355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мартин Эмис » Лондонские поля » Текст книги (страница 41)
Лондонские поля
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:41

Текст книги "Лондонские поля"


Автор книги: Мартин Эмис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

Глава 23. Пойдешь со мной

Черное такси отъедет прочь, навсегда исчезая из памяти. Его шоферу заплатит, прибавив изрядные чаевые, та, чье предначертанье – быть убитой. Омерзительно выряженная (как она только могла?), она зацокает шпильками, идя вниз по тупиковой улочке. Ее будет поджидать тяжелый автомобиль; его фары зажгутся, когда он станет грузно к ней подкрадываться. Он остановится, работая на холостом ходу, и распахнется пассажирская дверца.

Лицо его будет скрыто в темноте, но в оконной раме со стороны пассажирского сидения она различит осколки стекла, а у него на коленях – приготовленную монтировку.

– Садись.

Она наклонится вперед.

– Ты, – скажет она с напряженным узнаванием. – Всегда ты.

– Давай садись.

И она заберется внутрь…

Омерзительно выряженная: как она только могла? В белом микроплатье из тонких полосок ткани, с глубоким круглым вырезом, донельзя стянутом в талии, выставляющем напоказ и подчеркивающем все ее вторичные половые признаки, таком тесном внизу, что облегающие ее округлый зад трусики, проступая под тканью платья, выглядят выпуклыми, словно подгузник; с голыми ногами в алых атласных туфельках на непростительно высоких шпильках, которые покажутся еще выше (так предполагалось), когда их тени заиграют на спинах кретинов! Волосы ее были обрызганы блестящим лаком и неистово взъерошены. По пути в студию она подобрала себе добрую кирпичную стену, насквозь пропитанную лондонским дымом и сыростью, подошла и прижалась к ней филейными частями. Платье было ручной работы, из дралона и трексета, притом его явно шил мужчина (или мужчины), имея в виду других мужчин. Она намеревалась пройти этот путь до самого конца, чтобы испытать свое мужество, чтобы аж дух захватило…

Она терлась задом о кирпичную стену, словно бы танцуя шимми. Зеркала там, конечно, не было, и она не могла по-настоящему все проверить, однако же прикосновение ощущалось вполне отчетливо.

– Ну а где же все-таки паб? – спросил Кит.

– Паб? Какой паб? – Тони де Тонтон с любопытством взглянул на Кита.

– Ну… место встречи, – Кит щелкнул дартсовым пальцем. – Эта… «Смешливая Пташка».

– Здесь нет паба. Ты что же, Кит, думаешь, нам без того хлопот мало? Без того, чтобы здесь четырежды в неделю куролесили по вечерам две сотни пьянчужек? – При этих словах Тони де Тонтон вручил ему бокал некрепкого вина, взял под руку и увлек к окну. – Нет, мой друг, нет и нет. Все эти развеселые толстяки и улыбчивые старушки – сплошь архивная дребедень. Мы отбираем нужные фрагменты и позже монтируем их со сценами в пабе.

– Разумно, – сказал Кит. Они находились в гулком съемочном павильоне, полном неразличимых шумов. Повсюду стоически сновали монтеры и наладчики с толстыми досками под мышками. Каждый из них был опытным производителем шума. Листы посеберенного картона делали освещение каким-то призрачным, словно в смутных грезах. На стене висел плакат с самыми грустными словами, какие Киту когда-либо приходилось читать: «НЕ КУРИТЬ». А еще – зеркало, в котором он различил смешного типа в измятой красной рубашке: телевизионного Кита. Стойка там все же была, с четырьмя или пятью высокими табуретами, на которые можно было взгромоздиться. Однако и намека не чувствовалось на тот смог и булькающий гомон, о которых он привык думать как об источнике своей дартсовой силы. Где обычный для паба попугай, сыплющий ругательствами, нахохлившись на грязной жердочке? Где обычные для паба собаки, скулящие из-за кошмаров, что снятся им под круглыми столами?

– Смотри-ка. Вон он, Чик, приехал, – сказал Тони де Тонтон. – Его стиль тебе должен понравиться.

На стоянку внизу въехал кремовый «роллс-ройс». Из него медленно выбрались двое.

– А где твои гости, Кит?

– Подойдут. Кто это с ним?

– Джулиан Нит.

Джулиан Нит – менеджер дартсовых звезд. Менеджер Стива Ноутиса и Дастина Джонса.

– Да. Говорят, Чик заключил с ним контракт.

Ник и Чик вошли через разные двери, но одновременно, что, откровенно говоря, для телевизионного Кита Таланта было идеальным вариантом, потому что к этому времени он чувствовал, что ему не помешала бы небольшая поддержка, – на самом деле же он осознавал, что в любое из мгновений может попросту спятить. Она протолкалась сквозь выкрикивавшую приветствия толпу и застенчиво заспешила по направлению к нему. Он никогда еще не видел, чтобы она выглядела так классно.

– О, мой Кит!

– Ты где это пропадала, а?

– Что случилось? Ты ключи потерял, что ли? Я так удивилась, когда увидела, что вся твоя дартсовая одежда так и висит на стуле…

– Ты лучше скажи, где ты пропадала?

Она посмотрела на него умоляюще и смиренно.

– Я потом тебе все расскажу. Кое-что улаживала. Для нас обоих. Мы, Кит, отправимся с тобой в чудесное путешествие.

– Ладно, хватит вам разборок, – примирительно сказал Нед фон Ньютон: мистер Дартс. – Давайте жить дружно.

Они присоединились к тем, кто собрался возле полукруглой стойки. По пути туда Кит напустил на себя безразличный вид (он обратил внимание на синхронность появления Чика и Ник). Она держала его за руку – глядя на телевизионного Кита глазами, полными сдержанной радости и любви.

Повернувшись к зданию студии спиной, Гай стоял, глядя на равнины разрухи. Бетонные площадки были огорожены мелкой проволочной сеткой, и на каждой горели костры, в которых бедняки пекли себе картофель. Луна, явно очистившаяся после дневных своих упражнений, сияла ярче всех этих костров; даже языки пламени отбрасывали тени.

Повернувшись, Гай увидел у входа некую личность с надвинутым на глаза капюшоном. Он остановился.

– Они там, внутри, – сказала личность.

Это женщина, подумал Гай. Он подошел ближе. Одна из Китовых женщин. Изможденная блондинка, которая…

– Кит, – сказала Триш Шёрт. – И эта… Ники. – Она вздохнула, обдав его дурным запахом изо рта. – Теперь они, типа, собираются пожениться.

– Вряд ли, я полагаю.

– Точно. Я видела по телику. – Подавшись вперед, она коснулась его руки. – Скажите, что я жду. Скажите Киту. В любое время дня или ночи. И всегда буду его ждать.

Когда Гай дошел до павильона, он замешкался у дверей – казалось, его надолго парализовало отчаянное нежелание быть навязчивым. Потом все-таки вошел. Сначала все, что он почувствовал, было простым разочарованием. Он надеялся, что там будет Николь, но ее не было. Среди тех, кто толпился у стойки, он видел девушку – та стояла прямо под лампой и была очень похожа на Николь. Это и была Николь, почти наверняка. Но Гай совершенно не был с нею знаком.

Минутой раньше он подумал, что Триш в своем капюшоне кажется освобожденной от телесной оболочки, развоплощенной, лишенной пола; то было существо среднего рода («оно», а не «она») – или же просто не имевшее отношения ни к чему человеческому. Но девушка у стойки, без капюшона, ярко освещенная, полностью открытая всему миру, имела еще меньшее отношение к чему-либо человеческому, нежели существо в капюшоне.

Николь смеялась, до невозможности широко растягивая рот. Энергетическим уравнением здесь могло бы выступить нечто вроде x=yz2, где y обозначает определенное количество индивидуальной женской красоты, z – число присутствующих мужчин, а x – платоническое групповое изнасилование, которое, при некоторых возможных вариантах развития, могло бы обратиться и в действие. Следует сказать, что мужчины вокруг нее только хмурились и улыбались, словно бы опешив перед ее яркостью, громогласностью, размахом ее плотоядной рисковости. Куда смотрит гость, когда маленькая дочка хозяина кувыркается, чтобы его позабавить, – когда все так прозрачно и откровенно? Но Николь не была маленькой девочкой. Снова взобравшись на свой табурет, она сильно вздрогнула и повернулась к Киту, как бы втайне прося у него прощения; и не было у окружающих никакой возможности не посочувствовать Николь в ее забавной борьбе с кромкою своего платья. Их безраздельным вниманием – вот чем она располагала.

Кит наблюдал за ней с гордостью. И Чик наблюдал за нею – Чик, Чик Пёрчес, огромный, обходительный, осторожный, с густыми волосами и низким голосом, а самое главное – опасный: чувствовался в нем некий накал крутизны или же просто уголовщины. Он походил на первоклассного, звездного актера, принимающего на себя ту роль, которую ему приписывает недалекое воображение обывателей. Судя по его лицу, ему в равной мере доставляло удовольствие заниматься любовью с женщинами и наносить увечья мужчинам, причем одно было тесно связано с другим; более того, можно было заметить, что сеять жизни и пожинать их было для него двумя сторонами одной медали. В его внешности присутствовало и нечто нелепое, зловеще нелепое: он одевался, как девочка, одевался, как какая-нибудь цыпочка. Брюки у него отличались ритмичной плавностью линий, словно у какой-нибудь девочки, да и рубашку украшали оборочки вроде тех, какими могла бы украсить свою блузку любая из цыпочек. Но он не был маленькой девочкой. Ошибиться насчет его пола было невозможно. Какого Чик пола? Ответ на этот вопрос оттопыривался под туго натянутой тканью его оранжевых брюк, меж талией и бедрами, он был явственно виден и зловеще нелеп. При виде него женщины так и роняли слюнки, чем и объяснялось то, что Чик до сих пор не дошел еще до самых вершин – криминальных и дартсовых. Сегодня, однако, рядом с ним не было ни подающей надежды гастролерши, ни покрытой испариной теннисистки – в кремовом «роллс-ройсе» с ним прибыл один только Джулиан Нит, который выглядел тем, кем и был: удачливым посредником, возделывающим истощенную почву.

– Прошлое – это прошлое, – говорил Кит. – Давай забудем обо всех неприятностях. И в знак этого пожмем друг другу руки. Ведь так оно по понятиям, а, приятель?

– Идет, – низким голосом сказал Чик. – Но, Кит, ответь-ка мне на один вопрос. Что может быть общего у такой, как она, с замурзанным пронырой вроде тебя?

– Чик!.. – сказал Джулиан Нит.

– Видали? – сказал Кит.

– Думаю, Чик, это совершенно несправедливо, – сказала Николь. – Кит превосходно играет в дартс.

– Ладно, завязывайте с этими разборками, – сказал Майлз Фицвильям, подходя и стягивая с головы наушники. – Снимаем интервью перед матчем.

Двое соперников неуклюже соскользнули со своих табуретов.

Гай увидел, что ему предоставляется шанс. Но шанс для чего? Поначалу ему показалось, что он вообще разучился ходить.

Николь его заметила – она улыбнулась ему и помахала рукой с оживленностью марионетки. Когда он шел через зал, в нем росла надежда на то, что она станет той женщиной, которую он знал; она, однако, становилась все более незнакомой. Со все более незнакомыми глазами, все более незнакомой улыбкой. Уже будучи достаточно близко, он на пробу сказал ей:

– Привет.

– Тише. Ой!

Она вытянула губы, как бы целуя его, и тут же очень мило прижала к ним указательный палец – в знак предостережения.

– Ясное дело, – говорил Кит в камеру, восхищенно склонившуюся в футе от его лица, – надеяться надо на то, что победу одержит лучший. Когда мы туда выйдем. – Он осознал, что от него ожидают большего. – Так что давайте надеяться, что тот из нас, тот парень, у которого, у которого техника лучше, выйдет победителем из, из схватки с противником, у которого… подготовка окажется не так хороша. В смысле – для игры в дартс. Ну, в общем, будете свидетелями.

Николь беззвучно поаплодировала, а затем молитвенно сложила ладони.

– Я, Майлз, полностью в себе уверен, – вступил в разговор Чик. – А и как не быть, с такими-то средними баллами. И – видишь ли, мы с Китом знакомы довольно давно. И я знаю одну его смешную привычку. Идти на попятную. Был свидетелем. И вы будете. Откровенно говоря, я просто надеюсь, что бой не станет слишком уж неравным. Да здравствует дартс!

– Спасибо, ребята. Через пять минут начнем, идет?

Николь поманила Гая пальцем. Когда он подвинулся ближе, она, обдав его горячим дыханием, шепнула:

– Милый, не переживай! – это всего лишь сон.

Сердце Кита то ли подпрыгнуло, то ли провалилось, когда он увидел, что в зале появился еще один человек – Ким Твемлоу, бывший первый в мире, со своей улыбочкой, в своей разукрашенной рубашке, в знаменитых своих белых туфлях. Этот парень был богом для Кита – и что с того, что лицо его напоминало апельсиновую кожуру. Пускай другие обсуждают этот смешной бугор у него на боку, этот каркас для ходьбы. Зато у него довольно густая шевелюра – для его-то тридцати восьми. Просто некоторые из нас живут такой полной жизнью, пылают так ярко, что их биологические годы идут не вровень с астрономическими, а в шесть, в семь раз быстрее, подобно биологическим годам собак.

Что до Гая, то Кит, увидев его, закрыл глаза и снова открыл, глядя уже в совсем ином направлении.

Джулиан Нит что-то говорил его сопернику.

Николь смеялась, до невозможности широко растягивая рот, когда вперед выступил Гай.

– Ты пойдешь со мной.

Все повернули головы.

– Ты пойдешь со мной.

Все неотрывно смотрели на него. Они неотрывно смотрели на источник внезапного и ненужного осложнения. На бледного бездельника с перекипевшими глазами. Выражение лица Николь ясно давало понять, что, как она ни старается всегда и во всем видеть забавную сторону, на этот раз она и в самом деле изрядно шокирована.

Гай схватил ее за запястье, и она издала хорошо отрепетированный визг, когда ее табурет повернулся вокруг своей оси. Кит, стоявший неподалеку, все собирался вмешаться, но мешкал.

– Все кончено. Не будь идиотом.

– Ты пойдешь, – повторил Гай с безупречной дикцией, как будто она не расслышала его или не поняла, – со мной.

Она посмотрела на него. Верхняя ее губа приподнялась над зубами.

– Нет, ни за что. Чего ради? Говорить о любви и об Эноле Гей? Нет, с меня довольно. Я не пойду с тобой.

– Ясен пень, – сказал Кит в затылок Гаю. – Она пойдет отсюда со мной. Чтобы получить еще больше, чем прошлой ночью. Она пойдет со мной.

– Ни-ко-гда. Ни в коем, блин, разе. Я не пойду с тобой.

Все замерли в ожидании.

– Я пойду с ним, – сказала она, подаваясь вперед и кладя руку на пенис Чику Пёрчесу.

Гай ушел, но Киту идти было некуда.

Телевизионщики сказали, что звук они наложат позже – этот неподражаемый пабовый гвалт, гомон, возгласы, смех, звон бьющегося стекла, даже компьютерное воспроизведение ударов дротиков, вонзающихся в мишень. Так что в павильоне вовсю звонили звонки, наладчики монтировали, а монтажники налаживали оборудование – каждый производитель шумов издавал свой шум. Кроме того, беспрерывно работал имитатор сигаретного дыма, выбрасывая целые облака над загородкой, установленной на линии метания. Смех остался, но то был не пабовый смех. То был смех Джулиана Нита, Кима Твемлоу и Николь Сикс.

– Кит, слышь?.. Досадно, конечно, что все пошло не по-твоему, – сказал Малькольм МакКлэндикейд. – Но это же не конец света, правда? Что, Дом? Прости, не расслышал.

– Сказали, что не станут этого показывать.

– Вот так-то, Кит! Пощадили твою скромность после «Маркиза». Что ж, какое никакое, а утешение.

– А сначала-то говорили, что покажут. Думали, все будет эдак прилично, при дамах-то… Ан нет!

– Блеск! А чем они заполнят окно? Там ведь только десять минут.

– Собираются заткнуть его какой-нибудь пабовой песенкой или чем-то наподобие. И лотерей или еще какой-нибудь фигней.

– О господи… Ладно, Кит. Не удивительно, что ты не смог проявить себя в полной мере. С такой-то стервой. Ну и свистопляска! Кит, а, Кит? Вытри слезы, дружище.

– Как он вообще?

– А ты как думаешь?

– Он на машине?

– Кит, ты что, не слышишь?

Но Кит вырвался изо всего этого, выбрался из-под обломков своей разрушенной мечты, вышел из дартсового транса. Он поднялся на ноги и сказал с мальчишеской прямотой:

– Я мог бы сослаться на пораненный палец, который мне приходилось беречь. Но сегодняшний матч снабдил меня ценным опытом. Для будущей подготовки. Потому что, Малькольм, как еще можно совершенствовать свои дартсовые навыки, если не учиться?

– Вот это, Кит, правильный подход.

– Потому что она – труп. Поверь мне. Знаешь, Малькольм, что она такое? Она, блин, просто донор. Органов для пересадки. Сотворить этакое и жить-поживать дальше? Не бывать такому. Она, приятель, достояние истории. Слышишь меня?

– Как скажешь, Кит.

Да он ее по стенке размажет… Он закрутился в трясущейся клетке винтовой лестницы. С каждым шагом удары его башмаков становились все тяжелей, все грубее, а его сила и масса увеличивались, словно он накачивался возмущением и злобой. Затем вырвался на прохладный ночной воздух и увидел луну – в его глазах она была краснее полуденного солнца.

Пригибаясь, Кит побежал к тяжелому «кавалеру».

На лоно Лондонских Полей вернуться надо мне – однако теперь я, разумеется, никогда не смогу этого сделать. Слишком далеко. Время, время, никогда его не было, времени. Далеко, так далеко… Закрывая глаза, я вижу безобидное небо, облака, проплывающие над матовой зеленью парка. Беговую дорожку, склон, деревья, ручей – я играл там со своим братом, когда был ребенком. Как давно это было.

Эти люди вокруг – они похожи на Лондон, они похожи на лондонские улицы, они очень далеки от любых шаблонов, под которые я пытался подогнать их, они строго несимметричны, аккуратно искривлены – очень далеки от многих вещей, невероятно далеки от искусства.

И это ужасное подозрение. Так или иначе, не стоит даже пытаться хоть что-то спасти. Просто-напросто ничего не выйдет.

Все, ухожу – спешу на последний акт.

Глава 24. У последней черты

На тупиковой улочке стоял в ожидании автомобиль. И я тоже – был в ожидании…

Я здесь. Я внутри. И как странно мне оказаться здесь, внутри, – все вокруг серое, как рыбья чешуя, или коричневое, как обезьянья шкура, и поверхности влажны и липки, и воздух не пригоден для дыхания. Уже уничтожен. И не стоит того, чтобы его спасали.

Машина стояла на другой стороне тупиковой улочки. Когда часы пробили или отзвонили полночь, я перешел через дорогу, нагнулся и посмотрел в разбитое окно, разбитое моим собственным кулаком целую вечность тому назад. Убийца повернулся ко мне.

– Вылезай из машины, Гай. Вылезай из машины, Гай.

Он плакал. Ну так и что с того? Мы все теперь плачем, отныне и во веки веков.

В машине был Гай. Ну конечно. Через тысячу лет войн и революций, раздумий и усилий, и истории, и перманентного миллениума, и обещаний покончить с разделением собственности Гай по-прежнему обладал всеми деньгами и всей силой. Когда Кит, пригнувшись, бежал через автостоянку, Гай ждал его там, ждал со всей своей силой. Они разобрались друг с другом. И Кит проиграл. Второй раз за этот вечер Кит ощутил вкус поражения – уничтожающего поражения. Он был вбит в землю, словно какой-нибудь колышек для палатки. Где-то был он теперь? Где-нибудь да был – возможно, его лелеяли любящие руки Триш Шёрт.

– Посмотри, что она со мной сделала.

– Вылезай из машины, Гай.

– Посмотри, что она со мной сделала.

Мы заключили с ним сделку. Он нерешительно пошел было прочь, потом обернулся, резко мотнув головой.

– Господи, Сэм! Не стоит делать это ради меня.

– А разве не всегда находится кто-то другой? Чтобы этим заняться?

– Не стоит делать это ради меня…

Но он продолжал удаляться.

Черное такси отъехало прочь, навсегда исчезая из памяти. Она идет сюда, цокая своими шпильками, дрожа и плача, окутанная запахом кордита. В небе все еще полыхают всполохи фейерверков, но потрясающие их волны идут на убыль, превращаясь в смутные воспоминания о взрывах, холостых пушечных выстрелах, свистящем диминуэндо и дыме сожженных гаев. Я вижу царапины у нее на лице. Еще один час с Чиком, и он избавил бы нас от всех хлопот. Я включил фары, и машина грузно двинулась вперед. Остановилась, работая на холостом ходу. Распахнув пассажирскую дверцу, я сказал:

– Садись.

Лицо мое было скрыто в темноте. Но она видела у меня на коленях приготовленную монтировку.

– Садись.

Она наклонилась вперед.

– Ты, – сказала она с напряженным узнаванием. – Всегда ты…

– Давай садись.

И она забралась внутрь.

Осталось написать одну или две страницы.

Проглотить эту таблетку было довольно легко. У меня около часа. На все про все. А пока мне хорошо, как никогда. Мне было семь, когда я узнал о сущности жизни. О сущности смерти я узнал еще раньше. С тех пор, как я понимаю, ни единого раза не было у меня такой уверенности в том, что мир просуществует еще шестьдесят минут.

Она превзошла меня в творчестве. Ее замысел удался. А мой – нет. И говорить больше действительно не о чем. Это всегда был я – с самого первого мгновения в «Черном Кресте», когда она бросила на меня взгляд узнавания. Она знала, что нашла его – своего убийцу. Интересно, знала ли она, что образуется целая очередь… «Я нашла его. В заведении под названием «Черный Крест» я его нашла». Меня подвело воображение. И все остальное. Мне следовало понять, что у креста четыре окончания. Четыре, а вовсе не три.

Только что бегло перечитал начало – кто знает, может, после небольшой переработки оно сможет соответствовать новому окончанию. И что же мне предстало? Глава 1. Убийца. «Кит Талант был гадким парнем… Возможно, вы сказали бы, что он был мерзким парнем…» Нет. Мерзким парнем был я сам. Я был наихудшим, самым последним зверем. Николь уничтожила мою книгу. Она, должно быть, испытывала при этом вандальское наслаждение. Конечно, я мог бы позволить Гаю выйти на первый план и согласиться на «неожиданную» концовку. Но она знала, что я этого не сделаю. Она знала – и это мне льстит, – что я не настолько уперт. Знала, что я сочту ее недостойной спасения, эту гадкую вещь, гадкую книгу, которую пытался написать, занимаясь плагиатом у реальной жизни.

Первоначально я собирался написать заключительную главу в старинном стиле: «Что с ними сталось?». Теперь это вряд ли покажется уместным. Но все же я могу прочесть несколько строк из книги жизни. Бледный Гай опустится на четвереньки и поползет домой. Мы заключили с ним сделку. Судьба Кита, разумеется, менее определена – чем-то он займется, Кит, со своими изощренными навыками, своим талантом выходить сухим из воды? Но он будет связан с Гаем – через малышку. Я заставил Гая дать клятву. Делать то, что правильно. В итоге он делегировал мне жестокость. А я ему – доброту, или покровительство, или деньги. Это самое лучшее из всего, что я мог сделать.

И – Николь. Николь в своем некрополе, в этих своих темно-красных туфельках. Бедная Николь – ей было так холодно. Это упростило дело – она предусмотрела даже такую сторону. «Как мне холодно, – повторяла она, – как холодно». А еще: «Прошу тебя. Я ведь не против, чтобы ты это сделал… Я не против». И после первого удара она издала стон идущего изнутри согласия, как будто наконец-то начинала согреваться.

Вчера, за час до рассвета и ее прихода, мне приснился вещий сон. Я знаю, что он был вещим, потому что ныне он сбылся. Вчера мне приснилось, что я ем свои зубы. Это похоже на то, что чувствует убийца. Во всем я потерпел неудачу – и в любви, и в искусстве. Интересно, хватит ли мне времени, чтобы смыть со своих рук всю эту кровь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю