Текст книги "Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц)

– Он пропал, – сообщил мистер Смайлс, – после того, как я ушел проследить за Фрэнком. Я не распознал силу характера вашего брата, мистер Корнелиус.

– Нельзя вам было отпускать его, – Джерри пнул ногой бумаги.

– Вы сказали нам, чтобы мы не причинили ему вреда.

– Вот как? – теперь Джерри говорил вяло.

– Я не уверена, что он лгал, – мисс Бруннер обернулась к мистеру Смайлсу. Она поднялась, отряхнула юбку, насколько могла. – Он и вправду мог верить в то, что материал там. Как вы думаете, он еще существует?

– Я был убежден в этом. Убежден, – вздохнул мистер Смайлс. – Столько времени, энергии и денег потратили впустую, а теперь даже не очень-то похоже, что мы останемся в живых. Серьезное разочарование.

– Почему это? – спросил Джерри. – Не удастся выжить?

– Снаружи, мистер Корнелиус, собрались остатки личной армии вашего брата. Оки окружили это место и готовы обстрелять нас. А ваш братец командует ими.

– Мне нужен врач, – произнес Джерри.

– Что случилось? – Сочувствия в голосе мисс Бруннер не было.

– Я дважды ранен. Один раз в плечо, куда попали второй раз, точно не помню, но, думаю, очень серьезно.

– Что с вашей сестрой?

– Моя сестра мертва. Я застрелил ее.

– Правда?! Так вы, должно быть…

– Я хочу жить! – Джерри шатнулся к окну и выглянул в холодное утро.

Люди Фрэнка ожидали снаружи, но самого его нигде не было видно. Серые кусты казались выточенными из гранита, серые чайки выписывали круги в сером небе.

– Бог свидетель: и я тоже хочу жить! – ухватилась за него мисс Бруннер. – Вы не можете придумать способ, как всем нам выбраться?

– Есть такая возможность, – сказал он холодно. – Главное помещение управления не было разрушено, так ведь?

– Нет… может, нам следовало…

– Давайте спустимся туда. Идемте, мистер Смайлс.

Джерри безвольно сидел в кресле за панелью управления. Сначала он проверил, включено ли питание; потом включил изображение на мониторах, так что у них появилась возможность наблюдать все вокруг дома. Он направил мониторы на вооруженных людей, ожидавших снаружи.

Рука его потянулась к следующей группе переключателей и перевела их в другое положение.

– Попробуем башни, – сказал он.

Над пультом зажглись красные, желтые и зеленые огни.

– Однако они работают, – он внимательно посмотрел на мониторы, ощущая страшную слабость.

– Башни вращаются, – проговорил он. – Смотрите!

Вооруженные люди глазели на крышу. Они не имели возможности сомкнуть глаз всю ночь, что способствовало этому, – они были в трансе.

– Пошли, – скомандовал Джерри, поднявшись и прислонившись к мистеру Смайлсу, толкая его к двери. – Только, оказавшись вне дома, не оглядывайтесь, а то превратитесь в соляной столб.

Они помогли ему подняться по лестнице. Джерри почти терял сознание. Осторожно они открыли парадную дверь.

– Вперед, тигр! – ослабевшим голосом скомандовал он, и они побежали, продолжая поддерживать его.

– Как мы попадем вниз к лодкам? – спросила мисс Бруннер, когда они помогли ему обогнуть выходящую на обрыв сторону дома.

Джерри не выказал ни малейшего беспокойства.

– Предполагаю, нам придется прыгать, – пробормотал он.

– Надеюсь, прилив еще не отошел слишком далеко.

– Вода далеко внизу, и я не уверен, что умею плавать, – мистер Смайлс замедлил ход.

– Вам придется попробовать, – возразила мисс Бруннер.

Они через грубый дерн вышли на самый край.

Далеко внизу вода все еще омывала утес. Сзади охранник с самой большой силой воли обнаружил их. Они могли это сказать точно, потому что его пули начали с жалобным визгом пролетать мимо них.

– У вас достаточно сил, мистер Корнелиус?

– Надеюсь, да, мисс Бруннер.

Они вместе прыгнули и вместе полетели к морской пучине.

Мистер Смайлс не последовал за ними; он оглянулся, увидел стробоскопы и уже не смог опять отвернуться от них. На его губах появилась улыбка. С этой улыбкой мистер Смайлс погиб от руки охранника с сильной волей.

Джерри, уже почти не понимая, кто он и где находится, мог лишь чувствовать, как кто-то тащит его из моря. Кто-то похлопал его по лицу. В чем же, задумался он, природа действительности? Могло ли все это быть результатом деятельности воли человека – даже природное окружение, форма руки, которая шлепала его по лицу?

– Боюсь, вам предстоит стоять у руля, мистер Корнелиус. Я не могу.

Он улыбнулся:

– Вести лодку? О’кей.

Но что это за место, куда надо вести? Это тот мир, который он покинул? Этот мир? Или совсем другой? Может быть, мир, где девушки-убийцы бродят бандами по столичным улицам, работая на безлицых промышленных магнатов, покупающих и продающих водородные бомбы на международном рынке, набивая мир этой буквой «Н»: Hidrogen, Heroin, Heroines…[10]10
  Hidrogen (англ.) – водород, heroin (англ.) – героин, heroines (англ.) – героини. Перев.


[Закрыть]

– Кэтрин, – пробормотал Джерри.

Он понял, что это мисс Бруннер нежно помогала ему добраться до кабины.

Обессиленный, но счастливый, неуверенный в реальности своих галлюцинаций, Джерри запустил двигатель и развернул лодку в открытое море.

Hi-Fi, Holiness, Hope in Hell…[11]11
  Hi-Fi (англ.) – высококачественная аппаратура, holiness (англ.) – святость, hope in Hell (англ.) – надежда в аду. Перев.


[Закрыть]

Никогда ему не вспомнить, что происходило до того момента, когда он вскрикнул: «Кэтрин!» – а, проснувшись, он обнаружил, что лежит на весьма комфортабельной госпитальной кровати.

– Позвольте спросить, – вежливо обратился он к женщине в униформе, с лимонного цвета лицом, которая вошла чуть позже, – где это я нахожусь?

– Вы в приюте Солнечной Долины, мистер Корнелиус, и вам значительно лучше. Говорят, вы поправляетесь. Друг доставил вас сюда после несчастного случая в той французской увеселительной поездке.

– Вы знаете об этом?

– Я очень мало об этом знаю. Какое-то непонятное оружие сработало неправильно и ранило вас, я полагаю.

– Ах, вот что произошло! А что, все приюты называются Солнечными Долинами?

– Большинство.

– И у меня – самое лучшее медицинское обслуживание?

– Вас ведут три специалиста благодаря затратам вашего друга.

– А кто этот друг?

– Я не знаю имени. Может быть, доктор знает… Я думаю – леди.

– Мисс Бруннер?

– Это имя мне знакомо.

– Осложнений не будет? Когда я буду в достаточной силе, чтобы уехать?

– Не думаю, чтобы вас ожидали какие-либо осложнения. А вы не уедете, пока не будете в достаточно хорошем для этого состоянии.

– Даю вам честное слово: не уеду, пока не поправлюсь. Моя жизнь – это все, что у меня есть.

– Весьма разумно. Есть ли какие-нибудь вопросы с работой, которые вам надо было бы уладить?.. Родственники?

– Я работаю самостоятельно, – самоуверенно заявил он.

– Попытайтесь уснуть, – посоветовала сиделка.

– Мне не нужен сон.

– Вам-то – да, но госпиталем легче управлять, когда все пациенты спят. В этом случае они менее требовательны. А теперь – доставьте мне удовольствие. Стенайте, просите о всяких медицинских мелочах, жалуйтесь на недостаток внимания с нашей стороны или на ужасную работу нашего госпиталя, – только не заставляйте меня смеяться.

– Не думаю, чтобы я смог, не так ли?

– Да, тем более, что это будет бесполезной тратой времени, – согласилась она.

– Ну, тоща я даже мечтать об этом не буду.

Он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим, и удивлялся, с чего бы это, если принимать во внимание его недавние действия. Возможно у него было полно времени, чтобы перебороть это. Он знал, что боролся с травмой на всех фронтах, и долгое забытье помогло ему в этой успешной борьбе.

Насколько мог, он начал приводить в порядок свою голову. В те недели, что он провел в госпитале, все, о чем он просил, был магнитофон, пленка и беруши, с тем, чтобы не было помех, когда он увеличивал громкость в моменты сильной концентрации.

Фаза 2

6

Лучше экипированный для встречи с миром, чем до своего появления в госпитале, Джерри с большой благодарностью пожал руки спасшим его докторам и отвесил грациозный поклон остальному персоналу. Он сел в доставленный ко входу «кадиллак» и поехал через ветхие улицы самых южных пригородов Лондона в направлении деловой части кипучего, бурлящего центра.

Он припарковал машину на Шафтсбери-авеню, в арендованном им гараже, и легкой походкой направился на разведку в свою обычную среду.

Это оказался мир, управляемый в те дни оружием, гитарами и иглами, мир более сексуальный, чем сам секс, мир, в котором правая рука стала основным половым органом мужчины, который только и делал, что размышлял о том, что населению Земли суждено было удвоиться еще до наступления двухтысячного года.

Это был совсем не тот мир, который всегда знал Джерри, он чувствовал, что мог лишь смутно припомнить тот, другой мир, настолько похожий на этот, что отличие практически не улавливалось. Даты выстраивались как попало, и только это было для него вопросом, настроение же было в основном то же самое.

Недавно переделанное из кинотеатра, шумящее разноголосицей на тринадцати заполненных развлечениями этажах дешевое казино Эмметса – вот то место, куда надо пойти, решил Джерри. Он повернул за угол и увидел казино.

Три видимых ему стороны здания были полностью залиты неоновым светом всех мыслимых цветов: неоновые слова и неоновые картины с шестью или даже десятью различными движениями. Музыка не гремела – она тихо и сглажено истекала: мягкие, приглушенные звуки, которые на самом деле лишь напоминали музыку.

Мистик начала двадцатого столетия, если бы увидел такое, мог бы подумать, что перед ним – видение царства небесного, думал Джерри, медленно двигаясь по направлению к казино.

А оно искрилось и вспыхивало, вращалось и курилось, и высоко над всем остальным, создавая впечатление подвешенности в темном небе, золотом светилось одинокое слово: ЭММЕТС.

В сверкающем фойе у входа, обслуживаемом юными девушками в военной униформе с имитацией винтовок, которыми они в шутку изобразили кордон на его пути, Джерри обменял связку банкнот на кучу жетонов для использования в игральных автоматах. Он прошел через высокие, сияющие красным и голубым турникеты и двинулся по яркому толстому ковру в первую галерею, находившуюся на уровне земли.

Лучи мягкого пастельного света странствовали в полумраке холла, в котором постукивали, разговаривали и пели монетные автоматы. Джерри начал спускаться по короткому лестничному пролету, слушая смех молодых мужчин и женщин, слоняющихся между автоматами или засиживающихся около них, или просто танцующих под музыку, льющуюся из гигантского автоматического проигрывателя, занимающего большую часть одной стены.

Джерри потратил несколько жетонов на лучевую пушку, управляя условным лазерным лучом и стреляя его светом по целям; если свет попадал в особую зону, выпадал приз. Однако его счет был невысоким: недоставало практики. Неудача испортила настроение, и он начал думать, что, не беспокойся он так мало о меткости, он бы теперь не был в таком скованном состоянии. Кэтрин или, скорее, ее присутствие давало его жизни единственный двигательный мотив, который, похоже, мог стать составной частью этой жизни. Теперь ему долго будет недоставать ее; с этим было покончено.

Бесцельно бродил он среди кегельбанов и игральных автоматов, нагибался над счастливыми молодыми людьми, возбужденно рука об руку сидевшими за автоматами. Джерри вздыхал и думал, что истинная аристократия, которая правила бы в семидесятых, толпами ходила снаружи: голубые, и лесбиянки, и бисексуалы, уже наполовину осознавшие свое великое предназначение, которое найдет свое претворение, когда стоящее в центре секса раздвоение чувств будет понято полностью и понятия «мужское» и «женское» станут чем угодно, только не бессмыслицей. Вот так. Бродя таким образом, он был окружен всеми возможными суррогатами секса, одному или нескольким из которых предстояло стать главной движущей силой человечества в период около двухтысячного года – свет, цвет, музыка, кегельбаны, фармацевты, полигоны с оружием, едва ли хоть в какой-то мере способные доставить сексуальные ощущения и в то же время естественные средства его замены.

Рождаемость, которая, расти она со скоростью, предсказанной в ранних шестидесятых, привела бы к четырехтысячному году к ситуации, когда содержимое планеты, ее ядро и кору составляли бы одни лишь люди, была забыта современными статистиками в Европе. Европа, как обычно, шла впереди всего мира.

Большинство тех, кто оказывался не в состоянии выдержать темп, эмигрировали – кто в Америку, кто в Африку, Россию, Австралию или еще куда-нибудь – и получили возможность барахтаться в ностальгии, вызванной американскими модами, и телевизионными шоу, и мнением масс, простым образом жизни африканцев, моральными установками россиян и австралийской холодной бараниной. Поток, конечно же, был двусторонним, с пассажирами тысяча девятьсот пятидесятых годов, двигавшимися в одном направлении, и пассажирами двухтысячного, направляющимися в обратную сторону. Лишь Франция, Швейцария и Швеция – временные и преходящие бастионы – колебались и вскоре стояли перед угрозой развала на куски в нависшем предэнтропическом всесмывающем кризисе. Это не изменение настроения, думал Джерри, это изменение мышления.

Джерри больше уже не понимал, был ли унаследованный им мир «реальным» или «поддельным»; он давно уже бросил волноваться по этому поводу.

У вращающейся карусели «Малые скачки», где предоставлялась возможность оседлать лошадь, носящую имя вашего любимого победителя сезона, Джерри повстречал Шэйдса, своего знакомого.

Шэйдс – профессиональный убийца из Калифорнии; однажды он заявил Джерри, будто может доказать, что это он убил обоих братьев Кеннеди. И когда поверивший ему Джерри спросил – почему, Шэйдс отозвался с определенным самоуважением:

– Напряжение большой игры, знаешь ли. Я ведь даже подумывал зайти на вашу королеву, но это было совсем другое. Мне досталось самое крупное дело: по Джеку Кеннеди, знаешь ли, плакал мир.

– А Валентино? Ты мог бы завести речь и о нем…

– Нет, если бы я выбрал это, травма не была бы такой глубокой, – люди были уже наполовину готовы. Мне достался солнечный король. О, парень, вот это – задача!

– И чем ты сработал здесь? Омелой?[12]12
  Mistletoe (англ.) – омела (бот.). Русская аналогия – «черемуха».


[Закрыть]– Итальянский маузер, – пояснил Шэйдс, оскорбленный его легкомыслием.

Шэйдса сопровождали две девушки: рыженькая лет шестнадцати и брюнетка около двадцати пяти. Загоревшее под лампами лицо Шэйдса с улыбкой повернулось к Джерри. Он был почти голый, если не считать шорт и балетных туфель. Настоящим предметом его одежды, фактической его одеждой были темные очки. У него был какой-то отсутствующий вид. На обеих девушках были твидовые брючные костюмы. Волосы их были коротко подстрижены, а просветленная зеленоватая косметика поблескивала под разноцветными лучами.

Старшая держала в руке газету. Джерри посмотрел на нее:

– Вы – шведка?

Она отнюдь не была удивлена его предположением.

– Да, а вы?

– Нет. Я – англичанин.

– Вот как?

Джерри чуть наклонился вперед и вытащил у нее из руки газету.

– Что-нибудь новенькое за последние дни?

Его интересовало, попал ли на газетные страницы тот набег на дом. Это было бы невероятно.

– У Британии появилась своего рода головная боль: ей надо что-то делать с удвоением роста преступности.

Джерри пробежал глазами газету, затем перевернул ее, чтобы взглянуть на комиксы. Вместо комиксов там оказался снимок во всю страницу: крупная автокатострофа с разбросанными повсюду раздавленными телами. Джерри предположил, что это фото обеспечило продажу тиража.

– Ну, Шэйдс, – спросил Джерри, протягивая газету обратно девушке, – каковы планы на эти дни?

– Пианотон в «Пирушке». Почему бы тебе не пойти и не посидеть с нами?

– Отличная идея.

– До третьего удара колоколов в три часа я ничем не связан. Чем займемся до того?

– Помогите мне избавиться от жетонов, и – обсудим.

Шведка присоединилась к Джерри, и они совершили веселый вояж по игральным столам. Девушка постоянно жевала резинку, что вызывало у Джерри легкое раздражение, но он успокоился, когда ее маленькая ручка дотронулась до него. А что, хорошая идея, подумал он, отстраняя ее.

Сгорбленный старик прошел между столов. Длинные седые волосы доставали ему почти до талии; длинная белая борода дополняла шевелюру; нежная розовая кожа, и маленький дипломат под мышкой. Скрутило его почти до горизонтального положения, а крошечные бледно-голубые глазки казались такими же яркими, как лампочки на игральных столах. Он кивнул Джерри и вежливо остановился.

– Добрый вечер, мистер Корнелиус. Вас последнее время почти не видно, или это я потерялся? – он говорил с придыханием.

– Ты никогда не теряешься, Дерек. Как дела в астрологии?

– Не могу пожаловаться. Сделать диаграмму?

– У меня их было слишком много, Дерек. Тебе никогда не разработать ее.

– Как-то, знаешь ли, очень странно. Я выполняю диаграммы шестьдесят лет, и никогда не сталкивался с похожими на тебя. Как будто тебя не существовало, – смех его тоже отзывался затруднением дыхания.

– Вернись на землю, Дерек: тебе только сорок шесть.

– Как, ты это знаешь? Ну, тогда, скажем, тридцать лет.

– Да и взялся ты за астрологию только десять лет назад. Как раз перед тем, как оставил службу в Форин Офис[13]13
  Foreign Office (англ.) – Министерство иностранных дел Великобритании. Перев.


[Закрыть].

– С кем ты разговаривал?

– С тобой.

– Я, знаешь ли, не всегда правдив.

– Да уж. Где Олаф?

– А… где-то. – Дерек пристально взглянул на Джерри.

– Это ведь не ты был?

– Где?

– Олаф бросил меня. Я его куче всего обучил. Я любил его. А для Стрельца – редкость, чтобы он любил Деву, знаешь ли. У Скорпионов все в порядке. Олаф удрал с каким-то помешанным звездочетом, о котором я никогда ничего не слышал. Мне просто интересно. Ты знаешь, когда я только начал профессионально заниматься этим, не было и полудюжины, кого можно было бы назвать настоящим астрологом и кто шел приблизительно тем же путем. А знаешь, сколько их теперь?

– Шесть тысяч.

– Ты почти прав. Я не в состоянии их всех пересчитать. С другой стороны, клиенты ушли. Хотя и не в той пропорции.

– Не волнуйся, Дерек. Ты – все равно лучший.

– Вот! Распространи это. Нет, знаешь ли, я слышал, Олаф был здесь. Я уверен: стоит ему увидеть меня – во плоти, как бывало, – и он осознает свою ошибку.

– Я посмотрю.

– Хороший мальчик, – Дерек похлопал Джерри по руке и пошел, сгорбившись, прочь.

– Он очень умный? – спросил шведка.

– У него острый ум, – ответил Джерри. – И это важно.

– Всегда, – дополнила она, беря его за руку. Он послушно пошел за ней туда, где Шэйдс лежал поперек стола, прижавшись носом к стеклу и следя за тем, как маленькие шарики, ударившись о маленькие колечки, скакали вдоль края, пока не наскакивали на другие маленькие колечки. Шэйдс обхватил края стола, и, когда прозвенел звонок, костяшки суставов на его руках побелели.

– Вот это я и называю «закалка», Джерри, – не поднимая глаз, проговорил он. – Обирают меня. Я – павловская глина.

– Дай-ка взглянуть, как ты слюнки пускаешь, ты – старомодный лапочка, – улыбнулся Джерри, не принимая этого всерьез.

Джерри расслаблялся, поддаваясь настроению вечера. Он ущипнул Шэйдса за зад, и тот в ответ брыкнул его.

– Ты что, оседал меня?

– Не сегодня, прелесть.

Вот уже лучше, подумал Джерри, глубоко вдохнув дым, аромат духов – фимиам. Он снова чувствовал себя на подъеме. Он был в своей тарелке.

Шэйдс рассмеялся и опять сконцентрировался на стальных шариках.

Осмотревшись, Джерри узнал Олафа, о котором говорил Дерек; тот увлеченно трудился над игрой «Убей девчонку». В игре выделялось десять выстрелов, которыми необходимо было сразить шесть из десяти пластиковых обнаженных девушек, выполненных в натуральную величину, с помощью орудия, похожего на гарпунную пушку. Игра у него шла без особого успеха. Олаф был невысоким юношей с вечно страдальческим выражением лица, производившим впечатление, словно кто-то приготовил из него филе. Он положил оружие и направился к автоматической гадалке по рисунку ладони. Там он опустил в автомат монету и безвольно положил ладонь на секцию, выполненную из пульсирующего каучука. В тот момент, когда Джерри приблизился, машина отключилась, и в щели появилась маленькая карточка. Олаф вынул ее и изучающе осмотрел, затем нахмурился и покачал головой.

– Привет, Олаф. Дерек тебя ищет.

– Не твое это дело. – Голос у Олафа был вызывающий и одновременно жалобный; это был его обычный голос.

– Не совсем, Дерек просил меня поставить его в известность, если я увижу тебя.

– Мне кажется, тебе что-то от меня нужно. Ну, ладно. Я как раз потратил последнюю гинею, и мне нечего делать с арийцами.

– Ты ведь не еврейский мальчик? – спросил Джерри. – Не обижайся на мой вопрос, но ведь – нет?

– Заткнись! – Голос Олафа остался на той же ноте, но стал более определенным. – Мне осточертели люди вроде тебя.

– Да не обижайся ты, не обижайся, просто…

– Заткнись!

– Я лишь подумал, что, раз уж ты сказал…

– Ты не сможешь получить у меня наркоту, знаешь ли, – и Олаф повернулся к нему спиной.

Джерри прыжком обошел Олафа и снова оказался лицом к лицу с ним.

– Ну, послушай… – сказал Олаф.

– Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя прекрасное тело, Олаф?

– И не пытайся даже намекать на это, – ответил Олаф голосом, ставшим чуть менее определенным и чуть более мягким. – Ты, как-никак, ариец. А я не могу иметь ничего общего с арийцам. Это было бы гибельным.

– Бережешь девственность, Олаф, а?

– Не начинай снова. Люди вроде тебя – последние подонки. У тебя нет никакого понятия, что значит быть настоящим, духовным человеческим существом, знающим безграничный… – на лице Олафа появилась тонкая, высокомерная улыбка. – Самые последние подонки.

– И я об этом. Ты говоришь не как еврейский мальчик.

– Заткнись.

– Ну, ладно, иди, навести Дерека.

– Я не хочу иметь ничего общего с этим извращенцем!

– «Извращенцем»? Почему «извращенцем»?

– Это не имеет ничего общего с сексом – ты понимаешь, что я подразумеваю, говоря «не иметь ничего общего»? Это значит, не иметь дело с его идеями. Он извратил всю науку астрологию. Ты обращал внимание на то, каким образом он чертит свои диаграммы?

– А что там не так?

– В его диаграммах? Ты не видел его диаграмм? Он изобразит тебе что-нибудь за деньги.

– О, не «что-нибудь», Олаф.

– Где он?

– Последний раз я видел его вон там, – и Джерри указал в сторону дымовой завесы.

– Пусть радуется, что я хотя бы поговорю с ним, – кривляясь, Олаф пошел прочь. Прислонившись к автомату для чтения рисунка ладони, Джерри наблюдал за ним. Подошла шведка.

– Не знаю, сколько еще мы пробудем здесь, – сказала она. – У Шэйдса еще много жетонов. Он выигрывает.

– Мы можем пойти покурить кое-что в Черном клубе, где – я знаю – против нас ничего иметь не будут и где мощно барабанят. Только если я и захочу поиграть сегодня вечером, то в тот момент, когда попаду в «Пирушку», иначе ничего из этого не получится.

– Я полагаю, ты намекаешь на марихуану? Я этого не хочу. Ты – что, чурбан?

– Вообще говоря, нет. Я предоставляю это моему брату. Просто мы могли бы пойти туда.

– А где это?

– Роща банкротов.

– Это далеко.

– Не так уж и далеко. Сразу за районом. По ту сторону ничейной земли.

– Что ты сказал?

– Ничего, – он посмотрел через нее туда, где Шэйдс дубасил по машине. Вспыхнула надпись «Драка».

– Жулик! – заплакал Шэйдс. – Жулик!

Как из-под земли, вырос исключительно спокойный негр-оператор в белом костюме; он улыбался:

– Что случилось, сынок?

– Этот стол – жулик!

– Не будь ребенком; чего же ты еще-то ждал?

Глаза Шэйдса за старыми солнечными очками, казалось, наливались злобой. Он несколько раз часто-часто передернул плечами. Негр наклонил голову набок и выжидательно осклабился.

– Очень уж вы завышаете свои шансы в играх, – зарычал Шэйдс.

– Вот и тебе пришлось иметь с этим дело, парень. Любому в эти дни приходится сталкиваться с чем-то подобным, знаешь ли. Да?

– Вся эта проклятая страна продалась.

– И ты, дружок, только сейчас это обнаруживаешь? Бог ты мой!

– Да, она всегда была продажной. Лицемерные плуты!

– О, нет. Они сейчас честные. Они могут позволить себе быть или думают, что могут…

Джерри доставляло удовольствие наблюдать, как два экс-патриота выдавали свою дешевую философию.

Шэйдс передернул плечами и отвернулся. Негр зашагал прочь, довольный собой.

Маленькая подружка Шэйдса подбежала с другой стороны холла и встала с ним рядышком. Он обвил ее рукой и повел к Джерри и шведке.

– Пошли, Джерри.

– Давай.

Они потратили остатки жетонов Джерри на кофе и таблетки и пошли к «Пирушке» на Вильерс-стрит, которая тянулась от Трафальгарской площади вдоль Станции Креста Милосердного, изгибаясь в веселой ночной жизни города.

Праздношатающиеся обоих полов толпились в «Пирушке», набитой людьми в той же степени, что и музыкой, – и тем и другим вместе под завязку. За лучами прожекторов, которые были направлены в публику, группу можно было лишь угадывать. Огромный усилитель образовывал задник низкой сцены, и прекрасная смесь Хаммондовского органа, пианотрона, басовой, ритмовой и соло-гитар, саксофонов – альта и баритона – изливалась из него мелодией «Симфони Сид» с медленным чувством фуги.

Под низким потолком медленно вращался обычный для старомодных танцзалов шар, выполненный из граненого стекла. Лучики переливались зеленым, красным, золотистым, серебристым и оранжевым светом. Свет бил по ним со всех сторон и снова отражался, так, что световые пучки разлетались по всей «Пирушке».

Они протиснулись сквозь толпу, представлявшую собой единую массу, из которой по краям, казалось, торчали головы, руки, ноги. Жара была почти невыносимая.

Слева от сцены расположился бар, справа – стойка с кофе. Оба источника питья были заняты. К бару прислонились выходцы из Вест-Индии, элегантные, в стиле Гарлема, как мальчики-хористы из «Порги и Бесс». Почти у всех были тонкие усики и презрительные взгляды, заготовленные в основном для других, хуже их одетых вестиндцев, хлопавших в ладоши в такт с каждым ударом, кроме тех случаев, когда вступал барабан.

Они добрались до бара с кофе, направляясь к двери рядом с баром, на которой красовалась надпись «Служебный вход», и тут Джерри в одном из гитаристов узнал музыканта, с которым однажды играл. Это был «дядюшка» Вилли Стивенс, игравший тогда на флейте и ритме; а однажды он выдал вокал с расформированной с тех пор группой, называвшейся «Все желающие». Группа стала популярной, когда играла в «Пирушке», и эта новость распространялась все шире, пока местечко не оказалось забито только девчонками – исступленными поклонницами группы и журналистами.

– Хелло, дядюшка.

– Хай, Джерри, – с ничуть не изменившимся выражением лица Стивенс протянул свою крупную руку Джерри и позволил тому пожать ее. – Что поделываешь?

– То да се. Ты работаешь?

– Убеждаю, что Национальная помощь функционирует. Они с каждым днем становятся все жестче. На той неделе они пригрозили отправить меня обратно. Я ответил, что, если бы НП в Бирмингеме была более любезной, я бы вернулся.

– А что, места нет?

– Да нет, там хорошая сцена, но только не моя. Ты сегодня вечером здесь сыграешь?

– Надеюсь.

– Я послушаю.

Джерри прошел через дверь с надписью «Служебный вход». Шэйдс с двумя девушками уже находились в дальней комнате. Шэйдс облачался в свою униформу с оборками. Остальные участники группы, с которой он выступал, были одеты. Гитаристы настраивали инструменты. Джерри позаимствовал соло-гитару, прекрасный экземпляр из твердого пластика, украшенный полуобработанными драгоценными камнями, с серебряной ручкой ревербератора и аметистовыми ручками управления усилением. Он выдал быструю простую последовательность ля-минор, фа, ре-диез, си.

– Чудо, – сказал он, возвращая инструмент. – Шэйдс сказал, что я могу сыграть.

– Меня устраивает, – отозвался солист, – пока ты не потребуешь платы.

– Я пропущу пару номеров, чтобы послушать вас.

– О’кей.

«Симфони Сид» завершила свое выступление, и Шэйдс с группой вышли, сменив вошедших в комнату музыкантов, шестнадцатилетняя ушла с Шэйдсом. Шведка осталась с Джерри. Группа, только что сошедшая со сцены, была вся в поту, но выглядела довольной.

– Глянем-ка, сможем ли добраться до бара, – предложил Джерри.

Им повезло. В тот момент, когда группа Шэйдса начала с обычной мелодии Леннона – Мак-Картни «Долго это не продлится» – не лучшей вещи группы, Джерри и шведка отыскали место у бара. Она пила «божоле» с ментоловым ликером, потому что ей нравился цвет напитка. Он отдал дань старым временам: «перно», ибо он всегда пил его в «Пирушке».

 
Каждый день – я знаю —
Мы счастливы будем,
Теперь, когда – я знаю —
Ты больше не уйдешь,—
 

радостно заливался исполнитель соло на гитаре, подготавливая заход на импровизацию. У гитариста был высокий голос, никогда не скатывавшийся на дрожание. Он образовывал великолепный контрапункт с трепещущим органом.

Толпа создавала впечатление массы, пузырившейся, как варево в котелке, в такт с музыкой, когда клиенты танцевали.

Плавно и быстро группа перешла к «Сделай это» – иструментовке, окрашенной пианотроном. Шэйдс играл лучше, чем это помнил Джерри. Они со шведкой поднялись со своих мест и присоединились к танцующим. Ощущение причастности к массе доставляло какое-то особенное чувство. И он, и девушка, и все вокруг них казались спаянными вместе, с абсолютным отсутствием индивидуальности.

«Сделай это» сделала свое дело, и Шэйдс крикнул в микрофон:

– Джерри!

Джерри покинул площадку, прошел под лучистым дождем и поднялся на подмостки. Солист передал ему свой инструмент и с улыбкой отправился в сторону бара.

Джерри сыграл несколько аккордов, чтобы почувствовать усилитель, и начал одну из своих любимых вещей, еще одно из Леннона – Мак-Картни, «Я – неудачник»:

 
Я не тот, кем кажусь,—
Я – неудачник,—
 

пел он.

Исполняя песню, он увидел, как мисс Бруннер вошла в «Пирушку» и огляделась. Она, по-видимому, не могла разглядеть его за снопами света, шагнула к вздымавшейся толпе и остановилась в нерешительности. Начав импровизировать на инструменте, Джерри Корнелиус забыл о ней. Позади него Шэйдс перешел с четырех четвертей на шесть восьмых, но Джерри остался на ритме четыре четверти, и это ему нравилось. Дело уже пошло.

Джерри следил за временем, стараясь не слишком затягивать, но каждый раз при приближении финала что-то новое приходило ему на ум; танцующие же, судя по всему, наслаждались сами собой. Вещь продлилась добрых полчаса и оставила в Джерри ощущение усталости.

– Прекрасно, – серьезно похвалил Шэйдс, когда Джерри, пробравшись через лучики, занял место солиста у бара. Шведку давно поглотила толпа.

– Хелло, мисс Бруннер.

«Перно» оказался ему сейчас вполне по вкусу: тягучий и холодный, с большим количеством льда. Он заказал одну порцию. Она заплатила за эту порцию одновременно со своим «скотчем».

– Что вы там исполняли?

– Вы об инструменте или о номере?

– Об инструменте.

– Соло-гитара. Неплохо, а?

– Я не сильна на слух. Звучало о’кей. Когда вы покинули Солнечную Долину?

– Сегодня после обеда. Не платите им больше ни за день.

– Не буду. Трудно мне досталась ваша доставка туда: то одно, то другое. Могу полагать, я спасла вам жизнь.