесла она, оглядывая элитные машины.

– Что?

– Я просто забыла, насколько аглионбайским он был.

– Мы на самом деле не обязаны туда идти, – сказал Гэнси. – То есть мне только нужно просунуть голову в дверь, чтобы сказать спасибо, но это всё.

Вдвоём они присматривались к дому через дорогу. Гэнси думал о том, как странно, что он чувствует себя неуютно, совершая бесцельный поход в гости к компании, которую он почти наверняка полностью знал. Он уже собирался признаться в этом вслух, когда открылась парадная дверь. Это действие образовало жёлтый квадрат, словно портал в другое измерение, и оттуда на порог ступил обёрнутый во что-то Юлий Цезарь. Юлий махнул рукой в сторону Камаро и крикнул:

– Йоу, йоу, Дик Гэнси!

Потому что это не был Юлий Цезарь. Это был Генри в тоге.

Брови Блу исчезли под чёлкой.

– Ты собираешься одеть такую же?

Будет ужасно.

– Исключено, – ответил Гэнси. Сейчас, когда он смотрел на тогу, она выглядела куда более настоящей, чем ему бы хотелось. – Мы не останемся надолго.

– Парковка за углом, и не сбейте кошек! – проорал Генри.

Блу объехала квартал, успешно уклонилась от белой кошки и медленно, но убедительно выполнила параллельную парковку, даже под внимательным наблюдением Гэнси, даже при протестующем завывании гидроусилителя руля.

Хотя Генри и должен был знать, что парковка не займёт у них много времени, он всё же удалился в дом, чтобы иметь возможность величественно открыть им, когда они позвонят в звонок. Теперь же он захлопнул за ними дверь, запечатывая в слегка перегретом, пахнущем чесноком и розами воздухе. Гэнси ожидал обнаружить студентов, качающихся на люстрах и лакающих алкоголь, и хотя этого он как раз не очень-то и хотел, несоответствие ожиданий и реальности сбивало с толку. Интерьер был аляповато аккуратным; тёмный зал завешен резными зеркалами и стеснён хрупкой антикварной мебелью, мрачно простирающейся в глубину дома. Помещение и удалённо не напоминало место, где можно устраивать приёмы. Оно больше походило на комнату, куда старые дамы могли бы приходить умирать и оставаться необнаруженными, пока соседи не заметят странный запах. Это совершенно расходилось с тем, что Гэнси знал о Генри.

При этом было очень тихо.

Гэнси внезапно посетила жуткая мысль, что, возможно, вечеринка может состоять просто из Генри и их двоих в тогах в роскошной гостиной.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – сказал им Генри, будто не видел Гэнси минутой раньше. – Вы сбили кошку?

Он очень сильно позаботился о своём внешнем виде. Его тога была завязана с большей тщательностью, чем любой галстук, что Гэнси когда-либо завязывал, а Гэнси завязывал много галстуков. На нём были самые хромированные часы, которые Гэнси когда-либо видел, а Гэнси видел много хромированных вещей. Его чёрные, стоящие торчком волосы неистово стремились вверх, а Гэнси видел много чего, неистово стремящегося вверх.

– Мы разошлись, как в море корабли, – лаконично сообщила Блу.

– Птичка-невеличка прилетела! – воскликнул Генри, как будто только что её заметил. – Я погуглил женские тоги на случай, если ты придёшь. Хорошая работа с кошкой. Миссис Ву отравила бы нас во сне, если бы ты её расплющила. Скажи-ка снова, как тебя зовут?

– Блу, – вмешался Гэнси. – Блу Сарджент. Блу, помнишь Генри?

Они смотрели друг на друга. Во время их предыдущей краткой встречи Генри умудрился глубоко оскорбить Блу посредством непреднамеренного самоуничижения. Гэнси, по идее, понимал, что Генри возмутительно и обидно веселится сам над собой, потому что другим вариантом было мчаться в комнату и опрокидывать столы, чтобы добраться до автоматов для размена денег за ними. Блу же, очевидно, думала, что он всего лишь неоперившийся аглионбайский князёк. А в её нынешнем настроении...

– Помню, – холодно отозвалась она.

– Это был не самый лучший момент, – сказал Генри. – Мой автомобиль и я после того случая помирились.

– Его электрический автомобиль, – проницательно вставил Гэнси на тот случай, если Блу пропустила экологичность ситуации.

Блу сощурилась, глядя на Гэнси, а потом подметила:

– Вы могли бы ездить в Аглионбай отсюда на велосипеде.

Генри погрозил пальцем.

– Твоя правда. Но важно практиковать безопасную езду на велосипеде, а шлема, подходящего для моих волос, ещё не придумали. – И обратился к Гэнси: – Ты видел Ченга Второго снаружи?

На самом деле Гэнси не знал о Ченге2 ничего – вообще-то, Генри Бродвей получил такое прозвище, не потому что он был вторым Ченгом в Аглионбае, а потому что он был вторым Генри – кроме того, что о нём знали все: он быстро смешивал энергетические напитки, нагнетающие непрерывное напряжение в его конечностях.

– Нет, если только он не купил Камри, а я не заметил.

Это заставило Генри удовлетворённо рассмеяться, будто Гэнси затронул какую-то предыдущую беседу.

– Это машина миссис Ву. Нашей крохотной госпожи. Она где-то тут. Проверь карманы. Она может в них затеряться. Иногда она падает в щели между половицами – вот опасность таких старинных домов. А где Линч и Пэрриш?

– Что поделать, оба заняты.

– Невероятно. Я знал, что президент не всегда должен действовать совместно с Конгрессом и Верховным Судом, я просто никогда не думал, что доживу до этого момента.

Гэнси спросил:

– Кто ещё пришёл?

– Только обычные подозреваемые, – сказал Генри. – Никто не хочет видеть случайных знакомых в простынях.

– Меня вы не знаете, – заметила Блу. Невозможно было определить, что означало выражение её лица. Ничего хорошего.

– Ричард Гэнси Третий ручается за тебя, так что подходишь.

В конце коридора открылась дверь, и очень маленькая азиатка любого возраста протопала оттуда с охапкой сложенных бумаг.

– Привет, тётя, – сладко протянул Генри. Она глянула на него, прежде чем пройти в другую дверь. – Миссис Ву выгнали из Кореи за плохой характер, бедняжка. Ха, у неё имеется очарование химического оружия.

Гэнси смутно представлял себе, что кто-то старший живет в особняке Литчфилд, но особо над этим вопросом не размышлял. Вежливость диктовала, что он обязан вручить цветы или еду в случае небольшой встречи.

– Я должен был принести ей что-нибудь?

– Кому?

– Твоей тёте.

– Нет, она за Ряном, – сказал Генри. – Пошли, пошли, давай пройдём дальше. Кох наверху сортирует напитки. Вы не должны напиваться, а я наклюкаюсь. Говорят, я не становлюсь развязным, но иногда могу стать очень человеколюбивым. Честно предупреждаю.

Теперь Блу выглядела по-настоящему осуждающей, что было на две отметки хуже её обычного выражения лица и на одну от Ронана. Гэнси начинал подозревать, что эти два мира не смешиваются.

Раздался сильный грохот, когда Ченг2 и Логан Рутерфорд появились из-за другой двери с целофановыми пакетами в руках. Рутерфорду Бог подарил здравый смысл, чтобы удержать рот закрытым, но Ченг2 никогда этого не умел.

– Охренеть, – выдал он, – пришли девчонки?

Рядом с Гэнси Блу стала в четыре раза выше; все звуки в помещении поглотило в преддверии взрыва.

Будет ужасно.

Глава 18

Часы показывали 6:21.

Нет, было 8:31. Ронан неправильно считал время с автомобильных часов.

Небо было чёрным, деревья были чёрными, дорога была чёрной. Он остановился на обочине перед жилищем Адама. Адам жил в квартире, расположенной над офисом католической церкви Святой Агнесс и, благодаря стечению обстоятельств, сосредоточившей в себе большую часть объектов поклонения Ронана в центральном районе. Ронан, который, как обычно, пренебрегал телефоном, несколькими часами ранее пропустил звонок от Адама. Голосовое сообщение было кратким: «Если ты не собираешься с Гэнси к Ченгу сегодня вечером, может, поможешь мне с Энергетическим пузырём?»

Ронан ни при каких обстоятельствах не собирался идти к Генри Ченгу. Все эти улыбочки и активность вызывали у него сыпь.

Ронан однозначно собирался к Адаму.

Поэтому теперь, когда он выбрался из БМВ, наставляя Чейнсо, чтобы она перестала беспокоить ремень безопасности на пассажирском сидении, Ронан внимательно осмотрел парковку в поисках трёхцветной Хондайоты. Он её заметил. Фары всё еще работали, а двигатель нет. Адам сидел на корточках перед фарами, неустрашимо глядя прямо в их светящиеся лампы. Его пальцы упирались в асфальт, а ноги были подобраны, как у бегуна, в ожидании стартового выстрела. Перед ним лежали три карты таро. Он взял из машины коврик, чтобы присесть на нём и не испачкать брюки школьной формы. Если вам удалось совместить эти два понятия – непостижимость и практичность – значит, вы прошли большую часть пути в понимании Адама Пэрриша.

– Пэрриш, – позвал Ронан. Адам не откликнулся. Его зрачки были обращены в другой мир. – Пэрриш.

И тут же одна рука Адама оторвалась от асфальта и поднялась в направлении ноги Ронана. Пальцы его дрожали так, будто абсолютным минимумом движений просили: «Не приставай ко мне!»

Ронан скрестил руки на груди. Он просто стоял, ждал и смотрел. На изящные скулы Адама, его нахмуренные брови, красивые руки, на всё, что омывалось буйным светом. Он в деталях помнил форму руки Адама: как неловко, по-мальчишески, оттопыривался большой палец; выступающие прожилки вен; крупные суставы, которыми напичканы его длинные пальцы. В своих снах Ронан подносил их к своим губам.

Его чувства к Адаму были разлитой нефтью; он позволил им перелиться через край, и теперь не было чёртового места в океане, которое бы не загорелось, урони он спичку.

Чейнсо подлетела к картам таро, разложенным на асфальте, от любопытства раскрыв клюв, а когда Ронан молча указал в неё пальцем, птица сердито заползла под днище автомобиля. Ронан повернул голову к обочине, чтобы прочесть карты. Что-то с огнём, что-то с мечом. Дьявол. Тысяче образов дало начало одно единственное слово – дьявол. Красная кожа, белые солнцезащитные очки, полные ужаса глаза его брата Меттью, выглядывающие из багажника машины. Страх и стыд вместе в таком изобилии, что его рвало. Ронану тревожно напомнили о себе его недавние кошмары.

Пальцы Адама напряглись, а затем н устроился поудобнее. Он моргнул, а потом сразу же моргнул ещё раз, касаясь уголка глаза только кончиком безымянного пальца. Но этого оказалось недостаточно, поэтому он начал тереть глаза ладонями, пока те не заслезились. Наконец, он поднял подбородок в сторону Ронана.

– Фары? Пэрриш, это ж хардкор. – Ронан подал руку, Адам её принял. Ронан потянул его наверх, все его помыслы были о руке в руке, большом пальце против большого пальца, ладони обхватывающей запястье... А после того, как Адам оказался с ним лицом к лицу, он отпустил его руку.

Океан горел.

– Что за чертовщина случилась с твоими глазами? – спросил Ронан.

Зрачки Адама всё ещё были крошечными.

– Дай мне время прийти в себя.

– Жуткий ублюдок. Что за Дьявол?

Адам смерил взглядом тёмный витраж церкви. Он всё еще частично пребывал в царстве фар.

– Не могу понять, что они говорят мне. Такое чувство, будто меня держат на расстоянии вытянутой руки. Мне нужно найти способ копнуть глубже, но я не могу это сделать без человека, который бы приглядывал за мной на случай, если я слишком далеко уйду от самого себя.

Этим человеком в данном случае выступал Ронан.

– Что ты пытаешься выяснить?

Адам описал обстоятельства, окружавшие случившееся с его глазом и рукой, тем же ровным голосом, какой он бы использовал при ответе на уроке. Он позволил Ронану склониться, чтобы сравнить его глаза – достаточно низко, чтобы Ронан почувствовал его дыхание на своей щеке – и он позволил Ронану осмотреть его ладонь. В последнем не было такой уж необходимости, и они оба это знали, но Адам внимательно наблюдал за Ронаном, пока тот слегка касался линий на руке.

Это было всё равно что переходить грань между грёзой и сном. Неустойчивый баланс ночи, когда всё ещё видишь сон, а, проснувшись, уже помнишь, что в нём видел.

Он знал, что Адам понял его чувства. Но он не знал, можно ли сойти с этого острого лезвия, чтобы не разрушить то, что у него было.

Адам выдержал взгляд Ронана, Ронан выпустил его руку.

– Я пытаюсь найти источник того, что напало на Энергетический пузырь. Пока лишь предполагаю, что источник тот же, который атаковал чёрное дерево.

– И мою голову, – признался Ронан. Его день в Барнс был отмечен грёзами, из которых он поспешно себя выдернул.

– Серьёзно? Поэтому ты выглядишь как чёрт?

– Спасибо, Пэрриш. Мне тоже нравится твоя рожа. – Он кратко рассказал о том, что повреждение дерева, похоже, было идентично изменениям его снов, скрывая своё беспокойство касательно содержания этих снов и того факта, что это свидетельствовало о куда большей тайне с избытком бранных слов. – Поэтому я просто больше не буду спать. Никогда.

Адам ничего не успел на это ответить, потому что их внимание привлекло движение сверху. Что-то светлое и странное трепыхалось меж темных деревьев, высаженных в ряд вдоль соседних улиц. Монстр.

Монстр Ронана.

Его ночной кошмар-альбинос редко покидал защищённые поля Барнс, а если это и делал, то следовал за Ронаном. Не из преданности, будто собака, а скорее как беззаботная, гуляющая сама по себе кошка. Но сейчас он летел вниз по улице им навстречу, прямо и целеустремленно. В фиолетово-чёрном пространстве он казался дымом, волочившим рваные крылья и балахон своего тела. Звук его крыльев был более заметным, чем всё остальное: бабах, бабах, бабах. Когда он открыл оба клюва, они задрожали свирепым криком, неслышимом человеческому уху.

Ронан и Адам запрокинули головы назад. Ронан заорал:

– Эй! Куда это ты собрался?

Но кошмар едва ли завис над ними больше чем на мгновение и устремился к горам. Однажды этого мерзкого ублюдка подстрелит какой-нибудь перепуганный фермер.

Ронан не понимал, какое ему до этого дело. Но предположил, что, скорее всего, это потому, что кошмар как-то раз спас ему жизнь.

– Жуткий ублюдок, – повторил Ронан.

Адам нахмурился, а потом поинтересовался:

– Который час?

– 6:21, – ответил Ронан, и Адам нахмурился. – Нет, 8:40. Ошибся.

– Значит, время ещё есть, нам недалеко. – Адам Пэрриш всегда думал о своих ресурсах: деньги, время, сон. Ронан знал, что школьным вечером, даже со сверхъестественным кошмаром, дышащим ему в воротник, Адам будет скуп на всё это; так он выживал.

– Куда мы направляемся?

– Не знаю. Хочу попытаться выяснить, где сидит этот дьявол... Я пытаюсь понять, смогу ли находиться в трансе, пока ты ведешь машину. Хотелось бы мне делать и то, и другое одновременно, но это невозможно. На самом деле, всё, чего я хочу, это переместить моё тело туда, куда велит разум.

Сверху загудел светофор и вырубился. Дождя не было уже несколько часов, но в воздухе чувствовалась наэлектризованность в преддверии грозы. Ронан гадал, куда отправился его ночной кошмар.

– Ладно, маг, я буду вести, пока ты будешь в отключке, но как я узнаю, куда ехать? – сказал Ронан.

– Полагаю, я постараюсь остаться как можно дольше в настоящем, чтобы сообщать, куда тебе двигаться.

– Это возможно?

Адам пожал плечами; определения возможного и невозможного были в эти дни постоянным предметом переговоров. Он наклонился, чтобы предложить руку Чейнсо. Та запрыгнула, хлопая крыльями, чтобы найти равновесие на его рукаве, склонила голову, когда Адам осторожно погладил её тонкие перышки на клюве.

– Никогда не узнаешь, пока не попробуешь, – сказал он. – Ты готов к этому?

Ронан звякнул автомобильными ключами. Как будто вообще был не в настроении ехать. Он дёрнул подбородком в сторону Хондайоты.

– Собираешься запереть свою дерьмовозку?

На что Адам ответил:

– Какой смысл? От шпаны никуда не деться.

Та самая шпана расплылась в тонкой улыбке.

Они поехали.

Глава 19

Адам резко проснулся от звука захлопывающейся двери.

Он сидел в своей ужасной маленькой машинке... он же точно сидел в своей машине?

Персефона усадила себя на пассажирское сидение. Пена её светлых волос каскадом ниспадала на панель водительского сидения. Она осторожно переложила ящик с инструментами с сидения на пол у себя между ног.

Адам, прищурившись, посмотрел на бесцветный новый рассвет – а разве должен быть день? – его глаза были всё ещё утомлены. Словно он всего пару минут назад вышел со своей ночной смены на заводе. Поездка домой без нескольких минут сна казалась непосильной задачей; теперь же он почувствовал, что ему это по плечу.

Он не мог понять, была Персефона реальной или нет. Она должна быть реальной; её волосы щекотали его голую руку.

– Достань карты, – приказала она своим тонким голоском.

– Что?

– Время для урока, – сказала Персефона мягко.

Его утомлённый разум отказывался ему помогать; что-то во всём этом казалось не совсем верным.

– Персефона... я… я слишком устал, чтобы думать.

Слабый утренний свет осветил загадочную улыбку Персефоны.

– Именно на это я и рассчитываю.

Когда он потянулся за картами и пошарил в дверном кармане, в котором обычно их держал, его осенило:

– Ты мертва.

Она кивнула, соглашаясь.

– Это воспоминание, – предположил он.

Она снова кивнула. Теперь это имело смысл. Он бродил в воспоминаниях одного из своих ранних занятий с Персефоной. Цели этих занятий были всегда одинаковы: покинуть сознание. Обнаружить подсознание. Расшириться до коллективного подсознания. Найти нити, которые всё соединят. Смыть и повторить. Сначала ему никак не удавалось проскочить мимо первых двух. Каждый сеанс он тратил на то, чтобы выманить себя из конкретных реальных мыслей.

Пальцы Адама оцарапали пустое дно дверного кармана. Правда о том, где карты хранились в воспоминании, столкнулась со знанием, где он хранил их в настоящем. После смерти Персефоны окна стали пропускать воду, и он стал хранить карты в бардачке, чтобы они не пострадали.

– Зачем ты здесь? Это сон? – спросил он, а потом сам же себя поправил: – Нет, я гадаю. Я что-то ищу.

И стоило ему это сказать, как он остался в машине один.

Но он не только остался в машине один, но и оказался на том месте, где сидела она, и держал карты таро в руке. Рисунок на карте был нарисован схематично, небрежно и напоминал стаю шершней. На самом деле это могла быть рубашка. Но неважно. Что он искал? Трудно перейти в пространство между сознанием и подсознанием. Слишком много концентрации, и он может выйти из медитативного состояния. Слишком мало – и он потеряет цель.

Он позволил своим мыслям подойти чуть ближе к настоящему.

Электронная музыка просачивалась в сознание, напоминая, что его тело находилось в машине Ронана. С другой стороны, эту музыку было легко принять за звучание души Ронана. Голодная и просящая, она нашёптывала тёмные места, старые места, огонь и секс.

Адам был стабилен благодаря пульсирующему фоновому ритму и воспоминанию о близости Ронана. Дьявол. Нет, демон. Знания там не было, а потом появилось.

«Север», – сказал он.

Всё окружило кольцо светящегося белого цвета. Он был таким ярким, что сжигал зрение, если смотреть прямо на него; а Адаму нужно было смотреть прямо перед собой. Очень далёкая его часть, часть, которая глухо билась в электронном ритме, вдруг вспомнила, что это был свет от зарядного устройства телефона. Это была та часть его мозга, которая всё ещё находилась в настоящем, чтобы нашептывать маршрут Ронану.

«Поверни направо».

Пробормотал Энергетический пузырь ему в глухое ухо. Он прошептал из-за сломленности, из-за отречения, из-за принуждения, из-за небытия. Шаг назад от неуверенности в себе, лживое обещание, которое, ты знал, навредит тебе позже, знание, от которого ты пострадаешь, и, скорее всего, ты это заслужил. Демон, демон, демон.

«Вперёд, вперёд, вперёд».

А где-то тёмная машина мчалась по дороге. Рука вцепилась в руль, кожаные ремешки в запястье. Грейворен. Ронан. В этом нагреженном месте всегда было одно и то же время, и поэтому сердце Адама отбивало странный чёткий ритм, вновь переживая тот момент, когда Ронан предложил свою руку, чтобы помочь Адаму подняться с асфальта. Лишённые контекста физические ощущения взорвались: шок удивления от жара при прикосновении кожи к коже; негромкое шуршание браслетов возле запястья Адама; внезапный укол возможности...

Всё в его сознании было взято в жгучее белое кольцо света.

Чем глубже Адам погружался в музыку и в окружённую белым тьму, тем ближе он продвигался к какой-то сокровенной правде о Ронане. Она пряталась, как уже знал Адам, иногда посверкивая, за лесом, созданным из мыслей. На краткий миг Адам подумал, что он что-то понял про Ронана и про Энергетический пузырь – про Ронана-и-Энергетический пузырь – но это ощущение тут же улетучилось. Он ринулся за ним, углубляясь в то, из чего был соткан разум Энергетического пузыря. И вот Энергетический пузырь швырнул ему изображения: душащая древесная лоза, раковая опухоль, подползающая гниль.

Адам сразу понял, что демон был внутри.

Он чувствовал, как демон наблюдает за ним.

«Пэрриш».

Его заметили.

«ПЭРРИШ».

Что-то коснулось его руки.

Он моргнул. Всё было в светящемся кольце, а затем он моргнул снова, и кольцо превратилось в яркий зрачок зарядного устройства сотового, воткнутого в прикуриватель.

Однако автомобиль никуда не ехал, он только-только остановился. Пыль всё ещё кружилась перед фарами. Ронан был совершенно тих и неподвижен, одна рука, собранная в кулак, покоилась на переключателе передач. Музыка была выключена.

Когда Адам перевёл взгляд на Ронана, тот, сжав челюсть, смотрел прямо в лобовое стекло.

Пыль улеглась, и Адам, наконец, увидел, куда он их привёз.

Он вздохнул.

Потому что легкомысленная поездка холодной ночью и подсознание Адама привели их не к беде, случившейся в Энергетическом пузыре, не к расколу в камне вдоль энергетической линии и не к угрозе, которую увидел Адам в ослепительном свете фар его машины. Вместо этого Адам – освобождённый от мотива и давший волю собственным мыслям, поглощённый задачей найти демона – привёл их обратно в трейлерный парк, где всё ещё жили его родители.