Текст книги "Пехота-2. Збройники"

Автор книги: Мартин Брест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– А де ее брать?

– Викторыч вроде выписать должен.

– Ааа. Шо покупаем?

– Ща список тебе перешлю, Ярик, мабуть, весь мессенджер мне уже исписал.

Зазвонил телефон. Я махнул Феде, уже шагнувшему в непривычно ярко освещенный зал, и остановился на крыльце. Взял трубку и услышал жизнерадостный голос Прапора.

– Прапорщик Прапор стрільбу закончив. Расход бека – п’ятдесят відсотків.

– Пятьдесят процентов от чего?

– От боезапаса.

– Хм. От как ты, мне интересно, посчитал пятьдесят процентов от пятнадцати выстрелов?

– Як-як? Молча.

– Мощща. Результат?

– Нема результата. Первые два мы скосили, ветер не учли. Потом вроде туда ложили.

– Ну?

– Ну як закончили, он потом ще раз стрельнул. Типа мы – косоглазые идиоты.

– Ну оно по факту так и есть.

– Ну да. Бэху отогнали, сидим, курим.

– Ну норм. Славян в рацию не звонил?

– Не.

– Нашим я доложу сейчас, но, блин, докладывать стыдно, Коля. Нема результата.

– Я его прибью. Завтра.

– Ну побачим. Давай.

– Плюс. …А, погоди! – голос Прапора прерывался, на фоне слышалось бурчание движка «бэхи». Вдруг отчаянно захотелось обратно на ВОП.

– Шо?

– Сигарет купи. «Ротманс Дэми». И Казачку тоже.

– Дааа, Прапор, на «Винстон» ты не наслужил.

– В смысле?

– Забудь. Возьму.

– Плюс.

В АТБ было откровенно жарко, я расстегнул куртку и воротник флиски. Яркие полки, холодильники, ряды, ряды… как будто в другой мир попал. Перед молочкой стоял Федя с тележкой и молча смотрел на молоко. В тележке стоял АКМ.

Я обошел его и начал сгребать в тележку продукты по списку. Мда, одной тележки не хватит, почти двадцать человек бажают праздника. В соседнем ряду невысокий мужик в пикселе мучительно выбирал паштет. Почему военные так любят паштет? Гастрономическая загадка, которая никогда не будет разгадана. Мужик покосился на меня недовольно и отвернулся. Я подошел и набрал банок восемь разных паштетов. Загадка, да…

… Машина ВСПшников стояла на «нациковском» блокпосту. Было уже около девяти, темные ветки качались под порывами ветра, но дождь закончился. Дворники перестали скрести лобовуху, Федя жевал какую-то плюшку и зыркал в темноту, было неуютно, как бывает неуютно в незнакомом месте ночью. Я подкатил к шлагбауму и помигал фарами. Неясная фигура отделилась от тени КП и поспешила к нам.

– Дяка, мужики, – нацгвардеец схватил блок «Винстона» и тут же начал распечатывать. – А нам тут комендатура мозг выносит.

– Че хочет? – я передал хлопцу кулек с пятью какими-то булочками. – Тримай, мучное полезно.

– Ооо, благодарочка. Та хер его знает, машины военные останавливают. Ехали бы вы, пока они не раздуплились, у вас на машине ж ни камуфляжа, ни знаков, а номера ща не видно.

– Ну тады погнали. Давай.

– Давай.

Я тронулся, вырулил на ровную дорогу. Сзади вдруг истошно замигали фары, и «пятерка» засигналила.

– Мля. ВСПшники ща придолбутся, – сказал я Феде.

– И шо?

– И ничо. Зброю до бою, и поехали.

Федя сунул остаток булочки в рот, что-то пробубнел, поднял АКМС и с сомнением его оглядел. Передернул звонко лязгнувший затвор, щелкнул предохранителем и положил автомат на колени, стволом точно мне в живот. Я остро почувствовал отсутствие броника. «Скорпион» натужно проглотил еду, вздохнул, сложил приклад и повернулся назад. Зашарил руками по полу, поднял «ГПшку», зачем-то подул в ствол и завозился, вытаскивая ВОГ из подсумка.

– Федяяяя… – протянул я.

– Шо.

– Я пошутил.

– Когда?

– Не гони, положи подствол на место. Мы ж не будем стреляться со своими.

– Ладно, – Федя не стал заряжать подствольник, но аккуратно опустил его на пол, туда, где раньше стоял автомат. Я еще раз покосился на ствол АКМСа, снова промолчал. Сзади мигал фарами «жигуль». Я прибавил, и машину опять затрясло.

«Лендик» только с виду неповоротливый да разгоняется медленно. Раскочегарь эти две тонны – и неуклюжая машина летит как ласточка. «Жигуль» с тремя или четырьмя ВСПшниками внутри явно не тянул в этом темпе, но я не выжимал все, улететь с мокрой трассы не хотелось. Да и не оторваться – куда с трассы денусь? Или свернуть в Бугасе и потеряться в частной застройке? Та ну нафиг, еще ночью фигней страдать.

Федя ткнул пальцем в магнитолу, и из единственной рабочей колонки запела Светлана Тарабарова. О, моя флешка стоит, норм. Вот чего они привязались? Делать нечего?

– Чего они привязались? – Федя опять оглянулся.

– Доколупаться хотят.

– Зачем?

– Фиг його зна. Може, им за это орден положен. Медаль на крайняк.

– Как ота, шо давали недавно? «За оборону Волновахи»?

– За оборону Барселоны, мля. Пацаны говорили – из всех, кого награждал горсовет, тупо половина ВСПшников. Воины ислама, мля.

– Ну да. Останавливаться будешь?

– Не буду. Еб@ла жаба гадюку. Нехай гоняются, если делать нехер.

– Не гони тока.

– Не гоню.

Мы ехали в молчании, Тарабарову сменили AC/DC, потом Тартак. Заправка промелькнула слева и осталась позади, фары выхватывали блестевшую поверхность, «жига» не отставала, перестав мигать и сигналить, просто висела сзади. Я притормозил, перевалился через бордюр разделителя и вывернул на встречку. ВСПшники так лихо сделать не могли, не позволял просвет просевшей машины, и поехали дальше по правой стороне шоссе. Впереди показалось КПВВ. Мы всегда заезжали по встречке, всегда мигали фарами, а вот «жигуль» приближался к контрольному пункту въезда-выезда по той стороне дороги, где обычно ехали гражданские проезжающие. На КПВВ закачался фонарь, описывая широкие круги, и я снова помигал фарами. Всё как всегда.

Я заранее приоткрыл дверку и высунул голову. Погранец, тот же, что провожал нас полтора часа назад, махнул рукой, потом вдруг шагнул к нам.

– Кто це с вами? – он кивнул на жигуль, останавливающийся с той стороны дороги.

– Фиг його зна. Привязались на Вахе, так за нами и тулили, – я пожал плечами. – Мы погнали?

– Бля… А ну, стоять! Стоять, бля! Не вылазить! – заорал вдруг погранец «жигулю», сдернул автомат с плеча и рванул вокруг машины.

«Жигули» остановились, одновременно распахнулись все четыре дверцы. Пограничник, стоявший напротив их, отступил на шаг назад и тут же склонил голову к рации. Послышался топот, на фанерном домике вдруг зажегся фонарь и ударил прямо в «пятерку». Мда, поторопились господа ВСПшники вылезать, не поняли, что в темноте их не опознали толком.

Я мягко тронул машину, мы покатились по КПВВ. Сзади кто-то орал, ему отвечали, зажигались огни, хлопали двери. Кипиш знатный, Федя заулыбался. Повезло. Треба будет пару дней в Ваху не показываться на этой машине, шоб они успокоились.

Перед нами, прямо поперек дороги, слева направо протянулись красивенные линии трассеров. Еще раз. Еще. Потом засверкали огоньки вспышек. Я оттормозился и выключил фары, потом заглушил машину. Сразу стало слышно стрельбу, даже с расстояния в несколько сотен метров. Била «дашка», и вот это, кажись, «покемон». Стихло – и тут же закашлял АГС. Шуршания ВОГов слышно не было, но вспышки через десяток секунд на склоне «серого» террикона, неожиданно тусклые, лениво разбивающие мглу, смотрелись… хорошо смотрелись. В ответ не стреляли – ну, или мы не видели вспышек. Федя приоткрыл дверку и нажал кнопку на коллиматоре. Война? По какому случаю война?

Я достал телефон, потом сунул обратно, и вытащил из кармашка на двери «баофенг». Интересно, аккум на нем еще живой?

– Кабак Мартину, Кабак Мартину, прием.

– Думаешь – они слышат? – засомневался Федя.

– Надеюсь. В любом случае пока тут постоим, – я снова поднял рацию. – Кабак Мартину, прием.

– … ртин, я Гендель, на приеме, – зашипела рация.

О, дежурный наряд отозвался.

– Гендель, я Мартин, давай по пятьдесят.

– Принял, наливаю.

«По пятьдесят» обозначало связь по секретной военной связи, то есть – просто позвонить на мобильный. Телефон зажужжал, на экране высветилось «Мастер 41», Федя зачем-то вышел из машины и отошел назад.

– Мастер, шо у вас?

– Та задолбали. Шарятся, як у себя дома.

– И шо?

– Ну гоняем чутка.

– Ответка есть?

– Нету. Ты где?

– Заезжаю.

– А, давай, я наряду скажу.

– Давай, – сказал я и положил трубку. – Федяааа! Поехали!

– Поехали, – раздалось сзади, и Федя плюхнулся на продавленное сиденье.

«Гендель, Гендель, я Мастер, два-два-один», – раздалось из «баофенга». «Два-два-один» в этом месяце обозначало «заезжает наша машина».

А красиво ВОГи в темноте рвутся. Как цветки расцветают на холодных склонах. Война вообще – безумно красивая вещь.

– … Не, все равно фигня. Не получается, – Мастер развел руки в стороны, как будто пытаясь обнять баню. – Реально даже не рядом пролетело.

– Свечку рано ставить? – Мне было лень задирать голову.

– Рано. Метра на два он промазал точно.

– Давай вже слазь, а то может не промазать.

– Фигня. Он утром не стреляет. Спит, наверное. Да и хера париться, если на роду написано?

– Фатализм, друг мой Мастер, еще никогда не приводил ни к чему хорошему.

– А к плохому?

– Постоянно. Слезай, говорю. Мне холодно.

Мастер подошел к борту «бэхи», еще раз посмотрел на дырку от пули в стенке бани и как-то удивительно ловко спрыгнул вниз. И дутики его даже на миллиметр не поехали по борту, не то что я… эххх, неуклюжий я идиот.

Было утро шестого января шестнадцатого. Через несколько часов поезд, везущий Васю и щенка, должен был прибыть в Киев. Здесь, возле трассы «Донецк-Мариуполь», в восьмистах метрах от КПВВ «Новотроицкое», на взводном опорном пункте номер семьдесят-два-сто-три, эти пару часов воспринимались как из другого мира, как и Киев, семья, горячая вода из крана и остальная огромная страна, которую мы почему-то стали называть «Большой Землей».

Странно то, что Большая Земля ощущалась уже как совершенно другое место. И погода там, наверное, тоже другая – не как здесь, на Донбассе, где вязкая морось, срывающаяся в снег, перемешивалась под ногами, колесами и траками лінії бойового зіткнення длиною в четыреста двадцать километров. Четыреста двадцать. В голове не укладывается. И на всей протяженности – опорники, блоки, спостережники, пулеметы, гранатометы, бэтэры и бэхи, и люди, люди, люди – разные и при этом абсолютно одинаковые. Я в который раз поймал себя на мысли, что еще осенью, чуть ли не с первых моих дней в АТО, как-то почти незаметно стал чувствовать себя частью этой огромной массы в сорок тысяч человек. Частично обезличился. Оброс бородой, стал особенно тщательно чистить зубы, но не каждый день, стал чувствовать себя неуютно без зброи, постоянно проверять, заряжен ли мобильник, рации и аккумы на тепловизор. Новые привычки, с таким трудом появлявшиеся в старой, мирной жизни, на войне возникали будто бы из ниоткуда, тут же врастали в быт и становились неотъемлемой частью меня с запредельной скоростью. Нет, не меня – мое «я» плыло, плавилось, растворялось в понятии «сили та засоби, задіяні у проведенні Антитерористичної операції».

За потерю части себя я получил часть Армии. В лице ее лучших, они же «худших», они же «единственно доступных» представителей второй роты сорок первого отдельного мотопехотного батальона, одного из десятков таких же батальонов – странных, набитых мобилизованными мужиками всех возрастов, социальных групп и уровней жизни. Мы все становились одинаковыми – айтишники, владельцы бизнесов, трактористы, электрики, бухари, поэты, сидельцы и таксисты. И один из характернейших представителей военной мозаики, мужик с Донбасса, мой земляк с позывным, естественно, «Сепар», сейчас шел от дальнего блиндажа прямо ко мне.

– Сепааар, – протянул я. – А ты, смерть моя лютая, хоть понимаешь, что если бы не ты, то погремуха «Сепар» была бы у меня?

– А? – остановился Сепар и приоткрыл рот. В руке у высокого сутулого дядьки хорошо-за-сорок был кусок деревяшки, из кармана ватных штанов торчала рукоятка молотка.

– Идешь куда, говорю?

– Аааа. Та в баню.

– Что ты собрался делать в девять утра в бане, негодник?

– А?

– Зачем в баню идешь?

– Аааа. Та эта… Дизель сказал дырку забить. Этим… как его. Чопиком.

– И как ты собрался це делать?

– Так это… Залезть на бэху и забить.

– Изнутри бей.

– Та да. Забью. Изнутри.

– Как устранишь разгерметизацию отсека, позови мне Ярика.

– Ладно. Это… слушай. Сегодня ж шестое…

– Да, друг мой Сепар. Да. Именно шестое. И я знаю все, что ты хочешь сказать. Да, мы поедем в магазин. Скоро. И – да, я лично за тобой присматриваю. «Вковтнуть» бесконтрольно не получится.

– Я ж не про это.

– Ну да, ну да. Все, давай, занимайся. Ярика не забудь позвать. И обувку сними, мля, ща наследишь в бане…

Сепар почавкал ко входу в царство чистоты и гигиены. Мастер усмехался в бороду, выпуская душный дым «красных» в сторону. Я вздохнул. Нужно было оттереть софтшел от грязи, попытаться вымыть лову, просушить и упаковать. Сегодня отправлю домой новой почтой. Не, не потянут эти ботинки работу на технике, скользкие. Обую рыжие таланы – и норм, а на «бэху» на всякий случай просто залезать больше не буду.

И тут зазвонил телефон. Я вытащил из кармана теплой зимней горки китайское замацанное чудо прогресса. «Вася МТС» светилось на тусклом экране. Чччерт. Постирался, мля. Вовремя, как всегда.

– Але?

– Здоров.

– Здоров.

– Ну шо там у вас? – голос Васи прерывался.

– Война – капец. Тримаємо оборону из последних сил. В 149котлах.

– Янгола-охоронця. Молимось за вас.

– Отож. Молись усерднее.

– Так шо там у вас?

Всего полсуток прошло, а Васино «шо там у вас?» звучало в трубке уже четвертый раз. Задолбал, блин, можно подумать, что без него все развалится, линия фронта рухнет, и мы за неделю успеем проиграть всю войну. От же ж зациклился.

Я посопел, помолчал, потом тоскливо посмотрел на ждущие чистку ботинки и начал рассказывать. Я уже начинал догадываться, что вот это «Шо там у вас?» придется слышать минимум по два раза на дню в течение всей недели. Но я ошибался.

Это было гораздо чаще.

Ветер, казалось, имел цвет. Ветер был серым, низким, очень тяжелым и голодным, ветер съедал крохи тепла, лоскутки дыма из трубы и радиоволны. Ветер бросался ледяными брызгами на трассу «Донецк-Мариуполь», пытался пробиться в окна бесконечной череды машин с номерами «АН» перед КПВВ, трогал длинные туши пулеметов и заглядывал на КСП. На КСП было интереснее всего.

– … нцор на связь, Танцор, Танцор, на … – обезличенно мявкала моторола, лежащая на кривой полке. Кроме радейки, в которую стучался КСП батальона, на полке стояла обрезанная «булька» с сахаром, несколько пакетиков с молотым перцем и рыжая банка с маслом для бензопилы.

– Отвечаем? – поднял голову Мастер.

– Не. Все равно связи не будет толком, а на террикон я не полезу. И ты не полезешь.

– Обидятся.

– На шо? На радиоволны?

– На нас.

– Не бурчи.

– … Танцор, на связь Яношу, – вдруг проклюнулся чистый голос.

– Мля. Это вже не КСП, это вже серьезно, – я начал сползать с лавки. Щенок, пригревшийся на коленях, недовольно заворчал в той же тональности, что и рация. – Идем, что ли, на позиции сходим.

– Задлянафига? – Мастер разогнулся и ссыпал наколотые щепки возле буржуйки.

– На террикон посмотрим. Покурим на свежем воздухе. Поговорим с замом Славяна. Получим ЦУ «посилити пильність», отрапортуем, шо «посилили». Задолбем особовий склад проверкой. Выбирай, что тебе больше нравится. – Я с сожалением спихнул щенка и начал рыться на столе в поисках сигарет.

– Не ищи, Ярик докурил. Бери мои «красные», – Мастер кинул на стол пачку «прилук», аккуратно поставил топор и побрел в блиндаж одеваться.

КСП был таким… как сказали бы в фейсбуке: «фейковым». На выходе из матерого, с плитовым перекрытием блиндажа, прямо поверх него из баннеров и досок была воздвигнута конструкция, в которой стоял полумертвый ноутбук. На ноут было выведено изображение камеры, стоявшей на верхушке «нашего» террикона и показывавшей, в основном, серое, серое и снова серое. Возле ноута и рации должен был дежурить кто-то, и этим «кем-то» сейчас был я. Естественно, по военной привычке любое место, де тимчасово перебував військовослужбовець, тут же обрастало какими-то бытовыми мелочами. Так на КСП появилась лавка, потом высокий стол, потом служащие стульями высокие спилы дуба, потом все это обозвали «Бар „Наливайка“», оборудовали буржуйкой, телевизором, неизвестно какими судьбами попавшим на опорник, непременным флагом и картой-десятикилометровкой.

На карте были все окрестности Новотроицкого, Ясного, Березового, Еленовки и добрая половина Докучаевска. Карту нам прислал волонтер Серега, мы склеили ее недавно, и она была подробнее, чем карта в штабе батальона, не говоря уже о штабе бригады. На карте не было ни единого обозначения наших позиций, зато цветными карандашами расписаны все известные нам сепарские точки. Прошлой ночью Мастер, очевидно, на радостях от того, что командир слез с наших голов и укатил на Большую Землю, нарисовал на карте жирные красные стрелки, с трех сторон бьющие в Докучаевск. Карандаши, попавшие на ВОП теми же путями, что и телевизор, то есть военно-неисповедимыми, были рассыпаны по столу, а один уже был погрызен. Надеюсь – щенком, хотя подозрения падали и на Ярика.

Я застегнул куртку утепленной синтепоном горки, воткнул свежепочищенный «пээм» в кобуру и с сомнением подумал об АКСе, лежащем в кунге. Идти в кунг лишний раз не хотелось, бо в кунге лежала зеленая папка, а в этой проклятой папке – «Книга вечірньої перевірки», которую нужно заполнить за пять… не, уже за шесть дней. Папка укоризненно пялилась на меня, но начать заполнение было выше моих сил.

Одеяло взметнулось, и из блиндажа показалась заспанная белобрысая голова Ярика. Ярик был из пятой волны, Ярик был высок, строен, молод и горяч, и Ярик всегда хотел есть.

– Арикус, друг мой. Сепар тебя не нашел, а я нашел, – обрадовался я.

– Угу, – Ярик почти уткнулся в меня, моргнул, обошел впритирку и начал рыться на столе. Еду искал, к гадалке не ходи. – А че шукав?

– Спросить хотел. Ты вот сегодня, шестого января, чего на вечер хочешь?

– Хочу домой, – быстро ответил Ярик и взял в руки красный карандаш. – Їсти хочу. Гарячу воду. І трахатись. І машину нормальну, а нє «жигуль».

– О. Так нет ничего проще. Ща мы тебе все прям здесь организуем. На месте, так сказать.

– Нє надо мені нічо організовувать, – покосился на меня Ярик и с вожделением посмотрел на карандаш.

– Надо-надо. От смотри. ВОП тебе – як дом родной. Кишкоблудить будем вечером, стол тре организувать. Потрахаться ты можешь с выставлением прицела на АГСе. А если достанешь ТХП – еще и с множественными оргазмами. Машину выбирай любую. Хошь стотридцатьпервый ЗиЛ? Такой маленький – а уже на ЗиЛе?

– Не хочу, – Ярик на всякий случай отодвинулся.

Из блиндажа вынырнул Мастер в броне и с АКСом, оглядел нас и привалился к деревянной стойке. Стойка жалобно пискнула, точь-в-точь как рация и щенок.

– Не хочешь – не надо! Урал! Вот это сила! Мощща! Феномен советского автомобилестроения! Но и это еще не все!

– А шо?

– Горячая вода, солнце мое закарпатское. Много, много воды! Короче. Слухай приказ по гарнизону. Организовать баню и помыть особовий склад во всех труднодоступных местах. «Кирпича» тоже помыть, хотя он будет сопротивляться.

– Мляааа… – протянул Ярик.

– Привлечь все доступные ресурсы. При решении этой задачи разрешаю открывать огонь на поражение. Шо там у нас в бане?

– Води малувато.

– Найди. Роди. Накачай. Сопри где-нибудь. Возьми бус, возьми бочку, съезди к «четырнадцатой», у них в колонке вода есть. Разй@буйся, короче.

– Я думав в магазіна з’їздить…

– В магазин поеду я, Ляшко и хто-то еще. Ты отвечаешь за помывку.

– Паштєта візьми. Хліба. Ковбаси чотири… нє, шість палок, тока нормальной…

– Воу-воу, ваенный, палегше! – я выставил руки. – Список в мессенджер мне скинь.

– И не жри мои карандаши, – добавил Мастер.

– Нахєр мені нужни твої карандаші?! – вскинулся Ярик, но карандаш не положил. – А ви куди?

– На позицию пройдемся. По рации поговорим.

– З ким?

– З начальником генерального штаба, мля. Звонит, звонит, все спрашивает: «Как вы там, вторая рота моя ненаглядная? Все ли у вас хорошо? Як служба? Як тяготы и лишения? Сепары не обижают? Ярик баню натопил?»

– Мляааа, – опять протянул Ярик и отвернулся к столу.

– Ты готов? А броня? – Мастер накинул ремень автомата на плечо и полез за перчатками. Автомат тут же начал сползать.

– Блин. Ща в кунге возьмем. Пошли.

Я первым вышел из КСП. Ветер тут же уколол шею и попытался выдуть остатки тепла из рукавов. Мастер вывалился следом.

– Валите-валите! – невнятно донеслось с КСП.

– Ярик, серьезно, едь по воду к четырнадцатой бригаде на Березовое! – крикнул Мастер. – И мля, перестань жрать мои карандаши!

– Це не я! – послышалось в спину, и следом раздался легкий стук карандаша, упавшего на затянутый липкой клеенкой стол…

На глазах дождь превращался в снег. Ботинки с легким хлюпаньем перемешивали тропинку, натоптанную копытами мобилизированных всех волн, распадок между двумя блиндажами тянулся голыми кустами, дергал за рукава, пытался зацепиться за капюшон, нависал ломаными линиями деревьев, неизвестно каким капризом природы сумевших вырасти в скудной почве отвала. Если пройти метров тридцать, взобраться вверх, не поскользнувшись на огромных, облепленных грязью глыбах, потом плюнуть на попытки остаться чистым и прошкрябаться по узкой траншее – выйдешь аккурат к «левому» спостережнику, где под накрытой масксетью деревянной конструкцией стоит «дашка».

«Дашка» была нацелена точно на позиции «четырнадцатой», куда я отправлял Ярика за водой… по воду, и где их ВОП играл роль то ли блокпоста, то ли точки ссылки неугодных. На голом перекрестке, со стороны Докучаевска перекопанном траншеей, без деревьев, отвалов, терриконов, вообще без какого-либо прикрытия жил десяток военных. Рядом с их позицией на восток протянулся дачный поселок в одну улицу. На том конце поселка уже были сепары.

– Смотри, – пробормотал Мастер, обошел «дашку» справа и полез на бруствер. – Мы, конечно, лихие парни и все такое, и на Березовое ехать надо… тока вот какая херня: сегодня все будут бухие.

– Мы? Схерали?

– Святий вечір сегодня. Потемнеет – по обе стороны фронта начнут «вживать».

– Ииии? Думаешь, сепары решат в атаку сходить? – Я залез на бруствер вслед за Толиком, и мы тут же закурили. – Та ну. Бред.

– Не. То есть – да, бред насчет атаки, а не бред – бо сегодня отличный, прям отличнейший вечер для прогулок.

– Толик, я тебя обожаю за твои иносказания, но давай мне как военному объясни, а?

– Если бы я хотел сходить поиметь сепарам мозги и пошшупать за теплое вымя их позиции – я бы шел сегодня.

– Хммммм… Думаешь?

– Уверен.

– Дай подумать.

– Ну подумай, подумай. Мыслитель, мля. – Толик сплюнул и уставился на горизонт.

Вид был великолепен. Пологие холмы резко прерывались отвалами «породы», незасеянные поля, покрытые грязным снегом, отсюда виделись пусть не белоснежными, но такими… спокойными, что ли. В безлюдном поселке дымило несколько труб. Серая мгла, заменившая у нас небо, по-прежнему плевалась снегом, тусклый ряд цветных машин тянулся перед нами слева направо. Люди выходили из автомобилей, отходили на обочину, разминали ноги, возвращались обратно и грелись, очередь медленно двигалась. Так будет до пяти вечера, а потом КПВВ закроется. Прервется ли поток? Да. Перестанут ли ездить машины? О нет. Существует ли ночной трафик на КПВВ, видимый и невидимый одновременно? Конечно.

Контрабанда. Контрабас, балобасы, товар. Ночные бусики без огней, объезды по грунтовкам, опасность подорваться на ТМке или ОЗМке, курятина, масло, колбаса… И сейчас из-за шлагбаума КПВВ, со стороны Волновахи, каждые несколько минут вырывались «Газель» или «Форд-Транзит» с просевшими от груза рессорами и, потихоньку набирая скорость, натужно ревя стареньким двигателем, чухали в сторону Донецка. Святий вечір, мля. Курица, масло, сыр, мясо… да все, что можно продать в два раза дороже. Ночью они тоже будут пытаться проехать, куда ж без этого. Прямо сейчас старый «Спринтер» выехал под шлагбаумом и, приминая колесами свежую сыпь снега, остановился на обочине. Водила выскочил и побежал за машину отлить. Бусик настолько просел, что напоминал мечту стрит-рейсера уездного масштаба.

– Глянь, як нагрузився, – кивнул я Мастеру. – Спорим – контрабас, и лицензии у него нема?

– Фигня это, а не контрабас. Тонна мяса, считай. Взял оптом и разного, считай, по девяносто за кило, а если в тушах брал – максимум по сорок-пятьдесят. – Мастер опять сплюнул.

– В тушах, нахера ему вырезки? Тонна в тушах это… четыре на тысячу… Сорок тысяч, так?

– Да. Дальше. Топливо с Вахи в Донецк и обратно, вместе с втыканием на пунктах – ну пусть еще тысяча. Здесь на КПВВ отдал пятерку, на Ясном, на сепарском – еще пятерку. Амортизация корыта. Сдал туши по семьдесят максимум, а то и по шестьдесят. Ну нехай по шестьдесят пять.

– Скока выходит?

– У кого из нас вышка? Ты в очках – ты и считай.

– Взял в Донецке шестьдесят пять штук, отдал пятьдесят пять. Чистой прибыли – десятка.

– Если дурак – десятка. Если не дурак – обратно сигареты и бухло повезет, оно там дешевое. Но по-любому максимум двадцать поднимет.

– Нормальные деньги, брат, – я выкинул бычок и тут же закурил следующую. Неуютно тут было, на этом холмике серой породы.

– Нормальные, тока нерегулярные. Да и большая часть из них – водилы, товар не их. Имеют за сутки тысячи две-три максимум.

– Так шо это, не контрабас?

– А как контабасом может быть то, что поставляется с одной части Украины – в другую? Даже за пределы области не выезжают.

– Закон.

– Есть закон. Лицензия, налоги, все дела.

– Так все-таки контрабас.

– Вон де контрабас, – Толик прищурился в сторону КПВВ.

С объездной «ВИП-дороги» на выезд, тяжело урча мощными движками, поползли шесть, семь… восемь фур. Сзади пристроился «Дастер» сопровождения. Машины вылезли на шоссе, заслонив «Спринтер», рыкнули двигателями, пыхнули клубы дыма, и груженые машины поперли на север.

– Да. Это всем контрабасам контрабас…

На бортах фур и «Дастера» одинаковым шрифтом было выведено «Фонд Рината Ахметова».

Снова пшикнула моторола.

– Танцор, Танцор, я П…н, на связь, – неожиданно чисто послышалось из пластмассовой коробочки. Я поежился и поднял радейку.

– Танцор на связи.

– Почему на связь не выходишь? – Ну вот, блин. Опять за рыбу гроши. Ну сто раз же доводили, что на КСП нема связи. Террикон, ети его.

– На КСП нет связи.

– А ты откуда говоришь?

– На террикон залез.

– Принял, – даже обезличенно-цифровой голос был страшенно недовольным. – Будь на приеме.

Да куда ж я денусь? Мастер спустился с бруствера и быстро пошел к наряду. Углядел что-то?

– Танцор, Танцор, я Янош. Выйди по проводам, – умом-то я понимал, что говорил другой человек, но цифровая связь уравнивала, обезличивала все голоса.

– Принял, выполняю.

Я сунул моторолу в карман и задумался. «Выйди по проводам», в основном, обозначало «по ТАПику», но вот как раз ТАПика у нас не было. Точнее так – он был, но в железном футляре где-то под койкой командира. Тянуть сюда провода из Ольгинки было совсем тупо, а с Эвереста… Ну, теоретически можно, но они были с другой стороны трассы. Не было у нас проводов, короче. Я набрал смску «срочно дай телефон яноша» и отправил Васе. Сунул руки в карманы. На нос села снежинка и мгновенно растаяла. Смешно. Мастер стоял возле наряда и показывал рукой куда-то в сторону «серого» террикона. Пацаны кивали, слов я не слышал. Тишина наваливалась на меня, гасли звуки в вязком снегу. В левом ухе возник едва уловимый писк и пропал. Опять возник. Опять пропал. Фигня какая-то, честное слово. И еще снег этот долбаный…

Пискнул телефон, смска от Васи: «Янош 050 6…..2. Шо случилось?» Вопрос я проигнорировал, сразу набрав замкомбата первого батальона семьдесят второй бригады.

– Але, – на фоне низкого голоса в трубке слышались возгласы, разговоры, смех. Я сразу представил себе КСП первого бата – прокуренную комнату в Ольгинке, со старыми компьютерами, связистскими штуками и картой. Наша карта лучше. Я усмехнулся и почему-то перешел на украинский.

– За вашим наказом. Це Мартін, зам Танцора. Танцор у відпу… у командировці.

– В командировке? А чего не доложил?

– Он докладував Славяну, ще позавчора.

– Так Славян сам в отпуске. Мля. Ты за Танцора? Чего не по «тапику»?

– «Тапік» не протянутий до нас.

– Суукааа. Тапик не протянут. Связи нема. Чего связи нема?

– Терікон заважає.

– Сильно? Связиста привезу к вам, хай решает.

– Решал вже. Не нарешал.

– Ну-ну. Короче – приеду скоро, разговор есть.

– Чекаємо.

– Плюууу… Так, а ты в каком звании?

– Сержант.

– А где офицеры?

– В Лодзе, на клубнике.

– Шо?

– У нас один офицер, командир роты.

– Как тебя зовут?

– Олег.

– Ну давай, Олежка, жди в гости.

О как. Странно. Если замкомбата вознамерился в гости – зачем сообщал об этом? Командиры обычно любят нагрянуть внезапно. А звание мое ему зачем? Хер его зна. Ну ладно, приедет – расскажет. Ну или мозг вынесет. Пофигу, в принципе.

«Набери Маэстро» пришла смска от Васи, пока я говорил. От же ж многословный, хоть бы объяснил… «Ок» отправил я в ответ и, продолжая стоять на насыпи, набрал начштаба сорок первого бата.

– Але, – я узнал голос нашего «энша». На фоне не было слышно ничего. – Привет, Мартин. Шо там у тебя, дорогой?

– Здрасте, Викторыч. Доповидаю голосом через рот. Танцор просил вас набрать.

– Аааа… точно. А зачем?

– Не сказал.

– Мда. Шо-то я хотел, но не помнил, шо… Ааааа! Точно. Ты карточки огня сделал?

– Делаю.

Само собой, что на наших карточках огня и конь не валялся.

– Ото я не знаю, шо ты там делаешь. Ты хоть знаешь, как их делать?

– Нет, конечно. Но я разберусь.

– Ну да, разберешься… Но я не о том. Короче. Слушай сюда. Фигня какая-то заворачивается.

– Ну так Рождество же.

– Вот-вот. Короче. Там по семь-два какие-то слухи бегают, чуть ли не про наступление.

– Наше чи сепарское?

– Не перебивай. Сепарское. Чи про провокации. Чи еще шо-то. Так к чему я? Если первый бат Васе… то есть, тебе начнет задачи нарезать – сначала набирай, понял?

– Понял, – я ни черта не понял, само собой, но в принципе это не имело никакого значения. – Вас чи комбата?

– Сегодня меня, Саныч в первой танковой, хер зна когда будет. Завтра, если шо – по ситуации. И не трепи никому, это типа секретно.

– Понятно. Как раз зам Славяна звонил, говорил – скоро приедет.

– Зачем – не говорил?

– Неа, Викторыч, не говорил.

– Наберешь меня потом.

– Поняв-прийняв.

– Давай. Выше нос, пехота. И не пиши об этом в фейсбуке! Блогер, мля.

– Не буду. Плюсики.

Ухтышка. Все страньше и страньше. Так, пора слезать с этого насеста, вон, кстати, и Мастер идет, почему-то с биноклем, обычным советским Б8-30. Тре хоть по опорнику пройтись, пацанов предупредить, и так… окинуть взором вверенные мне на время отсутствия коммандера майно, зброю и особовий склад.

– Шо там, Толик? – я окликнул Мастера, дымившего «красными» на ходу.