Текст книги "Минск 2200. Принцип подобия"

Автор книги: Майя Треножникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Целест выбрал несколько, усмехнулся про себя: знал бы папочка, как его сын собственноручно нарушает законы Виндикара…

– За встречу, – грохнули кружки. Рони, доселе безучастного и будто полусонного, Целест пихнул в бок острым локтем. Пришлось присоединиться к тосту и выяснить: на вкус пойло «Кривоногого Джо» еще отвратнее, чем на нюх.

Потом еще глоток… шум, крики и лязг посуды отдалились на второй план. Мистик потихоньку клевал носом.

Целест сыграл шесть партий в карты, проиграл половину купленного, переругался с «приятелями», обозвав Пирата шулером и вруном, тот выхватил кривой нож, но побоялся воина. В результате у Целеста остались драгоценные диски да опаловая заколка, похожая на пушистый венчик дикой ивы или вербы.

В висках Рони пульсировала мигрень.

– Ты все? Может, пойдем, а? – шепнул он Целесту. Обещанное веселье он мысленно похоронил и отпеть успел.

– Позже… погоди немного, – ответил Целест. Его царапнула когтистая совесть: кажется, мальчишка из Северных Пределов не оценил похода. Целесту захотелось повести Рони еще куда-нибудь, может, в Цирк Уродов или к девочкам, он уже соскочил с места, чтобы, не прощаясь, покинуть знакомцев и притон. Именно тогда появилась танцовщица.

У Кривоногого Джо случался стриптиз и непристойные шоу. Целест загасил сигарету с травкой:

– Гляди. Сейчас она такое вытворять будет…

И ошибся.

Завернутая от щиколоток до переносицы в покрывала, танцовщица поначалу вызвала презрительные усмешки, даже свист: что за мелочь? Да и ткань, поблескивающая оттенком лунного камня, скрывала все самое интересное. Целест заметил неподалеку сухопарого мужчину, строгость осанки его не замаскировал даже аляповатый цирковой балахон в желтых звездах из фольги. Мужчина волок за собой древний обшарпанный, точно сделанный еще до эпидемии, магнитофон, долго возился с кнопками – а нетерпеливая толпа подзуживала маленькую танцовщицу раздеться, выкрикивала насмешки и непристойности, но кокон оставался нетронутым. Целест сравнил слабое мерцание тканей с лунным лучом, растворенным в озере. Холодном глубоком озере – в нем легче утонуть, чем поймать кусочек света.

Наконец доисторический магнитофон откашлялся, поворчал, как и полагается не вовремя разбуженному старичку, и завел монотонную заунывную мелодию, скорее всего одна в нем она оставалась – еще на старом диске или чудом сохраненная в памяти. Мелодия выводила одну ноту, бесконечно растягивая и размазывая, словно незастывающий комок черной смолы, горячей вязкой смолы; Целесту хотелось подпрыгнуть, вырваться из зыбучих песков, втянуть в легкие свежий воздух… но за него это сделала танцовщица.

Словно корка инея опали перламутровые одеяния, и осталась она обнаженная, совсем девочка, вряд ли лет четырнадцать-пятнадцать исполнилось – по-цыплячьи худая, с маленькими острыми, как звериные мордочки, грудками; она прикрывала окружья ареол ладонями и тряслась, будто от холода или страха, а может, того и другого. Она обвела зал взглядом пойманной в норе лисицы, оскалилась своре похотливых и жестоких собак, а потом ринулась с места – в бесплодной отчаянной попытке убежать. Ритм сменился с монотонного на тревожный, и девочка отлично чуяла его – она замелькала, спасая от неведомых преследователей свою жизнь, закрутилась веретеном с обсидиановыми нитями длинных волос.

Клиенты «Кривоногого Джо» были отребьем и пьяными свиньями, знал Целест, – но сейчас не мог не отмечать краем глаза, что никто не воспринимает наготы девочки, только ее движения, ее страх и отчаянную жажду жизни.

Целест выступил вперед. Девочка извивалась, уворачивалась от невидимых врагов, теперь она схватила лепестки-покрывала, точно надеясь отбиться или сокрыться от преследователей – но тщетно. Согнулась в такт звенящей ноте, выпукло выступили лопатки и желобки позвонков, а потом снова – вперед, погоня продолжалась.

Целест поймал себя на том, что почти не дышит. И не хотелось дышать.

Девочка поравнялась с ним – Целест перехватил ее умоляющий взгляд, едва сдержался, чтобы не кинуться спасать, а потом забилась в причудливой агонии, и вместе с танцовщицей бились пойманными в стеклянную клетку птицами аккорды, и вот – замерла она, пронзенная стрелой или пулей, вытянулась в судороге и опустилась бессильно на холодные грязные камни.

Несколько минут в зале повисла тишина.

Целест нарушил ее первым – вместе с аплодисментами к потолку бывшего подвала или «обезьянника» вознеслись искры фейерверка. Меньшее, чем он – Магнит, повелитель стихий, – мог отблагодарить танцовщицу за маленькое чудо. Уже после него вступили остальные – кто хлопал в ладоши, кто колотил по столам кружками или рукоятью кинжала. Благообразный «клоун» и танцовщица поклонились, и клоун стал ходить по рядам с железным подносом, и щедро бросали серебро прижимистые забулдыги. Проняло каждого.

– Она такая… – протянул зачарованно Целест. Он обернулся к напарнику: – Рони, что скажешь?

Тот молчал, улыбался своей странной, чужеродной улыбкой. Компания контрабандистов во главе с Пиратом аплодировала и шумела более всех, Клык жевал губами и причмокивал, а Лысый вывалил целую пригоршню монет на стол – для «клоуна» и танцовщицы.

– Рони! Тебе не понравилось? – Кажется, Целест готов был драться.

– Она… воплощенная, – сказал Рони, и закусил губу.

Странный комплимент, однако Целест собирался ковать железо, пока горячо: то бишь пообщаться с танцовщицей лично. Он сгреб монеты на поднос «клоуна»:

– Господин! Мы с другом навеки сражены прекрасным танцем! Нельзя ли поговорить с танцовщицей, а, господин?

Строгий «клоун» выпрямился, хотя до того почтительно кланялся всем и каждому:

– Моя дочь не проститутка.

– Что вы, господин! Она ведь ребенок совсем, как мог я подумать такое? Я просто хочу, – и Целест вынул из кармана заколку-цветок, – подарить ей это лично…

Клоун оценивающе посмотрел – не на безделушку, на Целеста. Потом на Рони, который по-прежнему улыбался.

– Хорошо. Идите за мной.

– Благодарю, господин. – Целест кинулся за отцом танцовщицы, забыв попрощаться с контрабандистами. Рони нерешительно махнул им напоследок.

– Зови меня Пеней.

– А ваша дочь, стало быть, Дафна? Танец напомнил мне именно этот миф…

Мужчина остановился у входа: девочка уже покинула притон. Он испытующе воззрился на обоих парней, будто размышляя: откуда клиент Кривоногого Джо знает античный миф, потом как-то криво, одной стороной рта, ухмыльнулся:

– Нет. Вербена. Ее имя – Вербена.

Танцовщица ждала на улице. Она успела переодеться

в поношенные брюки из грубой ткани и растянутый серый свитер, из воротника торчали ключицы, сейчас – в свете горящих мусорных баков и среди гомона толпы Пестрого Квартала – всякое чародейство исчезло. Обыкновенный угловатый подросток с парой маленьких прыщиков на подбородке.

«Совсем ребенок».

– Вот, дочка, – проговорил «клоун», – к тебе поклонники. Поболтай-ка с ними, а я кружку пива пропущу, в горле пересохло…

Попутно Целесту и Рони продемонстрировали кулак. Мол, только троньте. Целест пантомимой изобразил агнца божьего, и Пеней вернулся в бар.

– Здорово танцуешь, Вербена, – сказал Целест. Девчонка подсчитывала медяки, закрываясь от проходящих мимо людей, словно готовая броситься и вцепиться в глотку любому, кто сократит расстояние до трех шагов. Она хмыкнула, полуоглянулась в сторону нежданного «фаната».

– Чего надо-то?

– Просто похвалить. И вот… – Целест достал заколку, чуть задержал ее в ладони, заставив опаловый венчик вербы распушиться, потянуло весенней свежестью – девочка удивленно распахнула ярко-голубые, лунные, глаза:

– Это мне? Как ты это сделал?

– Тебе. Сделал, и все.

Откуда приехали чопорный «клоун» и «гадкий утенок» с грацией эллинской нимфы? И неужели она не слыхала ни разу о Магнитах? А хотя… в сознании большинства, Магниты – убийцы и палачи, а терпкий вербный пух – вечный призрак весны, посвящение девочке с цветочным именем, – мало общего с усмирением безумцев.

Целест усмехнулся. Он присел на корточки, сделал вид, что более всего на белом свете интересуется спором двух панков неподалеку; Вербена любовалась заколкой, а в эбонитовых волосах ее «бирюлька» засияла жемчужиной.

Или кусочком луны, предположил Целест.

– Кто ты? – спросила Вербена.

– Целест, – назвался он. Вербена достала откуда-то дешевое зеркало в зеленой пластмассовой оправе и стала придирчиво изучать последствия влияния подарка на свою красоту.

– Вербена. Впрочем, ты уже у па выяснил. А это кто? – Она ткнула указательным пальцем (ногти обкусанные, а кутикулы в грязи) в Рони.

Мистик понял, что столбом прикинуться не выйдет – ростом маловат, неуклюже поклонился девочке:

– Иероним. Рони.

– Ты похож на крысу, – заявила девочка. – А ты – на белку. – Второй приговор она вынесла Целесту. Оба закашлялись, пряча хохот; потом Целест щелкнул Вербену по носу:

– А ты не промах. Вербена, ишь. Сорокой будешь, поняла?

– Да хоть гусеницей, – не растерялась танцовщица. – Если еще чего-нибудь дашь. А?

Целест смутился. Подарки закончились – у него только диски по карманам рассованы, но то старое знание, к чему оно своевольному подростку? Он беспомощно моргнул Рони, ища поддержки, и мистик выступил вперед с видом «вот-так-всегда».

– Нет украшений. Но я могу показать тебе картинки… красивые картинки. Если позволишь.

Вербена сложила руки на груди, отчего длинные рукава болтались, словно кукольные. Свитер, кстати, явно мужской, да и штаны тоже – ушитые и подрезанные, но чужие… Целест пожалел, что отдал деньги контрабандистам. Они пригодились бы танцовщице.

– Картинками сыт не будешь. Белка, ты мне нравишься больше.

– Поздравляю, – не удержался и шепнул Целесту Рони. Он поднял ладони в жесте «не буду вам мешать», отступил в тень закоулка, но там спал и ворочался во сне пьяный, от которого за пять метров несло мочой, и Рони брезгливо отодвинулся.

А Целест растерялся – наверное, впервые за девятнадцать с половиной лет; будь Вербена лет на пять постарше, он рассыпался бы в комплиментах и питал надежды, чего делать с неоформившимся ребенком, он не знал… и вообще, зачем полез к танцовщице? Сказать, что она заставила его – профессионального «мага» Мира Восстановленного – поверить в чудеса?

Глупо как-то…

– Вы с отцом живете здесь?

– Неа. – Мелочь тихонько звякала в потертом брезентовом кошельке. Кое-кто из прохожих голодно облизывался на него, но сунуться боялся: рыжий парень вызывал смутные опасения. – Заглянули вот… потом уедем…

– В Пределы?

– Угу. – Кажется, не интересовал более девочку Целест. И без помощи телепата-Рони можно прочитать «дяденька, отвяжитесь уже».

– Ты классно танцуешь, – повторил Целест.

– Спасибо. – Наградой оказалась полуулыбка – губы смуглые, а зубы ярко-белые, колючая и свежая, как весенний побег.

«До свидания», почти проговорил Целест. И почти позвал – «Рони, пойдем», готовый извиниться за сомнительное веселье и унести сувениром Пестрого Квартала неясную, недосказанную тоску, похожую на многоточие или поврежденный на самом интересном месте файл с антикварной флэш-памяти.

Его остановил Рони. Мистик вывалился из своего угла белесым клубком ниток, расталкивая прохожих; едва не растянулся, ухватился за локоть Целеста. Невыразительное лицо стало гипсовой маской ужаса.

– Там… Целест…

Остальное не расслышал. Бар «Кривоногого Джо» полыхнул столпом огня, грохот последовал секундой позже и оглушил обоих; инстинктивно Целест кинулся к Вербене, закрывая ребенка собственным телом, повалился на заплеванные булыжники. Каменно-огненный смерч разметал толпу – обитатели Пестрого Квартала очутились внутри исполинской печи, полной угля и пламени; по мере того как взрывная волна опадала, просеивались крики боли и ужаса.

Целест приподнялся на локтях. Каменные своды экс-подвала, призванные выдержать перестрелки и пьяных посетителей – а хоть бы бомбежку! – проседали карточным домиком. Притон складывался внутрь на манер мятой картонной коробки. Из-под обломков тянуло гарью и жареным мясом. Целест сглотнул.

– Вербена? Рони?

Девочка молчала. Ее била дрожь, но она оказалась цела и невредима. Мистик лежал рядом и тоже с трудом сдерживал тошноту – наверняка в тот момент радуясь, что ужинал много часов назад. Светлые волосы забрызгала чья-то кровь – рядом с Рони валялась оторванная нога, похожая на неловко выделанный протез; кость розово и сахаристо мерцала в огненных отблесках. Ее владелец щерился выломанной челюстью метрах в десяти.

– Одержимый, – проговорил Рони.

– Мой, – буркнул Целест.

– Не знаю. Могли взорваться бочки со спиртом. «Псих» свел всех с ума, и…

Целест скрипнул зубами. Рони – прилежный мальчик, черт подери, зазубрил параграфы Устава и Правила

Магнитов, но доводилось ли ему сражаться в полевых условиях… ну, кроме первого раза? Нет!

– Папа! Папа-а! – Вербена вырвалась из «объятий» Целеста, резко села на тротуаре и с той же ловкостью, какой недавно изображала Дафну, – кинулась к раздробленному зданию, перепрыгивая через фрагменты тел и еще живых – обоженных, залитых кровью людей. К босым пяткам липли жирные хлопья сажи, они же кружились в пространстве вперемешку с песком и мелким гравием. Ничего, кроме криков, мяса, огня и гравия…

– Стой!

«Проклятье!»

Целест рванулся следом, а Рони – за ним. Он закашлялся на полпути, захлебнулся пеплом и смрадом; выплюнул черную слюну. Полуразрушенное здание пульсировало, изгибалось в ладонях огня, дышало – хваталось за последний вздох, но внутри никого не осталось, не могло остаться…

– Па!..

Она едва не запнулась о распростертое тело – вернее, несколько тел, огонь сплавил их в единую безобразную химеру; химера еще жила и тянула к Вербене ободранные до остова щупальца, девушка наступила на фаланги, и те хрустнули, рассыпались пеплом.

– Па!

– Да стой ты, дура! – не выдержал Целест. Пожар по-прежнему полыхает, и не мог никто выжить там, ни единый человек, и не…

– Одержимый. Вот он, – проговорил Рони. Словно в ответ на бесстрастный комментарий заляпанного чужой кровью и пеплом мистика, бар дрогнул и, прежде чем окончательно просесть, выплюнул небольшую группу людей. Людей? Существ… безобразных и безумных существ; Целест невольно закусил губу, когда узнал «свою» банду – здоровяка-Пирата ослепило полностью, сорвало пол-скальпа, лицо его теперь напоминало изжеванную резинку багряно-алого цвета; бахрома текла и капала на грудь. Рядом шатался Пес – шапка его на поверку оказалась синтетической и теперь вплавилась в голову и шею, обе руки сгорели до костей. Лысого и Клыка жар сшил вместе, спиной к спине и вместо ниток – какая-то кружка и обломок стола, матово поблескивал вплавленный металл. Вместе с контрабандистами появились еще несколько выживших – пока-живых, Целест судорожно соображал – шок у них или остатки жизни поддерживаются безумием одержимого-«психа»…

«Черт. Черт. Черт».

Нейтрасети, конечно, не захватил.

Чуть поодаль держался Пеней. Его одеяние обтрепалось, а правильные черты лица размазало случайным осколком – выбив половину зубов и скосив набок нос, но он казался самым «цельным».

– Он?..

– Не знаю!

Оба Магнита стояли в нескольких метрах от одержимого… неподвижно. Целест в пятый раз судорожно пошарил в карманах – ну хоть маленький баллончик; так обворованный на рынке надеется на чудо и возвращенный из небытия кошелек. А к одержимому, размазывая черные слезы, бежала Вербена…

«Он убьет ее. Просто убьет».

Одержимый поднял руку, тупо ухмыляясь, – Целеста передернуло; прежде одержимые были «просто зараженными», безликими, никем. Не верилось, что интеллигент в чуждом ему клоунском костюме переродился бешеной тварью.

Над обгорелым асфальтом закружилась и осела золоченая фольговая звезда.

– Па!..

С кончиков пальцев одержимого сорвался сгусток плазмы – похожий на звезду-фальшивку, эта была смертью, и смерть озарила Вербену – темно-лиловым цветом, Целесту почудилось, будто сморщился и завял пушистый опал-заколка.

«Слишком поздно».

– Вербена! – Воин-Магнит зажмурился. А когда открыл глаза – может быть, всего мгновение спустя, длинное, как век настоящей звезды, мгновение, – то увидел, как закрыли тела контрабандистов девочку, завалили ее, она пронзительно визжала от ужаса, но… была жива. Искалеченные жертвы одержимого образовали «панцирь» из плоти и крови, тем спасли ее.

– Быстрее, – сказал Рони. Целест отшатнулся: выражение лица мистика ничем не отличалось от одержимого. – Я держу их. Пусть послужат… последний раз.

«Никогда не доводилось… так…»

Мелькнуло – многое. И что попались, и что Рони нарушил правила, подчинив людей своей воле, заставив умирать; сто и одно нарушение, это Пестрый Квартал – сейчас он напоминает поле боя или эшафот после массовых казней, так пускай!

Не успел додумать. Новый сгусток едва не испепелил Целеста, он ловко выставил защитное поле – рекурсивный удар смял Пенея, переломал ключицы и обе ноги, из пробитого черепа густо сочилась околомозговая жидкость. Стоя на коленях, одержимый вновь поднял – единственную теперь, вторая болталась измочаленной культей, – руку.

Метил он в Рони. Это Целест понял безошибочно. Понял и мистик, потерял контроль над почти мертвой бандой, попятился от стены огня – сплошной иссиня-алой, как на газовой горелке, стены – выше, чем в Цитадели, стена не тронет Вербену и Целеста, только маленькую белобрысую «крысу»…

– Твою мать! – Целест перемахнул через распростертые туши – Пират, кажется, попытался ухватить его за джинсу – наперерез огненному барьеру.

Рони почувствовал влагу. Обычный дождь, теплый – много теплее, чем в родных Северных Пределах; он съежился под потоками ливня, но потом подставил лицо умиротворяющим каплям. Рони был жив.

«Целест?»

Тишина вокруг не прерывалась даже стонами. Рони озирался, схватил себя за уши – оглох, что ли? И где Целест? И одержимый, и Вербена? Вокруг только трупы, сотни трупов, кроме них – перевернутые мусорные баки, сплющенные, будто по ним табун коней проскакал, руины… обломки игровых автоматов, какие-то балки и скрученные листы железа, тряпки и битое стекло…

– Целест! – позвал он, собственный голос почудился неправдоподобно-громким.

– Здесь. – Из-под мясной груды выползло нечто грязное, заляпанное кровью, сукровицей и сажей. – Я его призвал. Вон валяется… – Он указал на останки Пенея. Выглядел он будто в зад засунули динамитную шашку.

– Мертв?

– Как старый башмак. Где Вербена?

– Она жива, – после паузы проговорил Рони, – я ее чувствую… Целест. Ты спас меня.

– Ерунда какая! – отмахнулся тот, его волновала девочка, а спасение – как иначе, они же напарники, «вместе и навсегда». – Сумеешь найти Вербену?

– Да. Найду.

Рони не солгал. Безусловно живая и физически здоровая Вербена отыскалась под холмом из плоти – от последнего взрыва контрабандисты спеклись, как гусь в печке, но внизу температура была много ниже. Когда Целест выволок девушку на белый – а точнее, искрасна-бурый свет, она оказалась без сознания, но Рони «просканировал» ее и заявил, мол, просто шок.

– Оклемается, – добавил он. И без паузы: – Что ты с ней делать собираешься?

Отличный вопрос. Тащить в Цитадель? Гомеопаты чужих не принимают, проще подзаборному пьянице пролезть в Сенат, чем постороннему – в Цитадель. Целест поскреб затылок, доводя и без того растрепанные волосы до состояния хаоса первозданного.

– Есть одна идея… Только бы дотащить ее до города. Когда она очнется?

– Не знаю. У меня нет нашатыря. Я попробовал бы разбудить ее силой, но…

– Нет! – быстро оборвал мистика Целест. – Никакого вмешательства.

Рони присел на корточки рядом с распростертой на жуткой перине из мертвых тел девочкой. От зрелища Целесту словно под ногти иглы загоняли; он ежился и лохматил волосы. Он вымотан, исчерпал свой ресурс воина… пустой бак, топливо на нуле…

«Не хватит сил».

Дрожало под коленками, и гулко барабанил пульс, почему-то в животе, а не под левым ребром, где ему полагается находиться.

– Рони, ты сможешь ее поднять?

Мистик прикинул вес костлявой девчонки, согнул руку и тронул мускулы. Жидковато как-то выходило, прощупывался жирок, а вот мыщцы – не очень. Целест сложил указательные пальцы в жесте мольбы.

– Поднять – да, – наконец, выдал Рони. – Но долго не пронесу.

– Я поддержу, – с облегчением выдохнул Целест.

Телекинез и немного физической силы. Сработало.

– Нужно торопиться. – Целест в последний раз оглядел мертвых и полуживых; Пестрый Квартал замер, точно ужаленный паралитическим ядом, но вскоре оживет – и забурлит, буйно и разнузданно; скорбь и насмешки, панихида и мародерство – все явится следом за затишьем, а еще – другие Магниты и стражи почтут появлением зону отверженных. А вот им пора уходить.

Целест опять вел заброшенными переулками. Ныне тишина и темень – без гнусных миазмов горелой плоти – впитывались подобно исцеляющей мази. Рони устал после первой сотни шагов, но держался, Целест выскребал остатки ресурса, умоляя: ну хоть немного, еще чуть-чуть…

Вербена по-прежнему висела безвольным мешком с костями.

– Куда мы идем? – пропыхтел Рони, поправляя ношу – Вербена упорно соскальзывала носом вниз. Они выбрались на прилично освещенные, асфальтированные и сонные улицы – здесь о трагедии не хотели знать. Впрочем, одержимый мог появиться среди горшков герани на подоконниках абсолютно так же. Никто не застрахован.

Целест едва не запнулся на ровном месте. Но ответил:

– Ко мне. Главное, чтобы отец не увидел… а мать и Элоиза позаботятся о Вербене.

Крались снова закоулками. Целест сам себе напоминал вора, с самого дна Пестрого Квартала – грязный, как не свинья, целый свинарник, озирается после десяти шагов – не появится ли где страж или патрульный Магнит. И так далеко до резиденции Альена…

– Целест. Я больше не могу. – Ровный голос на последнем слоге сорвался в хныканье. Целест вспомнил, что Рони младше его на два года, помимо всего прочего. Щенкам не свойственен стоицизм.

– Давай передохнем.

Они как раз пробирались через заросший яблонями и декоративной вишней переулок зажиточных виндикар-цев. Заборы вздымались в небеса, а мостовая источала тонкий аромат специального шампуня.

«Виндикар – изменчивый», – невольно подумал Рони. Он неуклюже плюхнулся прямо на подмерзлую мостовую; от холода передернуло, но усталость взяла свое. Вербену расположил рядом – колени стали ей подушкой. Целест помялся и сел рядом.

– Далеко еще?

– Не очень. Ты совсем выдохся, да?

– Прости. – Рони изучал собственные грязные пальцы, словно ученый – новую бактерию под микроскопом. – Я плохой напарник. Из-за меня погибли твои друзья.

– Заткнись! – Целест взлохматил на сей раз чужие волосы. Белесые и короткие, на ощупь они были мягче. – Ты – идеальный напарник. Пират и остальные все равно бы умерли… а ты спас Вербену. И вообще, если кто-то должен просить прощения – то я у тебя, обещал веселье, а получилось вона как…

Вербена заворочалась и гортанно застонала. Вцепилась в предплечье Рони, оставляя поломанными ногтями глубокий след, – но в сознание так и не пришла.

– Я видел ее танец. – Рони улыбнулся. – Она воплощенная.

Не мог объяснить, не находил слов. В языке людей, что старше Мира Восстановленного, есть понятия всего-то для пяти чувств – эмпатия не входит в список. После первого призыва мир перекосился в сторону призрачных полугаллюцинаций, реальность рассыпалась, словно стекляшки в калейдоскопе. Рони прозрел и ослеп одновременно. Странное, неописуемое состояние.

Недаром мистиков считали «чокнутыми» – не без оснований. А Вербена вернула ему цельность.

Ненадолго… но это было хорошо.

– Это было хорошо, – сказал Рони и дернул плечом, будто отгоняя комара. – Я отдохнул. Идем?

– Ага… – Целест снова потрепал его затылок. Затем достал сигаретную пачку, с сожалением выявил блестящую фольгой пустоту. – Напарничек. Между прочим, сегодня у нас и состоялась «брачная ночь»… это стоит отметить. Позже.

Коренной виндикарец, Целест мог пробраться из западной части города в восточную за десять минут – притом что средний мобиль тратил более трех часов. Рони не успел пожаловаться вторично, а Вербена – очнуться от обморока. Целест остановился у очередного забора темно-розового камня с редкими прожилками зелени, затем скользнул к калитке явно черного хода.

– Сейчас.

Рони безразлично кивнул. От усталости ноги сами собой сгибались, причем под неожиданным углом.

Целест поозирался по сторонам. Дом, родной дом… и могут быть нежелательные свидетели. Половина слуг – новые, кликнут отца, решив, что забрались воры, а с Адрианом Альеной шутки плохи, пристрелит, а потом разберется, что сыну пулю всадил. Опять-таки ресурс на нуле… воинов хоть и почитают сродни колдунам и чародеям, но суть – гидро-пиро-телекинез, плюс способность к трансформации некоторых веществ. Таблицу Менделеева и законы физики никто не отменял. А энергия для того же гидрокинеза берется из собственных сил…

Целест свистнул два раза и тут же нырнул в негустой, округло стриженный – и в ноябре почти лысый – кустарник, увлекая за собой напарника с драгоценной ношей.

Свист повторился за забором. Целест приглушенно хихикнул.

– Открывай, свои.

За калиткой зашуршало, потом раздался короткий скрип. Целест прищурился, тратя последнюю каплю ресурса на ночное зрение, и осклабился во весь рот:

– Эл! Мы здесь.

Рони чувствовал себя ездовым животным – и отнюдь не благородным скакуном, скорее ишаком или мулом; плелся за лидером-Целестом и тащил Вербену, иногда проверяя ее: жива, здорова, какие-то неясные сны мелькают разноцветными кляксами. Усталость отняла у него все, кроме дара. И будто ушат холодной воды – новый образ, новая аура… Целест? Еще один Целест?

Рони оторвал взгляд от переплетений колючих веток. Девушка-Целест. Похожа.

Довольно высокая, тонкая и гибкая, словно плеть – удар ее обожжет, но от руки хозяина удар – благословение. Рыжие волосы, а глаза оттенка увядшей травы; девушка-осень, двойник Целеста.

– Моя сестра Элоиза. Можно Эл. – Целест беспардонно потянул девушку за рукав куртки, наброшенной поверх пижамы. На пижаме розово мелькали медвежата. Рони почему-то улыбнулся.

– А это мой напарник, Рони…

«Иероним», – хотел добавить тот, но смолчал. Вновь закинул Вербену на плечи с показной легкостью и натуральной осторожностью.

– Ты обзавелся напарником? На-адо же, Целест! – девушка фыркнула, с любопытством уставилась на мистика. Тот не удержался, коснулся ее мыслей. И отпрянул, перехватив «выловил-таки себе мозгожора»…

– Почему мозгожор?

Целест и Элоиза переглянулись. Элоиза скривилась, будто ей жабу за шиворот сунули. Целест продемонстрировал напарнику кулак.

– Простите. Больше не буду, – потупился Рони, благодаря темноту за то, что она сокрыла румянец на его полупрозрачно-светлой коже. – Я…

– Нужно вот разобраться. Эл, помоги, на тебя надежда. – Целест переключил внимание сестры на Вербену. Элоиза барабанила лакированными ногтями по медной резьбе калитки, задумчиво щурилась.

– На фига, возлюбленный братец мой, ты притащил эту замарашку? Да и вообще, заявляешься в три ночи, хотя полагалось бы спать… ну или одержимых ловить. А?

– Долгая история. – Целест пригнулся, чтобы их глаза оказались на одном уровне, потом еще ниже, изображая умоляющий взор. Спектакль был старый, хорошо отработанный. Элоиза широко зевнула, поежилась – в одной куртке все-таки прохладно, ночной морозец кусался стаей насекомых. Мучить брата надоело.

– Давайте внутрь. Только тихо. Отец караул выставил…

Сад в резиденции Альена выгодно отличался от сада

Цитадели ухоженностью, пусть и вчетверо-впятеро уступал размерами. Фигурные деревья напоминали молчаливых стражей Площади Семи, а неяркая багряно-лиловая подсветка проникала в каждый уголок – ненавязчиво, мягко, но неумолимо. Словно сам закон. Словно сама воля Сената.

Целест в который раз хмыкнул над символизмом.

Дом расположился в самом живописном углу, словно вальяжный кот. Два высоких этажа, мансарда с лепниной и освещенная крыша: летом там устраивали официальные и не очень официальные приемы, а ныне одиноко ежились мраморные изваяния полуобнаженных девушек и не менее склонных к нудизму юношей. У парадного входа подобных скульптур еще штук пять, плюс два хмурых алебарстовых льва. Впрочем, хозяйка и гости сейчас пробирались даже не через черный ход – там шаталась прислуга, а к пожарной лестнице и раскрытому окну на втором этаже.

– Нам туда, – сообщила Элоиза. Они благополучно пробрались через сад, мимо всех постов охраны – Элоиза частенько выбиралась таким образом гулять, да и братец наведывался. Она легко подтянулась к нижней ступеньке, с юркостью ласки забралась вверх.

– Быстрее! – шикнула с подоконника. Целест в который раз поскреб макушку, и Рони повторил бы его жест, да руки занятые мешали. Что делать с Вербеной?

– Лезь. Я ее подниму телекинезом, – ресурс грозил уползти в минус, а Вербена – свалиться с высоты десяти метров; Целест проклял девчонку и одержимого, досталась пара ласковых и лестнице с Элоизой.

Получилось. Рони зажмурился, когда карабкался – узкие ступеньки воспринимались хрупкими, как трубчатые птичьи кости, скользили в ладонях и под кроссовками, но сверху взирала Элоиза – хитрая и насмешливая, как лисица. Или белка. Белкой Целеста обозвали… Элои-зе подойдет аналогично…

Затем Целест поднял Вербену. Бесчувственное тело воспарило, словно девочку заживо прибирали Небеса; Элоиза и Рони подхватили ее и втащили внутрь. Целест взлетел последним.

– Уф… все. Меня не трогать. – И он, ничтоже сумня-шесь, прошествовал прямо по зеленоватому мраморному полу, к ворсистому розово-желтому коврику около кровати и на кровать же плюхнулся. На полупрозрачных, как лепестки, простынях отпечатались серые полосы грязи, и осыпалась бордовой коркой засохшая кровь.

– Целест! – взвыла Элоиза. Если бы она была воином, подобно брату, от Целеста не осталось и горстки пепла.

Рони тем временем, поместил Вербену в поросячерозовое и тоже пушистое кресло. Он чувствовал себя неловко в «девчачьей» комнате – среди пастельных тонов, мягких игрушек, двух трюмо красного дерева и с серебряными зеркалами, целого батальона каких-то тюбиков, баночек и бутылочек – они распространяли густой приторный аромат. Печенье, подумал Рони, и рот его наполнился слюной. Есть хотелось невероятно, но до завтрака далеко…

Он коснулся сознанием Вербены, убедился: девочка скоро очнется.

– Просыпайся, – сказал Вербене.

– Целест! – Гнев победил отвращение. Вымазанный брат был торжественно изгнан с кровати за шкирку. – Только. Попробуй. Еще. Раз…

– Прости, о несравненная сестра, мой тяжкий грех! – картинно взмахнул руками тот и устремился к Вербене. Кажется, она и впрямь просыпалась. Целеста продернула дрожь – где-то в диафрагме, он списал ее на усталость, – когда ресницы девочки шелохнулись. Освещение в комнате Элоизы было золотистым, но глаза Вербены по-прежнему сияли холодной луной.