Текст книги "66 градусов северной широты"

Автор книги: Майкл Ридпат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Я знаю, что тебя побудило остаться в Исландии. Одной из причин тому была твоя уверенность в том, что в смерти отца может быть исландский след.

Магнус покачал головой.

– Ингилейф…

– Нет, послушай меня. Тебя всю взрослую жизнь преследует мысль о том, как и кем был убит твой отец. Вот почему ты стал полицейским. Разве не так?

Магнус нехотя кивнул. Он действительно именно поэтому поступил в полицию, стал детективом в убойном отделе и упорно выслеживал убийцу в каждом отдельном случае.

– Так вот почему ты стремишься найти исландский след в гибели Оскара, хотя сам признаешь, что это весьма маловероятно. Вместе с тем ты ничего не пытаешься узнать об исландском следе в убийстве твоего отца. Это никуда не годится.

– Здесь другое дело, – возразил Магнус.

– Почему?

– Потому. – Он силился найти какой-то убедительный довод, но потом все-таки решил сказать правду. – Потому что оно личное.

– Конечно, личное! Именно поэтому ты должен им заняться. Я тоже долго выясняла обстоятельства гибели своего отца, и ответ отнюдь не утешил меня. И не говори, что в этом деле не было ничего личного!

Магнус погладил ее по голове.

– Нет. Нет, этого я не скажу.

Страдания Ингилейф были вполне реальными. И конечно, она имела право узнать правду. Почему же это не важно для него?

– Ты боишься, Магнус. Признайся, ты боишься того, что можешь узнать.

Магнус закрыл глаза. Менее всего он хотел показаться трусом. Магнус был совершенно иного мнения о себе. Он с юности жадно читал исландские саги, истории о мистических и бесстрашных героях средних веков. Среди них были те, кто боролся за справедливость, и те, кто попирал ее, и Магнус видел себя одним из этих эпических персонажей. Он улыбнулся своим мыслям. В сагах были и женщины, побуждавшие своих мужчин мстить за оскорбление семейной чести. Такие воительницы, как Ингилейф.

– Ты права, – наконец выговорил он. – Я боюсь. Но… Ладно…

– Что «ладно»?

– Говорил я тебе, что провел четыре года на дедовой ферме, когда отец нас оставил?

– Да.

Магнус тяжело вздохнул.

– Эти четыре года я не хочу вспоминать.

– Что произошло? – спросила Ингилейф, коснувшись его плеча. – Что произошло, Магнус?

Магнус вздохнул.

– Вот этого я никак не хочу тебе рассказывать. Эти воспоминания должны оставаться в тайнике моей памяти.

Дожидаясь Бьёрна, Харпа смотрела в окно на мерцающие вдали огни Рейкьявика, раскинувшегося по ту сторону бухты. У него был большой мощный мотоцикл, и она не сомневалась в том, что он приедет. Ему придется проехать сто восемьдесят километров, но дорога на всем протяжении была хорошей и, за исключением пригородов Рейкьявика, пустынной.

Она еще не могла прийти в себя после разговора с детективами. Рослый, с рыжими волосами и легким американским акцентом, внушил ей страх. Он был поумнее того худощавого, беседовавшего с ней в январе. Его голубые, спокойные, проницательные глаза, казалось, не упускали ничего и видели ее насквозь, несмотря на все предпринимаемые ею ухищрения. Ему стало, конечно, ясно, что она обманывала его. Никакой связи между тем, что произошло с Габриэлем Орном и Оскаром, не существовало, и хотя первое дело было окончательно закрыто властями, этот детектив чувствовал, что при проведении расследования были допущены определенные недочеты.

Он вернется.

Непроизвольно проявив чрезмерную придирчивость к Маркусу, Харпа резко выговорила ему за то, что тот наследил и не протер за собой пол. Потом, когда она читала любимые ею с детства стихотворения для дошкольников, Маркус отметил, что одно из них ею было прочитано дважды подряд.

Уложив сына спать, Харпа принялась расхаживать по дому, ей очень хотелось прогуляться к пляжу у Гротты на мысе Селтьярнарнес, но оставлять Маркуса одного в доме она опасалась. Собралась было позвонить матери и попросить ее посидеть с внуком, но отказалась от этой идеи, дабы не прибегать к тягостным объяснениям, маленьким хитростям для сокрытия большой лжи.

В конце концов Харпа налила себе чашку кофе и, сев за кухонный стол, стала наблюдать в окно, как темнота сгущается над бухтой Факсафлой. Она находилась в каком-то трансе. Внутри у нее все кричало, хотя внешне казалась неподвижной, застывшей, так как из последних сил заставляла себя оставаться спокойной.

После смерти Габриэля она уже никогда не будет такой, как прежде. Каким-то странным образом то, что с ним случилось, или ее участие в этой истории оставило у нее в душе глубокий след. Несколько месяцев это чувство не давало о себе знать, но теперь разрасталось, словно какой-то тропический паразит, пожиравший ее изнутри.

В тот вечер Харпа не могла взглянуть в глаза Маркусу. В эти большие, доверчивые, честные карие глаза. Как она могла сказать мальчику, что его мать лгунья? Хуже того, убийца?

Как ей жить, не имея возможности взглянуть в глаза сыну?

Харпе хотелось отбросить назад кухонную табуретку и закричать. Но она находилась в своего рода ступоре. Не могла пошевелить ни единой мышцей и была даже не в силах поднести ко рту стоявшую перед ней чашку остывшего кофе.

Где же, черт возьми, Бьёрн?

Она словно снова видела в сгущавшейся темноте Габриэля Орна, лежавшего среди лужиц бензина на асфальте автостоянки рядом с Хверфисгатой, кровь из его головы смешивалась с грязью, покрывавшей талый снег.

Она непроизвольно вскрикнула.

– Тише, Харпа, тише.

Голос Бьёрна был спокойным, властным. Харпа перестала кричать. Принялась всхлипывать.

Бьёрн присел на корточки возле Габриэля.

– Он мертв? – прошептала Харпа.

Бьёрн нахмурился. По тому, как он ощупывал шею Габриэля, нажимая то в одном месте, то в другом, Харпа понимала, что ему не удается найти пульсирующую артерию.

Харпа достала мобильный телефон.

– Я вызову «скорую».

– Нет! – приказал Бьёрн твердым голосом. – Нет. Он мертв. Нет смысла вызывать «скорую» к мертвецу. Мы все окажемся в тюрьме.

– Сваливаем, – панически озираясь по сторонам, прохрипел Фрикки.

– Нет. Подожди! Дай подумать, – сказал Бьёрн. – Надо договориться о какой-то версии.

– Никто не узнает, что это мы, – попытался успокоить его Синдри. – Уйдем, и все тут.

– Полицейские узнают, что Харпа звонила ему перед тем, как он вышел, – сокрушенно заметил Бьёрн. – Звонки регистрируются. Полицейские допросят ее. Возможно, с ним был кто-то, и, стало быть, ему известно о том, что Габриэль пошел на встречу с ней.

– Харпа, не говори им ничего, – заголосил Фрикки.

– О Господи, – тяжело вздохнула Харпа. Она-то понимала, что ничего не сможет скрыть от полицейских.

– Тихо! – властно прервал дискуссию Бьёрн. – Давайте успокоимся. Нам нужна версия. Алиби для всех. Первым делом давайте уберем труп. И постарайтесь не запачкать кровью одежду.

Синдри, Фрикки и Бьёрн перетащили Габриэля в глубь автостоянки и положили между двумя машинами.

– Харпе нужно пойти в «Би-пять», – торопливо проговорил Исак. – Немедленно. И поднять шум по какому-нибудь поводу, чтобы привлечь к себе внимание. Пусть затеет ссору с кем-нибудь, да хотя бы со мной. Между нами нет никакой связи, полиция ничего не заподозрит.

– А если возникнет вопрос, где она была раньше? – спросил Синдри.

– Со мной, – ответил Бьёрн. – Мы познакомились на демонстрации. Она пошла со мной на квартиру к моему брату. Дело не заладилось: она позвонила бывшему любовнику, захотела увидеться с ним.

– Она ждала его в баре, а любовник так и не пришел, – подытожил Исак.

– Что будем делать с трупом? – спросил Синдри.

– Я могу оттащить его куда-нибудь, – предложил Бьёрн.

– Надо все обставить как самоубийство, – деловито заметил Исак. – Или, например, несчастный случай? А может, просто повесить его где-нибудь?

– Это отвратительно! – воскликнула Харпа. – Меня, наверное, вырвет.

– Я оттащу его к морю, пусть освежится, – усмехнулся Бьёрн. – Синдри, почему бы тебе не помочь мне? Так, Харпа, дай мне номер своего телефона. Иди в «Би-пять» вместе с Исаком, только непременно входите порознь. Устройте там небольшой скандальчик, но постарайтесь, чтобы вас не выставили, – нужно продержаться там как можно дольше. Я избавлюсь от трупа и через час-другой позвоню тебе. Тогда можешь вернуться со мной на квартиру брата. Подробности обговорим позднее.

Харпа кивнула, собралась с духом и пошла по Банкастрайти, к бару, Исак поплелся другим путем.

Хотя этот план был составлен наспех и в нем было много слабых мест, он сработал. Сама Харпа не смогла бы его измыслить. Потребовались мозги Исака и хладнокровие Бьёрна.

Она хорошо справилась с расспросами полицейских. Если бы не Бьёрн, пришлось бы во всем признаться. Он придал ей силы и решимости, без чего было бы трудно держаться своих показаний. А теперь ей предстоит снова пройти через все это, но на сей раз она не была уверена в том, что сможет быть столь же убедительной.

Харпа услышала шум мотоцикла, быстро приближавшегося по Нордурстрёнд. Мотор заглох у ее дома.

С заколотившимся от волнения сердцем она выбежала из дома и бросилась в объятия мотоциклиста, не дав ему даже снять шлем.

– О, Бьёрн, как я рада, что ты здесь.

Она заплакала.

Бьёрн снял шлем и погладил ее по голове.

– Успокойся, успокойся, Харпа. Все будет хорошо.

Она отстранилась.

– Хорошо не будет, Бьёрн. Я убила человека. Я попаду в ад. Я в аду.

– Никакого ада нет, – резонно заметил Бьёрн. – Ты напрасно чувствуешь себя виноватой. Конечно, убивать людей дурно, но ты не хотела его смерти, так ведь? Это несчастный случай. Люди гибнут от несчастных случаев.

– Это не несчастный случай, – возразила Харпа. – Я напала на него.

– Все произошло потому, что Синдри и тот парень тебя подстрекали. Они надоумили тебя позвонить ему, выманить из дому и встретиться с тобой. Дурно то, что мы согласились с ними. Посмотри на меня, Харпа. Ты не преступница.

Но Харпа не смотрела на него. Она прижалась к его груди, обтянутой кожаной курткой. Она хотела верить ему. Отчаянно хотела.

Глава десятая

Ноябрь 1934 года

Халлгримур оглядывал снег, идя к сараю, где находились согнанные на зиму овцы. Нужно было проверить, есть ли у них сено.

Было десять часов, начинало светать. Выпавший несколько дней назад снег отливал голубым, только на вершинах дальних гор восходящее солнце придавало ему красноватые оттенки. Хорошо были видны темные извилистые волны застывшей лавы Берсеркьяхрауна. Из-за неостывшей лавы снег всегда сначала тает здесь.

С фьорда дул холодный ветер. Приглядевшись к человеку, бредущему по снегу к церкви, Халлгримур быстро признал в нем Бенни.

Халлгримур в последние недели почти не видел своего друга, но думал о нем, причем с чувством жалости. Исчезновение отца Бенедикта удивило всех. Мать не имела ни малейшего представления о том, где может быть ее муж. Поисковые группы ходили повсюду: за гору Бьярнархёфн – на тот случай если он искал пропавшую овцу, вдоль берега, допуская, что он упал в море, за Берсеркьяхраун, в города Стиккисхольмюр и Грюндарфьордюр. Поиски не принесли результатов, а потому их распространили в южную сторону, на горы, Керлингинское ущелье и территорию, простирающуюся вдоль берега в направлении Олафсвика. В Боргарнесе оповестили шерифа.

Нигде не было и следа пропавшего.

Присоединившись к поисковой группе, он держался возле отца, куда бы тот ни шел, и поражался его решимостью помочь, готовностью проводить долгие часы в горах в поисках тела упокоившегося, как уже знал Халлгримур, на дне озера всего в нескольких километрах от зоны поисков.

Атмосфера в Бьярнархёфне была ужасной. Отец и мать не разговаривали. Ненависть была просто физически ощутимой. Брат и сестры Халлгримура думали, что это объясняется горем и потрясением. Только Халлгримур знал истинную причину.

Мальчик ненавидел мать за то, чем она занималась с отцом Бенни. И хотя понимал, что это дурно, невольно восхищался отцом, который так этого не оставил.

Конечно, дела в Храуне обстояли еще хуже. Мать Бенни с ума сходила от беспокойства, но она была сильной женщиной и не давала ферме прийти в упадок. Видя это, соседи охотно помогали ей.

Куда девался отец Бенни? Догадки становились все более и более фантастичными. Нельзя, видимо, было исключать и того, что он либо эмигрировал в Америку с какой-то женщиной, либо его схватила Керлингинская ведьма.

Более трезвые головы полагали, что он, подвыпив, свалился в Брейдарфьордюр и его унесло в океан.

Халлгримур шел по занесенному снегом лугу к церкви. Она представляла собой грустное зрелище со своими черными стенами и красной жестяной крышей. Шпиля не было, только над входом поднимался белый крест. Ее окружала невысокая стена, сложенная из камня и дерна, погост был примечателен весьма причудливой смесью старых, словно поседевших от времени надгробий и более новых захоронений, увенчанных белыми деревянными крестами. Там лежали и предки Халлгримура. Когда-нибудь, в далеком будущем, если повезет, в двадцать первом веке, Халлгримур присоединится к ним.

Своего пастора в Бьярнархёфне не было. Службу проводил раз в месяц пастор из Хельгафелла, небольшой деревушки возле Стиккисхольмюра.

Халлгримур открыл дверь. Его друг сидел на передней скамье, глядя на алтарь. На коленях у него лежала книга. Халлгримур узнал ее – это был экземпляр «Саги о народе Эйри», принадлежавший Бенедикту.

– Привет. Что делаешь? – участливо спросил Халлгримур, подсев к нему.

– Пытаюсь молиться, – ответил Бенедикт.

– Зачем? Его не найдут.

– О его душе.

Халлгримур смутно представлял себе, что такое душа.

– Бенни, у тебя все в порядке?

– Нет. Мне очень жаль маму. Она не знает, что случилось с папой, и никогда не узнает. Если я не скажу.

– Делать этого нельзя.

– Почему? – спросил Бенедикт. – Я все время об этом думаю.

– Это навлечет на нас беду.

– Не ахти какую, – заметил Бенедикт. – Мы его не убивали.

Халлгримур нахмурился.

– Это навлечет большую беду на моего отца.

– Может, и так, но он этого заслуживает.

Халлгримур бросил на Бенедикта свирепый взгляд.

– И твой отец тоже. Знаю, он мертв, но все считают его героем. Они бы так не думали, если бы знали, что он натворил.

– Может быть.

Мальчики не отрывали глаз от алтаря и простенького распятия, установленного на нем.

– Бенни?

– Да?

– Если скажешь кому-нибудь, я тебя убью.

Халлгримур сам не знал, почему высказал эту угрозу: она пришла на язык невесть откуда. Но понимал, что не шутит. И то, что он произнес ее в церкви, придавало ей особую значимость.

Бенедикт не ответил.

– Бенни, расскажи мне какую-нибудь историю, вычитанную отсюда, – явно желая сменить тему, проговорил Халлгримур, постукивая пальцем по книге на коленях у Бенедикта.

– Ладно, – все еще обиженно ответил тот, по-прежнему глядя на алтарь. – Помнишь Бьярна из Брейдавика?

Бенедикт мог и не заглядывать в книгу. Он знал все истории.

– Это который уплыл в Америку и стал вождем?

– Да. Хочешь знать, почему он туда уплыл?

– Почему?

– Дело в том, что в то время во Фроде жила некая красавица по имени Турид. Это недалеко от Олафсвика.

– Я знаю.

– Хоть она и была женой другого человека, Бьярн ходил на свидания к ней. Он любил ее.

Халлгримур решил, что эта история ему не понравится.

– Ее брат был великим вождем, его звали Снорри, он жил в Хельгафелле.

– Да, ты мне о нем говорил.

– Снорри рассердился на Бьярна и прогнал его из страны, вот почему ему пришлось покинуть Исландию.

– Такие были времена, – задумчиво проговорил Халлгримур. – Мой отец не мог бы изгнать твоего отца. Такое больше не случается.

Бенедикт не отреагировал на эти слова.

– Несколько лет спустя Бьярн вернулся в Брейдавик и снова направился к Турид. На этот раз Снорри послал раба убить Бьярна, но тот сам расправился с незадачливым убийцей. Между семействами Бьярна и Снорри произошло настоящее побоище на льду неподалеку от Хельгафелла. В конце концов Бьярн покинул Исландию по своей воле. Так он оказался в Америке со скрелингами.

– Наверное, твоему отцу тоже надо было уплыть в Америку, – резюмировал Халлгримур.

Бенедикт отвернулся от алтаря и посмотрел в упор на Халлгримура.

– А мне кажется, Бьярну нужно было убить Снорри.

Пятница, 18 сентября 2009 года

Магнус заказал две чашки кофе и сел напротив Сигурбьёрг. Они были в кафе на Боргартуне. В тот день он позвонил ей рано утром, и она согласилась встретиться с ним до начала работы и уделить ему пять минут.

Магнус проснулся в половине пятого и лихорадочно принялся вспоминать то, что Сигурбьёрг наговорила ему в апреле, и уже больше не смог заснуть. Ему хотелось наконец разобраться в этом. И чем скорее, тем лучше.

Кафе было заполнено конторскими служащими, пьющими кофе, но несколько мест были свободны.

– Рада, что ты позвонил, – сразу же объявила Сибба по-английски. – Я даже и не ожидала этого.

– Меня самого это удивляет. Вчерашняя встреча с тобой явилась полной неожиданностью.

– «ОБД-инвестмент» хороший клиент нашей фирмы, как ты догадываешься. Хочешь расспросить меня об Оскаре Гуннарссоне? Это будет не простой вопрос.

– Нет-нет. – Магнус сделал глубокий вздох. – Я хотел поговорить о нашей семье.

– Я так и подумала. – Сибба тяжело вздохнула. – Виделся ты с кем-нибудь из них с тех пор, как приехал сюда?

– Нет.

– Я могу понять, почему ты избегаешь их, особенно после того, как дедушка обошелся с тобой в твой прошлый приезд.

Магнус приезжал в Исландию, когда ему было двадцать лет, сразу же после гибели отца. Хотел добиться какого-то примирения с семьей матери. Ничего не вышло.

– Была ты в Бьярнархёфне в последнее время? – спросил Магнус.

– Да. С мужем и детьми провела в Стиккисхольмюре несколько дней в июле у дяди Ингвара. Он врач в местной больнице. Мы несколько раз навещали дедушку с бабушкой.

– Как они?

– Очень хорошо, учитывая их возраст. По-прежнему в здравом уме. Дедушка все так же копается на ферме.

– А большую часть работы делает дядя Кольбейнн?

– Да. И живет в большом доме. Дедушка с бабушкой перебрались в один из домов поменьше.

На ферме «Бьярнархёфн» было несколько построек: сараи, три дома и, разумеется, маленькая церковь поближе к фьорду.

– Сильно он изменился?

– Нет. Все тот же.

– Старый пройдоха, – пробормотал Магнус.

Сибба сочувственно посмотрела на него.

– Тебе не понравилось в тот раз в Бьярнархёфне?

– Да. Тебе, надо сказать, посчастливилось вырасти в Канаде, вдали от них.

– Помню, я была там в детстве. Собственно говоря, так же как Олли и ты. Оба вы были очень тихими. Словно боялись дедушку.

– Боялись. Особенно Олли. – Магнус усмехнулся. – Вспоминать об этом тяжело до сих пор. Знаешь, мы с Олли ни разу не затрагивали данную тему после отъезда в Америку. Казалось, все эти четыре года стерлись из памяти.

– Пока не встретилась я? Извини. Не следовало рассказывать тебе о твоем отце и другой женщине. Мне и в голову не приходило, что ты можешь ничего не знать, ведь все остальные члены семьи постоянно говорили об этом. Но конечно, я старше тебя, тогда вы с Олли были еще совсем детьми.

– Я рад, Сибба, что ты мне обо всем рассказала. В сущности, именно об этом я и хотел расспросить тебя.

– Стоит ли? – Сибба подняла на него вопрошающий взгляд.

– Да. – Магнус кивнул. – Мне нужно выяснить, что произошло в жизни моих родителей. Это мучает меня с тех пор, как убили отца.

Сибба удивленно вскинула брови.

– Одно никак не связано с другим, так ведь?

– Я в этом почти уверен. Но я полицейский и перестаю задавать вопросы, лишь получив удовлетворяющие меня ответы. Ты единственный член семьи, с кем я могу разговаривать. Дед настроил остальных против меня.

У Халлгримура, дедушки Магнуса, было три сына и дочь: старший Вильяльмур, в двадцать с небольшим лет эмигрировавший в Канаду, Кольбейнн, Ингвар и Маргрет, мать Магнуса. Сибба, дочь Вильяльмура, выросла и получила образование в Канаде, но, окончив университет, возвратилась в Исландию, поступила в юридическую школу и стала адвокатом в Рейкьявике. Магнусу она всегда нравилась больше всех остальных из материнской родни.

Она пристально посмотрела на Магнуса.

– Ну что же, спрашивай. Не знаю, насколько смогу помочь тебе.

Магнус отхлебнул кофе.

– Знаешь, кто была та женщина?

– Знала, но… нет… забыла ее имя. – Сибба наморщила лоб, силясь вспомнить. Покачала головой. – Нет. Но потом вспомнится. Она была лучшей подругой тети Маргрет еще со школы. Жила в Стиккисхольмюре. Они обе преподавали в школе в Рейкьявике.

– Она преподавала в той же школе, что и мама?

– Не знаю.

– Встречалась ты когда-нибудь с этой женщиной?

– Нет. Но слышала о ней. Хочешь, расспрошу отца?

– Это было бы весьма кстати. Только сделай одолжение, не говори ему, что об этом спрашивал я.

– Ладно, – с явной неохотой ответила Сибба. Взглянула на часики. – Мне нужно идти. У нас через пять минут собрание.

Она встала и поцеловала Магнуса в щеку. Это было, однако, очень мило с ее стороны. У Магнуса в Исландии с отцовской стороны никого не осталось. Сибба была самой близкой.

– Ты уверен, что хочешь все это знать? – спросила она.

Магнус кивнул. Ингилейф была права.

– Уверен.

Небольшое расстояние от Сельтьярнарнеса до гавани Бьёрн проехал на мотоцикле. Харпа рано ушла в булочную и по пути завела Маркуса к своей матери. Бьёрн сообщил ей, что ему надо вернуться в Грюндарфьордюр, перед тем как выйти в море на траулере на несколько дней. Свободное время он решил провести в прогулке по своим любимым местам Рейкьявика.

Бьёрн поставил мотоцикл и неторопливо пошел по пристани. Судов было не много: большой траулер из России, два с островов Вестмана и несколько маленьких суденышек. Старая гавань в Рейкьявике, разумеется, была гораздо больше Грюндарфьордюра, но в эти дни она казалась более тихой. Сосредоточение рыбопромысловых квот в руках ограниченного количества компаний за последние двадцать пять лет привело к тому, что судов заметно поубавилось, а те, что остались, проводили больше времени в море. Это давало наибольший экономический эффект, поэтому Исландия и была одной из немногих стран в мире, рыбаки которых зарабатывали деньги, а не растрачивали государственные субсидии. Но эта рентабельность давалась дорогой ценой: суда шли на металлолом, рыбаки теряли работу, иногда ликвидировались целые корпорации.

До креппы Бьёрн получал от всего этого выгоду. Его дядя в Грюндарфьордюре был одним из первых получателей квоты, она выделялась тем, кто ловил рыбу с 1980 по 1983 год. Квота представляла собой право вылавливать определенную долю общего улова, определяемого ежегодно Научно-исследовательским институтом моря и министерством рыболовства в зависимости от уровня соответствующих природных ресурсов. Как только последние становились известны, удачливые «короли квоты» либо продолжали промысел, либо продавали свою долю более крупным компаниям за миллионы, иногда сотни миллионов крон. Эйнар, отец Харпы, поступил именно так. И хотя дядя Бьёрна продал свою квоту и баркас «Лунди» ему как племяннику по низкой цене, все-таки пришлось брать в банке большую ссуду.

Бьёрн рыбачил вместе с дядей с тринадцати лет. Был прирожденным рыбаком. Ему даже приписывали умение предугадывать пути косяков трески. Кроме того, он быстро приспособил большинство новых технологий для изучения морского дна и обнаружения скопления рыбы. Вскоре он выплатил почти весь долг. Потом взял еще ссуду, чтобы купить небольшую квоту у знакомого рыбака в Грюндарфьордюре. Она прилагалась к пропорции общего улова, а не к конкретному судну, и таким образом, секрет доходности заключался в том, чтобы уровень квоты соотносился с возможностями данного судна. Затем, в 2007 году, он взял еще одну ссуду, чтобы купить еще одну квоту и современное электронное оборудование для «Лунди».

Старый школьный друг из Грюндарфьордюра, Симон, решивший стать банковским служащим, а не рыбаком и только что перебравшийся из одного исландского банка в какой-то страховой фонд в Лондоне, дал ему дельный совет. Ссуду следовало брать в швейцарских франках и иенах, потому что в таком случае процентные ставки были невысоки. При сильной исландской кроне Симон на подобных операциях сколотил целое состояние.

Бьёрн воспользовался советом друга, и какое-то время все шло замечательно. Потом крона начала обесцениваться, и хотя процентная ставка оставалась по-прежнему низкой, его долг в кронах быстро возрастал. Креппа всерьез вступила в свои права, исландские банки обанкротились, и долги Бьёрна намного превысили ту сумму, какую он мог когда-либо выплатить.

Бьёрн получил хорошее предложение за квоту и судно от большой компании в Акюрейри на севере острова. Принял его и выплатил банку сколько смог. И вот теперь просил работу у каждого, кто мог взять его в море. Бьёрн имел превосходную репутацию рыбака, но ему было нелегко сдерживать себя и выполнять некомпетентные распоряжения, когда у него были свои взгляды на то, где надо искать рыбу и как ловить, поэтому некоторые капитаны вроде Густи видели в нем соперника. Но Бьёрн все-таки мог кое-как зарабатывать на жизнь и выходить в море.

Он потерял свое судно и свои мечты. Еще с детства он только и думал о том, чтобы иметь свое судно и ловить рыбу. Теперь этому пришел конец.

Когда он встретил Симона как-то вечером в пятницу в Рейкьявике, через месяц после того, как банки потерпели крах, тот удивился неудаче Бьёрна. Симон прошлой весной резко изменил курс проводимой им финансовой политики на противоположный. Его фонд получил миллионы.

Мерзавцам везет.

С тех пор Бьёрн не видел Симона.

Теперь политики говорили о вступлении в Евросоюз. Обещали, что никто не будет претендовать на исландскую рыбу, но Бьёрн-то понимал, что лет через десять испанцы, французы и англичане так или иначе оприходуют тщательно оберегаемые рыбные ресурсы его страны, ничего не оставив исландцам.

И все это вызвала кучка спекулянтов, просиживающих свои толстые задницы в теплых кабинетах, занимающих деньги, не имея какого-либо намерения возвращать их для покупки того, в чем ничего не смыслили.

Мерзавцы.

В конце концов отец Бьёрна, почтальон, всю жизнь состоявший в коммунистической партии, был прав. Все они мерзавцы.

Ветер усиливался. По голубому небу неслись маленькие облака, и даже в укрытой гавани маленькие рыболовные суденышки раскачивались, скрипели, трещали. Бьёрн побрел к «Каффивагнинну», кафе, где собирались рыбаки. Людей там было мало. Он поискал взглядом Эйнара, часто там бывавшего, желая поговорить с тем, кто станет его слушать, но никого не увидел. Взял себе кофе и печенье, сел за столик у окна и стал думать о Харпе.

Бьёрн был доволен тем, что заехал к ней накануне вечером. Она определенно в нем нуждалась, так как не видела от него ничего, кроме хорошего. В отличие от Габриэля Орна. Харпа иногда вспоминала о нем среди ночи. Этот человек был подлецом. Воспринимал Харпу как нечто само собой разумеющееся, обращался с ней дурно, чего Бьёрн никогда себе не позволял.

Его беспокоило то, как Харпа перенесет дальнейшие допросы полицейских. Ей придется нелегко, особенно потому, что, как им показалось, в январе они вышли сухими из воды. При сокрытии убийства Габриэля Орна был допущен целый ряд ошибок. Одной их них была отправка текстового сообщения о самоубийстве с телефона Орна. Бьёрн пожалел об этом, как только нажал кнопку «отправить». Это привлекло к Харпе ненужное внимание.

Он сделал все возможное, чтобы укрепить ее мужество, заставить поверить в себя. Винил остальных – Синдри, студента, прибившегося к ним парня. Это они агрессивно вели себя по отношению к Габриэлю Орну. Они использовали ее, подталкивали к тому, чтобы она вызвала его из дома. Это была не ее вина.

Их показания при первом опросе совпадали; нет причин не совпасть им и теперь. Им нужно только стоять на своем и надеяться на то, что у Харпы выдержат нервы.

Магнус, Вигдис и Арни сидели в комнате для совещаний отдела расследования преступлений против личности. Перед ними лежали бумаги из досье Габриэля Орна Бергссона. Вигдис в отличие от Арни не принимала участия в первоначальном расследовании, а Магнусу была важна именно ее точка зрения.

– Ну и что ты думаешь? – спросил Магнус.

– Меня настораживает то, в каком состоянии находилась постель, – ответила Вигдис. – Она была разобрана, когда мы осматривали квартиру Орна на следующий день после его гибели. Габриэль, по словам Харпы, уже спал, когда она позвонила. То есть его разбудили, он оделся и пошел на встречу с ней.

– Только пошел он не на встречу с ней, – пояснил Магнус. – Он направился к морю за два километра и утопился.

– А с какой стати ему было это делать? – спросила Вигдис. – Мне кажется, произошло одно из двух. Либо Харпа сказала ему по телефону что-то побудившее его тут же утопиться, либо он вовсе не кончал с собой. Кто-то сбросил его в воду.

– Заключение патологоанатома страдает неточностями, – заметил Магнус. – Габриэль Орн не был ни застрелен, ни заколот, и ничто не указывало на то, что его задушили. Во всяком случае, судмедэксперты не могли определить, были ли у него следы побоев: дело в том, что волны прибоя очень сильно потрепали тело.

– Из заключения также не видно, дышал ли еще Габриэль Орн, когда оказался в воде, – добавила Вигдис.

– Честно говоря, это уже практически невозможно выяснить.

– А не могла ли Харпа сказать Орну что-то об «Одинсбанке»? – спросил Арни. – Может, она собиралась пойти на сотрудничество с властями и посадить его в тюрьму. А вдруг он не смог перенести этого?

Магнус бросил взгляд на Вигдис. Та, нахмурившись, о чем-то размышляла.

– Из слов его родителей или новой подружки совсем не следует, что происходящее в «Одинсбанке» как-то особенно беспокоило его. Он не был замешан ни в чем, кроме нескольких непогашенных в срок займов. Никакого мошенничества. Никаких карточных долгов. Принимал наркотики, но умеренно. Почему он? Почему более никто из других банковских сотрудников в городе?

Арни пожал плечами.

– И вдруг он в полночь решает покончить с собой. Есть вполне радикальные и безболезненные способы.

– Может, он пошел прогуляться, – предположил Арни. – Чем дальше шел, тем несчастнее себя чувствовал. Оказался у моря. И решил покончить с собой тут же, на месте.

– Возможно, – согласилась Вигдис.

– Но маловероятно, – заметил Магнус.

– Показания свидетелей совпадают, – снова выступил в защиту официальной версии Арни. – И Исака Самуэльссона, парня, поссорившегося с Харпой, и Бьёрна Хельгасона, рыбака.

– Состоящего на учете в полиции.

– По поводу драки, имевшей место, когда ему было лет девятнадцать-двадцать, – уточнила Вигдис. – Оба раза в Рейкьявике. Нет ничего необычного в том, что рыбак напивается и затевает драку.

– А как насчет шайки байкеров, в которой он состоял? «Улитки»? Кажется, так она называлась? – Магнус улыбнулся. – Это были своего рода исландские «адские ангелы»?

Вигдис покачала головой.

– Кое-кому хотелось быть такими, но они гораздо более смирные. Многие из них рыбаки, но среди них есть разные люди, в том числе юристы и банковские служащие. Они просто одеваются во все кожаное и вместе разъезжают за городом.