Текст книги "Честное предупреждение"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Мэтисон, казалось, замешкался с ответом. Наконец он заговорил, глядя прямо на меня, так как понял, что Майрон – это непробиваемая стена. Но жесткости в его голосе поубавилось.

– В последний раз говорю: держись от этого подальше, – сказал он. – Держись подальше от Лизы Хилл и от этого дела.

– У вас ведь ничего нет, правда? – спросил я.

Я ожидал, что Майрон снова поднимет руку, призывая к молчанию. Но на этот раз он ничего не сделал. Он пристально смотрел на Мэтисона, ожидая ответа.

– У меня твоя ДНК, дружок, – бросил Мэтисон. – И тебе лучше молиться, чтобы она оказалась чистой.

– Значит, это подтверждает мою догадку, – сказал я. – У вас ничего нет, и вы тратите время на запугивание, чтобы никто ничего не узнал.

Мэтисон ухмыльнулся, словно я был дураком, не понимающим, о чем говорю. Затем он протянул руку и хлопнул Молчаливого Сакаи по плечу.

– Пошли.

Мэтисон развернулся и вывел Сакаи из кабинета. Мы с Майроном наблюдали через стекло, как они с важным видом шагали через ньюсрум к выходу. Мне было хорошо. Я чувствовал поддержку и защиту. Сейчас не лучшее время быть журналистом. Эпоха фейковых новостей, когда власть имущие клеймят репортеров врагами народа. Газеты закрываются направо и налево, некоторые говорят, что индустрия в смертельном штопоре. Растет количество предвзятых, непроверенных материалов, а грань между беспристрастной журналистикой и пропагандой стирается всё сильнее. Но в том, как Майрон осадил Мэтисона, я увидел отблеск тех дней, когда пресса была бесстрашной, непредвзятой и потому неподвластной запугиванию. Впервые за долгое время я понял, что нахожусь на своем месте.

Майрону Левину приходилось искать деньги и управлять сайтом. Это были его приоритеты, и он не мог быть репортером так часто, как хотел. Но когда он надевал эту шляпу, он был неумолим, как никто другой. В журналистских кругах ходила знаменитая байка о Майроне времен его работы потребительским обозревателем в «Лос-Анджелес Таймс». Это было до того, как он взял отступные, ушел из газеты и на эти деньги основал «FairWarning». Для репортера нет чувства лучше, чем разоблачить мерзавца, написать статью, которая выведет мошенника на чистую воду и прикроет его лавочку. Чаще всего шарлатаны заявляют о невиновности и ущербе. Они подают иски на миллионы, а затем тихо исчезают из города, чтобы начать всё сначала где-то еще.

Легенда о Майроне гласит, что он разоблачил афериста, наживавшегося на ремонте после землетрясения в Нортридже в 94-м. Оказавшись на первой полосе «Таймс», мошенник заявил о своей невиновности и подал иск о клевете и диффамации, требуя 10 миллионов долларов. В судебных документах он утверждал, что статья Майрона причинила ему такое унижение и страдания, что ущерб коснулся не только репутации и доходов, но и здоровья. Он заявил, что статья Майрона вызвала у него ректальное кровотечение. Именно это закрепило за Майроном статус легенды. Он написал текст, от которого у человека в буквальном смысле пошла кровь из задницы. Ни одному репортеру никогда не переплюнуть такое, на сколько бы миллионов его ни пытались засудить.

– Спасибо, Майрон, – сказал я. – Ты прикрыл меня.

– Конечно, – ответил он. – А теперь иди и добудь эту историю.

Я кивнул, глядя, как двое детективов выходят за дверь офиса.

– И будь осторожен, – добавил Майрон. – Ты очень не нравишься этим засранцам.

– Я знаю, – ответил я.

Глава 5.

Получив официальное добро от редактора и издателя, я приступил к работе над материалом. И первый же мой шаг оказался удачным. Я вернулся на страницу Тины Портреро в соцсетях, проследил историю ее отметок в Фейсбуке, вычислил ее мать, Реджину Портреро, и написал ей через ее собственный профиль. Расчет был прост: если Реджина ответит мне из своего дома в Чикаго, мы договоримся о телефонном разговоре. Звонки убитым горем родственникам – самый безопасный вариант. У меня на лице до сих пор остался шрам – память о неудачно заданном вопросе женщине, оплакивавшей внезапную смерть жениха. Но в телефонном разговоре многое теряется: нюансы интонации, выражение лица, живые эмоции.

И тут мне повезло. Не прошло и часа после того, как я отправил личное сообщение, как Реджина ответила. Она сообщила, что находится в городе, улаживая формальности для перевозки дочери домой. Она остановилась в отеле «Лондон Вест-Голливуд» и планировала вылететь из Лос-Анджелеса следующим утром, забрав тело Тины в грузовом отсеке самолета. Она пригласила меня в отель, чтобы поговорить о Тине.

Откладывать такое приглашение было нельзя, особенно зная, что Мэтисон и Сакаи могли опередить меня и настроить Реджину против. Я ответил, что буду в холле через час. Предупредив Майрона, куда направляюсь, я прыгнул в джип и поехал на юг по каньону Колдуотер, перевалил через горы Санта-Моника и спустился в Беверли-Хиллз. Затем свернул на восток по бульвару Сансет в сторону Сансет-Стрип. Отель «Лондон» располагался как раз в центре этого района.

Реджина Портреро оказалась миниатюрной женщиной лет шестидесяти пяти, что говорило о том, что Тину она родила довольно рано. Сходство с дочерью особенно проступало в темных карих глазах и цвете волос. Она встретила меня в холле отеля, расположенного на Сан-Висенте, метрах в пятидесяти к югу от бульвара Сансет. Это был район ее дочери. Тина жила всего в нескольких сотнях метров отсюда.

Мы устроились в алькове, вероятно, предназначенном для постояльцев, ожидающих заселения. Но в тот момент там было пусто, и никто нам не мешал. Я достал блокнот и положил его на колено, стараясь делать пометки как можно незаметнее.

– Какой у вас интерес к Тине? – спросила она.

Первый вопрос Реджины сбил меня с толку, потому что в переписке она его не задавала. Теперь она хотела знать суть моего расследования, и я понимал: если отвечу честно и полно, интервью закончится, не успев начаться.

– Ну, прежде всего, примите мои глубочайшие соболезнования, – начал я. – Я не могу представить, через что вам приходится проходить, и мне ужасно неловко вторгаться в ваше горе. Но то, что полиция рассказала мне об этом деле, делает его особенным. Обстоятельства случившегося с Тиной таковы, что общественность, возможно, должна о них знать.

– Я не понимаю. Вы говорите о том, что случилось с ее шеей?

– О, нет.

Я готов был сквозь землю провалиться. Мой неуклюжий ответ вызвал в ее воображении ужасную картину того, как была убита ее дочь. Во многих смыслах я бы предпочел пощечину, чтобы бриллиант обручального кольца распорол мне кожу, оставив еще один шрам.

– Э-э... – замялся я. – Я имел в виду... полиция сообщила мне, что она могла стать жертвой киберпреследования. Пока, насколько мне известно, нет доказательств прямой связи, но...

– Мне они этого не говорили, – сказала Реджина. – Они сказали, что у них нет никаких зацепок.

– Что ж, я не хочу говорить за них. Возможно, они не хотят ничего сообщать, пока не будут уверены. Но я знаю, что она рассказывала друзьям – например, Лизе Хилл, – что чувствовала слежку. И, честно говоря, именно это меня интересует. Это вопрос защиты потребителей – вопрос приватности – и если здесь есть... проблема, то именно об этом я и собираюсь написать.

– Как ее преследовали? Для меня это новость.

Я понимал, что ступаю на тонкий лед. Я рассказывал ей вещи, о которых она не знала, и первым делом после моего ухода она позвонит Мэтисону. Мэтисон узнает, что я все еще активно копаю, а Реджина, в свою очередь, узнает, что мой журналистский интерес к смерти Тины скомпрометирован тем, что я был знаком с ней – недолго, но интимно. Это означало, что у меня есть единственный шанс поговорить с матерью Тины. Скоро ее настроят против меня так же, как Лизу Хилл.

– Я не знаю точно, как именно велась слежка, – сказал я. – Это лишь версия полиции. Я говорил с ее подругой Лизой, и та сказала, что Тина познакомилась с мужчиной в баре, но у нее возникло чувство, будто он ждал ее там. Что это не было случайной встречей.

– Я говорила ей держаться подальше от баров, – вздохнула Реджина. – Но она не могла остановиться – даже после арестов и реабилитационной клиники.

Реакция была неожиданной. Я говорил о преследовании ее дочери, а она зациклилась на проблемах Тины с алкоголем и наркотиками.

– Я не утверждаю, что одно связано с другим, – сказал я. – Думаю, полиция тоже пока не знает. Но мне известно, что у нее были приводы и она проходила лечение. Вы это имели в виду, говоря о походах по барам?

– Она вечно где-то пропадала, знакомилась с незнакомцами... – произнесла Реджина. – Еще со старших классов. Отец предупреждал ее, что это может плохо кончиться, но она не слушала. Ей было все равно. Она с самого начала была помешана на парнях.

Говоря это, Реджина смотрела куда-то вдаль. «Помешана на парнях» звучало безобидно, но было ясно, что перед ее глазами стоит образ дочери в юности. Неприятное воспоминание, полное расстройства и обиды.

– Тина когда-нибудь была замужем? – спросил я.

– Нет, никогда, – ответила Реджина. – Она говорила, что не хочет быть привязанной к одному мужчине. Мой муж шутил, что она сэкономила ему кучу денег, так и не выйдя замуж. Но она была нашим единственным ребенком, и я всегда мечтала спланировать ее свадьбу. Этого так и не случилось. Она вечно искала что-то, чего, по ее мнению, не мог дать ни один встреченный ею мужчина... Что именно это было, я так и не узнала.

Я вспомнил пост, который видел в соцсетях Тины.

– Я видел в ее Инстаграме, что она писала о найденной сестре, – сказал я. – Сводной сестре. Но ведь это не ваша дочь?

Лицо Реджины изменилось, и я понял, что задел за живое.

– Я не хочу об этом говорить, – отрезала она.

– Простите, я сказал что-то не то? – спросил я. – Что произошло?

– Все эти люди, их так интересует вся эта ерунда. Откуда они родом. Шведы они или индейцы. Они не понимают, с чем играют. Это как та приватность, о которой вы упоминали. Некоторые секреты должны оставаться секретами.

– Сводная сестра была секретом?

– Тина отправила свою ДНК, а потом заявляет нам, что у нее есть сводная сестра в Нейпервилле. Она... Мне не стоило вам этого рассказывать.

– Вы можете сказать мне это не для печати. Это никогда не попадет в статью, но если это поможет мне понять вашу дочь и то, чем она интересовалась, это может быть важно. Вы знаете, почему она отправила ДНК на анализ? Она искала...

– Кто знает? Все так делают, верно? Это быстро. Это дешево. Ее друзья так делали, искали свои корни.

Я сам не сдавал ДНК ни на один из сайтов генетической аналитики, но знал людей, которые это делали, и в общих чертах представлял, как это работает. Ваш образец попадает в банк данных, который выдает совпадения с другими клиентами сайта вместе с процентом общей ДНК. Высокий процент означал близкое родство – от троюродных братьев до прямых братьев и сестер.

– Она нашла сводную сестру. Я видел их фото. Нейпервилль – это ведь рядом с Чикаго?

Мне нужно было заставить ее говорить о том, о чем она говорить не хотела. Простые вопросы влекут за собой простые ответы и поддерживают беседу.

– Да, – сказала Реджина. – Я там выросла. Ходила там в школу.

Она замолчала и посмотрела на меня, и я понял: ей нужно выговориться. Меня всегда поражало, как люди открываются. Я был чужаком, но они знали, что я репортер, летописец. Работая над трагедиями, я часто замечал, что оставшиеся в живых хотят пробиться сквозь свое горе, поговорить и зафиксировать хоть какую-то память о потерянном близком. Женщины чаще, чем мужчины. У них было чувство долга перед ушедшими. Иногда их нужно было лишь слегка подтолкнуть.

– У вас был ребенок, – сказал я.

Она кивнула.

– И Тина не знала, – продолжил я.

– Никто не знал, – сказала она. – Это была девочка. Я отказалась от нее. Я была слишком молода. А потом я встретила мужа, и у нас появилась семья. Тина. А потом она выросла и отправила свою ДНК в одну из этих контор. И та девочка тоже это сделала. Она знала, что приемная, и искала связи. Они нашли друг друга через сайт ДНК, и это разрушило нашу семью.

– Отец Тины не знал...

– Я не сказала ему вначале, а потом стало слишком поздно. Это должен был быть мой секрет. Но мир меняется, и теперь твоя собственная ДНК может вскрыть всё что угодно, и тайное становится явным.

У меня когда-то был редактор по фамилии Фоули, который говорил, что иногда лучший вопрос – это тот, который не задан. Я ждал. Я чувствовал, что следующий вопрос задавать не нужно.

– Мой муж ушел, – сказала Реджина. – Не из-за того, что у меня был ребенок. А из-за того, что я ему не сказала. Он заявил, что наш брак был построен на лжи. Это случилось четыре месяца назад. Кристина не знала. Мы с ее отцом договорились не взваливать на нее эту вину. Она бы винила себя.

Реджина сжимала в руках комок салфеток и теперь промокнула ими глаза и вытерла нос.

– Тина поехала в Чикаго, чтобы встретиться со сводной сестрой, – сказал я, надеясь вызвать новые откровения у этой сломленной женщины.

– Тина была такой милой девочкой, – сказала Реджина. – Она хотела нас воссоединить. Думала, что это хорошо. Она не знала, что происходит между мной и отцом. Но я сказала ей «нет», я не могла видеть ту девушку. Не сейчас. И она очень на меня рассердилась.

Она покачала головой и продолжила:

– Забавная штука жизнь. Все хорошо, все прекрасно. Ты думаешь, твои секреты в безопасности. А потом что-то происходит, и все просто рушится. Все меняется.

Это была лишь деталь для статьи, но я спросил, на какой генетический сайт Кристина отправила свою ДНК.

– Это был «GT23», – ответила Реджина. – Я запомнила, потому что это стоило всего двадцать три доллара. Столько горя всего за двадцать три доллара.

Я знал о «GT23». Это был один из новичков в бизнесе ДНК-тестирования и аналитики. Компания-выскочка пыталась захватить контроль над миллиардной индустрией, резко сбивая цены конкурентов. Их рекламная кампания строилась на обещании сделать анализ ДНК доступным для масс. Их слоган гласил: «ДНК, которая вам по карману!» Число 23 в названии обозначало двадцать три пары хромосом в человеческой клетке, а также цену базового набора: полный отчет о ДНК и наследственности за двадцать три доллара.

Тут Реджина расплакалась по-настоящему. Комок салфеток в ее руках разваливался. Я сказал, что принесу еще, и встал. Я начал искать уборную.

Внутренний голос подсказывал мне: хотя появление сводной сестры в жизни Тины было важным фактом, не этот аспект привел к киберпреследованию. Это была лишь одна спица в колесе жизни Тины, пусть и приведшая к глубоким переменам для ее близких. Но слежка должна была прийти с другой стороны, и я полагал, что дело было в ее образе жизни.

Я нашел туалет, открыл стальной контейнер с картонной коробкой салфеток и забрал ее целиком в холл.

Реджины не было.

Я огляделся – ее нигде не было видно. Я проверил диван, где она сидела. Ни сумочки, ни скомканных салфеток.

– Простите, мне нужно было отойти.

Я обернулся – это была она. Она вернулась к дивану. Похоже, она умылась. Я поставил коробку с салфетками рядом с ней и вернулся в кресло слева от нее.

– Простите, что заставляю вас проходить через все это, – сказал я. – Я не знал, что мой вопрос поднимет такие тяжелые темы.

– Нет, все в порядке, – сказала Реджина. – Это своего рода терапия. Говорить об этом, выплескивать наружу. Понимаете?

– Возможно. Думаю, да.

Теперь я хотел направить разговор в другое русло.

– Скажите, – спросил я. – Тина когда-нибудь рассказывала вам о мужчинах, с которыми встречалась?

– Нет, она знала мое отношение к этому и к ее образу жизни, – ответила Реджина. – К тому же, что я могла сказать? Я встретила мужа в блюз-клубе в Саут-Сайде Чикаго. Мне было всего двадцать лет.

– Вы не знаете, пользовалась ли она сайтами знакомств, чем-то подобным?

– Догадываюсь, что да, но я об этом не знаю. Полиция спрашивала то же самое, и я ответила, что Тина не посвящала меня в подробности своей жизни здесь. Я знала об арестах и реабилитации – потому что ей нужны были деньги. Но это все. Единственное, что я всегда ей говорила – это то, что хочу, чтобы она вернулась домой и была рядом. Я просила её об этом при каждом разговоре.

Я кивнул. Я записал эти слова.

– А теперь слишком поздно, – добавила она.

Она снова заплакала, и я записал и эту последнюю фразу.

Мне следовало закончить интервью на этом и не давить на женщину дальше. Но я знал, что как только она снова пообщается с Мэтисоном, он велит ей держаться от меня подальше. Либо сейчас, либо никогда, и мне пришлось рискнуть.

– Вы были в ее квартире? – спросил я.

– Еще нет, – ответила она. – Полиция сказала, что она все еще опечатана, так как это место преступления.

Я надеялся сам взглянуть на жилье Тины.

– Они не сказали, когда вы сможете войти и забрать ее вещи?

– Пока нет. Придется вернуться за этим. Может быть, после похорон.

– Где именно находилась ее квартира?

– Знаете, где раньше был магазин «Тауэр Рекордс»?

– Да, напротив книжного.

– Она жила прямо над ним. «Сансет Плейс Апартментс».

Реджина вытянула свежие салфетки из коробки и промокнула глаза.

– Симпатичное местечко, – сказала она.

Я кивнул.

– Она была красивой и доброй, – произнесла Реджина. – Зачем кому-то понадобилось убивать ее?

Она уткнулась лицом в салфетки и зарыдала. Я просто смотрел на нее. Она задала вопрос, который могла задать только мать, и на который мог ответить только убийца. Но это была сильная фраза, и я запомнил ее, чтобы записать позже. А в тот момент я просто сочувственно кивнул.

Глава 6.

Я вернулся в редакцию к обеду. Коллеги сидели на своих рабочих местах, жуя сэндвичи из «Артс Дели». Обычно мы заказывали еду на всех, но никто не догадался написать мне и спросить, что я буду. Это было неважно, потому что в тот момент еда мне была не нужна. Я питался энергией, которую давала сама история. Я находился на той ранней стадии, когда понимаешь, что нащупал что-то важное, но еще не уверен, что именно и каким должен быть следующий шаг.

Я начал с того, что открыл текстовый файл на ноутбуке и перепечатал свои рукописные заметки из интервью с Реджиной Портреро. На середине процесса я осознал проблему. Следующим шагом должно было стать возвращение к Лизе Хилл, чтобы задать больше вопросов о Тине и ее преследователе, но Лиза Хилл считала меня не просто подонком, а подозреваемым в убийстве ее подруги.

Отложив расшифровку заметок, я проверил телефон, чтобы узнать, не заблокировала ли меня Хилл в Инстаграме. Пока нет, но я догадывался, что это лишь недосмотр, и она сделает это, как только проверит список подписчиков и вспомнит о моем обмане.

Следующие полчаса я потратил на то, чтобы составить ей личное сообщение, которое, как я надеялся, даст мне второй шанс.

«Лиза, я прошу прощения. Мне следовало быть с тобой откровенным. Но копы ошибаются насчет меня, и они это знают. Они просто не хотят, чтобы ты общалась с прессой. Им будет неловко, если я выйду на настоящего подозреваемого раньше них. Тина мне очень нравилась. Мне жаль, что она не захотела встретиться снова. Но это все, ничего больше. Я собираюсь выяснить, кто ее преследовал и кто мог причинить ей вред. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, позвони мне, чтобы я мог все объяснить и рассказать то, чего не знают полицейские. Спасибо».

Я добавил свой номер телефона в конце сообщения и отправил его, надеясь на лучшее, но понимая, что шансы призрачны и я не могу просто сидеть и ждать, пока Лиза Хилл изменит свое мнение обо мне. Затем я зашел на сайт судебно-медицинской экспертизы, где разместил запрос информации об атланто-затылочной дислокации. И именно здесь удача – и сама история – совершили крутой поворот. Меня ждали уже пять сообщений.

Первое сообщение было опубликовано в 7 утра по Лос-Анджелесу (в 10 утра по флоридскому времени) и пришло из офиса судмедэксперта округа Бровард. Патологоанатом по имени Фрэнк Гарсия ссылался на случай АЗД (атланто-затылочной дислокации) годичной давности, который был признан убийством.

«Имею открытое дело об убийстве. Женщина, 32 года, поступила в прошлом году как жертва одиночного ДТП с причиной смерти: ортопедическая декапитация (АЗД), но следователь по ДТП заявил, что сила удара была недостаточной. Сцена была инсценирована. Травмы от ДТП посмертные. Имя жертвы: Мэллори Йейтс. Следователь Рэй Гонсалес, FLPD».

Я мог расшифровать большую часть сокращений. «FLPD» поначалу принял за Департамент полиции Флориды, но, погуглив, выяснил, что это Полиция Форт-Лодердейла, расположенного в округе Бровард. Я скопировал сообщение и перенес его в файл с материалами статьи, созданный на компьютере.

Следующее сообщение пришло из Далласа и было похоже на первое тем, что жертвой была женщина схожего возраста – тридцатичетырехлетняя Джейми Флинн. Она погибла в том, что выглядело как одиночная авария, с АЗД в качестве причины смерти. Этот случай классифицировали не как убийство, а как «смерть при подозрительных обстоятельствах», поскольку токсикологический отчет Флинн был чист, и не было четкого объяснения, почему она съехала с дороги вниз по склону и врезалась в дерево. Смерть Флинн произошла десятью месяцами ранее, и дело оставалось открытым из-за неясных обстоятельств.

Третье сообщение было дополнением от Фрэнка Гарсии из офиса судмедэксперта округа Бровард.

«Связался с Гонсалесом из FLPD. Дело все еще открыто, подозреваемых нет, зацепок на данный момент нет».

Четвертый пост на форуме касался еще одного случая, произошедшего три месяца назад. Он пришел от Брайана Шмидта, следователя коронерской службы округа Санта-Барбара.

«Шарлотта Таггарт, 22 года, упала с обрыва на пляже Хендри, найдена мертвой на следующее утро. АЗД и другие травмы, несчастный случай. Уровень алкоголя 0,09, падение произошло в 03:00 в полной темноте».

Я знал, что предел для вождения в Калифорнии составляет 0,08 (соответствует 0,8 промилле), что указывало на то, что Таггарт была по крайней мере слегка нетрезва, когда подошла к краю обрыва в темноте и сорвалась вниз.

Пятое сообщение было самым свежим. Оно было самым коротким, но заставило меня застыть.

«Кто это?»

Оно было опубликовано всего двадцать минут назад доктором Адхирой Ларкспар, которая, как я знал, была главным судмедэкспертом округа Лос-Анджелес. Это означало, что я под угрозой разоблачения. Если никто из ее подчиненных не признается, Ларкспар может проверить, был ли в ее офисе недавний случай АЗД. Этот запрос неминуемо приведет ее к Мэтисону и Сакаи, а те, несомненно, сделают вывод, что автором поста на форуме был я.

Я попытался отогнать мысли о новом визите детективов и сосредоточиться на информации перед глазами. Три случая АЗД за последние полтора года, и Тина Портреро стала четвертой. Жертвы – женщины в возрасте от двадцати двух до сорока четырех лет. На данный момент два случая были признаны убийствами, один – подозрительным, и один – самый последний перед Портреро – классифицирован как несчастный случай.

Я недостаточно разбирался в физиологии человека, чтобы судить, имеет ли значение тот факт, что все четыре случая касались женщин. Поскольку мужчины, как правило, крупнее и мускулистее женщин, возможно, АЗД чаще случается с женщинами из-за большей хрупкости их тел.

Или же дело в том, что их преследуют, и они становятся мишенями хищников чаще, чем мужчины.

Я понимал: чтобы сделать хоть какой-то обоснованный вывод, мне нужно дополнить портреты этих четырех женщин. Я решил работать в обратном хронологическом порядке и начать с самого недавнего случая. Используя обычные поисковики, я нашел о Шарлотте Таггарт очень мало, кроме платного некролога в «Ист-Бэй Таймс» и прилагаемой к нему онлайн-книги памяти, где друзья и семья могли оставить подписи и комментарии об усопшей.

В некрологе говорилось, что Шарлотта Таггарт выросла в Беркли, Калифорния, и училась в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре. Она умерла на последнем курсе. Ее похоронили на кладбище Сансет-Вью в Беркли. У нее остались родители, два младших брата и «множество близких и дальних родственников, которых она нашла за последний год».

Конец последней строки приковал мое внимание. Шарлотта Таггарт обнаружила новых родственников в последний год своей жизни. Это говорило мне о том, что она, скорее всего, нашла этих людей через компанию по анализу происхождения. Я предположил, что она отправила свою ДНК на анализ так же, как это сделала Кристина Портреро.

Эта связь не обязательно что-то значила – миллионы людей делали то же, что и эти две молодые женщины. Это было вовсе не редкостью, и на данном этапе выглядело простым совпадением.

Я просмотрел комментарии в онлайн-книге памяти; она была полна искренних, но стандартных слов любви и скорби, многие из которых были обращены непосредственно к Шарлотте, словно она могла прочитать их из загробного мира.

Занеся то, что я узнал о жизни и смерти Шарлотты Таггарт, в файл статьи, я перешел к случаю в Далласе, где смерть Джейми Флинн была помечена как подозрительная, поскольку не было объяснения, почему она съехала по насыпи в дерево.

На этот раз я нашел короткую заметку о гибели в «Форт-Уэрт Стар-Телеграм». Джейми была из видной семьи, управлявшей известным бизнесом по производству обуви и сбруи в Форт-Уэрте. Флинн была аспиранткой в Южном методистском университете в Далласе и работала над докторской по психологии. Она жила на конном ранчо в Форт-Уэрте, принадлежавшем ее родителям, и ездила на учебу, потому что любила быть ближе к своим лошадям. Целью ее жизни было открыть консультационную практику, включающую верховую езду как терапию. Статья содержала интервью с отцом Флинн, который сетовал, что его дочь боролась с депрессией и алкоголизмом, прежде чем наладить свою жизнь и вернуться к учебе. Он, казалось, гордился тем фактом, что у нее не было рецидива и что анализы крови при вскрытии были чистыми.

В статье также приводились слова следователя по ДТП из полиции Далласа. Тодд Уитни заявил, что не закроет дело, пока не будет уверен, что смерть Джейми Флинн была несчастным случаем.

«Молодая здоровая женщина, у которой все впереди, не съезжает просто так с дороги в овраг, чтобы сломать себе шею, – сказал он. – Это может быть чистой случайностью. Она могла увидеть оленя или что-то еще и свернуть. Но тормозных путей нет, как и следов животных. Хотел бы я сказать ее родителям, что у меня есть ответы, но их нет. Пока нет».

Я отметил, что в статье ничего не говорилось о том, могла ли Джейми Флинн съехать с дороги намеренно, пытаясь замаскировать самоубийство под несчастный случай. Это не было чем-то необычным. Но если такая версия и рассматривалась, публично о ней не сообщали. Суицид окружен такой стигмой, что большинство газет избегают этой темы как чумы. Статьи о самоубийствах писали только тогда, когда с собой кончали публичные фигуры.

На данный момент я закончил с Джейми Флинн. Я хотел сохранить набранный темп. Я был уверен, что подбираюсь к чему-то важному, и не хотел задерживаться.