Текст книги "Солдат номер пять (ЛП)"

Автор книги: Майк Кобурн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Я старался, чтобы мой голос звучал уважительно и робко, чтобы в нем не чувствовалось протеста или конфликта. Мое лицо оставалось бесстрастным, но учащенное сердцебиение говорило о другом. Такой ответ иракца не устраивал; я знал это, и он знал, что я это знаю. Я просто не понимал, какой окажется его реакция.

– Из какого ты подразделения? – на этот раз вопрос прозвучал чуть более решительно.

– Простите, сэр…

Не успел я закончить фразу, как он легким кивком оборвал меня. Я так и не увидел приклада винтовки, который обрушился на мою раненую ногу, что сделало шок и испуг почти точным повторением первоначального ранения.

Когда я попытался перевернуться от боли, стул опрокинулся, и в то же мгновение из моего горла вырвался крик, слезы боли потекли по моему лицу от охватившей меня агонии. На пару минут они оставили меня в таком положении, пока я жалко пытался дергаться на полу, но потом снова подняли в вертикальное положение, чтобы продолжить допрос.

– Рядовой Кобурн, – продолжил офицер, по-прежнему без малейших эмоций в голосе. – Взгляни на свое положение. Ты тяжело ранен, потерял много крови и нуждаешься в срочной медицинской помощи. Если ты не будешь сотрудничать с нами, ты ее не получишь. Как ты думаешь, сколько крови ты можешь потерять?

Он оставил вопрос открытым и намеренно не ответил на него, прекрасно зная, что эти мысли уже проносятся в моей голове. В том состоянии, в котором я находился, я не представлял, как долго смогу продержаться, сколько еще издевательств сможет выдержать мое стремительно разрушающееся тело. Медленно застывающая лужа крови под ногой окончательно определила мое решение.

Я понимал, что моя легенда – это единственный путь, остававшийся для меня открытым, но он был чреват опасностью, тем более что я был не в том состоянии, чтобы вступать в интеллектуальную и словесную борьбу с этими людьми.

В подразделениях спецназа осознают, что вероятность попасть в плен во время операций по глубокому проникновению в тыл врага во время войны – вполне реальная перспектива, и хотя «большая четверка» по-прежнему является стандартной практикой, пытаться выжить, используя только ответы на эти вопросы, совершенно нереально. В связи с этим, в зависимости от характера боевой задачи, часто разрешается использовать какую-либо историю прикрытия, или легенду, чтобы выиграть время как для себя, так и для других военнослужащих разведгруппы. Опасность такой тактики заключается в том, что если поймают других солдат того же патруля, то в истории легко найти нестыковки, ведь легенда выдержит лишь беглую проверку. Поэтому лучше всего попытаться выстроить историю на основе реальной операции, лишь слегка изменив факты. Настоящей проблемой будет попытка объяснить наличие «бергенов» с комплектом средств связи, взрывчатки и оборудования для НП, которые теперь, несомненно, находились в их распоряжении. Это не было снаряжением для поисково-спасательной группы, занимающейся спасением сбитых летчиков.

Все эти мысли проносились у меня в голове, когда он повторил свой вопрос:

– Из какого ты подразделения?

Вопрос повторился еще раз, и я почувствовал, что мои руки сжали еще крепче. Прошло несколько секунд, и я тихо ответил:

– Я из парашютного полка, – ответил я, изобразив затем еще более удрученный вид, чем раньше.

– Это ведь было не так сложно, не так ли? – произнес офицер. – Вот так-то будет лучше. Мы можем доставить тебя в медицинское учреждение в кратчайшие сроки. Все, что тебе нужно сделать, – это сотрудничать.

Я снова позволил своему телу задрожать, что было несложно. Мне нужно было выглядеть слабым и жалким, неспособным к какому-либо сопротивлению, что тоже было недалеко от истины. Это было необходимо для того, чтобы у меня был хоть какой-то шанс выпутаться из этой передряги.

– Но ведь парашютный полк не действует в 300 километрах в тылу врага, не так ли? Как ты это объяснишь?

Теперь началась прогулка по тонкому льду.

– Я придан к поисково-спасательной группе, которая эвакуирует летчиков, в качестве медика, – ответил я.

Между капитаном и его начальником завязался короткий спор.

– Где остальные члены твоей команды? Мы знаем, что вас восемь человек.

Мои мыслительные процессы работали со скоростью света, пытаясь предугадать канву его вопросов и сформулировать ответы. Однако сменить направление было легко: небольшое искажение истины дало бы все ответы, которые ему были нужны.

– Я не знаю. На дороге мы разделились, и с тех пор я был один.

Это снова вызвало короткую дискуссию, и был ли в ней перевод моего ответа, я никогда не узнаю; но я сильно подозревал, что начальник понимал каждое мое слово. Его глаза не отрывались от моего лица на протяжении всего допроса.

– Как зовут остальных членов твоей группы? – продолжал капитан.

«Черт, как же мне сблефовать?» – подумал я, отчаянно ища решение. Шли секунды, и мне на помощь пришел очевидный ответ. «Придурок! – выругал я сам себя, – просто используй их клички».

– Мак, Джорди, Авс, Легз, Динжер… – закончить мне не дали.

– Стоп, стоп, стоп! Что это за имена? Это не настоящие имена!

И ответом послужила доля правды в сочетании с ложью.

– Меня придали группе только в последнюю минуту; я новичок, всего лишь рядовой. Я не знаю имен бойцов, только их прозвища.

Такая постановка ответов была мне на руку. Мое звание и плохие ответы уже привели к тому, что меня начали сбрасывать со счетов и считать пустой тратой времени, – или я просто на это надеялся. В иракских вооруженных силах невозможно представить, чтобы простой рядовой нес какую-то ответственность или обладал жизненно важными знаниями в ходе операции. Мне было выгодно поощрять подобные предположения.

– В чем заключалась ваша задача?

Я начал тянуть время:

– Простите, я не понимаю вопроса.

– В ваших британских боевых приказах формулировка боевой задачи повторяется дважды, не так ли?

Это замечание окончательно выбило меня из колеи. Хотя форма боевых приказов не является секретной, меньше всего я ожидал, что иракский капитан, находящийся на сирийской границе, будет иметь представление о подобных процедурах. Это не предвещало ничего хорошего.

– В оказании помощи в эвакуации сбитых летчиков коалиции, – осторожно ответил я, пытаясь скрыть свой шок от его замечания.

– Там, где наши войска впервые вас обнаружили, вы искали летчика?

Когда он задавал этот вопрос, в его голосе почувствовалось волнение. Очевидно, он полагал, что там может быть еще один более важный пленник, ценный пилот, который ждет, когда его подберут.

Теперь мне нужно было быть осторожным. Я вступал на очень сомнительную почву. Мне нужно было придумать историю и двигаться в ее рамках, не противореча самому себе.

– Нет, сэр. – Пришло время проявить уважение.

– Тогда что вы там делали? – продолжил он, и в его голосе зазвучали нотки разочарования.

– Ждали приказа, – спокойно ответил я.

– Какого приказа? – тут же последовал вопрос.

Все тем же робким и почтительным голосом я продолжил:

– Не знаю, сэр. Я всего лишь рядовой, мне мало что говорят.

Он стоял совсем близко, и удар тыльной стороной ладони по моему лицу застал меня врасплох.

– Ты считаешь нас тупыми? – прошипел он в ответ. – Ты должен знать, что вам было приказано! Ты нам не помогаешь!

Пощечина оказалась не такой уж и болезненной по сравнению с тем, что чувствовало все мое тело; просто я был немного ошеломлен. Но прошло совсем немного времени, прежде чем он начал прибегать к более серьезным мерам. Я разозлил этого парня, а это не входило в мои планы, поэтому я безвольно свесил свою голову на бок и снова начал трястись. Очень важно было выглядеть покорным, чтобы показать дознавателю, что он босс и стоит выше меня.

– Простите, сэр, – начал было я, – но я всего лишь рядовой, мне говорят только то, что необходимо знать. Я просто делаю то, что мне говорят.

Он повернулся ко мне спиной и прошел в центр комнаты. По-прежнему глядя в сторону, он продолжил:

– Ты был у реки, когда тебя схватили. Возможно, остальные прячутся неподалеку?

Такая постоянная смена вопросов была намеренной уловкой, чтобы вывести меня из равновесия. Пока что мне удавалось отвечать достаточно связно, чтобы продолжать в том же духе, но надолго ли этого хватит? Мне нужно было убедить этих людей в своей искренности.

– Не могу сказать. Я шел один несколько часов, я даже не знал, где нахожусь. Они могут быть где угодно.

Он снова повернулся ко мне.

– Они оставили тебя одного? Эти твои соотечественники не очень-то предусмотрительны, не так ли?

Я промолчал, удрученно глядя в пол.

– Я не понимаю, почему ты должен хранить верность людям, которые сбежали и бросили тебя умирать. Я бы не стал.

Он испробовал все возможные уловки, и мне нужно было дать ему что-то, чтобы он почувствовал, что преуспевает.

– Было темно, много стреляли. Я был очень растерян, ведь я всего лишь медик.

Допрос прервали звуки нескольких машин, подъехавших к здание, а затем открывание и хлопанье дверей, и множество возбужденных голосов. Подойдя к окну, капитан выглянул наружу, затем подошел к своему начальнику и тихо начал говорить ему на ухо. Впервые с тех пор, как меня ввели в комнату, начальник перестал смотреть на меня и повернул голову к капитану, чтобы послушать. Последовал короткий обмен мнениями, результатом которого стала резкая команда капитана на арабском языке, отданная охранникам в комнате.

Двое солдат поспешили из помещения. Они снова завязали мне глаза, после чего стащили со стула и вывели из комнаты, протащив через ряд коридоров и комнат, при этом мои конечности ударялись о различные стены и дверные проемы. Хотя в тот момент я об этом не знал, но только что привезли еще одного захваченного бойца нашего патруля. К середине утра все, кроме одного, окажутся в руках иракцев.

Запах свежего воздуха и легкое тепло утреннего Солнца подсказали мне, что я снова нахожусь на улице. На помощь двум моим стражникам пришли еще солдаты – я почувствовал, как несколько пар рук поднимают мое тело за ноги, сразу же увеличивая скорость моего перемещения. Через несколько минут гулкое эхо пустой комнаты дало мне понять, что я снова оказался внутри здания. Когда повязка с глаз была снята, мои подозрения подтвердились.

Помещение было без окон и совсем небольшим, площадью не более три на три метра. Оно выглядело так, словно его наспех переделали из старой кладовки в импровизированный медицинский пункт: единственным украшением служила облупившаяся и выцветшая светло-голубая краска, украшавшая стены. Меня усадили на каталку для медицинского осмотра, подняв спинку, чтобы я мог наблюдать за всем своим новым окружением, а не только за потолком.

Кроме меня, в комнате находились еще трое вооруженных солдат. Как я и ожидал, среди них оказался тот самый сержант. Теперь он относился ко мне с особым вниманием: я был его пленником, его подопечным. Он оживленно болтал с двумя другими охранниками, что дало мне возможность впервые разглядеть его при ясном свете дня. У него были фирменные усы, как у Саддама, и он дергался, размахивая руками, чтобы подчеркнуть свою точку зрения – как и у большинства арабов, язык жестов у него являлся важным средством выражения мыслей.

Внезапно он повернулся ко мне и приблизил свое лицо прямо к моему. Его враждебность всегда была очевидна, но сейчас злоба его буквально переполняла. Он поднял правую руку и медленно провел указательным пальцем по шее, одновременно кивая головой и оскаливая зубы – намерения были предельно ясны. Все еще ухмыляясь, он ударил меня кулаком по голове, едва не свалив с каталки, после чего подошел к двум своим спутникам, смеясь и повторяя движение, как будто перерезал горло.

Все это время я старался избегать его взгляда, по возможности упорно разглядывая свои ботинки. Этот иракец пугал меня до смерти, мне казалось, что он слишком неуравновешенный. Захотелось, чтобы прибыл еще один дознаватель, который мог бы держать этого сумасшедшего в узде.

Прошло несколько часов, прежде чем мое желание, наконец, исполнилось. Тем временем солдаты в комнате, оставшиеся без присмотра, максимально использовали свою свободу. То ли от злости, то ли от разочарования, то ли просто по злому умыслу они развлекались тем, что били меня кулаками, прикладами и угрожали обезглавить. Единственной утешительной мыслью было то, что я был ранен в голень. Мое медицинское образование подсказывало мне, что плохое кровоснабжение в этой области поначалу будет работать в мою пользу – по крайней мере, маловероятно, что я истеку кровью до смерти.

Я понимал, что все это – часть процесса «приведения в нужное состояние» или размягчения, но осознание того, что может произойти, переживаний не облегчало. Чем дольше я размышлял о своей судьбе, тем хуже казалось мое положение. Быть вынужденным отказаться от своей независимости, полностью отдаться на милость врагов, чувствовать себя абсолютно беспомощным – все это было совершенно унизительным и пугающим.

Голоса в коридоре возвестили о прибытии новой команды дознавателей, и один взгляд на двух вошедших мужчин в костюмах сказал мне, что это птицы совсем иного полёта. Побои от солдат были бездумными и редко когда рьяными, за ними не стояло никаких желаний или мотива, однако новые люди, стоявшие сейчас передо мной, выглядели так, словно причинение человеческих страданий было для них образом жизни. Я понял, что передо мной пара представителей тайной полиции.

Вместе с двумя полицейскими в комнату вошел высокий офицер, непривычного как для араба крупного телосложения, его зеленая форма была частично прикрыта грязно-белым халатом врача. Втроем они прошли к подножке каталки, расположившись так, чтобы полностью завладеть моим вниманием. Двое полицейских с таким же успехом могли бы быть близнецами: одинаковое телосложение, рост, зачесанные назад волосы и традиционные усы Саддама. Даже их серые костюмы и темные галстуки были одинаковыми; такой себе неудачный выпуск иракского гестапо. Как бы то ни было, они определенно выглядели слаженным дуэтом.

Один из полицейских подался вперед и бесстрастно осмотрел мою травмированную ногу, покрутив ступней, чтобы посмотреть, какую реакцию она вызовет. Стараясь не спрыгнуть с каталки от мгновенно пронзившей ногу боли, я изо всех сил уперся в подлокотники скованными запястьями, пытаясь хоть немного отвлечься от страданий, которые испытывало мое тело. От боли на глаза навернулись слезы. Удовлетворенный таким результатом, полицейский отступил назад и пробормотал что-то по-арабски, побуждая доктора приступить к допросу.

– Меня зовут доктор Аль-Байет, – начал тот на безупречном английском. – Как вас зовут?

– Майкл Кобурн, – снова ответил я.

– Мистер Кобурн, эти два джентльмена – полицейские, и они хотели бы, чтобы вы ответили на их вопросы. Я должен сообщить вам, что у вас не будет права на медицинскую помощь, пока вы не выполните эту просьбу. Вы поняли?

Я согласно кивнул головой, сердце снова бешено заколотилось.

– Хорошо. Вы знаете, что невыполнение этого требования приведет к серьезным последствиям. Без вашего содействия я ничем не смогу вам помочь.

Я снова промолчал и просто кивнул головой.

– Из какого вы подразделения?

– Парашютный полк, – ответил я.

– Какое подразделение парашютного полка?

– Я придан группе спасения летчиков.

Он сделал паузу и с минуту смотрел на меня.

– Вы не британец, у вас нет британского акцента. Вы австралиец?

– Новозеландец. – Мой ответ прозвучал автоматически. Этот вопрос задавали мне такое множество раз, что он вырвался из моего рта еще до того, как я осознанно сформировал ответ.

Доктор передал эту информацию двум полицейским, и началась новая, более зловещая линия допроса, которую я никак не мог предвидеть.

– Итак, вы наемник. Несомненно, работаете на израильтян.

Должно быть, на моем лице отразился шок. Такого неожиданного поворота событий мне определенно хотелось бы избежать.

– Нет, я британский солдат, у меня британский паспорт. Я родился в Новой Зеландии и переехал в Великобританию всего пару лет назад. – Это прозвучало с такой поспешностью, что я надеялся, что это прозвучит достаточно убедительно для них.

– Зачем кому-то покидать Новую Зеландию, чтобы вступить в Британскую армию? Вы не похожи на британца; более того, вы похожи на еврея.

Пока я отчаянно пытался понять, к чему все это приведет, мой взгляд попеременно переключался то на полицейских, то на доктора. Конечно, они хотели узнать о моем снаряжении, о том, кто мои командиры в Саудовской Аравии, сколько еще поисково-спасательных групп работает в Ираке. Это были важные вопросы, на которые у меня были подготовлены ответы, но я никак не ожидал вопросов о своем этническом происхождении или о том, являюсь ли я наемником!

– Я не израильтянин и не работаю на них, – быстро подчеркнул я. – Я рядовой, медик Британской армии.

– Мы знаем, что израильтяне отправили своих коммандос в северный Ирак, где находились и вы, не так ли?

Я молчал, эта линия вопросов выходила из-под контроля. Арабская паранойя в отношении Израиля была очень очевидна. Если бы удалось доказать связь между израильскими коммандос, проводящими операции в Ираке, и британцами или американцами, это дало бы иракцам дополнительные аргументы, чтобы попытаться дестабилизировать поддержку коалиционных сил со стороны арабских стран.

– Нет, вы все неправильно поняли, – ответил я.

– Но мы захватили вас одного, недалеко от сирийской границы. Вы находитесь в Аль-Карабиле. Это северный Ирак. Это факты, которые вы не можете отрицать! – В его голосе появились отвратительные нотки. – Вы неважно говорите по-английски. А я знаю английский, я восемь лет проработал на Харли-стрит. Вы израильский шпион!

Непонятно, было ли это притворством, розыгрышем или они действительно верили, что я израильский агент, но я знал, что если такое возможно, если они считают это правдой, то я попал в еще более отчаянную беду.

– Посмотрите на мои армейские жетоны, они подтверждают, что я говорю правду.

Обыск моей персоны оказался настолько небрежным, что мои жетоны все еще висели у меня на шее. На самом деле в моей одежде было спрятано множество предметов снаряжения, но в тот момент они мне не пригодились.

– А где же ваши жетоны?

– Они у меня на шее.

Доктор повернулся к полицейским и передал всю эту информацию на арабском языке. Прозвучала команда, и сержант послушно вышел вперед. Освободив меня от жетонов, он передал их полицейским, которые, в свою очередь, отдали их врачу для перевода. Сами жетоны были закреплены на паракорде, и обмотаны черной изолентой, чтобы они не звенели металлом о металл. Однако бóльший интерес у доктора вызвали два шприц-тюбика с морфием, также висевшие на шнуре.

– Зачем вы носите на шее сульфат морфия? – Спросил он.

Это была прекрасная возможность рассказать о своей легенде, укрепить свои позиции, просто немного исказив правду.

– В экстренном случае я могу сразу помочь пострадавшему, облегчить его боль. Это экономит время, не нужно рыться в аптечке.

Доктору, похоже, понравился этот ответ, и он уделил время тому, чтобы подробно объяснить своим спутникам, что такое шприц-тюбики и как они используются. Наконец он снова повернулся ко мне, продолжив с того места, на котором остановился.

– Так значит, все восемь человек в вашей группе – медики?

Я давно ждал этого вопроса и решил, что лучшим ответом будет игра слов, позволяющая в случае, когда будет установлена связь между «бергенами», оставшимися в пустыне со всем сопутствующим немедицинским снаряжением, и мной, дать внятное объяснение.

– Мы все имеем медицинскую подготовку.

– Вас беспокоят ваши раны?

И снова смена линии допроса: в этой стране все, что ли, прошли курс ведения допросов?

– Да, – кротко ответил я.

– Сейчас я что-нибудь предприму. Но вы должны понимать, что наши храбрые солдаты и беспомощные мирные жители, которых вы убиваете, имеют приоритет.

Я снова кивнул головой, не желая ввязываться в эту риторику.

– Мы еще поговорим. – С этими словами он и двое полицейских покинули комнату.

Я не сомневался, что очень скоро они вернутся. Чем дольше я буду тянуть с допросом, тем больше шансов у остальных сбежать через границу. В порыве эгоистичной жалости к себе я внутренне проклинал невезение, из-за которого оказался в плену, – это было несправедливо.

Этот поток мыслей прервал новый посетитель. Им оказался невысокий карлик в грязном белом халате, который, как я полагал, должен был подтвердить его медицинские навыки. Покачивая головой вверх-вниз и ухмыляясь от уха до уха, он достал из испачканного кармана два бинта и принялся обматывать ими окровавленную рубашку на моей правой руке и, – что было еще более невероятным, – внешнюю сторону моего правого ботинка. Закончив, он отступил назад и осмотрел свою работу, еще больше ухмыляясь и показывая мне большой палец вверх. Улыбаясь ему в ответ, я подумал: «Да, точно, отличная работа, придурок».

Он продолжал стоять рядом со мной, с любопытством разглядывая меня с ног до головы.

– Воды, дайте воды. – Я воспользовался случаем и попытался выпросить у него попить, высунув язык и одновременно делая глотательные движения, чтобы подчеркнуть свою просьбу. Он сразу же понял это и исчез, а через несколько мгновений вернулся с чашкой ледяной воды, которую медленно влил мне в рот.

На вкус она была как нектар. Я и не подозревал, насколько пострадал от обезвоживания: произошло столько всего, что предупредительный механизм моего организма был превзойден множеством других насущных требований. Допив последнюю каплю, я попросил вторую чашку, и он с готовностью подчинился. Но в комнате все еще находился мой старый приятель, иракский сержант, и, по его мнению, одной чашки мне было вполне достаточно. Он вышвырнул санитара из комнаты, выкрикивая при этом оскорбления в его адрес.

Оставшись наедине со своими охранниками, я снова приготовился к избиениям, которые, как я полагал, сейчас возобновятся. Однако, на удивление, они держались в стороне, сидя в углу комнаты и тихо переговариваясь между собой. Теперь я был собственностью Министерства внутренних дел, а тайная полиция не любит, когда кто-то портит ее имущество.

* * *

Остаток дня тянулся бесконечно долго. Это усугублялось тем, что я был предоставлен самому себе и мог без конца размышлять о своем нынешнем положении и возможной судьбе. Я и не подозревал, что единственной причиной, по которой они оставили меня, был тот факт, что у иракцев в руках теперь оказались Энди, Динжер и Мэл, с которыми можно было поиграть, и все они в данный момент пользовались иракским гостеприимством. Пока у системы не хватало ресурсов, чтобы вести четыре допроса одновременно, но скоро это изменится.

Обстоятельства моего пленения и нынешнее состояние крайне мешали мне сохранять позитивный настрой. В голове постоянно крутились обвинения. Почему, черт возьми, не появился вертолет? Как мы оказались разделены? Что случилось со связью? Где был АВАКС? Раз летчик самолета нас услышал, почему тогда не было вертолета? Где все остальные? Почему я оказался единственным долбоёбом, которого поймали в плен? Я также продолжал размышлять над другими вопросами: Почему я не прополз дальше на восток, прежде чем пытаться пробраться через иракские позиции? Какого хрена Энди не свернул с дороги, куда я указал? Что, если у меня на ноге начнется гангрена? Придется ли ее ампутировать?

Я быстро превращался в своего собственного злейшего врага, препарируя каждый свой шаг, каждое действие и решение. На мои плечи тяжким грузом легло бремя неудачи. На протяжении последующих недель вышеперечисленные и многие другие вопросы были моими постоянными спутниками. Я стал своим собственным судьей и присяжными.

Уже ранним вечером ко мне снова пришли, и на этот раз троицу сопровождал неожиданный гость – полицейский из такси.

– Вы узнаете этого человека? – агрессивно спросил доктор, в то время как полицейский улыбался и кивал головой вверх-вниз, глядя на меня.

– Нет, не думаю, – с надеждой попытался я, но коп уже держал меня за плечо и возбужденно говорил с остальными по-арабски, причем говорил он гораздо увереннее, чем я.

– Вы были в такси с этим человеком, – продолжал доктор. – Один из людей из той машины уже умер. Это вы убили его!

Мое выражение лица оставалось бесстрастным, я старался ни малейшим намеком не выдать то, что я вспотел и встревожен. Что за чушь он несет? Когда мы уезжали, с ними все было в порядке. Может, у толстяка случился инфаркт после того, как я вытащил его из машины? Я попытался представить, как мог погибнуть кто-то из пассажиров, но на ум ничего не приходило. Он, должно быть, блефует, очередная уловка, чтобы заставить меня раскрыться.

Эта словесная война выматывала меня, но в одном я был уверен: полицейский меня опознал, причем прихватил с поличным.

– Где остальные ваши сообщники? – Продолжил он, когда полицейский вышел из комнаты. – Вы должны помочь нам, если хотите выжить.

– Клянусь вам, я не знаю, – умолял я, снова принимая покорный вид и отчаянно пытаясь заставить его поверить мне. – Когда мы вышли из такси, было много стрельбы, было так темно, что я очень испугался. – Я посмотрел на двух других допрашивающих. – Я всего лишь медик; я отделился от них и с тех пор их не видел.

Эта линия допроса была одновременно и обнадеживающей, и удручающей. Она заставила меня поверить (как потом выяснилось, ошибочно), что иракцы до сих пор больше никого не схватили. Но, с другой стороны, это заставило меня почувствовать себя в своем собственном затруднительном положении еще хуже, еще более одиноким.

Без всякого предупреждения один из тайных полицейских выхватил у своего спутника папку-планшет и бросился ко мне. Его ярость была очевидной.

Удар! Тыльной стороной ладони он ударил меня по голове, после чего разразился тирадой на арабском, выплюнутой мне прямо в лицо. Если это и была игра в хорошего и плохого полицейского, то у них она определенно не задалась.

– Мистер Майкл, – вмешался мягкий голос разума из двери позади меня, – вы не помогаете нам. Вы не помогаете себе. Почему вы продолжаете нам лгать? Мы знаем, что вы входите в состав израильского отряда коммандос, и пробираетесь в Ирак как террористы, чтобы ранить и убивать невинных иракцев, женщин, детей, стариков. Почему бы вам просто не признаться в этом, и тогда мы сможем позаботиться о ваших ранах?

Не видя этого нового дознавателя, я ответил:

– Я постоянно говорю вам всем, что я не израильтянин. Я не коммандос, я лечу людей, я медик. Я в Ираке не для того, чтобы кого-то убивать.

Они уже начали меня запутывать, и я с трудом поспевал за ними. Казалось, не было ни одной части моего тела, которая бы не болела, и у меня стал болеть разум. Я чувствовал себя очень, очень уставшим, не имея ни малейшего понятия, сколько крови я потерял, но вялость в моем теле говорила о том, что организм с трудом справляется с возложенными на него задачами.

Новый инквизитор обошел вокруг и встал передо мной – еще один араб в костюме, держащий тлеющую сигарету между третьим и четвертым пальцами правой руки. Невысокий и коренастый, с неизменными усами Саддама, он, несомненно, окончил ту же школу, что и двое других полицейских в этой комнате. Кроме того, он определенно был боссом.

– У нас есть столько времени, сколько потребуется. Вы будете нашим гостем здесь очень долго, так почему бы вам не начать сотрудничать, и не рассказать нам то, что мы хотим знать?

Избиения были не такими частыми, сейчас в них не было необходимости – мое состояние было таково, что продолжение побоев только помешало бы их попыткам получить связные ответы.

– Сколько таких наемников, как вы, действуют сейчас в Ираке? Когда израильтяне собираются вторгнуться? Вы нам не помогаете. Вы лжете о том, почему вы в Ираке! Почему вы бомбите наших женщин и детей? Вы, евреи, никогда не сможете победить иракский народ. – Вопросы продолжались на одну и ту же тему, с небольшими вариациями, но всегда можно было рассчитывать на то, что в уравнение войдет Израиль.

Я потерял счет времени, казалось, что постоянному обстрелу со всех сторон не будет конца, а мои повторяющиеся отрицания не принимаются. Я не мог понять, почему их допросы были такими туманными. Не было никакой логической причины продолжать допрос, несмотря на то, что так мне было легче скрыть свою профессию.

Они не ослабляли своего желания доказать, что именно Израиль является истинной причиной моего присутствия в Ираке, как будто любые другие тактические или оперативные знания, которыми я мог обладать, не имели никакого значения. Возможно, вероятность того, что простой рядовой может обладать информацией, представляющей какую-либо ценность, была для них непостижима, и следующим лучшим вариантом действий было обвинить меня в американо-израильском заговоре с целью вторжения в их страну.

Тот факт, что другие арабские страны – например, Саудовская Аравия и Кувейт – оказались настроены против Ирака, не входил в их планы. Такое признание не могло быть сделано, это было невозможно. Все было направлено на антиамериканскую и антиизраильскую риторику.

Через несколько минут после ухода полицейских вернулся дружелюбный санитар и выкатил мою каталку в коридор, оставив меня с двумя охранниками. Сержант, к моему облегчению, либо решил, что он больше не требуется, либо ему нужно было поспать, поэтому он исчез, и больше я его не видел.

Коридор не сильно отличался от комнаты, которую я только что покинул; главное отличие заключалось в том, что облупившаяся краска была цвета магнолии, а не бледно-голубой. Меня припарковали рядом с дверями главного входа, что давало возможность тем, кто еще не сделал этого, подойти и хорошенько рассмотреть своего врага.

Вскоре меня снова перевезли на колесах в соседнее помещение, которое служило полевым госпиталем. В центре комнаты висел единственный светильник, под которым располагался длинный черный операционный стол, все еще покрытый засохшей кровью. Рядом со столом стояла тележка из нержавеющей стали, заваленная различными хирургическими инструментами, а пол был усеян многочисленными выброшенными повязками, шовными иглами и окровавленными бинтами. Все это доверия не внушало, но к этому моменту мне было уже все равно – я просто хотел, чтобы наконец-то разобрались с моей ногой.

Двое охранников перенесли меня на операционный стол, радостно болтая в процессе между собой. Думаю, они наконец поняли, что вероятность того, что я попытаюсь сбежать или причинить неприятности, ничтожно мала. После шестнадцати с лишним часов непрерывного использования наручники наконец-то были сняты, и я с благодарностью помассировал свои руки и запястья, опухшие от сдавливания.