Текст книги "Минск 2200. Принцип подобия"

Автор книги: Майя Треножникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

15

– Все в порядке. Я уже сказал: все в порядке – Рони схватился за голову, изображая мигрень. Поутру, часов в пять, Целест едва не зашиб его дверью – Рони завернулся в теплую мантию, как в одеяло, и спал прямо на полу, на манер дворового пса. Извинялся уже минут пятнадцать, и Рони радовался – хватило ума не рассказывать о том, как плохо ему было. В конце концов, мистики все ненормальные, и то исключительно его проблемы.

– По-твоему, я должен был вас… тревожить? – порозовел до кончиков волос. Целест схватил его поперек туловища, словно в борьбе опрокидывая на пол, прошептал на ухо:

– Спасибо. Ты настоящий друг.

– А ты обещал поговорить с матерью. Как раз успеешь до дежурства – отвезти Вербену домой и…

Целест помрачнел. Его лучшая ночь закончилась.

– Хорошо. Слушай, ты точно не обижаешься?

– Я требую оплаты.

– Какой именно? – Целест вывернул карманы – вывалилась мятая сигаретная пачка, пара мелких монет. Браслет покачивался на запястье, в коридоре было холодно, и по коже обнаженного по пояс Целеста бродили мурашки. Он был готов платить, вот только представления не имел, чего Рони может потребовать. Бессмертную душу?

Впрочем, догадался – пятилетнее знакомство сродни ясновидению.

– Завтрак. Что-нибудь поприличнее овсяной размазни, – ожидаемо сказал Рони.

Но прежде требовалось незаметно покинуть Цитадель. Вечером хватило пары улыбок и взмаха ресниц, пушистых и немного колючих, как лапки мотылька – теперь Целест знает, и это знание драгоценней всех Архивов. Но сейчас – утро. Нужно выбраться, пока все ночная смена не вернулась, а остальные – не проснулись.

– Пять минут, – заверил Целест, вновь покидая напарника за дверью.

Вербена спала, свернувшись по-кошачьи, и Целест поразился, до чего гибко ее тело (о да, он знает теперь – насколько); от нее веяло сонным теплом и уютом. Целест тронул висок и убрал прядь волос, прилипшую к губам, и тогда Вербена проснулась.

– Доброе утро. – Она зевнула, прикрывая рот ладонью. Торопить ее казалось кощунством, сродни осквернению святыни. Он заменил слова поцелуями и вновь наслаждался пряным ароматом и гладкой кожей под пальцами.

– Рони ждет за дверью, верно? – прервала его Вербена.

– Угу. Слушай, прости…

– Все о'кей. Ты чудо, – целовалась она все-таки по-птичьи, словно воробей слетал с ветки и клевал в губы. Вербена устремилась в ванную (Целест вспомнил, что на змеевике сохнет нижнее белье и носки, и сгорел со стыда – хорошо, не в прямом смысле), вернулась минут через пять, полностью одетая. «Звезда» или нет, она оставалась уличной танцовщицей, способной собраться быстрее пожарника – или того же Магнита.

– Я готова.

– Доброе утро. – Рони кивнул обоим, сел на край собственной кровати, старательно не замечая мятых простыней по соседству и характерного сандалово-устричного аромата. Только пожалел себя на мгновение – усталый, разбитый и голодный; от Целеста «платы» дождешься через сто лет, впереди долгий день, а небо опять разбухло прокислой серой хмарью, и еще нужно доставить Вербену домой в целости и сохранности. Кстати…

– Слишком яркая одежда. – Он ткнул в индиговый плащ.

– И верно. – Целест тряхнул лохматыми космами – в отличие от гостьи расчесаться не удосужился и сейчас напоминал ведьму. Или ведьмака. – Слушай… у нас ведь есть запасные мантии? Если накинуть капюшон, то авось, не догадаются. Ну разве кто из мистиков полезет считывать, но тоже вряд ли, чего зря ресурс тратить, верно, Ро?

– Здорово. Я выряжалась в целую кучу нарядов, но в мантию Магнита – никогда, – по-детски обрадовалась Вербена.

«Еще бы. Это же запрещено. И никто в здравом уме… ну то есть, все равно что в колпак с прорезями, какие палачи носят». – Но Целест смолчал. Он потрошил узкий стенной шкаф.

Его одежда оказалась безнадежно длинна Вербене («ну ты и орясина», прокомментировала та). Мантия Рони – широка, но это лучше, чем подгибать подол чуть не вдвое.

– Сойдет, – сказала она.

Утро выдалось прегадкое, мелкий дождь кусался больнее стаи комаров, встреченные по пути Магниты (и несколько ученых, судя по белым халатам и небрежно заткнутым за ухо шприцам) смахивали на мокрых воробьев и в последнюю очередь интересовались, что за «третий» с Целестом и Рони и почему прячет лицо под капюшоном. Однако Целест рассудил – идти через ворота – верх нахальства, зато можно вспомнить задорное ученическое прошлое с нелегальными побегами.

Заветный ясень не изменился за несколько лет, взирал единственным глазом-дуплом, полным презрения ко всему человеческому роду с их мелкими глупыми тайнами.

– Мантию туда. А потом – летать. – Целест обнял Вербену, не желая отпускать. Он бы отдал много за мифические способности – манипуляцию временем, к примеру. Отмотать часы назад и навеки зависнуть во «вчера». – Не бойся, у меня ресурс полный.

– Я ничего не боюсь! – фыркнула Вербена. – Значит, потом жду вас…

– Да, мы заберем на мобиле и докинем до дома. – Целест ощутил словно лимонную корку на языке. Расставаться придется, и видеться – вот так, урывками. Всю жизнь. Магниты не женятся на… людях.

«А на богинях?»

– Поторопись. – Рони оглянулся. Его мучила головная боль – последствие полубессонной ночи, а может быть, простудился на холодном полу. Сам виноват – мог попроситься к кому-нибудь.

Целест поднял Вербену на вытянутых руках, словно она весила не более бумажного змея, – и подобно змею, девушка воспарила в угрюмо-серое небо, над забором. Она рассмеялась, брыкнув ногами в воздухе, попыталась перекувырнуться. Целест стоял неподвижно, на его лбу дождь смешивался с каплями пота. Телекинез требует много сил… «Если сегодня объявится одержимый, от меня немного толку».

– Отпускай, тут близко уже, – объявила Вербена по ту сторону забора. Но Целест продержал ее, пока не уверился, что ноги девушки безопасно коснутся взбугренного трещинами асфальта.

– Ты как? – Целест подпрыгнул бы, чтобы проверить, но все-таки сэкономил остатки ресурса.

– Жду вас, шевелитесь.

Рони оглянулся снова. Среди облетелых кустов, колючих и злых, похожих на мотки проволоки, мелькнули тени.

«Мистику следует все-таки доверяться предчувствиям», – посетовал он, но поздно. Тао и Авис уже выбирались из убежища, отцепляя плети выломанных веток и отряхиваясь от лиственной трухи. Авис наступил в лужу, выругался.

– Прелесть-то, – выдал Тао. – Как романтично… прям эти… Ромео с Джульеттой.

Целест развернулся к парочке всем телом. На долю секунды Рони испугался, что запустит чем-нибудь вроде плазменного сгустка; потом накинулось дежавю. Целест спасал его. А наоборот… вряд ли выйдет. Рони мог бы попробовать стереть память, но Тао – хороший Магнит, умеет ставить блок. И Авис уж точно не слабее Рони.

– Проклятье, – протянул Целест словно со скукой. – Вы чего, следили?

– В замочную скважину не подглядывал, если об этом, – за себя ответил Тао. Авис ухмыльнулся, заголив желтые лошадиные зубы. – Но «чужой» на территории Цитадели, использование ресурса не по назначению, да и вообще…

– Заткнись, – перебил Целест. Его затошнило словно прямо из розового сада плюхнулся в канаву. С добрым утром, добро пожаловать в реальную жизнь. Вербена – там, а он здесь. И эти двое – тоже здесь. – Чего тебе надо?

«Вряд ли ограничится омлетом с беконом и оладьями под кленовым сиропом, как Рони», – с какой-то усталостью подумал он.

– Нам. Всем, – уточнил Тао. – Слушай, мы не против твоей интрижки, хотя Авис считает, что ты отхватил слишком сладкий кусок. – Сальноволосый мистик согласно закивал. – Но это твое дело. А вот кое-что нужно нам всем. Мы могли бы не враждовать, но работать вместе…

– Чего. Тебе. Надо?

– То, что ищешь ты и твой приятель. – Тао выдержал значимую паузу. – Кажется, эта штука называется Амби-валент.

Дорогу до особняка Альена молчали. Вербена не выдержала первой, дернула Целеста за рукав:

– Да ладно! Ну подумаешь, какой-то там абми… амби…

– Амбивалент, – уточнил он, прокручивая руль. – Да черт с ним. Не такая тайна… наверное. Просто обидно, что эти два урода шантажируют меня.

– Не расстраивайся. – И она прижалась к плечу, потерлась, словно кошка – ластящаяся и мечтающая быть приласканной. – Элоиза мне говорила про какие-то диски, мы их пытались еще сто лет назад открыть, но ничего не поняли… слушай, – она повернулась к Рони, который задремал на тесном заднем сиденье в неловкой позе, прижавшись виском к окну, – Дешифраторы – это твое?

– На Большом рынке, – вместо напарника пояснил Целест, – Но они же шарлатаны… а может, и не все. Нужно поискать. Эта Аида умная девица… – Он быстро глянул на Вербену, – хотя страшнее сотни одержимых и стерва. Черт, но придется тащить Ависа и Тао…

– Они Магниты. Как и ты. – Вербена ущипнула Целеста за мочку уха, и снова потерлась о плечо.

Целест затормозил резко, едва не врезался в столб, увенчанный рекламным щитом. В мерно мигающем свете его капли дождя перекатывались разноцветным бисером. Он приложил указательный палец к лобовому стеклу, подался вперед, и от дыхания стекло запотело.

Он остановился метрах в сорока от ворот особняка, и непогода прятала полмира под грязным покрывалом, но увидел.

Ребекка Альена стояла возле ворот – там, где обычно несли вахту стражи; она ссутулилась, словно зонт в задрапированной перчаткой руке весил целую тонну; по черно-багряным складкам платья стекали тяжелые крупные капли. Ребекка Альена ждала – не первый час, может быть, простояла так всю ночь, укрывшись под лепестками зонта и плотным шерстяным шарфом – от ветра. Она была похожа на плакальщицу – почти мифологическую, вроде банши, что вечно бродит у могилы похороненных ею, и дождь – слезы ее.

– Я не пойду, – сказал Целест сквозь зубы.

– Ты обещал.

– Я не могу. Это… провокация. – Он ударил кулаком по рулю, на потертой кожаной обивке изогнулась вмятина. – Мама всегда такой была. Это… черт, манипуляция. Вербена, тебе нужно домой, Рони проводит, а я…

– Ты идешь, – проговорил Рони, ставя точку, и Целест почему-то не осмелился возражать.

Сам он остался поодаль. А Целест пошел, и Вербена тоже, держалась под руку, почти повисла на сгибе локтя. От Целеста веяло страхом, а от Ребекки – пустотой, будто от отключенного, Рони передернуло, но позже распробовал эмоцию – горькое вино. Он был эмпатом, но зачастую не понимал людей. Да и под силу ли двадцатидвухлетнему парню понять шестидесятилетнюю женщину-мать?

Он накинул капюшон и «отсоединился» от обоих.

– Спасибо, что пришел, – сказала Ребекка. Целест изучал забор и за ним – поникшие розовые кусты с бордовой гнилью опавших лепестков.

– Разрешите идти? – пискнула Вербена.

– Да, дитя, – улыбнулась Ребекка, возле тонких губ собрались морщины, словно на сушеном абрикосе. Целест попытался вспомнить, когда его мать стала старухой, и не сумел.

Вербена устремилась к дому. Они остались вдвоем с матерью; Вербена ушла – он не поцеловал ее еще раз на прощание, но это исправит позже, многократно исправит. Рони где-то позади.

– Прости, – сказал он. – Отец наверняка наговорил кучу гадостей про меня… ну да, я, конечно, тоже отличился… Слушай, там так получилось…

– Ты отрекся. – А глаза Ребекки выцвели из лазурносинего до блекло-голубого, цвета вытертой ткани. Целест ощутил, как горят его щеки. Он был глупым мальчишкой – злым мальчишкой. И выходка – выходка глупого злого мальчишки, сродни привязанной к кошачьему хвосту консервной банки.

– Прости, – повторил он. – Я… только от родового имени. Не от тебя, мама. Никогда. – Он обнял мать, а потом сполз на колени, прямо в лужу между вычурными плитками, он прижимался горячим лбом к жесткому кринолину платья. – От родового имени. От отцовского. Может быть. Не от тебя.

– Ты простудишься. – Ребекка заставила его подняться с колен. – Боги старые и новые… какой ты ребенок. Я думала, эти Магниты учат не только… сражаться.

«Убивать» – не сказала она.

– Прости.

Порыв ветра швырнул горсть капель на лицо Ребекки, и она промокнула их платком. Потом она улыбалась.

– Как же иначе, Целест? Ты не можешь отречься от нас.

«Ну хорошо, я уже понял – я дурак. И? – Целест развел

руками. – Черт, а Рони меня кинул. Припомню ему».

– Я просила прийти для иного, Целест. Речь об Элоизе.

Целест потер подбородок, попутно усмехнувшись, —

а вот теперь Рони наверняка навострил оттопыренные уши.

– Чего вытворила моя возлюбленная сестренка?

– Она собирается замуж. За человека, который… – аристократка замялась, подыскивая определение помягче, – …недостаточно соответствует моим представлениям об идеальном супруге.

Она вновь прикрылась платком. Кружева замаскировали многое – в том числе образы сотни семейных ссор, вялотекущих, как замороженная река; Альена умели контролировать эмоции. Почти всегда. Почти все.

Но Целест догадался – по узору-вышивке с черной монограммой «Р.А.» на платке, вероятно.

«Рони, твой выход. Промоешь гаду мозги? Или набить ему морду?» – Мокрые джинсы липли к коленям, а Целест с трудом сдерживал ехидный смешок. Вымазанная в придорожной грязи мантия и джинсы того стоили. Поставить на место ухажера Элоизы… о да!

– Кто он?

– Только умоляю, Целест, не надо… радикальных мер. Просто поговорить. Ты все-таки старше на два года, и вы с Элоизой всегда были близки, словно двойняшки…

– Кто он? Мама, я обещаю, и все такое. Без пироки-неза и вырванных рук-ног. Честно. Кто?

Ребекка поцеловала сына в щеку, будто благословляя на подвиги:

– Аристократ. Член Сената. – Новая сеть морщин дала понять, что Ребекка Альена не одобряет политическую карьеру дочери. – Его имя – Кассиус Триэн.

16

Горбатый переулок лучше проспекта Риан. Хотя бы потому, что в Горбатом переулке – дымная и грязная, пропахшая горелым жиром забегаловка, где толстая краснолицая тетка готовит самые вкусные на свете пироги. Особенно с рублеными яйцами и капустой, с луком и потрохами, и с яблоками тоже. Проспект Риан холоден, как дворец из ртути и льда, полон прозрачных фонарей и зеркальных витрин, за ними – золото и драгоценности, изысканная одежда и рестораны, возле двери каждого встречает вышколенный лакей в приталенной ливрее. На Магнитов усиленно не смотрят – фланирующие господа, их слуги, посланные за покупками… а в забегаловке немного косятся, но право на пирог стоит несколько монет, и ни слова о том, кто ты.

– …И больше мы ничего об этом Амбиваленте не знаем. – Целест допил разбавленный кофе из пластикового стаканчика. – Вот и все.

Он честный. Он рассказал Тао и Авису, как и договаривались. Даже про диски, о которых упоминала Элоиза. Обо всем, кроме самой Элоизе, но просьба матери точно к Амбиваленту не относится, хотя и грызет, словно червь – яблоко.

– Твоя сестра пять лет держала диски и не пыталась дешифровать? – Тао разломил пахнущий луком и чуть пригорелым тестом пирог. Вторую половину предложил Авису, тот отказался. Отказался и Рони – что было на него не похоже.

– Ну… да. – Целест пожал плечами. – Я всегда пытался узнать больше, чем… ну… – Он понизил тон до шепота. – Официально. А она – нет. Любопытство любопытством, но видимо, там какой-то сложный код…

– Дешифраторы. Даже не знаю, остались ли еще настоящие. – Всезнайка из Восточных Пределов задумался.

«Прямо коренной виндикарец, дока в истории». – Целест спрятал ухмылку за сигаретой.

Эти двое – противные, конечно, и липнут, словно пресловутый банный лист к заднице. Но Целест признавал, что искать вчетвером легче, чем вдвоем. А пока – на пост, хорошо мобиль под боком…

А там и день закончится.

Скучно, ничего не происходит (хорошо, что не происходит, лучше поскучать, чем воевать!). Патруль Магнитов и патруль обычных стражей встречаются порой, курят и болтают, и вроде бы даже без неприязни.

Каждому свое. И у каждого своя работа.

– Пойдем. Рони..

Рони стоял, прислонившись к грязной стене забегаловки. Ели здесь стоя, а он цеплялся пальцами за щербины на стене, едва удерживал равновесие и готовый сползти в любое мгновение.

– Черт! – Целест выронил незажженную сигарету, подхватил его. Рони был горячим, серые глаза его порозовели, словно он впрямь превратился в мышь-альбиноса. – Чего с тобой? Простудился?

– Нет.

Целест порадовался: Тао и Авис ушли… на улицу, по крайней мере. Грязное стекло и неумолимый, словно проклятие роду человеческому, дождь отгородили одну пару Магнитов от другой. Толстуха-хозяйка заведения косится и на оставшихся – больные ей не нужны, заразу плодить.

– Она… – Рони словно воткнули колючку под язык, а Целесту захотелось выругаться. Только законченный болван, конечно, не заметит дурацкой влюбленности мистика в Элоизу, но…

«Может, ты и вены вскроешь? От несчастной любви?»

– Я искал. Я знаю, где она. Если хочешь, пойдем после… работы. Думаю, еще будет там.

– Как скажешь, – с влюбленными, сумасшедшими и мистиками лучше не спорить.

А уж если «три в одном»…

Уже на пороге Целест тосковал о Цитадели, Пестром Квартале и закусочных. Рони привел его ко входу «Вельвета» – одного из дорогих клубов, гнезд виндикарской молодежи, и не только – недаром говорят, политика вершится в «Доме без теней» только на четверть.

«Когда Эл успела полюбить подобное?» – Целест поморщился. Отдельно стоящее строение, облицованное клинкером, подражало то ли средневековым замкам, то ли уютным французским кофейням, прочитать о которых можно разве на Архивных дисках; густо-охряные камни тянуло потрогать – мягкими и теплыми казались они, а искусственно выведенный плющ увивал клуб от треугольной крыши до ступеней из плотно-бежевого с зелеными прожилками серпентина. Возле клуба сторожили местные охранники – в вельветовой, разумеется, униформе коричневого цвета.

– Ты не ошибся? – спросил Целест у Рони. Неизменные Тао и Авис домой отправиться не захотели, и сейчас стояли поодаль. Тао тихо присвистнул, Авис пробурчал: «Нас все равно сюда не…»

– Израсходовал весь ресурс, – покаялся Рони. – Но просьба госпожи Ребекки…

«И касается „жениха“ Элоизы», – закончил Целест мысленно, а сам махнул рукой вовсе ненужному эскорту:

– Ребята, может, вы домой? Это не по работе. Это… хм, личное.

Прозвучало обреченно. Ради Вербены он приговорил себя к этим… рыбам-прилипалам, впрочем, ради Вербены Целест готов и на большее. Вот только разговор будет касаться не его.

Если состоится, конечно.

– А нам и неинтересно, – неожиданно выдал Тао. Он потер сухие желтые руки, похожие на лапки мертвой птицы. – Правда?

Авис с готовностью мотнул волосами.

– Внутрь только проведи, Альена, – поддел он, и Целест вздрогнул, будто от удара хлыстом – не сильного, но с оттяжкой. – Дальше сами разберемся.

– Я не Альена, пора бы запомнить. Я – Магнит. И именно как Магнит войду. И вы тоже, если хотите.

Доберманы оскалились. Во фразе «предъявитепропу-сквыккому» Целест различил и рычание, и брызг слюны, а затем они поджали хвосты от брелка-змеи – тоже по-собачьи.

– Патруль, – сказал Целест, скалясь в ответ.

Собаки боятся змей.

«Вельвет» и внутри был… вельветовым. Обволакивал вкрадчивой музыкой и полутьмой, запахами дерева, духов и дорогого алкоголя. Со стен безучастно улыбались пухлые купидоны и волоокие нимфы в резных рамах, возле барной стойки, увитой золотыми и серебряными виноградными листьями, подобно алтарю языческого божества плодородия, жонглировал хрусталем и разноцветными бутылками бледный бармен. Он напоминал дрессированное привидение – навеки запертое в стенах родового замка, обреченное служить хозяевам; незаметное и услужливое. В клубе народу было мало, велись неспешные разговоры, и тонко звякали бокалы. Появление чужаков отозвалось паузой – Целесту показалось, что смотрят на него, в полумраке он не различал лиц, только отблески украшений – серег, булавок для галстуков.

«И где Эл?» – Целест озирался, выискивая знакомых. Кого-то, кажется, видел в Сенате, на улицах или в доме отца, аристократы – вроде горошин из стручка. Подскочил и предложил столик и напитки дрессированный официант – если секьюрити у входа сродни доберманам, то этот смахивал на абрикосового пуделя с куделями-кудряшками.

«Вельвет» так и… облеплял элитарностью, но некстати вспоминались слухи – сюда приволакивают невольников из Пестрого Квартала, и вот эти утонченные господа с бриллиантами в ушах и запонках терзают одурманенных наркотиками безродных девчонок и мальчишек, словно шакалы – овец. Слухи, разумеется. Трудно представить это благородное заведение залитым кровью, пропитанным криками боли, словно пыточную в Цитадели. К тому же рабство запрещено в Империи Эсколер, каждому гражданину гарантированы равные права…

«Элоиза терпеть не могла клубов», – чуть не сказал Целест вслух, а Рони направился к спрятанной в углу лестнице. Вверху – VIP-кабинки, предположил Целест, следуя за напарником. Тот столкнулся с длинноногой блондинкой, прелестной и похожей на дорогую куклу, пробормотал извинения, но не остановился.

«Вот он – Магнит… воистину. Истратил ресурс или нет, притягивает Элоизу – или она его».

– Простите, но… – тявкнул «пудель», однако не посмел остановить.

– Нам нужно. – Целест коротко поклонился кукольной блондинке. Та фыркнула, поправляя жемчужную нить на изящной шее.

Лестница вывела к недлинному коридору. Выполненные в японском стиле – бело-желтая бумага и цветы, выведенные тонким чернильным пером, – двери обозначали каждый «вип» аккуратным квадратом. Рони шагал к одной из последних с упорством тарана – довольно мягкого такого тарана; Целест усмехнулся ассоциации.

– Рони? Может, не…

Поздно. Он уже раздвинул деревянно-бумажные двери, и напевно звякнули бамбуковые татами, разноцветные, словно омытая речной водой галька.

Он отпрянул – будто выдернул палец из кипятка. Попытался захлопнуть полупрозрачную створку, зацепил, и на рисово-цветочном поле расцвели прорехи.

– П-простите. – Рони был готов бежать, забиться в мышиную нору или ближайшую подворотню. Лишь теперь очнулся от транса – обещал найти Элоизу и нашел, не его вина, что клубок размотан, а нить привела к…

Куда?

Целест догадывался, но спросить Рони – неловко, и без того хлопает глазами, точно разбуженный ледяной водой лунатик, смял в ладонях мантию и дрожит. Целест решил постучать по косяку псевдодвери, но Элоиза опередила его.

Слава всем богам, она хотя бы одета. Бретелька черного платья соскользнула с плеча, пронзительно-светлого, как рафинад, а размазанная губная помада напоминала томатный сок – или кровь. Когда Элоиза распахнула хрупкий заслон, Целесту подумалось – не зря в старину рыжих женщин почитали ведьмами.

– Какого – черта – вы – делаете – здесь?! – У последнего слога она едва не сорвалась на визг, но прикусила эмоции до шипения. Из кабинки тянуло приторно, с горчинкой – ароматические свечи плавали в собственной расплавленной плоти. С циновок хмуро моргал давешний мальчик.

«Как его там? Кассиус?» – Целест разглядел «неудачный выбор» пристальнее. Смазливый сладенький такой, черт знает, что Эл в нем нашла. Моль бледная, вроде…

Да, вроде Рони. Только Кассиуса именуют не иначе как «платиновым блондином», а бледность – «аристократической». Вся разница в том, завернули тебя после рождения в некрашеную холстину или полупрозрачный шелк.

Целест испытал почти детское желание врезать Касси-усу… просто так.

– Ну?! Я требую объяснений! – В декольте Элоизы покачивался и вспыхивал рубин. Словно пульсация крохотного сердца, сравнил Целест, выбирая слова оправдания. В самом деле, зачем они заявились в чужой клуб, в чужую жизнь, в…

– Я нашел тебя, – сказал Рони. В его расширенных, будто у наркомана, зрачках отражался рубин и Элоиза. – Просто… нашел. Я не знал, что…

Он облизал губы.

– Прости.

– «Просто нашел», – передразнила Элоиза. Погрозила кулаком – Целесту живо представилась, как заточенные ногти выцарапывают глаза Рони, разлетаются брызги и рубин пьет живую кровь вместо тусклого света.

Она рассмеялась.

– Мальчики, да вы везде пролезете… Только следующий раз предупреждайте. Рони, очень мило с твоей стороны «найти меня», но я не терялась. Все, теперь по домам.

– Элоиза… я хотел поговорить. Госпожа Ребекка просила. – Рони не говорил – выдыхал слова, выдыхал и задыхался. Он потянулся за Элоизой. Он не возражал бы отдать глаза (руки, ноги, голову) за ее прикосновение.

Она потрепала его по щеке:

– Рони. И ты тоже. – Густо накрашенные ресницы взметнулись вверх, – Вы оба – мои братья, благодарю за заботу, но с мамой и ее кризисом среднего возраста я разберусь сама. Ладно?

Рука Элоизы – теплая. Теплый летний мед и ваниль. Рони тронул мягкую изнанку ладони, а Целест ощущал его покорную обреченность и спазм в горле – пискнуть тяжко, муторь – стыд и восхищение – и так явно, словно эмпат транслировал собственные эмоции. Или срабатывала «связь» Магнитов. Экстремальные ситуации не всегда на поле боя…

– Элоиза. П-пожалуйста…

Он ослеплен, оглушен, он вычерпал ресурс и подобен заживо похороненному. Осталось – прикосновение, мягкая кожа (если лизнуть – сладкая?). Рони так уязвим: нулевой ресурс для воина означает всего лишь невозможность сражаться, для мистика же – проницаемость и незащищенность.

Слеп, глух и обнажен. И все нервы выдернуты из кожи, словно нитки тряпичной куклы.

Таким он пришел к Элоизе, так он готов передать волю госпожи Ребекки.

– Рони… – Она попыталась высвободиться. – Рони, давай позже, хорошо? Ты нездоров. Целест, да сделай что-нибудь с ним…

Жалость – слегка брезгливая жалость. Будто к нищему, замотанному в пропитанные гноем бинты; белесые капли запятнают дорогое платье. Целест пригладил волосы, кивнул:

– Эл, нам правда…

– Я знаю. Не вмешивайтесь. Мама не всегда права, уж ты-то должен понимать. – Элоиза позволяла Рони удерживать запястье, но потихоньку отодвигалась. – В любом случае…

– Мы не вовремя. Понимаю. – Во рту пересохло, Целест отдал бы все – включая брелок-сигнализацию за пару глотков воды. Пробить бумажные двери и каменные, такие вельветовые стены, прыгнуть под дождь. Можно в реку.

– Да чего ты там возишься?

Целест вздрогнул от нового голоса. Кассиус немного тянет гласные, будто смакуя дорогое вино.

«Черт. Я совсем забыл про него… но вдруг он совсем не плохой. Родители ошибаются – кому, как не мне, знать?»

Кассиус вынырнул из-за татами из разорванных створок. Прядь светлых волос прилипла к полным губам, он убрал ее нетерпеливым жестом.

– Что они здесь делают?

– Целест мой брат. – Элоиза все-таки выдернула руку. Рони шумно всхлипнул, будто от удара в диафрагму. Он завис между Целестом, Кассиусом и Элоизой, но не вполне понимал, что происходит.

Элоиза была рядом. Где теперь?

– …А это его напарник. Иероним. – Когда назвала по имени, он двинулся к ней и ткнулся лбом в плечо. – О Боже, Рони… – Чуть не упал, когда Элоиза отодвинулась.

Кассиус изучал его и Целеста с откровенным любопытством. Целест сложил руки на груди – не собирался терпеть, что на него пялятся, словно на диковинного таракана. Мадагаскарского.

«Но Рони и правда странновато ведет себя». – Нужно аккуратно утащить его. От этой камбалы пучеглазой.

«Прекрати». Кассиус не сделал им ничего плохого. И явно побаивается Магнитов. А его темно-серый с отливом костюм, расстегнутый и чуть примятый, следы помады на шее и мордашка истинной блондинки – не повод презирать.

– Очень приятно познакомиться, – сказал Кассиус. Он приобнял Элоизу. – Прошу извинить меня за тот выпад в Сенате, я… я не знал, что вы родственники…

– Ну да. Обычного Магнита надо шугать, словно бло-хастую шавку, – рявкнул Целест и вновь устыдился.

«Прекрати».

– Простите. – Он прикусил язык в прямом смысле. Рот наполнился солью. – Я иногда болтаю ерунду.

Он протянул руку для рукопожатия. Оно оказалось вкрадчивым, словно Кассиус натянул (вельветовые) перчатки.

– Все в порядке. Рад знакомству, господин… Целест, – Кассиус быстро улыбнулся, – ваша сестра – дивный цветок Виндикара, а вы, как я слышал, благороднейший из воинов.

«Я палач». – Но ранку во рту дергало, и Целест смолчал.

– Мы пойдем. Эл, счастливо погулять вечером. – Он подмигнул в своей обычной веселой манере – в конце концов, братская ревность – это глупо. Элоизе когда-то надо выходить замуж, почему бы и не за эту…

«Камбалу».

…вполне приличного молодого человека.

– Поймите правильно, у нас все серьезно, господин Целест, – продолжал Кассиус, на довольно пухлых щеках расплескался румянец. Целест отмахнулся. Сторожить со свечкой он определенно не намерен.

– Да я понял. Эл, про диски помнишь? В общем, мы на днях заглянем.

Кассиус обнял Элоизу, на черном фоне платья серый рукав и перламутровый маникюр казались бледнее луны в полуночном небе. Они неплохая пара. – Целест для верности сложил губы в улыбку еще раз.

– Договорились. – Элоиза собиралась нырнуть за татами с бумагой. И тогда Рони кинулся к ней, на полумиг Целест испугался – ударит ее, Кассиуса, будет драться до последнего, как бы смешно ни звучало.

– Элоиза. Нет. Элоиза. – В зрачках его вспыхивал и гас рубин, раскачивался и трепетал больным сердцем. Рони вцепился в предплечья девушки; чудилось – тянется к тонкой синеватой жилке под подбородком, жаждет перегрызть ее. Невысокий, кругленький и забавный, сейчас он был страшен. Бешеная крыса опаснее волка.

– Элоиза. Умоляю. Элоиза.

Потом Кассиус ударил.

Пощечина заставила очнуться всех. Первого – Целеста.

– Рони… – он схватил напарника за шкирку, – …мать твою.

Тот разжал пальцы; сведенные судорогой, они плохо гнулись. Чернильные рисунки на рваной бумажной двери плясали, Элоиза отряхивалась и почему-то разглаживала платье, а Кассиус выступил вперед.

– Я… не хотел, – черед Рони оправдываться. Он стер слюну с подбородка.

«Легко не отделается», – мрачно подумал Целест.

– Я… я потратил слишком много… ресурса. Элоиза…

– Все. Довольно. Уходите. Ты. Уходи. – И они с Кас-сиусом исчезли за дверью. Вместо хлопка печально зашуршала бумага, разделяя Магнитов и людей.