Текст книги "Минск 2200. Принцип подобия"

Автор книги: Майя Треножникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

4

К совершеннолетию – девятнадцати годам практически все Магниты обзаводятся постоянными напарниками. Охотиться и призывать уже пойманных одержимых идеально вдвоем (вчетвером, вшестером – далее до бесконечности, зависит от масштаба операции). Считалось, что лучший тандем – постоянный; единение «половинок» скреплялось церемонией в Цитадели Гомеопатов под торжественные речи и органную музыку, из-за чего ее иронично прозвали «свадьбой». А настоящих свадеб и не случалось почти – зачем? Внутри ордена – свободные нравы, а обычные люди не подпустят к себе Магнита; портовые шлюхи и те вдесятеро дерут.

Целесту исполнилось девятнадцать. Напарника или напарницы у него до сих пор и не намечалось. Одинаково веселый и общительный со всеми – близко не подпускал никого. Целест считался одним из лучших молодых воинов, и как минимум десять мистиков жаждали заполучить его себе в «женихи» – между прочим, восемь из десяти были девушками, и явно покушались не столько на способности, сколько на классически-правильные черты лица, горделивую осанку и длинные рыжие, как осенние листья, волосы. Целест девушкам не отказывал, а вот от постоянных отношений увиливал. Деловых – тоже. Несмотря на неодобрительное ворчание учителя Тиберия.

«Напарник – раз и навсегда. Я не могу торопиться». – Отговорки сыпались желтыми листьями, и Тиберий устал от них отмахиваться. Твердить, мол, напарник – не только помощник в охоте и призыве, но и вторая половинка, умножающая силы обоих участников пары, – надоело до чертиков.

Как будто Целест не понимал. Понимал. Просто…

Хоть что-то он, урожденный сын Сенатора – обреченный стать санитаром и убийцей, – мог выбрать.

Потому не торопился.

Соседом по комнате у Целеста был чернявый Тао Лин – его родину, древнейшую из земных цивилизаций, – перенаселенный Китай эпидемия выкосила в первую очередь, территорию Поднебесной до сих пор относили к Дальним Пределам. Тао Лин, помимо того, что был хорошим воином, умел просачиваться всюду и все знать. Включая то, чего молодым Магнитам не полагалось бы.

За завтраком Тао Лин ерзал, словно под ним на лавке ежа материализовали. По ухмылке на тонких желтоватых губах Целест сразу понял: не терпится поделиться свежей сплетней.

– Слышали? – замогильным тоном протянул он, привлекая внимание сразу пятерых соседей по длинному обеденному столу. Столовая – просторное гулкое помещение, всегда заполненное людьми, отзвуками голосов и не всегда приятными запахами, к приватным беседам не располагала, зато сплетни распространять отсюда идеально. На Тао Лина моментально уставились десять глаз. Целест же хранил невозмутимое выражение лица. Целесту хотелось доесть утреннюю яичницу – безвкусную, как туалетная бумага, зато питательную; спрятаться в подсобке со швабрами и выкурить пару запрещенных сигарет. Болтовня Тао – все равно сплошь ерунда.

– Ну чего? Чего случилось? – загудели остальные. Тао выдерживал эффектную паузу.

Целест понял, что без него не обойдется:

– Валяй уже.

– Новенького привезли! – торжественно возвестил китаец. Целест, а с ним две девочки из его поклонниц презрительно фыркнули:

– Новость-то какая. А главное, редкость.

– Не-е… там такая история! – поспешно затараторил сплетник. – Из Северных Пределов притащили – туда, говорят, до сих пор цивилизация-то не добралась, деревня в десять дворов и пять коров была! И там одержимый! Всех перебил, кроме одного парня – тот мистиком оказался, несколько недель пытался одержимого того… – Тао сделал выразительный жест, словно выдергивая пробку из бутылки. – А одержимый, значит, его… Заставил всех друг друга заживо жрать, чисто зомби наклепал, и самого парня чуть не съели, а он в последний момент возьми и призови… его сразу, без теста, взяли. Тиберий говорил, мол, таких сильных мистиков давно не попадалось! Сам слышал!

– Ага, Тиберий лично докладывал, – снова фыркнул Целест. Подумаешь, история. Ну проворонили очередной всплеск эпидемии – в Пределах до сих пор трудновато. Ну чудом удалось спасти какого-то мистика… и?

Курить хотелось уже невыносимо. Целест выскользнул из-за стола в поисках укромного места. Про мистика из Северных Пределов, некогда границы Финляндии и России, – забыл напрочь.

По закону парности, напомнил несколько недель спустя все тот же Тао Лин в компании еще двоих воинов, Лереены и Аиды. При Цитадели много лет назад разбили сад – ныне запущенный, заросший, более достойный зваться «зарослями». В саду можно было собирать ежевику и дикую малину, кислые яблоки и несъедобную сливу; прогуливать историю, философию и практические занятия, прятать нелегально пронесенные из городских баров емкости со спиртным и уединяться для романтических прогулок. И драться тоже.

Однако поединки среди Магнитов были запрещены и случались редко. Поэтому от зрелища Целеста перекосило.

Его сосед и две девушки обступили белобрысого круглолицего паренька – на вид мальчишка был года на два младше своих обидчиков. У запястья Лереены змеился бирюзовый ледок, Аида опутывала белобрысого ежевичными колючками – хорошо, если не добавила яда, – а командовал Тао.

Целест сравнил парня с… жертвами. Да, жертвами мистиков – пустой, мертвый, словно вместо радужки – мелкие серебряные монетки. Губы беззвучно шевелились, может быть силясь выдавить крик, – колючки процарапали белесую кожу, кровь казалась яркой, как раздавленные ягоды.

– Чего вы творите! – заорал Целест. Вокруг него моментально собрались шаровые молнии. Дуэли между Магнитами запрещены, кара – двести плетей, за убийство – отлучение и позор, но он не мог не вмешаться. – Вы что – одержимые?!

– Это он, Целест, – вынырнул Тао. Китаец был ростом меньше крупных девиц, и казалось, будто они – его телохранители. Классической расцветки – блондинка и брюнетка. – Тот парень… мистик из Северных Пределов. Он первый начал! Кошмары наслал!

Целест нахмурился. Врет? Мальчишка не похож на преступника – мистика, что отнимает личность у своих собратьев. Кара за подобное – смерть, но сначала нужно разобраться.

– Мы его воспитываем, – поддакнула Аида.

Целест шагнул ближе, недоверчиво изучая совершенно безобидного паренька. В следующую секунду едва не заорал.

«…Это моя мать, у нее белые волосы и розовые губы. А сейчас – алые, в крови – видишь, грызет она свою дочь, видишь – стелятся влажными червями кишки и разбитый череп с вытекшим мозгом напоминает чашу. Видишь – они бродят и ищут, они ищут меня… Староста приказал им всем. Староста подтолкнул. Только меня не смог… и поэтому они меня съесть хотят, слышишь – кричат, рвут кого-то – если взять за ноги и потянуть, тело лопается, как надутая лягушка… слышишь? Они за мной… что мне делать?..»

Очнулся Целест от собственного вопля.

– Вот! Он всем показывает… картинки, – засуетился Тао. – Нужно его проучить.

– Заткнись, идиот! Ты же сам рассказывал, что с ним случилось! Он не виноват… кыш отсюда! – Последнее Целест прокричал, поскольку Лереена и Аида вновь собирались атаковать. Льдом и колючками. – Оставьте его мне.

Молнии рванулись в мягкое вечернее небо, затерялись в листве. Троица переглянулась, но подчинилась.

Целест остался наедине с «немного странным» мистиком.

– Как тебя зовут? – Начало разговора ничем не лучше любого другого. Белобрысый молчал. Целест сорвал крупное зеленое яблоко и протянул его, словно мистик был маленьким ребенком и его можно «купить» яблоком да конфетами.

Впрочем, тот принял «дар». И даже стал грызть.

«Уже прогресс».

Целест не знал, что делать. Наверняка парнем из Северных Пределов должен заниматься Совет, Тиберий, кто-то из взрослых и умных. Сам он мог только сесть рядом на холодную траву.

– Я не враг. Эти… ну, они придурки, но тоже не враги.

Молчание. Хрупанье яблоком заменяет ответ. Целест

рассматривает мальчишку, хотя особенно и нечего – деревенщина обыкновенная, нескладный, забавный даже, если бы не взгляд сдохшей третьего дня кошки.

«Это картинки. Они у него внутри, и надо… вытащить», – Целест почему-то подумал о гнилом зубе, дергает и мучает, нужно выдрать.

– Покажи мне, – сказал Целест. – Покажи мне все. Ладно?

Мальчик кивнул.

На несколько минут – или часов? – Целест провалился в ад. В безумие захваченной одержимым деревни, полной каннибалов-зомби; причудливые образы соседствовали с реальными. Первая «картинка» оказалась лишь обложкой.

В конце был «староста» – одержимый. Огромный, как медведь-гризли, с косматой бородой, похожей на охапку соломы, он вел за собой толпу полумертвых «зомби» – кое-кто грыз соседей, выблевывал куски костей и сгустки волос. Вся армия двигалась в сторону… Целеста? Паренька? Целест сейчас наблюдал изнутри.

«Я не поддался».

Он прятался в погребе. Воняло гнилью и крысами. Попытался опрокинуть бочку с солеными огурцами под ноги старосте, но тот устоял. Замахнулся топором, уже заляпанным чьей-то кровью… и упал, раздавленный более могучей силой – силой Магнита.

Страх остался. Страх врос в (Целеста) маленького мистика, не давая дышать, говорить, даже кричать – навсегда, словно рыболовные крючки под кожей.

И тогда Целест (Целест!) проговорил: «Все закончилось. Ты свободен».

Тишина заняла Вселенную, а прервана оказалась тихим голосом:

– Иероним. Рони.

– Очень приятно. Целест. – Парень улыбался. Целест подумал, что тот выглядит как будто воскрес из мертвых. В каком-то смысле так и было. – Слушай, Рони… хочешь ко мне в напарники?

Рони протянул яблоко Целесту.

Позже тот думал, что жест действительно смахивал на предложение о браке. Вернее, на согласие.

5

Комок пламени болтался под потолком и менял окраску от бирюзового до карминового, словно глаз неведомого монстра. Периодически вспыхивал оранжевым – лисьим хвостом, косматым и пушистым, будто дразнил своего же создателя. Целест открыл окно и выгнал летучий фонарик под ледяной ноябрьский ливень, в гущу голых заостренных веток, где тот немедленно и затерялся.

Но и без фонарика в комнате-келье было светло. Небо изгибалось черным зевом, выплевывало молнии и потоки воды.

– Я не сплю. Мог не гасить. – Из-под аляповатого красно-коричневого пледа вынырнула светлая макушка. Целест вздрогнул: в грозовом полумраке Рони здорово смахивал на привидение – почти альбинос, только глаза серые; природа пожалела на него иных оттенков. Пожалела и эмоций, и слов – более десяти за день от Рони приравнивались к небольшому чуду. После сплетника Тао Лина к новому соседу приходилось привыкать.

Но Целест не жалел. О том, что скрепил союз с Рони «свадьбой», – тоже. «Тебе придется его многому научить, но он – один из сильнейших мистиков», – одобрил сам учитель; на практике пока проверить способности Рони не случалось, но первое знакомство и легкость, с которой Целеста затащили на задворки чужого – или собственного? – сознания – неплохой аргумент.

«Зато мы теперь друзья», – но порой Целест сомневался. Делить келью и тренировки – одно, но дружба – другое… наверное. У Целеста тоже небольшой опыт.

Может быть, все-таки поторопился… выбрал – он, но выбрали ли его?

– Увидят – шум подымется, – щелкнул пальцами, зажег новый пульсар и тут же загасил его. Целест имел в виду старших Магнитов. Все-таки Гомеопаты сродни монашескому ордену – занудными правилами и комендантским часом для молодежи, например. Не нарушал их только ленивый, однако вконец наглеть не рекомендовалось.

Рони кивнул. Он завернулся в одеяло. Уроженец Северных Пределов или нет, он замерзал от самых незначительных холодов. Целест захлопнул окно, возвратился на свою кровать; на указательном пальце изредка вспыхивало пламя, будто кто-то забавлялся с фитилем свечи.

С Тао они болтали ночами. Иногда тайком притаскивали соседей – и соседок, веселое время. Что можно делать в компании бесчувственного, как рыба замороженная, мистика, Целест представлял слабо.

– Почему ты всегда молчишь? Ты ведь уже не боишься… ну, того что произошло? Все в порядке, а?

Рони улыбнулся. Целест понял это только потому, что вновь запустил крохотный огонек, не крупнее мышиного глаза, – тот описал траекторию, подразнился перед носом мистика и вернулся к создателю.

– Мы теперь на всю жизнь напарники, – напомнил Целест. – И скоро, наверное, «брачная ночь»… в смысле, настоящая охота. Давно одержимых не было, но эпидемия всегда так, то затихнет, то по десять штук в день, а порой и поболе. Мне уже доводилось ловить – удовольствие небольшое, зато уж адреналину на всю катушку. Никаких гулянок не надо.

Тихое дыхание было единственным признаком того, что Целест не пытается вступить в контакт со стенкой – или пульсаром.

– А еще я хочу тебе столицу показать. Ты ведь кроме деревни своей и не видал ничего. У нас есть на что посмотреть… Площади всякие, оперные театры – там вся знать собирается, и я бы торчал, если не Магнитом был… ага, помирая со скуки.

Он рассмеялся.

Целест поймал невысказанный вопрос. Словно поскреблись в подполе мыши, в качестве подпола – его собственный череп. Он встряхнулся, всего лишь на долю секунды, но испугался вторжения мистика. И устыдился этого.

– Э… нет. Я не жалею. Это круто на самом деле, и пользы от нас поболе будет. Слушай, – осенило его, – а я ведь тебя понимаю. Ты и столицу хочешь глянуть, и все такое, только боишься… люди не кусаются, честно. Музеи – ерунда, пойдем в Пестрый Квартал, там не соскучишься. Хочешь – пиво пей, хочешь – на всяких уродов, фокусников и чертей смотри, девки опять же. Весело.

Целест закрыл глаза, растянулся на кровати. Ему чудилось, будто каждая клетка сделалась невесомой, наполнилась пузырьками гелия; еще он мог слышать Рони, хотя тот по-прежнему не произносил ни слова. Мистиковы штучки? Почему бы и нет – у Целеста нет причин опасаться напарника. Разве не давали они клятвы, так похожей на свадебную церемонию: «до смертного часа единое целое».

Очнулся Целест от прикосновения к ладони. Рони пересел к нему и протягивал запасливо стащенное из столовой печенье.

– Рони? Ты… опять меня… того? – печенье пахло корицей. Целест сравнил его с кольцом – яблоко было помолвкой, это – обручальное; ассоциация отозвалась нервным хихиканьем. Целест замотал головой, потер виски. Поддался? Вновь?

– Ты сам, – Рони снова улыбнулся, настойчиво протягивая драгоценную «добычу».

– Я? Но я же…

«Не могу быть эмпатом».

– Спасибо тебе, – внезапно Рони рассмеялся, и Целест подумал: а не наступит ли конец света? – и тоже хмыкнул, сначала тихонько, затем громче; ему поддакнул вновь взметнувшийся к серовато-желтому закопченному потолку пульсар, брат-близнец пропавшего без вести.

– «Брачная ночь». Хорошее название… и да, я хочу, чтобы ты показал мне город.

Целест исполнил обещание. Вечер спустя они вдвоем покинули Цитадель. В карманах Целеста шуршало несколько смятых купюр – совсем немного, он не только не просил денег у отца, но и отказывался от любой помощи родственников; изредка наведываясь в роскошную резиденцию Альена, старался не попадаться на глаза никому, кроме сестры и матери. А сейчас и вовсе направлялся в противоположную от дома сторону. В Пестрый Квартал.

Благородство и изысканный вкус прививаются тяжко, а выветриваются быстрее нашатыря: маленькие полутемные пивные, будто выдолбленные в каменных нишах старых домов, привлекали Целеста более роскошных ресторанов, да и кислое с запахом несвежей капусты пиво втрое вкуснее марочных вин; с простыми гражданами – рабочими, мелкими торговцами и чиновниками, даже с ворами и проститутками Пестрого Квартала всегда найдется о чем поболтать, а братья по крови – пресны и скучны, как утренняя каша в столовой…

Целест скинул мантию Магнита и отправил ее в дупло развесистого ясеня. Целест подозревал, что о тайнике знают абсолютно все, причем не одно поколение, но до сих пор укромное место надежно скрывало шалости и побеги. Рони послушно повторил за ним, оставшись в потертом полосатом свитере и аккуратно залатанных на бедре джинсах.

– Магнитов боятся, – объяснил Целест. – Ну, понимаешь… все-таки «нелюди». А так никто и не поймет, на лбу же у нас не написано!

Рони пожал плечами: тебе виднее.

Забор смыкался вокруг Цитадели и сада литерой «U»: медные ворота метров шесть высотой – треугольные, с завитушками и литыми изразцами, а далее – монолит-камень, хмурый, черно-серый, как мантии Гомеопатов, камень. И вроде бы нельзя покинуть крепости – только своевольные яблони да вишни протягивают тяжелые от плодов ветви за пределы гранитной тюрьмы.

Но кто остановит Магнитов?

Целест завис в полуметре над землей, прикидывая, хватит ли телекинетических сил перекинуть двоих; жестами объяснил: придется лезть, дальше помогу. Рони отрицательно мотнул головой. Целест скрипнул зубами, но отступать поздно – подхватил напарника за руку, тот был много тяжелее обычно поднимаемых предметов, Целест с усилием закинул его на забор. Рони неуклюже уцепился за кромку, перевалился до половины на городскую сторону. Он закусил губу: от резкого «прыжка» его тошнило.

– Вниз, – скомандовал Целест, вновь пытаясь удержать, отпустил в каких-нибудь десяти сантиметрах, но Рони плюхнулся не изящнее тюка с мукой. Целест вздохнул: он слышал прежде, мол, мистики скверно владеют собственным телом.

– Ты в порядке? – Не хватало, чтобы напарник вывихнул ногу, к примеру. Или сломал что-нибудь.

Рони поднялся, подул на оцарапанные ладони, отряхнул влажную грязь с коленей:

– Да. Пойдем.

– Вперед! – просиял Целест ярче солнышка – даром, что вечер хмурился и сыпал первым мягким снегом. – Виндикар, столица Мира Восстановленного, ждет нас!

Дивен город Виндикар, сиятельная столица империи Эсколер. Точно из обломков помятой и опаленной скорлупы – разрухи, пожаров и наводнений, из мертвенного праха старой Европы, из мраморной крошки и битого стекла, вылупился он, отбросил грязную и неказистую скорлупу, расправил черно-алые крылья.

Отстроенный после эпидемии, Виндикар ныне напоминал лоскутное покрывало – люди всех наций и вероисповеданий стекались в оплот цивилизации, то отражалось в нарядах, говоре, архитектуре. Китайские пагоды соседствовали с викторианскими «колониальными» особняками, по соседству с вычурным барокко можно было наткнуться на поджарый хромированный хай-тек, и все они по стойке «смирно» вытянулись перед сооружениями не самыми высокими, но самыми значимыми: Сенатом, Цитаделью Гомеопатов и Лабораторией. Мелькали аляповатые вывески, пестрые рекламные щиты мелькали разноцветным неоном – специальные батареи подзаряжать нанимались за сходную плату Магниты-воины; Целест собственноручно постарался для господина Доррета, владельца табачной фабрики. Оплачивал Доррет заядлому курильщику половину – деньгами, половину – натурой.

– Моя работа, – не удержался и похвастался Целест, указывая спутнику на растянутую в пол-улицы рекламу. Реклама изображала роковую брюнетку, одетую практически исключительно в витки серебристого табачного дыма, кой попутно являлся для девушки главным источником наслаждения – во всяком случае, если судить по ее лицу.

Рони открыл рот, чтобы напомнить о запрете использовать ресурсы Магнита не по назначению, но промолчал, конечно.

Вдоль пасмурных улиц тянулись вереницы багряных огней, город казался залитым не то закатом, не то отблесками пламени. Красный считался цветом Виндикара, злые языки вспоминали старое значение – символ проституции, но вне кухонь – или приватных вечеринок с камином и сладким ликером – так шутить не рисковали даже аристократы. Злой язык и потерять недолго, а власть Сената – справедлива, но строга. У черно-багряного города имелись не только крылья, но и стальные когги, зоркий орлиный глаз и острый клюв.

Целест и Рони миновали Площадь Семи – Целест рассказал три легенды о непонятных «Семи», в каждой упоминались разные личности. То повешенные за крамольные стихи поэты, то бунтовщики, сожранные дикими зверями, то вообще одержимые.

Рони едва поспевал за длинноногим и быстрым Целе-стом, затем не выдержал и осторожно потянул за рукав. Целест сбавил ходу.

По площади и прилегающим улицам мелькали вытянутые, похожие на серебристых и золотых рыб мобили. Рони, уроженец «скорлупы» – Северных Пределов, испугался их поначалу и закашлялся, когда одна из золотых рыбок обдала его зловонным бурым дымом.

А за задернутыми занавесями он ощутил причудливые галлюцинации и животную похоть – будто ударной волной оттолкнуло, он застыл посреди площади с открытым ртом.

– Кто это, Целест? – не сразу развернулся к провожатому.

– Детки аристократии, – фыркнул тот, – обдолба-лись порошком и катятся куда-нибудь в дорогой клуб… а, извини, ты не в курсе, что такое наркота и клубы.

– Они подобны одержимым, – заметил мистик, – хотя вызвали болезнь сами.

– Не путай болезнь с кайфом. – И Целест закурил помятую и надорванную сигарету из истрепанной пачки; Рони поморщился, но послушно вдохнул терпкий табачный запах. Кайф… вроде настойки с мухоморами – в деревне готовили такую, на дно огромного жбана клался один-единственный гриб цвета огней Виндикара, а потом заливался ржаной брагой.

Целест уже опередил его, рассекая разномастную толпу, торопился в Пестрый Квартал. Мимо оперного театра – тоже Восстановленного; мраморные атланты блестели словно смазанными жиром гладкими телами, у входа рыкали родонитовые львы и застыли, немногим отличаясь от статуй, привилегированные стражи. Мимо рынка – Целест поставил мысленную галочку сводить туда Рони, но в другой раз, днем, ночной рынок скучен и мертв – а его темный собрат пробуждается как раз в Пестром Квартале. Мимо строгого здания Сената, похожего на грозный перст, мимо богатых домов – и постепенно сворачивая на все более узкие и грязные переулки, асфальт сменился булыжниками, дыхание прохлады и сочных пушистых пионов на клумбах – смрадом гнили в канавах, переполненных мусорных баков; ухоженные палисадники и расписные витражи – неприличными граффити на стенах.

– Хватай меня за руку, – предупредил Целест. Сюда добропорядочные граждане носу не казали – велик риск нарваться на кого угодно, от банальных грабителей до маньяков; конечно, и десять человек не сладят с мистиком – а уж с мистиком и воином подавно, но Рони мог просто заблудиться…

Трущобы напоминали многократно сломанную и неправильно сросшуюся кость. Кое-где серые дома смыкались тупиками, скалясь выбитыми окнами и облупленной облицовкой, похожей на трупные пятна. Кое-где красовались заборы, увенчанные колючей проволокой. То и дело раздавались далекие крики, ругань и звон битого стекла, несколько раз Рони послышалось, будто за их преследует нечто огромное и сопящее, как медведь-шатун, отчего он вцеплялся в ладонь Целеста до спазма в собственных пальцах.

– Не бойся ты так, – не выдержал тот. – Мы же Магниты, забыл?

Забыл. Рони приняли в Цитадель без теста – еще бы, нейтрализовал настоящего, не связанного одержимого, однако оставался семнадцатилетним мальчишкой из вычеркнутых самими Гомеопатами Пределов, где в черных кошек и домовых верят куда крепче, чем в Магнитов…

– Скоро придем, – утешил Целест. – В Пестром Квартале не страшно. Там… пестро.

И лучшего определения не сумел бы подобрать он. Очередной поворот, и словно вынырнули из глубокого колодца, да не куда-нибудь, а на карнавал. Вечный карнавал царил в Пестром Квартале. Гротескная пародия на «официальные» площади и проспекты Виндикара. Чадно дымили подожженные мусорные баки, и пламя их ничуть не отличалось от драгоценного пурпура фонарей; подкрашенные фосфором вывески имитировали дорогие бутики, кое-где торчали чахлые кустики или даже общипанные деревья, и они передразнивали ухоженные скверы. А многочисленные притоны – чем они хуже дорогих клубов, где развлекается богатая молодежь? Разве наркотики там дороже да вместо оборванных, замотанных в грязные тряпки вышибал – секьюрити в строгих костюмах.

Но суть одна. Целесту доводилось бывать и там, и здесь, и он давно уверился: Пестрый Квартал, прибежище воров, наемников, бродяг, шлюх – а порой и порядочных отцов семейств, из тех, кто хочет отдохнуть свободно и без присмотра соседей, – его стихия. Словно родился он не от семени благородного Альена, но был зачат под забором какой-нибудь проституткой и наркоторговцем.

Целест с наслаждением нырнул в разномастную толпу – Пестрый Квартал к ночи пробуждался, здесь обитали те, кто днем предпочитал скрываться в потаенных нишах безглазых домов, а то и в канализации. Привлеченные яркой внешностью, к Целесту тут же прилипли две девицы неопределенного возраста – от пятнадцати до сорока, макияж и розовые парики прятали истину надежнее масок. Одна выдохнула пряный дым наркотической сигареты прямо в лицо, томно протянула:

– Развлекаетесь, мальчики? – а вторая тем временем, наматывала на палец волосы Целеста, которые в отблесках живого огня тоже казались огненными.

– Позже, – привычно отмахнулся Целест. Он не выпускал руки напарника, и это вызвало у девиц ухмылку и хихиканье.

– Они представляли нас в постели, – заметил Рони. Буйство ярких красок вокруг лишь подчеркнуло его бледность, но сейчас щеки стали пунцовыми. Целест заржал, захлебывался хохотом, даже согнулся пополам, хлопая себя по коленкам:

– Не обращай внимания. Здесь все такие. Но это же весело!..

«Не обращай внимания», – сказал Целест, но Рони то и дело перехватывал образы – непристойные, подернутые пеленой наркотического бреда, а порой и образы убийства. Эмпат болезненно ежился, послушно семенил за Целестом и отгонял самое неприятное. Однако недаром Тиберий назвал его «сильнейшим мистиком» – минут через пять-семь он поставил «фильтр», поднял голову от залитых помоями, иногда кровью, булыжников и начал осматриваться по сторонам.

Виндикар подобен плащу – двухстороннему, подкладка его тоже вышита золотом, и поди разберись – где фальшивое (изнанка?), думал Рони.

Одноглазый и босой, несмотря на ноябрьский холод, тип схватил за рукав, предложил «ширнуться на халяву», и Целест поспешно выдернул из «объятий».

– Осторожно: они колют одноразку. – И тут же пояснил: – Наркоту, которая вызывает моментальное привыкание.

Где-то зычно голосили зазывалы – торговали живым товаром, таблетками; нищие с алчным взором прямо на перевернутом мусорном баке играли в карты, кости и «наперсточек». Какой-то парень с «ирокезом» и в пирсинге на ушах, губе и бровях, яростно колотил по и без того раздолбанному «однорукому бандиту».

Целест немного задержался перед вывеской «Цирк уродов», но преодолел соблазн. Ему хотелось поскорее добраться до любимой забегаловки и познакомить старых приятелей с новым другом.

Вот и она – притон «Кривоногий Джо» – название, словно почерпнутое из вестернов эры до эпидемии, на самом деле идеально описывало хозяина. Сломали ли Джоаниму ноги в драке, либо родился с травмой – никто не знал, но его ноги смыкались в форме буквы X и двигались только от колена. Что не мешало ему двигаться проворнее иных «прямоногих».

Целест с порога вскинул руку в приветственном жесте, и многие из посетителей ответили ему – может быть, не как товарищи, но как хорошие знакомые. Сам притон отличался подозрительным сходством с подвалом, а то и тюрьмой: низкие потолки, холодный мшистый дух, жестяные, многократно разбитые и подвязанные клейкой лентой столы и стулья, – Рони припомнил скамьи в Цитадели, затем в родной хижине, – просто драгоценная мебель в сравнении с этим. Вместо украшений по стенам кто-то развесил железные кружки и пустые фляги. Вместо барной стойки стоял еще один стол повыше, и хозяин – тощий, косматый, похожий на шельмовского ободранного кота – разливал прямо из массивных бочек какое-то пойло.

Рони втянул смесь кисловатого дыма керосинок, табачной горечи и еще чего-то, сладковато-гнилостного, и покорно нырнул в густой полумрак. Целесту виднее, куда идти. Он же обещал веселье…

А Целест тем временем резво распихивал локтями полупьяных посетителей – он пробирался к дальнему «столику». Рони невольно закрывал нос и рот ладонью: от местного сброда несло перегаром, чесноком и немытым телом. Он бы попросил Целеста уйти, но, кажется, поздно…

Сына Верховного Сенатора встретили радостным (радость подогревалась хмельными парами) гиканьем из дальнего угла.

– А, Рыжий, вот и ты! Тащи задницу, местечко найдется! – возопил бородатый гигант с черной повязкой через правую половину лица. Когда он поднялся с места, громыхая огромной кружкой, Рони почудилось, будто гигант выше его минимум вдвое, а когда облапил Целеста – тонкокостный аристократ полностью исчез в дружеских объятиях.

– Привет, Пират. Снова налакался по уши, обжиматься лезешь, будто я девица, – зафыркал Целест. – Пес, Лысый, Клык – и вам тоже здрасте, только не надо меня тискать…

Типы со странными кличками вполне отвечали каждый своей. «Пес» был примечателен шапкой-ушанкой на меху соответствующего животного и осанкой побитой дворняги. Лысый блестел не только гладким черепом, но и извилистой татуировкой на бычьей шее. Клык скалился единственным зубом, маленькая голова на длинной немытой шее и перьеподобные лохмотья делали его похожим на стервятника.

– Рони, не жмись. Иди сюда, – окликнул напарника Целест. – Это мой друг, Иероним. Все зовут его Рони.

Подтащили к колченогому столу и усадили на скамейку. Мигом перед носом появилась кружка с местным пойлом, от запаха которого у Рони заслезились глаза. Он только вздохнул. Он предпочел бы сытный ужин в столовой. Если Целеста тянет на авантюры – можно забраться в кладовую…

– Здравствуйте, – поздоровался мистик.

– Ххех, друзья у тебя, Рыжий… он нас боится. Маленький белый кролик. – И Клык щелкнул голыми деснами, а его друзья заржали. – Кролик!

Рони философски пожал плечами. Хоть тараканом назовите, только бы… – он отодвинулся на край скамьи.

– Тихо! – гаркнул Целест, причем примолкли за соседним столом тоже. – Обидит кто – спалю заживо. – И все как-то подались назад, видимо сообразив: угроза воина-Магнита – не птичкино чириканье.

Но в следующее мгновение Целест хлопнул Пирата и Клыка по плечу, как ни в чем не бывало:

– Чего новенького слышно в Пестром Квартале?

– Новенького? А что у нас случается, – пожал плечами Пес, «уши» его качнулись в такт. – Жабу прирезали недавно – говорят, кого-то на камешки из Пределов нагрел. Девки наши в облаву последнюю попались, да и сгинули. А так – все по-старому.

Целест кивал с видом главаря банды, но интересовался не тем. Контрабандисты возили много ценных штучек, и Целест многозначительно хлопнул себя по карману. Компания завозилась с серьезным видом, Пират и Лысый прикрыли остальных массивными телами, на испещренном непристойными надписями столе появились карты, сигареты – из тех, что не купишь у Дорре-та, томно замерцали рубиновые и опаловые броши и серьги родом из влажных экваториальных островов, где солнце горячо круглый год, а рабство – законно. Но Целеста интересовало иное: запрещенные в Эсколере, Виндикаре и Мире Восстановленном книги – на полу-истлелой бумаге и поцарапанных дисках. Основа всего – данные из Архива, что под соленой массой Мертвого Моря; спрятанные в самом начале эпидемии знания по медицине, технологии, химии… и о самой эпидемии тоже; контрабандистам порой удавалось выкрасть парочку не слишком ценных, но гигантский Архив, похоже, не ощущал ничтожных потерь. Ирония в том, что у элиты Гомеопатов к Архиву свободный доступ, как и у Сената, но Целест не был ни элитой, ни членом Сената.