Текст книги "Пехота-2. Збройники"

Автор книги: Мартин Брест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Петрович, подсыпь на правый склон, нехай знают, шо мы про них помним.

– Зара зробимо, Мартинчик.

На «Эвересте» тишина. Перед нами тоже тишина, по нам даже никто не выстрелил ни разу. Война идиотская – давно должны были включиться сепарские минометы и разравнять «четырнадцатую» в хлам. «Идет бой на 14, работаем туда спг», – написал я Яношу. «Дай координаты», – тут же пришел ответ, и следом: «после работы спг меняйте позицию». Ох ты ж, мля, сменим, сменим.

«Бэха» надвинулась из темноты, Прапор заорал на кого-то, прогоняя из капонира, машина втолкнулась и повела стволом пушки. Прапор соскочил в люк. Бах! Ну давайте, пацаны, хоть чем-то поддержим.

Автомат мешался, я наконец-то застегнул куртку и броник. Вытащил из нарукавного кармана и надел очки. Вот такой вот невероятный воин-очкарик.

– Мартин, це Ляшко, прием.

– Мартин на зв’язку.

– Засвіти в тилу.

– Ляшко, повтор, повтор.

– Засвіти за баней. Близько.

Сука. Ну вот и до нас дошли.

Я бежал, оскальзываясь на схваченных смесью снега и грязи камнях, руки мгновенно вспотели, я несся как сумасшедший, мимо промелькнул кунг, сзади раздавался топот, я взлетел к бане и зачем-то присел. Дернул завтор и как-то автоматически включил коллиматор. Сзади нарисовался Лис, полностью затянутый «по войне» в свой «Оспрей», в спину ему уткнулся Мастер. Снова выстрелы нашей «бэхи». «А четырнадцатая еще держится, – как-то отстраненно подумалось, – интересно – как?»

Всегда мне не вовремя в бошку «левые» мысли лезут.

– Сколько нас?

– Трое, – сказал Мастер. – Уже четверо.

– Теплак нужен.

– Сейчас Ляшко будет.

– Зашибись. Кто понизу пойдет?

– Я, – буркнул Лис. – С Федей.

– Мы с Толиком поверху, с Ляшко.

– И с Хьюстоном.

– Не пасем, стреляем сразу.

– Подожди теплик.

– Нахер, он один всего. Погнали, хера тут тупить.

Я замешкался шагнуть первым. Нет, не замешкался – мне вдруг стало страшно. Как тогда, осенью под Старогнатовкой, на поле. И на «Кондоре», когда сепары завели «бэтэры». И потом еще пару-тройку-четверку раз уже здесь. Было охеренно страшно, ноги обвалились дикой тяжестью, я попытался вдохнуть и понял, что зачем-то задержал дыхание. Фууу. Всё? Побоялся? А теперь поехали войну воевать.

Мастер, обогнув меня, толкнул плечом и вывалился из-за бани. Пошел боком по снегу на поле. Я вскинул автомат, пальцем проверил предохранитель и шагнул за ним. В лицо ударил ветер. Не видно ни черта. Дальше по полю, скрип, скрип, не смотри под ноги, дебил, смотри туда, вдоль нашего террикона. Сколько у меня магазинов? Может, наш наряд лажанулся, и это опять кабаны какие-то бегают с зайцами? Где я опять забыл перчатки? Нахрена я вообще обо всем этом думаю?

Пикнул телефон. Как это вовре…

Вспышки рванулись из темноты прямо в лицо, казалось, прямо передо мной. Упала тишина, я не слышал ничего, ноги сами подломились, прибитая снегом земля ударила в колени. Я сгорбился, автомат ткнулся стволом, рука соскользнула с рукоятки и уперлась в землю.

Ти-ши-на. Не слышно ничего, совсем. Только тепло, и из теплоты этой надвигается что-то – равнодушное, спокойное, простое. Кто-то появился в моей голове, прошелся туда-сюда, поворчал, покряхтел… а потом со всего размаха двинул мне по ушам. Изнутри.

И в мир ворвался звук.

Я толкнулся назад, сел на задницу, подхватил автомат и выжал спуск. Мастер слева стоял на колене, вспышки вырывались из ДТК, били автоматы справа. Свист-шипение, грохот, редкий дым расползался вокруг… В голове застучал ритм.

Упасть набок, выщелкнуть магазин, выцарапать из тесного подсумка новый, вставить, передернуть затвор. Встать уже по-человечески на колено. Огонь, огонь! Раз, два, три – и боком, боком к Толику. Взгляд налево – Мастер приподнимает автомат и бьет из подствольника, взгляд направо – из-за бани выныривает маленький Ляшко в слишком большой на него куртке, падает на колено и начинает стрелять. Пули рвут ночь. Раз-два-три. Сейчас бы вернуться за баню, она у нас, получается, пуленепробиваемая, но Толик тогда на поле останется один. Вспухает стрельба справа, потом смолкают, хлопают одновременно два подствольника – это Лис с Федей продвигаются вперед. Всё, противник заткнулся. Я машу Мастеру, он поднимается и бежит вперед. Падает, зарываясь автоматом в снег. Теперь я. Теперь снова Толик. Опять подствольники справа. Значит мы все еще живы, это зашибись. Ритм бьет в голову, стук сердца под AC/DC, погнали, погнали!

Ляшко догоняет меня, подносит к глазам теплак и тут же вытягивает руку, я доворачиваю автомат и добиваю магазин. Падаю на бок – смена, рядом копошится Ляшко. Под высокой баней каким-то чудом пробирается здоровый грузный Хьюстон, выныривает впереди и бьет очередью. Я снова поднимаю автомат.

– Ложииииииись! – вдруг орет Мастер.

Мы с Ляшко послушными куклами валимся в снег. Зачем?

Свист и шипение – над головами летят тяжелые пули «дашки». Очередь, еще, еще. Я вжимаюсь в снег, трассы, кажется, протягиваются чуть ли не по затылку, стягивает кожу. Дымный росчерки вверху – впереди одновременно вспухают две ломаных вспышки, и сразу – еще одна. Мастер машет, и я поднимаюсь на колено. Рядом неподвижно лежит Ляшко, я хлопаю его по спине, он поднимает голову и начинает ворочаться.

Где-то сзади ревет «бэха».

– Лис! – ору я. – Скорпион!

– Норма!

– Ляшко! А, вижу. Хьюстон!

– Нормально!

– Толик!

– Норма!

– Кого забыл?

– Президент, Гала, Ветер – норма! – раздается сзади.

Я оборачиваюсь. Серега, скривившись, поднимается с колена, покачивая трубой РПГ-7. Ого, важка артілєрія підтянулась, втроем выстрелили.

– Фуууух… – выдыхаю я, и сам себе бормочу: – Мартин – норма. Мабуть.

Ритм в голове резко затыкается.

Мы замираем. Идут долгие минуты, не слышно ни черта, даже звуков боя на «четырнадцатой». Медленно считаю до трехсот. Нет, ничего, только какое-то шебуршение справа.

– Я и Толик проверяем, остальные – на месте, – говорю я.

– Куда ты опять лезешь? – ворчит Мастер. – Ща Лис с Федей посмотрят.

Мы ждем. Наконец у Мастера шипит рация. А где моя? В снегу, мабуть, валяется, там, сзади. Насколько мы вперед прошли? Тю. Метров на двадцать. А казалось – половину поля пробежали…

Там были утонувшие в снегу гильзы, кровь… много крови, какие-то обрывки и то, что официальным языком принято называть «следы волочения». Попасть-то мы попали, но группа ушла. Некоторых особо восторженных военнослужащих, предлагающих пуститься в погоню и догнать супостата, пришлось чуть ли не хватать за руки. Мы потолпились на том месте, откуда стреляли сепары, – возле большого холма и давным-давно упавшего дерева. Ствол был здорово побит пулями двенадцать-и-семь. Я поковырял дырки и обернулся к Мастеру.

– Кому это пришла в голову охрененная мысль пострелять через нас из пулемета? – поинтересовался я у Мастера, и мы зашагали в сторону нашего ВОПа.

– Ваханычу, – ответил вместо Мастера Президент и подкинул повыше на плечо заряженный РПГ-7. – Но он на «Фагот» побежал.

– Зачем?

– Та вроде бэтэр сепарский выполз на дорогу до «четырнадцатой».

– Шо там, кстати?

– А хер его зна. Связи ж с ними нет. Вроде отбились. Сепары отошли, мабуть, по крайней мере, затихли. Тока Прапор хату развалил в поселке.

– Надеюсь, Прапору стыдно, – усмехнулся я и полез за сигаретами.

– И мне давай, – потянулся Серега.

– Чего это ты на русский перешел?

– Та ти ж українською не спілкуєшся, кацапчику.

– Очень даже спілкуюсь.

– Твоя донбаська українська – то лютий капець, я доповідаю. Кращє вже на кацапській.

– Ну-ну, тоже мне вышиватник нашелся. А почерк у тебя хороший?

– Хєр ты угадав. Не буду я твои ведомости заполнять, – тут же открестился Серега.

– Зачем ведомости? Почему ведомости? Ай, дорогой, зачем плохое говоришь? Одну маааленькую, тоооненькую «Книгу вечірньої перевірки»…

– Їб@ла жаба гадюку. На это я пойтить не могу.

– Нихто мне помогать не хочет… – фальшиво вздохнул я. Отпускало, мы стали чересчур говорливы, веселы и дурашливы. – Так а хто с «дашки»-то стрелял? Бо положил четенько, аки Боженька.

– Не знаю, – пожал плечами Серега, и гранатомет опять съехал. – Може, Шматко?

И будто бы и не было ничего. Порычали какие-то машины на КПВВ, но как-то низко, что ли, как будто броня. Янош написал «ну как?», и я ответил «тихо». А что было писать? Что мы героически приняли бой, результатом которого стал покоцанный «дашкой» ствол акации и кровь? Та ну.

Набрал Васю, попытался иносказательно донести события вечера. В конце концов Вася меня обматерил и сказал, что если я провтыкаю хоть миллиграмм его любимого взводного опорного пункта, он переведет меня в РМТЗ пожизненно. В РМТЗ я не хотел, поэтому наобещал все на свете. На другом конце невидимой линии связи «Новотроицкое – Киев» было слышно, как сокрушается командир, пропустивший весь этот движ. Я вздохнул. Повернутось Васи на «войне» была давно изучена, классифицирована и занесена в соответстующие ведомости, и если уж положить руку на сердце – я бы с удовольствием с ним поменялся… но я был тут, он был там, и ночь еще не закончилась.

Не закончилась? Да она едва началась.

На КСП было шумно, дымно и весело. Большая часть роты толпилась вокруг стола, размахивала руками, пересказывала друг другу подробности. «А він біжить, як дурний, я кричу „стой, ти куда!“», «… то вони вопщє нєпонятно як полізли до нас, ну от нахєра?», «… та він задовбав, чуть не придавив бехой, дали малому іграшку, рисачіть шо дурний…».

Серега растолкал народ, я пробрался за стол и оглядел особовый склад. Особовый склад оглядел меня в ответ, увиденным остался невпечатлен, но потихоньку разговоры стихли, люди смотрели на меня. Я оперся рукой о стол.

– …..ц, – сказал я.

– Отличный тост, – тут же добавил Лис, стаскивая броник. – С Рождеством!

– ….ц, товарищі офіцери, я вам доповідаю. К нападению с тыла мы оказались нихера не готовы. Вот от слова «вообще». То, что мы не потеряли никого, – охеренно счастливая случайность и глаза Ляшко, которому не впадлу было смотреть везде, а не только на войну вперед.

Ляшко приосанился и поправил куртку. Шматко открыл казан, печально потрогал остывшую картошку, вздохнул и с лязгом взгромоздил варево на буржуйку. Лис повесил свой тяжеленный броник на гвоздь, тот тут же согнулся, и барахло гулко хлопнулось на землю. Остальные слушали, лица на глазах скучнели.

– Вот такая херня, – продолжил я. – Если бы не «дашка» и не Президент со своей ОПГ…

– Общество Пи…ватых Гранатометчиков, – тут же вставил Лис.

Серега зашипел.

– … то сейчас бы кто-то звонил комбату и мямлил про «втрати серед особового складу». То есть, получается, что восемнадцать невероятных военных, которые к тому же еще и не участвовали в бою, чуть не обосрались из-за трех..

– Четырех, – вставил Ляшко.

– … четырех, не перебивай, всего лишь четырех уродов в тылу!

Толпа забормотала. Разбор полетов был, скажем прямо, так себе.

– Поэтому. Довожу до вашого відома, шо с завтрашнего… с послезавтрашнего дня начинаем новый виток «учбових стрільб». Снайпера галимого прибить не можем уже неделю, говнюка какого-то на терриконе, стреляет, мля, как у себя дома!

– Ну, положим… – начал Мастер, но замолчал.

– Дальше! Ночь еще не закончилась. Как и было доведено – сепары хотят отвоевать «Эверест». А там нихера еще не происходило. Значит, может еще произойти. Не расслабляемся, не бухаем, не спим. В наряде в телефон не втычим, мля, Бетон, тебя касается! Шо по бэка?

– На СПГ щє шість є, і одна просравша, – ответил Шматко, косясь одним глазом на картошку.

– Прапор?

– Пять «пятнадцатых» в «бэхе».

– Охереть. Петрович?

– Дохер цинків, «улітки» наряд доб’є. ВОГів повно, ви ж привозили у вторнік.

– «Дашки»?

– Бэ-тридцать-два – жопа, – сказал кто-то печально. – Одни эм-дэ-зэшки остались. Де-то пять цинков… триста с хером штук. Мало.

– Хьюстон, – я отыскал взглядом здорового небритого дядьку. Тот поежился. – Хватит лазить под баней. Возьми утром свой пристрелянный «баррет» и убей мне снайпера.

– Я не попаду, – буркнул Хьюстон.

– Отож… – я обвел взглядом особовый склад. – И я так и не услышал, хто стрелял с «дашки»! Так. Короче. «Ітогі подвєдьом».

– Нам всем – капец, – вставил кто-то с задних рядов.

– Почти. Итак. На «четырнадцатой» начался бой. Мы ввязались, накидали как могли. Какие-то невнятные иждивенцы зашли сзади. Не знаю, каким хером, но мы отбились. Сейчас… начало десятого. Мы все еще живы и боеготовы. Джентльмены… – я выпрямился. – Я вас поздравляю. Вы охеренные пацаны, без дураков, я горжусь тем, что служу вместе с вами в лучшей роте а-тэ-о по состоянию на сейчас. Давайте продолжим эту офигенную традицию и все вернемся домой. С Рождеством.

– Отэто ты завернул, – сквозь гомон крикнул Мастер. – Я так и не понял, ты чи наругал, чи похвалил?

– Та я сам не понял. Так, алё, военные! Всё, расходимся на ужин, все на рациях! Щенков не перекармливать, в «бэхе» не курить, Прапор, это тебя касается!

Люди потянулись на выход, перекликиваясь, гомоня, смеясь. Я дождался, пока все, кто не жил здесь, покинут КСП, и кивнул Шматко. Старшина беззвучно и мгновенно открыл оружейный ящик, достал пакет, выдернул из него литровую бутылку водки и покачал на весу. Вопросительно на меня посмотрел.

– Себе, – сказал я. – Ну и кто еще захочет. По пятьдесят грамм, не больше. Лис, ты не пьешь.

– Та я понял… – вздохнул Лис и уселся рядом со мной. – Шо делаем?

– Тупим. Я зара отзвонюсь и отпишусь всем. Потом… потом поем и спать пойду, здесь, возле ноута лягу. Разбуди меня, если ничего не будет, ну… в двенадцать. Норм? До четырех посижу, потом Мастер. Толик, нормально?

– Не, давай я сейчас, все равно не засну, меня сменит Лис, а ты уже с утра.

– А к погранцам кто поедет?

– Механ.

– Ну да, ну да. Там он и останется. Не, треба с ним.

– Ну так ты и поедешь сразу. А я проснусь и подежурю. Норм?

– Ладно. Отбой по гарнизону. Шматко! По пятьдесят, я сказал! Не больше!

– Но і не менше! – откликнулся Шматко и поднял хрустнувший стаканчик. – Ну, з Різдвом, панове. Давайте вечеряти.

… Снилась какая-то херня – не нужно было так наедаться на ночь. Просыпался раз двадцать, вставал, курил, бродил по КСП, шарился в фейсбуке. Пистолет мешал улечься нормально, а снимать почему-то не хотелось. Тревогу за ночь объявляли еще раза четыре. Вспомнил, что забыл позвонить домой. Идиот чертов. Написал смску и снова упал на койку, завернулся в чужой спальник, пахнущий мышами, сигаретами и по́том. Заснул, проснулся. Потом… потом забылся как-то, очень крепко, будто выключил меня кто-то. Без снов, как будто во влажную черную яму ухнул, и Лис расталкивал меня минут пять.

– Мартин, та вставай уже, – Саня уже примеривался меня пнуть.

– Сколько времени?

– Три.

– Че так рано?

– Двигателя́.

– Откуда?

– Да вот херня какая-то. С КПВВ.

– Ща наберу.

Сослепу долго искал телефон майора-погранца. Набрал. Без ответа. Мля, да шо ж такое? Помотал головой, набрал еще пару раз. Не берет. Ну и ладно. Сон убежал, я «принял вахту» у Лиса, вышел с КСП в стылую темень, набрал в ладони снега и умылся. Потер шею, уши, кожу мгновенно свело, я фыркнул… и улыбнулся.

Реально, как будто выспался. Бодр и энергичен, аж противно. Захотелось кофе и чего-то поесть. Лис уже упал на мое место, но вместо того чтобы заснуть, воткнул в телефон. С женой переписывается, наверное. Я с сомнением посмотрел на буржуйку, подкинул деревяшки и поболтал в воздухе красный газовый баллон. Не, есть еще газ, есть, бо в баллоне в кунге уже закончился. Поставил чайник, пошарился по «місцю зберігання зброї». Были остатки холодной картошки, какая-то селедка, нетронутая маринованная капуста и бутерброды. На скибочки подсохшего батона был любовно намазан шпротный паштет, сверху на который было так же любовно уложено по две шпротинки. Ну Ярик… Ну блин…

Я набрал бутербродов, нашел самую большую кружку и сыпанул кофе. Подошел к столу, закурил и стал ждать, пока закипит чайник.

Вот ведь странная вещь – организм. Могу проснуться в три и отлично себя чувствовать. Или в пять. Или в семь. Но стоит встать позже семи – все, капец, буду дохлый весь день. Эх, тяжело быть жаворонком в мире сов, никто меня не любит, все спят, як люди, один я втыкаю… и еще наряд. Кстати, о наряде…

– Гендель Мартину, прием.

– Гендель на зв’язку.

– Давай «по пятьдесят».

– Наливаю.

Закипел чайник, тут же зазвонил телефон. «Шматко». Я прижал китайское чудо к уху и стал заваривать кофе.

– Шо там?

– Та хер його зна. Вродє танкі.

– Авианосцы. Откуда здесь танки?

– Нє знаю. Шось ревіло на КПВВ, зара вже нє.

– Тіхо?

– Тіхо. «Чотирнадцята» раза́ три постріляла та й все.

– Ну норм. Я на зміні, набирай.

– Плюсікі.

На скамейке спал щенок. Аккуратно пододвинув его, я уселся, достал с полки планшет. Кофе одуряюще пах, я, как обычно, не стал дожидаться, пока он толком заварится, бухнул две ложки сахара, открыл «Заметки» и написал: «АТО в Средиземье. Глава первая, часть третья. Те же и Леголас».

В полседьмого уже светлело. Бурчал «Урал», бурчал Механ, бурчал Донбасс. Хьюстон, унылый и скучный, каким только и может быть поднятый затемно мобилизованный солдат, сидел в обнимку с винтовкой и печально смотрел через трассу. В глаза било встающее из-за серого террикона солнце.

– Хьюстон, сонечко, – протянул я. – Та нихера ты не выцелишь.

– Не выцелю, – кивнул Хьюстон и зевнул.

Ого. Стоматолог по тебе плачет.

– Ну так иди спать.

– Та смысл? Черз полтора часа наряд. Посижу тут. Може, че и выцелю…

– Ну давай, давай… Кирпииич! Ну скоро ты?

Кирпич махнул рукой и заспешил. Высокий сутулый мужик шел, оскальзываясь на замерзшей грязи, и смешно размахивал длинными руками. Сепар внаглую уселся в теплую кабину и делал вид, шо так и надо. Выгонять его было лень.

Ночь прошла. Эверест молчал, и причину этого я узнал полчаса назад от Яноша. Вечером, после войны на «четырнадцатой», кто-то в «семьдесятдвойке» плюнул, махнул рукой на все эти невнятные движи и выгнал два танка на КПВВ. Во избежание, так сказать, и как демонстрацию намерений. Они простояли там ночь, периодически прогреваясь, и под утро ушли домой, под бдительные очи ОБСЕ. Могли бы, кстати, и «Спартан» погранцам заодно передвинуть. Хотя майора я понимал – маневрирующий среди фанерных домиков танк… та ну нафиг. Ладно, приедем мы, передвинем… О, вот и Кирпич.

С «серого» террикона бухнул выстрел. Я пригнулся. Наряд всполошился и рванул к АГСу, пацаны завозились, Ветер поднял теплак, чертыхнулся и схватился за бинокль. Сепар распахнул дверку и быстро выбрался из кабины. Васюм, и не подумавший пригнуться, вдруг углядел дырку в борту ненаглядной машины, ноздри его раздулись, и он изверг такой поток матов, который я, наверное, и не слышал раньше.

Кирпич спокойно обогнул «Урал», подошел к «дашке», дернул за рычаг слева, пригнулся, немного довернул ствол и дал короткую. Выпрямился, посмотрел вдаль, снова ссутулился, сунул руки в карманы и шагнул к машине.

– Ветер… – я разогнулся.

Ветер поднял руку, не опуская бинокля. Потом как-то подался вперед, всматриваясь в раннее утро Донбасса. Опять отступил.

– Да что там? – спросил я.

– Гала, давай з «гуся»! – крикнул Ветер. – Мля! Сукаааа! Та быстрее!!!

– Да что там? – я шагнул вперед.

Ветер обернулся и улыбнулся.

– Там кто-то кого-то вроде тащит. Бля буду – попал. Попааааал! Кирпич! Кирпичина ты, твою налево! Попал!

Кирпич пожал плечами, обернулся и побрел к заднему борту. Сепар уже стоял там, пытаясь откинуть тент. Солнце, мутное и дурное, лениво заползало на небо. Дикая, ежедневная нереальная реальность происходящего снова накрыла меня, я опять почувствовал, насколько чужеродны, смешны и странны мы все тут – между этим солнцем и этим снегом, между «ихними» и «нашими», между небом и землей, в странной войне. Хотя… А бывают ли войны не странными?

Кончай философствовать, Мартин, нашел время. Новый день, смотри, и насковзь приземленные задачи. Сейчас «Спартана» предвинем, потом надо что-то с дровами решать… И бэка на «сапог» и «бэху» рожать, то есть, ехать в батальон. И на «Новую почту» треба, надо ж отправить «лову».

И все-таки позвонить домой.

Интересно, таки реально прибили снайпера?

Зазвонил телефон, и тут же хлопнул АГС. Гала дождался разрывов, чуть довернул и дал очередь. Я дождался разрывов, услышал смех Ветра, покачался с пятки на носок и снял трубку.

– Алё.

– Опять у тебя рация села, – проворчал Мастер. – Шо у вас там?

– Все нормально. Вроде в снайпера попали.

– Вроде?

– Та хто его знает… Васюму борт прострелил, Васюм в шоке, Васюм злобствует и предлагает двинуть танки.

– Аааа… Ну понятно. Ну, вы поехали?

– Та да. Давай.

– Давай.

– Мастер, Мастер! – заторопился я. – Слушай… Так хто вчера с «дашки» поверх нас садил так чётенько, шо я чуть не поседел?

– Да я сам чуть не поседел, – хмыкнул Мастер. – Виктор Анатольевич работал.

– Виктор Анатольевич? – я мучительно пытался вспомнить «форму-раз». – Это кто?

– Особовий склад нужно знать, – начал издеваться Мастер. – Виктор Анатольевич, мобилизованный в пятую волну, безуспешно прошедший Ровенскую учебку и распределенный в сорок первый отдельный мотопехотный батальон. Під час несення служби рядовий був неодноразово помічений…

– Да ктооо? – взвыл я.

– Кто-кто, – засмеялся Толик. – Мог бы и вспомнить. Кирпич.