Текст книги "Солдат номер пять (ЛП)"

Автор книги: Майк Кобурн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 19
База 22-го полка САС, Стирлинг Лэйнс, март 1991 г

Я сидел на краешке стула, вытянув перед собой костыли и ногу, и блуждал взглядом по скудно обставленной комнате. В противоположном от нашего места конце стоял огромный полированный стол. Стены украшали лишь редкие мемориальные доски, картины или памятные вещи. Я не должен был нервничать, но ощущение того, что мне уже доводилось бывать в подобной ситуации, в таком же кабинете и перед человеком в таком же звании, явственно витало в воздухе. Пришлось заставить себя вспомнить, что я нахожусь на дружественной территории.

– Добрый день, ребята, – из невидимого дверного проема, одетый в свою камуфляжную форму с синим полковым ремнем, целеустремленно вышел командир Полка. Крупный мужчина ростом более 6 футов[70]70
  1,83 метра.


[Закрыть] с непокорной копной черных волос, он направился к тому месту, где мы сидели. Я начал было подниматься вместе с Энди, Динжером и Мэлом, но он настоял, чтобы я остался сидеть, пока он пожимает нам руки.

Из двери, через которую входили мы, появился помощник с подносом, на котором стояла бутылка шампанского и пять высоких тонких бокалов. Поставив поднос, человек незаметно исчез, закрыв за собой дверь кабинета. Отодвинув стул, чтобы сесть в противоположном углу, полковник произнес свою вступительную фразу, которая будет жить со мной до конца моих дней:

– Итак, джентльмены, прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы вы все знали, что вас не собираются отдавать под трибунал.

В комнате установилась оглушительная тишина, кровь отхлынула от моего лица, и я почувствовал, что при этих словах у меня отваливается челюсть. О чем, черт возьми, он говорил? Военный трибунал? Я внимательно посмотрел на человека, чтобы понять, не шутка ли это, но он просто смотрел на меня в ответ, не проявляя никаких эмоций. Я бросил быстрый взгляд на остальных, у которых на лицах было написано такое же недоверчивое выражение. «Он, видимо, нас разыгрывает, – подумал я про себя. – Этот парень даже представить себе не может, через что мы прошли!»

Командир полка подошел к маленькому столику и начал наливать шампанское, передавая каждому из нас по очереди бокал так, как будто того, что он только что сказал, не было. Когда все было готово, он поднял бокал, поднял тост за наше возвращение и выпил. Остальные, несколько шокированные происходящим, последовали его примеру.

Когда я пригубил свой бокал, в моей голове промелькнули воспоминания о прошедших неделях. Образы страха и боли от выстрела, побоев, одиночества в тюремной камере, чувства отчаяния и сомнений, образы Боба, Винса и Легза. Бокал коснулся моих губ, но я так и не выпил.

– Я хочу сразу расставить все точки над «и», – продолжил он, – так что, если у вас есть вопросы о том, что произошло, задавайте их.

Я посмотрел на Энди, ожидая, что он сейчас завалит полковника тысячью и одним вопросом, которыми я мучился последние два месяца, но он ничего не сказал – возможно, понимая, что ступает по очень тонкому льду и не должен первым раскачивать лодку.

Динжер, как всегда непосредственный, такими комплексами не страдал.

– Сэр, что произошло с нашей связью?

– Вам дали неправильные частоты, – ответил полковник начистоту. – Так далеко на севере работать они не могли. Сейчас я выясняю, как такое могло произойти. Что касается вашей спутниковой связи, то на этот вопрос у нас нет ответа.

– А что насчет радиомаяков? – немедленно спросил Мэл. – Почему АВАКСы не отвечали на наши призывы о помощи?

– Вы находились в 300 километрах от зоны их действия. Самолеты ДРЛОиУ работали только в южных регионах, в Саудовской Аравии и Кувейте. Не знаю, кто вам сказал, что на таком расстоянии будет покрытие, но это была неверная информация. В любом случае вы не должны были направляться в Сирию.

Наконец очнулся Энди.

– Но таков был план; сэр, весь патруль находился там, когда командир эскадрона сказал нам, что Сирия будет являться пунктом назначения при уклонении от попадания в плен!

– Я в курсе, и этот вопрос тоже был рассмотрен.

Температура в комнате сразу же начала повышаться. Вопреки тому, что нам говорили, план патруля по уклонению от попадания в плен фактически уводил нас от жизненно важных средств поддержки. Это признание свидетельствовало о невероятном разрыве в коммуникации между командными структурами Полка, и решать эту проблему сейчас было, конечно, слишком поздно.

– Что произошло с порядком действий на случай потери связи? – Снова задался вопросом Динжер. – Почему нам не привезли новую радиостанцию?

– Учитывая наличие этих зенитных орудий С-60, я не собирался отправлять к вам вертолеты до тех пор, пока мы не получим подтверждения о том, что именно происходит. – Потом командир полка продолжил: – У меня в наличии было мало вертолетов и всего четыре полуэскадрона для поддержки. Я не мог рисковать ими, пока обстановка не прояснится.

Не удовлетворившись этим ответом, в разговор вступил я.

– Но в таком случае, почему вы не отправили вертолет с силами быстрого реагирования, когда получили наше сообщение о том, что патруль обнаружен? Наш аварийный пункт сбора находился далеко от этих С-60.

Его ответ был убийственно прямым и точным, не требующим ни уточнений, ни комментариев.

– Послушайте, на том этапе войны «Скады» запускались по Израилю практически каждую ночь. Да я бы пожертвовал эскадроном людей ради обнаружения одного «Скада»! Остановить их было первоочередной задачей, и точка!

Когда до всех дошла вся чудовищность этого заявления, то на мгновение воцарилось гробовое молчание. Если командование Специальной Авиадесантной Службы было готово пожертвовать десятками людей ради одного «Скада», значит, во всех этих раскладах наш призыв о помощи был очень незначительным, и это сразу же выставило патруль в совершенно ином свете.

* * *

Теперь мои вопросы были исчерпаны. Я получил ответ, который мне был нужен, и меня больше не будет мучить неопределенность. Это была не наша вина, и мы никогда не были виноваты. Наша судьба была предрешена ответственными лицами, находившимися в безопасном месте. Плохо оснащенные и плохо проинструктированные, мы как обычно были посланы туда на свой страх и риск; просто никто не счел нужным сообщить нам об этом. «Расходный материал» – может быть, это и неприятная характеристика, особенно для элитных солдат, но теперь я не сомневался, что в нашем случае она была очень точной.

– Шла война, и нужно было принимать трудные решения, – продолжал полковник. – Сейчас это может показаться трудно оправданным, но в то время это была реальная ситуация.

Но оправдаться было трудно, особенно с учетом знаменитого полного превосходства коалиции в воздухе и наличия круглосуточно работающей поисково-спасательной службы американцев. В таких условиях даже отсутствие свободных авиационных средств в качестве оправдания звучало очень неубедительно. Однако еще важнее было то, что эти решения, отсутствие действий или поддержки, когда патруль в ней нуждался, в конечном итоге привели к гибели трех человек, а также к пленению и пыткам еще четырех.

Когда до меня дошел весь масштаб пояснений командира, я понял, что больше не увижу Полк в прежнем свете; пьедестал, на который я его возводил, был выбит у меня из-под ног.

Проблема была не в бойцах – они были выдающимися. Нельзя было требовать от солдат большей самоотверженности и преданности – они и должны были быть такими, чтобы добиваться своего. Это была моя вера в систему, которая оказалась разрушена, в систему с неписаным кодексом чести, который гласит, что вы можете рассчитывать на поддержку, когда дела идут не так, как надо. В тот момент, когда это заявление вырвалось из уст полкового командира, я утратил свою кивийскую наивность, а те, кто командовал Полком, утратили мое доверие.

Преданность и доверие – это вещи, которые не даются легко и не должны восприниматься как должное; их нужно заслужить. Чтобы получить такие дары, а это именно дары, нужно отвечать взаимностью, лелеять их и никогда не злоупотреблять ими. Как мне показалось, независимо от того, кто принял решение проигнорировать нашу просьбу о помощи, это стало злоупотреблением нашей преданностью и доверием, а я никогда не допущу, чтобы такое повторилось вновь.

Пока командир отвечал на вопросы остальных, мои мысли перепрыгивали то в настоящее, то в прошлое. Теперь я потерял всякий интерес к разговору, мне просто хотелось выйти из комнаты. Если бы я слишком долго размышлял над услышанными ответами, то в своем нынешнем положении это привело бы меня либо к слезам разочарования, либо к ярости. На протяжении всего срока своего заключения я корил себя, будучи уверенным, что в провале патруля и моем пленении виновата моя некомпетентность. Даже в самый мрачный час я и мысли не допускал, что нас просто бросили.

Тут с вопросом, который вернул меня к жизни, выскочил Динжер:

– Почему вы просто не отправили самолет, чтобы он пролетел над нашим местом, чтобы проверить нас?

Теперь в его голосе слышались нотки гнева.

– Я даже не подумал об этом, – ответил командир.

– А как же американский летчик, с которым мы связались через радиомаяк? – спросил Энди.

– Он забыл указать о радиоконтакте в своем отчете. И о том, что нужно кому-то сообщить об этом, вспомнил только через три дня, что, для вас, конечно, было уже слишком поздно.

Мы в изумлении покачали головами. Нашу судьбу предопределили фундаментальные ошибки командования, особенно допущенные после высадки патруля.

Обсуждение продолжалось около 40 минут, прежде чем полковник объявил перерыв. Надо отдать ему должное, он не пытался переложить вину на других, а позволял любым обвинениям возлагаться прямо на его плечи. Он носил высшее звание в Полку, и ответственность лежала на нем.

Не было никаких извинений; это был просто обмен фактами в том виде, в котором они имели место. Однако то, что командир признал, что были допущены ошибки, не освобождал его от ответственности.

– Итак, – подытожил полковник, – я намерен провести открытый разбор и обсуждение того, что произошло с «Браво Два Ноль», для всего личного состава Полка. Я ожидаю, что вы все подготовите полный письменный отчет о случившемся, который должен быть представлен на мое имя в течение двух недель.

Он встал, аудиенция закончилась.

Мы вышли из комнаты в полном молчании, каждый погруженный в свои мысли, пытаясь примирить грандиозность откровений командира с тем, что, по нашему мнению, пошло не так. Но в свете таких критических моментов, как отсутствие «Лендроверов» и нехватка снаряжения; неэффективная разведка противника, местности и погодных условий; неправильные частоты; поспешное планирование; плохая передача информации; неправильное принятие решений и чистое невезение, наша самокритика была чрезмерной и в значительной степени неуместной. Эти внешние факторы в сочетании с непредвиденными обстоятельствами войны мешали патрулю на каждом шагу.

Общеполковой разбор этого боевого выхода должен был стать последней, официальной главой в истории «Браво Два Ноль», но он мало чем помог в решении существующих проблем.

Как выяснилось, этот процесс затянулся на долгие годы, поскольку время от времени появлялся новый кусочек пазла, ранее неизвестный или, казалось бы, не имеющий отношения к делу. Некоторые из них и послужили толчком к написанию этой книги.

* * *

Двадцатиминутная поездка из Херефорда на север не заняла много времени, и не успел я оглянуться, как водитель уже подъехал к парадной двери живописного загородного коттеджа. Блю и Гейл стояли уже там, готовые поприветствовать меня. Я выскочил из машины и зашагал на своих костылях, останавливаясь, чтобы сжать протянутую руку Блю.

– Ты в порядке, Майк? – Спросил Блю, скромно улыбаясь. – С возвращением!

Это была одна из сцен воссоединения, которые я снова и снова разыгрывал, находясь в тюрьме; почему-то мне часто казалось, что я совершаю это действие из своей камеры. Когда эти события произошли на самом деле, и именно так, как я себе представлял, я понял, что в каком-то смысле это мой заключенный разум пытается сказать мне, что все будет хорошо; что возвращение в Херефорд и новая встреча с друзьями означают окончательный конец кошмара, через который я прошел.

Оглядываясь на тот период, теперь я отчетливо вижу, что страдал. В моей душе зияла огромная дыра, которая отчаянно нуждалась в исцелении. Хотя Пит, Кен и другие близкие друзья поддерживали и ободряли меня, я знал, что есть только одно место, которое я действительно хотел и в котором отчаянно нуждался: мой родной дом в Новой Зеландии. Именно здесь я мог оставить своих демонов в покое и позволить начаться процессу исцеления.

* * *

Холодным, солнечным весенним утром гробы, которые несли безупречно одетые бойцы 22-го полка САС, медленным шагом внесли в церковь Святого Мартина.

Церковь была забита до отказа, в ней собрались бывшие и действующие солдаты САС, пришедшие отдать последние почести погибшим. На каждом гробе, украшенном флагом, лежали полковой ремень, берет и медали, и когда они в торжественной тишине медленно проносились по проходу к кафедре, головы всех присутствующих поворачивались, сопровождая их взглядом, а присутствующие мужчины вспоминали о своей смертности.

Читались хвалебные речи и пелись гимны – в атмосфере, которая была настолько заряжена эмоциями, что не могла не тронуть за душу. Но это было не просто эмоциональное выражение скорби, ведь среди тех, кто недавно вернулся из Персидского залива, чувствовалась настоящая волна гнева – чувство, которое не должно присутствовать на такой службе.

Когда на улице смолк пронзительный треск винтовок почетного караула, одинокий горнист начал играть «Зарю», и его жуткие причитания стали последним приветствием павшим.

Стоя там, на полковом кладбище, я вдруг почувствовал себя очень отстраненным и одиноким – ведь прощальный салют и сигнал горна могли так же легко звучать и в мою честь, и когда каждый проходил мимо могил, склоняя голову и прощаясь, никто не стеснялся своих слез боли и утраты.

* * *

Через несколько месяцев после нашего возвращения из Ирака в Стирлинг Лэйнс прибыли представители ООН, чтобы встретиться с теми из нас, кто был военнопленным. Их задача заключалась в сборе показаний о том, как с нами обращались, пока мы находились в руках иракцев – была создана комиссия, которая должна была предпринять попытку взыскать с иракского правительства компенсацию за жестокое обращение с гражданскими и военными.

Бывшим военнопленным САС были присвоены номера, чтобы обеспечить конфиденциальность и защитить наши личности. Мне был присвоен номер «Солдат № 5».

ЭПИЛОГ

Бум! Звук огромной бомбы, разорвавшейся где-то в центре города, был хорошо слышен с моего возвышения на крыше. Клубящийся черный дым свидетельствовал о разорвавшейся взрывчатке и горящих материалах, по которым можно было примерно определить место взрыва.

На мне больше не было камуфлированной формы британского образца, и я не носил винтовку – все это было обменено два месяца назад на элегантный костюм за 600 долларов и портативную радиостанцию «Моторола». Теперь я был гражданским лицом – через семь лет после войны в Персидском заливе я наконец решил оставить Полк и теперь гастролировал по миру в качестве консультанта по безопасности.

– Что скажешь, Киви? – Спросил меня Майк, босс «Стирлинг Секьюрити», помня о высокопоставленных клиентах, с которыми мы находились на вилле. Я опустил бинокль и осмотрел обманчиво живописный вид, открывающийся передо мной. Террористы фундаменталистского толка только что взорвали еще одну бомбу – четвертый взрыв за последний час, концентрированная атака в преддверии выборов, которые должны состояться через две недели.

– Думаю, нам стоит оставаться на месте, пока ситуация немного не успокоится, – ответил я. – До отеля осталось совсем немного, а с нашим сопровождением мы доберемся туда меньше чем за десять минут.

– По-моему, неплохо, – ответил Майк в своей естественной неформальной манере. – Я попрошу ребят из сопровождения сходить и принести нам пиццу.

Наши клиенты присоединились к нам на балконе виллы, на их лицах было написано беспокойство. Они были гражданскими лицами, мужчинами и женщинами, не привыкшими подвергаться подобной угрозе, но именно поэтому они и нанимали таких людей, как мы с Майком, чтобы оценить целесообразность пребывания и продолжения их бизнеса здесь. Наступил момент, когда погоня за деньгами столкнулась с риском для собственной жизни; мы находились здесь для того, чтобы этого не случилось.

Продолжая осматривать горизонт, ряды белоснежных домов и многоэтажек, огромную естественную гавань, уходящую в почти безграничный горизонт, я размышлял о событиях, которые привели меня к этому моменту.

Я покинул Полк, но не работу. Это была просто очередная командировка, очередное путешествие, не похожее на Северную Ирландию, Южную Америку или Боснию. Единственное отличие заключалось в том, что теперь со мной не было огромной армейской «зеленой машины», которая была моей жизнью на протяжении последних 13 лет, – но ее тренировки и уроки, несомненно, оставались.

После Персидского залива я уже был готов выйти за ворота, растерянный, разочарованный и подавленный. А потом в мою жизнь снова вошла Сью. Она стала тем лекарством, в котором так нуждался мой измученный организм. Через несколько дней после моего возвращения мы снова были вместе, и с ней большинство моих проблем стали незначительными. Ее отношение к случившемуся оказалось совершенно противоположным тому, чего я ожидал. Постоянно подшучивая над моей травмой, пытаясь развеселить меня и поднять мне настроение, каждый раз, когда мы выходили на улицу без костылей, она угрожала взять напрокат скейтборд и тащить меня за собой. Никогда не жалуясь, она каждый вечер часами массировала мою травмированную лодыжку, пытаясь облегчить боль или просто ее успокоить. Ее постоянная поддержка и любовь убедили меня в том, что это именно та женщина, с которой я хочу провести остаток жизни, и в итоге мы поженились.

Через месяц после освобождения из плена мне предоставили отпуск, чтобы вернуться в Новую Зеландию и повидаться с друзьями и семьей, о которых я так мечтал. Это было чрезвычайно эмоциональное время для всех, но самой яркой частью поездки стала пара дней, которые я провел с подразделением «Киви» в Папакуре. Это были люди моего круга, люди, которые могли понять, к чему я пришел, и, что самое главное, люди, которым я мог доверять. Я слишком много пил, слишком много говорил и пролил несколько слез с товарищами, которых считал братьями. К тому времени, когда я сел на обратный рейс в Великобританию, я был уже на пути к тому, чтобы снова стать самим собой. Прошло много-много месяцев, прежде чем кошмары окончательно утихли, но та поездка в Новую Зеландию заложила прочный фундамент для моего дальнейшего выздоровления.

Моя реабилитация заняла более года, бесчисленные визиты в реабилитационный центр для военнослужащих в Хедли-Корт и еще одна операция на лодыжке задержали мое полное возвращение на службу. Однако самый большой стимул я получил еще до начала интенсивного реабилитационного процесса.

Вскоре после возвращения в Херефорд меня снова вызвали в кабинет командира Полка. Предложив мне присесть рядом с его столом, он сразу перешел к делу.

– Я ознакомился с вашим медицинским заключением и считаю, что вам следует покинуть вооруженные силы и вернуться в Новую Зеландию, уволившись по состоянию здоровья.

Я был ошеломлен, буквально лишился дара речи, и не знал, как мне ответить на это. Что он ожидал от меня услышать? «Спасибо за ваше решение, я очень ценю, что вы меня выгнали?» Я молча сидел, а в голове в поисках подходящего ответа метались разнообразные мысли. Возможно, он проверял мою решимость, чтобы понять, лежит ли у меня душа к этой работе, или нет.

– Я не очень хочу этого делать, сэр, – ответил я. Хотя я и подумывал о том, чтобы уйти самому, я не ожидал, что меня к этому будут подталкивать.

– Хорошо, – продолжил он, – в таком случае мы посмотрим, как вы будете прогрессировать дальше. Но вы должны понимать, что ваши дни в сабельном эскадроне закончились.

Я кивнул головой в знак признательности, злясь про себя. «Я, черт возьми, покажу ему, что я могу и чего не могу, и сам буду решать, когда мне уйти». Этот разговор помог мне встать на путь истинный больше, чем любое другое количество ободряющих бесед.

Когда спустя почти 14 месяцев после первой травмы я, наконец, точно в установленный срок сдал армейский тест по физической подготовке, мне показалось, что я прошел отбор в третий раз. Но самое главное, я доказал, что скептики ошибались.

Но даже тогда врачи все еще сомневались в моем возвращении к оперативной работе в САС. Потребовалось немало уговоров и просьб с моей стороны, чтобы они, наконец, согласились дать мне разрешение вернуться на работу.

Мы пошли на компромисс, согласившись, что я понимаю, что будут определенные оговорки относительно того, в каких видах боевой деятельности мне будет позволено участвовать, – хотя одному Богу известно, как они вообще думали это контролировать.

Оборачиваясь назад, можно сказать, что врачи и другие люди сильно недооценили способность к восстановлению, которую может обеспечить молодое, здоровое тело и позитивный настрой.

«Нам придется скрепить лодыжку, это единственный способ прекратить боль», – сказали хирурги. С болью я мог жить и работать, я уже смирился с этим; и если придется выбирать между болью и работоспособностью или отсутствием боли и отсутствием работоспособности, то выбора не будет.

Возможно, самый убедительный аргумент в пользу продолжения службы в Полку появился после того, как мне гарантировали реабилитацию и возвращение на работу. Теперь, с гораздо более мудрой головой на плечах, я смог понять, что то, через что я прошел, ни в коем случае не было уникальным. Снова и снова Полк, как и другие подразделения и части, отправлялся в бой плохо подготовленным и чересчур воодушевленным, полагаясь на мужество и решимость тех, кто находился в его рядах, чтобы добиться требуемого впечатляющего успеха.

Только благодаря опыту, благодаря урокам, усвоенным на поле боя, урокам, которые нужно запомнить, можно избежать в будущем катастроф, подобных патрулю «Браво Два Ноль». Как человек, выживший в этом, я был обязан перед собой, перед Полком и перед Бобом, Легзом и Винсом передать полученный опыт другим. Эту этику я сохранял в себе на все оставшиеся годы службы в 22-м полку САС.

Что касается иракцев, то я не держу на них зла и не обижаюсь. Они просто выполняли свою работу, как и я в их стране выполнял свою. Если бы ситуация была обратной, если бы мою столицу, моих друзей, мою семью бомбили изо дня в день, – что, я действовал бы по-другому? Одно могу сказать точно: доктор Аль-Байет предотвратил ухудшение состояния моей лодыжки, возможно, даже спас мою ногу от ампутации, и за этот единственный поступок я ему очень благодарен.

* * *

Когда в 1997 году я окончательно покинул Полк, я не имел ни малейшего представления о том, что ждет меня в будущем. У меня не было ни работы, ни дохода, – просто желание уйти из той жизни, которую я вел столько лет.

Что же в конце концов побудило меня уйти? Я чувствовал, что Полку больше нечего мне предложить, и, по правде говоря, у меня самого больше не было ни желания, ни стремления пытаться что-то изменить.

В карьере, подобной этой, в определенном возрасте наступает время перепутья, когда необходимо принять чрезвычайно важное решение. В 33 года я подошел к этому рубежу и решил, что пора двигаться дальше, пора начать новую жизнь и карьеру, пока я еще достаточно молод и нахожусь в хорошей физической форме.

В письме к тогдашнему командиру Полка я объяснил причины своего ухода, а также то, что я чувствовал по отношению к тому, что случилось в Заливе. Время – великий лекарь, и за прошедшие годы я смирился с тем, что произошло с патрулем, хотя это ни на секунду не означало, что это было забыто. Я не жалел о том, что пошел на войну, ведь это была одна из причин, по которой я покинул Новую Зеландию и вступил в ряды 22-го полка САС, и я не считал сам Полк ответственным за судьбу патруля.

Тем не менее, если возникает необходимость распределить вину, то можно было подумать, что у тех, кто в конечном итоге несет ответственность за случившееся, хватит мужества и стойкости, чтобы встать и сказать об этом. Руководители, находящиеся как выше, так и ниже по служебной лестнице, совершают ошибки; признак хорошего лидера – способность признать это и извлечь из них уроки. На сегодняшний день этого, конечно же, не произошло.

Но если не считать случай с «Браво Два Ноль», то в основном я получал огромное удовольствие от службы в Полку и даже сейчас иногда тоскую по тем волнующим дням.