Текст книги "Предназначенная невеста (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 29

Шон

Два дня спустя

– Куда ты их положила, Зара? – кричу я.

– Там же, где и всегда, – огрызается она из шкафа.

– Их там нет, – рявкаю я, открывая очередной ящик в ванной.

Последние два дня между нами были напряженные отношения. Она не может забыть о губной помаде, которую нашла в моём кармане. Единственное объяснение, что приходит в голову, кто-то из Преисподней подбросил ее туда. Но моя жена не верит мне на слово. И я не могу сказать, что виню ее, хотя она должна знать, что я никогда ей не изменю.

Она добавляет:

– Значит, ты не положил их на место.

– Угх, – бурчу я, распахивая ящик в ванной, где Зара свои средства по уходу за лицом, и замираю.

Внутри лежит чёрная кожаная сумка с золотым тиснением в виде черепа. Под черепом написано Зара Марино. Ниже Зара O'Мэлли.

Какого чёрта?

Когда она собирается сменить фамилию?

Пульс учащается, сердце колотится от злости, боли и любопытства. Я беру сумку. Она тяжёлая. Расшнуровываю её и заглядываю внутрь.

Засунув руку внутрь, я обнаружил, что там куча золотых монет с тем же узором черепа и цветами, выгравированными на них. Я достаю одну и изучаю ее, понимая, что это не подделка. Они настоящие и стоят кучу денег.

Зачем они ей?

И почему она прячет их от меня?

Мне становится трудно дышать. Если я что-то и усвоил, так это то, что Преисподняя ничего не даёт просто так.

Что сделала моя жена, чтобы их получить?

В голове проносятся воспоминания о ритуале Связывания плоти. Желудок скручивается, а сердце колотится так сильно, будто вот-вот разорвёт грудь. Я сжимаю монету в кулаке и смотрю на свое отражение в зеркале. Пытаюсь успокоиться, но бесполезно. Я выхожу в спальню.

Зара выходит из гардероба, выглядя как всегда прекрасно, в фиолетовой юбке-карандаш, подходящем к ней пиджак и дизайнерской кремовой блузке.

Я поднимаю монету перед ней.

– Хочешь мне что-то сказать?

Она смотрит на мою руку и хмурит брови.

– Что это?

– Это ты мне скажи, – произношу я.

Огонь вспыхивает в её глазах, и она сквозь зубы бросает:

– Не смей обвинять меня в чем-то. Лучше скажи, в чём смысл этого твоего спектакля, потому что в твои игры я не играю, Шон. – Она подходит к кровати, садится, затем надевает туфли на каблуках.

Я пересекаю комнату, высыпаю монеты на кровать и бросаю пустую сумку рядом с ними. Показываю на ее имена, обвиняя:

– И ты хочешь сказать мне, что понятия не имеешь, откуда это взялось?

Она разинула рот, уставившись на все эти монеты, и подняла одну.

– Это настоящее золото?

– Не играй со мной, Зара. Я хочу знать, как ты их получила!

Её взгляд становится острым, как лезвие.

– Я впервые в жизни их вижу.

– Она лежала в том же ящике, что и твоя уходовая косметика, – кричу я.

Она снова смотрит на монеты, качает головой и, мягче, говорит:

– Шон, я никогда их раньше не видела.

Я скрещиваю руки на груди.

– Удобно как-то выходит.

– Что это значит?

– На сумке твоё имя! И даже фамилия до замужества! Хотя должна быть только О'Мэлли! – добавляю я.

Она закатывает глаза, потом пожимает плечами.

– И что? Кто-то, очевидно, подложил это. Это же не первый раз, когда Преисподняя что-то оставляет в наших домах.

– Да, как и помада!

Та же боль, что наполняла ее выражение лица последние два дня, снова появляется. Ее губы дрожат, и она выпаливает:

– Как же удобно, да?

Я сжимаю руки в кулаки от свежей волны гнева.

– Серьёзно? Ты всё ещё не можешь понять, что кто-то мог захотеть рассорить нас?

– Зачем им это?

– Кто знает? Но ты же прекрасно знаешь, что я бы не предал тебя! – рычу я.

– Правда?

Я мрачно смотрю на неё.

Она добавляет:

– Наш брак уже давно испортился.

– Что, чёрт побери, ты несёшь?

– Это значит, что единственный, кто был в отношениях дольше, чем мы женаты, это я. И только один раз. Так что вполне логично, что ты устал. Было очень мило оставить меня одну на мероприятии, чтобы заняться чёрт знает чем, с чёрт знает кем, – рычит она.

– Я же говорил, что работал! Спроси у Лиама!

– Конечно, работал.

– Работал, чёрт побери!

Она встаёт, упирается руками в бёдра.

– И что же было настолько важным, что ты оставил меня одну в девять вечера?

– Ты же знаешь, я не могу обсуждать дела О'Мэлли.

Она фыркает.

– Удобно опять-таки.

Я подхожу ближе, кладу ладонь ей на щеку и мягко говорю:

– Зара, спроси у Лиама. Он подтвердит. И ты перестанешь думать про эти нелепые мысли.

Ее голос дрожит.

– У тебя в кармане была помада!

– А у тебя в ящике золотые монеты, о которых ты якобы не знала до этого момента, – замечаю я.

Она молча смотрит на меня, часто моргая.

Я смягчаю голос.

– Зара, ты знаешь, что я бы тебя не предал.

– Тебе становится скучно, Шон.

– Тебе тоже.

– Но это не я хожу с помадой в кармане, – утверждает она.

Меня охватывает разочарование. Я огрызаюсь:

– Тогда скажи, что ты сделала, чтобы получить эти монеты. Если ты так уверена, что никто не подбросил мне эту помаду, тогда скажи мне, что ты такого сделала, чтобы получить этот мешок золота.

– Не смей...

– Скажи мне, – перебиваю я.

Она проходит мимо меня.

– Мне нужно на работу.

– Я имею право знать, что они заставили тебя сделать, – требую я.

Она разворачивается, тычет пальцем мне в грудь, заявляя:

– У тебя нет права меня в чём-либо обвинять.

– Да неужели? А у тебя, выходит, есть.

– Я не собираюсь это обсуждать, Шон, – она выходит из спальни.

Я иду за ней по пятам.

– Ты не можешь просто взять и уйти.

– Я иду на работу. У меня сегодня утром совещание. Это важнее, чем обсуждать твои абсурдные обвинения, – заявляет она.

Я усмехаюсь.

– Да ну?

– Да. Повзрослей, Шон.

– Нет, это ты повзрослей!

Она берёт сумочку в прихожей и открывает дверь в фойе.

Я следую за ней.

Она нажимает кнопку лифта, и двери открываются сразу. Она заходит внутрь.

Я кладу руку на дверь и произношу:

– Зара, когда вернёшься домой, ты расскажешь мне все, что ты сделала.

Она усмехается.

– Тут нечего обсуждать. Я никогда раньше не видела эту сумку.

Я хмурюсь еще сильнее.

Она нажимает кнопку и говорит с усмешкой.

– Давай заключим сделку. Ты рассказываешь, откуда взялась помада, а я рассказываю, откуда взялись монеты. Ой, подожди, этого ведь никогда не случится, да?

– Значит, ты всё-таки что-то сделала?

– Нет, не делала, придурок. А теперь убери руку с двери. Я не могу опоздать на работу!

Вены пылают от злости.

Низким голосом она предупреждает:

– Убери руку. Сейчас же.

Я медленно подчиняюсь, затем указываю на неё и заявляю:

– Сегодня вечером мне нужны ответы.

Она фыркает.

– И мне тоже.

Я стону и со злостью бью по ним кулаком.

Почему она мне не верит?

Моё прошлое, конечно, не делает меня святым.

Я никогда никому не изменял.

Да, просто не всегда говорил, что у нас что-то серьёзное.

Но и она не ангел. Ей тоже быстро всё надоедает.

К черту это. Мне нужно потренироваться.

Я надеваю кроссовки, зашнуровываю их и затем беру ключи. Захожу в лифт и нажимаю кнопку первого этажа.

Лифт спускается и останавливается на шестом этаже. Двери открываются, и там стоит Бёрн, ухмыляясь.

– Иисусе, что еще? – бормочу я.

Он заходит внутрь и нажимает кнопку подвала.

– Дружище, нам нужно поговорить.

Я не спорю, зная, что смысла нет. Лифт везет нас на нижний уровень, и он выходит.

Я следую за ним через несколько коридоров. Запах сырости становится сильнее.

Он ведёт меня мимо складских помещений, а затем открывает дверь. Он вытаскивает из кармана маленький фонарик и проводит меня ещё дальше, пока не останавливается. Закрывает за нами дверь, тянет за верёвку.

Единственная лампочка создает мягкое свечение в крошечной комнате.

– Зачем мы здесь? – спрашиваю я, глядя на бетонные стены и два металлических стула.

Он указывает на один из них.

– Садись.

У меня сжимается грудь. Я обычно не нервничаю. Но не позволю себе расслабиться, пока не получу место за столом Омни и не узнаю, что происходит.

– Это что, камера пыток или что-то в этом роде?

Он усмехается.

– Нет. Но они нас здесь не слышат.

Я выгибаю брови.

– Кто?

– Омни. А ты как думаешь? – заявляет он.

– А, – понимаю я.

Он снова указывает на стул.

– Садись.

Я подчиняюсь.

Он садится напротив, скрещивает руки на груди, откидывается назад и внимательно меня изучает.

– Мне нужно в спортзал, – говорю я ему.

– Пришло время узнать, что случилось с твоим отцом.

Меня обдает холодным потом, грудь сжимается. Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова.

Он наклоняется ближе, оглядывается через плечо и понижает голос.

– Ты ведь хочешь знать правду?

Я выпалил:

– Мне казалось, ты сказал, что нас никто не слышит. Почему тогда оглядываешься?

Он пожимает плечами.

– Привычка. Но они и правда не слышат.

– А они разозлятся, если узнают, что ты мне это рассказываешь? – спрашиваю я.

– Об этом? Нет. Не сейчас. Ты достиг уровня, необходимого для знания основ. Однако я скажу тебе больше, чем мне позволено. А я не делаю глупостей и не рискую зря.

В животе вспыхивает тревога. Я спрашиваю:

– Зачем ты рискуешь своей безопасностью?

Он снова оглядывается, меняет позу, снимает поношенный берет.

– Ты должен узнать то, что я скажу, прежде чем решишь, садиться ли тебе за стол.

Воздух вокруг как будто становится плотнее. Я глубоко вдыхаю, заявляя:

– Я хочу знать все.

Зелёные глаза Бёрна мерцают в полумраке. Его лицо мрачнеет, в выражении появляется боль и злость.

– Твой отец мечтал об утопии. Он создал видение, где все могли бы жить мирно. Ты, твоя сестра и все будущие поколения во всех семьях.

– Да, я это уже слышал, – бурчу я, всё ещё раздражённый из-за ссоры с Зарой, которая думает, что я мог ей изменить.

Бёрн пристально смотрит на меня, потом вдруг говорит:

– Отца предали мужья его сестёр.

– Что? Борис никогда бы так с Норой не поступил! – утверждаю я.

Бёрн качает головой.

– Не муж Норы. Мужья близнецов Шеймус и Найл.

Мои глаза расширяются. Я всё время забываю о тётках-близнецах. Они редко бывают с семьёй, не особо весёлые, как будто и не часть всего этого. Но всё равно шок, узнать, что мои дяди могли быть замешаны в смерти отца.

Бёрн продолжает:

– У О'Мэлли были большие враги, как и у всех. Росси, Бейли, Абруццо, Петровы... Ваша семья всегда воевала... всегда сражалась с ними. Когда ты родился, твой отец встретился с мужчинами из вражеских кланов. Все, у кого была власть менять ход событий, были там. Он сделал это за спиной твоего дяди Даррага.

Волосы на моих руках встают дыбом. Мой дядя Дарраг был отцом Лиама. Он любил меня и мою сестру. Его все боялись, но уважали. Мысль о том, что мой отец действует за его спиной, шокирует меня.

Бёрн продолжает:

– Так вот, твой отец, Шеймус и Найл встретились с Лоренцо и Энтони Россини, Тэдгом Бейли, Сальваторе Абруццо и Даниилом Петровым, который только приехал из России, но свободно говорил по-итальянски. Никто со стороны О'Мэлли с ним не встречался. После смерти твоего отца он внедрился в ряды Марино в качестве шпиона. Когда они узнали, что он Петров убили его. Ты тогда был в старших классах или только поступил в колледж. Не могу вспомнить точное время.

Я закрываю глаза, мое сердце бьется быстрее. Качаю головой:

– Почему он доверял этим парням? Я слышал о них всех. Они были ужасными людьми.

– Да. Но твой отец верил в свою мечту, а они делали вид, что тоже. Они все потеряли близких им людей. Братья твоего отца всегда говорили ему, что он сумасшедший, но они не знали, что он создавал Преисподнюю за их спинами. Он хотел доказать им, что это возможно.

У меня переворачивается внутренности. Признаюсь:

– Мои дяди будто знают, что нечто подобное существует.

Бёрн отвечает не сразу, а затем говорит:

– Они знают, что твой отец пытался что-то начать, но они не знают масштабов этого. Они видели только своих врагов с клеймом в виде черепа. И они не могут выкинуть из головы все кровопролитие и месть, чтобы увидеть, возможности.

– Возможности? Ты не имеешь в виду то, что есть? Преисподняя существует, – замечаю я.

Бёрн ёрзает на стуле.

– Преисподняя – это восемьдесят процентов того, чего хотел твой отец. На улицах меньше войны. Меньше смертей.

Я фыркаю.

Он хмурится:

– К чему этот негатив, сынок?

– Кажется совсем наоборот. Всякий раз, когда я участвую в делах Преисподняя, кто-то умирает.

– Да, но это необходимо, чтобы отсеять плохих.

– Разве не этим занимались мои дяди? – спрашиваю я.

– И да, и нет. Люди из семей ваших врагов потеряли тех, кого им не следовало терять. Так же и ваша сторона. Люди, которые не совершили самых ужасных поступков, и которых не следовало убивать, но были убиты только из-за своих фамилий.

Я скрещиваю руки на груди.

– Значит, те, кто убил моего отца, просто притворялись, что разделяют его мечту, чтобы потом предать? Зачем? Забавы ради?

Бёрн скрежещет зубами, а затем негодует:

– Они хотели захватить лидерство с помощью Омни.

Глубокий холодок пробегает по моим венам.

– Но они мертвы. Значит, не добились своего?

Он делает несколько глубоких вдохов, его лицо мрачнеет.

– Кто убил твоего отца своими руками – да. Но осталась ещё одна вещь, которую ты должен знать, особенно если хочешь сесть за стол.

– Что?

Он снова оглядывается, затем говорит:

– Сальваторе Абруццо спланировал убийство твоего отца. Он должен был быть там той ночью, но застрял в Италии. Он единственный, кто остался жив, и у него есть место за столом.

Я крепко сжимаю кулаки по бокам, кипя от злости:

– Этот ублюдок выжил, и теперь управляет Преисподней?

Бёрн кивает.

– Да. Не доверяй ему и тем из Омни, кто рядом с ним. Однако будет трудно сказать, кто враги, а кто соответствует видению твоего отца. Они не будут выделяться, как больной палец. Но Сальваторе и его дружки ведут дела в неправильном направлении.

– Что именно они делают?

– Как ты сам сказал, слишком много смертей.

– Ты только что сказал мне, что смерти были оправданы.

Он кивает.

– В некоторых случаях, но не во всех. Как в ночь твоего посвящения; эти люди не заслуживали смерти. Они заслужили свои места, как и вы с Зарой. Омни должен был создать для них другую церемонию посвящения, а не убивать их.

Я рычу:

– Это вина Валентины.

– Нет. Она выполняла приказ сверху. Она в такой же опасности, как и все остальные, – заявляет Бёрн.

– Она ведёт себя так, будто контролирует всё, – заявляю я.

– Это не так. И она – кузина твоей жены.

– Да, я слышал.

– У Валентины доброе сердце. Она хочет того же, чего хотел твой отец. Она верит в его видение и является твоим союзником, – настаивает он.

Я ворчу.

– Разве?

– Да, это так. И она работала дольше и усерднее всех, чтобы получить свое место за столом. Вы получите свое раньше неё, и это несправедливо, но так устроена Преисподняя, – утверждает Бёрн.

Я стискиваю челюсти, пытаясь осмыслить то, что он говорит.

Он указывает на меня и добавляет:

– Твой отец был непреклонен в том, что его поколение может быть лучше, чтобы его дети были в большей безопасности. Он не хотел, чтобы ваше будущее было таким же кровавым, как его. Он хотел, чтобы у твоей сестры было столько же власти, сколько у тебя, и чтобы женщины перестали страдать от этих мужчин.

– Фиона к этому не приспособлена, – выпалил я.

Бёрн хмыкает.

– Серьезно, – утверждаю я.

– Ты когда-нибудь думал, что Зара будет готова? – спрашивает он.

Я обдумываю его вопрос.

Он говорит уверенно:

– Твоя сестра будет иметь шанс сидеть рядом с тобой. Преисподняя нуждается в ней так же, как в тебе и Заре. Если вы трое этого хотите.

Я делаю глубокий вдох.

– Почему ты говоришь «если захотим»? Ничто не помешает мне занять свое место.

– Вернёмся к этому позже. Я предупреждал твоего отца не доверять этим людям. Я говорил ему, что он должен действовать по-другому, но он не хотел прислушиваться к моим предупреждениям.

– Значит, мой отец был глупым? – рычу я.

– Нет, не глупым, просто временами слишком верил в лучшее, – говорит Бёрн.

Я сжимаю челюсть, глядя на стену и пытаясь подавить все эмоции, нарастающие в груди.

Бёрн добавляет:

– Я умолял его выбрать других. Но Шеймус и Найл были членами семьи. Когда он привел их, они поручились за остальных.

– Ты знал, что мои дяди плохие?

Бёрн качает головой, в движении явно чувствуется сожаление.

– Нет. Но знал, что остальные, да. Жаль, что не знал всё...

Мой пульс учащается. Я спрашиваю:

– Ты тоже О'Мэлли?

Лицо Бёрна мрачнеет.

– Нет, парень. Я О'Лири.

– Что?.. – Кровь отливает от лица к пальцам ног. Я вскакиваю и сжимаю кулаки по бокам.

Он кивает.

– Да. Моя кровь идет из семьи твоей тети Алайны. Я был тем О'Лири, которому твой отец доверил свои тайны Преисподней.

Я наклоняюсь ближе, хмурясь на него.

– Но ты не участвовал в убийстве?

Он качает головой.

– Нет, сынок. Твой отец сам выбрал меня. Когда Шеймус и Найл привели остальных, я предупреждал его, но он не послушал.

Я меряю шагами крошечную комнату, впитывая все, что сказал Бёрн, а затем обвиняю:

– Но ты не остановил их!

Гнев вспыхивает в его глазах. Он лает:

– Ты думаешь, я бы не сделал все, что в моих силах, чтобы помешать им убить его, если бы знал?

Мои внутренности трясутся сильнее. Я шагаю быстрее, пытаясь дышать.

– Послушай меня, дружище, – приказывает Бёрн.

Я поворачиваюсь к нему лицом и пронзаю его ухмылкой.

Он предупреждает:

– Ты должен быть осторожен, если хочешь сидеть за столом. Им всем доверять нельзя.

Я встречаюсь с ним взглядом.

– Я убью Сальваторе и всех остальных.

– Ты не можешь убить Омни. Остальные убьют тебя в ответ, – предупреждает Бёрн.

– Их нужно устранить, – настаиваю я.

Бёрн кивает.

– Да, нужно. Но ты не можешь просто так пойти и устроить месиво. По крайней мере, не так открыто.

– Они должны заплатить за свои грехи, – кипя от злости я.

Бёрн кивает с выражением поражения на лице.

– Почему ты не занял свое место? Если мой отец выбрал тебя представлять семью О'Лири, почему ты этого не сделал?

Его лицо каменеет. Он настаивает:

– Я могу сделать больше снаружи.

– Тогда зачем мне занимать свое место?

– Ты можешь сделать больше изнутри.

– Слабо верится, – возражаю я.

– Нет. Это правда, и ты поймёшь со временем.

Я пытаюсь осмыслить все, что узнал.

Он добавляет:

– Ты должен быть осторожен, когда вы займете свои места. И вам предстоит пройти ещё одну церемонию, чтобы закрепить своё положение.

– Что нужно будет сделать?

Он на мгновение закрывает глаза, затем встречается со мной взглядом и отвечает:

– То, чего вы с Зарой не захотите делать. Но как только вы окажетесь перед Омни, вы либо согласитесь, либо они убьют вас. Так что, если вы хотите занять место, вы идете вперед без всяких сомнений, неважно, что это повлечет за собой.

Вокруг нас нарастает тишина, пока мы оба смотрим друг на друга. И тут мне нужен еще один ответ. Я спрашиваю:

– А как же моя мать? Почему она на самом деле держала нас подальше от О'Мэлли?

Выражение его лица выдает его грусть и дискомфорт от необходимости обсуждать эту тему.

– Расскажи мне, – требую я.

Он колеблется, а затем говорит:

– Только если пообещаешь никогда не говорить ей, что знаешь. Это сломает её, если бы она узнала, что ты знаешь о том, что случилось с твоим отцом.

Я молча смотрю на него.

– Обещай, – приказывает он.

– Хорошо. Обещаю.

– Ты даёшь слово, как твой отец? Мне не нужно беспокоиться об этом?

Я оскорбленно отвечаю:

– Конечно, тебе не стоит переживать.

Он тревожно вздыхает.

– Ладно. Твоя мать была свидетелем смерти твоего отца. Она была там той ночью, когда это произошло, и они угрожали ей, как она тебе и говорила.

– Она сделала всё ради тебя и твоей сестры. И не думай ни на секунду, что она забыла про этот кошмар. Она переживает его снова и снова. Так что не смей добавлять ей больше боли.

Холод сковывает меня. Мысль о том, что моя мать видела своими глазами смерть моего отца, невообразима. Я едва выдавливаю из себя:

– Скажи мне, что ты врешь.

Печаль Бёрна ощутима.

– Прости, сынок. Это правда.

– Еще один вопрос. Почему мой отец не посвятил её в дела о Преисподней? – спрашиваю я.

Бёрн вздыхает.

– Не хотел, чтобы она волновалась. Хотел довести всё до совершенства, прежде чем вовлекать её. Он принял это решение, чтобы защитить ее. Он любил ее и вас, детей, больше всего на свете.

У меня сдавливает грудь. Теперь все части пазла сложились. Я обдумываю все, что он мне сказал.

Мои мысли прерывает громкий звон будильника на его часах.

Я вопросительно изогнула брови.

Он объявляет:

– Седьмая луна уже почти наступила. Парень, ты точно уверен, что хочешь сесть за стол?

Решительно, как никогда, я поднимаю подбородок и отвечаю:

– Да.

Он встает и хлопает меня по спине.

– Ладно, сынок. Не колеблясь делай то, что потребует последняя церемония. Каждое место за столом требует жертвы. Если это то, чего ты хочешь, то подношение, на которое ты и твоя жена согласитесь, будет ценой, которую ты заплатишь.

Меня охватывает дрожь от его зловещих слов.

Он открывает дверь.

– Пора на самолёт.