Текст книги "Король ворон (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Стивотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Он держал пчелу так, чтобы Гэнси смотрел на него через свечение её непостижимого тела. Глаза Генри были животрепещущими и беспощадными.

Он подбросил пчелу в воздух.

– Давай выбираться из этой ямы.

Глава 31

У мира не было слов, чтобы измерить ненависть. А были тонны, ярды, годы. Вольты, узлы, ватты. Ронан мог объяснить, как быстро его машина разгонялась. Он мог точно описать, насколько тёплым был день. Более того, он мог передать свой сердечный ритм. Но он совершенно не мог подобрать слова, чтобы в точности рассказать, насколько он ненавидит Академию Аглионбай.

Любая единица измерения должна включать в себя как объём, так и вес ненависти. И она также должна включать компонент времени. Дни, проведённые на занятиях, пустые, бесполезные, давали навыки для жизни, которую он не хотел. Наверное, ни одно слово не вмещало в себя это понятие. Все, пожалуй. Он испытывал все виды ненависти к Академии Аглионбай.

Воровка? Академия была воровкой. Жизнь Ронана была разграбленной грёзой.

Он говорил себе, что позволит себе бросить: это был его подарок на собственное восемнадцатилетие.

И всё же он был здесь.

Бросить. Просто бросить. Либо он верил, что сможет это сделать, либо нет.

Он так и слышал голос Гэнси: «Просто поторчи здесь до окончания учёбы; всего каких-то пару месяцев. Разумеется, ты продержишься так долго».

И вот теперь он старался.

Школьный день душил его, словно подушкой. И он бы задохнулся ещё до последнего звонка, если бы не кислород, который он нашёл в бледной полоске кожи на запястье Адама, где тот когда-то носил часы, и в проблеске неба между уроками.

Ещё четыре часа.

Делан не переставал слать ему сообщения. «Как будет минутка, дай знать». Ронан никогда не писал людям сообщения просто так. «Привет, я знаю, что ты в школе, но, может, на перемене объявишься». Это была ложь, суперсила Деклана. Он полагал, что Ронана не было в школе. «Эй, я в городе, нужно поговорить».

Это сообщение привлекло внимание Ронана. Теперь, когда Деклан отучился, он, как правило, благополучно существовал в двух часах езды отсюда, в Округе Колумбия, на расстоянии, по оценке Ронана, которое улучшало их отношения, если их вообще могло что-либо улучшить. Он приезжал только к воскресной мессе, совершая четырехчасовой тур туда-сюда, который Меттью принимал как должное, а Ронан лишь частично понимал. Разумеется, Деклану лучше бы делать свои дела в Городе Деклана[25], чем торчать полдня в городке, который он терпеть не мог, с семьей, частью которой он никогда не хотел быть.

Ронану на всё это было плевать. Это заставляло его думать, словно он ничего не добился за лето. По возвращению в Аглионбай он грезил о пугающих вещах, стараясь сторониться Деклана.

Ещё три часа.

– Линч, – сказал Джанг, пропуская его в столовой, – я думал, ты умер.

Ронан одарил его ледяным взглядом. Он не хотел видеть лицо Джанга, если не был за рулём автомобиля.

Ещё два часа.

Деклан позвонил во время презентации приглашённого докладчика. Телефон на виброзвонке прогудел сам себе. Небо снаружи было голубым, в рваных облаках; Ронан мечтал оказаться там. Такие, как он, вымирали в неволе.

Ещё час.

– Я думал, у меня галлюцинации, – сказал Адам рядом со шкафчиками. Все динамики в зале бубнили объявление. – Ронан Линч в стенах Аглионбая.

Ронан захлопнул дверцу своего шкафчика. Он ничего не положил внутрь, и не было причин открывать и закрывать его, но ему нравился звон металла, раскатывающийся по коридору, и то, как он заглушал объявления. И он сделал так ещё раз.

– Это настоящий разговор, Пэрриш?

Адам не потрудился ответить. Он просто обменял три своих учебника на спортивную толстовку.

Ронан ослабил свой галстук.

– Ты работаешь после школы?

– С грезящим.

Он удерживал взгляд Ронана поверх дверцы шкафчика.

Школа стала уже не такой плохой.

Адам аккуратно закрыл свой шкафчик.

– Я закончу в четыре тридцать. Если ты готов к мозговому штурму, чтобы подлечить твой волшебный лес. Разве что у тебя нет домашки.

– Говнюк, – сказал Ронан.

Адам весело улыбнулся. Ронан бы начинал войны или сжигал города ради этой искренней улыбки, гибкой и добродушной.

Хорошее настроение Ронана оказалось равным длине коридора и лестницы, потому что снаружи его уже ожидал припаркованный к обочине глянцевый Вольво Деклана. Деклан собственной персоной стоял перед машиной и беседовал с Гэнси. Форменная рубашка Гэнси на локтях была грязной – каким образом он умудрился так испачкаться в школе, для Ронана осталось загадкой. Деклан был одет в костюм. Но всякий раз, когда он был так одет, никогда не походил на особый случай. Он носил костюм так, как другие обычно носят пижамные штаны.

Они не произнесли слова, которые бы измеряли ненависть Ронана к старшему брату или наоборот. Не существовало единицы измерения эмоции, которую бы в равной части составляли ненависть и предательство, осуждение и привычка.

Ронан сжал руки в кулаки.

Одно из задних окон опустилось, явив золотые кудри Меттью и патологически радостную улыбку. Он махнул Ронану.

Прошли месяцы с тех пор, как они втроём собирались в одном месте вне церкви.

– Ронан, – позвал Деклан. Это слово было отягощено дополнительным смыслом: «Я вижу, ты только вышел из школы, а твоя форма похожа на ад, и меня это не удивляет». Деклан указал на Вольво. – Прошу в мой офис.

Ронан не хотел к нему в офис. Ронан хотел перестать чувствовать себя так, словно выпил аккумуляторной кислоты.

– Зачем тебе Ронан? – поинтересовался Гэнси. Его «Ронан» был тоже отягощён дополнительным смыслом: «Это было заранее спланировано? Скажи, что происходит? Мне нужно вмешаться?»

– Для небольшой семейной беседы, – ответил Деклан.

Ронан умоляюще посмотрел на Гэнси.

– Эта ваша семейная беседа может состояться по дороге на Фокс Вей? – спросил Гэнси со всей своей вежливой силой. – Потому что мы с ним как раз собирались туда.

Обычно Деклан выходил из себя при малейшем давлении со стороны Гэнси, но он произнёс:

– О, я могу подбросить его туда, как только мы закончим. Всего через несколько минут.

– Ронан! – Меттью протянул руку через окно к Ронану. Его полное энтузиазма «Ронан» было ещё одним вариантом слова «пожалуйста».

В ловушке.

– Miseria fortes viros[26], Ронан, – сказал Адам.

Когда он говорил «Ронан», это означало, просто «Ронан».

– Говнюк, – повторил Ронан, но почувствовал себя чуть лучше. Он сел в автомобиль.

Как только они оба оказались в машине, Деклан далеко не поехал, только на другую сторону парковки, чтобы убраться с дороги отъезжающих машин и автобусов. Он откинулся на спинку сиденья, устрермив глаза, которые были совершенно не похожими на глаза матери и совсем чуть-чуть имели общего с отцом, на Аглионбай. Они были налиты усталостью.

Меттью возобновил игру на своём телефоне. Его рот растянулся в рассеянной улыбке.

– Нам нужно поговорить о твоём будущем, – начал Деклан.

– Нет, – ответил Ронан. – Нет, не нужно.

Он уже был на полпути к выходу из машины. Мертвые листья с треском ломались у него под ботинками.

– Ронан, подожди!

Ронан не подождал.

– Ронан! Перед своей смертью, когда мы с ним уехали вместе, папа рассказал мне про тебя.

Это было до безобразия несправедливо.

Это было до безобразия несправедливо, потому что ничто другое не остановило бы Ронана.

Это было до безобразия несправедливо, потому что Деклан знал это, и знал, что Ронан попытается уйти, и у него был приготовлен деликатес из почти опустевшей кладовой.

Ноги Ронана прижгло к асфальту. Наэлектрезованность атмосферы потрескивала под его кожей. Ронан не знал, что его больше бесит: брат, который точно знал, как накинуть верёвку ему на шею, или он сам, потому что не знал, как выбраться из этой петли.

– Про меня, – наконец, эхом отозвался Ронан. И его голос был настолько мёртв, насколько он мог им управлять.

Его брат не ответил. Он просто ждал.

Ронан забрался обратно в машину. Он хлопнул дверцей. Потом открыл её и снова хлопнул. Он открыл её в третий раз и хлопнул опять, прежде чем рухнуть затылком на подголовник и уставиться через лобовое стекло на неспокойные облака.

– Закончил? – поинтересовался Деклан. Он обернулся к Меттью, но самый юный Линч всё ещё с удовольствием играл на своём телефоне.

– Я закончил ещё несколько месяцев назад, – ответил Ронан. – Если это ложь...

– Я был слишком зол, чтобы рассказать тебе раньше. – И совершенно иным тоном Деклан добавил: – Посидишь тихо?

Тоже нечестный удар, потому что именно так говорил отец, когда собирался рассказывать историю. Ронан уже готов был слушать; это заставило его склонить голову к окну и закрыть глаза.

Деклан во многом отличался от отца, но, и как Найл Линч, он умел рассказывать сказки. Сказка, в конце концов, очень похожа на ложь, а Деклан был отличным лжецом. Он начал:

– Когда-то давным-давно жил старый ирландский герой, когда людей да городов было чуть да маленько, всё больше нетронутого острова да магии. У героя было имя, но я не скажу его, пока не дойду до конца. Он был богом-героем, устрашающим, мудрым и порывистым. Он пришёл за копьём – эта история о копье – которое жаждало крови и ничего, кроме крови. Кто бы ни владел этим копьём, оно заправляло на поле сражения, потому что ничто не могло устоять против смертельной магии. Копьё было таким ненасытным и кровожадным, что его нужно было спрятать от глаз, чтобы прекратились убийства. Только слепой мог утихомирить его.

Затем Деклан умолк, вздохнул, словно тяжесть истории была осязаема, и ему нужно время восстановить силы. Но так оно и было, потому что ритуал воспоминаний довольно тяжелая вещь. Ронан же запутался в отрывочных картинках, на которых он увидел своего отца, сидящего на кровати Меттью, братья лежали вместе, голова к голове, мама сидела на обшарпанном кресле, на которое больше никто никогда не посягал. Она тоже любила эти истории, особенно те, что были про неё.

По крыше автомобиля что-то застучало, звук напоминал лёгкие касания ногтями, а секунду спустя на лобовое стекло приземлился ворох сухих листьев. Этот стук напомнил Ронану о когтях ночного ужаса, и он задумался, вернулся ли тот уже в Барнс.

Деклан продолжил.

– Но стоило копью быть найденным, стало неважно, рядом ли с героем его настоящая любовь или семья, копье всё равно всех бы убило. Убивать оно умело хорошо, так что оно убивало.

Меттью на заднем сидении драматически вздохнул, чтобы поднять всем настроение. Как и Чейнсо, он не мог выносить подавленности Ронана.

– Это было прекрасное оружие, предназначенное для боёв и только для них, – сказал Деклан. – Герой, защитник острова, пытался использовать копьё во благо. Но он сражал им врагов и друзей, злодеев и любимых, и герой увидел, что направленное на одну лишь цель копьё нужно спрятать подальше.

Ронан сердито ковырялся в своих кожаных браслетах. Ему совершенно точно напомнили о недавно приснившемся сне.

– Я думал, ты сказал, что история была обо мне.

– Копьём, по словам отца, был он. – Деклан посмотрел на Ронана. – Он велел мне удостовериться, что Ронан – имя героя, но не имя ещё одного копья.

Он позволил словам задержаться.

Снаружи три брата Линч казались удивительно непохожими: Деклан – лощёный политикан; Ронан – слон в мире посудных лавок; Меттью – солнечное дитя.

Внутри братья Линч были удивительно похожи: они все любили машины, себя и друг друга.

– Я знаю, что ты грезишь так же, как он, – произнёс Деклан, понизив голос. – Я знаю, ты это умеешь. Знаю, что бесполезно тебя просить прекратить. Но папа не хотел, чтобы ты был таким же одиноким, как он. Каковым он себя сам сделал.

Ронан всё туже и туже затягивал кожаные ремешки у себя на запястье.

– О, до меня дошло, – сказал, наконец, Меттью. Он негромко рассмеялся себе под нос. – Делов-то.

– Почему ты говоришь мне это сейчас? – в итоге спросил Ронан.

– Меня заверили, что сюда, в Генриетту, нагрянет что-то большое, – сообщил Деклан.

– Кто?

– Что «кто»?

– От кого ты это слышал?

Деклан перевёл на него тяжелый взгляд.

– Откуда они знали, что нужно тебе звонить?

На что Деклан ответил:

– Ты всерьёз думаешь, что папа в этой фигне возился один?

Ронан действительно так думал, но ничего не сказал.

– Почему, ты полагаешь, я торчу в столице?

Ронан считал, что Деклан там, чтобы попасть в политику, но это был настолько неправильный ответ, что он предпочёл придержать язык за зубами.

– Меттью, надевай свои наушники, – велел Деклан.

– У меня их нет с собой.

– Притворись, что ты их надел, – сказал Ронан и увеличил громкость радио.

– Я хочу, чтобы ты ответил мне прямо, – обратился Деклан. – Ты собираешься поступать в колледж?

– Нет. – Было отрадно и страшно произносить это вслух, курок нажат, секунда, и взрыв. Ронан огляделся, чтобы увидеть трупы.

Деклан качнулся; пуля определённо чуть не задела жизненно важный орган. Усилием воли он взял контроль над артериальным фонтаном.

– Ну да. Я догадался. Значит, финита ля комедия твоей карьере?

Не этого на самом деле хотел Ронан. Несмотря на то, что он хотел быть свободным, чтобы грезить, свободным, чтобы жить в Барнс, он не хотел грезить ради того, чтобы быть способным жить в Барнс. Он хотел, чтобы его оставили в покое, чтобы восстановить все строения, чтобы пробудить скот отца от его сверхъестественного сна, чтобы заполнить поля новыми животными, которых можно есть и продавать, чтобы и превратить самое дальнее поле в огромный корт с бездорожьем для круговых гонок. Это для Ронана было романтичным идеалом, для достижения которого он бы много сделал. Он не знал, как убедительно и несмущающе преподнести это брату, так что Ронан недружелюбно буркнул:

– Я, вообще-то, подумываю стать фермером.

– Ронан, твою мать, – вздохнул Деклан, – можем мы хоть раз в жизни серьёзно поговорить?

Ронан тут же в ответ мастерски показал ему средний палец.

– Да пошёл ты, – выдал Деклан. – Может быть, сейчас в Генриетте и не жарко, но это только потому, что я рвал задницу, чтобы держать их подальше от города. Какое-то время я продавал вещи папы, сообщив всем, что буду вести дела из Вашингтона.

– Если папа больше не грезил тебе новое, что ты продаёшь?

– Ты видел Барнс. Фокус в том, чтобы медленно распределять то, что уже есть, будто у меня вместо единственного заднего двора несколько источников. Вот почему папа всё время путешествовал, чтобы поддерживать миф, будто он собирает артефакты со всех концов света.

– Если папа не грезил тебе новое, почему ты продаёшь?

Деклан провёл рукой по рулю.

– Папа всем нам вырыл могилы. Он наобещал людям артефактов, которых даже ещё не нагрезил. Он заключал сделки с людьми, которые даже не собирались ему платить, и которые знали, где мы жили. Он притворялся, будто нашёл этот артефакт – Грейворен – который позволяет людям доставать любое дерьмо из снов. Ну как? Звучит знакомо? Когда к нему приходили, чтобы купить его, он всучивал им что-то другое. Грейворен стал легендарным. Потом, конечно, ему приходилось стравливать их друг с другом и дразнить того психопата Гринмантла, а в итоге умереть. Вот и всё.

Ранее в этом году такого рода слов было бы достаточно, чтобы спровоцировать драку, а теперь горечь в голосе Деклана перевешивала гнев. Ронан мог отступить, чтобы взвесить эти заявления и сравнить с тем, что ему известно об отце. Он мог бы взвесить их и сравнить с тем, что ему известно о Деклане.

Ему это не понравилось. Он поверил, но ему это не понравилось. Было бы легче просто подраться с Декаланом.

– Почему ты не сказал мне? – спросил он.

Деклан закрыл глаза.

– Я старался.

– Чёрта с два.

– Я пытался рассказать тебе, что он был не тем, кем ты его считал.

Но это не совсем так. Найл Линч был именно тем, кем его считал Ронан, но он был ещё и таким, каким его знал Деклан. Эти два варианта одного и того же человека не были взаимоисключающими.

– Я имел в виду, почему ты не сказал мне, что ты противостоишь всем этим людям?

Деклан открыл глаза. Они были ярко-синими, такими же, как у всех братьев Линч.

– Я пытался защитить тебя, маленькое ничтожество.

– Знай я больше, было бы охрененно проще, – огрызнулся Ронан. – Вместо этого нам с Адамом самим пришлось выдворять Гринмантла из города, пока ты играл в шпиона.

Брат смерил Ронана оценивающим взглядом.

– Так это были вы? Как ты... о...

Ронан наслаждался целой минутой уважения в глазах брата.

– Пэрриш всегда был жутко умным маленьким засранцем, – заметил Деклан, при этом напоминая скорее их отца, чем себя. – Слушай, тут такое дело. Этот покупатель позвонил мне утром и рассказал, что кто-то предлагает здесь нечто большое, как я и сказал. Отовсюду съедутся люди, чтобы посмотреть на товар, чем бы он ни был. Им потребуется немного усилий, чтобы найти тебя и Меттью, и Барнс, и тот лес.

– Кто этот продавец?

– Не знаю. И мне плевать. Вряд ли это вообще важно. Разве ты не понимаешь? Даже после завершения сделки, они всё равно явятся, потому что Генриетта – огромный маяк сверхъестественного. И потому что кто знает, что ещё в бизнесе отца я не привёл в порядок. А если они разузнают, что ты умеешь грезить... помоги тебе Господь, потому что всё будет кончено. Я просто... – Деклан умолк и закрыл глаза. Стоило ему только это сделать, и Ронан увидел брата, с которым он вырос, вместо брата, от которого он отдалился. – Я устал, Ронан.

В машине наступила тишина.

– Пожалуйста... – начал Деклан. – Просто поехали со мной, а? Ты можешь бросить Аглионбай, а Меттью может перевестись в одну из школ Вашингтона, и я оболью бензином всё, что построил папа, и мы оставим Барнс в прошлом. Давай просто уедем.

Это было совсем не то, что Ронан от него ожидал услышать, и он обнаружил, что ему нечего ответить. Бросить Аглионбай; оставить Генриетту; бросить Адама; оставить Гэнси.

Как-то раз, когда Ронан был довольно юн, настолько, что посещал Воскресную школу, он проснулся, держа в руке настоящий огненный меч. Его пижама, выдержанная в строгих правилах техники безопасности, которые, казалось, несли на тот момент академический интерес, расплавилась и спасла его, но вот одеяло и большая часть штор были уничтожены небольшой преисподней. Именно Деклан выволок Ронана из комнаты и разбудил родителей; он никогда ничего не говорил о том случае, а Ронан его так и не поблагодарил.

Когда дело принимает такой оборот, вариантов, в общем-то, нет. Линчи всегда спасают друг другу жизни, если нужно.

– Забери Меттью, – сказал Ронан.

– Что?

– Забери Меттью в Вашингтон и береги его, – повторил Ронан.

– Серьёзно? А что ты?

Они посмотрели друг на друга, искажённые зеркальные отображения друг друга.

– Это мой дом, – произнёс Ронан.

Глава 32

Ненастная погода прекрасно отражала состояние души Блу Сарджент. Её первый день в школе после отстранения тянулся бесконечно. Малая часть от этого появилась из-за того, что проводимое ею время вне школы казалось удивительным: абсолютная противоположность рутине Маунтин Вью Хай. Но гораздо бóльшая часть возникала из-за воспоминания о самом немагическом элементе её отстранения – вечеринке в тогах Генри Ченга. Очарование этого мероприятия ещё более усиливал тот факт, что оно совершенно не содержало магии. А её мгновенное родство со студентами только подчёркивало, насколько она оказалась совершенно не способной к такому за все годы в Маунтин Вью. Что же заставило её моментально почувствовать себя столь комфортно с ванкуверской тусовкой? И почему подобное родство должно возникать с людьми из другого мира? Вообще-то, она знала ответ. Глаза ванкуверской тусовки были обращены к звёздам, а не к земле. Они не знали всего, но хотели знать. В другом мире она могла бы дружить с такими людьми, как Генри, всю свою юность. Но в этом мире она оставалась в Генриетте и наблюдала, как такие люди уезжают. Она не собиралась в Венесуэлу.

Блу жутко расстраивало, что её жизнь так чётко разграничена.

То, чего было недостаточно, она могла иметь.

Того, что было чем-то бóльшим, не могла.

Итак, она стояла, словно обидчивая старая леди, сгорбившись, в длинном истерзанном балахоне, который она превратила в платье, ожидая автобусы, чтобы, выдернув, освободить свой велосипед. Ей бы хотелось иметь телефон или Библию, тогда она могла бы притвориться супер занятой, как та кучка застенчивых подростков, стоящих в очереди на автобус перед ней. Четыре одноклассника расположились в опасной близости, ведя беседу о том, была или не была сцена ограбления банка в том фильме, который видели все, такой классной, и Блу боялась, что они могли спросить её мнение. В общем-то, она знала, что ничего плохого в теме их разговора не было, но, если более конкретно, она также понимала, что у неё не получится, говоря об этом фильме, не выглядеть высокомерной засранкой. Она чувствовала себя на тысячу лет старше. А ещё она чувствовала, что, может быть, она и была высокомерной засранкой. Она хотела свой велосипед. Она хотела своих друзей, которые тоже были тысячелетними высокомерными засранцами. Она хотела жить в мире, где она была окружена тысячелетними высокомерными засранцами.

Она хотела поехать в Венесуэлу.

– Привет, привет, леди! Хочешь прыгнуть в тачку своей мечты?

Блу сразу не осознала, что эти слова были обращены к ней. Реальность забрезжила в сознании, когда она поняла, что все лица вокруг указывали на неё. Она медленно повернулась и обнаружила, что на противопожарной полосе стоял очень серебряный и дорогой автомобиль.

Блу удавалось месяцами тусоваться с парнями из Аглионбая, не выглядя при этом так, будто она тусуется с парнями из Аглионбая, но тут самый воронёнковый воронёнок из всех припарковался на противопожарной полосе дороги рядом с ней. У водителя были часы, которые даже Гэнси носить счёл бы за неловкость. У водителя были волосы достаточной высоты, чтобы касаться потолка автомобиля. Водитель носил большие солнцезащитные очки в чёрной оправе, несмотря на примечательное отсутствие солнца. Водителем был Генри Ченг.

– Огоооооооо, – воскликнул Бёртон, один из мальчиков-грабителей банка, медленно поворачиваясь. – У мисс «Не Твоя Сучка» свидание? Это он тебя отмутузил?

Коди, второй из мальчиков-грабителей банка, шагнул к бордюру поглазеть на Фискер. Он поинтересовался у Генри:

– Это Феррари?

– Нет, это Бугатти, чувак, – сказал Генри через открытое пассажирское окно. – Ха-ха, я пошутил, чувак. Это точно Феррари. Сарджент! Не заставляй меня ждать!

Половина автобуса смотрело на неё. До этого момента Блу, на самом деле, никогда не складывала все свои публичные выступления против безвозмездной коммерции, противных ухажёров и студентов Аглионбая в одном месте. Сейчас же, когда все смотрели на Генри, потом на неё, она глазела на эту стопку и находила её огромной. А ещё она видела, как каждый ученик медленно клеит ярлык «БЛУ САРДЖЕНТ – ЛИЦЕМЕРКА».

Не было никакого простого способа доказать, что Генри – не её бойфренд, более того, доказывать казалось бессмысленным в свете того, что её секретный бойфренд был лишь немногим менее чрезмерно аглионбайским, чем экземпляр, в настоящее время находящийся перед ней.

Блу переполняла неудобная уверенность, что, возможно, ей нужно прикрепить на стопку ярлык «БЛУ САРДЖЕНТ – ЛИЦЕМЕРКА», написанный её собственным почерком.

Она протопала к пассажирскому окну.

– Не засоси его прям здесь, Сарджент! – крикнул кто-то. – Заставь его сначала купить тебе стейк!

Генри солнечно улыбнулся.

– Тпру! Туземцы неутомимы. Здравствуй, мой народ! Не волнуйтесь, я установлю более высокую минимальную оплату труда для всех вас! – Посмотрев снова на Блу или, по крайней мере, повернув в её сторону свои солнечные очки, он сказал: – Привет, привет, Сарджент.

– Что ты здесь делаешь? – потребовала ответа Блу. Она чувствовала... Она не была уверена что. Чувствовала очень много.

– Я здесь, чтобы поговорить о людях в твоей жизни. Поговорить о людях в моей жизни. Кстати, мне нравится платье. Очень богемный наряд или как-то так. Я ехал домой и хотел выяснить, хорошо ли ты провела время на тога-вечеринке, а ещё убедиться, что наши планы насчёт Зимбабве в силе. Вижу, ты пыталась расцарапать себе глаз. Тревожно.

– Я думала... Полагаю... это была Венесуэла.

– О, верно, заедем туда по пути.

– Боже, – произнесла она.

Генри склонил голову в знак смиренной признательности.

– Выпуск из школы дышит в пятки, красношеяя леди, – произнёс он. – Самое время убедиться, что у нас в руках нитки от всех воздушных шаров, которые мы хотим, до того, как все они уплывут.

Блу хитро на него посмотрела. Было бы легко ответить, что она никуда не уплывёт, что этот воздушный шар будет медленно терять свой гелий и оседать на пол в том же месте, в котором был рождён, но она подумала о выданных для неё предсказаниях матери и не стала. Вместо этого она подумала о том, как хотела бы путешествовать по Венесуэле, как и Генри Ченг, и это значило что-то в эту минуту, даже если не будет значить ничего на следующей неделе.

Кое-что пришло ей на ум.

– Я же не должна напоминать тебе, что я с Гэнси, верно?

– Естественно нет. В любом случае, я генрисексуален. Могу я подбросить тебя до дома?

Держись подальше от парней из Аглионбая, потому что они ублюдки.

Блу ответила:

– Я не могу сесть в эту машину. Видишь, что происходит у меня за спиной? Даже не хочу смотреть.

Генри предложил:

– Как насчёт такого: ты показываешь мне средний палец, кричишь на меня и удаляешься со своими принципами?

Он обаятельно улыбнулся и поднял три пальца. На счёт два остались рога дьявола[27].

– Это невероятно ненужно, – сообщила ему Блу, но ощутила, как сама улыбается.

– Жизнь – театр, – ответил он. Он отсчитал один средним пальцем, а потом его лицо смягчилось от преувеличенного шока.

Блу заорала:

– Отвали, ублюдок!

– Здорово! – крикнул в ответ Генри немного более истерично, чем было необходимо по роли. Он попытался с визгом вылететь с парковки, остановился, чтобы снять ручной тормоз, и дальше двинулся сдержаннее.

Блу не хватило времени, чтобы повернуться и посмотреть на результат их разыгранной пьесы в трёх частях, так как она услышала очень знакомый грохот. О нет...

Но конечно, прежде чем она смогла загладить вину за прошлого посетителя, ярко-оранжевый Камаро подъехал к тротуару перед ней. Двигатель немного брыкался; он не был настолько счастлив быть живым, как автомобиль, что ранее занимал противопожарную полосу, но он старался. Это также была совершенно очевидная аглионбайская машина, притаившая внутри аглионбайского мальчишку, как и та, что только что уехала.

До этого Блу привлекла внимание половины очереди на автобус. Теперь всей.

Гэнси перегнулся через пассажирское сидение. В отличие от Генри, он, по крайней мере, соизволил признать внимание всей школы гримасой.

– Джейн, извини, это не может ждать. Ронан только что мне звонил.

– Он тебе звонил?

– Да. Он хочет нас видеть. Ты можешь ехать?

Буквы «БЛУ САРДЖЕНТ – ЛИЦЕМЕРКА» определённо были нацарапаны её собственным почерком. Она чувствовала, что позже надо будет провести небольшой самоанализ.

Стало относительно тихо.

Самоанализ шёл сейчас.

– Дурацкие воронята, – вздохнула она и села в машину.

Глава 33

Никто не мог до конца поверить, что Ронан воспользовался телефоном.

У Ронана Линча было много привычек, которые раздражали его друзей и близких – ругаться, пить, участвовать в уличных гонках – но больше всего доводила до бешенства знакомых его неспособность отвечать на телефонные звонки или посылать сообщения. Когда Адам впервые встретил Ронана, он нашёл отвращение Ронана к понтовому телефону настолько полным, что решил, за этим должна быть история. Своеобразная причина, по которой даже под давлением чрезвычайной ситуации первой реакцией Ронана было отдать его телефон кому-нибудь другому. Теперь, когда Адам знал его лучше, он понял, это больше было связано с тем, что телефон не допускал никакого поведения. Девяносто процентов чувств Ронан передавал с помощью языка тела, а телефон это просто не волновало.

И, тем не менее, он им воспользовался. В ожидании, пока Деклан закончит с Ронаном, Адам пошёл в мастерскую, чтобы провести пару замен отслужившего масла. Он пробыл там несколько часов, когда позвонил Ронан. Потом Ронан написал Гэнси и позвонил на Фокс Вей. Он сказал всем им одно и то же: «Приезжай в Барнс. Надо поговорить».

И так как Ронан никогда в действительности ни о чём их не просил по телефону, они всё бросили и помчались.

К тому времени, как Адам попал в Барнс, остальные уже приехали... Или, по крайней мере, Камаро стоял там, а Адам предположил, что Гэнси привёз Блу, особенно теперь, когда их секрет раскрыт. БМВ Ронана был припаркован боком, колёса встали таким образом, который подсказывал, что они проскользили в это положение. И к удивлению Адама, Вольво Деклана тоже там припарковался, задом, уже готовый к отъезду.

Адам вышел из машины.

Барнс оказывал странный эффект на Адама. Он не понимал, как распознать это чувство в первые несколько раз, когда посещал это место, потому что он искренне верил в две вещи, из которых Барнс был создан: магия и любовь. Теперь, когда он, по крайней мере, мимолётно познакомился с ними обеими, Барнс влиял на него по-другому. Он привык задаваться вопросом, на что он сам был бы похож, если бы вырос в подобном месте. Сейчас же он думал о том, как однажды, если бы захотел, смог бы жить в подобном месте. Он не совсем понял, что изменилось.

Внутри он обнаружил всех в различных праздничных состояниях. Адам мгновенно понял, что это был день рождения Ронана: на заднем дворе дымил гриль, на кухонном столе находились купленные в магазине кексы, несколько надутых воздушных шариков катались по углам комнаты. Блу сидела на кафеле, перевязывая нитки шариков. Её раненый глаз почти закрылся, а Гэнси и Деклан стояли у стойки, опустив головы, ведя тихий, серьёзных разговор, отчего они выглядели старше своих лет. Ронан и Меттью толкались на кухне заднего двора. Они вели себя шумно и по-братски баловались, невероятно естественно. Так вот как это, иметь братьев?

Ронан поднял глаза и перехватил взгляд Адама.

– Разуйся, прежде чем бродить тут, болван, – произнёс Ронан.

Адам остановился и наклонился развязать ботинок.

– Не ты... Я имел в виду Меттью.

Взгляд Адама задержался на Ронане на мгновение дольше, а затем наблюдал за Меттью, отшвыривающим снятую обувь. Когда он внимательно проследил, как Меттью скользит в столовую в одних носках, Адам понял: этот праздник был в честь Меттью.

Блу поднялась на ноги и присоединилась к Адаму. Она тихо пояснила:

– Меттью остаётся с Декланом. Он уезжает из Аглионбая.

Картина прояснилась: это празднование отъезда.

Медленно, на протяжении следующего часа, история проявлялась урывками, через фрагменты, выданные каждым из присутствующих. Результат был таков: Барнс переходил из рук в руки путём бескровной революции, короной кочуя от отца среднему сыну, так как старший сын отрекался. И, если верить Деклану, конкурирующие государства пускали слюни по ту сторону границы.