Текст книги "Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц)

Майкл Муркок
Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца

Финальная программа

Посвящается Альфреду Бестеру[1]1
  А. Бестер – английский писатель-фантаст. Ред.


[Закрыть]

Предварительная дата

В Камбодже[2]2
  Ныне – Народная Республика Кампучия. (Ред.)


[Закрыть], стране, расположенной между Вьетнамом и Таиландом на географической карте и между «п» и нулем на временной диаграмме, есть волшебный город Ангкор, где некогда проживала великая нация кхмеров. В девятнадцатом столетии французский исследователь открыл эту страну в джунглях, и впоследствии она была воскрешена археологами Франции. У потомков кхмеров, ведших простой образ жизни, существовали две гипотезы относительно города: одна говорила о том, что он был построен расой гигантов, вторая – что город возник сам при сотворении мира. В посвященной Ангкору статье в «Санди таймс» (10.1.65) Морис Виджин писал:

«Было ли у жителей Ангкора то будущее, которого они хотели? Едва ли. И все же, казалось, они были способны к адаптации, прагматически переходя от индуизма к буддизму, строя надолго („самые впечатляющие руины в мире“). Но великие короли кхмеров – пыль».

Выстроенный не просто надолго, но на века, стоит ангкорский «Хилтон», возвышаясь над огромными статуями и зиккуратами города. Учитывая простой образ жизни потомков великих кхмеров, он является главным доказательством второй гипотезы.

На крыше ангкорского «Хилтона» расположилась стеклянная не то оранжерея, не то обсерватория, не лишенная схожести со старинным Хрустальным дворцом. Похожая на оранжерею конструкция – частная собственность одного из традиционных клиентов гостиницы. Внутри нее – кровать, запирающийся на ключ металлический шкафчик, большой астрономический телескоп и военно-морской хронометр, изготовленный еще в восемнадцатом столетии. Великолепный хронометр, выполненный из стали и латуни, вполне вероятно, является одним из изделий, которые в тысяча семьсот шестидесятом году собственноручно сконструировал Джон Гаррисон-первый, которому суждено было создать действительно точный военно-морской хронометр. Часы стоят на шкафчике, а под ними, свисая с ручки, красуется календарь. Так выглядит существование старого хронометра в году тысяча девятьсот шестьдесят…

Хозяина этих вещей, Джерри Корнелиуса, в тот момент в обсерватории не было. Он бродил по травянистым тропинкам, которые извивались среди серых и бурых статуй, иногда убегая в сень густых ветвей больших деревьев, с которых таращились на него судачившие между собой обезьяны. На Корнелиусе была одежда, мало подходившая к месту и климату, и даже на Западе его вещи выглядели бы слегка устаревшими: например, эластичные ботинки на высоких каблуках не просто совсем не соответствовали моде; они не соответствовали ей вот уже несколько лет.

Корнелиус шел на свидание.

Вырезанные из древних каменных глыб, безоблачные лица Будд и три лика Ишвара[3]3
  Одно из имен индуистского бога Шивы, а также ипостась триады – Брахмы, Вишну и Шивы. Ред.


[Закрыть] смотрели с террас и из арок; огромные статуи и барельефы сошлись, может быть, в самом большом хаосе богов и дьяволов, когда-либо собиравшихся в одном месте. Ниже изображения до экстравагантности ожиревшего Вишну-Разрушителя – одного из трех ипостасей Ишвара – стоял крошечный транзистор; приемник принадлежал Корнелиусу. Он разносил по лесу звуки «Сюиты Дута», исполняемой «Биг Ролл Бэндом» Цута Мани.

Около радиоприемника в золотых и зеленых лучах послеобеденного солнца лениво восседал мужчина, уже привыкший к постоянно жужжащим москитам и несущим чушь гиббонам, перепрыгивающим с одной полувосстановленной террасы на другую. Прошел мимо буддийский священник, гладко выбритый и благоухающий шафраном; среди массивных статуй забытых героев играла группа коричневых малышей. Было приятное послеобеденное время, с легким бризом, несшим свежесть в джунгли. Самое подходящее время для праздной беседы, подумал Корнелиус, усаживаясь рядом с мужчиной и обмениваясь с ним рукопожатием.

Сидя в упавшей каменной ладони некоего малозначимого индийского божества, они продолжили разговор с того места, на котором остановились прежде.

Джерри Корнелиус был молодой человек с длинными и тонкими черными волосами, струившимися ниже плеч. На нем было черное двубортное полуформенное пальто и темно-зеленые брюки; высокий воротник белой рубашки охватывал черный шерстяной галстук. Этого худого молодого человека выделяли крупные темные глаза и большие руки с длинными пальцами.

Второй мужчина был низенький толстый индиец глуповатого вида, постоянно улыбавшийся без какой-либо видимой связи с тем, о чем он говорил, одетый в рубашку с короткими рукавами и хлопчатобумажные брюки.

Джеремиа Корнелиус во многих отношениях был европейцем; индиец – брамин-физик с определенной репутацией – профессор Хира. Встретились они сегодня утром в городе и пали жертвой любви с первого взгляда.

Брамин-физик прихлопнул москитов, усевшихся ему на руки.

– Гностики понимают космологию во многих отношениях весьма схоже с индуизмом и буддизмом. Интерпретации, конечно, отличаются, но цифры очень близки.

– Какие цифры конкретно? – вежливо осведомился Джерри.

– Ну, например – махаюга[4]4
  Юга – в древнеиндийской мифологии обозначение мирового периода. 1000 махаюг равна 1 кальпе. Ред.


[Закрыть]. И индусы, и гностики указывают четыре миллиарда триста двадцать миллионов лет. Как-никак, а это интересное совпадение, а?

– А как насчет кальпы? Я думал, это ваше название временного цикла.

– Ах, нет, это – день да ночь Брахмы, восемь миллиардов шестьсот сорок миллионов лет.

– Так мало? – без малейшей тени иронии произнес Джерри.

– Махаюга делится на четыре юга, или периода. Нынешний цикл близится к концу. Этот период – последний из четырех.

– А что это за периоды?

– О, дайте подумать… Сатьяюга, Золотой Век; это относилось к первым четырем десятым цикла. Потом была Третаюга, второй Век, занявший восемьсот шестьдесят четыре тысячи лет. Третий Век – Двапараюга (вы улавливаете отголоски обычного языка древних?) длился лишь две десятых полного цикла. Я думаю, это правильно, как вам кажется? Как сильно мы в эти дни полагаемся на наши вычислительные машины! Калиюга – естественно, настоящий период. Начался он, как помнится, в полночь с семнадцатого на восемнадцатое февраля три тысячи сто второго года до нашей эры.

– А что такое Калиюга?

– Черный Век, мистер Корнелиус. Ха! Ха!

– И как долго он предположительно продлится?

– Всего лишь одну десятую Махаюги.

– Так у нас, значит, полно времени?

– О, да.

– А потом, в конце манвантара[5]5
  1 кальпа состоит из 14 манвантар, и в каждой правит один из законоучителей – Ману. Ред.


[Закрыть], цикл повторится? Полностью вся история снова!

– Некоторые так считают; другие думают, что циклы слегка различаются. В основном здесь просматривается продолжение наших представлений относительно перевоплощения. Странная вещь: современная физика начинает подтверждать эти данные – в понятиях полного преобразования галактики и прочего. Я вынужден признать, что чем больше я читаю трудов, издаваемых в наши дни, тем большее сомнение меня охватывает по поводу выбора между тем, что я думал как индуист, и тем, что я познал как физик. Требуется самодисциплина, чтобы разделить эти понятия в моей голове.

– А почему вы думаете над этим, профессор?

– Старина, моя карьера в Университете пострадает, если я позволю мистицизму проникнуть в логику.

В голосе брамина чувствовался легкий налет язвительности, и Джерри не мог не улыбнуться.

– И все же космологические теории смешиваются и впитывают одна другую, – сказал он. – В Европе есть люди, которые считают доисторическую цивилизацию столь же прогрессивной или даже более перспективной, чем наша собственная. Это сплетается с нашим первым веком, не так ли?

– Некоторые из моих друзей тоже задавались этой задачей. Возможно, это и естественно, но невероятно. Изысканные параболы, мистер Корнелиус, и ничего более. Отнюдь не мифические отражения большой науки, я думаю. Может быть, приукрашенные отзвуки большой философии.

– Приятное преувеличение.

– Эта мысль вполне в вашем характере. Может, и не следовало бы мне так говорить, но иной раз в моей голове вдруг возникает вопрос: почему во всех мистических космологиях, даже в некоторых из современных так называемых паранаучных направлениях, наш собственный период всегда определяется как век хаоса и раздора. Вот объяснение того, почему логическая сторона моего мышления мучается в сомнениях относительно того, в силу каких причин люди обращаются к мистицизму. Прошлое всегда лучше.

– Детство – счастливейший период жизни, за исключением того времени, когда вы сами – дитя, – подсказал Джерри.

– Понимаю вас; это верно.

– В отличие от прекрасных метафор, произведенных на свет вашими философами, которые – кто знает? – может быть, и не были верны?

– Вы увлекаете меня слишком далеко; однако вы изучали Веды[6]6
  Веды – сборники гимнов на древнеиндийском (ведийском) яз. – Ригведа, Самаведа, Яджурведа, Атхарваведа. Ред.


[Закрыть]? Создается впечатление, что люди Запада больше изучают санскрит, чем мы; а мы – мы читаем Эйнштейна.

– Мы – тоже.

– У вас там больше времени для всяких занятий, старина. Вы ведь находитесь в конце вашего манвантара, да? А мы начали новый век.

– Удивительно!

– Я – как индуист – не говорю серьезно, но внутри веков имеются более короткие циклы. Некоторые из моих более метафизически настроенных знакомых предсказали, что мы стоим в конце такого цикла.

– Однако значимость наших забот снижается в сравнении с интервалом даже в четыреста тридцать две тысячи лет.

– Это – типичная мысль человека с Запада, мистер Корнелиус, – улыбнулся Хира. – Что есть время? Насколько длинны миллисекунда или тысячелетие? Если древние хинду были правы, то мы встречались прежде в Ангкоре и встретимся впредь, и дата всегда будет сегодняшняя: тридцать первое октября тысяча девятьсот шестьдесят… года. Интересно: в следующем манвантара что-нибудь изменится? Спустятся ли боги на Землю? Станет ли человек…

Джерри Корнелиус поднялся:

– Кто знает? Давайте тогда и сравним. Увидимся, профессор.

– В это время в следующем манвантара?

– Если хотите…

– Куда вы сейчас направляетесь? – Индиец тоже поднялся, передавая Джерри маленький транзисторный радиоприемник.

– Благодарю. Я собираюсь в аэропорт Пномпеня, а оттуда – в Лондон. Хочу заказать гитару.

Хира последовал за ним через руины, карабкаясь по каменным глыбам.

– Вы – в «Хилтоне» Ангкора, да? Почему бы не задержаться еще на ночь в отеле?

– Что ж, хорошо.

Ночью они лежали в постели рядом, курили и разговаривали. Тяжелая противомоскитная сетка закрывала кровать, однако сквозь нее и окно за ней они могли видеть безоблачное небо.

– Вас очень интересует, насколько близки мы к открытию главного уравнения? – Голос Хиры наполнял теплый воздух, подобно жужжанию насекомых. Джерри пытался уснуть. – Всеобщего уравнения. Окончательного уравнения. Последнего уравнения, связывающего воедино всю информацию. Откроем ли когда?

– Климат, кажется, подходящий, – сонно пробурчал Джерри.

– В ваших понятиях сейчас – время для нового мессии, мессии века Науки. Я полагаю, это богохульство. А родился ли уже гений? Узнаем ли мы его, когда он придет?

– Вот это-то всех и интересует, да?

– Ах, мистер Корнелиус, какой все же непонятный, перевернутый этот мир!

Джерри повернулся на бок, спиной к профессору.

– Я не слишком уверен, – проговорил он. – Мир, кажется, наконец-то встал на прямой, открытый курс.

– Вот только: куда?

– В этом-то, профессор, и загвоздка.

– Она говорила об окончательном уравнении, та женщина, что я встретил в прошлом году в Дели. Она дала мне весьма интересную пищу для размышлений, эта мисс Бруннер, старина. Она, казалось, знала…

– Браво ей.

– Браво? Ну, да…

Джерри Корнелиус заснул.

Фаза 1

1

Шел дождь.

Дом стоял в юго-восточном Лондоне, в Блэкхите, на некотором отдалении от основной дороги, неясным контуром вырисовываясь над окружившим его постаревшим садом. Подъездная дорога из гравия заросла сорняками, а сам дом нуждался в покраске. Некогда он имел розовато-лиловый цвет. Сквозь мрачные окна первого этажа Джерри Корнелиус мог различить пятерых человек, сидевших в большой, обставленной темной мебелью парадной комнате, тусклое освещение которой обеспечивал скорее камин, нежели стоявший в углу торшер. Лица всех присутствующих находились в тени. На каминной доске стояла выполненная в стиле барокко фигура Дианы, державшей два подсвечника; в каждом из них было по две свечи.

Дверь гаража хлопнула, но Джерри не сделал никакой попытки спрятаться, однако неуклюжий, одетый в твидовое пальто мужчина не заметил его, так как спокойно выжал воду из своей тяжелой черной бороды, снял шляпу и открыл дверь. Он вытер ноги и вошел внутрь. Джерри узнал в нем мистера Смайлса: ему принадлежал этот дом.

Через мгновение Джерри подошел к двери и достал связку ключей. Подобрав нужный ключ, он открыл дверь и увидел, как мистер Смайлс входил в парадную комнату.

В холле стоял легкий запах сырости, несмотря на радиатор вблизи полки для головных уборов; стены, покрашенные каждая в свой цвет (оранжевый, красный, черный и синий), были холодны, что Джерри и почувствовал, прислонившись сначала к одной стене, а затем – к другой.

Джерри был одет в свое традиционное черное пальто, темные брюки, ботинки с высокими каблуками. Его намокшие волосы падали не такой мягкой волной, как обычно.

Он сложил руки на груди и, устроившись поудобнее, стал ждать.

– Который час? У меня встали часы, – мистер Смайлс прошел в комнату, стряхивая капли дождя со своей шляпы в стиле «Робин Гуд» и все еще похлопывая по бороде. Он прошагал прямо к огню и встал там, поворачивая шляпу и так и эдак, чтобы просушить ее.

Ни один из пятерых ничего не ответил. Каждый, казалось, был погружен в собственные мысли и едва заметил его появление. Но вот один из них, звали его мистер Лукас, поднялся и приблизился к мистеру Смайлсу. Глаза его имели декадентски доброе выражение римского патриция. Этот сорокапятилетний мужчина с успехом владел казино; за исключением мистера Смайлса, которому было сорок девять, он был здесь самым старшим.

– Двенадцать сорок, мистер Смайлс. Он опаздывает.

Мистер Смайлс сосредоточился на просушивании шляпы.

– Если это поможет: никогда не знавал за ним, чтобы он не выполнял своих обещаний, – ответил он.

– О, да, – отреагировала мисс Бруннер.

Мисс Бруннер сидела ближе всех к огню. На лице этой привлекательной женщины с острыми чертами выделялись глаза, смотревшие хищно. Она небрежно откинулась на стуле, скрестив ноги. Одной ступней она покачивала на весу.

Мистер Смайлс повернулся к ней.

– Он придет, мисс Бруннер, – он подарил даме сияющий взгляд. – Он придет, – добавил он самоуверенным тоном.

Мистер Лукас вновь взглянул на часы.

Ступня мисс Бруннер начала покачиваться энергичнее.

– Почему вы так уверены, мистер Смайлс?

– Я знаю его так же хорошо, как мог бы знать любой из нас. Он надежен, мисс Бруннер.

Мисс Бруннер была программистом с определенным опытом и способностями. Вплотную к ней устроился Димитрий, ее раб, любовник, а иногда – против желания – сводник. Она носила прямой желтовато-коричневый костюм, который дополняли туфли с кнопками. У него были точно такие же костюмы из темно-синего и коричневого твида. Ее длинные рыжего цвета волосы на концах завивались кверху, это были прелестные рыжие волосы, но они не шли ей. Он был сыном Димитрия Ойла – богатый, с чистой наивной мальчишеской внешностью. Лицемерие его было совершенным.

Рядом с мисс Бруннер и Димитрием в тени устроился мистер Крукшенк – агент эстрадных артистов. Мистер Крукшенк был очень высоким и очень полным. На среднем пальце его правой руки красовался тяжелый золотой перстень с печаткой, придававший владельцу налет простоты. Мистер Крукшенк был одет в шелковый костюм фирмы «Айви Лиг».

В углу напротив мистера Крукшенка, ближе к огню, ссутулившись в бесконечном невротическом поклоне, сидел смуглый мистер Повис. Он жил с комфортом за счет наследства, оставленного ему двоюродным дедушкой, владевшим шахтами. Мистер Повис пропустил рюмку виски фирмы «Белл», с большим вниманием уставившись на то, что пил.

Тепла от огня не хватало на то, чтобы согреть комнату; даже мистер Смайлс, на которого обычно холод не действовал, сняв пальто, зябко потер руками. Мистер Смайлс был банкиром, основным владельцем Смайлс Бэнк, который начал вкладывать деньги в торговлю льном с тысяча восемьсот тридцать второго года. Дела у банка шли неважно, хотя мистер Смайлс лично ни на что пожаловаться не мог. Он наполнил себе большой бокал виски «Тичер» и вернулся к огню.

Между собой присутствующие хорошо знакомы не были, разве что с мисс Бруннер, которую знали все и которая всех их и представила друг другу.

Мисс Бруннер поставила ноги прямо и поправила юбку, с неприязненной улыбкой посмотрев вверх на бородатого мужчину.

– Необычно встречать такое доверие в наши дни, – она сделала паузу и обвела взглядом остальных. – Я думаю… – она открыла свою сумочку и принялась рыться в ее содержимом.

– Что вы думаете? – резко спросил мистер Смайлс. – Когда я вначале доверил это дело вам, мисс Бруннер, вы не выражали уверенности в нем. Теперь же вам не терпится начать. Так что же вы все-таки думаете, мисс Бруннер?

– Я думаю, что нам бы не следовало включать его в наши планы. Давайте отправимся прямо сейчас, пока он ничего не ожидает. Он может спланировать что-нибудь вроде двойной игры. Мы рискуем потерять слишком много, тратя время на ожидание Корнелиуса. Я не верю ему, мистер Смайлс.

– Вы не доверяете ему, поскольку не встречались с ним и не тестировали его бруннеровским методом, так ведь? – мистер Лукас поддел носком ботинка полено, торчавшее из огня. – Мы не сможем попасть в тот дом без знаний Корнелиуса об этих дурацких ловушках его отца. Если Корнелиус не придет, мы будем вынуждены отказаться от всей этой затеи.

Мисс Бруннер вновь улыбнулась, продемонстрировав острые зубки.

– Вы стареете и становитесь осторожнее, мистер Лукас; да и мистер Смайлс при одном звуке о деле теряется. Что же касается моего мнения, вот оно: без риска здесь не обойтись.

– Ты – тупая корова, – Димитрий часто на людях бывал грубым с мисс Бруннер – он любил нагонять на нее страх: публичные оскорбления, наказания наедине. – Мы взялись за дело не только для того, чтобы рисковать; мы занялись им ради того, что старый Корнелиус спрятал в своем доме. И без Джерри Корнелиуса мы никогда этого не получим. Он нам нужен – в этом истина.

– Рад слышать это, – язвительно провозгласил Джерри, несколько театрально входя в комнату и закрывая за собой дверь.

Мисс Бруннер окинула вошедшего взглядом: очень высокий, а бледное лицо, обрамленное волосами, напомнило молодого Суинберна[7]7
  Английский поэт (1837–1900). Ред.


[Закрыть]; черные глаза на этом лице вовсе не представлялись добрыми. На вид ему было около двадцати семи. Рассказывали, что он – иезуит; действительно, в его облике просматривалось что-то от декадентской, аскетичной внешности церковного интеллектуала. У него есть будущее, подумала она.

Джерри чуть уронил голову, повернувшись и направив на мисс Бруннер пристальный взгляд, полуукоряющий-полудовольный. Она скрестила ноги и вновь принялась покачивать ступней. Он же грациозно продефилировал в направлении мистера Смайлса и с некоторой степенью удовольствия обменялся с ним рукопожатием.

Мистер Смайлс вздохнул.

– Рад, что вам все удалось, мистер Корнелиус. Как скоро мы можем начать?

Джерри пожал плечами:

– Как только пожелаете. Мне нужен примерно день, чтобы закончить кое-какие дела.

– Завтра? – голос мисс Бруннер поднялся до несколько более высокого уровня, чем обычно.

– Через три дня, – Корнелиус сложил губы трубочкой. – В воскресенье.

Мистер Повис произнес из-за своего бокала:

– Три дня – слишком много, парень. Чем дольше мы ждем, тем больше вероятности, что появится кто-то, кто узнает, что мы планируем. Не забывайте: Саймонс и Харви оба отступили, а ведь Харви особенно не отличается тактом и дипломатичностью.

– На их счет не волнуйтесь, – ответил Корнелиус с интонацией законченности.

– Что вы сделали? – в голосе мисс Бруннер все еще чувствовалась резкость.

– Ничего страшного. Просто они отправляются в круиз на грузовом пароходе, берущем курс на Нью-Йорк. Поездка будет долгой, да и с командой они не смешаются.

– А как вы заставили их поехать? – мистер Лукас опустил взгляд, когда Корнелиус повернулся, услышав его вопрос.

– Ну, – протянул Джерри, – были одно-два дела, которых им очень хотелось. Я устроил эти дела – при условии, что они отправятся в поездку.

– Какие «дела»? – с интересом спросил мистер Крукшенк.

Джерри не отреагировал.

– То, что вы еще должны сделать, это так важно? – продолжала задавать свои вопросы мисс Бруннер.

– Я хочу навестить дом перед нашим путешествием.

– Почему?

– По личным причинам, мисс Бруннер.

Мистер Повис произнес, не поднимая своего задумчивого уэльсского лица:

– Если вы не против, мистер Корнелиус, мне хотелось бы знать: почему вы помогаете нам?

– Вы поймете меня, если я скажу, что это – ради отмщения?

– Месть? – мистер Повис часто-часто покачал головой. – О, да. Время от времени у каждого из нас возникают такие чувства, так ведь?

– Ну, тогда, значит, месть, – с облегчением проговорил Джерри. – Теперь я полагаю, мистер Смайлс сообщил вам мои условия? Вы, когда получите то, что хотите, должны сжечь дом до основания, но оставить невредимыми моего брата Фрэнсиса и мою сестру Кэтрин. Есть еще старый слуга, Джон; его тоже ни в коем случае нельзя трогать.

– Остальной персонал? – Димитрий жестом руки помог себе задать вопрос; жест оказался невежливым.

– Делайте, что хотите. Я думаю, вам потребуется помощь?

– Около двадцати человек. Мистер Смайлс устроил это. Он говорит, что их вполне хватит, – при этих словах мистер Лукас бросил взгляд на мистера Смайлса; тот кивнул.

– Должно хватить, – задумчиво проговорил Джерри. – Дом хорошо охраняется, не, конечно же, полицию они не позовут. Со специальным оснащением у вас должно быть все в порядке. Не забудьте сжечь дом.

– Мистер Смайлс уже напоминал нам об этом, мистер Корнелиус, – заверил Димитрий. – Так же, как и вы. Мы сделаем в точности все, что вы говорите.

Джерри поднял широкий воротник своего пальто.

– Правильно. Я ухожу.

– Будьте осторожны, мистер Корнелиус, – протяжно произнесла мисс Бруннер, когда он выходил.

– О, я думаю, так и будет, – ответил он.

После ухода Корнелиуса, оставшейся шестеркой было сказано немного. Лишь мисс Бруннер переместилась на другой стул. Она, казалось, была не в настроении.