Текст книги "Вирикониум"

Автор книги: Майкл Джон Харрисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

Только этого призрака ему и не хватало… Хватит с него призраков собственного прошлого.

Погода переменилась. Низкие тучи, несущие мокрый снег, откатились далеко на юго-восток, открыв бледное, словно выцветшее небо. Видимость улучшилась. Хлесткий, как бритва, ветер дул с севера. За несколько солнечных, но отчаянно холодных дней отряд достиг окраины Великой Бурой пустоши, где при желании можно было жить… и тут обнаружилось, что впереди все покрыто мокрым дерном, смерзшимся в ледяную корку. Продвигаться приходилось медленно. Если птица выкликала свое «так-так-так» в каменном овраге, передразнивая саму себя, как насмешливое эхо, сумасшедшая следила за ней взглядом, по-птичьи склонив голову набок, и улыбалась. Девушка была взволнована, но теперь ехала первой, сменив Эльстата Фальтора. Она вела своих спутников по высоким, покрытым трещинами плато. Здесь пел ледяной ветер – пел, а потом рыскал по холодным склонам, поскуливая, как потерявшаяся сука. Всюду, огибая скальные выступы, бежали тропки. Похоже, девушка выбирала ту или иную просто наугад.

В конце концов дорожки привели ее на откос, увенчанный грудой камней, который уступами спускался вниз. Среди валунов нашли приют чахлые дубки – целый лес, хотя и редкий. Ниже по склону виднелось несколько узких улочек и огороженных построек. Их стены покосились, а изгороди были подлатаны. За деревней возвышались бренные останки Эгдонских скал, которые и дали ей имя. Когда-то здесь добывали для строительства крупнозернистый песчаник – там, где он выходил на поверхность. В итоге массив напоминал высохший участок побережья с бухточками и разрушенными мысами.

– Мерзкое местечко, – заметил Хорнрак. Призрак Посеманли на некоторое время оставил его в покое. Он исчез с влажным «Хлоп!», напоследок одарив наемника вялой усмешкой, словно вспомнил о каком-то более важном деле. Хорнрак вздохнул с облегчением, но скоро обнаружил, что не может думать ни о чем, кроме как о холоде. Он устремился мыслями к Городу, где зима кажется такой короткой. Ветер свистит на перекрестке рю Сепиль и Вьентьян-авеню… Женщины поплотнее кутаются в шали и, смеясь, перебегают от дома к дому. Можно сидеть у окна, наблюдать за ними, потягивать горячее вино с пряностями, приготовленное мальчиком. Здесь все не так. Пальцы примерзли к уздечке, точно у каменного всадника, что стоит на какой-нибудь провинциальной площади и понемногу разваливается на части… Все эти дни Хорнрак чувствовал себя глубоко несчастным.

– Видали мы и похуже, – отозвался карлик, словно это была некая теорема, которую еще предстояло доказать. Он сдвинул свою кожаную шляпу набекрень, его руки покраснели от холода.

Впереди лежали руины… но то, что было разрушено, создавал не человек, а природа.

Метафизические споры Послеполуденных культур, которые под конец переросли в ожесточенные сражения, оставили здесь свой след. Пойма давно исчезнувшей реки превратилась в коридор, усыпанный черным пеплом и круглыми обожженными камнями. Но сказать, что это коридор был одинаков по всей своей длине… Нет. Его дно то поднималось, то опускалось. Кое-где наружу выступала голая скала – в одних местах ее толщина не превышала пары футов, в других достигала десяти. Из года в год ветер уносил на Пустошь немного пепла, оставляя под каждым камнем – от огромных валунов до мелких булыжников величиной не больше кулака, – что-то вроде маленького пьедестала. Тут и там торчали пучки черники и вереска, похожие на колонии кораллов: вода и ветер занесли их сюда и позволяли расти, пока они не образовали цепочку щетинистых островков. Будучи частью Пустоши, отрезанной от ее более глубоких областей – и в то же время являясь их прообразом, – эта долина имела чуть меньше двух миль в поперечнике. Ее пересекала цепочка Эгдонских скал, вершины их изломанных контрфорсов тронул розовый свет. Нежный седой туман растекался по оврагам и каменистым расселинам у их подножия, сочился между висящих на уступах дубов и заподнял деревенскую улицу – наружу торчали только крыши и верхние этажи домов. Где-то в этой пелене тявкала собака. Овцы блеяли в загоне. На маленьком поле одиноко стояла корова. Трогательная картинка, нарисованная яркой эмалью на сияющей поверхности воздуха… Однако Фей Гласе застыла и не двигалась.

– Ее пугает лабиринт.

– И все же, – отозвался Фальтор, возвращаясь после короткой вылазки, – его создали такие, как она. Иначе и быть не может.

Влажный пепел облепил пальцы его перчаток. При виде этого земляного сооружения его охватило смутное волнение. И когда Фей Гласе отказалась не только войти туда, но даже проехать мимо, его нетерпение лишь усилилось.

– Они были одержимы некими образами – те, кто отправился на север в последние отчаянные дни Возрождения, чтобы найти путь назад… – Фальтор широко улыбнулся. – Как будто пальцы Прошлого уже не гладят нас по щекам, когда мы просыпаемся или засыпаем… – он снова посмотрел на лабиринт. – Боюсь, она совсем ребенок.

– Мы дали им жизнь, – пробормотал карлик. – Откуда нам было знать, что это сведет их с ума?

Никто ему не ответил.

– Дело не только в девушке, – проговорил Целлар. – Я тоже это чувствую. Ошибка на ошибке.

– И тем не менее мы пойдем, – объявил Фальтор, усаживая сумасшедшую на лошадь. – Вот так. Сиди, и с тобой ничего не случится. Ты такая смелая – столько времени нас вела…

Фей Гласе смотрела на него, словно на груду камней.

По большей части сооружение выглядело так, словно его коридоры прорезали в слежавшемся пепле, местами добавив обычные груды камней, местами – насыпи, похожие на земляные валы и плотины. В целом оно напоминало грубо очерченный круг с явно обозначенным центром и имело примерно пятнадцать футов в поперечнике.

С какой целью он было создано? Можно ли если не ответить на этот вопрос, то хотя бы предположить? Во Времена Саранчи грань между знаком и вещью стерта, а вместе с ней стираются и вещи, и знаки. Возможно, это не лабиринт, а нечто вроде огромной идеограммы – чертеж, представляющий труднодостижимое состояние ума. Но сказать так – значит не сказать ничего. Пепел в его траншеях доказывает своим примером, что все в мире движется – здесь день и ночь бесцельно гуляют холодные, сырые сквозняки.

Что заставило Фальтора поступить именно так, а не иначе? Непонятно. Чтобы достичь деревни, с тем же успехом можно было просто пересечь равнину. Но это даже не обсуждалось.

В итоге он заблудился, хотя не спешил это признать. Впрочем, признай Рожденный заново свою ошибку, девушка все равно не стала бы ему помогать, хотя прежде явно бывала в лабиринте. Фальтор поручил карлику забраться на одну из стен, но когда тот почти достиг цели, стена начала осыпаться, и коротышка скатился вниз в облаках пыли и лавине волокнистых обломков, так ничего и не увидев.

– Кажется, я стоял лицом на юг, – сообщил он.

Как бы то ни было, дальше пришлось идти наугад.

Прошел час. Они успели наткнуться на следы подков собственных лошадей и поняли, что уже проходили здесь, но в другую сторону. Потом еще час. Птица, пролетевшая в небе… Перепалка на перекрестке… Привычные происшествия отступали и теряли обычное значение. У Хорнрака появилось странное ощущение. Оно напоминало о темных лихорадках, донимавших его в Низком Городе – в них чудился намек на неудачи и гибель. Казалось, будто в черепе что-то сжимается.

Помнится, тогда то и дело начинало звенеть в ушах – точно оса залетела на душный чердак и вьется среди сухих гераней. Теперь Хорнрак снова услышал этот звук. Неловко оглядевшись по сторонам, наемник заметил, что с другими тоже происходит что-то подобное. Маленький отряд остановился. Карлик забыл свою чопорность и отчаянно моргал. Фей Гласе каким-то образом сползла с седла и лежала на земле, уставившись в небо безумным взглядом. Стены лабиринта начали меняться, они манили Хорнрака отростками-щупальцами, похожими на изящные завитки папоротника, что появляются весной из-под палых листьев.

А потом… Так иногда случается на грани сна и яви: легкий толчок – и мир завалился набок.

Теперь Хорнрак смотрел на него сквозь множество крошечных шестиугольных линз. Или это только кажется? Наемник в ужасе созерцал граненую вселенную и ничего не мог с этим поделать. Неужели конец?..

Внезапно Фей Гласе начало рвать. Девушка вскочила и бросилась вперед по коридору. Хорнрак побежал за ней, таща за уздечку лошадь. Впрочем, за сумасшедшей было не угнаться. Приходилось изо всех сил сосредоточиться: вдруг земля снова накренится, и он съедет в мозаичную пустоту? Она всюду вокруг – Хорнрак свято верил, что это именно так. Он слышал, как остальные бредут следом, шатаясь и окликая друг друга, словно недавно ослепли.

Лабиринт ждал его с той самой драки в бистро «Калифорниум», и вся эта проблема вертелась вокруг того, что находилось в его центре. Хорнрак петлял по пепельным коридорам и видел, как снова и снова наносит удары под безумный смех поэта Анзеля Патинса, словно совершает некую экзекуцию, от которой все равно не будет толку. Лошадь он где-то отпустил, а где – забыл.

Зажимая давно затянувшуюся рану в боку, наемник застонал и выхватил свой стальной нож, измазанный черной краской – словно движение, которое он помнил по первому из лабиринтов, помогло бы выбраться из другого…

Уже совсем потеряв надежду, он наткнулся на круглую площадку около тридцати футов в диаметре. Здесь мозаичная вселенная внезапно отпустила его, и мир стал прежним.

Эта площадка в центре лабиринта – то ли сцена, то ли арена – возвышалась на несколько дюймов над уровнем коридоров. Посередине, точно слуга в ожидании приказа, замерло насекомое выше человеческого роста…

Изнасилование – если это было оно – совершалось бесстрастно, точно ритуал. Фей Гласе лежала как мертвая, а насекомое сидело над ней на корточках. Оно не походило ни на одно из тех, что когда-либо доводилось видеть Хорнраку – но обладало всеми присущими насекомым признаками. Из грудного сегмента, окрашенного в любопытный дымно-желтый цвет и блестящего, как лакированный бамбук, торчали пронизанные жилками слюдяные крылья наездника – коварной твари, откладывающей яйца в тела живых гусениц. Осиная голова, похожая на клин… брюшко богомола, разрисованное таинственными линиями, похожими на символы запретной письменности… Глаза, бледно-зеленые, с сетью апельсиновых прожилок светились изнутри – во всяком случае, так казалось. Жвалы судорожно подергивались и щелкали. Глядя на это создание, Хорнрак вспомнил кузнечиков, обитающих на пустоши, которые трут друг о друга свои зазубренные ноги, издавая сухой скрип. Он вспомнил о перелетах через бескрайние заброшенные земли… и мир, который он знал, отделился от него, как осенний лист от ветки – так неожиданно, что Хорнрак ощутил тоскливую болезненную слабость…

Когда он снова обрел способность видеть, сумасшедшая очнулась. Она не сделала никаких попыток выбраться из-под насекомого. Словно личинка, что в муках вылезает из своей шкурки, она корчилась, слепо тычась в разные стороны, пока не перевернулась на живот, и выгнув шею, обратила к наемнику белое неподвижное лицо.

– Я… – она срыгнула и облизнула губы. – Мы…

– Я не могу вам помочь, – буркнул Хорнрак.

Он уже заметил, что насекомое явно подверглось нападению. Выпуклый удлиненный грудной щиток, из которого побегами торчали хилые лапки, покрывали резаные и колотые раны – некоторые из них достаточно глубокие, чтобы можно было разглядеть белесый нутряной жир. Вокруг странных, нечеловеческих глаз коркой запеклась сукровица. Время от времени существо бесцельно скребло ногами пепел и дико било своими прозрачными крыльями.

– Мы видели ваш мир, – проговорила сумасшедшая. – Весь ваш мир – убийство. Убийственный мир. Убитый мир. Нас всех здесь убили.

Ее голос был жалобным, монотонным и доносился словно издалека. В паузах между словами Хорнрак сам становился насекомым. Он летел над бескрайними заброшенными пустошами, гонимый стремлением, которого не понимал. С ним было множество других, таких же, как он. Их вел голод – вел настойчиво и в никуда. Задыхаясь, они падали, и их тут же сжирали.

– Теперь мы давим вам на мозги. Наши слова давят вам на мозги. Ваш мир давит. На нас. О… Кха.

Существо замолотило конечностями по земле, пока одна из них не отлетела.

– Кха, – выдохнула Фей Гласе. – Помогите. Ох.

Хорнрак бросился вперед и попытался вытащить девушку из-под клацающих жвал. Она даже не сдвинулась с места. Наемник почувствовал, как огромная треугольная личина падает прямо на него, заорал и шарахнулся в сторону, размахивая ножом, точно слепой.

Гробец-карлик, который как раз вышел из лабиринта, тронул его за локоть.

Вдвоем они все-таки сумели вытащить сумасшедшую из-под странной твари. Карлик где-то потерял шляпу.

– Я… Мы… Ох… – скулила Фей Гласе.

В это время в работе нервной системы насекомого снова случился какой-то сбой. Тварь начала корчиться, шумно выпуская воздух и сворачиваясь клубком – казалось, она бодает сама себя в живот. Судороги сменились странным оцепенением, которое охватило и сумасшедшую. Она лежала на земле, как окукливающаяся личинка. Кончики ее пальцев кровоточили: она искусала себе все руки. Насекомое напоминало огромную эмалевую фибулу из руин древнего города, развращенного собственной роскошью. Хорнрак и карлик осторожно наблюдали за ним.

Насекомое обернулось, его загадочные глаза затянуло роговой пленкой. Оно источало слабый запах лимонов, сквозь который пробивалась вонь тухлой капусты.

– Оно видит нас, – прошептал Гробец и облизнулся. – Что она говорила?.. Оно может нас видеть?

Но Хорнрак слишком запыхался, чтобы произнести хоть слово.

В нашем понимании Рожденные заново не мыслят. Они живут, преследуемые своим непостижимым прошлым, живут среди снов наяву, спутанных, как видения душевнобольного…

Эльстат Фальтор пришел в центр лабиринта с противоположной стороны. В его движениях было что-то неестественное. Он удивленно уставился на насекомое, помахал рукой у себя перед носом; потом из его груди вырвался долгий стон. В своей кроваво-красной броне он сам был похож на странного богомола из далеких лесов.

Возможно, этот звук привлек внимание насекомого. Оно повернулось к Фальтору, сочленения его нижних конечностей звонко щелкнули. Теперь карлик и Хорнрак могли разглядеть любопытные метки на брюшке существа: три черные диагональные полосы, которые, как перевязь, тянулись к каждому крылу.

Постанывая, Фальтор обошел площадку. Его голова покачивалась, точно маятник метронома. Он явно считал, что пребывает в снах о Послеполуденной эпохе, поскольку бормотал себе под нос что-то об Эрнаке сан Тенн и «желтых садах». Теперь они снова стояли лицом друг к другу; и если Фальтор был похож на насекомое, то тварь перед ним напоминала человека закованного в изрубленную желтую броню.

Рожденный заново мельком взглянул на энергоклинок, который шипел у него в руке, плюясь искрами… и ударил насекомое по голове. Лезвие вскрыло один глаз существа, рассекло грудной щиток и подрубило одну из его конечностей. Оно упало набок и поползло, пытаясь снова взобраться на круглую площадку; крылья издавали тонкий звук, похожий на поскуливание. Фей Гласе завизжала и вскочила. Фальтор снова нанес удар. Некоторое время он наблюдал, задумчиво склонив голову набок, как тварь с удвоенной яростью повторяет свои попытки, потом опустил оружие. Клинок плавил пепел, превращая его в стеклянистую массу.

– О, какие огромные венчики! – возопил Фальтор. – Тысяча роз и других цветов! Мысль, обладающая силой ощущения!

Он умоляюще взглянул на Хорнрака, снова убрал меч и убежал в лабиринт. Глаза Рожденного заново вылезали из орбит, тело согнулось под невероятным углом.

Искалеченное насекомое достигло стены и попыталось влезть на нее. Пепел струйками стекал вниз. Фей Гласе плакала.

– Погодите, нас всех тут убьют. Вена, Блэкпул и Венеция утонут в собственных слезах. Давите наш мир. О… О…

Внезапно у нее над головой возник призрак Бенедикта Посеманли. Его дряблое лицо было исполнено тревоги. Гримасничая, призрак произнес: «Фенлен! Фенлен!» – так, словно просил прощения… и тут же, размахивая руками, умчался прочь – вероятно, унесенный некими потусторонними потоками.

С запада налетели темные тучи. Мелкая ледяная крупа наполнила серый воздух, забарабанила по хитиновому панцирю насекомого. Оно лежало в углу без движения, лишь апельсиновые искры оживляли его уцелевший глаз. Земля вокруг него была изрыта. Фей Гласе, измученная, обессиленная, бродила вокруг возвышения, пряча лицо в ладонях, и стенала.

Хорнрак тупо таращился на рытвины, потом перевел взгляд на изуродованное тело насекомого. Его трясло.

– Присмотри за ней, – бросил он карлику. – И попробуй найти Целлара. Расскажи ему, что тут стряслось. Он разберется.

И снова бросился вглубь лабиринта – на поиски Рожденного заново.

8
Гален Хорнрак и новое вторжение

Все дальше и дальше бежал Эльстат Фальтор, последний из своего Дома – размашистым страусиным галопом, весь ярко-алый. И все дальше и дальше, следом за ним, бежал наемный убийца Хорнрак; дыхание с шумом вырывалось из его легких. Лабиринт остался позади, впереди темнела деревня. В лабиринте, опасаясь тайных развилок, цепких лап богомола, который может внезапным безумным скачком вылететь из-за угла, опасаясь ловушки, подобной зубастой пасти, готовой сомкнуться в любой миг, наемник вытащил из ножен старинный меч. Теперь, на равнине, клинок оттягивал руку. Земля на западе была темной, как небо, под холодными тучами тянулись куда-то вдаль длинные черные клинья скальных хребтов. Их бока крутыми уступами спускались в долины, похожие на амфитеатры, и были усеяны грудами камней, среди которых, возможно, обитали призраки. Отблески, предвещающие восход солнца, выхватывали из темноты разрушенные башни Эгдонских скал, касались их склонов и дубов, покрытых серым лишайником. Туман, густой и безмолвный, все еще окутывал деревню, заливая ее улицы. Но утренний ветер уже зашевелился на Пустоши, поднимал пыль и трепал его края, отрывая длинные волокнистые лоскуты, похожие на клочья овечьей шерсти, прицепившиеся к забору – если бывают овцы с шерстью из матового стекла. Свет подкрашивал эти прядки нежно-желтым, и они испускали назойливый запах лимона.

Эльстат Фальтор взмахнул руками и нырнул в туман. Отчаянно вскрикнув, Хорнрак последовал за ним.

Туман окутывал, как одеяло, и наполнял легкие ватой. Точно пара простуженных призраков, Фальтор и наемник бежали по тихой деревенской улице. Дома, смутно темнеющие справа и слева, были пустыми, пыльными и холодными, входные двери приоткрыты и скрипели, когда в них шныряли сквозняки – невидимки, обитающие в тумане. Они распахивали двери, выпуская из пустых комнат запахи чего-то засушенного. Карнизы был забрызганы птичьим пометом, желоба забиты старыми гнездами. Ветер поднял кусок дерюги… поднял, бросил и поднял снова…

Эльстат Фальтор шел вперед. Он стал тенью, потом остался только глухой стук его шагов. Хорнрак продолжал идти следом; он чувствовал, что отрезан от привычного мира, и испытывал легкий страх. Он видел: здесь прошла Смерть – возможно, за месяц, возможно, за два месяца до них. Из выломанного окна под загаженным карнизом свесился покойник. Другой сидел в углу, привалившись к каменной стене, похожий на вязанку хвороста. Они таращились друг на друга, словно один из них только что рассказал какую-то старую шутку, известную им обоим. Их оружие порыжело от ржавчины, но тела точно усыхали вместо того, чтобы разлагаться, и оставались нетронутыми, точно жесткие связки старой соломы, закутанной в еще более старую дерюгу. Казалось, туман, ускоряя распад одной материи, не давал распадаться другой.

Трупы, трупы – по всей деревне. Они глазели из дверных проемов, они застыли в нелепых позах на траве вокруг конской поилки. Одни выглядели удивленными, довольными, запыхавшимися. Другие сжимали в руках ножи, собираясь броситься на врага. Несколько детей упали во время игры, в ходе которой они тайком следовали друг за другом среди построек. Каждый поднимал над головой изогнутую крюком руку.

«Они приплывают по ночам, – подумал Хорнрак, и на мгновение лицо Святого Эльма Баффина возникло перед его глазами – благопристойное, задумчивое, недоумевающее. – Куда они идут, мы не знаем…»

Они пришли сюда. И, откуда бы они ни пришли, нашли здесь конец. Они стояли на каждом более или менее заметном перекрестке, точно брошенные машины. Сломанные усики и крылья покачивались на ветру, фасетчатые глаза были тусклыми, как камни. На земле, у их ног, замершими тенями темнели пятна гнили. Казалось, жизненные соки медленно вытекали у них изнутри, чтобы стать удобрением для синеватых грибов и нездешней плесени, прежде чем высохнуть без остатка. Они и сами высыхали, как колосья перед жатвой. И вместе с ними высыхал, медленно превращался в труху разум, высыхали те насекомые мысли, что так неистово внушались Хорнраку и его спутникам в лабиринте, те нежданные послания из мозаичной вселенной, что заставляли моряков Святого Эльма Баффина сжигать собственные корабли или топиться в укрытом туманами море.

Ночью, когда их безумная энергия еще не совсем иссякла, отрубленная голова, прыгая, как мяч, под смех сумасшедшего поэта покатилась в сточные канавы из снов Хорнрака, в которых он видел Низкий Город. Несомненно, эту голову отрубили здесь, среди обветшалых халуп. Она принадлежала одному из трех созданий, павших под энергоклинками Рожденных заново, что обитали в деревне. Внутренние органы этих созданий, с любопытством извлеченные и препарированные, теперь валялись в куче отрубленных конечностей. Кто-то отрезал эту голову и отправил на юг как призыв к помощи. Что до остальных тварей… Можно было разглядеть несколько ранок и царапин, оставленных оружием попроще и напоминающих каракули на лаковом экране, но было очевидно: их погубил тот же недуг, что и беглеца в лабиринте. Суставы раздулись от покрытых коркой выделений. Из-под странных приспособлений, которые держались на голове с помощью ремешков, закрывая ротовые отверстия, свисали сосульки застывшей слизи. Твари стояли друг перед другом в позах умирающих механизмов, и слабый шепот их мыслей окутывал их, как паутина. Этот шепот проникал в черепную коробку и словно ощупывал ее изнутри, пока Хорнрак полусне бежал между гигантскими насекомыми, опасаясь, что те оживут, если он помедлит хоть немного.

Он пригнулся, чтобы не задеть личину, слепленную из хитиновых щитков. Он отвел косо свешенное потрескивающее крыло. Он размахивал старым мечом, пока не заныла рука. Позже он смог вспомнить; пока он не знал ничего. Крылья пустынной саранчи, собирающейся перед перелетом, тревожно шелестели у него в голове. Ему больше не было дела до Эльстата Фальтора, бегущего впереди в тумане. Он прыгал и пел, как кузнечик, и бег превратился в полет.

– «Живые или мертвые, они изменили Землю, – сумел подумать Хорнрак. – Они изменили ее, это точно. Что-то пришло…»

…И с такими мыслями он выбежал из деревни.

Бывает, что перед вами как будто открывается дверь. Раз – и она уже захлопнулась.

Когда Хорнрак обернулся, туман растекался у подножия склона под порывами ветра. Три крошечных фигурки – Целлар, Гробец-карлик и Фей Гласе – неуверенно вышли из лабиринта и начали пересекать равнину.

Хорнрак и Фальтор столкнулись в каменистой расселине среди карликовых берез и дубов. Косые лучи, словно нарисованные мелом, просеиваясь сквозь ломкие ветви на кусты вереска и черники, освещали Рожденного заново, который спокойно сидел на недовырубленном жернове. Его лицо было бледно и измученно заботами, как у погруженного в молитву короля. Но внимание Фальтора занимала лишь разноцветная птаха, что прыгала с камня на камень, склоняя набок головку и наблюдая за ним маленьким ярким глазком. Порывы прохладного ветра тревожно покачивали сучья у него над головой, ерошили соломенные волосы. Баан в его руке мерцал, как бенгальская свеча в ручке ребенка – Фальтор забыл о нем. В своей алой броне, спокойный, словно отправляющий некий ритуал, он был похож на несуществующего рыцаря со старинной картины. Башни Эгдонских скал, с их тихими оврагами и пластами мокрого песка, поднимались у него за спиной, оттененные сеткой черных ветвей, как контрфорсы древней часовни.

Хорнрак пробирался сквозь заросли дубов, старые листья и крошево высохших лишайников осыпались на землю. За это время пичуга улетела.

– Фальтор?

…Раненый король очнулся и недоверчиво смотрит на него. Из храма одного кошмара он попал на руины другого.

– Что это место? – шепчет он. Никто не дает ему ответа.

– Тогда назад! – кричит он, выхватывая баан и описывая им широкую дугу над головой – со звуком, какой издает крыло взлетающей в панике птицы. Тени ранеными голубями мечутся от горизонта до горизонта. Странные, опасные цветы цветут в сердце Фальтора, куда никому не дано заглянуть.

– Хорнрак! Я в самом деле сошел с ума? – горький смех. – Еще один сон. Еще несколько дней кануло в бездонную пропасть Времени. О, пламенная женщина с глазами, в которых не отражаются чувства! Сколько я провел вдали от нее?

И он, как сомнамбула, делает шаг к Хорнраку, все еще покачивая энергоклинком…

– Фальтор! – закричал Хорнрак. – Это я!

Он не видел волшебного короля – кто его упрекнет? Он родился с опозданием на три тысячелетия. Он не мог слышать лживого гула долгих тающих снов-грез, которые снятся Рожденным заново…

Он увернулся от смертоносного удара, подставив под него старый стальной меч, и отрубленный кончик отлетел в сторону. Шаг вперед – шаг отчаянный, – и верный нож лязгнул о бронированное запястье Фальтора. Белые пальцы безвольно разжались. Баан упал. Фальтор издал вопль полный горя и внезапно сел.

– Я всегда должен выбирать между «там» и «здесь»? – он посмотрела на Хорнрака из-под руки. – Тогда убейте меня.

Он огляделся.

– Где мы?

Однако Хорнрак больше не видел его. Призрак Бенедикта Посеманли появился вновь – он плавал среди дубов, шевеля губами, как утопающий моряк. Сквозь его тающие, полупрозрачные очертания наемник мельком увидел горизонт. Там, на фоне зеленоватого неба, занесенного горьким снегом, медленно двигались насекомые. Казалось, каждое окружено тревожным кобальтовым нимбом; ядовито-зеленые дуги вспыхивали по бокам и на миг заключали силуэт – странный клинописный символ – в гигантские скобки. Существа держали свои передние лапки поднятыми, словно боясь их повредить. Они шагали на юг по вершинам Эгдонских скал с изяществом и сосредоточенностью механизмов, не глядя ни вправо, ни влево.

Мир начал таять, как свечной воск. Каким-то образом Хорнрак заставил Фальтора подняться на ноги. Не говоря ни слова, они спустились с холма.

Снег кружил. Корни цеплялись за ноги. Посеманли подгонял своих подопечных, посвистывая и фыркая.

– Понимайте меня буквально, тупицы, – десять тысяч ночей соединились в одну! Я лежу там, слушая, как ветры собираются в местах безводных, местах всеми покинутых. Теперь мы все, и мы, и они мечемся, как угорелые крысы на ступенях Шедуэльского пирса! Уф! Белая луна заставляет нас, так сказать, спуститься на ступеньку ниже… Но это еще не все. Ох, не знаю, что вы обо мне думаете… – проговорил он подозрительно… и затем, закатив глаза под щитком своей отвратительной маски, завопил:

– Фелнек! Фендле! ФЕНЛЕН!

Его странный бесполый голос разносился по склону, как тревожная сирена, а процессия насекомых невозмутимо шла дальше и дальше – на юг, на юг, на юг…

Новый порыв слепого восточного ветра пронесся под пасмурным небом, похожим на свод пещеры, и накрыл непроглядным мраком деревню. Улицы заметало ледяной крупой. Этот лед – грязный, с примесями химикалей, – принесло из Сердца Пустоши. Мертвые насекомые скрипели на каждом углу, и вьюга передвигала их, точно играла сама с собой в шахматы. Глаза насекомых напоминали щербатые каменные шарики. Над ними в смерчиках крутились обломки хитина, усиков и слюдяных крыльев – так ветреной ночью крутится мусор над крышами Низкого Города, треща сотнями погремушек в дымоходах у подножия Альвиса.

Хорнрак оперся на руку Фальтора. Ледяные крупинки назойливо лезли в глаза, ветер срывал слова с губ, выдувал мысли из головы и уносил прочь. Точно пара подвыпивших гуляк, они брели вниз по главной улице, освещенные тусклым заревом брони Рожденного заново. Остальное тонуло в темноте и стало почти неузнаваемым. Когда они проходили мимо, мертвецы с пустыми лицами наклонялись вперед, словно собираясь шепнуть что-то доверительное, и падали ничком. Руки и ноги у них отрывались, точно у прогнивших пугал, и валялись на обочинах дорог и под заборами.

Целлар-птицетворец ждал посреди деревни. Ветер хлестал по воде в поилках и хлопал входными дверьми, влетая в комнаты, населенные теперь только мышами и задохнувшимися детьми. Рядом стоял Гробец-карлик. После фиаско в лабиринте они сумели найти трех лошадей и пони, которые сейчас стояли на улице и при каждом порыве ветра начинали нетерпеливо бродить с места на место. Карлик заново навьючивал на них уцелевшую поклажу, словно готовился к дальнему путешествию вглубь этого обезумевшего мира. Его возня создавала в метущемся мраке островок, где все было как-то по-человечески, а сумасшедшая, с головы до пят закутанная в толстую белесую хламиду и похожая на привидение, бродила на границе этого островка – тупо и бесцельно, точно животное.

Эльстат Фальтор некоторое время взирал на эту сцену пустым взглядом, словно не узнавал никого из ее участников, затем присел у дороги. Хорнрак потянул его за руку и услышал, как старик кричит:

– Едем! На запад, если вам дорога жизнь!

Наемник тряхнул головой.

– Подождите!

Он сомневался, что расслышал правильно. Но Целлар уже взобрался в седло и нетерпеливо наблюдал за остальными. Его расшитый плащ струился по ветру. Карлик носился кругами, проверял вьюки, подтягивал подпруги и разыгрывал перед безразличной ко всему Фей Гласе жуткую пантомиму, убеждая женщину сесть на лошадь. Ветер, то усиливаясь, то слабея, гонял по земле сухие обломки хитина. Лошади беспокойно топтались, чувствуя неизбежность отъезда. Хорнрак выпустил запястья Фальтора и с криком: «Черная моча! Стой здесь, раз тебе так угодно!» ухватил за стремя птицетворца. Лошадь затанцевала, и земля ушла у наемника из-под ног. Желтое лицо старика покачивалось над ним в воздухе, полное тревоги – по крайней мере это выражение можно было принять за тревогу. Они находились в эпицентре вихря.

– В лабиринте у меня открылись глаза, – произнес Целлар – Теперь мне стало понятно… не все, но очень многое. Правда, я так и не могу объяснить, откуда взялся этот призрак, – он толкнул Хорнрака в плечо и указал на ветхую лачугу, над которой, ухмыляясь и кланяясь, точно привратник, покачивался древний авиатор, – но наконец-то разобрался, что он пытается нам сказать. Вы должны вернуться и поднять Железное ущелье. Просите, но Святой Эльм Баффин – человек, обиженный судьбой – не столь уж безумен, как кажется! Скажите ему, что время его флота настало. Скажите ему, что помощь идет… – старик горько улыбнулся. – Сумасшедшие и призраки – вот кто все это время был прав!