Текст книги "Предназначенная невеста (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 10

Зара

Два месяца спустя

Комната гудит от волнения. Здесь собрались все Ивановы, Марино, О'Мэлли и О'Конноры, включая членов семей, которые живут в Ирландии.

Я пробираюсь сквозь толпу, ведя светские беседы, пока не встаю в очередь из людей, желающих поздравить Кинсли и Кайли Ивановых. Это похожие друг на друга как две капли воды двадцатиоднолетние близняшки Сергея и Коры. Сегодня их выпускной из колледжа, и обе решили пойти по стопам матери. Они выбрали престижный университет в Нью-Йорке и осенью поступят на юридический факультет.

– Поздравляю. Я буду скучать по вам, когда вы уедете в Нью-Йорк, – говорю я им, когда Оберт и Селена Ивановы отходят в сторону, позволяя мне обнять девочек.

– Спасибо. Я с нетерпением жду возможности выбраться отсюда, – говорит Кинсли, откидывая длинные тёмные волосы за плечо и бросая взгляд через комнату на Киана, старшего сына Киллиана.

Кайли толкает ее локтем.

– Что? – восклицает Кинсли.

– Не будь такой очевидной, – упрекает Кайли.

Я наклоняюсь к Кинсли и поддразниваю:

– Я думала, ты вернула кольцо Киану.

Она ухмыляется.

– Вернула. Он ведь тогда плакал, помнишь?

Я смеюсь, вспоминая, как в пятилетнем возрасте они сделали кольца из проволок, а в десять лет поссорились из-за какой-то ерунды, и Кинсли драматично вернула свое кольцо прямо на рождественской вечеринке.

С тех пор между они то спорят, то заигрывают, любовь и ненависть в чистом виде.

– Вам стоит попробовать быть добрыми друг к другу постоянно, а не только время от времени, – предлагаю я.

Кайли усмехается.

– Она и так слишком добра к нему в последнее время.

Щеки Кинсли заливает румянец. Она бормочет:

– Заткнись.

Я наклоняюсь ближе.

– Что я пропустила?

Кинсли закатывает глаза, заявляет:

– Ничего, – и бросает на Кайли предостерегающий взгляд.

Кайли просто ухмыляется.

Кинсли меняет тему, с игривыми нотками в голосе предлагая:

– Может, устроим подмену и посмотрим, сколько времени ему понадобится, чтобы нас различить? Его это бесит.

Я выгибаю бровь.

– Вы до сих пор так людей разыгрываете?

– Иногда, – признается Кинсли.

Кайли пожимает плечами.

– Здесь больше нечем заняться. Скукотища.

Я откидываю голову назад.

– Мы в Чикаго. Как это может быть скучно?

Кинсли говорит:

– В Нью-Йорке будет намного веселее. Там гораздо больше возможностей.

– Не знаю. Я выросла там, но предпочитаю Чикаго, – замечаю я.

– Кайли! Кинсли! Сюда! – раздается голос Ромео, старшего сына Джанни Марино. Он стоит рядом с Кианом, и оба выглядят так, словно замышляют что-то недоброе.

Девочки переглядываются, потом смотрят на меня.

– Ну, не стойте тут из-за меня. Идите, – велю я.

– Еще раз спасибо, что пришла. Поговорим позже, – говорит Кинсли, обнимая меня.

Кайли следует за ней, и я наблюдаю, как они исчезают в толпе тел.

В Aspen, новом ресторане Максима Иванова, который он назвал в честь своей жены, настоящий аншлаг. Максим не пожалел средств и работал над проектом вместе с Анной, женой Дмитрия. Она превратила это место в один из самых роскошных ресторанов Чикаго, и каждый раз, когда я здесь, меня поражают сложные детали и вещи, которые я раньше не замечал.

Я оглядываюсь в поисках собеседника и вдруг сталкиваюсь с Аспен.

– Ой! Прости! – ахаю я.

Она сияет.

– Я тоже рада тебя видеть.

– Я бы не пропустила это событие, – отвечаю я, и мы обнимаемся.

– Твои мама и папа уже здесь? – спрашивает она.

У меня сжимается живот. В последние месяцы я почти не разговаривала с родителями. Мой план на вечер, избегать их любой ценой.

– Еще нет. Я как раз любовалась рестораном. Он всегда поражает меня.

С горящими глазами она говорит:

– Спасибо. Максим всегда перебарщивает со своими подарками, ты же знаешь. – Она улыбается, и ее улыбка полна любви и признательности к мужу.

– Зара, – раздается голос отца позади меня, и у меня учащается пульс.

Аспен переводит взгляд с меня на него и радостно восклицает:

– Шанель! Лука! Рада вас видеть.

Они обнимаются, а я лихорадочно обдумываю, как сбежать, не слишком выдавая себя, но вариантов у меня нет.

Придется разбираться с этим прямо сейчас.

Напряжение, которое я чувствую при каждом разговоре с родителями, нарастает. На следующий день после того, как я ушла из их квартиры, мама позвонила мне. Она утверждала, что мой отец рассказал ей все, что ей нужно было знать, и что у них нет никаких секретов. Но что именно он сказал, она так и не объяснила.

Я спросила, есть ли у отца другая семья и есть ли у меня сестра где-то там.

Она ответила, что я его единственный ребенок.

Тогда я потребовала объяснений насчет той женщины с младенцем.

Она заявила, что это не мое дело и отказалась обсуждать это дальше.

Я разозлилась, а она настаивала, чтобы я сказала, кто дал мне те фотографии. Как и отец, она беспокоилась о моей безопасности.

Я снова солгала, что не знаю. После этого наш разговор зашел в тупик.

Я по-прежнему в неведении. Каждый раз, когда они выходят на связь, я требую правды.

И каждый раз получаю один и тот же ответ.

Они отказываются мне что-либо говорить, и я продолжаю злиться.

Впервые в жизни я не знаю, верю ли я своей матери. Действительно ли отец рассказал ей все? Или он солгал? Если женщина и ребенок на той фотографии, не его другая семья, то кто они и почему он не может сказать мне? И почему он выглядел так, словно дружил с Абруццо, людьми, от которых меня всю жизнь велели держаться подальше?

Эти тайны разрушают наши отношения. И чем дольше они заставляют меня вариться в собственных мыслях, тем сильнее я убеждаюсь, что совершенно не знаю своего отца. А моя мать? Она вообще его знает? Или она просто наивная женщина, которую он обманывал все эти годы?

Эта мысль причиняет боль, гораздо сильнее, чем я ожидала.

Отец притягивает меня в объятия, но я не отвечаю ему взаимностью. Он шепчет мне на ухо:

– Зара, пора отпустить это.

Я молчу. Мы уже не раз обсуждали это, и я устала от споров, но это не значит, что я прощаю его. Пятнадцать лет я хотела знать, кто и где мой отец и почему его не было в моей жизни. Когда он, наконец, появился, я полюбила его безоговорочно. Я простила его и верила, что он будет держаться подальше ради моей безопасности. Я дала шанс истории, которую рассказывали мне родители. Но после того, как увидела те фотографии, я поняла, что не смогу вернуться к прежнему доверию без объяснений.

Лицо отца мрачнеет, когда он понимает, что я не уступлю.

– Обними свою маму. Ей больно от того, как ты с ней обращаешься, – велит он.

– Она не жертва. И ты тоже, – отмечаю я.

– Ты отдаляешься от нас, – обвиняет он.

– Лука, не сейчас, – вмешивается моя мама, подходя ближе.

Я действую механически.

Она обнимает меня, и я едва касаюсь ее в ответ.

В каком-то смысле я злюсь на нее даже больше, чем на отца.

– Как ты, дорогая? – спрашивает она.

– Нормально. Много работаю.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Извините, я вижу кое-кого, с кем мне нужно поговорить, – лгу я, вырываясь из разговора и ругая себя за то, что вообще пришла.

Я думала остаться дома, но не хотела проявлять неуважение к Кинсли, Кайли или кому-либо из Ивановых.

Кора сыграла важную роль в моей карьере. Она была моим наставником и дала мне работу в своей юридической фирме. Я стала лучшим адвокатом благодаря ее советам.

Кроме того, я нянчилась с девочками и их младшим братом Дионом, когда Кора и Сергей уезжали на свои каникулы. Пропустить их выпускной было бы неправильно. И я горжусь ими. Но прямо сейчас сожалею, что пришла.

Я приближаюсь к бару, и передо мной появляется официант с подносом шампанского. Я беру два бокала, один залпом выпиваю и тут же ставлю его обратно на поднос.

Официант, которому, вероятно, столько же лет, сколько и девушкам, усмехается. Он игриво поднимает брови и спрашивает:

– Плохой день? – при этом его взгляд скользит вниз, явно оценивая мою грудь.

– Нет, – отвечаю я, затем пробираюсь сквозь толпу, перебрасываясь ничего не значащими фразами.

– Вот ты где, – щебечет Фиона, появляясь рядом с полуполным бокалом голубого мартини.

– Слава богу, я тебя нашла. Мои родители здесь, – говорю я.

– Вы все еще в ссоре? – спрашивает она.

– Да.

– И ты говорила, что это связано с... – она многозначительно улыбается, приподнимая брови.

Я делаю большой глоток шампанского, злясь на себя. Фиона ничего не знает о Преисподней. Я не рассказывала ей ничего, кроме того, что у меня проблемы с родителями. Однажды, напившись, я призналась, что избегаю их, но я промолчала, когда она спросила подробности.

Выражение ее лица становится обеспокоенным. Она подходит ближе и понижает голос.

– Все настолько плохо?

Я бормочу:

– Ты даже не представляешь, – и допиваю шампанское до дна.

– Может, удерем отсюда попозже? – предлагает она.

– Пожалуйста, – говорю я.

Она ухмыляется.

– В городе открылся новый клуб. Давай сходим.

– Звучит неплохо, – отвечаю я, и в этот момент в помещение входит Шон.

Наши взгляды встречаются, и он хмурится, обжигая меня своим презрением с другого конца зала.

У меня внутри все переворачивается. Он не хочет со мной разговаривать. Он вычеркнул меня из своей жизни, и все мои попытки вернуть его расположение провалились. Всякий раз, когда я пыталась, он напоминал мне, что мы больше не друзья, если я не расскажу ему то, что знаю. Я отказывалась, и он велел мне прекратить с ним общаться.

Он считает меня лицемеркой, ведь я сама хочу узнать правду о своем отце.

И он прав. Я действительно лицемерка, и ненавижу себя за это. Но я не могу ослушаться приказов Джона. Я не могу рисковать тем, что ждет меня впереди. Преисподняя хранит все ответы, которые я хочу, и является ключом на все мои вопросы.

– Шон здесь. Давай спросим, не хочет ли он пойти с нами, – говорит Фиона.

Это отличный повод поговорить с ним. Мы пробираемся сквозь толпу, застревая в нескольких коротких беседах. Когда, наконец, добираемся до него, он стоит с Брэксом и Эл-Джеем.

– Ребят, хотите пойти сегодня вечером в новый клуб? – спрашивает Фиона.

Шон бросает на меня взгляд и отвечает:

– Нет.

– Почему бы и нет? Мы там еще не были, – спрашивает Брэкс.

– Будет скучно, – уверенно заявляет Шон.

– Кто сказал? Это место просто кипит, – вмешивается Эл-Джей.

Шон медленно поворачивает голову и смотрит ему прямо в глаза.

– А тебя кто-то спрашивал?

– Почему ты ведешь себя как придурок? – спрашивает Эл-Джей.

– Без причины, – говорит Шон и уходит.

– Извините, – говорит Брэкс и следует за ним.

У меня внутри все трясется. Я не знаю, как вернуть нас к тому, какими мы были. Я бы сделала что угодно, кроме того, что он требует. Потому что, я не могу.

– Что, черт возьми, у него за проблемы? – спрашивает Эл-Джей.

– Не выражайся, – ругается Фиона.

Эл-Джей фыркает.

– Как скажешь. Но серьезно, что с ним?

Она пожимает плечами.

– С чего бы мне знать? Я не его нянька.

– Он твой брат, – заявляет Эл-Джей.

– И что? Это не значит, что я за него отвечаю, – парирует Фиона.

– Мне нужно в туалет, – вру я и выхожу из разговора.

В комнате внезапно становится слишком жарко. Воздух в легких застаивается. В этом зале слишком много людей, с которыми я сейчас в ссоре. Обычно каждый здесь, мой друг или семья. Но сегодня я не чувствую их любви. Вместо этого внутри гудят тревога и злость.

Я пробираюсь через толпу, выхожу в коридор и запираюсь в ванной. Я опускаю крышку и сажусь на унитаз, прячась. Упираюсь локтями в колени, закрываю лицо руками и зажмуриваюсь, ругая себя за то, что пришла. Надо было остаться дома. Сказать, что заболела, и просто отправить близнецам подарки. Я могла бы сводить их на ужин в другой день.

Мой телефон внезапно разрывает знакомая французская мелодия. Ее часто напевал мой дед – отец мамы. В детстве я была близка с бабушкой и дедушкой. В каком-то смысле они помогали маме растить меня. Когда умер мой дедушка, я поставила эту песню в качестве оповещений.

Я открываю сумочку и достаю телефон.

Неизвестный: Выйди в переулок.

Грудь сжимается, сердце колотится. Я покидаю кабинку, мою руки и смотрю на свое отражение. Несколько раз глубоко вдыхаю.

Может, мне не стоит идти?

Но я должна.

Мой телефон снова завибрировал.

Неизвестный: Приходи одна.

Сейчас или никогда.

Я выхожу из ванной, направляюсь к выходу, проверяю, чтобы за мной никто не следил, и распахиваю дверь.

На мотоцикле сидит мужчина. Он весь в коже, лицо скрыто под шлемом. Он протягивает мне второй шлем.

– Надень.

– Я в платье, – замечаю я, опуская взгляд на свое черное мини и шпильки.

Он фыркает.

– Выбирай. Хочешь ответы или нет?

Я смотрю на него.

– Время не ждет, солнышко. Три, два...

Я хватаю шлем, надеваю его и поднимаю ногу над седлом мотоцикла. Платье сбивается в складки на талии, но нет времени беспокоиться об этом.

Как только я обхватываю его руками, он срывается с места.

Я вжимаюсь в его спину и зажмуриваюсь. Я ненавижу мотоциклы. Отец всегда говорил держаться от них подальше, утверждая, что они слишком опасны. Пина и Тристано Марино попали в аварию на одном из них, и она на некоторое время потеряла память. Это случилось до того, как папа вошел в мою жизнь, но ему не пришлось долго меня уговаривать держаться подальше от байков.

К счастью, мы проезжаем всего несколько кварталов. Он заезжает в парковочный гараж, и я облегченно выдыхаю. Но тут замечаю рядом затемненный внедорожник.

Дверь открывается.

Другой мужчина приказывает:

– Садись.

Моя тревога вспыхивает с новой силой. Но я не задаю вопросов. Я проскальзываю внутрь и закрываю дверь.

Окно между водителем и пассажирским отсеком закрыто. Машина резко стартует, и я поворачиваюсь к незнакомцу.

У него тёмные волосы, а солнцезащитные очки закрывают его глаза. Он источает опасность. От него веет угрозой, отчего меня передергивает. Под очками к уху тянется свежий шрам.

Он хмурится, глядя на меня.

Я выпаливаю:

– Кто ты?

– Мэтт Джонсон.

– Еще одно распространенное имя, а значит, оно не настоящее, – бормочу я.

Его губы сжимаются в тонкую линию.

Я смотрю в окно, когда мы выезжаем с парковки. Внедорожник увеличивает скорость, и мы мчимся по переулкам быстрее, чем следовало бы.

– Куда мы едем? – спрашиваю я, и мое сердце колотится в груди.

– Сейчас узнаешь, – утверждает Мэтт.

– Пожалуйста, скажи мне, – умоляю я.

Он откидывается на спинку сиденья, складывает руки на коленях и больше ничего не говорит.

Я решаю больше не задавать вопросов. Какой в этом смысл? Очевидно, что он не собирается отвечать ни на один из них.

Мы так и продолжаем поездку, пока не подъезжаем к частному аэропорту. На взлетно-посадочной полосе стоит самолет.

Машина останавливается. Проходит мгновение, и водитель открывает дверь. Он указывает на трап самолета.

Я не задаю вопросов. Молча выхожу, затем осторожно поднимаюсь по ступенькам, чувствуя, как бешено стучит сердце.

Легкое облегчение накрывает меня, когда я переступаю порог, заворачиваю за угол и вижу Сильвию, сидящую в роскошном кожаном кресле. Она сладким голосом произносит:

– Зара, как приятно снова тебя видеть.

– И тебя тоже, – отвечаю я.

Она похлопывает по мягкой коже сиденья рядом с собой.

– Садись, дорогая.

Я не возражаю. Просто сажусь и жду, когда она заговорит.

Долго ждать не приходится. Дверь самолета закрывается, и мы поднимаемся в воздух. Тревога пробегает по венам, с каждой минутой становится все сильнее, пока она молчит. Наконец, я не выдерживаю:

– Куда мы летим?

Сильвия кладет руку мне на бедро и отвечает:

– Я не могу тебе сказать, но не волнуйся. Ты будешь в безопасности.

– Почему ты мне не можешь сказать?

Ее выражение лица наполняется весельем.

– Ты кажешься такой наивной, Зара. Но я-то знаю, что это не так.

– Не так?

Она качает головой.

– Нет. И пришло время тебе сделать выбор, который останется с тобой навсегда.

Страх охватывает меня. Слово «навсегда» пугает по множеству причин.

– Я не понимаю, – признаюсь я.

Она ухмыляется.

– Ненавижу, когда ты говоришь загадками, – добавляю я.

– Скоро все обретет смысл.

Она протягивает мне папку, ту самую, что была в моем доме.

Я ошарашенно смотрю на нее:

– Как ты это достала?

Она высокомерно поднимает бровь.

– Ладно, забудь, глупый вопрос.

Она мягко смеется.

– Ах, наконец, ты начинаешь понимать, как все устроено. – Она указывает на папку. – Какой вариант тебе больше нравится? Я все гадала об этом с нашей последней встречи. Знаю, ты их изучала.

Мое лицо заливает жар. Я ненавижу тот факт, что она, похоже, знает обо мне все. Я обыскал всю свою квартиру в поисках камер или микрофонов, но не нашла ничего. И все же и она, и Джон, кажется, знают каждый мой шаг. Мне это не нравится. Я не понимаю, как это возможно. Это не имеет смысла, сколько бы я ни ломала над этим голову.

Когда я не отвечаю ей, она добавляет:

– Не волнуйся, Зара. Неважно, кого ты выберешь, так что перестань мучить себя этим. Кем бы ни оказался твой выбор, он будет правильным.

У меня по коже пробегает холодок.

– Почему?

Она медленно пролистывает папку, так, чтобы я увидела каждого мужчину, а затем захлопывает ее и пронзает меня испытующим взглядом.

– Они должны сначала выбрать тебя, прежде чем ты выберешь их. Так что тот, кому ты скажешь «да», будет правильным.

Сказать «да».

Мой желудок сжимается

– Выбрать меня для чего, – требую я ответа, но боюсь его. Этот вопрос не дает мне покоя по ночам. Я могу придумать слишком много ужасных вариантов того, что означает их выбор.

Она не отвечает.

– Пожалуйста, скажи мне. Ответь на мой вопрос.

Сильвия наклоняется ближе, ее губы дергаются в полуулыбке.

Напряжение между нами растет, сердце бешено колотится.

Ее самодовольное выражение становится еще более вызывающим.

– Говори, – требую я.

Уверенным тоном она произносит:

– Ты выйдешь замуж за одного из них.

Я начинаю смеяться. Это нервный смех. Затем я заявляю:

– Нет, я не выйду.

Ее лицо становится жестким, голос тоже.

– Выйдешь. Выбор останется за тобой, но свадьба состоится.

– И почему же? – спрашиваю я, злясь и не желая ничего подобного.

– Ты хочешь знать правду, – утверждает она.

Я упираюсь и повторяю:

– Я не выйду замуж ни за одного из них.

Сильвия ухмыляется.

– Ты сделаешь это. Правда перед тобой, и когда придет время, я на сто процентов уверена, что ты скажешь «дa». И знай клятвы в Преисподней это не то же самое, что в обычной жизни.

У меня пересыхает во рту. Я резко спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду?

Ее улыбка становится холодной. В глазах вспыхивает нечто, что пугает меня еще сильнее.

Меня накрывает волна тошноты, и я с трудом сглатываю.

Она отвечает:

– Разводов не существует. Отмена невозможна. Это твоя кровь, их кровь и пожизненный союз, который нельзя разорвать.

ГЛАВА 11

Шон

Мои лёгкие с трудом расширяются, хватая застоявшийся воздух. Это случилось, как только я заметил Зару в ресторане. А потом она подошла ко мне, заполнив всё вокруг своим цветочным парфюмом и умоляющим взглядом.

Но я не поддамся. У неё есть информация, которая мне нужна. И если она её не раскроет, она ничем не лучше моего врага.

Я проталкиваюсь сквозь толпу и выхожу на крышу террасы, но даже тёплый, ранний летний воздух кажется удушающим. Здесь всего несколько человек, но я их игнорирую, беру пиво у бармена и ухожу в угол. Я смотрю на мерцающие огни города, желая, чтобы мой отец был жив и мог ответить на все мои вопросы.

Я чувствую присутствие Брэкса рядом с собой, но не смотрю на него.

– Когда ты мне расскажешь, почему зол на Зару? – спрашивает он.

– Я не зол, – заявляю я и делаю большой глоток пива.

– Зол, – настаивает он.

– Нет, – повторяю я, отворачиваясь от него.

Его голос становится раздражённым.

– Шон, мне уже надоело оставаться в неведении.

Я снова смотрю на него и сквозь зубы произношу:

– Если уж кто-то должен быть зол, так это я, на тебя.

Он стискивает челюсти. Всё пошло наперекосяк после того, как он появился на том бое. Он пытался защитить меня, но в итоге втянул нас обоих в ситуацию, где я даже не знаю, кто все эти люди и какие у нас есть варианты.

Но кое-что я знаю точно. Опасные люди держат все козыри. Мы не знаем их правил. И, к тому же, Брэкс чуть не угробил нас обоих.

– Это был не просто подпольный бой, Шон, и ты это знаешь, – добавляет он.

Кровь пульсирует у меня в ушах. Все что он говорит, правда. Мне потребовался месяц, чтобы восстановиться после того, как я убил всех тех мужчин. Иногда я просыпаюсь в холодном поту, слыша, как ломаются их кости.

Я допиваю бутылку пива и ставлю ее на стол. Киваю бармену, чтобы принёс ещё.

Тот быстро открывает две и протягивает одну Брэксу, другую мне.

– Спасибо, – говорю я.

Он кивает и уходит.

– Ну, не молчи. Скажи хоть что-то, – требует Брэкс.

Я выпиваю треть бутылки, потом отступаю назад, опираясь на перила. Я бы хотел рассказать Брэксу хотя бы немногое, что знаю о Преисподней, но не могу.

Прежде чем я покинул то здание, женщина в маске шепнула мне на ухо:

– Ты ничего ему не расскажешь.

– Ладно, хорошо. Тогда скажи хоть это: если ты не злишься на Зару, почему избегаешь её? Каждый раз, когда она рядом, видно, что ты бесишься. Вы двое, наконец-то, потрахались или что-то в этом роде?

– Перестань говорить о вещах, в которых ты ничего не смыслишь, – резко обрываю я и делаю ещё один большой глоток.

Он пристально смотрит на меня.

Я качаю головой. Я злюсь на многое. Но больше всего меня бесит, что из-за моего отказа убить Брэкса нас обоих могли прикончить. Мы не должны были оказаться в таком положении. Нас учили не лезть в не просчитанные риски. Но, справедливости ради, я никогда не попадал в нечто подобное.

Выражение лица Брэкса становится кислым. Он скрещивает руки на груди, хмурится, его гнев соответствует моему.

– Когда ты вспомнишь, что я твой лучший друг, и ты можешь мне доверять? – спрашивает он.

Я молчу.

– Я хочу знать, во что мы вляпались, – продолжает он.

– Я же сказал тебе, это просто подпольный бой. Перестань раздувать из мухи слона. И напомню, ты сам в это влез, не имея на это никакого права! – огрызаюсь я.

Его глаза темнеют, и он рычит:

– Что она имела в виду, когда сказала «посвящение кольцами»?

Мои внутренности сжимаются, но я небрежно пожимаю плечами. Этот вопрос преследует меня с той ночи. Я не знаю, что он означает. Чем больше Брэкс меня допрашивает, тем сильнее накатывает тревога.

– Расскажи мне, что ты знаешь, – настаивает Брэкс.

Я не выдерживаю. Хватаю его за рубашку и дёргаю на себя, застигнув врасплох.

Его глаза расширяются.

– Забудь об этом, – кипя от злости шиплю я.

Выражение его лица становится жестче, и он толкает меня в грудь.

Я отпускаю его.

– Я не могу, мужик. Ты в чем-то замешан, и я это знаю, – кипит он.

– Да? Ну, похоже, ты теперь тоже, – выпалил я.

– Что это значит? Думаю, я имею право знать, – рявкает он.

Я ворчу.

– В этом мире нет никаких «прав», и ты это знаешь не хуже меня. Это всего лишь подпольный бой. Вот и всё. Забудь и двигайся дальше.

Он игнорирует меня.

– Они сказали, что ты выиграл ставку. Что это значит?

Я тру лицо руками и стону.

– Отвали, Брэкс.

– Не могу. Мы оба в это влезли, и ты это знаешь.

– Да, и чья это вина? – срываюсь я, чуть громче, чем следовало.

Остальные на крыше поворачиваются к нам.

Я раздражённо выдыхаю, и мой телефон вибрирует. Отхожу в угол и вытаскиваю его.

Я читаю текст, и мой пульс ускоряется.

Неизвестный: Езжай в спортзал Ивановых. Без водителя.

Мое горло пересыхает. Я сглатываю, и чувствую боль. Я смотрю на город и раздумываю: а что если просто остаться и забыть, что я когда-либо видел этот череп или слышал о Преисподней.

– Что там? – спрашивает Брэкс.

Я убираю телефон в карман, соврав:

– Ничего. Мне пора идти.

– Куда? – настаивает он.

Я поворачиваюсь к нему и твёрдо заявляю:

– Никуда. Развлекайся, Брэкс.

Я ухожу, проталкиваюсь сквозь толпу, спускаюсь по улице и нахожу свой припаркованный внедорожник.

Конан выходит, волнуясь:

– Я не получил от тебя сообщение. Я его пропустил?

– Нет. Иди внутрь и выпей чего-нибудь. Возьми выходной, – говорю я.

Он хмурит брови.

– С чего вдруг?

– Просто расслабься, отдохни, – повторяю я тоном, не склонным к спорам.

Наконец, он сдается.

– Ладно. Спасибо.

– Увидимся.

Я уже собираюсь сесть в машину, но телефон снова вибрирует.

Неизвестный: Без Брэкса. Если он пойдёт за тобой, он мёртв.

У меня сводит живот. Я ругаю себя за то, что не проверил, идет ли он за мной. Конечно же, он идет прямо к внедорожнику.

Я выхожу к нему на встречу и толкаю в грудь, приказываю:

– Не смей за мной идти. Возвращайся на вечеринку. Это приказ.

Его глаза вспыхивают азартом.

– Приказ? Ты мне не командир.

– Сегодня командир, – заявляю я.

– Нет, – настаивает он.

Меня переполняет еще больше злости. Последнее, что мне сейчас нужно, ещё одна дерьмовая ситуация. И я не хочу, чтобы мой лучший друг умер. Мои внутренние инстинкты кричат о, что эти люди более чем способны убить нас обоих.

– Когда же ты меня уже поймешь? Я за тебя поручился. Так что с этого момента я главный. Тащи свою задницу обратно на вечеринку и развлекайся. Забудь обо мне сегодня вечером. Понял?

Он стискивает челюсти и не двигается.

Я подхожу ближе, понижая голос.

– Я серьезно, Брэкс. Мы оба мертвы, если ты пойдешь за мной, поэтому мне нужно, чтобы ты сделал то, что я говорю. Ты можешь мне доверять?

Он замирает.

Я уже думаю, что он не сдастся, но в конце концов он это делает.

Он поднимает руки вверх.

– Ладно. Но во что ты ввязываешься, Шон?

На мгновение я ослабляю бдительность. Признаюсь:

– Я не знаю. Но мне нужно быть уверенным, что ты в безопасности. Я не могу беспокоиться и о тебе, и обо всём этом одновременно.

– О чём именно идёт речь?

– Я не знаю. Честно.

Наступает ещё один напряжённый момент.

– Кто они? – снова спрашивает он.

Я качаю головой, умоляя:

– Пожалуйста. Я не могу говорить об этом сейчас. Мне нужно, чтобы ты зашёл внутрь и остался там.

Что-то в моем голосе убеждает его. Он наконец кивает.

– Ладно, но Шон...

– Что?

– Не заставляй меня пожалеть о том, что я не пошел с тобой или не ослушался и не последовал следом, – предупреждает он.

– Не заставлю, – твердо отвечаю я, выпрямляя спину.

Он медлит, затем хлопает меня по плечу, разворачивается и исчезает в ресторане.

Я сажусь обратно во внедорожник и пересекаю город. Дорога до зала Ивановых занимает минут двадцать.

Район там так себе. За последние годы несколько кварталов вокруг привели в порядок, но преступности все еще хватает.

Раньше мне никогда не было страшно туда ездить. Но сегодня вечером мне не по себе.

Как только я поворачиваю на нужную улицу, приходит сообщение.

Неизвестный: Припаркуйся за три квартала.

Я бурчу себе под нос:

– Отлично. Еще одна экскурсия по этому гребанному городу. – Я проезжаю несколько кварталов и паркуюсь. Еще одно сообщение.

Неизвестный: Заходи через переулок.

– Конечно. Темные, воняющие мусором закоулки, – проворчал я, но подчиняюсь.

Я держусь в тени, быстро пересекаю улицу и сворачиваю в переулок. Когда я дохожу до задней части спортзала Ивановых, дверь открывается.

Света почти нет, но я замечаю огненно-рыжие волосы Бёрна из-под его потертой коричневой кепки. Его зеленые глаза поблескивают в темноте. Он ничего не говорит, просто машет мне рукой, чтобы я вошел.

Я захожу, и мы остаемся в узком коридоре.

– Почему я здесь? – спрашиваю я

– Прежде чем ты сделаешь выбор сегодня ночью, тебе нужно кое-что знать, – отвечает он.

– Выбор? – уточняю я.

Он кивает.

– Да, дружище. Твой выбор.

В Бёрне есть что-то, что меня успокаивает. И в то же время я понятия не имею, кто он такой, поэтому спрашиваю:

– Кем ты был для моего отца?

Мягкий взгляд ностальгии омывает его.

– Мы были лучшими друзьями, – отвечает он.

Сердце пропускает удар.

– Лучшими друзьями? Почему я никогда о тебе не слышал?

– Позволь уточнить. Мы были лучшими друзьями в Преисподней.

– Вы не были друзьями в реальном мире?

Его губы дергаются в легкой усмешке.

– Преисподняя – это и есть реальный мир. Скоро ты поймешь.

Я смотрю на него.

Он усмехается.

– Есть еще вопросы, сынок?

В голове проносится миллион вопросов. Но я задаю только один:

– А что насчет моей матери?

Удивленный, он спрашивает:

– А что с ней?

– Я расспрашивал ее о клейме с черепом, но она, похоже, ничего не знала о Преисподней. Хотя... не в первый раз она лжет мне.

Его удивление сменяется неодобрением.

– Все ответы откроются, когда ты примешь свое наследие, – утверждает он.

– Ну конечно, еще одна загадка вместо ответа, – бросаю я раздраженно.

Он вздыхает и хлопает меня по плечу.

– Шон, я знаю, что это тебя гложет.

– Да неужели? – саркастически спрашиваю я.

Он громко рассмеялся.

Я прищуриваюсь.

– Что смешного?

Слезы появляются у него в глазах, он смахивает их. Потом, наконец, говорит:

– Ты вылитый отец.

Горе наполняет мою грудь, сжимая ее. Это чувство всегда накатывает, когда я думаю о нем. Но сейчас не время, поэтому я заставляю себя сделать глубокий вдох.

– Ты был там, когда те головорезы убили его?

Бёрн мрачнеет.

– Нет. Я бы никогда не позволил этому случиться.

– Зачем они это сделали? – спрашиваю я.

Бёрн закрывает глаза, словно от боли, затем открывает их. Он выдыхает, полный стресса.

– Как я уже сказал, дружище, ответы появятся, когда ты вступишь в свою унаследованную роль.

– Я даже не понимаю, что это значит, – признаюсь я.

– Тебе придется посвятить себя Преисподней. Принять свою ставку. Пройти посвящение.

– Ну и ну, звучит просто.

– Не дерзи, парень. Я всего лишь посланник. И твой друг. Запомни это, – предупреждает он.

Что-то в его голосе заставляет меня немного сбавить обороты. Поэтому я признаюсь:

– Постоянно слышу про посвящение, но понятия не имею, что это такое и что это значит.

Он кивает.

– Так и должно быть. Но скоро все встанет на свои места.

– Конечно, так и будет, – ворчу я, раздраженный всеми его ответами, которые, похоже, ни к чему не ведут.

Его лицо озаряется. Он поднимает палец.

– Давай не забывать, зачем я здесь, дружище.

Я вопросительно приподнял брови.

– Сегодня ночь посвящения. Это конец одной эпохи и начало новой. Все, что тебе нужно сделать, это принять это. – Его голос становится ниже: – Но если не примешь, другого посвящения не будет.

Мурашки покрывают мои руки.

– Конец какой эпохи? – спрашиваю я.

– Я не могу сказать.

– Ну конечно, не можешь, – усмехаюсь я, чувствуя, как сердце стучит быстрее.

Он внимательно меня изучает, затем объявляет:

– Выбранный тобой путь – посвящение колец.

Саркастическим тоном я усмехаюсь:

– Мне что, придется прыгать через горящие обручи?

Его губы дергаются.

– Или, может быть, сыграть несколько раундов в метание колец?

Он игнорирует мои насмешки и сообщает мне:

– У каждого свое посвящение.

– И?

Он строго смотрит на меня.

– Твое – это кольца. Двенадцать женщин встанут перед тобой. Одна из них будет твоей.

Желудок сжимается в комок.

– Я не насилую женщин, – рычу я.

Он держит руки в воздухе.

– Эй, эй, эй! Никто и не говорил о насилии.

Я показываю на него и говорю: