Текст книги "Предназначенная невеста (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 5

Шон

С каждым днем я все больше начинаю нервничать. Мне снится отец. Я вижу его лицо и его руку с черепом. Он никогда ничего не говорит, и я всегда просыпаюсь в холодном поту.

Я почти не разговаривал с Зарой, да и вообще с кем-либо после вечеринки Шэннон.

Я игнорировал сообщения от дядей, кузенов и друзей. Отвечал только на рабочие вопросы, и особенно избегал дяди Финна. Он хочет поговорить о том, что случилось между мной и матерью на той вечеринке.

Данте тоже не отстает от меня. Продолжает слать сообщения и оставлять голосовые. Но он с мамой сейчас в Нью-Йорке, так что больше всего меня беспокоит дядя Финн.

Я не уверен, но внутреннее чутьё подсказывает мне, что история с черепом должна оставаться между мной и Зарой. Мне не стоило впутывать в это мать, но я отчаянно искал ответы.

И всё ещё ищу.

С каждым новым сообщением тревога растёт.

Почему они больше не выходили на связь?

Где и когда этот бой? С кем мне предстоит драться?

Кто эти люди и что за всемогущая Омнипотенция?

О чём вообще идёт речь, когда говорят про ставку на меня?

Я ищу ответы снова и снова, но нигде ничего не нахожу. И того сообщения, о котором меня предупреждали, так и не получаю.

Я тренируюсь каждое утро в спортзале своего дома, избегая семейного зала, где обычно занимаюсь боксом. Днём выполняю работу, которую запрашивают у меня дядя Нолан и Деклан в O'Malley Cybersecurity. Всё остальное время: копаюсь в Даркнете. Ищу хоть что-то про Преисподнюю или метках в виде черепов. Перелопачиваю фотографии, обсуждения, любую информацию про Омнипотенцию.

Я даже искал Джона Смита, хотя знаю, что это пустая трата времени. Таких в сети тысячи.

Сегодня я пошёл дальше, хотя и не стоило. Я искала свое имя, имя Зары и остальных членов нашей семьи. Ничего, кроме типичной болтовни о нашей криминальной семейной деятельности. Это тупик, и это сводит меня с ума.

Сейчас пятничный вечер, и я должен был бы куда-то пойти. Но я одержим поиском чего-нибудь, так что независимо от дня недели, я настроен решительно.

Я встаю, чтобы сделать чашку кофе. Вставляю капсулу, нажимаю кнопку, и в этот момент раздаётся звонок в дверь.

Я раздражённо вздыхаю.

Лишь немногие могут подняться ко мне без уведомления охраны. Думаю прикинуться, что меня нет дома, но мои родственники всё равно найдут способ проникнуть. Так что я открываю дверь.

Мой лучший друг Брэкс говорит:

– Чувак, где, нахрен, ты пропадал?

– Оу, это ты.

– Ого, спасибо за тёплый приём, – поддразнивает он.

– Ладно, заходи, – приглашаю я, открывая дверь шире.

Он заходит внутрь и хмурит брови.

– А кого ты ожидал?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Кого-то из семьи.

– С учётом того, что ты спрятался, и мы уже собирались печатать твои фото для объявлений о пропаже? – предлагает он.

– Я не пропадал.

– Да ну? Ты как будто испарился. Почему не появляешься в зале? Мне неинтересно боксировать со старыми чудаками, знаешь ли, – ворчит он.

Я фыркаю.

Дни, когда мои дяди управляли спортзалом O'Mэлли, прошли. Теперь они больше наставники и помогают тренироваться мне и моим кузенам.

Дядя Лиам, Финн, Киллиан, Нолан и Деклан все еще тренируются. Уже не так жёстко, как раньше, но спокойно могут уложить любого парня на двадцать лет младше. Так что я впитываю от них всё, что можно, в плане боёв.

Но я понимаю, почему Брэкс раздражен, поэтому говорю:

– Извини, я был занят.

Он изучает меня.

– Чем?

– Ничем, – вру я.

– Раз ты засел в квартире, значит, что-то происходит. И, Господи, – он морщится, втягивая носом воздух, – здесь воняет. Почему бы тебе не проветрить помещение и не убраться немного?

Я окидываю взглядом свой дом. На столе пустая коробка из-под пиццы, но это все. Я заявляю:

– Тут не так уж и грязно.

– Будет, если ты продолжишь сидеть взаперти и дрочить целыми днями. А теперь иди переоденься.

– Нет, я сегодня никуда не пойду, – говорю я, взглянув на его наряд: спортивные штаны, толстовка, кроссовки. И добавляю: – И ты, судя по всему, тоже не на охоту за девушками собрался.

Он скрещивает руки на груди.

– Прости, но сегодня не по этой части. Во всяком случае, пока. Нас вызвали

– Вызвали? – Я напрягаюсь.

Выражение его лица становится серьезным.

– Да. Лиам велел лично сопроводить тебя в зал. Так что переодевайся, иначе опоздаем.

Я стону и тру лицо руками.

– Да ладно. Не втягивай меня в неприятности, мужик. Ты же знаешь, что бывает, когда мы заставляем Лиама ждать. Я не хочу снова всю неделю торчать на кладбище, – добавляет Брэкс.

Я усмехаюсь, но спорить бессмысленно. Поэтому ухожу в спальню, надеваю спортивную форму и хватаю ключи.

Когда выхожу, Брэкс кивает на них.

– Убери. Я же сказал, Лиам велел мне тебя сопровождать.

Я снова стону.

– Иногда моя семья просто невыносима.

– Ну, по крайней мере, она у тебя есть.

На мгновение мне становится неловко. Брэкс сирота. Я напоминаю ему:

– Ты, О'Мэлли до мозга костей. Ты это знаешь.

У него сильная связь с Финном и тетей Бренной. Может быть, это потому, что у них никогда не было детей, и Брэксу нужны были родители. Он даже жил у них какое-то время.

В его глазах что-то мелькает, но тут же исчезает.

– Да, черт возьми. Вам, ребята, повезло, что я у вас есть.

Я усмехаюсь и хлопаю его по спине.

– Ага. Давай покончим с этим.

Мы выходим из моего дома и садимся в его восстановленный Мустанг 1982 года.

Финн и Брэкс постоянно скупают старые машины и реставрируют их. А потом Брэкс разъезжает на них даже в паршивую чикагскую погоду. Будто проверяя, выдержит ли машина ужасные погодные условия.

Падает снег, и я сажусь в Мустанг, предлагаю:

– Может, пора уже пересесть на внедорожник? Хотя бы на зиму.

Он фыркает.

– Не думаю, чувак.

– Как знаешь.

Он заводит двигатель, и на полной громкости начинает греметь Led Zeppelin. Это еще одна вещь, которую он перенял у Финна. Они слушают одну и ту же музыку. Иногда мне кажется, что Финн его родной отец, хотя я знаю, что это невозможно.

Я убавляю громкость и спрашиваю:

– Лиам сказал, зачем собирает встречу в пятницу вечером?

Брэкс быстро взглянул на меня, прежде чем снова обратить внимание на дорогу, и ответил:

– А он вообще когда-нибудь объясняет?

– Ну да. Хороший вопрос, – говорю я и откидываюсь на спинку сиденья, глядя в окно на освещенные здания.

– Я думал, снег уже растает, – бормочу я.

– Я тоже. Мне он уже осточертел. Нам нужно собрать несколько девушек и слетать на Карибы на неделю. Мы давно это заслужили, как думаешь? – предлагает Брэкс.

Я киваю.

– Море, песок и секс. Мне нравится.

Брэкс протягивает кулак, и я стукаюсь о него своим. Мы поворачиваем за угол, и он подъезжает к обочине.

– Давай покончим с этим. А потом домой, в душ, ты наряжаешься, и мы идем охотиться.

Я качаю головой.

– У меня есть дела, мужик.

– Господи. Шон, что бы там ни происходило, тебе нужно мне сказать.

– Все в порядке, – лгу я.

Он фыркает.

– Чушь собачья. С каких это пор ты отказываешься от девчонок?

– Я просто занят, – отмахиваюсь я и вылезаю из машины.

Он следует за мной, и, когда я тянусь к двери спортзала, он упирается в нее рукой, не давая мне открыть.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

Его глаза превращаются в щелки. Он смотрит на меня сверху вниз. Мало кто из мужчин выше меня, и Брэкс один из них.

– Ты что-то скрываешь, Шон. Я знаю это. И они это знают. Чем дольше ты избегал всех, тем больше старики перешептывались, как сплетницы на рынке. Даже Финн спрашивал у меня, что я знаю, – утверждает он.

– Совсем размякли, да? – поддразниваю я.

Он усмехается, но затем его выражение лица становится серьезным.

– Они делают это только если очень обеспокоены, так что почему бы тебе не прекратить нести чушь и не рассказать мне, что происходит?

Я стискиваю челюсти.

Он понижает голос.

– Это как-то связано со стукачами?

– Да чтоб меня, нет! Ты же знаешь, я не крыса, – выпалил я.

Облегчение наполняет его лицо.

– Ладно. Тогда что?

– Я не могу сейчас это обсуждать, Брэкс.

В его глазах вспыхивает гнев.

– Я единственный человек, которому, как ты говоришь, ты доверяешь.

– Я доверяю тебе, но я не могу сказать тебе этого прямо сейчас. Я скажу тебе позже. Обещаю. Просто... не сейчас. Ладно? – Я смотрю на него, умоляя глазами дать мне передышку.

– Ты не говоришь из-за того, что Финн задает вопросы? Ты же знаешь, что я не проболтаюсь, – заявляет он.

– Нет. Дело не в Финне, и я знаю, что ты не предатель, – уверяю я его.

Наконец, он вздыхает и рывком распахивает дверь.

– Ладно. Давай покончим с этим. Но сегодня вечером ты идешь со мной. Мне нужен мой напарник. Отмазки не принимаются.

Я понимаю, что мне нужно отдохнуть от компьютера, поэтому соглашаюсь.

– Ладно, я в деле.

Он поднимает взгляд и складывает руки вместе, словно в молитве, говоря:

– Спасибо, боги разврата!

Я усмехаюсь.

Мы заходим в спортзал, и я замираю.

– Что вы здесь делаете?

Братья моей матери: Броуди, Эйден, Девин и Тайнан, стоят в ряд вместе с моими дядями из семьи О'Мэлли

Броуди поворачивает голову к остальным.

– Вот как нас встречают.

Мы с Брэксом подходим к ним.

– Нет, но вы же были в городе пару недель назад. Почему вы все четверо здесь? Такого не бывает без серьезной причины.

Глаза Броуди темнеют.

– Пора тренироваться, Шон. Брэкс, выходи на ринг. Выпусти пар. О делах поговорим позже.

У меня сжимается грудь. Хотя я в любое время готов к хорошей тренировке, ненавижу, когда чувствую, что что-то надвигается, но не знаю, что именно.

Дядя Эйден достает из кармана зажигалку и начинает ею чиркать. Он делает так всегда, и обычно меня завораживает, как он умудряется держать пламя почти на пальцах. Но сегодня это почему-то раздражает.

Я спрашиваю:

– Можешь перестать?

– А тебе-то что? – говорит Эйден, щелкая быстрее.

– Может, он боится, что тут все сгорит к чертям, – предполагает Тайнан.

– Заткнись, – осаживает его Эйден.

Я выхожу на ринг.

– Давайте парни, – говорит Лиам, кивая на ринг. – Сделайте бой зрелищным.

– Да, а то последние недели скукотища, – подбадривает Нолан.

Финн подходит к Брэксу и помогает ему зашнуровать перчатки, а Киллиан помогает мне с моими. Оба дают нам советы, тренерские указания. Затем Деклан звонит в колокол.

Следующий час мы с Брэксом тренируемся на ринге, нанося друг другу удары, пока покрываемся потом, не проливаем немного крови и не начинаем задыхаться.

– Достаточно, – кричит Лиам.

Дядя Киллиан подходит и помогает мне снять перчатки. Я разжимаю руку, и тут же перед глазами всплывает воспоминание: рука моего отца сгибается точно так же, как моя сейчас. Я хватаюсь за верхний канат ринга и закрываю глаза, чувствуя легкое головокружение.

– Что с тобой, парень? Все в порядке? – спрашивает Киллиан.

Я выпрямляюсь.

– Да. Просто почти ничего не ел сегодня.

Киллиан говорит:

– Девин, принеси ему протеиновый батончик и электролиты.

Девин быстро подходит и протягивает мне еду.

Я залпом выпиваю напиток, потом разрываю упаковку батончика и съедаю его в два укуса, осознавая, что умираю с голоду.

Деклан вскакивает и, сложив руки рупором у рта, орет:

– Все, нахрен, вон отсюда!

Спортзал наполняется недовольным ворчанием, но все подчиняются. Таков закон: если О'Мэлли говорит, не задавай вопросов, просто делай

– Ты тоже, Брэкс, – приказывает Финн.

Его лицо вытянулось.

– Серьезно?

– Да. На выход, – продолжает Деклан.

Брэкс бросает на Финна еще один умоляющий взгляд.

Финн качает головой.

– Буду в машине, – фыркает Брэкс, выходя.

Когда спортзал пустеет, я чувствую себя загнанным в угол. Остались только мои дяди, и все девять мужчин смотрят на меня.

Лиам начинает:

– Чем ты занимался в последнее время, Шон?

Я пожимаю плечами.

Его глаза сужаются.

– Почему ты не приезжал?

– Я просто был занят, – повторяю ту же отговорку, что и Брэксу.

– Хорошая отмазка, – говорит Нолан.

– Что это значит? – огрызаюсь я.

– Похоже, ты копаешь там, где не стоит, и бываешь в местах, куда тебе не следует соваться – заявляет он.

Я вспыхиваю от злости

– Вы взломали мой компьютер?!

Нолан усмехается.

– Нет, это был не я.

Я разворачиваюсь.

– Иди на хуй, Деклан.

Он усмехается. Затем невинно спрашивает:

– А я-то тут причем?

Я указываю между на него и Нолана.

– Вы двое, единственные, кто знает, как взломать мою систему.

– Может, это сделала Симона, – предполагает Броуди.

Я бросаю на него убийственный взгляд.

– Не втягивай в это Симону, – предупреждает Деклан с неожиданной резкостью.

– Ну, она ведь умнее вас обоих, – вставляет Киллиан.

– Хватит, – говорит Лиам строгим голосом. Он глава семьи О'Мэлли, так же как Броуди глава О'Конноров. Когда кто-то из них говорит, чтобы мы прекратили, мы все подчиняемся.

– Следите за языком, или я вам его оторву. Чтобы я больше не повторялся.

Я стою, затаив дыхание, надеясь, что они не знают, что происходит. И все еще не понимаю, почему мне приходится это скрывать. Но если Зара скрывает, значит, и мне тоже нужно.

И я не знаю, почему у моего отца был этот череп на руке. Может, я молчу из какой-то странной преданности ему. Что бы это ни было, я держу свои дела при себе.

Финн делает шаг вперед.

– Почему ты спрашивал свою мать о татуировке отца?

– Это была не татуировка. Это была метка, – срывается с моего языка, и я тут же напоминаю себе, что в этом разговоре надо быть осторожным.

Глаза Финна темнеют. Он кивает.

– Да, так и есть. И он последовательно добавлял чернила. И ты это знаешь. Так почему ты спрашивал об этом свою маму?

Я чувствую, что хочу узнать правду сильнее, чем когда-либо, но в то же время не хочу никому раскрывать своих карт.

– Какая разница? Мама сказала, что ничего о нем не знала, что это просто какой-то рисунок, который отец набросал. Так почему ты меня допрашиваешь? Может, это ты хочешь мне что-то рассказать? – бросаю я ему в ответ.

Нолан замечает:

– Твой отец был мечтателем. У него были нереалистичные идеи о мире, где мы могли бы сосуществовать с врагами, где для вас, детей, наступит мирное будущее. Но мы все знаем, что врагам нельзя доверять. Никакой утопии нет.

Я на мгновение задумался над всем, что он сказал, а затем резко спросил:

– Значит, у этого черепа был смысл, и ты знаешь об этом?

– Смысл отличается от реальности, – утверждает Деклан.

Я выпрямляюсь и требую:

– Я хочу знать, во что был вовлечен мой отец.

Броуди предупреждает:

– Он ни в чем не участвовал. Прекрати копать, Шон, или это разрушит твою жизнь.

– Если там ничего нет, то почему это должно разрушить мою жизнь? – парирую я.

Лиам подходит и указывает на меня.

– Посмотри на себя. Мы не видели тебя несколько недель, а потом узнаем, что ты искал фотографии черепов и имена всех людей по всему Даркнету. Это безрассудно, и ты это знаешь.

Я молчу. Да, это рискованно, и я не могу этого отрицать.

– Что ты можешь сказать в свое оправдание? – спрашивает Лиам.

Перед тем как ответить, я обдумываю свои слова. Затем я медленно говорю:

– Вы правы. Мне не стоило искать чьи-то имена. Но я пытаюсь докопаться до правды, так что, пожалуйста, расскажите мне все, что знаете о моем отце и этой метке. Я больше не ребенок. Я не тот, кого нужно прятать, отрывать от семьи или держать в неведении о том, что случилось с его отцом.

Киллиан тяжело вздыхает.

– Мы уже проходили через это. Ты знаешь, что произошло и почему твоей матери пришлось держать тебя подальше от О'Мэлли несколько лет.

– Нет, не знаю. Я думал, вы тоже не знаете всей правды. Но у меня такое чувство, что вы знаете, а это значит, что вы мне солгали. Речь идет о моем отце. Так что я имею право знать, – заявляю я.

Эйден усмехается.

– Никто тебе не лжет. Перестань себя жалеть.

– Жалеть себя? Твой отец все еще жив. Ты не ищешь ответов. И почему это значит, что я себя жалею? Только потому, что мой отец мертв и я хочу знать правду? Это делает меня каким-то нытиком? – усмехаюсь я.

Броуди выходит вперед рядом с Лиамом.

– Слушай, Шон, и слушай внимательно. Не смей лазить по Даркнету в поисках метки своего отца. Это была всего лишь идея. И когда он умер, умерла и его воображаемая утопия. Она похоронена. Оставь ее в покое. Искать то, чего-то несуществующего, значит создавать проблемы для всех в семье. И не только для нас, но и для Марино, а также для Ивановых.

Я молчу.

– Ты сведешь себя с ума, гоняясь за миражами. Не подвергай семьи риску. И это приказ, – добавляет Лам.

– А что, если он действительно существует? – выпалил я.

Взгляд Лиама горит.

– Не существует.

– А если все-таки да?

– Ты знаешь что-то, о чем нам не говоришь? – вмешивается Финн.

Я вздыхаю.

– Я просто спрашиваю, а что, если бы мир, который хотел создать мой отец, существовал? Что тогда?

Киллиан качает головой.

– Тогда он будет совсем не таким, каким его задумывал твой отец. Ни за что на свете О'Мэлли и О'Конноры не смогут мирно сосуществовать с Бейли или О'Лири.

– Элайна – О'Лири, – напоминаю я.

Броуди скрещивает руки на груди и рявкает:

– Больше нет. Она О'Коннор. Она отреклась от них.

– Я скажу это в последний раз, Шон. Оставь это, – грозно предупреждает Лиам. – Как бы мы ни любили твоего отца, все мы согласны в одном.

– И в чем же? – выплескиваю я.

– Мы никогда не пойдем на сделку с нашими врагами. Он был глуп, если думал, что это возможно, – с яростью заявляет Лиам.

ГЛАВА 6

Зара

Несколько дней спустя

Двенадцать мужчин всех форм, размеров и рас смотрят на меня с фотографий. Воскресный вечер, и все выходные я провела, зациклившись на этих снимках, до такой степени, что запомнила вещи, на которые другие, возможно, никогда бы не обратили внимания.

У каждого мужчины есть набор из семи фотографий, скрепленных вместе спиралью. Первая, крупный план лица. Вторая и третья, фотографии обнаженных тел, как спереди, так и сзади. Четвертая, два расположенных рядом изображения ушей. Пятая, подошвы ног. Шестая, внутренняя часть рта. На седьмой фотографии, их возбуждённые тела, с напряжёнными членами, твёрдыми, как камень.

У каждого мужчины свои черты, но в глазах каждого один и тот же зловещий блеск. Он манит меня, вызывая мурашки по коже.

Сколько бы раз я ни говорила себе закрыть папку и выбросить ее в мусор, я не могу. Я изучаю каждого мужчину, пока не запомню каждую родинку, татуировку, шрам и изъян. Если бы я ослепла, то смогла бы на ощупь определить их острые или закругленные черты лица в темноте и узнать, кто есть кто.

Ну, по крайней мере, я бы знала их номера.

На фотографиях нет имен, только номера от одного до двенадцати. Половина из них привлекла бы меня, если бы я увидела их на улице. Другие, ни за что.

Я все еще не понимаю, что имела в виду Сильвия, когда сказала, что один из них выберет меня, а я выберу его. Но факт, что эти мужчины запечатлены обнаженными, а один из них демонстрирует свою эрекцию, наводит меня на мысль, что подразумевается нечто большее.

Этого не будет.

Номер шесть, мужчина ближневосточной внешности, один из самых одаренных в своем роду, смотрит на меня светящимися карими глазами, с уверенным выражением лица и тонким шрамом, тянущимся от глаза к подбородку.

Я несколько минут изучаю фотографию, а затем бормочу:

– Попался!

Конец его шрама расширяется, новая деталь, которую я раньше не замечала. Я изучаю ее еще мгновение и добавляю в свой мысленный список о номере шесть.

Мое сердце колотится быстрее, и я перехожу к следующему мужчине, не понимая, зачем я пытаюсь запомнить все об этих мужчинах.

Я уже решила, что не собираюсь участвовать в этом аукционе или ритуале посвящения. Как бы меня это ни интриговало, все это похоже на культ. Да и нет никаких доказательств, что они действительно знают что-то о моем отце.

Откуда им вообще известно, что я ищу ответы, которых не могу получить от него?

Это вопрос, который не дает мне покоя. И именно он раз за разом заставляет меня возвращаться к этим фотографиям.

Номер семь – азиат. В его глазах: темная тайна. Зло заигрывает с его выражением, но оно граничит с мягкостью, как будто он плохой мальчик, но может быть настоящим другом.

Не обманывай себя, – одергиваю я себя.

Я всматриваюсь в его торс, затем беру ручку. Осторожно вырисовываю родимое пятно, извивающееся по его прессе. Несколько раз пытаюсь добиться точного сходства, потом, наконец, перехожу к следующему.

Восемь заставляет меня задержать дыхание. Он всегда так действует. Все в нем напоминает мне Шона. У него такие же светло-русые волосы, чуть прикрывающие глаз. Я почти вижу, как он закидывает прядь вбок, как это делает Шон. Его кривой нос явно свидетельствует, что он был сломан, возможно, не раз. Каждый раз, когда я вижу это, я невольно улыбаюсь. За эти годы я стала свидетелем нескольких драк Шона, где его носу доставалось. Это риск бойца, и шрамы на костяшках восьмого подсказывают мне, что он тоже не раз наносил удары.

Я задерживаюсь на нем дольше, чем следовало бы, пока не начинаю ощущать бабочек в животе. Чтобы окончательно добить себя, я беру телефон. Я прокручиваю до имени Шона и нажимаю на его фотографию.

Мой взгляд метается с восьмого на Шона, снова и снова. Я мысленно отмечаю различия между ними, то, что я вижу на фотографиях и то, что я знаю о Шоне, без всяких снимков.

У Восьмого на груди шрам, проходящий через сосок и заканчивающийся в дюйме от пупка.

Я видел Шона без рубашки достаточно часто, чтобы знать, что у него на плече сзади есть шрам в форме полумесяца.

У Восьмого есть родинка возле губы.

У Шона на верхней части стопы.

Рукав Восьмого находится на правой руке.

У Шона он слева.

У Восьмого на пояснице татуировка в виде змеи.

У Шона на спине нарисован семейный крест О'Мэлли.

Восьмой кажется высоким, но ниже Шона.

У Шона ноги и руки больше, и я предполагаю, что его член тоже. Не из-за стереотипа о больших руках и ногах, а потому, что его эрекции слишком часто упирались мне в живот, чтобы я могла это игнорировать. А у Восьмого в этом плане ничего выдающегося.

Мои глаза начинают слезиться от напряженного изучения папки, но я не могу остановиться. Я переворачиваю страницу на номер девять.

Звонок в дверь вырывает меня из оцепенения. Я поворачиваюсь и смотрю на него, застыв, не уверенная, стоит ли впускать кого-то.

Это они?

Нет, они бы просто вошли сами.

Значит, это кто-то из семьи или друзей, у кого есть доступ без предупреждения.

Раздается громкий стук. С другой стороны раздается голос Шона.

– Зара, впусти меня.

Мой пульс резко учащается.

Что он здесь делает?

– Зара! – приказывает он, снова стуча.

Я захлопываю папку, открываю ящик и прячу ее внутрь. Затем подхожу к зеркалу.

Морщусь, глядя на свое отражение. Утром я мыла голову, и волосы высохли сами, теперь они пушатся. На лице ни грамма макияжа.

Какая разница?

– Зара! – кричит Шон.

– Придержи коней, – отвечаю я, проводя пальцами по волосам, прежде чем шагнуть к двери. Я распахиваю ее. – Что за срочность?

Он заходит, захлопывает дверь и запирает замок.

Волосы на моей шее встают дыбом.

Шон хватает меня за руку и ведет к дивану.

– Сядь.

Я подчиняюсь, не понимая, что происходит.

– Здесь кто-то есть? – спрашивает он.

– Нет. А что?

– Оставайся здесь. – Он встает и обыскивает мою спальню, затем возвращается.

– Зачем ты осматриваешь мой дом? – спрашиваю я.

Он тяжело вздыхает.

– Тебе что-то дарили?

В голове мелькает папка, но я лгу.

– Подарки? Нет.

Он стискивает челюсти и подходит к окну, глядя на улицу.

– Шон, ты ведешь себя как параноик. Что случилось?

Он поворачивается ко мне лицом.

– Должно быть, Джон был в моей квартире.

У меня внутри все дрожит.

– Почему ты так думаешь? – спрашиваю я.

– На моей кровати была коробка с бантом. В ней было это. – Он подходит, достает из кармана листок бумаги, разворачивает его и протягивает мне.

На нем изображен череп, как тот, что был выжжен на руке у Джона, но украшенный цветами и перьями, с плавными серыми и черными тенями. В углу стоят инициалы Ш.О.

У меня пересыхает во рту. Я поднимаю взгляд, не понимая, что это значит.

– Этот рисунок сделал мой отец, – выпаливает Шон.

– Откуда ты знаешь?

Он указывает на угол.

– Ш. О. – Шон О'Мэлли.

– Это может быть кто угодно, – заявляю я.

Он качает головой.

– Нет. Это он. Мама и дяди подтвердили, что отец рисовал это повсюду. У него было клеймо на руке, в том же месте, что и у Джона. Только перед смертью он его закрасил цветом, как на этом рисунке.

Мой желудок сжимается в комок. Я пытаюсь все осмыслить.

– Мой отец рисовал это везде, куда бы он ни шел. Моя мама и дяди не стали бы лгать об этом, – продолжает Шон.

Почему у его отца было это же клеймо, как у Джона?

Шон падает рядом со мной на диван.

– Когда ты в последний раз разговаривала с Джоном?

– Зачем тебе это?

– Не задавай вопросов. Просто ответь на мой, пожалуйста, – умоляет он.

– Я не общалась с ним после вечеринки Шэннон.

Он пристально смотрит на меня.

– Шон, что происходит?

– Что он тебе обещал?

Моя грудь сжимается. Я открываю рот, и Шон кладет два пальца на мои губы. Он приказывает:

– Не лги мне, Зара. Пожалуйста. Просто не лги. – Он медленно убирает руку.

Мое сердце бьется сильнее. Я сглатываю и отвечаю тихим голосом:

– Шон, я не могу обсуждать с тобой наш разговор с Джоном.

– Ты можешь мне сказать, – настаивает он.

Я борюсь с тем, что хочет сделать мое сердце, но мой страх побеждает.

– Прости, но я не могу, – настаиваю я.

– Ты должна!

– Нет, не должна. Я хочу, но не могу.

– Зара...

– Расскажи мне все, что знаешь, и тогда, может, я тоже тебе расскажу. Но пока ты не заговоришь первым, я не двинусь с места, – утверждаю я.

Он стискивает зубы.

Я показываю на него.

– Вот видишь. Ты тоже не будешь говорить, да?

Он глубоко дышит, не сводя с меня напряженного взгляда.

Воздух становится плотным. В голове кружится от его запаха: нотки ириски и ванильного бурбона.

Я отвожу взгляд, наклоняюсь ближе и хватаю его за руку.

Он опускает взгляд.

Я придвигаюсь ближе, смягчая голос.

– Скажи мне, какое отношение к этому имеет твой отец.

Его глаза скользят по моим губам, затем он резко вдыхает.

На лице, полное равнодушие.

Я положила руку ему на щеку.

– Шон, ты можешь мне доверять. Я никому ничего не скажу. Обещаю.

Он фыркает.

– Забавно слышать это от женщины, которая сама отказывается говорить.

– Шон...

Он хватает меня за запястье и прижимает его к спинке дивана, затем резко наклоняется вперед.

Я падаю на спину, упираясь в его пылающий взгляд.

Его лицо остановилось в дюйме от моего. Его горячее дыхание переплетается с моим, дразня меня. Его ноги обхватывают мою талию.

Он рывком хватает меня за волосы.

У меня перехватывает дыхание. Я не могу вдохнуть, и адреналин вспыхивает по всему телу.

– Не веди себя как капризная девчонка, Зара. Мне нужно, чтобы ты рассказала все, – рычит он.

Я молчу, не в силах пошевелиться. Только бабочки в животе снова оживают и мучают меня.

– Что мне сделать, чтобы ты заговорила, Зара, м? – шепчет он мне на ухо, его губы касаются моей мочки, и разряд пробегает по позвоночнику.

Я содрогаюсь под ним, моя грудь поднимается и опускается быстрее.

– Расскажи мне все, и я дам тебе все, что ты хочешь, – добавляет он.

Я никогда не чувствовала такого искушения в своей жизни. Боль в моем теле растет до такой степени, что я чувствую головокружение. Его запах каким-то образом усиливается, вспыхивая в моей душе.

Я открываю рот, но откуда ни возьмись доносится голос Джона:

«О Преисподней нельзя говорить за ее пределами. Ты никогда не получишь туда доступ, если расскажешь кому-то о наших разговорах – ни сейчас, ни в будущем. Истина, которую ты ищешь, останется сокрытой. Богатства, предназначенные для тебя, так и останутся в земле. И вся власть и контроль, которых ты даже не знаешь, что хочешь, достанутся кому-то другому.»

Язык Шона ласкает мою мочку, а затем он соблазнительно заявляет:

– Не будь маленькой засранкой. Я сделаю много вещей, если ты захочешь. Все, что ты захочешь. Просто расскажи мне.

– Я не могу, – выдавливаю я из себя.

Шон напрягается, снова приближает свое лицо к моему, и он смотрит на меня с яростью, которую я видела у него только на ринге.

Мне становится страшно. Я вытягиваю свободную руку и упираюсь в его грудь.

– Слезь с меня.

Он на мгновение колеблется, затем отпускает меня и садится.

Я встаю и иду на кухню, мне нужно немного пространство. Я наполняю бокал Мерло и делаю большой глоток.

Затем достаю из холодильника пиво, открываю и протягиваю ему:

– Выпей, расслабься хоть на минутку.

Он смотрит на бутылку, потом на меня и встает. Его голос звучит преданно и одновременно обиженно:

– Я думал, мы друзья.

– Мы друзья. Всегда были и всегда будем.

Он качает головой.

– Нет. Если ты не можешь сказать мне то, что мне нужно знать, то мы не друзья, Зара.

У меня внутри все дрожит.

– Не говори так, это ужасно.

– Тогда не скрывай от меня ничего! То, что мне нужно знать, не только для себя, но и для тебя! – кричит он.

Я редко слышу, как Шон повышает голос, и на мгновение я опешила. Я нахожу в себе силы спросить:

– О чем ты вообще говоришь?

Он делает шаг вперед, а я делаю несколько шагов назад, пока не упираюсь в стену. Он прижимается своим телом к моему и смотрит на меня сверху вниз, но беспокойство искажает его выражение. Его голос становится тихим, и он спрашивает:

– Как ты думаешь, чего они хотят от тебя, Зара? Хм?

Я открываю рот, но не нахожу слов. Это то, о чем я никогда не спрашивала себя. Я внезапно чувствую себя глупо, что не подумала об этом.

– Так значит ты можешь думать только о том, что они тебе обещали, – заявляет он.

Я качаю головой.

– Нет. Я... я... – Я тревожно вздыхаю.

Его голос становится суровым.

– Что они тебе обещали?

Я прикусываю губу, чтобы не позволить словам вырваться наружу.

Он проводит костяшками пальцев по моей руке, и я вздрагиваю.

– Думаешь, они бы взяли такую, как ты, и не имели бы на тебя никаких планов? – бормочет он.

Мне на ум приходит папка в ящике стола, и я бросаю на неё взгляд.

Шон замирает.

Мой пульс зашкаливает.

– Почему ты туда посмотрела? – спрашивает он.

– Просто так, – лгу я, но звучит это как-то неубедительно.

Он продолжает прижиматься ко мне, а затем медленно поворачивает голову, осматривая комнату.

Мое сердце колотится так быстро, что я боюсь потерять сознание.

Он отпускает меня и бежит к ящику.

– Шон! – вскрикиваю я.

Он не останавливается. Рывком открывает ящик, а затем замирает.

Я бросаюсь за ним, роняя пиво на ковер, но реагирую слишком медленно.

Он хватает папку, листает ее, и его лицо бледнеет, затем становится ярко-красным. Он пролистывает несколько страниц и затем откладывает ее. Ужас заполняет его выражение.

Мой голос срывается.

– Это не то, чем кажется.

Шон напряженно отвечает:

– Я не знаю, что это, но ничего хорошего тут точно нет.

Я хватаюсь за столешницу, пытаясь удержаться на ногах, и опускаю взгляд на каменный узор, не в силах встретиться с Шоном глазами. Меня переполняет стыд, и я не знаю почему. Я ведь ничего не сделала. Но его разочарованный взгляд заставляет меня чувствовать, будто сделала.