Текст книги "Минск 2200. Принцип подобия"

Автор книги: Майя Треножникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– О боже, – снова не выдержала Элоиза, а когда Целест поймал взгляд Вербены, то заметил понимание. Вербена тоже умела зачаровывать своими… движениями.

Киборг отбросил один радужный кругляш, схватил второй – и все повторилось. В сухом рту не выделялось слюны, но Целесту пришлось пересилить себя, чтобы прикоснуться к облизанному дешифратором диску.

– Загрузка… сто процентов, – внезапно проговорил тот. – Распознавание: положительно. Наличие кэш-ошибок: да. Исправленных: сто семнадцать. Битые кластеры: да. Неисправленных: четыреста тридцать шесть…

Короткая пауза. Целест наблюдал, как выползает из вмятины в переносице серо-лиловая мокрица. Мокрица медленно перебирала крохотными лапками, а потом покатилась вниз – дешифратор дернул головой.

– Запрос: Амбивалент. Начинаю группировку данных. Связанные файлы: эпидемия, «одержимые», мутации. Разделение течения болезни на физический и психический подтипы. Амбивалент: разделение отсутствует. Разумность: да. Агрессивность: да, возможны вариации. Способность к инфицированию: да. Проявления: больные с частично сохраненным сознанием, управляются Амбивалентом. Возможность бессознательного управления: да. Амбивалент, причины появления: неизвестны. Теория о создании: закрытая информация, данные повреждены. Повтор запроса. Причины появления: нет доступа. Методы обнаружения: нет. Методы борьбы: нет. Повтор запроса. Методы нейтрализации: нет. Повтор запроса. Способы уничтожения: нет. Нет. Нет. Нет.

Киборг сорвался на писк, на ультразвук летучей мыши. Он заколотил обглоданными кулаками по камням и тряпью, и разлетались лохмотья с каплями гнили; Целест схватил его за запястья.

– Помоги …те же! – прошипел он, сознавая: удержать машину-эпилептика невозможно. Не силами людей. Наверное, даже не силами мутантов.

Подскочили Тао, Рони и Авис. От последних толку мало – дешифратор откинул их, пища гортанно и захлебываясь желтовато-кремовой массой раздавленных личинок. С Тао вместе сплели «сферу» – энергетическое поле, спеленали киборга, словно капризного младенца; Целест даже выхватил баллон с нейтрасетью.

– На фига? Он не одержимый. Его замкнуло, – рявкнул Тао.

На вытянутых руках удерживали нити «сферы» – словно атланты небо, Целест скривился: мышцы ломило телесно, осязаемо, хотя сеть невидима. Тао прищурился, отчего казался вовсе безглазым – гладкая желтоватосерая сифилитичная луна с дырками ноздрей.

На четвереньках подполз Авис, его волосы выбились из-под капюшона и извивались черными водорослями.

– У него мозги электронные. Не подступишься. Рони, ты сильнее, попробуй…

Рони. Прозрачный – почти флуоресцирует, как медуза. Растрепан, на лбу шишка – успел приложить киборг или сам неудачно к стене приложился.

– Да сделайте что-нибудь! – Элоиза. Сжала руки в кулаки. Ей недостает плетки – хлестать невольников. Да что ты сделаешь, девочка-сенатор?

По губе ползла кровь. Из носа. У Тао. Целест слизывал собственную и дивился, почему красная полоска на месте.

Киборг затих, но это иллюзия. Его держит «сфера»; зато ярость – древняя, могучая; ярость зверя и сотни одержимых.

Серые стены сжимаются, колотятся ракушечными створками и клацают сталактитами сосулек.

– Держись, Целест. – Вербена. Она горячая, несмотря на мороз. Она промокает платком кровь, и ради нее Целест держится. Да. Держится.

– Мозги… электронные.

– Попробуем вместе.

– Блокировка – отключение.

Авис и Рони. Ворона и крыса. Черное и белое. Символично. Заткните киборга. Его визг распиливает пополам. Бензопилой. И сфера не выдержит.

– …Вроде… все?

Целест слышал издалека. Мышцы болели, будто пропитанные молочной кислотой – сто часов тренировок без передышки. Хотелось уснуть, проблеваться и зарыться головой в сугроб – одновременно.

Дешифратор не шевелился.

– Оно… оно сдохло, да? – Элоиза первая приблизилась к туше из тлена и металла, ткнула носком сапога.

Стрекозиные глаза заклацали, к клацанью присоединилась челюсть. Дешифратор смеялся.

– Отойди. – Рони потянул Элоизу на себя. Он готов сражаться с неведомым чудищем, он уже знает, как проникнуть в его (один-нуль-один-нуль) мозги, но не рисковать Элоизой. Рони добавил, словно извиняясь:

– Пожалуйста. Оно небезопасно.

Целест оглянулся. Его спутники молили, разве не вслух, – давай уйдем, все сказано, нужно обсудить и разобраться, но не здесь, не в этой пещере из прошлого, льда и механизмов.

Целест шагнул к киборгу.

– Господин Бенджамен, вам лучше?

– Х-ха. Х-ха. Рыжий красавчик. Мокрые штанишки, а? Бен-Герой заставил вас поплясать. Х-ха. – Дешифратор оскалился и выплюнул кусок собственной щеки. «По крайней мере, безумен не более обычного». – Кто он? – кивнул на Ависа и Рони. – Черный приходил. Белобрысый нет. Он крутой… хакер… или как, по-вашему. Х-ха. Только жалостливый, да… эй ты, слышишь? Жалостливый. Нельзя жалеть.

Рони загородил своим маленьким круглым телом Элоизу – сущая комедия, но смеялся только киборг, над чем-то своим, липким от машинного масла и загробным. Мистик разлепил губы, но киборг оправданий не ждал.

– В чужих мозгах ковыряешься. Понимать должен. Нельзя жалеть, никого и никогда… запомни. Почему не убил меня?

– Вам можно помочь. Дешифраторы нужны в Архиве, если восстановить… ну… – Рони старался не пялиться на трупные пятна посреди живота и груди киборга, на гангренозные ноги и полураздавленное месиво опарышей. «Интересно, расплодятся ли новые?»

– Помочь? Мне? – Киборг захохотал вновь. – Нет уж, спасибо. Во мне мертво живое и живо мертвое. Хреново, белобрысый. Аты, красавчик… добей меня. Я знаю, ты можешь.

– Но…

– Я выполнил задание. Я требую платы.

Сердце дрогнуло, раскисло и потекло куда-то в желудок, откликнулось спазмом и слабостью в коленях. «Почему я, – скрипели люминесцентки, – почему именно я… Тао и Авис нашли его, сговаривались о цене. Почему я?»

– Ты. Добей. Меня. – Киборг не просил. Приказывал, дыша ругательствами и мелкой пылью военной базы, перегаром дешевого пойла, треском пулеметов – дыша прошлым солдата, воина; память нельзя истончить. Память мертва – поэтому жива вечно. Нельзя ослушаться. Целест кивнул.

– Уходите, – проговорил он, Вербена дернула за локоть, и Целест проник пальцами под капюшон, тронул волосы и заколку.

– Я скоро. Ждите наверху.

Зажмурился. Предпочел бы повязку. Целесту припомнился древний обычай – перед расстрелом или виселицей, электрическим стулом либо инъекцией яда – завязывать обреченному глаза, милосердно опутать его ужас шерстистой тьмой.

– Твои друзья ушли, красавчик.

Киборг повязки не просил. В глазницах кругло вертелись стекляшки-визоры. Мертво живое и живо мертвое, проговорил Целест пересохшими губами; его пробил жар, между лопаток налип горячий пот.

Ледяная пещера – могила. Может быть, последнего киборга. Может быть.

Он приложил ладони к глазницам дешифратора. Тот подался назад:

– Эй, парень. Смерти надо плевать в рожу, а не страусом башку прятать.

– Титановый сплав, – напомнил Целест, и почти не солгал. – Я не доберусь до… в общем, так нужно.

Механические глазные яблоки кололись, на ощупь напоминали комок смятой фольги, обертки от шоколадных конфет с сиропом из вишни. По краям холодило железо и противно – податливо соскабливались остатки плоти, вязкой грязью набивались под ногти.

– Два. Раз. Пшел!

Костяные шипы выстрелили и рассыпались под черепом киборга. Целест нагрел их, чтобы пробить искусственные глаза, но мог не стараться – визоры уязвимее прочих фрагментов. Киборг дрыгнул гангренозной ногой, разбрызгивая черную гниль и язвенную жижу, грузно и по-особенному медленно осел на пол.

Шипы торчали на манер длинных, жестких кукольных ресниц.

«Сломанная кукла, – подумал Целест, отступая от мертвеца (мертво живое и живо мертвое). – Просто… игрушка».

Померещилось – шевелится, выкашливает свое «х-ха», и Целест едва не заорал. Нет. Ресницы длинные, ресницы внутри и паралитический яд выел, выскреб мозги – электронные или из воды и жира, неважно.

Личинки. Это личинки продолжают прерванную трапезу.

«Кое-что живо», – тошнота врезала кулаком в солнечное сплетение, Целест согнулся, извергая полупере-варенный завтрак – хлеб с сыром, вяленую дыню и вареные яйца. В блеклом свете месиво обрело оттенок выбитых мозгов.

Потом он бежал прочь.

19

Вербена отдала последний леденец. Ананасовый и желтый, словно одуванчик, он отдавал химией и кислил на языке. Целест грыз его – пытался перебить привкус металла и разложения. И курил. Ананас с табаком или табак с ананасом.

По сравнению с обледенелым подвалом, зимний Вин-дикар – горяч, словно тропические джунгли. Целест перешагнул грань мира мертвых, дернул за хвост сторожевого цербера, и сбежал.

– Но мы ничего не узнали, – наконец сказала Элоиза. – Я смотрела эти диски на… хм, обычном компьютере. Там был код и вот это слово – Амбивалент. Я думала, он скажет больше…

Ее передернуло, и вновь выбилась из-под бесформенного «маскировочного» капюшона прядь волос. Элоиза намотала ее на палец. Рони держал ее под руку, кажется, она не возражала. Все еще.

«Они бы неплохо смотрелись вместе, – отстраненно подумал Целест; но перчатка Элоизы соскользнула, и он заметил похожее на обручальное кольцо с зеленоватозеркальным александритом. – …Итак. Амбивалент».

– Да все понятно, – Тао пожал плечами. Он отобрал у Целеста недокуренную сигарету, затянулся. – Какая-то штука, вроде одержимого, только сильнее.

– Не штука. Человек, – поправил Рони. Он собрал хороший урожай картинок-кошмаров – богатый и спелый, словно налитые соком яблоки. Гладкий глянец кожицы, тонкие прожилки мякоти, а сок пахнет железом. Почти как кровь.

Нужно возвращаться – на пост, в сердцевину Рынка, к шуму, разнузданному веселью, мелким дрязгам и пене недобродившего винограда. Виндикар никогда не спит, не знает отдыха и апатии. Виндикар жив. Подвал и его обитатель – нет.

«И умер он до того, как выросли ресницы». – Целест встряхнул пустую пачку из-под сигарет. Несколько табачных крошек приземлились на обмороженный асфальт.

– Человек, – повторил Целест. – Нужно найти его и уничтожить. Амбивалент или черт с рогами…

– Послушай, ваши не идиоты. Наши тоже. Наверняка они знают. – Элоиза высвободилась из «объятий». —

Эти твои диски, хоть и контрабанда из Архива – да-да, я знаю! – но не самые секретные в Мире Восстановленном. Просто нужно убедить действовать, убедить, что это не «антинаучные бредни»… если это правда так, но я верю дешифратору. Собрать отряды Гомеопатов – не только Магнитов, но и ученых и даже теоретиков, подключить стражей и военных, организовать поиски, и…

Она осеклась.

– Методы обнаружения: нет, – процитировал Авис. Он взмахнул руками, удерживая равновесие на льду, и впрямь на манер ленивой медлительной вороны. – Методы уничтожения: нет. Мы обречены. Эта дрянь сведет с ума и подчинит всех, кто еще нормальный, а Магнитов просто сметет прочь. Как крошки со стола.

Авис запрокинул голову назад, выставив угол кадыка на тощей шее. Наверняка воображал себя пророком.

– Заткнись! – Вербена накинулась на него – с ногтями и маленькими кулачками, ей приходилось подпрыгивать, чтобы царапать долговязому Авису плечи – сквозь толстую мантию и свитер под ней, смешное зрелище, смешное и жуткое. – Не смей! Заткнись!

– Уйми свою бесноватую! – Авис отшатнулся.

– Сам такой!

Целест обнял Вербену:

– Она права. Заткнись. Может быть, Сенат и Гомеопаты верят устаревшим данным и сложили лапки, но пока я жив – не сдамся. Надеюсь, что вы все тоже.

Целест сглотнул. Он вспомнил безумного Тиберия с болотными язвами, обугленного до черно-розовых прожилок плавленой плоти и тоже безумного Иллира. И – х-ха! – куклу с ресницами из шипов. Он втянул прохладный воздух полной грудью.

– Поймаем мы этого Амбивалента. Поймаем и уничтожим.

В Цитадель возвращались по свежевыпавшему снегу, желтым искрам фонарей – рано темнеет, или потерян счет времени, нудным тягучим часам. После того как приехал в золотисто-бежевом мобиле и в сопровождении десятка стражей Кассиус, забрал Элоизу и Вербену, – не разговаривали. Каждый о своем. Целест, помимо всего прочего, о том, что нужно объяснить матери насчет Кас-си. Неплохой он парень – о Элоизе заботится, с Вербеной покровительственно галантен… к ним с уважением.

Мы выросли, мама. Твой сын – легальный убийца, теперь и не только одержимых. Наградил старого солдата ресницами-шипами.

Мы выросли, мама. Твоя дочь – член Сената, наравне с отцом решает в слепящем доме-без-теней судьбу Эско-лера. Вполне способна выбирать – мужчину тоже.

«Но я обещал», – скрипело где-то в шейных позвонках, в колесах облезлого мобиля – вместе со снегом и хрустким морозцем. Целест вывернул регулятор печки на максимум, и стекла подернулись туманом от дыхания. Рони смотрел в слепое бельмо окна. На заднем сиденье обиженный Авис бормотал под нос что-то насчет «неблагодарных», а Тао нехарактерно прикусил язык. Наверное, его вымотала «сфера». Хорошо, без одержимых обошлось, до утра ресурс восстановится.

«Мы обречены. Амбивалента не остановить. Чушь. Все живое можно убить… и мертвое тоже».

Вокруг Цитадели клубился кофейной гущей, с вкраплением снежных сливок, сумрак. Видимо, власти города сочли, что пиро– и электрокинеты об освещении позаботятся самостоятельно: в паре фонарей едва теплился мутный, похожий на куриный бульон свет. Целест потер лоб, предвкушая ужин и вожделенную тишину; он обдумает еще разок, как объяснить матери про Амбивалента и… что им с Вербеной делать. Магнит и богиня – неравная пара.

Мысли рассыпались, словно давешние леденцы – круглые, они разбегались по углам, выскальзывали. Целест не завидовал телепатам: со своими бы справиться, а они еще и чужие раздумья слышат.

Ему необходимо немного покоя – теплой комнаты и холодной подушки.

Но из распахнутых ворот текли голоса.

– Там суета, – устало проговорил Рони.

Авис прекратил бурчать, огладил и без того зализанные волосы:

– Общий фон – тревога. Чего-то дрянное приключилось.

Целест едва удержался от нового «заткнись!».

Мобиль пробился сквозь суету. Чернокожий парень с акцентом южанина цокнул языком и сорвался с поста, побежал то ли помогать, то ли вклиниться в толпу зевак.

– Дрянное дело, – повторил Авис. Он не дождался, пока Целест припаркует мобиль, выскочил в камень, снег и снующих людей, рослый мужчина – ученый едва не сбил с ног. Разворошенным муравейником была Цитадель, знакомые и полузнакомые люди куда-то торопились, компании по три-четыре человека курили и обрывисто, восклицающе спорили под голыми деревьями. Будто взорвалась бомба, а они и не заметили – но Цитадель на месте, антрацитовая и предвечная.

«Да что случилось?»

Целест поймал за рукав мальчишку лет двенадцати, замерзшего, с красными оттопыренными ушами и красным же пуговичным носом.

– Чего все бегают?

Мальчишка округлил глаза. В них полыхали блики чужих фонарей и факелов.

– Одержимых куча, наших до черта положили… И злые, гады, будто научил кто драться. Одного только схватили, там он, – махнул рукой. «Там» означало – в Цитадели. Вполне можно догадаться.

Мимо пронеслись двое с носилками, волокли раненого. По разбитому черепу – словно клубничный джем поверх волос – Целест определил: несчастному не жить. Комья крови вмерзали в снег, прилипали к подошвам. Темнота разжевывала.

– Подойдем ближе? – сказал Рони.

Суета – шторм, а он – маленькая мягкотелая рыбка. Легко разбить о камни, вдребезги, в скользкую, резко пахнущую муть внутренностей. Эмоции переполняют до тошноты. Рони выставил руки перед собой, словно лунатик. Он пытался идти и боялся, что собьют с ног.

Иди за Целестом. Он сильный, и он не чувствует всего. Вместе доплывем до тихих вод.

Возле входа рыдали две девушки, спрятав лица в ладонях, и вещал Кристоф – один из старших теоретиков, твердил что-то о «нашей победе», утешал. Доносились смачные ругательства и проклятия. Кто-то перекинулся междометиями с Целестом, похлопал Рони по плечу, он едва успел кивнуть в ответ.

А потом отстал. Рони замер посреди просторного холла; выстроенная по образу и подобию средневековых замков, Цитадель нависала лестницами, недосягаемыми окнами и голосами-призраками. Целест ушел, а он остался, и не знает куда идти. В столовую? В келью?

Обратно на улицу, может быть, даже бежать прочь?

– Рони.

– Аида, – развернулся всем корпусом и теперь опознал одну из плачущих. – Аида, ты…

– Не надо меня читать. Все и так ясно, правда? Да. Убили.

Губы распухли, словно мокрая губка. Аида не пользовалась косметикой, а сейчас глаза ее не шире, чем у Тао. В спутанных волосах застряли щепки, на рукавах комья грязи и ссохшейся кровяной корки.

Рони прикоснулся к ее запястью, и обнаружил, что у Аиды оторван мизинец.

– Богатый, мать его, райончик. Клуб «Вельвет». – Рони передернуло, он отпустил больную руку и потянул Аиду за вторую, здоровую – подальше от середины холла. Тут их растопчут. Под лестницей спокойнее, таков крысиный инстинкт.

– Богатый райончик… пятнадцать одержимых, Ро. Пятнадцать. – Аида рассмеялась. Ей выбило два зуба, влажно и уязвимо хлюпали прорехи в деснах. Она прислонилась к стене, сползла, задевая какие-то жестяные ведра, швабры. Рассыпались с грохотом – грохот не услышал никто.

– Созвали всех, кто поблизости был. До вас досигна-лить не получилось. Далековато, наверное…

Рони подумал о подвале и ледяных стенах. Наверняка глушили сигнал. Он кивнул.

– Далековато.

– Штук двадцать их было. А может, больше. Вотан кого призвал, кого просто… – Выразительное движение, словно откручивала цыпленку голову, из мизинцевой культи проглянул костяной осколок. Рони осторожно коснулся обеих ладоней. Ладони у Аиды были жесткими, как доски.

– Т-сс.

– Мы ничего не могли поделать. От «Вельвета» пара угольков. Так и надо богатеньким задницам. А людей жалко. Полрайона как веником вымело. Начисто. Даже обломки не везде – где испарило, где вплавило в асфальт. Вместе с жителями. Такая, мать его, и-икебана…

Рони представил клуб, полный вкусных запахов, блондинок с голыми плечами и бумажных цветов. Цветы сгорели первыми, наверняка.

Жаль.

Интересно, выжил ли бармен-привидение? Бродит ли на руинах, гремя бокалами и стеклянными цепями?

– …Они заставили его выблевать собственные кишки. Выблевать. Именно. Из горла вытащить, такая будто веревка – красновато-коричневая, будто фокус показывал. – Аиду заколотило, и мелко подрагивали спутанные волосы, осыпалась комковатая труха. Рони обнял ее, пахло от девушки горько и резко – потом, грязью. Дрожала часто-часто, загнанной лошадью; Рони вспомнилось, как отбили заблудившуюся в кустистом и редком северном лесу кобылу-трехлетку у белошкурых облезлых волков. Волков-то расстреляли – подмоченным порохом и ржавыми ружьями, а кобыла билась, ржала и в конце-концов последний патрон ей достался.

Зато Аиде он мог помочь.

Вторгнуться в податливое из-за шока, словно моллюск без раковины, сознание, разлить воды на чересчур яркие краски. Кровь красна, а уголь черен – серое мягче, серое приятнее. Крысиный цвет. Рассейся до матовой радуги.

Пусть блекнет, пусть гаснет. Он хотел, чтобы Аида уснула – может быть, прямо здесь, Рони попытается донести до кельи.

Воин оттолкнула его:

– Не надо. Не надо меня анестезией пичкать.

– Я…

– Спасибо. Но не надо. Сейчас хочу ненавидеть. Единственного одержимого поймали. Который, ну… ты понял. Я хочу с ним… поговорить. Мне нужен мистик в пару.

Звучало вроде светского приглашения – в театр, к примеру, на балет с Вербеной-танцовщицей. Вечер пятницы, не опоздайте.

Рони достал из кармана чистый платок и промокнул рану Аиды.

– Потом покажи врачам. – Он укрепил повязку аккуратным узлом между большим и указательным пальцем. – Пойдем.

Эпицентр – столовая. Неудивительно, место, где принимают пищу, привлекательно и для иного действа. Хлеб и зрелища.

Целест протолкался, пользуясь локтями и природной верткостью. Кто-то больно толкнул в диафрагму, он не остался в долгу. Слышались возгласы, стоны и ругательства. Цитадель распухла, будно загнившая рана. В столовой воцарилась духота от нескольких сотен легких, горл и ртов. Кто-то раздвинул стоящие ровными рядами столы с лавками, освободил пространство – спасибо, выгадал немного места. Водовороты толпы сгущались вокруг очевидцев. Целест попытался подобраться к знакомому воину, теперь он зажимал пустую глазницу, слюдяными слезами истекал выдавленный глаз. Не подпустили – жадно хватали каждое слово, будто голодные кошки – требуху.

– Одержимый там, – вынырнул Тао. Еле живой после «сферы», он активизировался, будто от дозы веселых таблеток; каждому свое – в том числе и наркотики. Черные глаза блестели, он улыбался большим лягушачьим ртом. Он схватил Целеста за рукав и поволок туда, где обычно возвышались огромные кастрюли с варевом, где выдавали еду.

Отодвинули один из столов, примотали к нему одержимого… одержимую. Блондинка с голыми плечами и жемчугом. У нее острые черты лица – лица умирающей, у нее зубы оборотня и волосы мягкие, как материнская любовь. Блондинка была одета в причудливо изрезанное, дабы открывать самые интересные части тела, платье цвета сердцевинки розовых лепестков. Теперь ее наготу прикрывали бесформенные лохмотья. Целест подумал о растоптанных цветах.

На предплечьях, запястьях, между ног и поперек всего тела, пульсировали зеленые нити нейтрасети.

– Единственный… то есть единственная. «Физик». Остальных уничтожили на месте, а наших погибло двадцать человек и еще столько же ранены, – сообщил Тао, одновременно возбужденный и деловитый.

«Точно наркоман».

И потом: «Девица-то из аристократов… никто не застрахован, верно, папочка? Перед эпидемией и Амбива-лентом все равны».

Целест не сомневался: Амбивалент существует. И может быть, сейчас наблюдает откуда-то – желтым рысьим всевидящим оком, скалит кривые зубы и хихикает.

«Новые одержимые. Уничтожить нас».

Иллир предупреждал. Но Сенат твердил об «антинаучных бреднях», и все, что могли сделать Гомеопаты, – принести больше жертв, тщетно пытаясь откупиться. Целест обернулся на одноглазого, выдавленное месиво стер кто-то из лекарей, обрабатывал нечистую рану. Блондинка-одержимая корчилась на расстоянии пары метров. Целест разглядел пепел и запекшееся мясо на акриловых ногтях.

Амбивалент существует, о да…

Он увидел Глав – вернее, Винсента и Декстру, мистик и воин стояли в изголовье одержимой, словно лекари подле умирающего. Если они боялись, ненавидели или вообще испытывали какие-то эмоции, Целест не уловил – впрочем, он и не телепат, верно? Толпа бурлила возле старших Магнитов и оседала, будто разбившись в мелкую изморось о скалы.

Чуть поодаль Флоренц вместе с парой молодых девушек-ученых зашивали раны Магнитам. Пациент Главы, кряжистый, словно гном из легенд, бородач, приглушенно ругался – несколько раз дословно процитировал Бена-Героя; Целеста передернуло.

– Мы должны… сказать, – проговорил Целест.

Поблизости Тао. Рони нет. Где Рони? С ним проще…

Авис вон, сует нос к одержимой, словно сам собрался ее призвать, – дурак, она же «физик»… отпихнули, оттерли вглубь, спорят. Винсент их сдерживает. Может быть, если бы не этот ходячий эмпат-транквилизатор, обитатели Цитадели взбунтовались бы. Магниты испуганы. Да и другие Гомеопаты тоже.

Нырнул вглубь, к неровному дну – камни и останки утопленников, пиратские сокровища и ядовитые морские ежи. Блондинка заверещала: «Вы трррупы! Трррупы!» – вибрируя сладострастно, словно приглашая воспользоваться ее матовым жемчужным телом – перед смертью.

Трррупы.

Целест ощутил, что захлебывается; он забился в толпе – водовороте; поплыл к неясному зеленоватому свету.

– Амбивалент, – выдохнул Целест. Он добрался до Винсента и Декстры; волосы воина трепетали черным холодным пламенем – знак траура. Главный мистик был непроницаемой глыбой, айсбергом – о такой когда-то разбился разрекламированный корабль. Но Целест ведь уже вынырнул?

– Амбивалент, – выплюнул он, отравленную соленую влагу. – Причина всему. Он существует. Мы знаем. И вы знаете, правда? Это Амбивалент сотворил с ней, – указал пальцем на блондинку. – И с другими. Разумные одержимые – дети этой… твари. Мы должны остановить его, кем бы оно ни было.

Ближе к последним словам повисла тишина. Гортанное «трррупы» вклинивалось в редкие стоны раненых.

Цитадель внимала.

«Теперь знают все. – Целест улыбнулся уголком рта. – Тем лучше. Мне осточертели эти гребаные тайны».

Он выхватил из толпы побледнелое до оттенка слоновой кости лицо Тао. Ависа, шевелящего губами: «Зря ты…» – распознал с чуткостью глухонемого. Потом заметил Рони под руку с Аидой, девушкой-Магнитом, от которой когда-то спасал. Среди Магнитов нет врагов, вспомнилось из уроков еще Тиберия, а потом и Декстры. Мы братья и сестры. Мы единое целое. Гомеопаты, чья сила зло, но служит во благо – исцеляет подобное подобным.

Рони кивнул из толщи голов и серых мантий. Целест продолжил:

– Какой смысл скрывать? Вы ведь этого добивались пытками одержимых, выяснить хоть что-нибудь об Ам-биваленте от них? Поэтому приказывали доставлять живыми, для этого мы превратились из санитаров в Инквизицию. «Антинаучные бредни» – правда… Ведь правда же? Господин Винсент? Госпожа Декстра?

Запнулся, захлебнулся глотком влажного душного воздуха. Декстра – будто каменная, статуя античной богини войны, Ники Самофракийской. Недостает крыльев и меча, но их легко представить – да и зачем Магниту меч. Огонь сильнее. Ее огонь выжжет живое и мертвое. Финальным очищением.

Винсент почему-то улыбался. Грузная фигура воспринималась расслабленной, мистик точно грезил наяву, но Целест осознал: Виндикар, а может, и вся Империя в руках этих двоих. Винсент мог бы подчинить каждого Магнита и человека – просто кивком; целый мир «отключенных», послушная паства.

«Я пред ликом богов. Ну и ладно».

– Да, – сказал Винсент, закрывая лицо распухшими подагрическими ладонями, – Амбивалент существует. Амбивалент пробудился. Это правда.

Теперь молчание пульсировало. Точкой материи перед Большим Взрывом. Умолкла даже (трррупы, трррупы) блондинка.

«Я пред ликом богов… но даже боги беспомощны перед Амбивалентом».

По-настоящему жуткое откровение. Так ребенок узнает, что он и мама с папой смертны. Может быть, на могиле раздавленного мобилем любимца-кота. «Томми теперь на небесах с ангелами, детка… да, все мы будем там».

– Без паники, – на всякий случай рявкнула Декстра, словно предлагая бояться ее, а не какую-то неведомую тварь. – Каждый из этих… разумных одержимых знает о своем хозяине. Пока они молчат.

Винсент кивнул: молчат – означало непроницаемость сродни свинцовому резервуару. Целесту захотелось нырнуть в толпу. Поздно. Уже полез на баррикады.

Декстра продолжала – ее лицо из-за пламенных от-бликов заострилось, словно ритуальная маска:

– Пока. Мы просили помощи у Сената, но, видимо, придется обходиться своими силами. Что ж, теперь вы все знаете – но пусть каждый помнит, что страх и отчаяние дурные помощники. Орден Гомеопатов однажды спас цивилизацию, спасет и второй раз. Вопросы есть?

Вопросов не было. Целест вглядывался в грифельносерую толпу. Пытался ощутить каждого, подобно тому, как ловят «волну» эмоций эмпаты. Вот возбужденно шепчется стайка малышей во главе со знакомцем-гидрокинетом. Лохматый Магнит ухмыляется молоденькой, совсем девчонке – ученой, мол, не бойся, я ведь с тобой. Теоретики чиркают что-то в блокнотах. Тао подтянулся на цыпочках и зажал рот напарнику – видимо, чтобы окружающие не слышали мрачных прогнозов. Только не сейчас.

«Мы выживем, правда?»

– Тру-у-упы. Тру-у-упы, – завелась одержимая; заунывный вой, словно суку палкой отдубасили. Целеста передернуло. Не его одного – даже Винсент разомкнул кожистые веки, поморщился.

– Прошу разрешения на допрос и призыв, – выступила Аида. Рони по-прежнему стоял рядом. – Мое имя Аида Райто. Одержимая убила моего мужа и напарника, но он удерживал ее в течение всей операции. Она моя по праву.

– Это так, – кивнула Декстра. – Ты – воин. Кто заменит вторую половину на призыве?

– Я. Иероним Тарк. – голос сорвался на фальцет. Рони покраснел.

– Дозволяю, – поставил невидимую печать Винсент.

Целест понял, его шоу закончилось – пора спрыгивать со сцены и уступать другим. Публичная пытка, публичный призыв. То, что доктор прописал, – доказать, мы сильнее одержимых, насытить кровью и местью, и возможно, учуять след Амбивалента.

Почему бы и нет?

Целест хлопнул Рони по плечу:

– Валяй. Выуди из нее все, что можно.

Рони чувствовал себя обернутым в вату. Вата затыкала уши, глаза, заползала волокнисто в рот, перекрывая дыхание и доступ света, звука, мыслей. Барьер он выставил нарочно, боялся, что чужая паника разорвет изнутри, словно бумажный пакет; задыхался теперь в изоляции. И охотно вылупился из невидимой «ваты».

Блондинка выгнулась навстречу, игриво повела бедрами. Рони натолкнулся на преграду – естественную защиту «физика» – неправильно это, подобное лечится подобным. На свободе одержимая испепелила бы уже незадачливого Магнита-мистика. Призывай своих – не тронь чужое.

«Ну же. Хоть что-нибудь. Амбивалент… теперь я знаю, что искать. Мы все знаем. Так проще, наверное».

Шмыгнул носом, пытаясь учуять табачный дым (где ты, Целест?) и волглую сырость пыточной камеры. В толпе – тяжелее; Рони ощутил себя фокусником, только вместо кролика с пушистыми ушами и розовым влажным носом, вытягивал…

«И-и-информацию».

Возле уха сопела Аида. Дожидалась своей очереди – не отключи, нет, она не позволит, чтобы убийца мужа подохла, не сознавая причин казни. Разумные одержимые – не омертвелая гангренозная гниль, как прежде. Дети Амбивалента – враги.

Рони зачерпнул ненависть Аиды, словно снулые воды серного источника, – направил на опутанную нейтрасе-тью блондинку. Она дернулась навстречу, изогнулась, раздвигая бедра – под обрывками платья белья не оказалось; Рони сглотнул.

«Она не человек. Она – часть Амбивалента…»

Вместо воя – томные придыхания, за подобные проститутки в Пестром Квартале дерут втридорога. Кто-то из зрителей зафыркал, кто-то хихикнул напряженно. «Уведите детей», – послышалось из третьего угла. «Не тем занят», – из четвертого.

Рони вспомнил мед и ваниль – белую кожу Элоизы, у нее другой оттенок. Одержимая – словно русалка, матовая муть нежити. Элоиза яркая. Элоиза настоящая. Рони останется верен ей, даже если она выбрала другого…

Сделай правильный выбор. Как всегда.

Одержимая заорала, теперь от ужаса.

В тот момент Целест измочалил сигарету и рассыпал на каменный пол табачную крошку. Кошмары протянулись от стола-эшафота; несколько мистиков хмыкнули – видимо оценив работу собрата.

«Тарк молодец», – с легкой завистью пробурчал Авис, извивались змеи-волосы. Целест сравнил его с Горгоной. «Но сейчас не твой выход. Эта Аида назначила заменой не тебя».